Отвергнуть короля Чедвик Элизабет
– Папа хочет ехать? – спросила она.
– Он не может, поскольку дал клятву Филиппу Французскому. Если он поедет, то нарушит клятву и наверняка потеряет Лонгвиль и Орбек.
– Но разве король Иоанн не разозлится на него, если он не поедет?
Уилл поднял камешек и бросил в папоротник, росший из трещины в бойнице крепостной стены.
– Возможно, но это ни для кого не новость. В наши дни редкий барон сумел сохранить благосклонность короля. Иоанн берет у нас деньги и платит наемникам, чтобы те выполняли его приказы вместо нас. Биго в фаворе, но только благодаря влиянию Уильяма Длинный Меч, а еще потому, что Роджер Норфолк не нахлобучивает свои знаменитые шляпы на каждый зубец башни. – Уилл с силой швырнул еще один камень следом за первым. – Только подумай: Иоанн станет тебе почти братом.
– Тебе тоже, – фыркнула Махелт, – ведь ты мой родной брат.
Уилл скривил губы и кивнул на Трайпса:
– Так и должно быть?
Махелт стремительно обернулась и в ужасе вскрикнула, потому что пес нашел кучу свежего конского навоза и с наслаждением в нем катался.
– Похоже, тебе понадобится еще немного воды, – засмеялся Уилл. – Не передумала его оставлять?
Скрываясь от жаркого июньского солнца, Гуго сидел под навесом полосатого отцовского шатра в Портсмуте. Шатер стоял входом к сверкающему голубому морю. Вокруг него разбили лагерь войска Биго. Дров в костер для приготовления пищи больше не подбрасывали, складывали полотнища и взнуздывали вьючных лошадей.
Отец Гуго вернулся с берега и плюхнулся на табурет. Сын налил кубок разбавленного водой вина из кувшина на столе и протянул ему.
– Король не сдается, – сообщил Роджер. – Зря он надеется, что все отплывут вместе с ним.
Гуго потер обожженную солнцем шею:
– Я велел снимать лагерь.
Последние два дня король пытался устыдить своих баронов и заставить их пересечь Узкое море, сев на корабль. Пока к нему присоединились только наемники и Длинный Меч. Отец Гуго ступал по тонкой грани: он отказался сажать людей на корабли, но предложил уплатить щитовой сбор[4] со своих рыцарских наделов, чтобы при желании король мог приобрести еще наемников.
– Ладно, – сказал Роджер Биго, взглянув из-под широких полей соломенной шляпы на сверкающую вереницу шатров. – Вряд ли мы задержимся здесь надолго.
– А что будет с Маршалом? – спросил Гуго.
Вчера Маршал и король поссорились на людях из-за отказа Маршала выйти в море, поскольку он поклялся в верности Филиппу Французскому, чтобы сохранить свои нормандские владения.
Отец отмахнулся от назойливой осы.
– Если повезет – ничего. У Маршала слишком много друзей, чтобы король мог с ним легко разделаться, но мудро было бы на время залечь на дно. Маршал осмелился на большее, чем осмелился бы я, но и потерять он может больше. – Роджер кивнул на королевскую галеру на воде. – Смотри, они причаливают.
Король сошел на берег в сопровождении домашних рыцарей[5], наемников и некоторых членов экипажа и зашагал в сторону королевского шатра. Уильям Длинный Меч пересек берег, хрустя галькой, и направился к ряду палаток, стоявших вдоль поля. Его собственный лагерь не был свернут, более того, повар раздувал мехами огонь, и на вертеле поджаривалась только что выловленная кефаль.
Завидев Роджера и Гуго, Длинный Меч повернул, чтобы поговорить с ними. Его лицо было цвета дубленой кожи, а солнце и ветер прочертили морщинки в уголках глаз.
– Король гневается, и справедливо, – сообщил он. В поведении Длинного Меча тоже ощущалась скрытая ярость. Он подбоченился и выставил вперед ногу, обутую в ботинок из крашеной телячьей кожи. – Иоанн не может отправиться в Нормандию без нашей поддержки.
– Сейчас не самое благоприятное время, – спокойно возразил Роджер. – Лучше поберечь силы.
– Да, некоторые так считают, – пристально посмотрел на него Длинный Меч.
– Многие, – поправил Гуго. – Как вы сами прекрасно видите.
– Это еще не значит, что они правы, – бросил раздраженно Длинный Меч.
Роджер указал на шатер Длинного Меча:
– Кажется, вы не снимаете лагерь?
– Нет. – Длинный Меч выпрямился. – Я возглавлю армию, которая выступит на помощь Ла-Рошели. Пока они держатся, но нуждаются в людях и припасах; по крайней мере, это король может им предоставить. Поистине позорно, если король Франции захватит Пуату следом за Нормандией, как по-вашему?
