Отвергнуть короля Чедвик Элизабет
Утром, когда Махелт проснулась, Гуго нигде не было видно, но он оставил на подушке свернутый обрывок пергамента, перевязанный алой шелковой лентой для волос, с двумя стихотворными строками, начертанными стремительным изящным почерком.
- Bele amie, si est de nus
- Ne vus sanz mei, ne mei sanz vus.
Махелт прочла строки с нежной улыбкой. «Мой друг, их участь нам дана: ни я – без вас, ни вы – одна!»[19] Она расчесала свои густые темные волосы, переплела их красной лентой и скромно прикрыла вимплом.
Гуго не было в доме, но Махелт, услышав мужские голоса, вышла на улицу и застала мужа, братьев, Длинного Меча и кучку восхищенных рыцарей, солдат и мальчишек за осмотром новой требюше Длинного Меча. Очевидно, осадная машина только что прибыла, судя по присутствию возчика и плотника. День был сырым и промозглым, но этого никто, кроме Махелт, не замечал. Длинный Меч хотел выбрать мишень, чтобы испытать дальность и меткость своей новой игрушки. Ральф умчался исполнять поручение, по дороге пройдясь колесом и всех рассмешив. Маленький Роджер сидел у Гуго на плечах и весело хлопал в ладоши. Махелт минуту задумчиво наблюдала за происходящим, затем вернулась в дом, но только чтобы отыскать свой самый теплый плащ.
Когда она вернулась, выпятив подбородок, и решительной походкой направилась к мужу, он взглянул на нее с насмешливым недоумением.
– Я думал, вы еще нежитесь в теплой постели, – с томной ноткой в голосе, выразительно подняв брови, заметил Гуго. Он спустил Роджера на землю, и мальчуган умчался посмотреть на круглые каменные ядра, которые рыцари громоздили рядом с требюше.
– Я думала то же о вас, когда проснулась, – возразила Махелт, – но ошибалась.
– Мне нужно было воспользоваться горшком, и Роджеру тоже, а потом примчался Ральф вне себя от восторга и сообщил, что привезли требюше, так что я решил не будить вас.
Махелт немного расслабилась.
– Спасибо за то, что оставили вместо себя. – Она приподняла вуаль, чтобы украдкой показать ему ленту в волосах. – И за стихи.
– Я действительно так считаю.
– Хотя и предпочли мне осадную машину, – подшутила Махелт, не желая давать мужу спуску, и кивнула на требюше. – Из-за чего весь этот шум?
– О, вы же знаете Длинного Меча и его тягу ко всему самому новому и лучшему, – скривился Гуго. – Он заказал ее для Солсбери на случай вторжения французов, а также чтобы его люди потренировались поражать мишень во время зимнего безделья.
Махелт наклонила голову к плечу, размышляя.
– Если верить семейным преданиям, моя бабушка с отцовской стороны неплохо стреляла из подобной машины… – (Гуго изумленно уставился на жену.) – Это было во время войны между императрицей Матильдой и королем Стефаном. Моя бабушка Сибилла научилась стрелять еще до замужества. Мой дедушка Маршал, очевидно, раздувался от гордости, что она умеет с ней управляться. – Махелт выставила ножку из-под подола платья, разглядывая изящный носок туфли. – Вероятно, ее научили в этом самом дворе, ведь она жила здесь еще девочкой. Полагаю, мне стоит последовать ее примеру.
– Вы же знаете, что скажет мой отец. – Гуго закрыл лицо ладонью.
– Да. – Их взгляды встретились, и Махелт охватил трепет при воспоминании о мгновениях близости, которые они с Гуго улучали под носом у графа в ту пору, когда им не разрешалось делить постель.
Гуго опустил ладонь, и Махелт знала, что он мысленно хохочет, хотя его губы даже не дрогнули.
– В таком случае присоединяйтесь. Ведь Рождество – время для семейных традиций. Я преклоняюсь перед мудростью вашего деда и мастерством бабки.
– Аминь! – Махелт вздернула подбородок. – В конце концов, они выжили, а это главное.
Остаток утра Махелт развлекалась на улице. Заряжали и стреляли в основном мужчины, до чего они оказались большие охотники, к тому же дело было важным. Тем не менее Махелт быстро усвоила, как уравновешивать снаряд и противовес и куда направлять требюше, чтобы попасть в мишень, в данном случае большой соломенный щит, установленный во дворе. Мужчины охотно делились с ней познаниями.
Махелт находилась в своей стихии. Она бывала счастливее всего, когда занималась делом, к тому же обретенное умение поможет ей защитить себя и свою семью. Махелт заглянула в мир Гуго и своего отца, мир, в котором женщинам практически не было места, точно так же, как мужчинам не было места в женских комнатах, и пришла в восторг. Когда они закончили практиковаться и ретировались в дом к горячему вину и пирожкам, Махелт сияла, веселилась и испытывала почти такое же удовлетворение, как после занятий любовью.
