Король-одиночка Дробина Анастасия

«Тойота» остановилась на Таганке. Мария вышла первая, закурила. Следом, путаясь в юбке, выбралась Белка, высыпались дети. Со стороны Новоспасского монастыря доносился слабый колокольный звон.

– Пожалуйста, пойдем к нам, – еще раз рискнула предложить Белка. – Граф же теперь убьет тебя.

– Ай… – Мария затянулась, облако дыма заслонило ее лицо. – Раз до сих пор не убил, то и теперь не будет. Избить может, а убить – никогда.

– Любит тебя, что ли, да? – драматическим шепотом спросила Белка.

– Да пошел он… «Любит»… – Мария выбросила сигарету, мрачно посмотрела на Белку. – Представляешь, чего теперь он натворить может? Понимаешь, что Короля найти нужно?!

– Но где же я его найду, дэвлалэ?.. – простонала, хватаясь за голову, Белка. Мария молчала. Ее пальцы машинально выбивали чечеточный ритм на крыле «Тойоты».

Москву заливало дождем. После недавней жары резко наступило похолодание, в макушках деревьев заметался пронизывающий северный ветер, по небу побежали облака. К вечеру они сгустились, превратились в тяжелые тучи, и на город хлынул ливень.

По стеклу «девятки» бежала вода. Король следил за извилистыми путями капель. Дождь мягко постукивал по крыше машины, и от этих монотонных звуков ему хотелось спать. Вместо этого, однако, приходилось выслушивать малоободряющий доклад Лягушонка:

– Ну, значит, были мы вчера у его бабы. Не знает она ни хрена. Ревет, все с себя сымает, вопит, чтоб не палили, а остальное – ради бога, только не все сразу… и все. Конечно, что он – всякой курве докладаться будет? Он им даже не говорит, когда снова придет. Что теперь делать – ума не приложу.

Король молчал, хотя имел все основания, чтобы повторить за Зямкой последнюю фразу. Говорить не хотелось. С самого утра болела голова. Вдобавок раззуделось под курткой уже начавшее подживать плечо – все шло кое-как в этот серый день.

С ночи, когда застрелили Голубя, прошло уже две недели. Лягушонок не терял времени даром: Король и сам не ожидал от «конопатой блохи» такой прыти. Зямкины люди шерстили вокзалы, крутились в ресторанах, проводили целые ночи на дискотеках «Коррида» и «Латинос», вели переговоры с проститутками и их сутенерами, распугали всех цыган на барахолках и рынках – бесполезно. Все твердили одно: Граф или вовсе не появлялся, или заходил неделю-две назад. Товар тоже словно провалился сквозь землю, хотя за две недели за границу не выпустили ни одной цыганки. Король понимал, что последний путь крайне ненадежен: мало ли способов перебраться через кордон, минуя все заставы и таможни – сам занимался этим в свое время… Может статься, что ни Графа, ни товара давно уже нет в Москве. Лягушонок явно подумывал о том же, потому что азарт его понемногу угасал:

«По сухому пузу мыло возим… Время когти рвать, Король».

Дождь прекратился. Король придавил в пепельнице недокуренную сигарету, вышел из машины на мокрый тротуар. Лягушонок высунулся в окно.

– Тебе пару ребят не дать в охрану? – озабоченно предложил он. – Ходишь по Москве как прынц датский, а кругом бандиты.

– Обойдусь. Едь лучше… – Король не договорил: со стороны Тверской донеслись отчаянные гудки и визг тормозов. Он обернулся. Через улицу, размахивая зонтиком, бесстрашно мчалась на красный свет Роза Метелина.

– Коро-оль! Эй! Князь мой алмазный!

– Ты что здесь делаешь? – удивился он. Розы он не видел со дня перестрелки: она не появлялась в ресторане. Король заезжал на Абельмановку, но там оказался только Петро, позабывший все слова, кроме матерных, и было очевидно, что он действительно ничего не знает.

– Что-то тебя на работе не видно. Забросила пляски?

– Иду себе по делам, вдруг вижу – ты! – вскочив на тротуар, радостно оповестила Роза. – Какие пляски, миленький? Разве должна такая красавица работать? Ну, слава богу, что искать тебя не придется! У меня ведь к тебе дело, знаешь какое?

– Граф послал? – уточнил Король, и со скуластого лица Розы пропала улыбка. Потупившись, она затеребила в пальцах белый полиэтиленовый пакет. Глядя на нее, Король чувствовал, что закипает. Взять бы эту профурсетку сейчас, отвезти в тот старый дом, где убили Ганку, и пустить под всю Зямкину кодлу… Сдала бы своего Графа через два часа со всеми потрохами. Если бы не Белаш!..

– Вот. Просили передать, как тебя увижу.

– Что это?

– Не бойся, не бомба. – Роза сунула Королю пакет. Искоса взглянула на него. – Слушай, брильянтовый, зачем ты все это делаешь? Думаешь, получится что-нибудь? Смерти своей ищешь, да? Уезжай лучше. Я правду говорю, Граф не хочет убивать, он хочет, чтоб ты уехал – и все…

– Дура. – Король незаметно взвесил в руке пакет. Бомбы там в самом деле быть не могло: он был легким, почти невесомым. – Уеду, когда Графа твоего шлепну.

– Дай бог нашему теляти волка поймати! – на всю улицу расхохоталась Роза и, повернувшись на каблуках, побежала к метро. Стоя у машины, Король провожал глазами ее зеленый с красными цветами зонтик. Рядом неслышно возник Лягушонок.

