Меч Немезиды Корецкий Данил

Карпенко уже не слушал его, уткнувшись в папку. Борисов докурил сигару до половины, положил ее в пепельницу и прикрыл глаза, ожидая.

Через несколько минут Карпенко поднял голову.

– Порядок, Слава, – сказал он. – Отличная работа. Я даже не ожидал, по правде говоря.

– Чего ты не ожидал? – проворчал Борисов. – Я ж тебе говорю: фирма веников…

– Нет, я про Хакатти, – перебил Карпенко. – Этот сукин сын развесил свои яйца от Парижа до Красного моря в полной уверенности, что никто не наступит и не оторвет. У европейцев, мол, не принято…

Борисов кивнул:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. И он абсолютно прав. Мировая общественность аплодировать за оторванные яйца уж точно не станет. Кстати, насчет Парижа: если запросить помощь французского дивизиона, возможна утечка… Коль скоро дело выйдет на уровень международного скандала…

Карпенко подумал.

– Справимся сами, – сказал он уверенно. – В крайнем случае, привлечем французов к поддержке во внешнем круге. Не раскрывая деталей.

– А у нас там, – Борисов показал пальцем вверх. – Знают детали?

Карпенко долго молчал, рассматривая его в упор.

– Не до конца, – наконец, нехотя сказал он. – У меня есть свое ноу-хау…

Четыре часа сорок минут утра. Телефон зуммерил тонким непрерывным сигналом, будто что-то в нем заело. Алексей Мальцев вскочил с постели, как ошпаренный, схватил трубку, пока не проснулась жена. По легкому фону понял, что работает линия экстренной связи, подключенная к его городскому номеру. Конфиденциальность кабельных линий обеспечить гораздо легче, чем радиоволновой связи.

– Да. Слушаю, – тихо проговорил он, заходя в ванную и плотно закрывая за собой дверь.

– Снегирь шестнадцать, – произнес незнакомый голос.

Это был его личный позывной в «Мече Немезиды».

– Подтверждаю «Снегирь шестнадцать», – ответил Алексей, теперь уже нормальным голосом.

– Готовность пятнадцать минут.

Он прошел на кухню, включил чайник.

– Что случилось? – На пороге появилась заспанная Полина.

– Командировка, – буднично отозвался Алексей. – Иди ложись, спи…

Жена покачала головой.

– Я тебя провожу. Надолго уезжаешь?

– Не знаю…

Обжигаясь, майор выпил чашечку кофе. Полина принесла плоский кейс китайского производства. Внутри находилась портативная бритва «Браун» на батарейках, немецкие зубная щетка и паста, смена белья с отпоротыми метками, носки.

Ровно через четверть часа у подъезда остановился черный «Авенсис». Алексей опустился на заднее сиденье, рядом с широкоплечим Сашкой Зуйковым из второго взвода. Тот молча протянул ладонь размером с саперную лопатку. Сидящий впереди генерал Карпенко развернулся и тоже пожал ему руку.

– Вылет обычным рейсом, через полтора часа, – с ходу начал генерал. – Ты старший. В терминале «Д» у стойки номер два вас ждет Борисов – он обеспечивает отправку…

Карпенко протянул плотный конверт.

– Тут паспорта, деньги и все исходные документы. Легенда обычная – туристы Петров и Иванов из Саратова. Прибываете в десять ноль-ноль, устраиваетесь, изучаете исходник, осматриваетесь на месте. В первую очередь – район действия, выезд на внешнее кольцо, выезд в аэропорт. Особое внимание уделить тоннельным магистралям. На карте все отмечено. После изучения материалы уничтожить. Кстати, знаешь, что Зуйков – обладатель Кубка России по ралли?

– Знаю.

– В командном зачете, – уточнил Зуйков.

– Неважно, – отмахнулся Карпенко. – Вот его и сажай за руль. Действовать сдержанно, вы в Европе, а не в джунглях.

– А при чем тут джунгли? – обиделся Зуйков. – Что я такого в джунглях натворил?

Мальцев молча кивнул. Сдержанно так сдержанно. Он посмотрел в окно. Машина успела выехать за город и мчалась по Ленинградке. Он хотел было спросить, куда они полетят, но передумал. Какая, в общем-то, разница? Работа всегда одна. А то, что вокруг, – только декорации.

– На подготовку два дня. Закажете необходимую технику и оружие. Послезавтра прибудет пятерка Васильева и все доставит. В случае необходимости можно обратиться к французам, но только для вспомогательных действий… Содержание операции залегендируйте.

– Понял…

Мальцев просмотрел содержимое конверта. Денег вполне достаточно, карта крупного города с пометками, фотографии какого-то немолодого араба в разных ракурсах. Как бы не перепутать. Таких рож сейчас в любом европейском городе – хоть пруд пруди.

…У стойки номер два, как монументальная статуя, стоял генерал Борисов в распахнутом плаще на клетчатой подкладке и с незажженной сигарой в зубах. Поздоровавшись, он вручил им посадочные талоны.

– Оружие есть?

– Нет.

– Тогда счастливо!

Он сделал знак, и откуда-то появившийся милиционер почтительно показал в сторону служебного выхода.

– Пойдемте, я вас провожу. Посадка скоро закончится.