Роджер склонил голову. Его голос оставался спокойным:
– Я желаю вам успеха, и да ускорит Господь ваше путешествие и сохранит вас.
Гуго повторил отцовские пожелания, отдавая дань вежливости, хотя его истинные чувства были более прохладными. Похоже, его единоутробный брат считает участие в военной авантюре своим высшим долгом. Пусть другие заботятся об урожае и благополучии всего, на чем держится мир. «А для чего еще нужны слуги?» – не раз спрашивал Длинный Меч.
– Прошу передать мои наилучшие пожелания леди матушке, – поклонился он в ответ, – и сообщить ей, что я привезу Элу погостить, когда вернусь.
– Всенепременно.
Длинный Меч пошел дальше к своему шатру, отдавая приказы. Гуго облегченно вздохнул и, разжав кулаки, принялся разминать руки, чтобы снять напряжение.
– Отправить в Ла-Рошель войска под предводительством командира, которому он может доверять, – вполне разумная стратегия со стороны Иоанна, – произнес Роджер. – Так он продолжит оставаться занозой в заду короля Филиппа. К тому же это хорошее занятие для Длинного Меча. Порой он несноснее, чем власяница, но его воинское искусство не подлежит сомнению.
Гуго испытывал антипатию к единоутробному брату. Но, говоря по справедливости, тот был весьма искусен в сражениях на суше и на море, несмотря на свое высокомерие. Поняв, что отец внимательно наблюдает за ним, Гуго перестал разминать руки.
– Длинный Меч полезен королю, а значит, полезен нашей семье, – заметил Роджер. – Твоя мать любит его, он мой пасынок и твой единоутробный брат. Поэтому я привечаю его…
– Сир… – сухо начал Гуго.
– …но он не Биго.
Тонкий юмор отцовского замечания изменил выражение лица Гуго. Он не удержался и хихикнул:
– Боже упаси!
– Идем. – Отец хлопнул его по плечу. – Лошади оседланы, можно ехать. Пожитки отправим следом, не торопясь.
Глава 7
Хэмстед-Маршал, Беркшир,
июль 1205 года
Махелт села на кровать Ричарда в комнате, которую делили ее братья. Ее мир вдруг разлетелся вдребезги. Кровать Уилла была ободранным костяком, а матрас скатан, скреплен ремнями и погружен на вьючную лошадь вместе с простынями и подушками. Сундук брата с одеждой опустел, игральная доска и коробка с костяными фишками исчезли. На вешалках ничего не было, на колышке в стене не висело ни плаща, ни капюшона. Два вечера назад они вдвоем играли здесь в кости, подшучивали друг над другом, с удовольствием спорили, им было весело. Теперь же не осталось никаких свидетельств, что Уилл вообще существовал на свете. Махелт смотрела на клочок зеленого с желтым шелка. Она была не в силах поверить, что король Иоанн потребовал Уилла в качестве заложника верности ее семьи, и до сих пор не оправилась от удара, который испытала, когда отец согласился отдать брата. У них были неприятности при дворе из-за того, что ее отец дал клятву королю Франции, дабы сохранить нормандские земли, пока Ричард не подрастет. Теперь, в качестве возмездия, Иоанн потребовал Уилла. Махелт сказали: ее брат уезжает, чтобы стать оруженосцем, и это была хорошая новость – при дворе Уилл расширил бы свои знания. Но девочка знала, что слова взрослых лишь разноцветная вуаль, которая прикрывает дерьмо. Ее родители поссорились из-за требования Иоанна. Мать хотела отказать, но отец сказал, что у них нет выбора, а его слово закон. Никогда прежде благополучию Махелт не угрожал раскол в доме, и она сильно расстроилась.
Открылась дверь, и вошел Уилл. На нем были дорожные плащ и сапоги, волосы прикрывала темная шапка с закрученным краем. Застывшее лицо брата оставалось непроницаемым, но Махелт знала, что он не хочет ехать… только не к Иоанну.
– Что ты здесь делаешь? – отрывисто спросил Уилл. – Все ждут во дворе.
– Я могу задать тебе тот же вопрос, – вздернула подбородок Махелт.
– Проверяю, не забыл ли чего. – Он присел на корточки и протянул руку Трайпсу, который обнюхивал углы комнаты, но подошел лизнуть руку Уилла, а потом перевернулся на спину, чтобы ему почесали живот.
– Я делала то же самое… Но ты ничего не забыл, я проверила. – У Махелт сжалось горло. Она протянула брату сложенный клочок шелка, и глаза ее наполнились слезами. – Я собиралась подарить его тебе, когда закончу, но придется сделать это сейчас.
