Айсберг в джакузи Луганцева Татьяна

Глава 18

На похоронах Ариадны Ламар собрался весь городок. Люди пришли отдать дань уважения вдове их знаменитости.

Все проходило очень чинно и спокойно, так сказать, по-европейски. Мужчины в костюмах и галстуках, женщины в темных платьях с букетами роз. Дубовый гроб с латунными ручками, дорогие венки, букеты живых цветов и безумно красивый Эрвин у гроба своей бабушки. Наблюдать, как он страдает, у Анны не было сил. Сам Эрвин уже организовал отъезд Клавдии Ивановны в Россию под присмотром медиков, так захотела эта упрямая дама, как только пришла в себя.

— Отойдем?  — спросила Анна, когда тело Ариадны было предано земле и Эрвин принял все соболезнования.

— Что ты хочешь мне сказать? Ты какая-то озабоченная в последнее время. Все преступники пойманы, жалко, что погибли хорошие люди, но мы уже ничего изменить не можем. И я заметил, что даже Симон стал относиться к тебе с особым уважением. Что-то ты все-таки с ним сотворила,  — обнял Анну за плечи Эрвин.

— Вот именно об этом я и хочу поговорить. О настоящих убийцах. Я пообещала похоронить ее с почестями и это выполнила, а больше я ничего не обещала. Она правильно сказала, что ты не заслуживаешь плохого отношения.

— Ты о ком?  — спросил Эрвин.

— Об Ариадне… и о себе… Человек с высшим образованием  — и такая дура!  — выдохнула Анна.

— Что?  — не понял Эрвин.

— Жуткая недальновидность,  — пояснила Аня, вытирая с лица капельки пота.  — Я корю себя, понимаешь? Корю!

Эрвин недоуменно смотрел на нее.

— Я не совсем понимаю… Корю? Я знаю такую болезнь  — корь.

— Ага, а я знаю другую болезнь  — слабоумие и нежелание видеть дальше своего носа. Думаю, что я поглупела из-за любви к тебе, это лишь меня и оправдывает в собственных глазах. Сейчас поясню. Дом в австрийском стиле, старинная мебель, коврики, комоды, фотографии на стенах, какие-то фарфоровые статуэтки толстощеких детей, больше напоминавших уродцев-гидроцефалов. Деревянные щелкунчики с выпученными глазами, совершенно непригодные к своей прямой обязанности  — колоть орехи. Рассаженные по горшкам цветы, альпийские ухоженные горки…  — взахлеб перечисляла Анна.

— Ты о чем?  — заладил Эрвин.

— Я о твоем доме, дорогой, о твоем доме…

— Все так, и что?  — нахмурил брови он.

— Вот живет человек с русской душой, да что там говорить, по национальности русский и не по своей воле выехавший из родной страны.

— Ты говоришь о моей бабушке?

— О ней… Она так скучает по России, с ее слов… так скучает…  — Глаза Анны затуманились.  — С самого начала я чувствовала фальшь и не понимаю: почему была настолько слепа? Человек, который увлекается филателией…

— Чем?  — не понял Ламар.

— Собирает марки,  — пояснила Анна.

— А…

— Что у него можно найти?

— Марки,  — ответил Эрвин.

— Вот! У человека, увлекающегося рок-культурой, можно найти соответствующие музыкальные записи и другую атрибутику. Человек, бредящий Востоком, обставляет свое жилище или хотя бы одну комнату в восточном стиле, покупает благовония и хотя бы читает что-то о восточной культуре.  — Аня перевела дух.

— Я понял, что ты имеешь в виду,  — опустил голову Эрвин, и темные шелковистые волосы упали ему на лицо.

