Новые записки Шерлока Холмса (сборник) Маркум Дэвид
Все внимание публики было теперь приковано к Холмсу. Ему оставалось лишь добродушно отвечать на расспросы и к удовольствию окружающих строить простые дедуктивные заключения в отношении братьев и сестер. Время за ужином пролетело довольно быстро, и я наслаждался каждой минутой.
Позднее, когда остальные разошлись по делам, мы с Холмсом уселись вместе с супругами Маркум и Вилли. Мы с миссис Маркум разглядывали старую и ветхую семейную Библию, отслеживая даты и родство. Я принес с собой кое-какие документы, и мы сравнивали имеющиеся у нас сведения. Информация, которой я обладал, удивительно согласовывалась с теми записями, которые были сделаны в Библии, и я думаю, что миссис Маркум было приятно услышать об истории семьи, уходящей корнями в Шотландию и Англию тех времен, когда представители ее ветви еще не переехали в Америку.
Я слышал, как Холмс беседует с Вилли и мистером Маркумом на самые разнообразные темы, включая геологические особенности местности: резкие обрывы, пещеры и песчаные своды, возвышающиеся над землей. Вилли предложил показать нам пару достопримечательностей на пути к Регби, пояснив, что они располагаются не так уж далеко от маршрута. Я слышал, как Холмс что-то уточняет насчет Регби, но ни Вилли, ни мистер Маркум не могли ему ничего ответить.
Тем вечером мистер и миссис Маркум предложили нам свою постель. А когда мы и слышать об этом не захотели, попытались спровадить детей и отдать нам место на чердаке. В конце концов мы убедили гостеприимных хозяев, что вполне можем спать и на чистой соломе. Завернувшись в теплые одеяла, мы заснули под ласковый шум ветерка и журчание реки вдалеке.
На следующее утро мы встали довольно рано, но оказалось, что миссис Маркум проснулась задолго до нас – она уже испекла на завтрак печенье. Мы снова поели деревенской ветчины, консервов и местного меда. Попрощавшись, Холмс и я сели в грузовик Вилли. Я обернулся и махал до тех пор, пока поворот грунтовой дороги не скрыл из виду мою новообретенную семью. Тогда я откинулся на сиденье обратно. Я был весьма рад тому, что мы здесь оказались. Мои американские родственники оказались прекрасными людьми. Да я бы ни за что на свете не пропустил встречу с ними! Впрочем, когда я понял, что не смогу поделиться своими переживаниями с не так давно почившей женой, я немного расстроился: она часто помогала мне в изучении истории семьи.
Вилли проехал не одну извилистую узкую дорогу, петляя по склонам, вдоль гряд гор, спускаясь в небольшие долины, выходящие на плоские равнины, и снова поднимаясь. Он, видимо, точно знал, куда едет. Порой сквозь деревья виднелись скалы, нависающие над долинами. Их поверхность была совершенно гладкой от многовекового воздействия ветров и дождей. Иногда казалось, что высоко в скалах, в совершенно непроходимых местах располагаются пещеры, но вполне возможно, что это была лишь игра теней.
Раз мы остановились у какой-то хижины – Вилли нужно было передать ее обитателям сообщение из города. Их жилье представляло собой довольно неприглядное строение с низкими потолками и крохотными комнатками, в которые можно было попасть только снаружи. Проходы между комнатами отсутствовали. Создавалось такое впечатление, что это не столько дом для небольшой семьи бедняков, сколько сарай. Неподалеку протекал небольшой ручей. По словам Вилли, он назывался Чарит-Крик. Мне подумалось, что если уровень воды поднимется, дом частично уйдет под воду.
В конце концов мы снова отправились в путь. Дети молча провожали нас взглядом, покуда мы не скрылись из виду. Я вдруг понял, что наш визит, возможно, представляет для них самое волнующее событие за долгое время. Постепенно мы поднимались все выше, пока не выехали из долины на небольшое плато. В некотором отдалении от нас вдруг появились в поле зрения двойные своды, громадные каменные чудища, образованные в течение веков водой и ветром.
Вилли остановился возле них, и мы все с трудом вылезли из грузовика – долгое сидение на одном месте давало о себе знать, к тому же приходилось постоянно двигаться, чтобы сохранить равновесие в качающемся грузовике. Мы подошли к сводам, по сравнению с которыми казались лилипутами. Стоя под более крупным, я поглядел вверх: потолок природной арки был так высоко, что я даже не мог разобрать узор на камне. Песок под сводом укрывала глубокая тень; тут и там лежали крупные валуны, некоторые размером с целую комнату. Я предположил, что давным-давно они обвалились с верхней части арки.
Прогулка по пещере доставила мне определенное удовольствие. Пару минут спустя я прошел через кусты, тесно сплетающиеся ветвями, к своду поменьше, но потом снова вернулся к большому. А вот Холмс, словно ребенок, носился туда-сюда. Он резво скакал от камня к камню – и не скажешь, что ему было уже далеко за шестьдесят. В одной из стен он отыскал узкую пещеру, которая выходила из основания более крупного свода, затем терялась в нем и вскоре возникала снова совершенно в другом месте – туннель выходил с дальней стороны огромного валуна. Затем Холмс куда-то пропал и вернулся минут через пятнадцать. Он сообщил, что побывал на верхушке свода, взобравшись туда по лестнице, которую с этой целью построили местные жители, вероятно использовавшие это место для пикников. Уверен, мы могли бы провести там больше времени, но пришлось вернуться к грузовику и снова пуститься в путь в сторону Регби. Какое-то время мы ехали в тишине, пока Холмс не спросил:
– Далеко еще?
– Уже не очень, – отозвался Вилли.
– Тогда, наверное, стоит поведать вам обоим, зачем мы туда едем, – решил мой друг. – Вспомним прошлое. Надеюсь, вы не возражаете, Вилли.
– Вовсе нет, мистер Холмс, – ответил Вилли. – Это честь для меня, сэр.
– Ну, не знаю, – усомнился сыщик. – Так или иначе… Как я уже упоминал вчера, мой брат Майкрофт несколько лет назад просил меня заехать сюда. В девяносто третьем году я проехал от Нового Орлеана до Нью-Йорка и могу заверить вас, что до того момента никогда ничего не слышал о колонии Регби.
Майкрофт отправил для меня в Новый Орлеан пакет – его доставили на пароходе британского флота. Внутри были указания по заданиям, которые мне предстояло выполнить. К этому рассказу они не имеют совершенно никакого отношения. Однако среди указаний содержалась личная просьба Майкрофта заехать в Регби: брат хотел, чтобы я доставил кое-какое сообщение.
Послание было адресовано графом Нэшским и его старшим сыном Вильямом Секстоном сыну первого и младшему брату последнего Томасу Секстону. Они молили его вернуться домой в Англию. Томас как раз был одним из тех, кто отправился в Регби строить идеальное общество. В дополнение к этому сообщению Майкрофт также направил описание истории всей этой несчастной семьи, с которой я ознакомился перед своим прибытием.
Далее знаменитый детектив вкратце пересказал нам злоключения Секстонов. У них, по всей видимости, имелись поместья в Сомерсете, близ Фрома. В середине века состояние семьи значительно уменьшилось – оставались лишь титул да плохонький домишко. Однако лорд Джозеф, отец Вильяма и Томаса, заработал неплохие деньги на производстве текстильных изделий, благодаря чему вернул семейные поместья в исходное состояние. К восьмидесятым годам девятнадцатого века вся семья проживала именно там, а сам граф регулярно ездил в Лондон и другие города с тем, чтобы следить за делами.
Итак, семью Секстонов составляли граф Джозеф Секстон, его жена и два сына, старший Вильям и младший Томас. Больше детей у них не было. Дети были почти погодками и раньше постоянно проводили все время вместе, хоть и отличались друг от друга по характеру: Вильям всегда был прилежным учеником, а Томас предпочитал больше времени проводить на улице. Когда они стали старше, Томас все время поддразнивал старшего брата и насмехался над ним. Впрочем, Вильям воспринимал эти выходки добродушно.