Женщины сидели у огня, Ида держала кусок пергамента. К нему была прикреплена печать графа Норфолка с всадником. Когда команда требюше сгрудилась у огня, чтобы выпить и согреть руки, графиня встала и подошла к Гуго и Махелт.
– Граф прислал новости со двора. – Ее глаза были полны тревоги. – Король собирается во Фрамлингем.
Глава 28
Фрамлингем, февраль 1213 года
Стоя в сыроварне и глядя на круги сыров, выстроившиеся на полках, Махелт всерьез подумывала взять из конюшен свою кобылу и сбежать. В Банджи, или в Тетфорд, или в Ипсуич. В женский монастырь в Колне. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Король должен прибыть через три дня, возвращаясь на юг после кампании по усмирению северных графств. Махелт не могла представить ничего хуже, чем развлекать человека, так дурно обошедшегося с ее семьей и творившего зло, которому в ее глазах не было искупления. Она уже решила, что найдет повод оставаться в своей комнате и не попадаться королю на глаза, потому что учтивое обращение с ним было для нее немыслимо. Всякий раз, воображая встречу с Иоанном, Махелт плевала ему в лицо, втыкала в него нож и швыряла его в озеро, привязав камни к лодыжкам. Она намеревалась держать сыновей как можно дальше от короля. Пусть он даже не смотрит в сторону ее детей. Махелт выведет их во двор для церемонии приветствия, но после немедленно спрячет.
Гуго и его отец были в парке с егерями, примечая дичь и проверяя дороги на случай, если король пожелает поохотиться, находясь у них в гостях. Ни Гуго, ни его отец не испытывали особой радости в связи с приездом Иоанна, но граф лишь пожимал плечами, уверяя, что в этом есть свои преимущества. В королевской свите найдутся люди, с которыми можно поговорить о делах, а визит короля – доказательство доверия Иоанна и благополучия графства. Разумеется, его визит можно также рассматривать как намек, что Иоанн следит за ними и хочет лично оценить состояние их укреплений.
Ида старалась как можно лучше подготовиться к визиту. Эта ответственность сокрушила ее. Члены королевской семьи еще никогда не посещали Фрамлингем. Прежде она достойно справилась бы с задачей, но годы и слабое здоровье взяли свое. Графиня не знала, где что лежит, за исключением тканей. Ей было досконально известно местонахождение каждой стенной драпировки, каждой подушки и вышивки. Она нервничала, постоянно рассуждая вслух, какие занавески повесить в гостевой комнате, и едва не сошла с ума, решая, красные или зеленые подушки выбрать и два или три матраса положить на кровать короля. Махелт тоже беспокоилась. Несмотря на свою ненависть к Иоанну, она сознавала, что это знаменательное событие и непременно нужно произвести хорошее впечатление, но Ида явно была не в себе.
– Какие сыры? – спросила у нее Махелт. – Те, что сверху? Они пролежали здесь дольше всех, значит у них самый насыщенный вкус.
– Только надо проверить их на долгоносиков, – кивнула Ида. – Не знаю, много ли съедят король и его свита. И что у нас с маслом? Вдруг не хватит горшков…
Ида приложила ладонь ко лбу, и Махелт заметила, что она дрожит. В сыроварне всегда было холодно. Зимой у здешних служанок были красные носы и синие потрескавшиеся руки, несмотря на то что они носили перчатки без пальцев. Иду защищало от холода подбитое мехом платье и капюшон поверх вимпла, но в бледном свете февральского дня она выглядела изможденной и осунувшейся.
– Ступайте в свою комнату, матушка. – Махелт коснулась ее плеча. – Я проверю сыры. Если потребуется еще, можно привезти сыр из поместья в Акле, как и масло. У них всегда есть запас, а времени предостаточно.
– Я не могу все взвалить на тебя, – покачала головой Ида. – Еще надо проверить вино. – Она выпрямилась. – Дай я… Дай я проверю вон тот дальний сыр.
Махелт велела слуге принести табурет и снять сырный круг. Она извлекла его из обмазки и льна и взглянула на крошащийся медово-золотистый сыр, сваренный в конце лета из молока коров, вскормленных на сочных пойменных лугах вокруг озера. Вынув нож из ножен на поясе, Махелт отрезала сбоку ломтик. Не слишком маленький, поскольку столь изысканное лакомство надо распробовать.
– Долгоносиков нет. – Она дала кусочек Иде и еще один, в порыве щедрости, слуге.
Насыщенный вкус соли, сливок и летней зелени обволок нёбо, и графиня застонала от удовольствия.
– Слишком хорош для двора, – заметила она. – Давайте предложим королю какой-нибудь другой. – Ида глядела на кусочек сыра, зажатый между пальцами. Потом вдруг судорожно сглотнула и стиснула губы.
Махелт облизала пальцы.
– Матушка?
Ида пискнула и вылетела из сыроварни, согнулась вдвое, и ее вывернуло наизнанку.
Махелт в ужасе уставилась на свекровь, затем развернулась к слуге.
– Убери сыр и сбегай за помощью! – приказала она. – Графине нездоровится.