— Вот именно! В вашем доме ничего не напоминает о России. Ни-че-го!  — повторила Аня.  — Ни сентиментального фотоальбома, ни комнаты в стиле русской избы, ни вшивой, извини, матрешки, ни березки у крыльца. Вообще ничего! Только слова о тоске по родине, о желании воссоединиться генами с Россией! Бред! Душа, говоришь, твоей бабушки в ее ресторане? Она рекламирует себя как русскую и не включила в меню ни одного русского блюда, хотя бы из-за ностальгии? Она не захотела выделиться среди всех ваших владельцев ресторанчиков тем, что выгодно отличило бы вас от остальных? Одно блюдо  — изюминка многонациональной семьи Ламаров! Так нет… Твоя бабушка не желала отличаться от австрийцев ничем. Абсолютно! Она и не выделялась. Она даже не поехала в Россию на экскурсию, чтобы посмотреть, как изменилась ее родина. Думаю, она боялась России. И вдруг она сообщает единственному внуку, что он должен жениться только на русской. Не кажется ли тебе это странным? При ее абсолютно австрийском укладе жизни вдруг желание иметь только русскую невестку. Зачем и почему?  — вопрошала Аня.

— Может, чтобы еще одну несчастную вытащить из своей несчастной страны и поселить в раю? Своего рода благотворительность?

— Не забывай, Эрвин, одного! Ариадна заявляла о себе как о человеке, очень-очень и очень любящем Россию, так что спасать оттуда вряд ли кого-то надо было. Нет, здесь другое…

— Что?

— А то, чтобы вызвать сюда иностранцев и свалить потом все на них.

Очень многое можно списать на «русскую мафию». Изначально у Ариадны был в голове план твоего убийства руками русских бандитов. Не знаю, почему она договорилась именно с ними. Сейчас молчи и слушай! Может, это просто дешевле, может, она не хотела светиться среди своих, а может, просто не нашла австрийцев, желающих убить Эрвина Ламара. А чтобы обелить себя, она решила приписать все жаждущей денег русской невесте, отсюда и этот липовый договор о заключении брака и наследовании состояния, который у нее нашли. Требовался козел отпущения, и этим «козлом» стала бы автоматически твоя русская невеста, то есть я. Только хитроумная преступница не учла одного, ей не повезло в том, что ты выбрал меня. Лично я не хочу быть козлом отпущения и не буду.

Глаза Эрвина светились такой тоской и болью, что Анна еле сдерживалась, чтобы не броситься ему на шею, не расплакаться и не расцеловать его.

— Откуда такая ненависть? Такая злоба? Что я ей сделал?  — спросил он.

— Подожди… Она шла к этому убийству сознательно… Ненависть застилала ей глаза.

— Я не сделал бабушке ничего плохого.

— Дело в том, что Ариадна тебе не бабушка.  — Анна прошлась туда-сюда и остановилась в непосредственной близости от онемевшего Эрвина.  — Ты ей не внук… Я нашла детский дом, где жил ребенок Ламаров и ты… Работница приюта подделала документы и выдала тебя за наследника Ламаров, оставив истинную наследницу в приюте.

— Наследницу?  — еле слышно спросил Эрвин.

— Да, настоящей внучкой Ариадны является Сильвия, вошедшая к вам в дом как ее медсестра. Все несчастья начались с ее появления, а явилась она вместе с журналисткой Остерией. Именно та раскопала ужасный факт в биографии рода Ламаров. Как она на него вышла, мы никогда не узнаем. А может быть, и узнаем, если я поднапрягу мозги. Интересовалась она военной историей и как-то вышла на фамилию Ламар. Она шантажировала твою бабушку.

— Чем? Тем, что я оказался не ее внуком?! Она же всегда могла спокойно подойти ко мне и все рассказать. Ариадна знала, какой я человек и что чужого мне не надо.

— Не все так просто… Ариадну мучили угрызения совести за потерянного сына, и тут оказывается, что она воспитывала чужого подкидыша. Такого удара, что рядом с ней все время был человек не одной с ней крови, Ариадна  — «истинная арийка»  — вынести не могла.

— Я бы отдал законной наследнице Ламаров все, что ей принадлежит по праву.