Мальцев мельком глянул на табло регистрации: рейс Москва—Париж. Значит, действовать придется в декорациях французской столицы.

Через пару минут они уже находились в зоне вылета. До отправления рейса оставалось меньше получаса. Веселая компания беззаботной европейской молодежи, затарившись бутылками беспошлинного виски, шумно праздновала то ли начало путешествия, то ли возвращение домой и на борт явно не торопилась.

– У них там рождественские каникулы скоро начинаются, – тихо сказал Зуйков, когда они вышли к посадочному рукаву. – Им все по барабану. Счастливый народ.

– Слушай, а ты хоть шпрехаешь по-ихнему? – спросил Мальцев.

– По-французски? Конечно.

– А я нет.

– Ну и что? Будешь молчать.

Мальцев был не против.

– Буду молчать, – покорно согласился он.

Через три часа их самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля, в 25 километрах к северо-востоку от Парижа.

Салех Кайван являлся одним из самых уважаемых людей в ливанской общине Парижа. Не только потому, что довольно успешно вел бизнес, но, главным образом, оттого, что пользовался очень высоким покровительством у себя на родине. Сегодня, в семнадцать часов десять минут, он как всегда вышел из своего офиса в районе небоскребов Дефанс. Тут же к подъезду подъехал серый «Бентли», накачанный шофер в глухом темном костюме предупредительно открыл хозяину заднюю дверцу, а не менее атлетичный шофер сел впереди. Машина мощно взяла с места и влилась в поток, двигающийся в сторону Триумфальной арки. Через несколько минут серый «Бентли» благополучно въехал в тоннель на внешней стороне Бульварного кольца…

Салех Кайван был младшим братом Ахмеда Кайвана, правой руки шейха Аль-Хакатти. Строительная компания «CSC» с подрядом на застройку в левобережной части Парижа, торговые операции с недвижимостью в десятке столиц мира, а также сеть строительных супермаркетов «Кайван-Навье», разбросанных по всей Франции, – весь этот многомиллионный бизнес работал во имя «торжества ислама во всем мире». И это охраняло Салеха лучше, чем телохранители, и даже лучше, чем силовое поле абсолютной защиты в фантастических фильмах. Но на этот раз внушающая опасливое почтение репутация не сработала.

…Из тоннеля серый «Бентли» так и не выехал. Разбитый автомобиль был позже обнаружен службой эвакуации в одном из боковых отводов тоннеля, предназначенных для спасения во время пожара. В салоне никого не было. Ни в этот день, ни в следующий, ни через неделю Салеха Кайвана никто не видел.

На борту «Фалькона-2000», выполняющего частный рейс Москва—Эр-Рияд—Джизан, находилось одиннадцать пассажиров. Согласно документам, это были сотрудники московского банка «Яуза-Инвест», направляющиеся на переговоры в Торговую палату при министерстве нефти и минеральных ресурсов Саудовской Аравии.

Одиннадцать крепких мужчин были одеты в новенькие, добротные, хотя и недорогие, костюмы. Почему-то создавалось впечатление, что их шил один портной. Или покупали в одном магазине, на распродаже. Казалось, костюмы мужчинам как-то жмут, а может, их плечи просто привыкли к другой одежде. Главное, что во «Внуково-3», где делегация осуществляла посадку на борт «Фалькона», никому из публики не было до них дела, и даже досмотр по ускоренной форме, положенный коммерческим пассажирам, в их случае вообще оказался чистой формальностью: багаж, состоящий из кейсов-«дипломатов» и нескольких увесистых кофров для одежды, не вскрывался и не сканировался.

Когда самолет набрал высоту и лег на курс, старший группы развернул свое кресло так, чтобы видеть остальных, и сказал:

– У нас есть два часа сорок минут. Проговорим основные моменты, чтобы не терять время. Прошу взять ваши личные карты и слушать меня внимательно. Записывать не разрешаю.

На большом экране рядом с пилотской кабиной, где во время полета обычно демонстрируются фильмы, появилось изображение карты-схемы Джизана.

– Объект-один – диагностическая клиника на пересечении Хишаб и улицы Аль-Сайрим. Тройка Кулакова, ваша задача?

– Принять объект у группы «зеро», работающей там в настоящее время, осуществить прикрытие Бердоева, подготовить эвакуацию персонала и плавный отход на исходную позицию, – по-военному четко отрапортовал «банкир» с изуродованным левым ухом. Похоже, после работы в банковском офисе он любил боксировать на ринге.

– Вторая точка – Ад-Далам, квартал девятнадцать, дом номер шесть. Булкин, озвучьте задачи вашей тройки.

– Есть, генерал-лейтенант, – отозвался огромный, под два метра, молодой человек. – Блокировка средств наблюдения и возможных свидетелей отхода Бердоева. Скрытое эскортирование Бердоева до машины.

– Хорошо. Бердоев, слушаю вас, – Карпенко повернулся к смуглолицему «банкиру» явно восточного вида, который казался намного старше всех в группе. Собственно, так и было, он закончил службу в «Вымпеле» уже двенадцать лет назад, хотя и продолжал выполнять отдельные задания, связанные с Ближним Востоком.