Махелт склонилась к Иде и обняла ее за плечи. Ладони графини были ледяными, но лоб пылал, как жаровня.
– Со мной все в порядке, – выговорила Ида между приступами. – Это пройдет.
Махелт промолчала, потому что со свекровью явно не все было в порядке. Прибежали слуги, и Махелт велела отнести Иду в ее комнату, невзирая на еле слышные протесты. Ида не успела добраться до уборной, как ее кишечник опорожнился. Ее пришлось раздеть и вымыть, и все это время она дрожала как осиновый лист.
– Мне очень жаль, – отчаянно рыдала графиня, когда ее уложили в постель. – Я скоро поправлюсь и обязательно помогу. Я… – Тут подступил очередной приступ рвоты, и служанка поспешно подставила бронзовый тазик ей под подбородок.
– Да, матушка, конечно, – согласилась Махелт, хотя, глядя на Иду, сомневалась, что та действительно скоро поправится. – Просто полежите и отдохните, а я обо всем позабочусь, пока вам не станет лучше.
Когда спазм утих, Ида откинулась обратно на подушку и бросила на Махелт полный благодарности взгляд:
– Спасибо. Я не хочу быть обузой.
– Вы не обуза. – Махелт быстро и крепко пожала руку Иды. – Никогда так не думайте.
Выходя из комнаты, Махелт совершенно иначе смотрела на происходящее. Ее глубоко возмущал надвигающийся визит Иоанна, и она не могла забыть о неприязни к королю, но теперь все изменилось. Она не станет готовить Фрамлингем ради Иоанна, потому что он того не стоит. Но подготовит прием, только чтобы уважить Иду. Пустив корни, эта мысль придала ей силы. Махелт ощутила, как уверенность в себе растет: она сможет выступить в роли хозяйки, и выступить достойно, как подобает ее воспитанию и положению.
Состояние Иды ухудшилось, и на следующий день она металась в жару и бредила, бормоча о событиях в прошлом, которых никто, кроме нее, не видел. Присев у постели больной, Махелт стала свидетельницей незажившей раны в душе Иды из-за того, что ей пришлось отказаться от своего ребенка, когда она покинула двор ради брака с Роджером Норфолком.
– Пожалуйста, пожалуйста, не делайте этого, сир, отдайте его мне! – рыдала, вне себя от горя, Ида, ее карие глаза затуманились, словно темная вода. – Умоляю вас. Я умру!
Махелт положила руку на лоб Иде.
– Тсс, все в порядке. – Она сглотнула комок в горле. – Он вырос прекрасным мужчиной, и у него есть собственные дети… ваши внуки.
– Но я потеряла ребенка… – Ида пыталась сесть. – Мне нужно повидать короля. Я должна забрать Уильяма с собой, ведь я его мать!
Махелт вновь и вновь набегающим прибоем бормотала ласковые слова:
– Не волнуйтесь. Он придет к вам, все будет хорошо, все будет хорошо.
Ида бессильно упала обратно на подушки и закрыла глаза. Слезы проступили из-под век. Через несколько мгновений она заговорила о любовном переживании, которое разделила с мужем, – рассказала, как сидела у него на коленях и кормила его кусочками поджаренного хлеба. Махелт не могла представить Иду и графа в столь интимной обстановке. Чем-то подобным могли заниматься они с Гуго, и свекор нахмурился бы, увидев их. Ее глаза тоже обожгло горем.
– Как она? – заглянул в дверь Гуго.
– У нее жар и бред, – покачала головой Махелт. – Доктор пустил ей кровь и велел смачивать губы медом и водой, она должна поспать. Отец Ричард молится за графиню и просит о заступничестве святого Аделарда.
Гуго подошел к кровати.
– Мы слишком часто принимали ее старания как должное. – Он с тревогой посмотрел на мать, наклонился и ласково отвел седой пух с висков Иды. – Когда я был маленьким, ее волосы были темными, блестящими и надушенными мускатным орехом. Помню, как играл с ее косами, когда она держала меня на коленях.
Ида повернула голову к сыну и облизала пересохшие губы.
– Любимый, – прохрипела она, – любимый, дорогой.
– Ваш отец должен быть здесь, – резко заметила Махелт.
Гуго неловко поерзал.
– Он слишком занят, пытаясь за всем уследить.
– Граф слишком занят и потому избегает свою супругу, – возразила Махелт. – Он хочет, чтобы мы вели дом, решали проблемы и не беспокоили его. Ваша мать – его жена, а не стул или стол, который существует для его удобства.
Гуго потрясли ее слова.
– Отец так не думает. Ни в коем случае!
– Тогда где он? Заглянул мимоходом и только, а ваша матушка, несомненно, очень больна.
Гуго замер.
– Она… Она может… – Он проглотил зловещее слово, как бы надеясь отогнать его призрак.
– Не знаю. – Слезы обожгли глаза Махелт. – Она как холст, который вынесет любую непогоду, но сгниет, если убрать его в кладовую и забыть. Я сделаю для графини все, что смогу, она стала мне второй матерью.