— Ты отдал бы даже больше, я в этом не сомневаюсь, только не это волновало душу Ариадны. Она корила себя, что уделяла тебе, маленькому мальчику, мало внимания, что постоянно отдавала тебя в детские закрытые учреждения. Теперь она оправдала себя полностью тем, что якобы ее интуиция не ошиблась, не принимая внука. Она обозлилась на тебя. Ей было все равно, что ты работал как вол, приумножая ее деньги. Эта женщина с холодным сердцем и жестоким умом негодовала, что все это время ее расположением, ее вниманием, благами, домом Ламаров пользовался чужой еврейский мальчик.  — Анна говорила быстро, боясь остановиться.  — Твое настоящее имя и фамилия Дэниэль Штроффе. Я нашла женщину, знавшую твою мать, которая собственноручно отдала тебя Ламарам как их наследника.

— Зачем она это сделала?  — спросил Эрвин.

— Я постараюсь объяс… нет, рассказать, так как объяснить этот поступок я не могу. Твоя мать Софи Штроффе была женщиной с весьма подорванным здоровьем, еще ребенком она попала в фашистский концлагерь. Без мужа, имя его до сих пор неизвестно, с маленьким ребенком на руках она получила работу главного бухгалтера при детском приюте в Германии. Там содержались очень сложные дети, требующие каждодневного медицинского ухода и из-за этого не попавшие в обычные семьи. Софи, имевшая высшее образование и инвалидность, соглашается на эту работу только из-за того, что ей дают крышу над головой и питание, то есть полное довольствие для тебя. Но она все равно чувствует, что конец ее скор, все чаще сжимается сердце от боли и не хватает воздуха. Она с ужасом думает о судьбе своего маленького сына. Что с ним будет после ее смерти? Нет отца, нет родственников… Понятно, что путь у ее мальчика, здорового и хорошенького, был один. Его сразу же усыновят. И как-то повлиять на это Софи не могла. Тогда она приняла единственно правильное решение. Она сама еще при жизни решила найти подходящую семью для своего ребенка. В это время к церкви, примыкающей к детскому приюту, прибились два наркомана с маленьким ребенком на руках. Им не могли отказать в помощи и всех приняли. Молодой мужчина умер сразу же, а его жена умирала в ломке и муках очень долго. Органы, пораженные наркотиками, отказывали один за другим. Перед смертью она успела сказать твоей матери, которая часто проводила время у кровати несчастной, что ее парень был не просто дешевым наркоманом, а богатым наследником, сыном известного композитора Ламара. Наркоманка умерла, и, после того как ее похоронили, Софи задумалась: была ли ее речь бредом или знаком свыше? Она сама проверила эту информацию и убедилась, что все сказанное умирающей девушкой правда. Она сама ненавязчиво подкинула Ариадне Львовне сведения о местонахождении продолжателя их рода. Еще больше сыграло ей на руку то, что даже за внуком Ариадна приехала не сама, а прислала своего представителя. Как главный бухгалтер, Софи быстро все оформила и отдала сына Ламарам. Так Дэниэль Штроффе стал Эрвином Ламаром, а Сильвия Ламар стала Сильвией Кокс и осталась жить в приюте… Ты как?

— Я держусь. Ариадна ничего не проверяла?

— А зачем? Она заполучила ребенка, была уверена, что это ее внук, как всегда, не испытывала сильных эмоций, все шло нормально… до того, как к ней приехала Остерия с Сильвией. Мне Остерия сразу показалась бестией с огненными волосами, и первое впечатление было верным. Именно эта вездесущая проныра разрыла это древнее дело и свалилась Ариадне как снег на голову. Старуха завелась не на шутку! Перед ее глазами был ты  — умный, образованный, но чужой, и нескладеха с нулевыми перспективами  — родная внучка. Эта ситуация показалась ей столь несправедливой, что довела ее до убийств.

— Откуда ты все узнала?!