– Выхожу на объект-один вместе с тройкой Кулакова, – сказал тот резким, слегка гнусавым голосом. – Переодеваюсь, гримируюсь. На это уйдет около часа, я уже предупреждал и сейчас предупреждаю снова. Будь я даже трижды дипломированным специалистом по рефейсингу, условия слишком жесткие: мне предстоит «состариться» на двенадцать лет, причем в клинике наверняка будет жарко, грим может потечь, а охрана Дауда будет разглядывать меня с минимального расстояния. Здесь малейшая ошибка может перечеркнуть всю операцию…

– Ошибки не будет, – отрезал Карпенко. – Вам дадут столько времени, сколько будет нужно. Далее, пожалуйста.

– Хорошо. Далее. Жду сигнала от Шауры. Выхожу к охране Дауда, следую с ними до побережья. Там требую изменить маршрут, еду в Ад-Далам. В Ад-Даламе отрываюсь от охраны, встречаюсь с тройкой Булкина…

– Отрываться не надо, – перебил его Карпенко. – Спокойно, с достоинством покидаете машину. Вы не какой-нибудь молодой кобелек, вы старейшина рода, уважаемый в городе человек. И старайтесь обходиться минимумом слов. Понятно?

– Так точно, – сказал Бердоев.

– Шаура, теперь ваша группа.

– Погрузочно-разгрузочные работы, транспортировка и логистика, – без тени улыбки отозвался майор. – Усыпляем Дауда, грузим в контейнер и вывозим на объект-шесть. Также принимаем и сопровождаем от границы «посылку из Парижа». И тоже доставляем на объект-шесть. Охрана пленных либо их уничтожение в случае необходимости. Охрана и эскортирование освобожденных заложников… В случае, если их освободят.

– Вот такая диспозиция, – подвел итог Карпенко. – Вопросы есть?

Вопросов не было. «Фалькон» продолжал полет. В салоне царила напряженная тишина.

Дауду аль-Хакатти только что исполнился семьдесят один год, это был крепкий и бодрый старик. О такой старости мечтают многие. Дауд аль-Хакатти был богат и влиятелен, его жилище на берегу Красного моря в Джизане больше походило на дворец, чем на обычный коттедж; его старший сын Саид возглавлял группировку, которая контролировала территорию от Аденского залива до Суэцкого канала, причем очень многие уверены, что вектор следует прокладывать не на север, а на юг, огибая весь земной шар.

Единственной проблемой Дауда был гепатоз печени, донимавший его последние семь лет. Старик, глубоко презирающий гяуров и уверенный, что даже обрезок его правоверного ногтя дороже жизни любого обитателя Нью-Йорка или Москвы, был вынужден довериться врачам, говорящим на английском и французском, а также их хитроумной технике. После курса интенсивного лечения в швейцарской клинике старший аль-Хакатти вернулся домой окрепшим и даже помолодевшим, болезненные приступы почти перестали его мучить. Врачи предупредили, что он должен два раза в год проходить обследование, и порекомендовали ему на выбор несколько специализированных клиник в Европе. Старик заявил, что будет продолжать лечение на родине. В городскую больницу Джизана было ввезено необходимое медицинское оборудование, там организовали диагностический центр, который обслуживался лучшими врачами-гепатологами на всем Красноморском побережье, а тем временем срочно модернизировались несколько частных клиник. Старый аль-Хакатти наносил визиты к врачам ежегодно в начале декабря и конце июня.

В этот раз врач-консультант направил его в только что переоборудованную по последнему слову медицинской техники клинику в центральной части города.

Несмотря на то что Дауд пользовался в Джизане огромным уважением, и вероятность покушения практически равнялась нулю, служба охраны тщательно проработала маршрут. На пути следования были расставлены наблюдатели, в сопряженных с основной дорогой переулках дежурили машины резерва. Кортеж охраны состоял из двух «Лендкрузеров», следовавших впереди и позади бронированного «Майбаха» с тонированными стеклами, – там сидел сам Дауд.

Они подъехали к клинике, которая уже была оцеплена, внутри не оставалось ни одного постороннего человека. В сопровождении телохранителей старик прошел в здание. Только перед порогом кабинета-аппаратной охранники были вынуждены оставить Дауда – по обычаю слугам не дозволяется видеть старейшину рода в обнаженном или неприглядном виде.

Они оставили своего босса лишь на пятнадцать—двадцать минут.

И спустя четверть часа аль-Хакатти вышел из кабинета – живой и здоровый, хотя и сильно не в духе. Возможно, причиной тому послужил вид молодых медсестер в тонких белых абайях: видеть эти аппетитные формы и не обладать ими – от этого у кого хочешь настроение испортится.

Старик сел в машину, кортеж выехал за ворота клиники. Вскоре оцепление было снято, прилегающие к главной дороге переулки разблокированы – оттуда с гулом и рыком хлынул поток машин, которые до последней минуты безропотно ожидали разрешения. Среди прочих в этом потоке ехал небольшой серебристый фургончик, ничем не примечательный с виду. Он вырулил налево, подрезав частное такси, – то возмущенно просигналило вслед и тут же само бесцеремонно переехало дорогу развозчику фалафелей, – а на следующем повороте юркнуло в ворота клиники. Водитель, молодой араб, проехал в дальний конец двора, где находился вход для персонала, сдал задним ходом к крыльцу, выскочил и открыл двери грузового отделения. В коридоре уже ждали трое рабочих с массивным контейнером, где на крышке было выштамповано по-английски Medical Equipment. Надо сказать, что там же, рядом, в коридоре, стояли и другие контейнеры с такими же надписями – в процессе реконструкции клиника полностью обновила свое оборудование, и старые образцы, объявленные в продажу, постепенно вывозились по мере нахождения покупателей.