– Я поговорю с отцом.
Махелт бросила на мужа сердитый взгляд:
– Не стоит. Он должен был прийти сюда по зову сердца.
– Возможно, он считает, что матушка в хороших руках, и не понимает, насколько она больна.
– Именно это я и имею в виду: он не замечает ее. – Махелт не просто переживала за Иду, она опасалась того, что будущее может готовить для нее и Гуго. «Ne vus sanz mei, ne mei sanz vus». А если это неправда?
– Я не был бы так уверен. Просто отец по-другому смотрит на мир. – Гуго сел на сундук у кровати. – Я побуду с ней, если у вас есть другие дела.
Махелт помедлила, но ей действительно нужно было устроить еще очень многое для королевского визита, поскольку приехать должен был не только король, но и вся его свита, и каждому следовало найти спальное место в соответствии с его положением. Она встала и указала на миску и ложку рядом с кроватью.
– Смачивайте ей губы медом и водой и позовите служанок, если понадобится.
Гуго выглядел слегка уязвленным.
– Полагаю, я справлюсь, – ответил он.
Махелт поцеловала мужа в макушку и отправилась по своим делам, первейшим из которых был разговор со свекром, как бы тот ни смотрел на мир. Она отыскала Роджера в его комнате. Граф увлеченно обсуждал вопросы безопасности замка со своим комендантом Уильямом Ленвейзом. При появлении невестки он умолк и вопросительно и нетерпеливо посмотрел на нее.
– Графиня зовет вас, милорд отец, – сказала Махелт, присев и приняв скромный вид, хотя ей хотелось затопать ногами.
– У меня есть дела поважнее, чем сидеть у кровати больной, – отмахнулся граф.
Махелт постаралась говорить рассудительно:
– Я знаю, что вы заняты, сир, но вы, конечно, сможете уделить ей минутку до ужина или после. Графиню очень ободрит ваш визит.
Свекор бросил на нее предупреждающий взгляд выцветших серых глаз:
– Вы указываете мне, что делать, дочка?
– Нет, отец. – Махелт вонзила ногти в ладони. – Я пришла к вам, ни на что не рассчитывая.
Роджер Биго потеребил поля шляпы и надвинул ее низко на лоб.
– Вряд ли она узнает меня, если бредит от жара.
– Графиня почувствует ваше присутствие, сир, ведь, я полагаю, она знает вас очень хорошо.
– Посмотрим, – хрюкнул он, – но ничего не обещаю.
Махелт присела и отправилась дальше. Она сделала, что смогла, остальное на совести графа. Махелт разозлилась бы на графа за равнодушие, если бы на мгновение его взгляд не стал невыразимо печальным и потерянным, прежде чем он надвинул шляпу на лоб и вернулся к своим занятиям.
Роджер мгновение помедлил у комнаты жены. Черт бы побрал девчонку! Некогда ему навещать больную. Он уже обеспечил Иде самый лучший уход, самое лучшее лечение знаменитого доктора и духовное утешение домашнего священника. Заботиться о ее благополучии издали означало не взваливать на себя еще и беспокойство о ней вдобавок ко всему остальному. Но Махелт сумела пробиться сквозь стену, которой он отгородился.
– У меня нет времени, – пробормотал граф себе под нос и вдруг осознал, что слова эти были проклятием его брака уже больше тридцати лет.
Глубоко вдохнув, он открыл дверь. Гуго глянул на отца, сидя у кровати.
– Твоя неугомонная жена заявила, что твоя мать звала меня, – прорычал Роджер, словно обвиняя, и неохотно приблизился к лежащей Иде.
– Я собирался сказать вам, но, очевидно, Махелт успел первой, – с печальным видом произнес Гуго. – Матушка сейчас спит, и жар, кажется, немного спал.
– Что ей было нужно от меня?
Гуго пристально посмотрел на отца:
– Только вы.
Роджер сел на табурет напротив Гуго и впервые за несколько дней по-настоящему посмотрел на жену. От борьбы с жаром ее лицо осунулось, и казалось, что на подушках лежит птичий скелетик. Когда-то она была яркой крохой-малиновкой и усердно занималась детьми, воспитывая и взращивая их. Теперь же она стала хрупкой, словно прошлогодние косточки в опустевшем гнезде. А где ее спутник? Ее спутника больше нет, потому что он перестал быть малиновкой и стал орлом. Граф заставил себя взять жену за руку и почувствовал, какая она тонкая и слабая. Будто птичья лапка. Ида пошевелилась и наморщила лоб.
– Я здесь, – сказал он. – Я у вас.
Глаза Иды оставались закрытыми, но она сжала руку мужа и прошептала его имя. Через некоторое время ее дыхание стало более глубоким, и она погрузилась в первый нормальный сон за все время болезни. Граф смотрел, как покрывала чуть заметно подымаются и опадают, а затем осторожно отнял руку.
– Я приду и повидаю вас еще раз, – пообещал он. – Когда вы проснетесь.