— Я предоставлю тебе документы, письменные показания свидетелей и неопровержимые доказательства того, что я сейчас тебе рассказала. Все-таки был человек, который заметил подмену или просто догадался, и Софи была вынуждена рассказать ей правду. Это была медсестра детского приюта Ангелина. Они были подругами, и Ангелина поняла Софи, простила и никому ничего не сообщила, но, как она поведала мне, была вынуждена нести этот тяжкий крест. Сейчас она  — монахиня при той же церкви, совершенно потерянная, одинокая женщина без возраста. Я видела ее, говорила с ней и узнала историю твоего детства из ее уст. Приехать сюда она не смогла, так как у нее больные ноги, но все написала, и если ей обеспечить явку в суд, то она все подтвердит.

— Шах и мат…  — прошептал Эрвин.

— Я бы сказала, что пока был шах… мат случился тогда, когда из миллионов женщин России ты выбрал именно меня.

— И ни на минуту об этом не пожалел,  — откликнулся Эрвин.

— А у меня была, вернее есть, бывшая свекровь, к которой я прекрасно отношусь. На свою голову она еще и беспокоилась за меня и рванула за мной на Запад. На несчастье твоей бабушки, моя свекровь узнала ее, только сама не могла в это поверить. Она так и сказала мне, что, похоже, узнала одного человека. Был праздник, шум, гам, да и подозрение Клавдии Ивановны было слишком страшным. Она не сказала мне тогда, а потом не успела. Этот человек тоже испугался и убрал ее, столкнув с лестницы и уничтожив то, что не должно было появиться в отчете патологоанатома. Что пострадало больше всего у моей свекрови? Рука и плечо! Кожа сожглась, и почему я сразу не вспомнила, что именно на этой руке у Клавдии Ивановны был номер концлагеря, который поставили в годы войны, угнав ее в плен еще совсем подростком. Твоя Ариадна тоже там была, но она очень быстро стала сотрудничать с немцами, донесла на людей, готовящих побег из лагеря, и постепенно перешла на службу к фашистам. Потом она быстро окрутила композитора и поселилась у него в доме, она выдавала себя за бывшую заключенную концлагеря. Не знаю, что мешало жить Ариадне в Германии, но она там чувствовала себя неуютно. Наследила она там неплохо… вот и рвалась в Австрию. Говорят, что многие нацистские преступники укрылись именно в вашей тихой стране.

— Потрясающе.  — Эрвин вытер испарину со лба.  — Как ты об этом узнала?

— Это уже неважно. Шаг за шагом я решала эту головоломку и размотала ее. Мне первой сообщили, что моя свекровь проснулась, я тайно поговорила с ней и потом сделала так, чтобы все узнали: она очнулась и готова сообщить что-то очень важное для следствия. Тут мне пригодился этот… местный блюститель порядка Симон Хас. Ночью мы ждали убийцу и дождались… Ариадна со шприцем, наполненным смертельной дозой яда, появилась, как всегда безупречная и спокойная. Она сразу все поняла, когда нас увидела… обратного пути у нее не было.

— Сердечный приступ?  — поднял бровь Эрвин.

— Ариадна оказалась проворнее нас и успела вколоть себе яд, ничего не объясняя. Мы договорились с Симоном не сообщать о ее самоубийстве и вообще об этой истории… Я не хочу, чтобы о вашем роде плохо говорили, ты этого не заслужил.

— Спасибо за заботу… Неужели больше никто не знал о прошлом Ариадны?

— Я больше чем уверена, что знала Кристина, за что и поплатилась. Ее тоже убили и тоже с использованием кислоты.

— Она не могла быть в концлагере,  — сказал Эрвин.

— Нет. Просто Ариадну понесло, она решила использовать кислоту во всех своих убийствах, чтобы подумали на маньяка. Не без помощи небезызвестного Симона мы просмотрели некоторые экономические подробности жизни Кристины. Так вот, уже много лет раз в два месяца ей перечислялась приличная сумма денег от неизвестного лица из одного и того же банка в Зальцбурге. Конечно, Симон проверил. Служащие опознали Ариадну, это ответственное дело она не доверяла никому. Только всегда была в парике и несла полную чушь о больной племяннице, которой она помогает. Так что дружба Ариадны с Кристиной строилась на корыстном интересе…

— Шантаж?