Но в этот раз погрузили лишь один контейнер – наверное, покупатель попался небогатый. Водитель, обменявшись с санитарами парой слов, вскочил в кабину и уехал. Наблюдавший за погрузкой европеец доложил что-то по рации, и принявший сообщение генерал Карпенко перевел дух.

Тем временем кортеж с Даудом аль-Хакатти доехал до морского рынка, пустующего в это время суток. Старик, всю дорогу раздраженно молчавший, вдруг проговорил:

– Поворачиваем в Ад-Далам.

Шофер, нисколько не удивленный, притормозил и стал разворачивать автомобиль. Руководитель группы охраны быстро связался по рации с остальными машинами и произнес три слова: «Маршрут номер два». Кортеж изменил направление движения и теперь следовал вдоль береговой линии в противоположную от дома сторону.

В богатом прибрежном районе Ад-Далам у старого Дауда живет любовница, 23-летняя голубоглазая Лейла, до недавнего времени работавшая менеджером в торговой компании. О существовании любовницы в группе охраны знали все, даже самые зеленые новички, хотя никто, естественно, не подавал виду. Два-три раза в месяц старик, у которого, кстати, было четыре законных жены, наносил визиты своей новой пассии. Ритуал был прост: шофер гнал машину в Ад-Далам, останавливался на парковке у здания Бюро кредитного агентства. Отсюда Дауд следовал к дому Лейлы в одиночку и пешком, сопровождать его строго воспрещалось. Возвращался он спустя несколько часов, все это время кортеж терпеливо ждал на своем месте…

Поэтому и водителям, и охране изменение маршрута было предельно понятно.

За окнами замелькали нежно-розовые силуэты комфортных высоток с пентхаусами, обложенных плитами из местного кораллового известняка. Широкая улица, утопающая в зелени акаций и дикой маслины, вела в глубь района, прямо к зданию Бюро кредитов, напоминающему огромную известняковую чашу. Машины объехали здание и остановились на тенистой площадке.

Старик молча вышел из машины. Высокая сутуловатая фигура в традиционной абе и чалме неспешно удалялась по аллее в сторону жилого квартала. Охранники молча смотрели вслед. Кто-то представлял, как эти живые мощи седлают одну из самых красивых девушек Джизана, и втайне возмущался этой противоестественной связью; кто-то подсчитывал в уме, сколько лет еще продержится старик, благодаря которому они имеют постоянный заработок и не должны беспокоиться о дне завтрашнем… ведь вряд ли все останется по-прежнему, когда во главе рода станет его сын Саид, человек жесткий и еще более непредсказуемый… Ну а кто-то просто мысленно торопил шаги старика, чтобы скорее достать нарды и начать партию.

Никто из них не подозревал, что видит Дауда аль-Хакатти последний раз в своей жизни.

Он не вернулся ни через два, ни через три, ни через шесть часов. Около полуночи, наплевав на все запреты, испуганные охранники отправились на квартиру к Лейле. Окна были темны, на звонок никто не открыл. Охрана взломала дверь – внутри было пусто и голо, на полках шкафов не осталось даже пары белья. Соседи по этажу сказали, что Лейла куда-то уехала еще вчера вечером и больше не возвращалась. Сбежала! У кого-то мелькнула мысль, что старик, узнав о побеге любовницы, обезумел от горя и бродит сейчас в прострации по ночному городу. Тут же был поднят на ноги весь личный состав городской полиции, допрошена охрана дома, вскрыты камеры слежения, расположенные у парадного входа и поблизости. Однако, как очень скоро выяснилось, Дауд даже не приближался к дому.

Он просто исчез.

Шейх Саид ибн Дауд аль-Хакатти, возглавивший поиски отца, с самого начала отмел версию случайного исчезновения. Дауд не был слабоумным старичком, который мог заблудиться, попасть под машину или просто свалиться где-нибудь на тротуаре. Его пропажа явилась результатом тщательно спланированного заговора. Вся смена личной охраны Дауда была допрошена с пристрастием, но даже под пытками никто ни в чем не сознался. Один из телохранителей сказал, что после возвращения Дауда из клиники тот показался ему несколько странным: тембр голоса вроде бы немного изменился, и сутулился старик больше обычного, как бы скрывая лицо, и ни разу не отер пальцами краешки губ, хотя это был его привычный жест, что-то вроде нервного тика. Но подозрений тогда никаких не возникло, телохранитель списал все на стресс в результате посещения клиники – кто знает, что Дауду сказали эти врачи? К тому же разглядывать в упор лицо хозяина было бы верхом неприличия, за что можно поплатиться не только работой, но и головой.

Больше никаких странностей выяснить не удалось. Начальник службы охраны умер во время пытки, остальные были казнены в подвале резиденции аль-Хакатти.