К середине восьмидесятых обоим было немногим больше двадцати. Отец готовил Вильяма к тому, что тот рано или поздно примет на себя дела и станет графом. Майкрофт упомянул, будто бы Томас всегда знал, что и для него найдется место на мануфактуре. Однако он ощущал некоторую обделенность – младший в семье не мог унаследовать ни титул, ни недвижимость.
Время шло, и гнев Томаса по отношению к кроткому и терпеливому старшему брату все нарастал. Не раз Томас искал повод для ссоры с ним, порой на пустом месте. Как-то раз он даже так разбушевался, что схватил ножницы и воткнул их Вильяму в руку. Все семейство было потрясено, но Вильям настаивал, что это несчастный случай. На том и порешили.
Все это время Вильям готовился принять бразды правления, обучаясь новым навыкам как в сфере предпринимательства, так и в отношении обязанностей графа. К концу восьмидесятых он обручился с дочерью скромного дворянина из Суррея.
Случилось так, что именно этой девушкой уже некоторое время был увлечен Томас. Никто не знал об этом, даже молодая леди, тем более что им не приходилось общаться. Как бы то ни было, но сообщение о помолвке только подстегнуло ревность Томаса. Порой он исчезал на несколько дней, а вернувшись, источал запах алкоголя. Родители не знали, что и делать. Они безумно любили младшего сына, но не могли понять причины его гнева. Однако Томасу казалось, что это событие выходит за всякие мыслимые пределы. А по мере роста силы его ярости все больше страданий испытывала его мать.
Так продолжалось в течение нескольких лет, покуда однажды ночью, спустя долгое время после объявления помолвки, Вильям не заболел, причем сильно. Родители серьезно опасались за его жизнь, но он выздоровел. А пока он соблюдал постельный режим, в беседе с графом и его женой доктор предположил, что Вильяма могли отравить. Позднее аптекарь, нанятый в частном порядке, подтвердил это опасение. Доктор, конечно, не знал, какие обстоятельства могли привести к отравлению, но понимал, что сделали это умышленно, поскольку был использован мышьяк. Впрочем, он согласился не обращаться в полицию и позволил графу самостоятельно во всем разобраться.
Размышления дались графу нелегко. Несколько дней он наблюдал за поведением Томаса. Вскоре он понял, что юноше что-то известно об отравлении. В конце концов лорд Джозеф больше не смог сдерживаться и задал сыну прямой вопрос. К его удивлению, Томас тут же подтвердил, что отравил брата, однако уточнил, что убивать его не собирался. Мол, это была шутка и он хотел лишь напугать Вильяма. Вот только чем больше он говорил, тем сильнее распалялся, и граф пришел к убеждению, что отравление представляло собой попытку убийства.
Когда Вильяму стало легче, граф собрал жену и сыновей и рассказал, что довольно долго размышлял о случившемся и намерен отослать Томаса, хоть это решение и далось ему с трудом. Он вовсе не хотел, чтобы его сына арестовали и судили, но он также не мог позволить ему убить брата.
Вся семья пребывала в смятении, особенно мать Томаса. Ее буквально душила горечь рыданий. Вильям настаивал на том, чтобы Томас остался. Ошеломленный Томас не мог держаться на ногах. Он считал, что его предали, хотя это он пытался убить собственного брата. А когда отец объявил, что Томас переезжает в Америку, в новое поселение Регби, тот просто встал, отвесил поклон и вышел из комнаты. Тем же вечером он собрал свои вещи и покинул дом.
До отъезда Томаса в Америку оставалось несколько дней. Казалось, его все совершенно устраивает. Отец и Вильям даже несколько раз навестили его. Встречи проходили вполне мирно, хоть и натянуто. Вечером накануне отъезда Томас явился домой на семейный ужин. Все вели себя вежливо, хотя были немного опечалены и подавлены. Томас попрощался с отцом и плачущей матерью, неохотно пожал руку брату.
На следующее утро в дом невесты Вильяма заявились проститутки. Они принялись доказывать, будто их с Вильямом связывают давние отношения, что, конечно же, представляло собой гнусную ложь. Одна из них заявила, что в прошлом году в Пензансе вышла за Вильяма замуж, а другая утверждала, что родила Вильяму ребенка и тому есть доказательства. Женщины потребовали тысячу фунтов; в противном случае они грозились обратиться в прессу.
Естественно, вымогательницам никто не стал платить. Отец невесты связался с лордом Джозефом, и последний немедленно подтвердил, что слухи безосновательны. Дальнейшее расследование, которое повлекло за собой арест проституток, показало, что их нанял Томас за несколько дней до своего отъезда. Он в точности инструктировал их, как нужно себя вести, чтобы подпортить репутацию Вильяма.
С Вильяма были сняты все обвинения, однако отношение Томаса к брату выплыло наружу. Вильям пытался примириться с невестой, но та была возмущена до глубины души. Спустя пару дней помолвку расторгли.
Кстати, как раз в тот момент, когда проститутки пытались донести свои басни до адресата, Томас садился на поезд, едущий к побережью, чтобы оттуда отправиться на корабле в Америку.
Пока мы слушали рассказ Холмса, лес поредел. Земли вокруг сгладились в поля, в большинстве – заросшие. Впрочем, то тут, то там ранний летний урожай тянулся к солнечному свету. Я думал о счастливом семействе, в доме которого нам довелось переночевать накануне, и был опечален историей графа и тем, какой удар нанесли по его семье ярость и ревность молодого человека.
– Мой брат Майкрофт был давним другом графа. В свое время он узнал о его затруднениях, – продолжал Холмс. – В один из визитов графа в Лондон Майкрофт пригласил его на ужин, где и выплыла вся эта история.
Итак, как и планировалось, Томас отправился в Регби. Можно было бы предположить, что человек такого нрава что-нибудь обязательно выкинет, пустится во все тяжкие и уж точно не поедет в деревню заниматься сельским хозяйством. Но Томас, видимо, решил дать своему будущему шанс. Огромное расстояние до Англии и семьи, вероятно, успокоило его. Вскоре после прибытия в Регби он стал трудолюбивым и уважаемым членом сообщества.
О жизни Томаса в течение последующих лет Холмсу было мало что известно. Кажется, он хорошо со всеми поладил, принимал активное участие во всех событиях, брался за любые предоставляющиеся возможности и даже умудрился обустроиться там. А вот в семье графа все было далеко не так гладко. Потеря невесты и предательство брата разбили Вильяму сердце. Его порядочность не позволяла ему уяснить, отчего брат, к которому он питает такую любовь, столь сильно ненавидит его без видимой на то причины. В свою очередь, мать Томаса будто постарела за одну ночь. Ее охватила слабость – здоровьем она и так не отличалась, а поступки младшего сына и его отъезд окончательно его подорвали. Да и граф пребывал не в самом лучшем состоянии, уж больно он беспокоился за жену и Вильяма.
В это время Томас построил себе дом и женился, у него родился сын. Его жена была дочерью одного из поселенцев, который привез в Регби свою семью, когда все только начиналось. Казалось, Томас наконец обрел то место, где мог быть счастлив. Впрочем, к началу девяностых колония пришла в период упадка – удача не могла постоянно сопутствовать Томасу. В конце девяносто второго года его жена неожиданно подхватила лихорадку и скончалась. Его брак продолжался всего год, и теперь ему пришлось в одиночестве воспитывать ребенка. Члены сообщества пытались помочь ему, но смерть жены, по-видимому, вернула к жизни прежнего Томаса. Он ожесточился и отдалился от окружающих. Дом его обветшал, а по прошествии времени стало понятно, что его сын чем-то серьезно болен – он слабел с каждым днем. Томасу казалось, что его прокляли. Он частенько утверждал, будто во всем виноваты его родные, оставшиеся в Англии. Вскоре из-за этих тирад жители городка стали избегать встречи с ним.