– Чего ты встал, как поц? – плечо неожиданно стрельнуло, и Король не сдержал раздражения в голосе: – Давай за ней. Она на Графа выведет.

– Или нет! – обиделся Зямка. – Мои уже у ней на хвосте.

– И ты езжай. – Король чувствовал, что не стоит открывать «подарок» Розы при Лягушонке. – Выйдете на Графа – дуй за мной. И смотри – он живой нужен. Розку не трогать, цыган, если будут – тоже. Не забудь.

– Не впервой под венец, – проворчал Зямка, залезая в «девятку». Оставшись один, Король перешел на безлюдный, покрытый лужами Тверской бульвар и там, присев на одну из скамеек, открыл сумку.

Он ждал чего угодно – но не этого. Дрогнули руки, пакет выскользнул из разжавшихся пальцев, накренился под порывом ветра. На темный от дождя асфальт вывалился жгут рыжих волос, слипшихся от засохшей крови. Не сводя с них глаз, Король ощупал пакет. Из него выпал маленький квадратик – фотография, сделанная на «Полароиде». Бледное лицо Марго с закрытыми глазами и струйкой крови в углу рта. Под фотографией чернела подпись. Король не сразу смог ее прочесть: неграмотные каракули плясали перед глазами. «Ни забуть, пазави на паминки. Граф».

Король не знал, сколько времени, сгорбившись и закрыв глаза, просидел на мокрой скамейке. То и дело он пытался закурить, но пальцы дрожали, сигареты ломались и гасли, крошка табака, осыпаясь на тротуар, кружилась в черной воде. Небо над городом потемнело, на Тверской зажглись голубые фонари. Дождь то стихал, то начинался снова, и Король машинально вытирал с лица холодные капли. Когда раскрошилась в труху последняя сигарета, он уронил на асфальт пустую пачку, поднялся и пошел прочь.

Выйдя на Тверскую, он взмахнул рукой. Первая же машина замедлила ход. Подойдя, Король открыл дверцу и только сейчас вспомнил, что не знает, куда ему ехать.

– Куда везти, уважаемый? – протяжно зевнуло сидевшее за рулем лицо кавказской национальности. – Долго не думай, дождь идет…

Король медлил лишь несколько секунд.

– Отвези в Спиридоньевский.

Ехали молча. Кавказец перестал зевать, изредка удивленно поглядывал на своего пассажира в зеркало, не пытался заговорить, а под конец даже прикрутил головку весело чирикавшего радио. На углу Спиридоньевского Король выбрался из машины и уже свернул во двор, когда вспомнил, что забыл заплатить. Он тут же вернулся, но машины у края тротуара уже не было. На всякий случай Король огляделся. Ночной Спиридоньевский был безлюден. В конце переулка мигало несколько фонарей. Шумел дождь.

Уже на лестнице ему пришло в голову, что в квартире могут быть Белкины родственники. Король решил, что вышвырнет всех к чертовой матери, но темные комнаты были пусты. Он пинком раскатал матрас у батареи и лег навзничь, уткнувшись лицом в пропахшую чужим потом подушку. Вскоре боль в плече унялась и напоминала о себе лишь мягкими толчками, но сон не приходил. Король не думал сейчас о Марго, Графе, о делах. Вспоминал о другом.

…Забрав Нинку из поселка, он не повел ее в коммуналку. В наследство от умершей бабки ему остался маленький дом на Седецкой, который, кажется, понравился Нинке. Она ходила по нему в длинной юбке и темно-вишневой блузке, оттенявшей ее смуглое лицо индийской принцессы. Король уговорил Нинку не носить дома платка, и она укладывала иссиня-черные, блестящие волосы в низкий узел. Длинная шея, прямая спина, замкнутые, строгие черты… От этого набора шалел даже Таракан – что, впрочем, не мешало ему относиться к Нинке с подозрением: «Не нашей породы. Все равно сбежит». Король отмахивался – с чего ей было бежать?

В глубине души он, конечно, побаивался, полагая, что с женой у него будут те же проблемы, что и с Белкой. Но Нинка больше не ходила ни на привокзальную площадь, ни на Привоз, напрочь, казалось, забыв о своей опасной работе. Он вздохнул с облегчением: вытаскивать из милиции профессиональную карманную воровку было бы, пожалуй, труднее, чем сестренку с ее картами и помадой. Родственники Нинки тоже не появлялись в доме, и Король был уверен, что она, выйдя за него замуж, разругалась со всеми.

Ни с одной женщиной он не мучился так в постели. В их первую ночь Нинка ждала его, сжавшись в комок на кровати – настороженная, с опущенными глазами. Он сел рядом, погасил свет, наугад прикоснулся к ее груди. Она не отстранилась – лишь чуть заметно вздрогнула, и в голову Королю ударил запах полыни, идущий от ее волос. С ним за две секунды произошло то, что в терминологии Зямки Лягушонка обозначалось «с полшестого на двенадцать». Он пришел в себя лишь тогда, когда услышал жалобный писк: «Господи, да долго еще?..» Это было словно ушат холодной воды. Поднявшись, он увидел запрокинутое, искаженное болью лицо Нинки. И слезы в углах зажмуренных глаз.

Она не почувствовала ничего, кроме боли. Более того – была уверена, что он, пытаясь доставить ей удовольствие, попросту издевается. Когда Король, растерянный и изрядно смущенный, попытался объясниться, она взорвалась: «Что ты врешь! Это быстро бывает! Больше минуты не терпишь!» – и разрыдалась в голос, уронив растрепанную голову на колени. Он молчал. В голове был полный винегрет.