Тем временем целый отдел полиции Джизана корпел над расшифровкой видео со всех камер слежения, находящихся на пути предполагаемого следования Дауда. Аналитическая и розыскная службы занимались отработкой последних контактов пропавшего. Морской и воздушный порты, а также все автомобильные дороги патрулировались боевиками «Торжества ислама».

В час дня стало известно об исчезновении врача-гепатолога, консультировавшего Дауда. Он покинул свой кабинет после какого-то телефонного звонка и больше не появлялся.

Тут же поступили сведения из диагностической клиники, где бесследно исчез весь персонал, контактировавший с Даудом, – шесть человек – от врачей до медсестер и подсобного рабочего. Исчезли и их родственники. Со вчерашнего дня их дома пустуют, двери открыты нараспашку, в комнатах царит беспорядок, словно там орудовала стая макак.

А поиски старого Дауда не приносили никаких новых результатов. Оптика в камерах возле Бюро кредитного агентства и на ближайшем к нему перекрестке оказалась повреждена, накопители информации размагничены. Также были выведены из строя все камеры наблюдения в клинике.

Шейх Саид созвал экстренное совещание насиров – руководителей подразделений «Торжества ислама». Ситуация складывалась куда серьезнее, чем он думал. Но настоящее потрясение ожидало его, когда на совещание явились лишь четверо из семи приглашенных. Позже выяснилось, что Ахмед Кайван, младший брат которого пропал в Париже, буквально этим утром свалился с сердечным приступом. Однако Халил Ахмад Афзали, отвечавший за внешние операции группировки, и Рашид Дар-Салах, начальник службы разведки, были абсолютно здоровы – так утверждало их ближайшее окружение. Оба они получили сигнал общего сбора и должны были немедленно выехать… возможно, даже и выехали. Куда они пропали по дороге, оставалось загадкой. Очень нехорошей загадкой.

Совещание все-таки состоялось. Были даже кое-какие результаты. Руководство «Торжества ислама» пришло к выводу, что имеет дело с противником государственного, если не транснационального масштаба. Аль-Хакатти-старшего, скорее всего, усыпили во время осмотра в клинике, затем куда-то тайно вывезли, а вместо него к охранникам вышел тщательно загримированный двойник, который скрылся при первом удобном случае. В самом Джизане, равно как и на всем Аравийском полуострове, Дауда искать бесполезно, так как операция спланирована и координируется извне – скорее всего из США или Израиля…

Да кто-то еще подал мысль, что похищение могло стать ответом на недавний захват российских заложников в Бейруте. Шейх Саид с ходу отмел это предположение, сказав: «В русских плюнешь – они утрутся и сделают вид, что ничего не было. А то и гуманитарную помощь вышлют…»

Эта реплика вызвала общий смех и на какое-то время разрядила тяжелую атмосферу.

Однако на этот раз шейх ошибался.

Рано утром рабочий, подстригавший траву во дворе виллы Дауда аль-Хакатти, нашел рядом с оградой облепленный мухами рюкзак из толстого брезента. В рюкзаке лежали две окровавленные человеческие головы, принадлежавшие Халилу Афзали и Рашиду Дар-Салаху. Там же находился запаянный в пластик диск ДВД. Уже через час Саид аль-Хакатти просматривал видеозапись.

…Помещение без окон с нештукатуреными кирпичными стенами. Несколько софитов подсвечивают фигуры на переднем плане. Это Дауд аль-Хакатти и Салех Кайван, они стоят на табуретах со связанными за спиной руками. На шеи накинуты веревочные петли, свободные концы которых тянутся вверх, за границы кадра. У старого аль-Хакатти то и дело дергаются мокрые губы, взгляд расфокусирован, ноги дрожат. Лицо Салеха окаменело в обреченном ожидании.

Между пленниками в кресле сидит человек в камуфляжной форме российского образца, в вырезе ворота выглядывает морская тельняшка. На лице черная маска, только из прорезей яростно сверкают бешеные глаза.

«…ну что, Саид, нравятся тебе твои собственные методы? Когда не ты убиваешь чужих отцов, а твоего отца убивают? Слушай меня внимательно, бешеный пес: русские заложники должны быть освобождены. Все трое. Живыми и невредимыми. Тогда через три часа получишь обратно этих двоих. Если нет, то следующим утром пришлю тебе их головы. А остальное я скормлю свиньям и собакам…»

Он говорил по-русски, переводчик бесстрастно читал арабский текст за кадром, но Саид чувствовал бешеный напор, энергию и смертоносную ненависть, исходящую от человека в тельняшке.

Бестрепетный вождь «Торжества ислама» прокусил губу, струйка крови стекала по подбородку. Дело не только в жизни отца. Умереть в бою и стать шахидом – лучшая судьба для правоверного. Но позорная смерть от петли, глумление над телом закрывают дорогу в мусульманский рай. И страшный русский прекрасно знает все эти тонкости. Следующая фраза полностью подтвердила эту догадку.

«…Я тоже шахид, подлая собака! И я в любом случае затяну эти петли! Даю тебе двадцать четыре часа. Правда, все это время они будут стоять с веревками на шее. Не знаю, выдержит ли это твой старик… Поэтому слушай, что надо делать…»

Те, кто видел лицо шейха во время просмотра этой записи, могли сказать, что видели в этой жизни все, – ибо в эту минуту Саида ибн Дауда аль-Хакатти принародно отымели. Причем сделали это так же нагло и беспощадно, как привык делать сам Саид.