С помощью Майкрофта графу удалось разузнать, где располагается поселение. Поначалу лорда Джозефа радовало, что у Томаса все ладится, но когда он узнал о смерти его жены, а также болезни внука, то решил немедля помочь сыну.
Посоветовавшись с Майкрофтом, граф принял решение предложить Томасу с ребенком вернуться в Англию. Он готов был простить сына и начать все заново. А если Томас не захотел бы покидать Америку, граф собирался направить ему довольно большую сумму денег, чтобы хоть как-то улучшить его положение. Было это весной 1893 года. Именно тогда Майкрофт по секрету рассказал графу, что Шерлок Холмс вовсе не погиб. Более того, что прославленный сыщик по поручению самого Майкрофта находится в южно-восточной части США, поэтому, если граф решится отправить послание, можно воспользоваться его услугами. Граф любезно принял это предложение, и Майкрофт отправил своему брату соответствующее сообщение, в котором описал историю семьи. А в Новом Орлеане Холмса уже ожидал пакет.
– Так я и очутился в Регби впервые, – пояснил мой друг. – Не помню, как добрался тогда до места, – может быть, и через тот городок, который вы вчера упоминали, Вилли. Кажется, Роквуд. В общем, совсем с другой стороны. Путь мой был куда изысканнее нашего сегодняшнего переезда: я прибыл в городок на поезде, затем продолжил маршрут в прекрасном экипаже. Изредка за дорогой, вдоль которой стояли деревья, даже попадались изящные дома.
К тому времени Регби уже утратил былую славу, но в нем все еще было чему подивиться: несколько сотен домов самых разнообразных архитектурных стилей. Я прогулялся по улицам, восхищаясь отважной британской колонией. Зашел в библиотеку – она по праву гордится своим собранием: всего там более семи тысяч томов. Кстати, Уотсон, я заметил на полках несколько периодических изданий, в которых были опубликованы ваши рассказы. Это меня удивило.
Я улыбнулся в ответ на слова Холмса, а он продолжил рассказ. По его словам, он попросил местных жителей показать ему дорогу к дому Томаса Секстона. Впрочем, он и сам мог бы его разыскать: здание было куда более обшарпанным, чем соседние, двор зарос сорняками, в заборе не хватало штакетин, с веранды облезала краска, и на ней виднелись пятна.
Холмс несколько раз постучал, но ему никто не ответил. Однако он уловил какое-то движение в глубине дома. Дверь распахнулась, и перед знаменитым сыщиком предстал мужчина с виду за сорок. Впрочем, мой друг знал, что ему немногим больше тридцати. Из дома шел затхлый запах. Видно было, что внутри задернуты все шторы, – полуденная угнетающая темнота буквально окутала дом.
Детектив представился и спросил, может ли видеть Томаса Секстона.
– Можете, – кивнул хозяин, – но если вы по поводу оплаты счета за лекарства, так я вам отвечу то же самое, что сказал вашему начальству. Вы получите свою оплату, когда у меня будут деньги. А если вы перестанете мне давать медикаменты, я прослежу, чтобы с каждого из вас спросили!
Холмс тут же пояснил, что Секстон заблуждается на его счет и что он и знать ничего не знает ни о каких лекарствах. Дескать, отец Томаса, граф, отправил его спросить, не желает ли сын вернуться домой. Если же такого желания у него нет, то отец готов предложить ему довольно солидную сумму денег с тем, чтобы облегчить его нынешнее положение.
Несколько мгновений Секстон просто молчал, уставившись куда-то в сторону. Наконец он промолвил:
– Мой брат еще жив?
– Да, – ответил Холмс. – Он так и не женился. Он помогает вашему отцу и свое свободное время посвящает благочестивым делам.
– Что ж, – Томас шагнул назад, – пусть оба идут к черту, – и захлопнул дверь. Затем изнутри послышался приглушенный голос: – И вы туда же катитесь!
Знаменитый сыщик еще несколько раз постучал в дверь, обошел дом, поколотил в заднюю дверь, но ему так никто больше и не ответил. В тот день Холмс пару раз возвращался к дому, но хозяин не реагировал. Местные жители подтвердили, что Томас находится далеко не в лучшем состоянии, а его сын страдает от какой-то изнурительной болезни. Тогда мой друг написал Томасу письмо, в котором изложил предложение его отца, моля принять его. Затем он заплатил аптекарю вперед на несколько месяцев за лекарства для ребенка, а также внес оплату по долгам. Он также записал для Секстона адрес лорда Джеймса в Англии и сообщил, что все долги будут оплачены, стоит только поставить графа в известность.
– Больше я ничего не мог сделать, – сокрушенно пояснил Холмс. – Согласно графику, я должен был вернуться в Нью-Йорк как можно скорее, а заставлять Томаса Секстона принимать от отца милостыню я не мог. На следующий день я отправился по поручениям Майкрофта. Позднее мне удалось телеграфировать моему брату о неудачном визите в Регби.
На следующий год, несколько месяцев спустя после моего «воскрешения» и возвращения в Англию я решил навестить брата в клубе «Диоген», однако у него как раз была встреча в комнате для посетителей – единственном помещении клуба, где разрешалось говорить вслух. Собеседником брата оказался Вильям Секстон, новый граф Нэшский, унаследовавший титул по смерти отца, скончавшегося приблизительно за месяц до того. Майкрофт представил меня новоиспеченному графу как человека, навещавшего его брата в Регби. Вильям был бледным худым мужчиной с землистым цветом лица, сутулым, словно прилежный ученик. Узнав, кто я такой, он преобразился: глаза заблестели, а на лице появился румянец. Он схватил меня за руку и принялся выспрашивать все подробности той встречи.
Мне было горько рассказывать Вильяму о том, в каком положении я нашел его брата, и о том, как тот отнесся к предложению отца. Я подумывал, что не стоит распространяться об этом, однако не знал, что именно Майкрофт успел сообщить Вильяму, поэтому поведал все, что помнил. Казалось, это его совершенно не удивило. Восторг от встречи со мной снова сменился на его лице печалью.
Позднее, после его ухода, Майкрофт рассказал, что родители Вильяма и Томаса скончались вскоре после моего визита в Регби. Майкрофт даже не сомневался в том, что горечь из-за отказа Томаса явилась косвенной причиной их смерти. В течение последующих лет после той встречи в клубе «Диоген» я пару раз слышал о лорде Вильяме – он так и не женился, по-прежнему занимаясь благотворительностью.
Холмс добавил, что вскоре после окончания войны снова встретил Вильяма Секстона. В ту пору прославленный детектив путешествовал неподалеку от Фрума, что в Сомерсете, и против желания моего друга о нем написали в местной газете, хотя дело было пустяковое. На следующий же день в гостинице, где остановился Холмс, оставили для него записку. Автором был Вильям. Он писал, что увидел мое имя в газете, и просил заехать.
К этому времени мы добрались до Регби, и сыщик замолчал. С момента основания маленького поселения, полного оптимистичных надежд, прошло более сорока лет. После смерти основателя в середине девяностых местность стала медленно приходить в упадок. Нынче тут стоял всего десяток домов. Гостиницы не наблюдалось. Ни об одном из зданий нельзя было сказать, что оно представляет собой центр поселения. Мы все втроем вылезли из грузовика и оглянулись. Казалось, на улице нет никого из жителей, – мы будто были совершенно одни. Холмс вгляделся вдаль – в легком утреннем тумане над деревьями высился шпиль церкви.
– Езжайте туда, – велел он Вилли.