После недели бесславных боев в супружеской постели Король наконец начал догадываться. Нинке и в голову не приходило, что ей тоже может быть хорошо. Она была приучена не отказывать мужчине, покорно выполняла все, о чем он просил ее, но Король видел, каких мучений ей это стоит. Единственное, что могло доставить ей радость – быстрота процесса. Ему трудно было сдержать свое недовольство; Нинка, замечая это, поражалась: «Тебе мало?!» Он пробовал объяснить, что дело совсем не в этом, – она сердилась, недоумевала: «Тебе плохо было? Нет? Ну, и не морочь мне голову! Еще хочешь – так и скажи!» Ну, как было с ней разговаривать?

В конце концов он не выдержал и пошел к Марго. Впору было умереть от стыда, но с кем еще он мог обсудить подобные вещи? К счастью, старая подруга проявила понимание и сочувствие.

«То есть совсем как бревно? А как ты делал? Что значит, „как мне“?! Она рядом со мной – треска мороженая! И, между прочим, не ты мне, а я тебе все время делала! Ну, вот что – давай учиться».

Последовала ночь ликбеза, плавно перешедшая в день, и несколько раз Король ловил себя на грешной мысли: стоит ли искать от добра добра?.. Марго, видимо, догадалась об этих умозаключениях, потому что к вечеру все же выставила его:

«Все, дальше сам. Ученого учить – только портить. Не забудь, самое главное – медленно и по чуть-чуть».

Эти «медленно и по чуть-чуть» были для него сущим наказанием. Какое, к черту, могло быть «по чуть-чуть», когда от волос Нинки пахло полынью, смуглая грудь с твердыми сосками наполняла его ладони, а от ее запрокинутого подбородка и колотящейся на шее жилки просто темнело в глазах? Но он старался как мог, бережно приучал ее к самым простым ласкам, не спешил, пытался даже показать, как надо правильно целоваться… Ничего не помогало. Нинка возмущалась до слез: «Ты смеешься?! Сколько можно? Я спать хочу!» Он терпел это все лишь потому, что видел: она не притворяется. И готов был убить ее первого мужа и всех цыган вместе с ним – ведь это они так воспитали ее.

Нинка никогда не разговаривала с ним. Могла безмолвствовать неделями: молча подавала на стол, молча убирала в доме, молча ложилась с ним в постель и бесшумно, как зверек, засыпала после. Король пробовал расспрашивать ее сам, но Нинку это повергало в глубокую озадаченность:

«Что делала? На Привозе была, стирала… Щи вот сварила. Кого видела? Да никого… Что купила? Тебе надо – сколько денег потратила, что ли?»

Это было то же самое, что и в постели: Нинка искренне не понимала, чего он от нее хочет. На ее взгляд, беседовать им было не о чем. В конце концов Королю это надоело, и он снова оказался у Марго. «Черт знает что». Прокомментировав таким образом ситуацию, Марго оставила его на всю ночь.

Домой Король пришел утром. Голова еще кружилась, никаких объяснений заготовлено не было, и в глубине души он надеялся – хоть теперь-то раскричится, заплачет, навешает по морде… Ничего подобного. Нинка спала как сурок. Король разделся. Сел рядом. Она шевельнулась, не открывая глаз, пробормотала:

«Есть хочешь?»

«Хочу».

«Щи в холодильнике… Сейчас встану». – Пробормотав эти слова, Нинка снова заснула.

В Парубанках, у своих, она все же бывала. Всегда случались какие-то свадьбы, смотрины, крестины, не явиться на которые было бы кровным оскорблением для родни. В такие дни Нинка была злее черта. С утра молча готовила на кухне еду на три-четыре дня, достирывала, доглаживала, терла тряпкой полы. Потом выбиралось лучшее платье: что-нибудь длинное, с глухим воротом, расшитое бисером или блестками. На голову вязался платок, а в заключение туалета Нинка надевала все золото, которое Король дарил ей – в шесть рядов. На взгляд Короля, это было просто кошмаром, но от комментариев он воздерживался.

Позже Белка объяснила ему – со всей жестокостью тринадцатилетнего существа:

«Над ней же смеются все. И сестры, и тетки… Муж ее бросил, а ты подобрал. Она бы за тебя ни за что не пошла, если б цыган нашелся».

Однажды сестренка показала ему на Привозе первого Нинкиного мужа: маленький юркий парень вертелся в торговых рядах. Увидев Короля, он мгновенно скрылся в толпе: перед Володькой мелькнула лишь настороженная мордочка с бусинками глаз. Понять, в чем этот моллюск оказался лучше его, Король так и не смог.

Нинка возвращалась онемевшая, с черным лицом. Скрывалась на кухне, плакала там, заглушала всхлипывания грохотом посуды. Король не лез к ней, зная – без толку.

Кого-нибудь другого, может, и устраивало бы все это. Тот же Таракан искренне недоумевал:

«Да чего ты – с жиру бесишься? Молчит – и слава богу! Меня вон Лариска вчера чайником треснула железным – гляди, какой рог вырос! Обещал, видите ли, в десять, пришел в полчетвертого… Крик подняла – весь квартал проснулся. С утра к матери уехала. Ну, чего хорошего? А я, между прочим, дела делал!»

«Это у тети Кати-то?..»

«У тети Кати – это потом! На пять минут всего заскочил! Да Лариска не знает… Хм-м… Голову бы сняла!»