Через три часа неприметный с виду автомобиль въехал на территорию подземного паркинга в аэропорту Бейрута. В точном соответствии с условиями ультиматума он спустился на третий уровень и подъехал к пустующему парковочному месту 4344. Из кабины вышел смуглый шофер-араб, поднял руки и огляделся кругом, словно зная, что за ним наблюдают. Так, с поднятыми руками, он удалился в сторону лифта, вошел в кабину, нажал кнопку и уехал.

Почти сразу рядом с машиной появился человек в европейском костюме. Левое ухо у него было похоже на примятый пельмень. Он открыл дверцу и заглянул в салон. Там сидели трое закованных в наручники людей, лица скрыты под полотняными мешками. Человек сдернул мешки, внимательно всмотрелся в изможденные лица, затем открыл наручники ключом, оставленным на водительском сиденье. Пленники потрясенно молчали – они явно ожидали от этой поездки чего-то другого и, похоже, приготовились умирать.

Но человек в европейском костюме сказал им по-русски:

– Ничего, в самолете отойдете. Там боевые сто грамм и селедочка с черным хлебом. А через три часа – Москва…

Небольшой самолет закончил набор высоты, о чем пассажиров известило погасшее табло «No Smoking» над пилотской кабиной.

В «Фальконе-2000», держащем курс обратно в Москву, было тесновато, да и сама обстановка лишилась высокомерной чопорности, свойственной частным чартерам, и приобрела ни с чем не сравнимую демократическую атмосферу плацкартного вагона. Конечно, салон бизнес-класса рассчитан всего на одиннадцать человек, но сейчас удобные кожаные кресла разложили в положение «ночь», на них уселись по двое-трое, и оставалась еще уйма места. «Банкиры» сбросили свои нелепые пиджачки, расстегнули до пояса мятые, пропотевшие рубахи. Вид у них был хотя и расхристанный, но счастливый.

В проходе между рядами поместились сервировочные столики, уставленные самой простой снедью, в том числе традиционным «НЗ», специально запасаемым для таких ситуаций: кирпичик «Бородинского», несколько бутылок «Столичной», сизые луковицы и пласт розоватого домашнего сала на пергаментной бумаге, которое предусмотрительный Булкин заранее спрятал в компактный холодильник. Обещанной селедочки в аэропорту Эр-Рияда не оказалось, вместо нее пришлось довольствоваться севрюжьим балыком из ресторана в свободной таможенной зоне.

За иллюминатором расстилались бесконечные облачные поля. Карпенко поднял полную стопку:

– Чисто сработано, парни. Спасибо.

– Служу России и спецназу! – привычно рявкнул Шаура. Псевдобанкиры дружно выпили.

Вместе с ними пили Суворский, Линчук и Кузьмин, которые еще не успели полностью прийти в себя и принимали водку как лекарство для снятия стресса. Суворского сразу развезло, он вцепился в рукав Бердоеву, сидевшему ближе всех, и горячечно зашептал:

– Что, Петю Решетова правда убили? А как же нас отдали? Неужели выкуп заплатили? Откуда у посольства деньги?

Бердоев даже голову не повернул, поднялся и перешел на другое место. Журналист стушевался, покраснел и вдруг – уснул, откинувшись на сиденье.

Линчук попросил слова, встал, но самолет потряхивало, он расплескал водку и сел на место:

– Я на Ближнем Востоке уже десять лет работаю. Заложников тут всегда брали. Американцы за своими авианосцы присылали, вертолеты с «Дельтой» направляли, дворец Каддафи как-то разбомбили… А за наших – ноту протеста… Так что мы и не надеялись… Они нас в темноте держали, почти без еды, ножи к шее подносили… Мы уже смирились, а тут нас на белый свет вывели… И мы обрадовались, что перед смертью солнце увидели…

Линчук умолк, зажмурился, то ли потеряв нить мысли, то ли боясь расплакаться.

– Да ясно, ясно! Мы все поняли! – крикнул Шаура. – Ты присядь, мил-человек, не напрягайся! Вон, лучше прими еще рюмочку…

– Нет, я самое важное не сказал, – замотал головой Линчук. – Благодаря вам мы руку Родины почувствовали. Никто, никогда наших не вытаскивал. А вы вытащили. Прямо из этого подвала. Земной вам поклон, мужики…

– Хороший тост, – сказал Карпенко. – Спасибо на добром слове.

Линчук выпил, пролив немного на рубашку, сел. После второй всех как-то отпустило. Натянутые нервы расслабились, в голову ударил легкий хмель, а реактивные двигатели гудели на неуловимо низкой ноте: уж-ж-ж дом-м-м-мой! Домой, домой…

И развязались языки.

Бердоев живописал роскошный лимузин старшего аль-Хакатти. Мол, там есть радар, который считывает дорожную ситуацию в радиусе километра и сразу выдает подробную схему на экран бортового компьютера. Все как на ладони, будто с вертолета смотришь. А компьютер еще подсказки дает, куда можно безопасно перестроиться, и показывает траекторию возможного движения… Сам видел, говорил Бердоев. Ему не верили. А может, и верили, но куражились просто, от избытка эмоций.