Уилл перестал гладить собаку, встал, развернул шелк и увидел, что это маленький вымпел, какие привязывают к копью. На нем был изображен герб Маршалов – рыкающий лев на зеленом с золотым поле.
Уилл мужественно сглотнул.
– Он всегда будет со мной, – пообещал мальчик.
Махелт не могла больше терпеть. Это конец! Мир изменился навсегда. Каково будет жить без брата? Всхлипнув, она обвила его шею руками и крепко прижалась:
– Я никуда тебя не отпущу!
Уилл обнял сестру в ответ и закружил по комнате:
– В мыслях я останусь рядом. Клянусь, я всегда буду помнить о тебе.
Махелт знала: это объятие может оказаться последним. Так или иначе, но дверь в ее детство захлопнулась. Уиллу пришлось силой расцепить руки сестры и отстранить ее.
– Со мной все будет в порядке, Матти, – улыбнулся он, притворяясь беззаботным. – По-моему, ты просто завидуешь, потому что хочешь стать оруженосцем вместо меня и скакать на прекрасном большом коне.
Услышав свое ласковое прозвище, Махелт едва не завыла от горя, но сдержала крик до боли в животе.
– Я поменялась бы с тобой местами, если бы могла.
– Не сомневаюсь, но я не слишком искусен в вышивании, да и Биго были бы потрясены.
Махелт заставила себя подыграть, улыбнувшись сквозь слезы и с укоризной пихнув брата в бок.
– К тому же это мой долг. – Уилл обвел комнату последним долгим взглядом.
Махелт сцепила руки за спиной, чтобы не броситься к нему снова.
Уилл пропустил сестру вперед, когда они спускались по лестнице во двор. Летнее солнце заливало верховых и вьючных лошадей, сверкало на сбруе. Уилл получил для путешествия нового серого жеребца, Эквус стал запасным. Отец сопровождал его и уже сидел на лошади, сохраняя неизменное спокойствие. Махелт не понимала, как он может быть таким сильным и неумолимым. Девочка пыталась подражать отцу, но у нее ничего не выходило. Лицо матери было бледно, а глаза полны горя, но она высоко держала голову.
– Нас не сломить, – услышала Махелт ее тихий шепот, пока они смотрели, как Уилл садится в седло. – Нас никому не сломить. – Голос матери стал не громче вздоха. – Ах, сын мой, дитя мое…
Чаша горя Махелт переполнилась, как и чаша злости на короля Иоанна, разбивающего их семью и наносящего столь болезненные раны. Когда последняя лошадь выехала за ворота, девочка стремительно развернулась и умчалась в комнату, которую делила с младшими сестрами. В отчаянии бросившись на кровать, она измолотила подушку и разрыдалась.
Через некоторое время вошла мать и села на кровать. Заключив Махелт в объятия, она погладила дочь по волосам.
– Будь мужественной, дочка. – Глаза матери тоже опухли и покраснели. – Поплачь сейчас, но завтра будь сильной. Помни, кто мы. Мы Маршалы! И никакие лишения не отнимут у нас ни нашу честь, ни нашу гордость.
Глядя, как Ральф бродит по спальне с мечтательным видом влюбленного пастушка, Гуго боролся с желанием схватить того за шкирку и вправить ему мозги. На кончике языка вертелось, что Уильям Длинный Меч – всего лишь смертный человек, а не бог, но подобное замечание привело бы только к закатыванию глаз и враждебности. Ральф должен сам понять это.
Ральф находился в приподнятом настроении уже неделю – с тех пор как Длинный Меч, полный энтузиазма после успешной кампании в Ла-Рошели, явился с визитом и предложил взять мальчика к себе в дом оруженосцем. Ральф пришел в полный восторг и обеими руками ухватился за выпавший шанс. Длинный Меч купался в обожании и явно считал, что милостив и щедр к своей родне Биго.
– Все собрано. – Ральф посмотрел на два дорожных свертка рядом со своей кроватью и с тоскою задержал взгляд на паре волчьих шкур, расстеленных на полу.
– Длинный Меч не обрадуется, если ты возьмешь их с собой, – предупредил Гуго. – Более того, вряд ли он это разрешит – он не настолько снисходителен.
– Наверное, ты прав, – вздохнул Ральф.
– Я знаю, что прав. Вот что, пусть они остаются здесь до твоего возвращения… Если только матушка не выкинет.
– Не выкинет, – сказал Ральф. – Она сохранит их, как сохранила все наши молочные зубы и наши первые котты и башмаки.