Несколько минут мы ехали в полной тишине, пока Холмс не продолжил свой рассказ. Когда ему довелось встретиться с Вильямом в последний раз, тот сообщил, что умирает. Он считал, что прожил хорошую жизнь, но мучился от боли, которую ему причиняла разлука с любимым братом. Он понятия не имел, почему Томас так сильно его ненавидит. Он также чувствовал, что уже никогда этого не узнает, по крайней мере не в этом мире. Несмотря на отказ Томаса возвращаться, Вильям следил за каждым его шагом с того самого дня, как познакомился с Холмсом в клубе «Диоген» в 1894 году. Он рассказал сыщику о том, что произошло с тех пор, и сообщил, что Томас остался в Регби. Вильям просил Холмса передать брату послание, если детективу еще когда-нибудь доведется оказаться в этих краях.
Мой друг дал понять, что вряд ли вернется в Регби. Однако Вильям на всякий случай взял с него обещание, что он передаст послание, если будет такая возможность.
– Пообещайте мне, мистер Холмс, – шептал он, измученный болезнью, лежа в огромной кровати на белоснежных, освещенных солнцем простынях. – Я не знаю, кого мне еще просить.
Умирающий пошарил рукой на прикроватном столике и вручил моему другу какой-то предмет, сжав его пальцы вокруг него.
– Передайте ему это, – попросил он. – Тогда он поймет, что вы говорите правду.
Холмсу пришлось дать обещание, что, представься ему такая возможность, он обязательно передаст младшему брату послание старшего.
– Впрочем, тогда я был уверен, что не вернусь сюда, – закончил рассказ мой друг и добавил: – Узнав о том, что мы собираемся в Северную Каролину, я взял этот предмет с собой, подумав, что нам может представиться возможность заглянуть и сюда.
Вилли припарковал грузовик у старой церкви. Открыв дверцу и спрыгнув на землю, мы встали рядом, оглядываясь вокруг. Наконец Холмс повернулся и пошел в сторону. На какое-то мгновение я вдруг решил, что, пожалуй, все понял. Что, если Томас вернул все долги и обрел смысл жизни? Может, он теперь служит священником в этой церквушке, загладив свою вину перед семьей добрыми делами в этой позабытой всеми колонии?
Но когда я увидел, что Холмс и не собирается заходить в церковь, надежды мои испарились. Мой друг прошел вдоль здания, и у меня внутри все похолодело, хотя на улице ярко светило солнце.
– Вильям следил за каждым шагом Томаса, – произнес Холмс через плечо. – Он отправлял сюда деньги, но обратно не приходило никаких расписок о получении. Никто из местных заимодавцев не посылал в Лондон счета, хотя я и велел им так поступать.
Мы обошли церковь, и Холмс впустил нас через небольшие железные воротца на неухоженное кладбище, обнесенное забором. Тут закат поселения отдавался в сердце особенно горько – вокруг стояли заросшие и покосившиеся надгробия, со стен церкви облезала краска. Холмс пошел вдоль могил, осторожно обходя плиты и внимательно читая надписи. Некоторые фамилии не сразу удавалось расшифровать. Наконец ближе к заднему забору на осевшей земле у истрепанной сосны он остановился у трех камней.
– Пришли, – тихо сказал мой друг.
Я не хотел смотреть, но все же присоединился к нему. Вилли тоже был рядом, храня молчание. Мы стояли по бокам от Холмса, разглядывая три одинокие могилы с простыми валунами вместо надгробий. Это место располагалось в низине, так что сюда спускалась дождевая вода от церкви и всего остального кладбища – со временем она промыла у могил дорожку. Здесь даже трава не росла – вокруг была одна голая бурая земля, усеянная гравием.
Надгробие слева было поменьше и постарше – «Джейн Пауэлл Секстон, 1870–1892». По центру располагался небольшой камень, на котором был выгравирован уже истершийся и поросший мохом ягненок и надпись: «Джозеф Вильям Секстон, род. в 1892, ум. в 1894. Нежно любимый сын». А справа на крупном валуне значилось: «Томас Секстон, род. в 1863, ум. в 1896 вдали от дома».
Холмс выудил из кармана массивное золотое кольцо с изображением семейного герба. Он вытер его о плащ, потом поглядел на него против солнца. Удостоверившись в том, что кольцо чистое, он погрузил его в землю у неухоженной могилы Томаса. Затем сыщик поднялся и несколько минут хранил молчание, сложив руки и глядя на камень. У нас над головами в свете июньского солнца радостно пел пересмешник.
– Томас, брат отправил вам послание, – наконец тихо, но отчетливо произнес Холмс. – Он вас любит. И всегда любил. – Через минуту он добавил: – И он прощает вас.
Затем мой друг повернулся и отправился обратно. Вилли пошел за ним, а я провел у могил еще пару минут. Потом мы сели в грузовик и уехали прочь.
Дело о безумном ритуале
– В сущности, мы столь многого не замечаем, – заявил Шерлок Холмс.
Мы ехали по лесу в пошатывающемся грузовичке и как раз обсуждали жизнь, борьбу и гибель крупных и крошечных животных, насекомых и водных тварей, трагедии которых прятались от нашего взора в лесных чащобах.
Я, конечно же, понимал, что заявление Холмса относится к нашей беседе, однако его слова вполне подходили и к городку, который мы собирались посетить. Жители поселения и не подозревали, что вот-вот случится нечто дурное – городок поглотит порок.
Я уже упоминал, что мы с Холмсом путешествовали по США в мае и июне 1921 года. В ожидании завершения событий в рамках нашего первоначального расследования в Линвилле, Северная Каролина, мы с другом почти две недели путешествовали по восточному Теннесси. Как раз в начале того путешествия я познакомился со своей дальней родственницей Ребеккой Уотсон Маркум и ее семьей, проживающей в одном из приграничных округов северной части Теннесси.
После нашей встречи с кузиной мы ненадолго остановились в Регби, с тем чтобы Холмс смог исполнить давнее обещание, а затем сын Ребекки Вилли повез нас в Роквуд, на перегонную станцию.
Наш пусть пролегал по практически девственной природе, и день обещал быть приятным. Мы как раз проезжали Харриман – вокруг лежал все тот же захватывающий пейзаж, которым мы наслаждались еще утром. Вилли пояснил, что первоначально Харриман основали как поселение для трезвенников, – еще одна попытка создания идеального сообщества вроде Регби, в котором мы побывали всего пару часов назад. Первым колонистам так и не удалось достичь поставленной цели, но городок остался стоять. Своим выживанием он, вероятно, был обязан близкому расположению к углевозам, регулярно проходившим мимо.
Вилли предположил, что после визита в Регби, нам, возможно, будет интересно побывать и в Харримане, но, как мне казалось, Холмс уже был готов вернуться в Ноксвилл. Вскоре мы добрались до железнодорожной станции в близлежащем Роквуде.
Мы остановились на главной дороге недалеко от станции. Вокруг было довольно много машин, куда больше, чем накануне в Онейде. Город располагался вдоль железнодорожных путей, которые тянулись с востока на запад к основанию громадной горы, маячащей на горизонте с севера. Ее вершина была усеяна множеством выступов, покрытых низкорослыми деревьями. И как им только удалось пустить там корни? Я был уверен, что оттуда открывается невероятно восхитительный вид, однако возраст не позволял мне даже и думать о восхождении. Сомневаюсь, что и местные жители пытались взобраться на гору, разве что туда вел какой-то простой путь, скрытый от взора.
Мы как раз успевали на последний поезд в направлении Ноксвилла. Я попытался дать Вилли денег, чтобы он мог снять себе комнату на ночь, – мне казалось, что уже чересчур поздно для того, чтобы возвращаться домой через лес. Он согласился остаться в городе, но деньги у нас с Холмсом категорически не взял. Поезд вот-вот должен был отправиться, и мы наконец распрощались.
– Прекрасный молодой человек, – сказал мой друг, когда мы устроились в полупустом вагоне. – Можете гордиться своими родственниками, старина.
Я согласился с ним. Следующие несколько часов мы ехали молча – впереди была долгая поездка, к тому же каждый из нас собирался почитать газеты, купленные перед посадкой.