– Да это обычная компьютерная игрушка, – сказал кто-то из тройки Булкина. – Старик в машинки гоняет, чтобы дорогой не заскучать, вот и весь радар…

Кузьмин только крутил головой, переводя взгляд с одного на другого. Он уже кое-что понял. И представлял, что бы было, если бы Бердоева расшифровали. Какой тут бортовой компьютер?! Какие игрушки?!

– А может, у него пара горячих сюжетов есть на этом самом компьютере? – поинтересовался Кулаков. – Лейла, его любовница, а? Или другие девушки?..

– Отвали! – коротко ответил Бердоев.

«У них железные тросы вместо нервов», – подумал Кузьмин и, откинувшись на мягкую спинку, закрыл глаза и расслабился. Но тут же вздрогнул и выпрямился. Опять надвинулся подвал и острое лезвие под кадыком… Он заглянул в рюмку и допил остатки водки.

– Наверное, красивая баба, эта Лейла, – сказал Блинов. – Кто-нибудь видел ее?

Нет, никто не видел. Лейлой занималась группа «зеро», это они спровадили ее куда-то, а может, и в расход пустили даже… А что это за группа такая – «зеро»? Кто они вообще? Что за короли с горы?

– Да местные арабы, наверное, – сказал Шаура. – Завербованные агенты из местных. Или наши узбеки типа Бердоева, заброшенные для глубокого оседания…

– Но ты, – сказал Бердоев. – Я не узбек, я осетин! Просто жил там…

– Да какая разница, – Блинов махнул рукой. – Мне вот про Лейлу интересно!

– Не, я ихних баб не понимаю, – сказал Кулаков. – Зачем лицо прятать, фигуру закутывать? Чего стесняться? Мы когда вывозили медсестричек из клиники, затолкали их с доктором в фургон – железо раскаленное, жарища, духотища! – а они все равно кутаются. Одна даже в обморок хлопнулась, но и тогда не развернулась. Почему? Что, их врач без намордников не видел? Или мы – через час попрощались, деньги на переезд вручили и навсегда расстались. Так к чему мучиться? У меня сразу представление, что они страшные и этого стесняются…

– Да нет, обычай такой. Эти бенладены испокон века баб своих тряпьем накрывают…

Так и идет медленный, ни к чему не обязывающий треп ни о чем. Вроде как психоанализ у американцев. Психоанализ – не психоанализ, а вытягивается из нервных клеток нечеловеческое напряжение последних суток: медленно, по капле, но вытягивается…

Шаура облокотился на холодный вогнутый борт, прищурился блаженно, замурлыкал любимую песню:

– Нет ли у кого телефона с собой, братцы? – Это Кузьмин спрашивает, весь белый сидит, водка ему плохо пошла с дороги.

Нет телефона, Кузьмин. Бойцам на «холоде» телефоны не положены. Погоди, приземлимся, тогда и позвонишь кому надо…

А Кузьмин говорит: даже не знаю, будет ли кому звонить.

А чего так?

Да вот так…

Оказывается, пока они там, в плену, сидели, охрана им мозги прессовала вовсю, говорили, мол, родня вся ваша у нас на мушке – фотки, адреса показывали, всякие такие подробности. У Суворского дочка маленькая, так они даже номер сада и номер группы знали. А что, говорят, ждем только, когда квартиры свои продадут, чтобы вас выкупить, и тогда всех перестреляем, а вам ушки и пальчики передадим.

Карпенко слушал это и хмурился. Потом сказал Кузьмину:

– Все в порядке с вашими семьями, не переживай. И телефон у меня есть. Только сперва я один звоночек сделаю, лады? – И подозвал Бердоева: – Садитесь рядом, Руслан Магомедович, переводить будете. Я фразу скажу, а вы переведете, потом вторую…

На Джизан опускались ранние сумерки, заходящее солнце почти растворилось в Красном море, отдав ему свой огонь. Саид аль-Хакатти сидел в доме своего отца, на открытой террасе, за большим столом. Все его дядья и братья были здесь, и четверо его насиров из «Торжества ислама», и Ахмед Кайван, брат похищенного Салеха, который еще не оправился от сердечного приступа. Женщины молча разносили чай и кофе, но, похоже, никто не притронулся к своей чашке. Это было плохое время для Саида. Старшие насиры открыто выражали свое недовольство тем, что заложники отпущены, а самим им приходится сидеть и ждать, когда враг объявит свою волю. Разве это дело? Разве так должны поступать воины ислама?

Саид молчал. Им нельзя ничего объяснить: они не поймут. Чужая боль не болит, только своя…

Медленно тянулось время, как будто вся пустыня стекала через колбочки песочных часов, опрокинутых в ожидании благой вести.

И, наконец, враг дал о себе знать.

Зазвонил мобильный Саида – только не обычный его золотисто-черный Vertu, доверенный главному телохранителю, а личный – старая Nokia, которую Саид всегда держал при себе. Этот звонок был равносилен просунувшемуся в дверь дулу чужого автомата! И по Vertu-то звонить могли человек двадцать во всем мире. А номер Nokia предназначался для особых случаев, его знали лишь пятеро приближенных, которые остались в живых. Однако Ахмед, Рашид, Аббас, Джабир и Мирза, его насиры, сидели сейчас рядом за столом, звонить они не могли. Рашид Дар-Салах и Халил Афзали не могли звонить с того света. Значит…

Саид взял трубку. Номер звонившего не отобразился. Но голос шейх узнал сразу. Пульсирующий от скрытой силы, он бился в мембране и явно не нес хороших вестей. После каждой фразы тихий вкрадчивый переводчик повторял ее по-арабски.