Гуго криво усмехнулся в знак согласия, вспомнив сундук в комнате матери, наполненный разномастными памятками из их детства. Там лежала и его первая игрушечная лошадка, заплатанная и облысевшая вокруг ушей. Однако Гуго не мог представить, чтобы она добавила к коллекции две волчьи шкуры. Даже сейчас, год спустя, от них шел тяжелый, неприятный дух, когда их вытряхивали.
– Я буду скучать по тебе. – Гуго заключил Ральфа в грубые, медвежьи объятия. – Пусть граф Солсбери заботится о тебе как следует, не то я обрушусь на него, словно камень из требюше[6].
Гуго потрепал брата по макушке. Ральф вырвался и замахнулся, но Гуго увернулся от удара.
– Не беспокойся, – сказал Ральф. – Я могу о себе позаботиться. А когда вернусь, не стану размахивать плащом и позировать, чтобы все на меня смотрели. – Он принял картинную позу.
– Только попробуй, и я тебе покажу! – со смехом предупредил Гуго.
– Сперва поймай! – усмехнулся Ральф.
Он ловко увернулся от затрещины Гуго, потом подошел к кровати и, перебросив сумку через плечо, поднял один из свертков.
– Я тоже буду скучать по тебе, – признался Ральф, обводя взглядом комнату. – И по дому.
– Но это не заставит тебя остаться.
Гуго поднял второй сверток, и братья вместе вышли из спальни.
В зале Длинный Меч сидел и разговаривал с их матерью. Его одежда была безукоризненна и изящна. Гуго подозревал, что брат долго тренировался, чтобы достичь подобной небрежности. Мать внимательно слушала Уильяма, лицо ее светилось материнской гордостью. Он потчевал ее рассказом о стае дельфинов, которые резвились перед их кораблями на обратном пути из Ла-Рошели. Длинный Меч был искусным рассказчиком и умело жестикулировал, благодаря чему слушатели почти видели, как серебристо-стальные создания взмывают в небо и падают обратно в море. Появление Ральфа стало сигналом к окончанию беседы, и все высыпали во двор, где свита Длинного Меча ожидала приказа выступить в путь. Вновь последовали крепкие объятия, похлопывания по плечу, призывы позаботиться о себе. Ральф преклонил колени перед родителями, получив их благословение и еще одно объятие матери. Конюх пристегнул его вещи к вьючной лошади, и Ральф сел на своего гнедого скакуна. Его серые глаза горели, он весь дрожал от предвкушения близкого приключения. Тем не менее, собрав поводья, он с напускным достоинством выпятил подбородок и выпрямил спину.
Ида промокнула слезу, и Гуго ласково обнял ее за плечи. Подбоченившись и широко расставив ноги, отец стоял чуть в стороне и смотрел, как уезжает его сын.
– Вам еще повезло, мадам, – сердито взглянул он на жену. – По крайней мере, Ральф едет по собственной воле, а не в качестве заложника царственного брата Длинного Меча, как сын Маршала. Да убережет нас Господь от беды!
Гуго почувствовал, как мать содрогнулась под его рукой.
– Аминь, – произнесла она. – Я молюсь о Маршалах и их мальчике.
Они вернулись в дом, опустевший с отъездом гостей. Гуго ничуть не скучал по Длинному Мечу, но Ральфа ему явно недоставало, и внезапно он порадовался, что убедил своего веселого младшего брата оставить дома пахучие волчьи шкуры.
Глава 8
Замок Стригуил, граница с Уэльсом,
июнь 1206 года
Сидя за вышиванием, Махелт прислушивалась к тяжелому стуку капель дождя за окном. Она трудилась над чехлом для сундука с приданым. Зная, сколь искусна в вышивании ее будущая свекровь, девочка старалась как можно аккуратнее класть стежки на белую ткань. Каждый раз, втыкая иглу в ткань, она вспоминала, как быстро мчится время. Три месяца назад у нее начались месячные. Их называли «цветами», поскольку ее тело распустилось подобно цветку, готовясь принять семя, и теперь она могла понести, хотя ее таз был еще недостаточно широк, чтобы благополучно разрешиться. Махелт ощутила одновременно гордость и тревогу при появлении кровотечений, поскольку они знаменовали превращение из девочки в девушку и приближали ее свадьбу. Никто не поднимал тему брака, если не считать пары лукавых улыбок и общих разговоров за подготовкой приданого, но Махелт знала, что крошечная точка на горизонте стала гораздо ближе.
При звуке горна, возвещающем прибытие отца, девочка подняла голову к открытому окну и с облегчением отложила шитье. Мать тоже отложила иглу и поспешно приказала развести огонь.
– Они, должно быть, промокли до нитки, – заметила она, глядя на проливной дождь.