— Первое, что приходит в голову, и это правильно. Уж не знаю, чем она шантажировала Ариадну. Обеих уже нет в живых… Но предполагаю, что, когда у тебя с Кристиной был роман и она часто бывала у вас в доме, она нашла какие-то документы или фотографии о прошлом Ариадны. Когда трое русских бандитов совершили налет на ресторан Ламаров, Кристина догадалась, а может, услышала при общении с Ариадной, что целью этого разбойного нападения был ты, Эрвин.

— Я?

— Думаю, что я раньше должна была догадаться. Я, конечно, не была в ресторане с самого начала. Но то, что я успела услышать и увидеть, должно было навести меня на соответствующие мысли. Не так ведут себя люди, которые боятся за здоровье и жизнь своих близких. Ариадна Львовна просто бросалась на амбразуру, открыто и нагло провоцировала бандитов, а вернее, не их, а тебя… Они должны были захотеть застрелить настырную бабушку, а ты  — закрыть ее своим телом. Несчастный случай на глазах многочисленных свидетелей. Гады, бандиты  — исполнители, и несчастная бабушка  — заказчица, никто так и не подумает. Идеально… и она хорошо тебя знала, знала, что ты заслонишь ее, и провоцировала тебя на это.

— И этот план спутала ей тоже ты… Я вытащил счастливый билет.

— Ты большой ходок по женщинам, вот и вычислил свое спасение,  — самолюбиво поджала губы Анна, говоря полушутливо, полусерьезно.  — А дальше у Ариадны пошло все как по накатанной… Кристина после того странного для спокойного поселка нападения догадалась, что прежде всего опасность грозит тебе. А что ты хочешь? Она же давно знала, что Ариадна Львовна  — конфетка с начинкой из мышьяка, она же ее шантажировала. Но любовь сильнее денег, за тебя Кристина испугалась. Так и сказала, вернее, написала мне в записке, что опасность грозит ее любимому. Тогда я неправильно истолковала ее слова, решив, что она говорит о Марате, а тут еще эта глупая история с его похищением… Время было упущено. Ариадна, легко входящая в дом Кристины, решила убрать всех, кто может вмешаться в ее план освобождения места для настоящей наследницы, ликвидировать всех, кто смог узнать что-то о ее прошлом. Она приготовила смертельную ванну для Кристины, уничтожила проныру Остерию. Оставалось разобраться с тобой и со мной заодно,  — разгоряченно говорила Аня.

— Но не тут-то было,  — произнес Эрвин,  — и все благодаря тебе.

— Не скрою, путем сложения всех звеньев цепи в одно целое и благодаря усилиям других людей я сделала определенные выводы, и они оказались верными. А по-другому и быть не могло. Кто-то должен был положить конец вакханалии разбушевавшейся фашистки.

— Браво, дорогая! И очень жаль!

— Полиция в курсе всего, Симон даже поцеловал мне руку на прощание и почему-то пожалел тебя.

— Почему?  — спросил Эрвин.

— Сказал, что тяжело жить с умной бабой, что я словно сыщик в юбке, сразу вычислю, если ты пойдешь налево,  — сказала Аня.

— Налево?  — переспросил Эрвин.

— Изменишь мне,  — пояснила Анна.

— Мне это ни к чему. Я очень люблю тебя и боюсь потерять,  — рассмеялся он.

— То-то,  — сказала Анна.

— Что?

— То-то и плохо. Не хочу я, чтобы наши отношения строились на страхе. Я умная, ты умный и чертовски привлекательный, мы боимся друг друга потерять.

— Что ты этим хочешь сказать?  — насторожился Эрвин.

— Теперь меня здесь ничто не держит.

— А я?

— Я не сказала никто, я сказала ничто, учите русский язык, господин Ламар.

— Мы уже на «вы»?