Король молчал. Сам он в последнее время вообще не старался спрятать концы в воду, но даже его перепачканные губной помадой трусы не производили на Нинку никакого впечатления. Иногда, вваливаясь в дом на рассвете, пьяный, воняющий духами всех девочек из заведения тети Кати, он успевал увидеть на лице жены гримасу отвращения. Но через полсекунды ее уже не было, и следовал сакраментальный вопрос: «Есть хочешь?» Если он был не очень пьян, то сдерживался: буркал «хочу» и шел на кухню.

Но несколько раз он все же срывался. Ногой распахивал дверь, подтаскивал к ней упиравшуюся Нинку:

«Убирайся к чертовой матери! Вали в свой табор вонючий! Там тебе лучше – вот и катись! Ищи себе черножопого!»

«Сволочь! – она вырывалась, забивалась в угол, сверкала оттуда злющими, полными слез глазами. – Куда я пойду? Кому я там нужна? А? А?!»

Наутро все было тихо. Ему, уже пришедшему в себя, стыдно было взглянуть на Нинку, но она снова была такой, как всегда. И извиняться за что-то не имело смысла. Только сейчас он понял – по-другому и быть не могло.

…Пронзительный дверной звонок разрезал тишину квартиры. Полудрема слетела – как не было. Одним прыжком Король сорвался с матраса. В плечо снова ударила боль, «беретта» плотно легла в напрягшуюся ладонь. В окно? На крышу, как в тот раз? Успеет ли? Король шагнул к подоконнику… но звонок вдруг повторился. И не просто повторился, а выдал лихую серию звуков: «Спар-так чем-пи-он…» Король облегченно вздохнул, опустил оружие. Зямка, сукин сын.

За дверью действительно оказался взъерошенный и пыхтевший Лягушонок.

– Гнал, как «МИГ-шестнадцать»! – объявил он. – Поехали!

– Позвонить не мог?

– Уй, из головы вон… Перенервничал! Счас мы нашему Графчику такой боже мой сделаем!..

Внизу дожидались две машины и четверо затянутых в кожаные куртки парней. Взглянув на них, Король вдруг вспомнил, что не говорил Зямке о том, где собирается ночевать.

– Ты откуда здесь взялся?

– Фирма веников не вяжет! – прыгая в машину, ухмыльнулся тот. – Два моих у тебя таки на хвосте зависли.

– Сказано же было…

– Ой, прямо вот я услыхаю, ляжу и умру! А что с меня Одесса сделает, если тебя тут шлепнут? А Монах? А Маргарита Спиридоновна? Поехали уже, Король, время идет…

«Девятка» мчалась по пустым улицам. Зямка игнорировал светофоры, лихо срезал углы на поворотах и докладывал обстановку:

– Розка с Тверской аж в Орехово потащилась. Сошла с метро, словила тачку и – на Запрудную. Выбралась около дома, поднялась в квартиру. К ночи туда целое шобло явилось с Графом вместе. Мы трогать не стали, живьем бы не взяли все равно. Потом цыганье свалило, а он остался с цыпочкой мурзиться. Как будем?

– Пусть товар вернет. Потом делай с ним что хочешь.

– Сделаю, – сквозь зубы пообещал Лягушонок. – Частик в томате… А что Розка тебе утром дала?

Король рассказал, и Зямка замолчал до самой Запрудной. Въехав на улицу, он заложил крутой вираж, сворачивая в подворотню, и резко затормозил. Машину тут же обступили тени, блеснула кожа курток, змеи «молний». С Королем поздоровались тихо, уважительно.

– Надо бы до утра подождать, – предложил Зямка. – Мои дверь пасут, возьмем в подъезде тепленьким.

Это было бы разумнее всего. Но перед глазами еще стояли рыжие кудри Марго и фотография мертвого лица.

– Он может сначала Розку на разведку послать. Пошли.

Дверь квартиры на третьем этаже оказалась обыкновенной, без укреплений и даже без обивки. Взяв у одного из «быков» автомат, Король нажал на кнопку звонка. И держал ее до тех пор, пока сонный голос Графа не спросил из-за двери:

– Какого черта? Кто?

Король сдернул автомат с предохранителя. И пустил очередь по низу двери: по ногам.

– Давайте!

Через четыре секунды дверь полетела с петель, а на пятой темную комнату наполнили пронзительные крики. Кто-то нашел выключатель, вспыхнул свет, и Король увидел Розу. Она стояла на коленях посреди развороченной кровати и вопила:

– Сволочь, гад, гаджо проклятый, со кэрэса? [43] Чтоб тебя менты пристрелили, как собаку бешеную! Чтоб твои дети передохли! Чтоб твою мать чума взяла! Чтоб тебе твоя девка с крокодилом изменила, чтоб твой… почернел и отвалился!!!

Графа в комнате не было. Черным квадратом зияло распахнутое окно. На подоконник вскочил Зямка.

– Ни-и хрена себе, – воскликнул он, взглянув вниз. И, прежде чем Король успел его удержать, прыгнул. «Быки», не теряя времени, громили квартиру: с минуты на минуту соседи могли вызвать милицию. Трещал паркет, переворачивалась мебель, летели перья из подушек. Король стоял у стены, прикрыв глаза и жалея, что не взял с собой сигареты. Он уже понимал, что товара здесь нет. А Роза голосила без умолку, лишь изредка набирая воздуха для новой порции проклятий.

– В окно выброшу, – задумчиво пообещал ей Король.

– Паразит! Дерьмо собачье! – мотая растрепанной головой, она замолотила кулаками по постели. – Все равно его не достанешь! Сдохнешь, кровью умоешься, а не достанешь! Подошвы его вы все не стоите! – в лицо Короля полетела единственная уцелевшая подушка. Он поймал ее, положил на подоконник и бросил Розе ее одежду.