Махелт вскочила и потянулась к плащу:
– Я спущусь!
Она выбежала из комнаты, горя желанием первой встретить отца и хотя бы ненадолго заполучить его только для себя. Мягкие туфли из козлиной кожи мгновенно пали жертвой луж во дворе, но Махелт не обращала внимания ни на лужи, ни на намокший подол платья. Когда отец въехал в ворота, ее волнение возросло. На мгновение она снова стала маленькой девочкой в Нормандии, бурно радующейся возвращению отца и требующей, чтобы ее посадили в седло. Воспоминание потянуло ее вперед. С ослепительной улыбкой Махелт коснулась стремени, надеясь, что отец тоже вспомнит старые времена и подхватит ее.
Уильям Маршал горбился над лукой седла, но попытался сесть прямо.
– Матти! – хрипло крякнул он. – Матти, где твоя матушка?
Брызжущая радость Махелт сменилась давящим страхом. Глаза отца одновременно сверкали и были тусклыми, как полированные, но поцарапанные камешки. Его щеки горели.
– В замке, наставляет служанок…
– Так приведи ее, милая… – Отец спешился, но вцепился в лошадь, колени его подогнулись. Махелт чувствовала, что он пышет жаром, как печка. – Иди, дитя… Не подходи слишком близко, будь хорошей девочкой. Дорога меня утомила, я не хочу упасть на тебя.
По голосу отца было ясно, что он тщетно пытается скрыть свое недомогание. Подошел слуга, чтобы поддержать его, и лошадь увели. Махелт побежала обратно в замок, шлепая по лужам. Мать уже накинула плащ, собираясь поприветствовать вернувшегося супруга. Махелт схватила ее за руку:
– Скорей! Папа болен. У него жар, и он не может стоять!
Мать бросила на нее полный ужаса взгляд и пустилась бегом. Когда они с Махелт выбежали в нижний двор, отец шел к замку, опираясь на своего рыцаря Жана Д’Эрли с одной стороны и крепкого конюха с другой. Коротко вскрикнув, Изабелла поспешила на помощь.
Махелт присоединилась бы к матери, но та велела ей уйти и проследить, чтобы приготовили кровать и принесли дополнительные одеяла и подушки. Махелт поспешила исполнить приказ, покрикивая на служанок, чтобы пошевеливались. Она лично взбила и встряхнула подушки, выплеснув часть страха. Когда подошел, шатаясь из стороны в сторону, отец, девочка подбежала к нему, но он отстранил ее:
– Пусть за мной поухаживают мужчины, Матти. Они промокли так же, как и я. Я скоро поправлюсь.
Мать отправила Махелт навести порядок в доме и отыскать камергера и стюарда, чтобы те позаботились о нуждах вернувшихся рыцарей. Девочка не хотела уходить, но кто-то же должен был выполнить поручение матушки. Остальных членов семьи тоже выгнали из комнаты, чтобы не досаждали отцу, как сказала Изабелла, хотя Махелт подозревала, что мать опасалась зловредных испарений, которые могли от него исходить.
– Что с ним? – спросила она Жана Д’Эрли, закончив беседовать с камергером.
Жан был главным рыцарем отца и доверенным другом семьи. Куда бы ни отправился отец, Жан всегда скакал рядом.
Рыцарь ободряюще улыбнулся, но глаза его говорили совсем о другом.
– Милорд устал и замерз после трудной дороги, и у него небольшой жар, – ответил он. – Уверен, это всего лишь простуда и к утру ему станет лучше.
Махелт пристально взглянула на Жана:
– Отец никогда не болеет.
– Болеет, но обычно выздоравливает так быстро, что никто не замечает. Здесь о нем позаботятся как нельзя лучше. Дома, в кругу семьи, он скоро поправится, вот увидите. – Жан пощекотал Махелт за подбородок.
Девочка хотела ему верить, но не знала, верит ли. Пусть Жан один из самых верных рыцарей, это еще не значит, что он расскажет ей всю правду.
Явился стюард и спросил, какое вино подавать. Махелт пришлось отвлечься, а когда она освободилась, Жан уже занимался людьми, устраивал их на постой и старался, чтобы все казалось привычным и нормальным, но Махелт знала, что это невыполнимо, пока ее отец болен, а старший брат может вовсе не вернуться домой.
Тяжело дыша, Гуго вытер меч о тунику мертвого французского солдата. Четырех рыцарей взяли в плен, чтобы запросить выкуп, а сержанты и пехотинцы либо сбежали, либо погибли. Они побросали свои пожитки, в том числе две телеги доспехов и восемь вьючных пони, нагруженных мешками с мукой и другими припасами. Французская армия, осаждавшая город Ньор, таяла под натиском англичан, но тех, кто покинул ее слишком поздно или выбрал неверную дорогу для бегства, настигали мечи короля Иоанна.