Роджер Биго вышел из комнаты, принуждая себя шагать размеренно, хотя ему хотелось бежать без оглядки. Оказавшись снаружи, он прислонился к стене и закрыл глаза, неровно дыша. Гуго последовал за отцом и коснулся его руки:
– Сир?
– Я не знал, что она так больна. – Граф с трудом ворочал языком. – В прошлом Ида часто болела, когда назревал кризис, и мне казалось, что порой ее нездоровье отдает притворством… Ты же знаешь, какой она бывает.
Гуго кивнул, но он понимал, что на этот раз у матери не просто приступ хандры.
– Махелт говорит, ей стало немного лучше.
Роджер поморщился:
– Я буду молиться за нее и велю устроить бдение. – Он повернулся к лестнице. Каждый шаг приносил облегчение, но был полон чувства вины. – Она будет не в состоянии принимать короля, – сказал он Гуго, который следовал за ним по пятам. – Это совершенно очевидно, даже если ей полегчает в ближайшие пару дней. – Граф снял шляпу и провел рукой по войлочным полям. – Ваша жена сумеет исполнить все, что необходимо? Мне нужно знать, можно ли на нее положиться.
Гуго выпрямился.
– Махелт не подведет вас, сир, – заверил он. – Знаю, что не подведет.
– Она из породы Маршалов, – нахмурился отец, – приказывать и наводить порядок у нее в крови. Но Махелт непредсказуема, и я не потерплю ни малейшего своеволия с ее стороны, пока король здесь. Он будет выискивать все, что можно истолковать как мятеж.
– Махелт знает, что поставлено на карту, – ответил Гуго. – Знает не хуже нас.
– Нам остается лишь надеяться, что это так, – мрачно посмотрел на сына Роджер.
Накануне приезда Иоанна Ида начала поправляться. Она оставалась слабой, как котенок, но жар спал, и она уже могла сидеть и принимать легкую пищу. Махелт навестила свекровь на рассвете дня приезда короля и проследила, чтобы та выпила кружку пахты и съела ломтик мягкого белого хлеба. Плечи Иды были укутаны поверх сорочки теплой шалью из зеленого шелка с бахромой, расчесанные и заплетенные волосы лежали на груди аккуратной жидкой косой.
– Мне так жаль, – произнесла Ида. – Я должна была сделать все то, что легло на твои плечи. Это бремя должна была нести я.
– Вам не о чем сожалеть, – твердо ответила Махелт. – Болезнь не выбирает удобного случая. Я исполнила все, что следовало, и способна позаботиться о себе.
– Ты стала мне доброй дочерью, – устало улыбнулась Ида, – пусть даже порой с тобой нелегко справиться. Но твоя сила духа – одно из лучших твоих качеств. – Она коснулась руки Махелт. – Я горжусь тобой – той, кем ты становишься… кем ты станешь, даже если мне не суждено этого увидеть.
У Махелт перехватило горло, и она наклонилась, чтобы поцеловать Иду в висок.
– Суждено, – пылко пообещала она.
– Что ж, на все воля Господня. – Ида потягивала пахту и наблюдала, как служанки разводят огонь и открывают ставни, чтобы позволить тусклому зимнему свету просочиться сквозь толстое оконное стекло. – Знаешь, граф тоже питает к тебе нежность. В своем роде.
Махелт разгладила подушку и дипломатично промолчала. «Нежность» – не слишком подходящее слово. Они терпели друг друга. Гуго рассказал ей, что свекор навестил жену только после ее подсказки, но сам граф об этом не говорил и отдалился еще больше. Если между ними и были какие-то теплые чувства, они были обращены на детей. Ведь Махелт родила двух здоровых, красивых мальчишек, чтобы обеспечить будущее графства. Лишь в их обществе сердце графа смягчалось. Он усаживал своего маленького тезку на колени и терпеливо учил завязывать какой-нибудь хитрый узел или показывал, как кормить лошадь с растопыренной ладони, чтобы та не покусала маленькие пальчики. Ее сыновья помогали им найти общий язык. Но Гуго оставался полем боя, поскольку граф и Махелт по-разному представляли себе добродетельное и подобающее поведение.
– Мне надо переодеться. – Махелт встала. Прежде чем уйти, она положила на кровать швейную корзинку Иды и взбила валики и подушки.
Ида порылась в корзинке и достала маленькую пару носков, над которой трудилась до болезни. Сплетенные из двух оттенков зеленого шелка, они предназначались для младшего внука, и работа не требовала особого внимания, а только повторения петель с помощью иглы и толстой нити.
– Желаю удачи, дочка, – сказала она. – Смотри, не теряй головы.
– О, что-что, а голову я сегодня не потеряю, можете не волноваться, – со стальной решимостью ответила Махелт. – Он не сможет меня превзойти.