— Между нами пропасть, Эрвин. Я благодарна судьбе за встречу с тобой, но пусть это останется красивым эпизодом в нашей жизни, и не более. С первых дней я поняла, что я не смогу здесь жить, и боялась себе в этом признаться… Эта липко-мармеладная сказочная жизнь, впечатление от которой не испортили даже убийства, не для меня. Я рада, Эрвин, что ты живешь в такой сказочной стране, но я никогда не хотела замуж за иностранца.

Эрвин был потрясен.

— Ты не любишь меня?

— Самый глупый вопрос в данной ситуации… Люблю, не люблю, я сейчас не об этом. Мы просто не половинки одного целого, вот и все… Я сегодня же улетаю в Москву с самыми добрыми воспоминаниями о нашем романе. Тебе теперь ничего не угрожает, думаю, у тебя все будет хорошо. Свои виноградники, вино рекой, кофе с молоком круглосуточно… здесь все не мое… Не знаю, сможешь ли ты меня понять и простить за этот самый нелегкий выбор в моей жизни.

Анна сделала все, чтобы по возможности быть холодной, отстраненной и не смотреть ему в глаза.

— Не уходи! Я могу дать тебе все!  — воскликнул Эрвин.

— Ты уже дал мне больше, чем кто-либо,  — ответила Анна, твердо постановив не изменять своего решения.

ЭПИЛОГ

Зима в России уже давно перестала быть настоящей русской зимой с сильными морозами и обильными снегопадами. Все в природе изменилось. Вот уже второй зимний месяц на улице стоит слякотная мерзкая погода с идущим с неба то ли дождем, то ли снегом. Несмотря на то что Анна хорошо отметила Новый год, настроение у нее было пренеприятнейшее. В ее доме поселилась бывшая свекровь, жалующаяся на «недомогание во всех частях тела». На самом деле со времени тех страшных событий прошло уже почти пять месяцев, свекровь уже почти восстановилась, и ей не требовался дополнительный уход. Напоминанием о том кошмаре остались шрамы от кислоты на коже руки и плеча. Анна прекрасно понимала, что Клавдия Ивановна просто не хочет уезжать к себе и оставаться одной. Часто, возвращаясь домой без предупреждения, Аня заставала бывшую свекровь за активными хозяйственными действиями, как то мытье полов или глажка постельного белья. Причем Клавдия Ивановна сразу же делала вид, что она тяжело больна, что Анне привиделось, будто она занималась хозяйством. «Я и с постели-то встать не могу»,  — говорила она и падала замертво. Анна решила закрыть глаза на эту ситуацию, позволив Клавдии Ивановне жить с ней, сколько ее душе угодно.

Разговоры с друзьями тоже не поднимали Анне настроения. Татьяна Белых просто разнесла ее в пух и прах.

— И ты уехала?! Из Австрии?! От Эрвина?! Отвергла его приглашение замуж?! И что ты от этого выиграла?! Довольна?

— Отстань от меня,  — ответила ей Анна, у которой и так на душе было тошно.

Забыть Эрвина у нее не получалось. Анна уповала только на время, которое должно излечить ее от этой пагубной страсти, но рана нисколько не рубцевалась.

«Похоже, я смогу забыть Эрвина только в глубокой старости, когда элементарно потеряю память вместе с рассудком»,  — грустно решила Анна.

Масла в огонь подлила встреча с Елизаветой Петровой, принесшей ей чек на два миллиона евро.

— Это тебе просили передать…

— А я попрошу отправить это обратно,  — ответила Анна, абсолютно непреклонная.

— Ты что, дурочка? Тебе причитается за работу.

— В гробу я видела такую работу!  — взорвалась Анна.  — Чуть не убили меня лично, мою свекровь и отобрали у меня сердце! Не хочу ничего знать, видеть и брать деньги! Все, я сказала!

— Деньги тебе не нужны?

— Я сама зарабатываю, причем мне хватает. Куда я с такими деньжищами? Это Эрвин заплатил моему редактору, чтобы меня оставили без работы и чтобы мне было некуда деваться и я согласилась на поездку за границу. Сейчас все недоразумения улажены, и я снова работаю. Деньги могут как помочь человеку, так и навредить.