Мы прибыли в Ноксвилл, когда уже совсем стемнело, и снова остановились в небольшой гостинице у реки, как и пару дней назад. Отужинав, я вернулся в номер, Холмс же тем временем решил ознакомиться с городком. Я убедительно попросил его быть осторожным, и мы расстались. Ко сну я отошел рано – предыдущие два дня, которые мы провели в грузовике, путешествуя по пересеченной местности, вымотали меня.
На следующее утро Холмс, опрятный, как и всегда, в целости и сохранности появился на пороге моей комнаты.
– Доброе утро, Уотсон! – воскликнул он. – Готовы к завтраку?
– Старый вояка никогда не откажется от предложения перекусить, – ответил я. – Солдат знать не знает, когда в следующий раз представится такая возможность.
– Отважусь предложить вам задержаться в этом цивилизованном поселении еще на пару деньков, – отозвался знаменитый сыщик.
После завтрака мы прошли несколько кварталов и наткнулись на улочку, в конце которой слышался какой-то шум. Завернув за угол, мы увидели городской рынок. Оживленным его назвать было нельзя, все-таки дело происходило в будний день, да к тому же в утренние часы. Продавцы торговали овощами, дичью, мясом и фермерскими товарами.
– Не похож на рынок Ковент-Гарден, верно? – с улыбкой спросил я.
– Да уж, – отозвался Холмс и на мгновение отошел, чтобы поболтать с грузным и приветливым продавцом меда.
Пока они вели понятную лишь посвященным беседу на тему того, сложно ли содержать пасеку, я решил посмотреть на соседние лотки. Какая-то старушка продавала жареные пирожки с фруктовым пюре. Начинку заворачивали в тонкий пласт теста, затем пирожки обжаривали в масле и посыпали сахаром. Блюдо выглядело так аппетитно, что, несмотря на недавний завтрак, я купил пирожок с яблоками и прямо на глазах продавщицы моментально его съел. Довольный, я улыбнулся, а она кивнула мне.
– У вас на губах начинка от пирога, – заметил Холмс, вернувшись.
Утеревшись салфеткой, я уговорил и его попробовать пирожок. Он выбрал персиковую начинку – таких пирожков я почему-то не заметил. А когда мой друг заявил, что вкуснее ничего не пробовал, я купил еще один и для себя.
– Попозже съем, – пояснил я и заметил, что Холмс тоже вернулся не с пустыми руками. – Для сравнительного анализа? – уточнил я, кивая в сторону маленькой бутылочки с медом в его руках.
– Просто любопытно, – ответил знаменитый детектив, – каков вкус меда, который приносят здешние пчелы со здешнего клевера. Как вам известно, – продолжил он, когда мы вышли с рынка, – вкус меда определяется цветками, с которых пчелы собирают нектар. Может, вы даже вспомните, как пару лет назад я понял, что Джонас Финли отравился медом, который был получен из ядовитых растений.
По пути Холмс уточнил, не возражаю ли я против того, чтобы остаться здесь еще на пару дней.
– Ехать в Линвилл пока рано, да и я бы тут кое-чем занялся, если вы не спешите, – пояснил он.
– Как вам угодно, – отозвался я. – Я, пожалуй, снова зайду в местный университет и осмотрюсь в городе.
Пару дней я действительно этим и занимался. Холмс проводил все время в Университете Теннесси, который располагался почти в миле к западу от Ноксвилла, а я осматривал здания в центре города. Как-то днем я даже арендовал автомобиль и по отличной сельской дороге направился к западу от города, восхищаясь ухоженными фермами и изредка встречающимися на пути крупными домами. На следующий день я остановился у приятного на вид кирпичного здания на расстоянии десяти-одиннадцати миль от города, собираясь попросить воды. В итоге мне повезло несколько часов провести в общении с любезными хозяевами, которые рассказали мне подробности истории Ноксвилла и своего жилища. Оказалось, что их дом якобы облюбовал призрак мужчины, убитого в годы Гражданской войны. Впрочем, я не увидел никаких признаков его присутствия, а когда вечером упомянул об этом в разговоре с Холмсом, тот просто усмехнулся.
Утром 14 июня – насколько помню, это был вторник – великий сыщик спросил, не хочу ли я отправиться ближе к югу.
– Нисколько не возражаю, – ответил я, поставив чашку с кофе на столик. – Но для чего нам туда ехать?
– Научные изыскания, – ответил Холмс. – Эти дни я анализировал некоторые американские газеты за последние годы. В университетской библиотеке собрана прекрасная коллекция, так что я мог с легкостью заниматься своими исследованиями в этом живописном городе. Однако вчера я получил сообщение от своей давней знакомой Мэри Тоу, вдовы железнодорожного магната и филантропа из Питсбурга. Его перенаправили мне из Англии.
– От жены Уильяма Тоу? – уточнил я. – Погодите-ка, но разве ее сын не Гарри Кендалл Тоу?
– Он самый, – ответил Холмс. – Вам известно об этом деле?[3]
– Я следил за новостными репортажами об убийстве и последующем судебном разбирательстве. Кажется, это было в девятьсот шестом году. Вы тогда как раз проживали в Суссексе. Тоу до сих пор находится в психиатрической лечебнице?
– Да, по крайней мере, пребывал там в течение последних пяти лет.
– Только не говорите мне, что причиной вашего знакомства с миссис Тоу послужило убийство Стэнфорда Уайта.
– К счастью, к этому неприятному делу я не имею никакого отношения, – сказал Холмс.
Хотя трагедия случилась довольно давно, я все еще помнил подробности дела. Сын миссис Тоу Гарри слыл смутьяном, порой склонным к проявлению агрессии. Когда ему было за тридцать, он стал совершенно неуравновешенным, однако в своих проблемах винил архитектора Стэнфорда Уайта, что было абсолютно нелогично. Паранойя, как и сила гнева в отношении Уайта, усиливалась, однако, насколько я тогда мог судить, архитектор не сделал Тоу ничего плохого. Единственная его вина заключалась в том, что у него когда-то был роман с Эвелин Несбит, моделью и участницей кордебалета, которую в начале 1900-х полюбил Тоу.
Гарри часто навещал девушку и тратил на нее баснословные суммы денег. Несколько раз он даже возил ее в Европу. В течение нескольких лет он неоднократно умолял ее выйти за него замуж, но постоянно получал отказ. Впрочем, в конце концов ему удалось сломить ее сопротивление и они поженились. В частности, это произошло благодаря тому, что мать Гарри в надежде вернуть сыну спокойствие сама упрашивала Эвелин согласиться.
Правда, Гарри Тоу по-прежнему оставался неуравновешенным, как и раньше. По всей видимости, после женитьбы он потерял к Эвелин всякий интерес. Об этом свидетельствовали его длительные поездки в одиночестве. Однако в начале 1906 года Гарри с Эвелин вместе отправились в Европу. По возвращении в Нью-Йорк в одном из ресторанов они столкнулись со Стэнфордом Уайтом, что, вероятно, пробудило в Гарри давнюю ревность. Узнав, что позднее Уайт собирается на то же представление, что и они, Гарри вечером надел в театр тяжелое черное пальто и, несмотря на жару, отказался снимать его.
Во время представления он беспорядочно бродил по театру и несколько раз даже приближался к Уайту, но затем менял направление движения. В итоге, ближе к концу представления, он подошел к Уайту и трижды выстрелил ему прямо в лицо. Уайт скончался на месте.
Публика посчитала, что происходящее – лишь шутка, часть представления. Гарри Тоу пробрался сквозь толпу, держа пистолет высоко над головой, схватил Эвелин и покинул здание. Вскоре его арестовали. В ходе первого заседания суда присяжные не смогли прийти к единому мнению. Мать Гарри, миссис Тоу, уговаривала Эвелин свидетельствовать на втором заседании в пользу того, что Стэнфорд Уайт надругался над ней, а Гарри, дескать, убил его, желая защитить честь жены. Взамен Эвелин были обещаны внушительная сумма денег и развод. Эвелин так и поступила, и Гарри признали невиновным на основании невменяемости. На несколько лет его поместили в психиатрическую лечебницу для душевнобольных преступников. Эвелин же получила обещанный развод.