Рука Гуго жестоко болела от обмена ударами в схватке, но в целом он не пострадал. Ни один из его людей не был ранен, и исход сражения оказался счастливым. Доспехи, которые они захватили, весьма пригодятся, а повара будут рады муке.
Гуго выстроил свой отряд, проследил, чтобы пленников привязали к лошадям, и поскакал к основным силам Биго, от которых отделился для рекогносцировки. Войска, возглавляемые его отцом, тоже захватили несколько отставших французов, но отпустили их целыми и невредимыми, за вычетом лошадей, оружия и денег.
– Они бегут со всех ног, – с удовлетворением произнес Роджер Биго. – Разведчики сообщают, что дорога на Ньор открыта. Французы отступили.
Гуго сообщил отцу результаты своей стычки.
– Раненых нет, – сказал он. – Четыре добрых боевых коня и восемь вьючных, а также телеги с доспехами и десять бушелей муки.
– Что ж, вы намолотили немало, – хихикнул отец над своим посредственным каламбуром. – Вряд ли король Филипп задержится, чтобы встретиться с нами. Он не может позволить себе как следует укусить Пуату, пока не переварил Нормандию.
Улыбка Роджера поблекла, хотя он давно признал, что земли в Байё потеряны для семьи, их утрата до сих пор причиняла боль.
– Возможно, мы сможем захватить что-нибудь еще. Монтобан, например.
– Как только Ньор окажется в безопасности, он станет нашей следующей целью, – кивнул отец.
По мере приближения к Ньору к ним присоединялись другие отряды фуражиров. Знамена и вымпелы развевались на ветру, а палящее солнце позднего утра усиливало едкие запахи армии на марше – запахи пота, испражнений, пыли, грязи и крови. Гуго изнемогал от жары в своей кольчуге. Ему казалось, что, когда придет время ее снять, его придется выливать из доспехов. Лицо отца тоже покраснело от напряжения и солнечных ожогов. Роджер приближался к шестидесяти, и хотя был здоров и крепок, вес имел излишний.
Мужчины обернулись на крик за спиной и увидели, как вдоль строя к ним скачет гнедой конь. Внезапно Гуго улыбнулся:
– Ральф.
Его отец закатил глаза:
– Мог бы и сам догадаться.
Гуго выехал на Эбене из колонны и поскакал навстречу брату. Лошади встретились в клубах пыли и едва не столкнулись. Ральфу пришлось изо всех сил натянуть поводья. Пряжку его ремня украшало несколько эмалированных подвесок с гербами французских рыцарей.
– Выходит, ты еще жив, – небрежно произнес Гуго.
В последний раз он видел Ральфа, когда войска покидали Ла-Рошель. Паренек покачивался в седле, под глазами у него залегли круги. Большую часть прошлой ночи он провел за полировкой доспехов, чтобы Длинный Меч мог красоваться во всем блеске. Но теперь Ральф был бодр и полон сил.
– Ну разумеется, жив. Я могу о себе позаботиться.
– А это что? – Гуго указал на подвески.
– Гербы рыцарей, которых мы взяли в плен ради выкупа. Мой лорд говорит, что я могу носить их на поясе.
– Неплохая добыча.
– Я помог поймать этого и этого, – кивнул Ральф и с гордостью указал на подвески. – Вместе с Уиллом Маршалом. – Ральф повернулся в седле и подозвал юношу на сером мерине, который следовал за ним. – Мы заставили их спешиться, и милорд Длинный Меч вынудил их капитулировать.
Юноша поклонился сперва Гуго, затем отцу Гуго. Уиллу Маршалу, наследнику Пембрука, недавно исполнилось шестнадцать. Он был красивым пареньком, более хрупкого телосложения, чем его прославленный отец, но не слабаком. Тело было крепким, темные глаза смотрели настороженно и бдительно. Уилл должен был следовать за королем Иоанном, но во время кампании в Пуату много времени проводил в лагере Длинного Меча. Отец юноши отправил в Пуату войска, но сам не явился, и король не позволял молодому Маршалу общаться с отцовскими людьми.
– И как тебе живется в свите Длинного Меча? – спросил Гуго Ральфа по дороге в Ньор. – Не слишком он тебя утруждает?
Ральф наклонил голову, размышляя.
– Длинному Мечу нравится, когда его упряжь и снаряжение отполированы так, что в них можно смотреться, – ответил он. – Его расстраивает малейшее пятнышко грязи. Он требует, чтобы кровать была расстелена, как положено, даже если мы разбили лагерь в поле под дождем, но Меч справедлив, у него многому можно научиться. Всегда есть чем заняться.