– Брысь отсюда. Сейчас менты приедут. Еще раз увижу – пришью.

Разгромленную квартиру покинули молча, быстро. Расселись по машинам. Из подворотни появился сердитый Лягушонок с расцарапанным лицом.

– Слинял, холера. У него тут, в проулке, тачка стояла, успел. Только зря из-за него в колючки с третьего этажа навернулся. Эх, знать бы, что он в окно сиганет… Целая рота бы ловила!

– Ладно, что уж… Поехали.

Над городом начинало светать. Блеклые лучи полосами легли на асфальт, обозначив на стеклах «девятки» высохшие дождевые разводы. Королю хотелось спать. Он уже начал подремывать, когда вдруг услышал, как в кармане куртки запищал сотовый телефон. С минуту Король ждал, надеясь, что аппарат заткнется сам, но назойливое пищание не смолкало. Шевелиться было лень.

– Чижик… Достань, поговори.

– Щас. – Зямка неловко полез свободной от руля рукой в его карман. – Да где ж он там, зараза… Слушаю.

И тут машину тряхнуло, занесло и выбросило на встречную полосу. Король, чуть не выбивший головой лобовое стекло, едва успел перехватить брошенный Зямкой руль и достать до педали. Пронзительно завизжали тормоза, загудели машины вокруг, проезжавший рядом «Москвич» чудом не врезался в дорожный столб, и шоссе огласилось яростным матом водителя. Король наконец остановил «девятку» и дико уставился на Зямку. А тот сжимал обеими руками телефон и орал во всю мочь:

– Да, слушаю! Да, я! Маргарита Спиридоновна!!! Вы где?!!

Марго очнулась от бьющих в лицо солнечных лучей. Некоторое время лежала не двигаясь, мучительно соображая: жива или нет? Затем попробовала пошевелиться. Боль пронзила низ живота, и хриплый стон вырвался сам собой. Поднять взбухшие веки удалось не сразу.

Грязные стены комнаты дрожали и расплывались перед глазами. Занавесок не было, яркий свет нестерпимо резал глаза, но, лишь приложив достаточно усилий, Марго удалось отвернуться от него. Произведя в уме несложный подсчет, она убедилась: сегодня третий день, как она здесь.

Цыган было четверо. Они насиловали ее по очереди, залезали каждый день, как кобели на шавку – спокойно, со скукой, лениво переругиваясь. Сначала она пыталась вырываться, кричала, дралась. Потом поняла – бесполезно, только получишь лишний удар в лицо или грудь. Кажется, на ней не осталось ни одного живого места. Морщась, Марго ощупала лицо, провела языком по зубам и с изумлением убедилась, что все они целы. Еще она помнила, что ей отрезали волосы. Потом зачем-то сфотографировали. А может, это был просто солнечный блик на стекле – теперь уже не вспомнить… Но цыгане не убили ее – и Марго понимала, что это связано с Королем. Может быть, ее хотят использовать как приманку? Может, уже сейчас, в эту минуту они что-то требуют от Володьки в обмен на ее жизнь? Может, он уже успел согласиться? А может, его… Марго вздрогнула. С усилием подняла голову, прислушалась.

Цыгане были в сборе: за стеной слышался звон стаканов, смех, голоса. Говорили по-цыгански, и лишь изредка в непонятной для Марго речи проскальзывали русские слова. Внезапно произнесенное «Король» снова бросило ее в дрожь. С трудом усевшись, Марго попыталась собраться с мыслями. Надо было срочно что-то придумывать. Еще день-два такого курорта – и она попросту отдаст концы. Но что делать? Что?

Можно взять табуретку, пристроиться за дверью и первого же, кто войдет, по рогам. А потом прыгнуть в окно, плевать, что второй этаж, – и бежать во все ноги. До шоссе совсем близко – пока хватятся, пока кинутся догонять… План показался удачным, и Марго, держась за стену, бодро начала подниматься на ноги. Живот тут же скрутило болью, шепотом матерясь, Марго ухватилась за подоконник.

Дряхлые деревянные створки окна едва держались; Марго без усилия распахнула их. Внизу, у ограды, стояла серая «БМВ», на которой ее привезли сюда. Вдали сквозь заросли олив просвечивала серая полоса шоссе. Рядом с окном по растрескавшейся стене вился дикий виноград. Высунувшись как можно дальше, Марго подергала его. Кажется, крепко…

За стеной затрещал телефонный звонок, и Марго, испугавшись, отскочила от окна. Кто-то из цыган, прикрикнув на остальных, снял трубку. Через минуту разговор, состоящий всего из нескольких отрывистых фраз, был закончен. За дверью послышались приближающиеся шаги. Не раздумывая, Марго упала на пол и постаралась принять ту же позу, в которой очнулась. Скрипнула дверь. Кто-то вошел и остановился рядом с ней.

– Здравствуй, красавица. Хочешь меня?

Только бы не шевельнуться, не вздохнуть… Притвориться, что так и не пришла в себя – может, хоть еще на час оставят в покое… Марго задержала дыхание. Цыган, помедлив, снова окликнул ее. Не дождавшись ответа, поддел Марго ботинком под бок, перевернул. От боли она вздрогнула, и на спине выступил холодный пот: заметил?.. К счастью, на лицо упала уцелевшая прядь волос.

– Э, ты что? Умерла, что ли?