— Больно ты умная,  — фыркнула Елизавета и пригласила Анну на чашечку кофе в обеденный перерыв.

От кофе Анна никогда не отказывалась, но в этот раз в кафе ее ждал сюрприз, и трудно было предположить  — приятный или не очень. Марат предстал перед ней собственной персоной в светло-коричневой дубленке и лохматой шапке явно не по погоде. После радостных объятий он ненавязчиво завел разговор об Эрвине, и Анна сразу же поняла, что эта встреча подстроена.

— Он прекрасный человек, но говорить мне сейчас о нем ничего не нужно,  — попыталась предостеречь она Марата, но он был не тот человек, которого можно остановить.

— Ему очень тяжело. Он потерял единственную родственницу, которая к тому же еще и хотела его убить.

— Хорошо, что сам остался жив,  — буркнула Анна.

— Сейчас он занят тем, что оформляет империю Ламар на Сильвию, настоящую наследницу. Сам, конечно, бедным не останется. Его бизнес будет всегда при нем.

— Благородный поступок,  — откликнулась Анна, у которой даже при упоминании его имени усиливалось сердцебиение.

— Сильвия не знала, что Ариадна решила сжить Эрвина со свету, поэтому он посчитал своим долгом позаботиться о ее судьбе.

— Вот и славно!  — ответила Анна, почувствовав укол ревности.

— Я увижу Эрвина, что ему передать от твоего имени?  — настаивал Марат.

— Большой привет. И скажи, что все у меня в жизни хорошо,  — добавила Анна задумчиво.

Марат только фыркнул.

— Хорошо у нее! А глаза  — как у грустной коровы.

— Корова не может быть грустной.

— Еще как… когда нет быка,  — ответил Марат.  — А ведь Эрвин все время думает о тебе, потому что его угораздило влюбиться.

Анна посмотрела на себя в зеркало. Бледное отечное лицо с синими мешками под глазами и губами, от жажды покрытыми сухими корками. Вчера она вволю повеселилась, вернее, просто напилась на корпоративной вечеринке. Очень хорошо ее состояние охарактеризовала главный бухгалтер редакции, взявшей Анну на приличный оклад. «Нахрюкались в зюзю!»  — то ли с ужасом, то ли с удовольствием в голосе констатировала она. Анна приложила к процессу «назюзюкивания» всю свою энергию, чтобы отключиться в прямом смысле слова и хоть на короткое время выкинуть из головы мысли о «чертовом австрийце». Это ей удалось, вот только теперь от головной боли Аня не могла ни моргать, ни глотать, ни думать. Все в это утро было не так, вода из крана падала в раковину с шумом Ниагарского водопада, тиканье часов напоминало выстрелы. «Да,  — „любовалась“ собой Анна,  — хороша… Ничего не скажешь… что же это я так опухла? Вроде алкоголь приводит к обезвоживанию, откуда такие жуткие отеки? Пить… пить… пить, да это главенствующая мысль у меня в голове. А вторая: я дура, потерявшая самого чудного мужчину на свете! Ого! Ура! Победа! Жажда вытеснила мысли об Эрвине на второе место. Надолго ли? На момент похмелья. Куда я теперь в таком виде? А ведь у меня на сегодня была назначена какая-то встреча… Что надо сделать? Вымочить лицо в чае, приложить к мешкам под глазами лед или разрезанную картофелину? Ой, как же мне хреново… Боюсь, ничего не поможет… А ведь через два дня Рождество, Таня пригласила меня в гости. Наверное, месяц ничего спиртного пить не смогу»,  — думала Аня, залезая в ванну, и, стуча зубами, открыла холодную воду. Дикий крик известил о ее победе над сном, но не над дурными мыслями.

Придя на работу в разобранном, но уже более или менее вменяемом состоянии, Анна сразу же наткнулась на холодный взгляд секретарши, сидящей с примочкой на голове. Оно и понятно, ведь она тоже участвовала во вчерашней вакханалии.

— Аня, тебя ждут в приемной,  — шепотом проговорила она.