Гуго и его отец понимающе переглянулись. Когда Гуго привечал Ральфа в Сеттрингтоне, тому тоже всегда было чем заняться, но вести боевые действия намного интереснее, чем заботиться о поместье.
– А вам нравится жизнь оруженосца, мессир Маршал? – спросил Гуго у Уилла, который слушал Ральфа молча, но чуть улыбнулся при упоминании о чистоплотности Длинного Меча.
– Я многому учусь, – дипломатично ответил он.
Ральф фыркнул и притворно закашлялся, виня в этом пыль, поднятую лошадьми и повозками.
Граф Роджер многозначительно посмотрел на младшего сына.
– Разве не в этом весь смысл – в обучении? – строго спросил он.
Позже тем же вечером, в безопасности за стенами Ньора, приветствуемые как его освободители, английские войска располагались на постой. Гуго сидел у огня в главном зале донжона вместе со своим отцом, Ральфом, Уиллом Маршалом и Длинным Мечом. Последний был весьма разговорчив после дневных успехов и двух кубков доброго красного вина, похищенного из французского обоза. Щеки добродушно раскраснелись, третий кубок, опустошенный наполовину, подрагивал на колене. Все пели непристойную застольную песню о французах и девицах, и Длинный Меч расслабился настолько, что подпевал.
– Теперь, когда мы вернули себе Пуату, можно подумать и об Анжу, – заявил он, размахивая кубком. – Мой брат устроит там пир еще до окончания этой кампании, помяните мои слова. Мы обратили французов в бегство.
Мужчины поддержали тостами и одобрительными криками столь достойные воинственные речи, а после сегодняшнего дня все казалось возможным. Сегодня никому не хотелось думать, будто это капля в море.
Гуго внезапно поднял взгляд и, тут же вскочив, опустился на колени. Все незамедлительно последовали его примеру, поскольку перед ними стоял сам король. Драгоценные камни мерцали вокруг его шеи, кольца сверкали на пальцах. Иоанн жестом велел всем вернуться на места и многословно превознес победы дня. Взгляд его остановился на Длинном Мече.
– Мне охота сыграть в кости сегодня вечером, – произнес король. – Что скажете, брат?
Длинный Меч склонил голову:
– Если таково ваше желание, сир, я с радостью его исполню.
– Вот видите, милорды, как легко мне услужить, – улыбнулся собравшимся Иоанн.
– Несомненно, сир, но я задаюсь вопросом, много ли милорд Солсбери потеряет, – поднял бровь Роджер Норфолк.
Иоанн предпочел улыбнуться его замечанию, так что и все прочие осмелились засмеяться.
– Своего – ничего, – возразил король, – поскольку все, чем он является и чем обладает, он получил из рук королевской семьи. Его жизнь, его земли, его жена, его привилегии – все даровано нами. Он, в отличие от некоторых, прекрасно знает, что не следует кусать руку, которая тебя кормит…
Красноречивый взгляд короля на мгновение коснулся Уилла Маршала и с благожелательностью владельца, разглядывающего любимую борзую, остановился на Длинном Мече. Тот покраснел и опустил глаза. Иоанн сделал шаг, как будто собираясь идти дальше, но остановился и повернулся, одной рукой теребя драгоценные камни на шее, другой сжимая черный кожаный пояс.
– Да, кстати, Маршал, – произнес он. – Меня опечалила весть о тяжелой болезни вашего отца. Я буду молиться за него.
Уилл в потрясении уставился на Иоанна:
– Болезни моего отца, сир?
– А вы не знали? – Иоанн выглядел обеспокоенным и виноватым. – Полагаю, мои гонцы быстрее, чем гонцы вашей семьи. Не могли же они о вас забыть? Отек легких, насколько я понял, и ежедневные приступы лихорадки. В его возрасте очень опасно. Да-да, я буду молиться о нем, как должно всем нам. – Иоанн пошел дальше, щелкнув пальцами Длинному Мечу.
Длинный Меч со смущенным видом помедлил и положил руку на плечо Уиллу:
– Если это правда, я глубоко сочувствую вам. Я буду молиться Деве о выздоровлении вашего отца и попытаюсь разузнать подробности. – Он встал и вышел следом за Иоанном.
Уилл, тяжело дыша, огляделся по сторонам:
– Я не должен оставаться здесь, мне надлежит быть дома. Почему мне не сообщили?
– Потому что король прав, его гонцы быстрее, – ответил Роджер. – Возможно, болезнь пустяковая. Ваш отец или его представители написали бы только в крайнем случае. Успокойтесь, приятель. Завтра мы узнаем правду.