Стало темно: цыган наклонился. Зажмурившись, Марго отчаянно молилась: «Господи, пронеси… Помоги, господи, миленький, хоть раз в жизни, чтоб ты сдох, помоги… Господи, завяжу с блядством, ни одного клиента больше, брошу бардак, в монашки уйду – помоги…»

Господи купился и помог. По векам снова ударил белый свет, хлопнула дверь: цыган вышел из комнаты. За стеной послышались встревоженные голоса. Цыгане явно решали, как быть. Сейчас войдут все вместе, начнут трясти, увидят, что она жива… Марго колотило, как в лихорадке, пот градом бежал по спине. В двери со скрежетом повернулся замок, и она, сдавленно вскрикнув, уткнулась лицом в доски пола. Но никто не вошел, и через минуту Марго поняла: ее просто заперли. По лестнице простучали торопливые шаги. Под окном заворчал двигатель. И – тишина.

Забыв о боли, Марго вскочила на ноги, кинулась к двери, задергала ручку. Но замок был отличным, и вскоре Марго убедилась, что борьба с ним бессмысленна. Тогда она бросилась к подоконнику. Серой «БМВ» внизу уже не было. Цыгане сбежали, заперев ее в пустом доме. Что ж… Свернуть шею, падая со второго этажа, все-таки лучше, чем умереть от голода. Марго села на подоконник, перебросила через него одну ногу, другую. Ухватилась за упругую, толстую, как веревка, плеть винограда и, закрыв глаза, скользнула вниз.

От нестерпимой боли прервалось дыхание. В какой-то момент Марго чуть было не разжала рук – будь что будет, сил нет терпеть такое… Но в ту минуту, когда она уже была готова упасть, ноги коснулись сухой, теплой земли. Спустилась! Откуда только взялись силы? Не взглянув наверх, Марго помчалась к дороге. Вскоре она стояла босиком на раскаленном от жары шоссе.

Вдали показалась машина. Махать руками было больно, и Марго, недолго думая, выбежала прямо под колеса. Раздался визг тормозов, водитель, ругаясь, выскочил на дорогу, но, увидев Марго, испуганно осекся. Она мельком успела подумать: хорошо, что здесь Греция, а не Россия. Там хоть полдня голосуй в таком виде – никто не тормознет…

– Пожалуйста, быстрее! В город! – хрипло попросила она по-гречески, чувствуя, что сознание снова уходит. Темноглазый парень едва успел подхватить ее.

Марго пришла в себя от подсунутого под нос нашатыря. Краем глаза увидела свое лицо в боковом зеркале. Боже праведный… Синяки, сплошные синяки и ссадины, и кровь в углах рта… А грудь? А живот? Сообразив, что рядом с ней мужчина, Марго попыталась кое-как запахнуться остатками юбки. Но движения причиняли боль, и в конце концов она со стоном откинулась на спинку сиденья. Черноглазый парень смотрел на нее с ужасом.

– В полицию? – только и спросил он.

– В отель «Афродита». Там деньги, я заплачу…

– Вам лучше не разговаривать.

Он был прав. Закрыв глаза, Марго попыталась расслабиться. Этого делать не стоило: парень тут же начал действовать по своему усмотрению. Едва въехав в Афины, он свернул с главной улицы в какой-то переулок.

– «Афродита» дальше! – всполошилась Марго.

– Я знаю. Здесь больница.

Несколько минут Марго слезно молила его не валять дурака и поскорее отвезти ее в отель. Но водитель лишь вертел курчавой головой и хмурился: «Я знаю, что делаю». Эта фраза неожиданно напомнила ей Короля. Марго ударила кулаком в лобовое стекло и завопила в голос:

– У меня самолет! Я в Москву улетаю! Вези, сволочь, в отель! – она осеклась, сообразив, что кричит по-русски. Прежде чем она сумела найти подходящий оборот на греческом, парень замедлил ход у белого здания больницы.

Как только машина остановилась, Марго выскочила на улицу. Бросилась было бежать, но водитель тут же догнал ее, схватил за плечи и повернул к себе:

– Послушайте… Послушайте, можно договориться… – Он смотрел в упор блестящими, как маслины, глазами. – Вам срочно надо лететь? Вас ждут? Вы впутались в плохую историю?

– Да-а-а!!! – заорала Марго так, что из соседней машины выглянула испуганная медсестра. – Срочно! Пустишь ты меня, босяк, или нет?!

– Послушайте, сделаем так… – на секунду парень задумался. – Так… Вы сейчас идете в больницу, а я звоню в аэропорт и заказываю вам билет в Москву. Потом мы едем в ваш отель, если хотите. Я отвезу вас на самолет. Меня зовут Никос Аргириди. Пожалуйста! Вам нельзя сейчас быть одной! Я прошу вас! Пожалуйста!

Он еще просил!.. Марго устало прислонилась к дверце машины. Даже спорить с этим идиотом ей было трудно: последние силы оставили ее. Никос догадался об этом и подхватил женщину на руки. Марго оставалось лишь положить голову ему на плечо и отключиться.

В больнице вокруг нее засуетились люди. Марго бога благодарила за то, что в свое время не поленилась выучить греческий и поэтому сейчас вполне связно смогла объяснить столпившимся вокруг нее, что, если они вызовут полицию, она тут же выбросится в окно и убежит. Ее успокоили: «Как будет угодно». Откудо-то сразу появились бинты, пластырь, обезболивающее. Увидев шприц, Марго снова заволновалась:

«Только чтобы не заснуть! У меня самолет…»

«Это новокаин, не беспокойтесь».