Оставив Иду шить в ее теплой, светлой комнате, Махелт ощутила, как груз ответственности упал на ее плечи, подобно свинцовому плащу. Она была Биго и Маршал и должна была позаботиться о добром имени обеих семей. И все же она невольно представляла, как подливает яд в кубок Иоанна. Чтобы он остался здесь навсегда. Чтобы избавить всех от этого тирана. Усилием воли пришлось отогнать подобные мысли и сосредоточиться на том, чтобы разыграть идеальную хозяйку перед человеком, которого она ненавидела.
Лучшее платье Махелт было сшито из рубинового шелкового дамаста и прекрасно подчеркивало гибкие линии ее тела, оставаясь при этом скромным. Ей не нравились низкие вырезы французского двора, а огромные свисающие рукава были попросту неудобны, поэтому Махелт предпочла рукава умеренной длины, с контрастной синей отделкой, переплетенной гранатовыми бусинами и золотой нитью.
– На таком цвете кровь незаметна, – с изрядной долей иронии сказала Махелт, разгладив платье и повернувшись к Гуго.
В качестве заместительницы Иды она надела драгоценную диадему графини Норфолк и всем телом чувствовала силу, исходящую от золотой филиграни и сапфиров.
Гуго фыркнул и покачал головой:
– Король останется всего на одну ночь, если не будет снегопада. Молитесь, чтобы погода благоприятствовала путешествиям. – Он взглянул в окно, за растрепанными прядями облаков проглядывала синева.
Махелт попыталась прикусить язык, но не смогла, напряжение становилось чрезмерным.
– Я знаю, что наш долг – проявить гостеприимство, но надо обсудить несколько важных вопросов. Я понимаю, что нам оказана высокая честь, но король станет выискивать во всем недостатки, и мне невыносима мысль, что он будет шарить взглядом по сторонам, оценивая, велико ли наше богатство и что у нас можно отнять… оценивая также наши укрепления и прикидывая, как нас захватить. Я не хочу, чтобы он смотрел… смотрел на наших мальчиков.
– Я тоже не хочу, чтобы Иоанн приезжал, но это неизбежное зло… Вопрос политики, – ответил Гуго. Под его голубыми глазами лежали тени. Он заключил жену в объятия и поцеловал. – Не волнуйтесь. Я намерен спрятать детей подальше от его хищного взора. Король скоро уедет. – Он коснулся диадемы кончиками пальцев. – Вы чудесно выглядите.
– Приходится, – мрачно ответила она.
Стоя на крепостной стене, выходящей на озеро, Махелт наблюдала, как королевская кавалькада приближается к барбакау. Знамена хлопали на суровом зимнем ветру, пока кони попарно со звоном скакали по тропе. Копья были нацелены в небо, и на них сверкали серебристые искры. Наемники Иоанна блистали в своих коротких кольчугах и алых сюрко. Махелт глубоко вдохнула и постаралась не думать, сколь сильно эта процессия похожа на вражескую армию, а не на гостей в поисках приюта. Она представила, как ее родители справились бы с подобной ситуацией, представила спокойное лицо отца и попыталась придать своему лицу такое же выражение. Она должна надеть маску и спрятаться за фасадом любезности.
Ворота подняли, чтобы впустить войско: сначала герольдов в красной с золотом ливрее, дующих в трубы и рожки. Далее последовал эскорт из домашних рыцарей, также в королевских красных с золотом цветах, с Иоанном в середине, под надежной защитой со всех сторон, а за ним длинный кортеж всадников, похожий на толстую серебристую змею. Махелт преклонила колени вместе со всеми домочадцами Биго и опустила голову. Во рту у нее так пересохло, что она при всем желании не смогла бы плюнуть Иоанну в лицо. Она сосредоточилась на ощущении земли под ногами, на отдельных камешках, впивающихся в кожу, и напомнила себе, что каждое мгновение приближает отъезд короля.
Иоанн поприветствовал поцелуем мира сперва графа, затем Гуго. Махелт была следующей, и когда она поднялась, ей пришлось собраться с духом, чтобы вытерпеть прикосновение его губ. Она никогда не желала подобной близости с королем. Ей казалось даже, что он пустит в ход язык. Взгляд Иоанна стал насмешливым, как будто он мог читать мысли. Но Махелт исполнилась решимости не пускать короля в святилище своих мыслей и удерживала улыбку на лице, пока та не обратилась в камень.
– Итак, вы выбрали для приветствия нашу юную красавицу, – подняв брови, обратился Иоанн к графу Роджеру.
– Графине нездоровится, сир, – ответил граф, – но моя невестка приложит все усилия, чтобы вам понравилось во Фрамлингеме.
– Очень жаль, что графиня больна, – произнес Иоанн. – Мне всегда нравилось ее общество. – Голос короля был ровным, так что его слова можно было принять и за любезность, и за очень тонкое оскорбление. – Надеюсь, она не слишком больна.
– Прикована к постели, сир, но поправляется.
– В таком случае я буду поминать ее в своих молитвах и надеяться, что она скоро выздоровеет.
Длинный Меч, входивший в королевский отряд, поцеловал Махелт и, когда они шли к дому, тревожно спросил:
– Что с моей матерью?