Гуго прекрасно понял красноречивый взгляд, брошенный отцом. Под словом «гонцы» Иоанн подразумевал шпионов. Возможно, Маршал и болен, но не хочет, чтобы всему миру стало об этом известно. Иоанн славится своей бездумной жестокостью и вполне способен выдумывать истории, чтобы причинять другим боль. Если это правда, надо внимательнее следить за происходящим. Даже если сказанное королем – ложь, слова Иоанна, брошенные юноше, обнаружили, как сильно его задела клятва верности, данная Маршалом Филиппу Французскому.
Махелт опустилась на колени перед алтарем в семейной часовне в Стригуиле и несколько раз перекрестилась:
– Пресвятая Богородица, Пресвятая Богородица, смилуйся, смилуйся над моим отцом.
Собственный голос казался ей тонким и слабым. Она никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной и потому злилась… Была в ярости оттого, что это происходит с ее возлюбленным отцом, а не с королем Иоанном. Вот уж кто должен страдать!
Утром пришел священник, чтобы посидеть с ее отцом. Сначала Махелт испугалась, что состояние отца ухудшилось и он готовится к последнему помазанию. Уверения, что Уильям Маршал просто хочет обрести душевный покой, не принесли ей облегчения, девочка им не поверила. Она знала, что ей говорят не всё. Люди думали, будто защищают ее, но незнание приносило лишь беспомощность и отчаяние. Махелт предпочитала встречать беду лицом к лицу, а не отворачиваться, делая вид, будто ее не существует. Так поступают только трусы.
Отец болел уже так давно, что Махелт не знала, сколько он еще выдержит. Большую часть времени Уильям Маршал бредил из-за высокой температуры и застоя в легких. Он запрещал впускать детей в свою комнату, опасаясь, что они подхватят ту же болезнь, и даже отказывал Изабелле в праве сидеть рядом с ним, хотя жена с яростным упорством отметала его возражения. Это тоже злило Махелт: ее мать может не подчиняться приказам или, по крайней мере, брать власть в свои руки, в то время как сама она таким правом не обладает. Девочка поклялась, что когда станет хозяйкой собственного дома, то будет править им по своему усмотрению, а не по чьей-либо указке.
Колени Махелт покраснели и воспалились от долгих часов, проведенных в молитве на выложенном плиткой полу часовни. Мысль о том, что отец может умереть и лежать под холодной могильной плитой, страшила ее. «Только не его, пожалуйста, не забирай его, умоляю!» Если отец умрет, ее мир рухнет с исчезновением его всеобъемлющей, безоговорочной любви. Уилл станет не просто заложником Иоанна. Будучи несовершеннолетним, он станет его подопечным. Они все перейдут под опеку Иоанна, и тот продаст их тем, кто больше заплатит. Помолвку Махелт нельзя разорвать, но три ее младшие сестры окажутся во власти короля, как и четверо ее братьев, не говоря уже о матери, богатой графине, еще не вышедшей из детородного возраста. Со всеми ими Иоанн поступит на свое усмотрение, и пощады можно не ждать.
Махелт встала и поплелась к чаше со святой водой, чтобы умыть лицо из кувшина. Холодная вода освежила, но заставила задрожать.
– Махелт! – окликнула мать.
Девочка обернулась и на мгновение испугалась, решив, будто мать явилась сообщить ужасную весть. Она попятилась, качая головой:
– Нет, мама, нет!
– Все в порядке. – Изабелла поспешно взмахнула рукой. – Матти, все хорошо. Лихорадка прошла, отец зовет тебя.
Изабелла улыбнулась и, хохотнув, утерла рукой мокрые щеки. Затем она распахнула объятия, и Махелт упала в них, прильнув к матери.
– Он… Он поправится?
– Ну конечно поправится! – Голос матери дрожал, но был полон решимости. – Но пока что он слаб, как котенок. Мы не должны его утомлять или расстраивать. Твой отец нуждается в нежной заботе.
– Я охотно позабочусь о нем, – пылко ответила Махелт дрожащим голосом и тоже утерла лицо. – Буду играть ему на лютне, петь песни и рассказывать истории.
– Только не всё одновременно, – предупредила Изабелла. – Ему нужен мир и покой.
– Молчать я тоже могу! – Девочка была готова на все, лишь бы отец выздоровел и стал прежним.
– Для начала ты должна поесть, попить и привести себя в порядок, чтобы радовать взор отца. Представляю, как ему надоело видеть рядом с собой одно бледное пугало. – Она разгладила мятое платье.
– Мама, вы прекрасны, – покачала головой Махелт.