Никос в самом деле управился очень быстро и ждал ее в холле больницы. После всех процедур Марго чувствовала себя вполне прилично. Поэтому сумела спуститься в машину без его помощи, хотя парень и твердил, что его это ничуть не затруднит. Через десять минут они были в отеле «Афродита», где Марго наспех переоделась и покидала в сумку самое необходимое, а через час уже вбегали в здание аэропорта.

Никос проводил Марго до самой будки таможни. Марго попыталась сунуть ему сотню долларов, но он торжественным жестом отверг бумажку:

– Не стоит. Лучше берегите себя.

– На фиг теперь… – с горечью спросила Марго по-русски. Но Никос понял и ободряюще махнул рукой.

– Вы такая красавица! Это, – он побоялся дотронуться до ее лица и просто поднес к нему руку, – скоро пройдет, в больнице мне так сказали… Просто будьте осторожнее. В Москве у вас друг?

Она машинально кивнула. Никос усмехнулся – с неожиданным презрением.

– Передайте ему от меня, что он – дерьмо. Отпускать вас одну…

– Передам. – Марго трудно было поцеловать его разбитыми губами, но она все же сделала это. И, не оглядываясь, пошла к паспортному контролю. Еще предстояло убедить пограничников, что она и красотка на фотографии паспорта – одно и то же лицо.

– Так что дерьмо ты, душа моя, – закончила Марго. Крыть было нечем, и Король молчал. Они сидели в полупустом ресторане аэропорта Внуково, куда Зямка понесся, как истребитель, сразу же после телефонного звонка. Марго ждала их в темном углу, сидя за столиком и отгородившись газетой. Король был готов к самому худшему – и все же не сразу узнал свою женщину в странном существе, нацепившем на себя солнечные очки в пол-лица, огромный китайский платок и пляжную, украшенную незабудками шляпу, из-под которой беспорядочно выбивались рыжие вихры. В первые секунды Владимир даже не знал, что сказать, и стоял дурак дураком, глядя в ее темные очки, за которыми не было видно глаз. Спас Лягушонок: мальчишка подпрыгнул на месте, грянул на весь ресторан «ура» и полез к Марго целоваться. Сейчас Зямка сидел поодаль, тянул из банки пиво и с отсутствующим видом изучал зад толстой негритянки, выбирающей сигареты у киоска. Можно было подумать, что он ничего не слышит и не видит.

– Обчекрыжили, как овцу, – хрипло сообщила Марго, стягивая странное сооружение с головы. – На Олега Попова стала похожа. Ну и ладно… все равно бы сама ни в жисть не подстриглась. Как думаешь, мне модельная укладка пойдет?

Король смотрел на подружку и не мог понять: как она еще умудряется шутить? Вся в бинтах и пластыре, морщится от каждого слова, на разбитых губах запеклась кровь. Бедняжка уже два раза роняла сигарету – а туда же… Чувство неловкости не пропадало. Да, слава богу, что жива. Да, правильно сделала, что прилетела… но куда прикажете ее теперь девать? В Спиридоньевский, где матрасы с подушками валяются на полу? К Монаху? Или к Белке, на пол в ванной?

Марго, казалось, угадала его мысли. Надела шляпу и указала незажженной сигаретой на черное табло расписания.

– Через два часа самолет в Одессу, – сказала будничным тоном. – Полечу-ка я отсюда.

– Не налеталась? – с нарочитым равнодушием спросил Король.

– А что мне здесь делать? – поинтересовалась она. – У тебя дела… не до меня сейчас. Я просто узнать хотела – живой ты или нет. Больше ничего.

– Позвонить могла бы, если так, – пожал он плечами.

– Я и позвонила – забыл? – усмехнулась Марго. – Вас сюда никто не звал, между прочим. Чего примчались-то?

– Это Зямка. Он меня в последнее время не спрашивает. – Король отчетливо понимал, что отпускать ее в Одессу нельзя. Но этот обмен колкостями, который был сейчас совершенно не к месту, начал его раздражать. Разве мало ему того, что делается? Мало Ганки, Таракана, Гришки Голубя? Болит плечо, хочется спать, что делать – неизвестно… Изволь еще возиться с бабой!

– Ладно, лети. Будешь на месте – звони.

– На самолет хотя бы посадишь?

– Посажу, – глядя в сторону, пообещал Король. Но неожиданно взвился Зямка, про которого он совсем забыл.

– А вот хрена лысого! Король! Я, конечно, извиняюсь! – малый воинственным жестом сдвинул бейсболку на затылок. – Только никто в Одессу не полетит! Маргарита Спиридоновна, я вас умоляю! У меня четыре хаты есть, выбирайте. Девок вышвырну, охрану дам! Король, ее же там возьмут сразу! Так дела не делают!

– Ты меня еще поучи, – холодно процедил Владимир, и Зямка, спохватившись, умолк. На них уже оборачивались от стойки бара. Нужно было что-то решать.

– Ладно. Правда, мать, лучше тебе остаться. Мало ли что…

– Ну, как знаешь, – без особого восторга согласилась Марго.

Зямка продолжал нахально действовать по собственному плану и, никого не спрашивая, погнал «девятку» на Новослободскую, в частную больницу, где работала его очередная подружка. По мнению Марго, это было совершенно излишним после осмотра в афинской клинике. Но Лягушонок патриотически заявил: «Что греку нормально, то русскому – смерть» и потребовал полного медицинского обследования. На Короля он при этом старался не смотреть.

В Спиридоньевский приехали уже под вечер, когда весь дом был залит рыжим закатным светом. Возле подъезда было тихо, посторонних машин не наблюдалось. Однако для порядка Зямка все же запустил внутрь своих «мальчиков». Когда они вернулись, важно кивнул:

– Можно заносить.