– Тошнота и сильный жар, но она поправляется. Графиня захочет увидеться с вами.
Махелт проводила Иоанна в приготовленную для него гостевую комнату и показала его камердинерам, куда сложить вещи. Хотя она знала, что все в порядке, все же решила еще раз удостовериться, что слуги справились с работой. В подсвечниках стояли свечи из ароматного пчелиного воска, а в стенном шкафу лежали связки запасных, в подвесных светильниках горело чистое оливковое масло. Спинка скамьи была накрыта дорогим ковром Иды. Пушистые шкуры овец Махелт лежали на паре табуретов и по обе стороны кровати. У окна ждала шахматная доска с фигурами, а также арфа, лютня и псалтерион[20], на случай если королю захочется помузицировать. На маленьком столе, накрытом скатертью, стоял графин и подходящие к нему кубки. Также королю предоставлялся выбор из нескольких книг.
Иоанн взял одну из книг и расстегнул застежку, чтобы полистать страницы.
– «Ars Tactica»[21], – произнес он. – Как жаль, что ваш отец не умеет читать. Эта книга пришлась бы ему по душе и весьма пригодилась.
Махелт вонзила ногти в ладони и, мило улыбнувшись, попыталась ретироваться.
– Не желаете прилечь, сир? – предложила она.
– Смотря с кем, – взглянул на кровать Иоанн.
Он медленно осмотрел Махелт сверху вниз так, словно в мыслях ощупывал ее своими нетерпеливыми руками. Махелт сглотнула, радуясь, что не осталась наедине с королем. Слуги носили в комнату вещи, здесь также находились несколько придворных. Наемник грязно подмигнул Махелт. Гуго разговаривал за дверью с одним из камергеров Иоанна. Махелт слышала голос мужа, видела край его котты и скрещенные на груди руки.
– Прошу меня извинить – у меня еще много дел.
– О, не уходите, – взмолился Иоанн с блеском в глазах. – Я никогда еще не разговаривал с дочерью Уильяма Маршала. С его сыновьями – частенько, но со старшей дочерью – никогда. Останьтесь ненадолго и развлеките меня… – Он провел языком по щеке изнутри. – У вас глаза отца, но внешность матери. Вам это известно? Ваша мать замечательная и красивая женщина.
– Сир, прошу вашего позволения отлучиться. Поскольку графиня больна, у меня множество дополнительных обязанностей. Прошу вас о снисхождении… – Махелт говорила вежливым, бесстрастным тоном, но чувствовала, что слова дерут язык.
Как мог отец оставаться любезным с этим человеком? Хотелось схватить графин и вылить его содержимое королю на голову.
Взгляд Иоанна был лукавым.
– О снисхождении… – задумчиво произнес он, поглаживая темную с проседью бороду. – Что ж, я согласен. Мне нравится радовать женщин, а женщинам нравится радовать меня, когда они понимают, сколь щедрым может быть вознаграждение. Мы побеседуем позже.
Махелт присела, думая, что ей понравилось бы только одно – обработать Иоанна ножом для кастрации. Поспешно откланявшись, она выбежала из комнаты, бросив на Гуго яростный взгляд и поджав губы, поскольку ничего не могла предъявить. Слова Иоанна были непристойными, но он легко мог сказать, что его неправильно поняли или он просто шутил. Если Махелт поднимет шум, это отразится и на ней, и на ее семье. Надо просто никогда не оставаться с королем наедине и не предоставить ему ни малейшей возможности победить в этой игре в кошки-мышки.
Махелт отправилась на кухню, где кипела лихорадочная работа – повара и их помощники усердно готовились к пиру, достойному короля, – непростая задача в это время года, когда так мало свежей еды и запасы подходят к концу. За последние недели благодаря своей изобретательности, силе воли и исключительным организаторским способностям Махелт сумела подготовить блюда и развлечения, которые не посрамят имена Биго и Маршалов. Но сейчас ей было бы наплевать, получи Иоанн только подгорелый лошадиный хлеб и кислый эль. Бросив беглый взгляд на кипящие котлы с пряной тушеной говядиной, она вылетела из кухни и направилась в затхлый полумрак погреба, чтобы немного передохнуть и собраться с духом.
Сидя на бочонке, болтая ногами и потягивая медовуху прямо из фляги, Махелт вспомнила, как Гуго прятался здесь несколько месяцев назад, рассказывая ей о казни заложников. Она подумала о Мод де Браоз и ее сыне. Подумала об Артуре Бретонском. И о своих братьях.
– Вознаграждение, ха! – выплюнула Махелт и поклялась, что не позволит ни себе, ни своей семье пасть жертвой этого человека.
Сделав последний глоток меда, она заткнула флягу пробкой. Нельзя терять головы, пока Иоанн не уехал. Махелт встала, разгладила платье, поправила диадему, впитав всю силу символизируемой ею власти, и оставила безопасный погреб ради опасностей открытого замка.