– Слушай меня, поганая собака! Я получил своих заложников, как и хотел. Теперь ты можешь получить своих…

Наступила короткая пауза.

– Помнишь автобус с журналистами в Кусане? Ты взял выкуп и убил их всех…

Снова пауза.

– Я решил поступить с тобой так, как ты поступал с другими…

– Где мой отец?! – не сдержавшись, рявкнул Саид. – Где брат моего друга?

– В старом гончарном цехе в Наджире, в шести километрах от города. Я их повесил, Саид. Обоих. А цех заминировал. Ты учил, а я хороший ученик. Будь здоров, Саид.

Когда бледный как смерть аль-Хакатти объявил печальную весть, Ахмед Кайван захрипел, схватился за сердце и откинулся на подушки. Губы его посинели. Остальные насиры разразились возмущенными криками.

Не прошло и часа, как руины закрытого еще в конце 60-х гончарного завода в Наджире были оцеплены. Дауд аль-Хакатти и Салех Кайван находились в устье одной из восьми печей для обжига – полуразваленных и забитых всяким мусором. Их могли бы найти и быстрее, но какое-то время ушло на поиски бомбы.

Бомбы не нашли. А оба пленника оказались живы и здоровы. По правде говоря, у старого Хакатти были повреждены кисти рук – связанный старик пытался вскрыть вены о торчащий из стены осколок камня, чтобы избежать позорной смерти от гяуров. Но лишь заработал себе несколько кровоточащих ссадин и растяжение связок.

За эту ночь Саид аль-Хакатти поседел как лунь. Ахмед Кайван долго лечился, но так и не восстановил здоровья. Моральный дух руководителей группировки был безнадежно подорван. А через месяц «Белого шейха» Саида убили. Предположительно – свои же насиры, окончательно утратившие веру в своего предводителя. Группировка «Торжество ислама» просуществовала еще полгода, пока Рашид, Аббас, Джабир и Мирза решали, кто из них более достоин ее возглавить. Но тут в дело вмешались дядья аль-Хакатти, а также его двоюродные братья… Террористическая организация, некогда наводившая ужас на весь Западный мир, переключилась на внутренние разборки и фактически прекратила свое существование. Во всяком случае, на политической арене она не появлялась, и контртеррористические службы мира о ней больше не слышали.

Круизный лайнер «Лев Толстой» приближался к Трабзону, оставляя за кормой широкий белый бурун, растянувшийся в прозрачной бирюзовой воде на добрый километр.

– Смотри, самолетик! – Стройная девушка на палубе для загара подняла тонкую руку и указала острым малиновым ноготком в прозрачное светло-голубое небо, в котором маленький серебристый крестик оставлял за собой похожий – белый, постепенно тающий инверсионный след.

– Интересно, кто на нем летит?

Мужчина в соседнем шезлонге провел ладонью по ее загорелому животу, чуть выше узеньких стрингов.

– Люди, дорогая, кто же еще…

Он запустил большой палец под резинку и погладил чисто выбритый лобок. Она не шелохнулась.

– Русские?

– Вряд ли. Скорей всего какие-нибудь немцы или англичане.

– А может, греки?

– Может, и греки.

– А ты мне купишь шубу в Афинах?

Разговор принял приземленный и сугубо практичный характер. А юркий «Фалькон» на высоте семи тысяч метров разрезал серебристыми крыльями ледяной разреженный воздух. В нем не было ни немцев, ни англичан, ни греков, только русские и один осетин. Большинство дремали, предвкушая встречу с домом. Кузьмин о чем-то озабоченно шептался с генералом Карпенко, Шаура пел:

– Хватит, Костя, Израиль уже давно пролетели, дай ребятам поспать, – урезонил его Блинов. Хотя гул двигателя мешал сну гораздо больше, чем песня, Шаура послушно замолчал.

Спецрейс приближался к Москве. Группа возвращалась без потерь.

– Что ж, Виталий Сергеевич, это большой успех! Поздравляю!

Генерал Стравицкий вложил отчет в зеленый файл и улыбнулся.

– Вашей работой довольны на самом верху, – он многозначительно показал пальцем в потолок. – Будете представлены к ордену. И напишите предложения по награждению отличившихся бойцов…

– Да все отличились, товарищ генерал, – пожал плечами Карпенко.

– Значит, на особо отличившихся, – уточнил Стравицкий.

– Есть! – Карпенко встал. – Разрешите идти?

Но вместо ожидаемого «Идите» советник Президента произнес совсем другое:

– А что там за история с отрезанными головами? – спросил Стравицкий, пристально глядя в глаза командира «Меча».

На лице Карпенко не дрогнул ни один мускул.

– С какими головами?

Стравицкий продолжал буравить его пронзительным взглядом.

– С теми, которые были подброшены «Белому шейху». Головы его ближайших сподвижников? Об этом меня спрашивали и на самом верху, – он снова указал в потолок.