«Заносить» себя Марго не дала и отважно поднялась на третий этаж сама, не пожелав даже опереться на руку Короля. Владимир намеревался еще сказать пару слов Лягушонку – с глазу на глаз, но Зямка смылся, не дожидаясь неприятностей: только бейсболка метнулась вниз по лестнице. У подъезда остались бдить четверо «быков».

Стоя посреди комнаты, Марго изучала обстановку. Король следил за ней от дверей, одновременно пытаясь вспомнить – не слишком ли загажено все на кухне и в ванной. Вчера он даже не потрудился заглянуть туда. В комнате тоже было не лучше – валики свернутых тюфяков у стены, веревка, протянутая к батарее, болтающиеся на ней пестрые тряпки. У окна – раскатанный матрас и смятая подушка, с которых он сорвался среди ночи.

– Даже кровати нет? – недоумевающе осмотрелась Марго. Подошла к иконам в углу, заглянула за них и вытащила из-за Богородицы сверток твердых, потемневших бинтов.

– Это что такое?

– Цыгане… – начал было он и умолк. Марго подошла к Владимиру с бинтами в руках:

– Тебя что – подбили?

– Есть малость.

– Не покажешь?

Король замотал головой.

Разговор был нелепым, как у глухонемых. Присев на матрас у стены, Король следил за тем, как Марго исследует холодильник («Частик»… «Сайра»… «Сгущенка»… Этим ты здесь харчился?!»), как заходит в ванную и тут же вылетает оттуда («Не тараканы, а лошади! Хоть бы дуста налил!»), как роется в шкафу («Хоть что-нибудь чистое есть?»). К изумлению Короля, на Белкиных полках обнаружились какие-то простыни и наволочки, и Марго занялась сменой белья.

Потом она ушла в прихожую – звонить Петросу в Афины. Она говорила долго, но Король не мог ничего понять: беседа шла по-гречески. Судя по интонации, Марго оправдывалась. Почему-то именно это было особенно неприятно Королю.

– Что ты ему говорила? – небрежно поинтересовался он, когда Марго вернулась.

– Как положено – дела, работа, срочно вызвали… Врала, как кобыла сивая. – Вздохнув, Марго попыталась сесть рядом с ним. Получилось неловко, она охнула от боли. Король встал, положил ей за спину подушку, еще одну подсунул под руку.

– Знаешь что… – Марго закрыла глаза. – Наверно, я все-таки к нему поеду. Что скажешь?

Он, в общем-то, ждал этого. И все же не сразу нашелся что ответить.

– С чего бы это… вдруг?

– Вдруг? Два года уже… – Обхватив руками колени, Марго смотрела в окно. Король разглядывал трещину на обоях, молчал. За окном снова начался дождь, глухо забарабанил по листьям тополей.

– Ты, конечно, извини, что я к тебе принеслась. В голову ударило – решила, что тебя… Ты ведь мне не звонил? – она спросила полуутвердительно, и Короля задела эта уверенность. Тем более что она была права.

– Звонил в отель один раз. Тебя не было.

– Ладно арапа править… Зямка звонил два раза – это было. Ты на него не рычи завтра. – Марго вдруг хмыкнула. – Если б не мальчик – сейчас бы в Одессу-маму финдибобером летела… Ну, кто ты после этого?

– Лезет не в свои дела… – пробурчал Король. – По-моему, он на тебя запал.

– Свихнулся? Я ему в бабушки гожусь. Ты хоть помнишь, сколько мне лет?

– Н-ну… Тридцать есть?

– Если бы… – вздохнула Марго. – Тридцать два. Я тебя на три года моложе – забыл?

Король не ответил. В комнате стало совсем темно. Вставать и зажигать лампу не хотелось.

– Если разрешишь – я здесь еще побуду. Пока эта каша с цыганами не кончится. Когда буду знать, что с тобой все в порядке, – тогда полечу. Идет?

– Замуж выйдешь за него? – зачем-то уточнил Король.

– Он по-другому не хочет. – Марго на минуту задумалась. Фыркнула. – Маргарита Ставропуло – кошмар… Канделаки все-таки лучше было.

– Ничего, тоже прилично. – Король старался, чтобы голос звучал ровно. – Зря только тянула столько времени.

– Да, – хрипло cогласилась она. – Ну – договорились, значит.

– Договорились. – Владимир встал и пошел на кухню.

Там тоже было темно. Король сел на подоконник, прислонился лбом к холодному стеклу. Из открытой форточки тянуло сквозняком, клочья отставших обоев мерно шевелились под его порывами. На плите стояла сковородка. Сам не зная зачем, Король снял крышку, уставился на белые кругляшки картошки. Откуда она здесь взялась? За батарею была заткнута пачка сигарет «Прима» – он такие никогда не курил. Кто-то был, может быть, Белка… Чужой дом, чужая квартира. Тараканы в ванной, подушки на полу. Марго в соседней комнате. В этих черных очках, которые она так и не дала снять. Что же эти сволочи сделали с ее лицом? Она даже не плачет. Никогда не плакала. Если, конечно, не считать того раза… Король закрыл глаза, вспоминая зал суда, зареванную рыжую девчонку в старушечьем платке: «Володька, Володенька… Да куда же ж ты от мине-е-е…» Он неловко закрыл сковородку и вышел из кухни.

Марго сидела в той же позе, в какой Король оставил ее. Обхватив колени руками, глядела в окно. Он сел рядом на матрас – она не повернула головы.

– Мать, прости меня.