Я вспомнил, что в ту пору подробности убийства Уайта широко обсуждались в британской прессе. Публику по обеим сторонам Атлантики всегда интересовали неприглядные скандалы в среде американских богачей. О дальнейшей жизни Тоу было мало что известно, но я припомнил один факт и решил уточнить у друга:
– А разве Тоу не арестовали за какое-то другое насильственное действие приблизительно через год после выхода из лечебницы?
– Верно, – подтвердил Холмс. – Его обвинили в нападении на подростка и избиении оного хлыстом. Его снова признали невменяемым и отправили обратно в лечебницу, где он и пребывает по сей день.
– И миссис Тоу не выражает желания, чтобы вы ознакомились с делом по нынешнему обвинению ее сына? – уточнил я.
– К счастью, нет, – ответил Холмс, – но я бы не стал этого делать даже по ее просьбе. У меня нет никакого желания копаться в жизни помешанного. Его еще долго будут обсуждать, и мне вовсе не хочется, чтобы при этом упоминали мое имя.
У миссис Тоу на уме расследование совершенно иного толка. По всей видимости, она предоставила местному колледжу в долг довольно крупную сумму денег, чтобы дать руководству возможность отстроить новое здание. Вот только до ее ушей в Пенсильвании дошли слухи о коррупции, процветающей в учреждении, поэтому, узнав о том, что я нахожусь неподалеку, она попросила меня без лишнего шума проверить обстановку.
– Но откуда ей стало известно, что мы находимся здесь? – уточнил я.
– Вероятно, еще пару дней назад, когда мы остановились в Блоуинг-Роке, в гостинице «Грин-парк», нас заметили. Узнавший меня близкий друг миссис Тоу не преминул сообщить ей, что мы находимся в Северной Каролине. А поскольку ей доступны скоростные и весьма эффективные средства коммуникации, она тут же проверила достоверность сведений, телеграфировав мне в Англию. Миссис Тоу надеялась, что отправленное сообщение будет переадресовано в Америку, и она не ошиблась. Я послал ей ответ, сообщив, что мы действительно находимся в США, однако уже переехали из Северной Каролины в Ноксвилл, Теннесси. Она ответила, что ей очень повезло, поскольку университет, о котором ей хотелось бы узнать побольше, находится всего лишь в пятнадцати – двадцати милях к югу от того места, где мы и пребываем в данный момент.
– Но как небольшому университету, расположенному в этой местности, удалось привлечь средства богатого семейства из Пенсильвании? – спросил я.
– По словам миссис Тоу, – пояснил Холмс, – еще в шестидесятых к ее мужу Вильяму обратился один из бывших директоров. В свое время учебное заведение закрыли из-за Гражданской войны, и директор пытался собрать средства на возобновление занятий. Тоу-старший отправил ему чек на тысячу долларов – этого хватило, чтобы выкупить землю, на которой расположен нынешний университет. Помощь учебному заведению весьма заинтересовала Вильяма Тоу, и вплоть до своей смерти в восемьдесят девятом году он отправлял в адрес университета пожертвования. Вдова продолжила его дело. Не так давно она перечислила существенную сумму денег на постройку нового здания в качестве дани покойному мужу.
Отодвинувшись от стола, я произнес:
– Довольно любопытное мероприятие. Хотите отправиться прямо сейчас?
Холмс действительно был готов ехать. Нам понадобилось несколько минут на то, чтобы упаковать свои вещи и выписаться из гостиницы, и вот мы уже катили в поезде к югу.
– А как вы познакомились с миссис Тоу? – поинтересовался я, с опаской поглядывая на реку под узким мостом на деревянных опорах, по которому мы проезжали: эта не слишком надежная переправа связывала город на северной стороне и крутой обрыв – на южной.
– В тысяча девятьсот тринадцатом году я путешествовал по США под именем Олтемонт. Я побывал в самых разных городах под видом ирландца-радикала. Мои странствия начались в Чикаго, и далее я посетил бесчисленное множество городов, включая Питсбург, Пенсильвания. Именно там мне случайно стало известно о заговоре по подрыву горнопромышленных предприятий и сопутствующих узлов железнодорожного сообщения. Оказалось, что владельцами предприятий являются члены семьи Тоу. Не раскрыв своего истинного имени, я не мог никого предупредить об опасности, поэтому в конце концов проник в дом Тоу и рассказал хозяйке, кто я такой. Должен признаться, поначалу наша беседа проходила несколько натянуто, поскольку эта решительная женщина держала меня на прицеле, покуда я в спешке пытался объяснить, как оказался в ее гостиной.
Как только она поняла, о чем я толкую, и – что куда важнее – поверила мне, она не стала терять времени зря. Она тут же дала делу ход и быстро положила заговору конец, никоим образом меня не выдав. В течение всех этих лет мы периодически переписывались, но до сих пор миссис Тоу никогда не прибегала к моим услугам. К счастью, она также не пыталась привлечь меня к защите своего сына. Я бы просто-напросто отказал бедной женщине, и ее расположение ко мне тут же улетучилось бы.
Поезд набирал скорость, вагоны равномерно покачивались. Стрелки и развязки остались далеко позади. Выдалось прекрасное утро, дул легкий ветерок, а небеса поражали яркой голубизной. Вскоре поезд начал замедлять ход – казалось, прошло не так уж много времени. Я было решил, что мы вот-вот сойдем на платформу, однако никто из пассажиров не собирался выходить. Тут-то я понял, что поезд замедлил движение лишь для того, чтобы преодолеть запутанный узел параллельных и пересекающихся железнодорожных путей. Я видел, что некоторые из них ведут к огромному кирпичному заводу, из высоких труб которого валил дым.
– Что это? – удивился я.
– Не имею ни малейшего понятия, – отвечал Холмс. – В сущности, об этом городе мне практически ничего не известно. Разве что у него довольно приятное название – Мэривилл.
Итак, в названии этого городка имелось имя моей покойной супруги – Мэри. Сей факт на мгновение даже расстроил меня. Хотя Мэри, моя вторая жена, скончалась почти десять лет назад, мне по-прежнему ее недоставало. Моя боль усиливалась еще и от того, что недавно умерла и моя третья жена. В целом вся эта поездка в Америку представляла собой попытку Холмса хоть как-то отвлечь меня и помочь справиться с горькой утратой.
Наконец наш поезд преодолел безумный клубок путей и въехал на крошечную станцию. Довольно новое здание вокзала располагалось между двух железнодорожных полотен, при этом платформы были устроены так, чтобы поезда могли подъехать как с одной, так и с другой стороны. Сбоку от здания находилось несколько складов, окруженных конными повозками, автомобилями и грузовиками.
Сойдя с поезда, я заметил на противоположной платформе людей, по всей видимости ожидавших обратного поезда до Ноксвилла. Все наши попутчики уже успели покинуть наш состав. Он тронулся, и покачивающиеся вагоны медленно потянулись вдаль.
– По-видимому, это последняя остановка маршрута, – пришел я к заключению.
Холмс кивнул, и тут в наш разговор вступил коренастый энергичный парень лет двадцати.
– Вы совершенно правы, – отозвался он. – На поворотной площадке локомотив развернется, к нему прицепят другие вагоны, и поезд направится в Ноксвилл. – Он решительно пожал мою руку, а потом протянул руку Холмсу: – Рэй Рэтбоун, приятно познакомиться. – Он отступил назад и оглядел нас: – Похоже, вы из Англии?
Мы тут же подтвердили его догадку, представившись. По его ответу можно было понять, что он о нас не слышал.
– Если вам что-нибудь здесь понадобится, смело обращайтесь. Я таксист, – пояснил он, указывая через плечо на один из автомобилей, припаркованных у станции. – Буду рад помочь и отвезти вас, куда скажете.