Пир, подготовленный Махелт, занял бльшую часть короткого зимнего дня и продолжился в сумерках и темноте. В качестве хозяйки она была вынуждена сидеть рядом с Иоанном и вести себя так, словно он поистине желанный гость. Она прикинулась собственной матерью и отослала настоящую Махелт в потайной темный погреб, к чудесной пузатой фляге медовухи. Она любезно улыбалась, поддерживала вежливую беседу и вела себя учтиво и благопристойно, держа при этом Иоанна на расстоянии. Махелт смотрела, как время сгорает фитилями бесчисленных свечей, пылающих в канделябрах и подсвечниках, твердя себе, что король скоро уедет – скорей бы! – и жизнь вернется в привычное русло.
Иоанн решил быть очаровательным и вежливым гостем. Он разговаривал о лошадях и охоте с графом и Гуго, пылко спорил с ними о букве закона. Манеры короля были любезными, изысканными, безупречными. Он похвалил Махелт за восхитительную говядину с кумином, которую риготовили ее повара, и попросил предоставить рецепт королевскому повару.
Потягивая в конце трапезы подогретое вино с пряностями, Иоанн откинулся на спинку стула, чтобы освободить место для живота, и улыбнулся Махелт с видом сытого кота.
– Леди Биго, вы, несомненно, рады, что весной ваш отец вернется в Англию, как только погода будет благоприятствовать морской переправе.
– О да, это замечательная новость, сир. – Сердце Махелт забилось быстрее, она почуяла опасность. За любезным поведением Иоанна всегда скрывался тайный мотив. – Я буду рада вновь увидеть родных и своих новых брата и сестру.
– Господь щедро благословил ваших родителей потомством, – заметил Иоанн. – Дайте-ка посчитаю… Теперь вас десять. Да наделит меня Господь таким же пылом, когда я достигну зрелых лет вашего батюшки, хотя моя супруга может и не оценить его по достоинству. – Тон короля был чуточку развязным, он не сказал ничего, что можно было расценить как оскорбление, и все же умудрился выставить ее отца похотливым старым распутником. – Вы происходите из крепкой породы, миледи.
– И горжусь этим, сир.
– Я ценю совет и поддержку своих вассалов Маршалов и Биго… Особенно когда они такие хорошенькие. Ваше здоровье, леди Биго! – Король выпил в ее честь и вновь обратил внимание на графа.
Махелт опустила кубок на стол, так и не притронувшись к вину.
Наемники и домашние рыцари короля наполняли свои бездонные утробы вином Фрамлингема и, по мере того как пустели бочонки, шумели все громче. Когда в конце трапезы были поданы закуски, пироги и пряности, несколько вассалов и рыцарей потребовали, чтобы их развлек Роланд ле Петтур. Последний владел землями Биго благодаря своей способности мелодично пускать ветры, выполнять акробатические трюки и рассказывать непристойные истории о монахах, монахинях и о неутомимых подвигах интимных частей тела великанских размеров. Подвыпившие мужчины обычно находили его забавным. Женщины порой тоже, но Махелт несколько раз видела представление ле Петтура и сегодня вечером была не расположена смеяться. Прежде чем шут приступил к обстрелу, Махелт попросила разрешения удалиться и проверить, обеспечен ли ее свекрови надлежащий уход.
– Вы не желаете остаться послушать музыку и стихи? – удивился Иоанн.
– Сир, у меня недостаточно искушенный вкус для подобных развлечений, – ответила Махелт и удалилась.
Когда Махелт подошла к комнате Иды, Длинный Меч как раз собирался уходить и склонился над кроватью, чтобы поцеловать мать в щеку.
– Так приятно было повидаться, сын мой. – Голос Иды был оживленным, глаза блестели. – Я рада, что Господь предоставил мне эту возможность.
– Просто отдыхайте и поправляйтесь, – сказал Длинный Меч.
– Я стараюсь. Хочу видеть, как растет твоя слава. Передай мое благословение Эле и детям. Поцелуй их от меня.
Длинный Меч пообещал исполнить наказ и уступил место Махелт.
– Сестра… – учтиво произнес он.
Она склонила голову:
– Если вы сейчас отправитесь в зал, то как раз успеете к представлению Роланда ле Петтура.
Длинный Меч потер затылок:
– А, так уже дошло до этого?
– К сожалению.
Он вздохнул, подтянул пояс и, морщась, вышел из комнаты.
Ида виновато посмотрела на Махелт, поправляя шаль:
– Неужели играть роль хозяйки перед королем настолько ужасно?
– По правде говоря, лучше бы меня высекли розгами. Но пока что мне удается быть любезной… Как и всем нам. – Махелт скривилась, сняла диадему и, завернув в шелк, благоговейно убрала на место в сундук. Потом села на покрывало. – С удовольствием полюбуюсь хвостом его коня завтра. – Махелт не стала добавлять, что ее пугает взгляд, которым Иоанн беспрестанно шарит вокруг, как будто оценивает и подсчитывает их богатства. Она спрятала от короля детей, но все равно не ощущала себя в безопасности.