Мимо к лестнице, ведущей с платформы, прошли пассажиры – нам пришлось отступить в сторону. Они шли, странно волоча ноги и потупив взгляд. Пока они спускались с платформы, Холмс пристально наблюдал за ними, затем перевел взгляд на Рэтбоуна и произнес:
– Мы остановимся здесь на пару дней. Мне необходимо кое-что разузнать об университете в Мэривилле. Это далеко? Может, посоветуете гостиницы неподалеку?
Рэтбоун кивнул. На нем были поношенная белая рубашка и выцветшие, но чистые рабочие штаны. У высокой линии волос виднелись капельки пота – утро выдалось жаркое. Он вытащил платок и пробежался им по лбу, стараясь не задеть очки с маленькими круглыми линзами без оправы, торчавшие на носу.
– Отсюда до университета рукой подать, – сказал он. – Вообще-то нужно только вон до того холма дойти. Обычно туда едут только студенты. Они, как правило, прибывают весной да осенью, и всё с большими чемоданами. А вот где бы остановиться… – Он на мгновение задумался. – Да, знаю такое местечко, – заявил он. Засунув платок обратно в карман, он сказал: – Буду рад отвезти вас туда. Это примерно в миле от университета. Утром я как раз общался с хозяйкой, и она упомянула, что собирается сдать небольшой флигель у дома. Уверен, она не станет возражать, если пару дней вы там поживете. Пройдемте!
Он подвел нас к видавшему виды фордику. Впрочем, автомобиль содержался в чистоте и хорошем состоянии. Рэтбоун уложил наши сумки и любезно придержал дверцы. Уже через несколько минут мы перепрыгивали железнодорожные пути, выворачивая на грунтовую дорогу.
– Вы были совершенно правы насчет конца маршрута, – произнес Рэтбоун. – Ветка железной дороги Луисвилл – Нэшвилл из Ноксвилла была построена всего пару лет назад, а это уже приносит первые плоды: город растет как на дрожжах. Два года назад у нас появилась библиотека, а у фермы неподалеку даже приземлился аэроплан! Мы решили переименовать несколько улиц, чтобы названия походили на городские. А еще у нас есть пятиэтажное здание, чем могут похвастаться далеко не все центры в округе. Кстати, в прошлом году население нашего городка составило три тысячи семьсот человек.
Рэтбоун выкручивал руль то влево, то вправо, маневрируя между ухабами, полными воды.
– Не так давно у нас появилась вторая пожарная машина, – с гордостью заявил он. – А мэр Кокс даже задумался о том, чтобы построить постоянную дорогу между нами и Ноксвиллом. Лично мне эта идея кажется отличной, хотя многие считают ее преждевременной. Они утверждают, что с момента появления железной дороги город растет так быстро, что меняется и сама местность.
Слева от нас лежали поля, а за ними в отдалении виднелись небольшие жилые районы. Справа показалось несколько зданий.
– Вот и университет, – указал на них Рэтбоун.
Холмс, располагавшийся на переднем сиденье, слегка наклонил голову, а я пересел ближе к правому окну и выглянул наружу. Тут же мы увидели высокую белую башню, на флагштоке которой развевался американский флаг. Башня была в двадцать, а то и тридцать футов высотой и венчала собой трехэтажное здание из красного кирпича. Нижнюю часть здания разглядеть было невозможно, поскольку ее загораживали деревья и кусты. По бокам располагались постройки с деревянным каркасом, а также несколько кирпичных сооружений различных размеров.
– Это Андерсон-холл, – пояснил Рэтбоун. – Главный корпус университета. Деревянные постройки – студенческие общежития. Тут есть спортивный зал, библиотека, а через мгновение вы увидите ферму.
Мы направлялись на восток. Дорога постепенно уходила вверх. В какой-то момент мы взобрались на небольшое возвышение. Вдали, на расстоянии примерно пятнадцати – двадцати миль от нас, виднелись горы Смоки-Маунтинс, хребет системы Аппалачи. В свете утреннего солнца очертания голубоватых пиков выглядели плавными, а вершины сливались вместе. Прямо перед нами на несколько миль протянулась гора, которую венчали три совершенно одинаковых пика. Рэтбоун поймал мой взгляд и пояснил:
– Их называют Три Сестры. На самом деле это разные горы, находящиеся друг от друга в некотором отдалении, но с этого угла они кажутся единой грядой. А это, – указал он направо, – молочная ферма колледжа. Молодежь, обучающаяся в колледже, подрабатывает здесь. Лучшее молоко и сливочное масло в округе.
– Молодежь? – уточнил Холмс. – То есть в колледже учатся и девушки?
– Совершенно верно. Только они работают в швейном цехе, который открылся в прошлом году. – На спуске с пологого холма он слегка притормозил: – Почти приехали.
Автомобиль преодолел узкий мост с односторонним движением, раскинувшийся над мелким потоком. С южной стороны он вливался в широкое озеро, по берегу которого рос камыш, а над водой покачивались стрекозы. Сам мост был приблизительно пять – десят футов длиной. Холмс улыбнулся, когда увидел, что я подметил это.
– Похож на мост, на котором миссис Гибсон совершила самоубийство, верно?
– Да уж, – ответил я, вспоминая о событиях давно минувших дней.
Двигатель взревел, и мы принялись взбираться на холм по другую сторону речушки. Проехав еще несколько сотен футов, мы сделали поворот, и нашему взору предстало белое двухэтажное здание в пятидесяти футах от дороги, располагавшееся посреди полей зерновых. Кукуруза уже возвышалась на фут в высоту. На расстоянии в несколько сотен футов от дома поля примыкали к деревьям, поднимавшимся из низины.
Припарковав автомобиль на подъездной дороге, Рэтбоун открыл нам дверцы и подвел к крыльцу. Не успел он постучать, как застекленная дверь открылась, и на пороге появилась невысокая женщина с приветливой улыбкой. Рэтбоун представил нас, пояснив, что мы с Холмсом прибыли из Англии для того, «чтобы провести некое важное расследование» (последнему замечанию он даже придал таинственности). Затем он спросил, свободны ли комнаты, о которых хозяйка упоминала еще утром.
Женщина, миссис Джоунс, подтвердила, что комнаты в небольшой постройке позади дома ближе к сараю свободны.
– Если, конечно, вас устраивает такой вариант, – добавила она.
Мы с готовностью выразили свое согласие и отправились осматривать жилье.
Здесь мне следует добавить, что хозяйку звали вовсе не миссис Джоунс. Дело в том, что после событий, которые далее произошли в Мэривилле, домовладелица поняла, кем мы на самом деле являемся, и попросила нигде не упоминать ее имени. Во исполнение ее пожелания я и изменил имя на миссис Джоунс. Должен также заметить, что нам с ней несказанно повезло: она оказалась весьма радушной хозяйкой.
Где-то в сотне футов за домом располагался большой сарай, справа от которого стоял маленький побеленный флигель. В воздухе витали ароматы фермы, смесь запаха вспаханной почвы и домашнего скота. Впрочем, все выглядело довольно опрятно, да и Холмс был доволен тем, что до университета можно добраться пешком. Миссис Джоунс уточнила, что ее угодья и поля фермы университета примыкают друг другу, так что Холмс может добраться до учебного заведения как по главной дороге, так и по тропкам, которые пересекают владения.
Мы договорились с миссис Джоунс о краткосрочной аренде флигеля без питания, однако со сменой белья. Затем заплатили Рэтбоуну и вытащили свои вещи из такси. Прежде чем молодой человек успел сесть обратно в автомобиль, Холмс остановил его вопросом:
– У вас есть дальние родственники в Англии?
– Вполне вероятно, – ответил Рэтбоун. – А что?
– Простое любопытство, – пояснил сыщик. – Пару дней назад мы с Уотсоном гостили у его дальних родственников, а этим утром, узнав, как вас зовут, я вспомнил, что имею родственные связи с семьей Рэтбоунов. Быть может, вам что-то известно об истории вашей семьи?
– Вообще-то, так и есть, – ответил Рэтбоун. – Во всяком случае, какими-то сведениями обладает моя сестра. Потолкую с ней вечерком, а потом доложу вам. Вы ведь говорили, что приехали на пару дней?
– Совершенно верно, – подтвердил Холмс. – Буду ждать нашей встречи.
Распаковав пожитки, я уточнил у своего друга, каковы его планы.
– Днем я собираюсь сходить в университет, представившись исследователем, – сообщил детектив. – Надо сказать, нам очень повезло, что мы встретили Рэтбоуна. Наша потенциальная родственная связь послужит причиной анализа местных генеалогических записей. В то же время я смогу проверить, обоснованы ли подозрения миссис Тоу в отношении коррупции. А вы чем намерены заняться, Уотсон?
Я указал на небольшой столик под задним окном, выходившим на юг, на зеленеющие поля. Над вершинами деревьев вдали, выраставшими из низины, виднелись горы.
– Посижу здесь немного, обновлю свой дневник, а потом, наверное, прогуляюсь.
– Превосходно, – ответил Холмс. – Значит, встретимся за ужином. – С этими словами он повернулся и вышел.
Я чуть постоял, а затем устроился за столом. Пару минут я потратил на то, чтобы описать в дневнике события прошедших дней. Впрочем, вскоре мои воспоминания вернулись к небольшому мостику, который мы не так давно пересекли. Он весьма походил на тот мост, на котором в начале октября 1900 года погибла миссис Нейл Гибсон. Холмсу удалось блестяще разрешить дело, и вражда, которая поначалу установилась между ним и Гибсоном, переросла в дружеские отношения. Мы с Холмсом безмерно восхищались тем, какое человеколюбие проявил Гибсон, вступив во второй брак. С тех пор, как я навещал нашего прежнего клиента в его поместье, прошло уже несколько лет, но стоило мне только сесть за столик, как все подробности минувших дней, касавшиеся загадки Торского моста, снова нахлынули на меня.
Не так давно в журнале беллетристики «Стрэнд» я опубликовал отчет о «Камне Мазарини», после чего решил, что следующей рукописью, которую я отдам в печать, будет отчет о гибели миссис Гибсон. Я даже не сомневался, что читатели по достоинству оценят описание таинственных событий на мирном деревенском мосту.
Кажется, на это у меня ушло около часа, когда я вдруг вспомнил, что мы с Холмсом даже не ходили на ланч. Жалея о том, что Рэтбоун уже уехал, я отправился обратно в город на поиски места, где можно было бы перекусить.
В Мэривилл мы приехали во вторник. Остаток недели я провел, неторопливо изучая городок. Холмс все время пропадал в университете. Время от времени он встречался с местными общественными лидерами, банкирами и прочими важными людьми, осторожно задавая интересующие его вопросы посреди невинных разговоров. Как-то он даже отправился в новую городскую библиотеку, но обнаружил, что там нет никаких материалов, которые могли бы ему пригодиться. В среду днем и я заглянул в библиотеку при университете, которая располагалась в небольшом красивом кирпичном здании с витражами в высоких окнах.
Холмс как раз заканчивал свои дела, а мне удалось побеседовать со священником университета, преподобным Стивенсоном. Он показал мне несколько флигелей, а также площадку, на которой началось строительство самого крупного корпуса на средства, пожертвованные миссис Тоу. Фундамент уже залили, а стены, которые только-только начали возводить, были окружены лесами. Когда Холмс собрался уходить, Стивенсон пригласил нас в пятницу на чай в небольшой домик, располагавшийся в лесу неподалеку от молочной фермы.
На обратном пути к дому миссис Джоунс мы с Холмсом прошлись мимо наполовину отстроенного здания по тропке, пересекавшей ферму. Я поначалу пошел не тем путем, но сыщик вовремя остановил меня.
– Я уже здесь освоился, – пояснил он и добавил, указывая на выбранный мною маршрут: – Эта тропинка ведет к кладовке у дома, в который нас пригласили на чай. – Затем он показал на молодые деревца, растущие в полях: – Ферма существует всего несколько лет, а уже не оправдала надежд. Лишь пара десятков молодых людей, работающих на ней, занимаются изучением сельского хозяйства. В университете поговаривают, что примерно через год курс отменят, и вся местность снова зарастет лесом.
Пока Холмс проводил свои изыскания в университете, я предавался приятному, хоть и бесцельному времяпровождению. В первый день я несколько часов кряду бродил по главной улице, расположенной у вершины хребта, окруженной с трех сторон широкой рекой, которая, вероятно, и послужила причиной выбора места для возведения города. Я гулял по окрестностям, а потом отправился к университету и внимательнее осмотрел незаконченную постройку, которая финансировалась за счет средств миссис Тоу. Затем я прошелся по площадке. Мне даже удалось переговорить с прорабом и выяснить, откуда появились странные трещины в земле около фундамента здания.
– Да это провал грунта, – ответил он. – Такое бывает сплошь и рядом. Тут по всему округу известковая порода, а где известь, там и провалы. – И он указал на низины у фермы позади нас: – Из земли торчит множество камней да еще ручьи бьют. У подножия горы, где главная дорога, таких не счесть. Тут все пещерами изрыто.
Еще во время прогулки по городу я заметил, что некоторые люди держатся группами и взор каждого, как правило, потуплен, в точности как у тех пассажиров, которые сходили с нашего поезда. В разговоре с Рэтбоуном я уточнил, что ему о них известно.
– Да мало что, док, – ответил он. – Они объявились с неделю назад. Просто сошли с поезда и направились в сторону, противоположную от города. Я слышал, они расположились ближе к северу. Думаю, если они кого и побеспокоят, их тут же отсюда попросят, но пока ничего не слышно.
В четверг вечером миссис Джоунс пригласила нас отужинать вместе с ней и ее сыновьями, скромными молодыми людьми, которые вежливо поучаствовали в беседе, прежде чем приняться за еду.
Чуть позже в тот же день мы с Холмсом решили пройтись по главной улице. Я спросил, удалось ли ему отыскать хоть какие-то следы коррупции.
– Увы, Уотсон. Сдается мне, что подозрения миссис Тоу совершенно безосновательны. Быть может, всему виной ее возраст, она ведь уже довольно пожилая дама.
Мы остановились у старой кирпичной церкви. Огни фонарей близлежащей оживленной улицы отражались в ее окнах. Сама церковь напоминала те храмы, что мне приходилось видеть в Англии, – ее словно перенесли сюда из крохотной британской деревеньки. В вышине деревьев у кладбища шелестел ветер.
– Впрочем, время потрачено далеко не впустую, – продолжал Холмс. – Вчера Рэтбоун привез от своей сестры семейные документы. У нас действительно имеются родственные связи, вот только проследить их не так уж легко. Впрочем, родство с англичанами его впечатлило меньше, чем родство с немцами, а по этой ветке ему удалось отследить более глубокие корни.
Пятничный вечер мы провели в небольшом домишке на ферме при университете, хозяевами которого были преподобный Стивенсон и его жена. Их славный кирпичный домик с высокой покатой крышей внутри оказался куда просторнее, чем выглядел снаружи. Я прекрасно провел время, да и Холмс, похоже, расслабился и пребывал в хорошем настроении. На следующий день я принял предложение Стивенсона проехаться по округе, чтобы осмотреть отдаленные участки, которые прошли мимо моего внимания. Холмс решил продолжить свое расследование.
Стивенсон продемонстрировал мне места, где раньше располагались форты – стоянки, которые соорудили первые поселенцы. Изначально на этой территории обосновались индейцы чероки. Как оказалось, Великая индейская тропа войны, которая протянулась от северо-запада к отдаленным южным уголкам, пролегала именно через Мэривилл.
Читать бесплатно другие книги:
