Уж замуж невтерпеж Степнова Ольга
Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в галстук – куда дотянулась. Он покраснел как школьник на первом свидании и взял меня за руку кирзовой, некабинетной рукой.
– Меня никто никогда не целовал в галстук.
Дома стоял резкий запах гари. Даже не гари, а жженой электропроводки.
– Ма, – выглянул из своей комнаты Васька, – я сейчас все объясню!
Спать он, кажется, не ложился.
– Пожарные уже приезжали? – еле ворочая языком, спросила я. – Милиция, скорая, МЧС?
– Нет, ма. Ветеринары!
– Не к Иве, надеюсь?
– Нет, ма, – Васька заискивающе захихикал. – Я все объясню.
– Ну, объясни, – я расстегнула босоножки, и не в силах встать, села на пол.
– Ма, ты че? Пьяная?
– Объясни, объясни! Мне очень интересно знать, почему в моем доме снова воняет паленым, а в дом приезжают не пожарные, а ветеринары. Объясни.
– Пришел Ванька.
– Ну, это само собой.
– Понимаешь, ма, ему на Новый год подарили хомяка.
– Понимаю.
– Хомяк убежал. Маленький такой хомяк, особая порода – не больше мышонка.
– Угу, – я с трудом разодрала слипающиеся веки. В сущности, мне было глубоко наплевать, почему дома воняет гарью, и зачем приезжали ветеринары. Все в жизни ...фигня. Кроме пчел.
– Хомяк убежал, и Ванькин кот начал на него охоту.
– Угу.
– Тогда Ванька принес кота ко мне, пока они не поймают хомяка и не посадят его в клетку.
– Угу.
– Кот оказался невоспитанный, ма!
– Угу.
– Сначала он вел себя хорошо, а потом ... пописал в телевизор. Телевизор был включен.
– А если вдуматься, то и пчелы ... фигня!
– Ты чего, ма?!
– Что с котом?
– Я позвонил Ваньке, он прибежал, мы вызвали ветеринаров на дом. А почему ты не спрашиваешь, что с телевизором?
– Что с телевизором?
– Телевизор сгорел, ма. Кот умер.
Я засмеялась.
– Ты чего, ма? – Васька искренне за меня испугался.
– Я одного не могу понять, как вы в новогоднюю ночь умудрились найти и вызвать трезвых ветеринаров?
– А кто сказал, что они были трезвые, ма?! Поэтому кот и умер. Вот собака бы никогда не пописала в телевизор!
Вечером меня разбудил колокольчик. Я обнаружила, что лежу на своей кровати, в дорогом брючном костюме, с невиданной красоты перстнями на пальцах и с умопомрачительным браслетом на запястье. Колокольчик продолжал трезвонить, я посмотрела на часы – восемь часов. Флюра ушла, Ива хочет есть. Минуту я боролась с провалом в памяти, вспоминая, откуда у меня такие дорогие вещи. Вспомнив, я подскочила в кровати.
Балашов не позвонил.
Я усердно повторяла ему на прощанье все свои телефоны – домашний, рабочий, снова домашний, и еще один рабочий. Когда я повторила их в шестой или седьмой раз, он самодовольно фыркнул и сказал, что у него отличная память.
– Особенно на отчества, – съязвила я.
Он не понял юмора и серьезно кивнул. По-моему, он уже думал о чем-то другом. О новом производстве.
И вот уже восемь вечера, а он не позвонил. Или я проспала? Я выскочила в коридор.
– Мне никто не звонил?!! – заорала я.
В ответ я услышала только звон колокольчика, ставшего уже истерическим. Наверное, Васька спит, Флюра ушла, а Ива очень хочет есть.
Я открыла дверь ее комнаты.
– Мне никто не звонил?
– Да кто же будет тебе звонить в двадцать утра первого января? – раздраженно спросила Ива, рассматривая пальцы своей левой ноги. Ногти на них были накрашены бордовым лаком.
– Ты хочешь есть? – спросила я.
– Я? С чего ты взяла? Я худею.
– Слава богу.
– Что – слава богу?!
– Что мне никто не звонил.
Ива с подозрением посмотрела на меня. Заметив мой костюм, она округлила глаза.
– Лорка, он тебе большой! Отдай мне.
– Какая тебе разница, в чем лежать под одеялом?
Ива насупилась.
– Я позвонила тебе, Лорка, чтобы сообщить, что у меня начал шевелиться большой палец правой ноги, – официальным тоном заявила она.
– Здорово. Почему ты тогда накрасила левую? Как у Ильфа и Петрова – «больной вымыл ногу, придя к врачу, он обнаружил, что вымыл не ту ногу»?
– Лорка! – заорала Ива. – Ты теперь всегда будешь таким хамлом? Я вызвала педикюршу на дом! Вот! – она высунула из-под одеяла вторую ногу. Ногти на ней тоже были бордовые. – Завела себе этого борова крутого, значит, все можно?!! Подожди, я скоро начну ходить! И, между прочим, я переписываюсь с канадским фермером, а он тоже не бедный!
У меня отвисла челюсть и я спросила совсем не то, о чем хотела спросить:
– И где ты его взяла, лежа в постели?
– В Службе знакомств, разумеется!
– А где ты берешь деньги? На педикюршу, на Службу знакомств?
Ива фыркнула.
– Теперь все работают в кредит! Мы же теперь не стеснены в средствах?! – Она кивнула на мои руки, имея в виду Кирины бриллианты. – Только ветеринары берут наличными и сразу. Всю свою пенсию я выложила за вызов ветеринаров, – продолжила она.
– Так много? – вяло удивилась я.
– Да. Понадобилось много гипса.
– Гипса?
– Ну да, мы сказали, что у кота электротравма. Они услышали слово «травма», но не услышали «электро». Наложили гипс. Много гипса, даже на морду. Если кот и был еще жив, то задохнулся.
– Ужас!
– Да. Ужас. Никогда не пользуйся ничьими услугами в Новый год. Тариф двойной, а результат плачевный.
– Что тебе принести на ужин?
– Я худею.
Я кивнула, вышла из комнаты, но вернулась.
– Откуда ты знаешь, что я была у Балашова?
– Господи, да об этом весь город знает! С самого утра местные телеканалы показывают экстренные выпуски новостей! Трезвонят о страшных убийствах в его доме! Мне позвонила Ирина Тимофеевна, Людка со второго этажа, Мария Петровна из соседнего дома, и даже Зинка-дворничиха. Все говорят, что видели по телевизору, как ты в обнимку с Балашовым ходишь хозяйкой по его дому! Ты его звонка ждешь? Мы разве не переедем к нему? Его женушку надолго засадят?! У него девочка? Сколько лет? Она уживется с Васькой?
Я вышла и закрыла собой дверь.
– Лорка, не забудь, нам нужен новый телевизор! А то я все новости теперь узнаю по телефону!
Он не позвонил ни второго, ни третьего. Были выходные, я безвылазно просидела дома, практически не вылезая из кровати, и прилично доплатив Флюре Фегматовне, чтобы она поплотнее пообщалась с Ивой в эти дни.
Четвертого Васька крикнул:
– Ма, тебя к телефону!
Я понеслась, чуть не разбив по дороге торшер, который покачал укоризненно своим стеклянным абажуром, но устоял.
– Слушаю! – заорала я в трубку.
– Ну, Лорка, ты даешь! – услышала я голос своей крутой подружки Нэльки. – Я видела тебя по ящику! Ты была там?!! Ужас! Приезжай! Расскажи!!!
– Не могу, заболела.
– Хочешь, займу тебе штуку баксов на собаку? У меня, конечно, шило с деньгами, но ради тебя...
– Готовь баксы. Приеду.
У истории должен быть счастливый финал. Мечты должны сбываться. Хотя бы Васькины.
Пятого я вышла на работу. Я безбожно проспала, разбудил меня звонок в дверь. Мне под расписку вручили повестку, в которой говорилось, что завтра я должна явиться на допрос к следователю в качестве свидетеля по делу тройного убийства в доме Балашова Я.А.
На кухне маялся небритый Вадик. Он рассматривал полку, на которой стояли банки со специями.
– Разве ты не работаешь? – поинтересовалась я, разглядывая его осунувшуюся физиономию. – Ты же устроился! Сторожем! На склад!
– Понимаешь, Лорик, – замямлил он, распространяя отвратный перегар, – это пафосная работа!
– Сторож?!!
– Ну да. Там нужно знание складского учета.
– Сторожу?
– Эх, Лорик! Сейчас даже уборщице нужна высшая математика! Пафосные люди! Пафосный склад! Мизерные деньги!
– Да, времена бандитов и лоботрясов проходят.
– Что, Лорик?
В агентстве на меня все как-то странно смотрели. Даже Ирина. Даже рыбы в аквариуме.
– Привет, Киселева! – весело поздоровалась со мной Деля. Она была свежа, бодра, подтянута, и смотрела на мир поверх новой серебристой оправы.
Я нырнула в свой кабинет. Пальмы в нем не было, зеркало исчезло, зато появились два новых рабочих стола. Прибежал Толик, швырнул мне на стол пачку бумаг, деловито сказал:
– Посмотри, Киселева, это сценарий презентации кампании, торгующей оргтехникой.
Я взяла бумаги и поинтересовалась:
– Мне нужно изображать на сцене копир?
– Что ты, – всерьез успокоил Толик, скользнув взглядом по Кириным бриллиантам, – всего лишь разнести шампанское гостям в костюме официантки.
Я усмехнулась. Моим привилегиям в агентстве пришел конец. Интересно, почему? Что растрезвонили местные новости? Что Балашов нищий? Что он уехал из страны? Или, что быстро и счастливо женился?
Я уронила голову на сценарий и залила его слезами. Слава богу, что мой телевизор сгорел!
Зря я разрыдалась, потому что как только я раскисла, в кабинет ввалились Сорокина и Жанна. У них был вид женщин, получивших от праздников все, чего они хотели – немного помятый, но очень довольный.
– Привет, – проблеяла Жанна. – Мы снова вместе?
Сорокина ничего не сказала. Усевшись за стол, она уставилась на мои кольца. Я подтянула ноги в драных сапогах поглубже под стул.
– Черт, – пробормотала я, протирая зареванные глаза, – аллергия замучила на ... олигархов.
Девицы выпучили на меня глаза, став похожими словно двойняшки.
Я взяла телефонную трубку и набрала номер Зои Артуровны.
– Зоя Артуровна, это Лора. Я беру того щенка, все-таки беру! Штука баксов – не деньги за такую собаку! Скажите, куда мне подъехать вечером?
– Лорочка, – расстроено протянула Зоя, и я поняла, что ничего хорошего она мне не скажет. – Лорочка, очень жаль, но вы опоздали! Вчера вечером продали последнего щеночка!
– Может, девочки еще остались? – прошептала я. – Девочки всегда остаются.
– Нет, – убитым голосом сказала Зоя. – Последнюю девочку вчера и забрали. Лорочка, а хотите тойчика, он очень мало кушает, мастиф – собака для очень состоятельных...
Я бросила трубку, на мокрый сценарий хлынули новые слезы. Жанна с Сорокиной синхронно опустили глаза, сделав вид, что читают свои экземпляры сценария.
Днем в коридоре мне повстречался плавный Андрон.
– Киселева, – с кислой миной сказал он, – верните костюм в гримерную. И босоножки.
Я с ужасом вспомнила, что жуткие перья с бубенчиками я оставила в Кириной спальне.
– Андрон Александрович, – взяв себя в руки, ответила я, – вы же в общих чертах знаете, что произошло. Не думаете же вы, что я всю ночь пробегала в бубенцах?! Костюм остался в спальне у Балашова. Спальня опечатана...
Вскользь глянув на мои кольца, Андрон кивнул и, не дослушав, пошел в свой кабинет, женственно виляя бедрами. По-моему, он точно не знает, как ему себя со мной вести. Пальму распорядился вынести, девок подселил, на совещание начальников отделов вряд ли теперь позовет, и внеурочный конвертик с деньгами мне больше не подсунут в бухгалтерии. Но откровенно хамить он мне не рискует. Хотя, чувствуется, очень хочет.
Я не в фаворе. Интересно, что наболтали в местных новостях? Жаль, что у меня сгорел телевизор. Навстречу мне прошел любвеобильный начальник отдела связи со СМИ, он заговорщицки подмигнул мне. Кажется, он не против поближе пообщаться с бывшей любовницей «самого Балашова».
Когда я зашла в буфет перекусить, все замолчали. Даже кассирша, забыв, что выбивает чек, замерла, приоткрыв плохо накрашенный рот. Мне начинало это надоедать. Решив поставить всех в неудобное положение, я раскланялась, словно вышла на сцену. Все отвернулись, попрятали глаза, кассирша вспомнила про чек, а я, как говорит Эля, « почувствовала себя полной дурочкой».
Заполнив поднос, я увидела Делю за самым дальним столиком. Из всех окружавших меня в агентстве людей, Деля казалась мне самой вменяемой и самой... порядочной, если, конечно, еще существует такой критерий оценки людей. Я направилась к ней. Деля меня не сразу заметила, она зачем-то нагнулась под стол, а когда разогнулась, то руки и блузка ее были ... в крови. От ужаса я открыла рот, но Деля быстро сказала:
– Не ори, Киселева, я не убита, и не ранена, я разлила томатный сок. – Она поставила на стол неустойчивый пластиковый стаканчик. – Неужели тебя можно еще чем-то напугать? – добавила она, улыбнувшись. Я сказала: «Еще как можно!» и обессилено рухнула на стул, громыхнув подносом.
– Ты, наверное, хотела что-то спросить? – зашептала Деля, разглядывая меня поверх стильных очочков. – Я побегу в туалет, отмоюсь, а ты пока пообедай. Потом ко мне в кабинет загляни на кофеек, почирикаем.
Я кивнула.
Я кивнула и стала жевать безвкусную котлету. Деля умчалась, как торпеда, ловко перебирая точеными ногами на огромных каблуках. Только настоящая женщина может так носиться на шпильках, высотой ... с указку.
К Деле я попала только к вечеру. Весь день я носилась с подносами на презентации в унизительном кружевном передничке величиной с носовой платок. На подносах красовались фужеры с шампанским и шоколадные конфеты. Любители любой халявы – журналисты, опустошали подносы так стремительно, что я не успевала далеко отойти от кухни-подсобки, поэтому я не очень устала. Сорокиной и Жанне достались более почетные роли, они бегали по залу с микрофонами, услужливо подсовывая их тем, кто хотел задать представителям кампании вопросы. Да, я не в фаворе. Хоть и в бриллиантах. Балашов не позвонил мне ни на домашний, ни на работу. Впрочем, с чего я взяла, что он должен мне позвонить? С деньгами или без – он человек другого масштаба, он мне не по зубам.
Вечером, Деля, сидя за рабочим столом, пилила безупречные ногти.
– Деля, – сказала я, усаживаясь напротив, – скажи, отчего я впала в немилость, ты все всегда знаешь, а я ничего не понимаю!
– Не понимаешь? – Деля уставилась на меня. Зачем она носит очки, если постоянно смотрит поверх оправы?
Деля встала и включила кофеварку.
– Ты не понимаешь?
– Абсолютно. В мой телевизор пописал чужой кот. Он сгорел.
– Кот? – ужаснулась Деля.
– Телевизор. Кот задохнулся.
Деля недоуменно на меня посмотрела.
– У тебя была трудная новогодняя ночь, – сочувственно сказала она.
– Да уж, – промямлила я. – Я так понимаю, мне из агентства лучше уволиться?
– Ой, да перестань! – замахала Деля руками. – Ну, подумаешь, у Андрона большой балашовский заказ обломился! Не помрет он без него. Попсихует и забудет.
– А он обломился?
– Ну да, – Деля приподняла удивленно брови. – Балашов-то твой – банкрот! Об этом все новости с утра до вечера твердят! А... ну да, у тебя же кот пописал... хотя, при чем здесь кот, ты же с Балашовым ... того... или он тебя не держит в курсе?..
– Не держит, – вздохнула я.
– А, ну так это понятно, мужики не любят кричать о своих неудачах. Но тут уж шила не утаишь...
– Шила не утаишь, особенно если шило с деньгами.
У Дели во взгляде опять смешались недоумение и сочувствие.
– Знаете, Лора, – вздохнула она, – главное, не раскисайте! Женская доля такая: сегодня – Золушка, завтра – принцесса, утром – королева, вечером – прислуга. Я четыре раза была замужем, побывала, как говориться, и снизу и сверху, и сверху и снизу. Главное – не раскисать.
– А сейчас вы ... где?
– На дне, – она победно закинула ногу на ногу.
Я посмотрела на нее и решила, что теперь даже мусор буду выносить на шпильках. Куплю себе очочки, стану сильнее краситься и смотреть на мир поверх красивой оправы, потому что зрение-то нормальное! И тогда никому не удастся меня обидеть.
– Так что держись, и не обращай ни на кого внимания. Андрон распсиховался – это неудивительно. Такой заказ, на который он рассчитывал, на дороге не валяется, за такого заказчика конкуренты горло перегрызут. Он уже довольно потирал ручки, а тут выясняется, что платить за все – некому! Три дня подряд все местные телеканалы только и твердят – Балашов переписал все, что имел, на любовничка своей жены! Тот порешил кучу народа в его доме, отыскивая договор, по которому вступал в права, и в результате был застрелен смелым парнем, изображавшем Деда Мороза! Ну, ты сама все знаешь...!
– Знаю, – у меня почему-то совсем не было сил ворочать языком, – я не знала только, что там сообщают местные каналы, у меня кот... Не думала, что они совсем уж все раскопали.
– Что ты! – Деля взмахнула руками. – «7-й канал» даже показал момент убийства этого любовничка, когда он душил Балашова! Ужас! Просили нервных не смотреть! Только, конечно, все смотрели! У меня соседка – очень впечатлительная особа, так она не в телевизор глядела, а в отражение в полированном шкафу, и все равно потом отпивалась... корвалолом. И как ты все это пережила?!
– А что там с Балашовым... они не сказали? – промямлила я, из последних сил выговаривая эти невыносимо трудные слова.
– С Балашовым? – Деля сняла очочки и посмотрела на меня красивыми, умными глазами много повидавшей женщины. – С Балашовым? А ты не знаешь?
– У меня кот пописал...
– Ну да, ... и при чем здесь кот? Уж не знаю как там на самом деле, но «7-й канал» сказал, что Балашов жив, здоров, полон сил и планов. Он собирается строить новую жизнь и новый бизнес. У него хорошая репутация, никаких претензий по налогам, ему с удовольствием дадут кредиты банки и партнеры...
– А-а-а, – протянула я, почувствовав, что внутри пусто, вокруг пусто, и в целом мире пусто.
– А-а, понятно. Спасибо, Деля.
Я встала и пошла к дверям, еле переставляя ноги в старых сапогах. Я поняла вдруг, что пустота хуже усталости. Усталость – это эмоция, краска, ощущение, а пустота – это мрак. Почти смерть. Хуже смерти.
– Лор, – окликнула Деля.
– А?
– А почему кот задохнулся, пописав в телевизор? Что – был пожар?
– Кот?
– Да, тот, чужой.
– А! Нет, просто на него наложили чересчур много гипса.
– Гипса?
– Да.
Деля потерла виски руками.
– Слушай, Ирина все же хочет уволиться. Давай, по совместительству ее место занимай. Утром с пылесосом пройтись, рыбок покормить, по пальмочкам тряпкой помахать. А деньги хорошие. Наверное, тебе нелишние.
Я кивнула. Потом пожала плечами. Наверное, нелишние.
– Я подумаю, – сказала за меня серая мышь непонятно какого возраста, в стоптанных, изъеденных солью сапогах, но почему-то в очень дорогих украшениях.
– Я подумаю.
В фитнес-клуб, на занятия, я опоздала на пятнадцать минут.
Люба мрачно посмотрела на меня со своего велотренажера, и я решила, что если услышу сейчас «Киселева, опять опоздала!», то молча развернусь и больше сюда никогда не приду. Даже за еще невыплаченными деньгами. Я буду мыть пальмы, кормить рыбок, пылесосить ковролин, и может, заведу роман с Синей бородой – большим специалистом по связям...
Но Люба ничего не сказала. Она напряженно пошарила по мне цепкими глазами, тормознула на камнях, ловящих яркий свет зала, и ускорилась, налегая на педали. По-моему, она не знает, как ей себя со мной вести. Хамить она мне не рискует, хотя, чувствуется, ей очень хочется. А может, она промолчала лишь потому, что на тренировку в этот послепраздничный день пришла только Зоя Артуровна.
– Лорочка, – простонала Зоя, стоя на электронных весах, – я прибавила килограмм! Это катастрофа!
– Ничего удивительного, – на одной ноте пробубнила я. – Праздники, застолье. Возраст.
– Возраст?! – со слезами в голосе воскликнула Зоя.
– А что вы хотите? Женщине в пятьдесят неприлично быть хрупкой как девочка.
– Мне сорок, – побледнев, прошептала Зоя.
– Значит, у вас еще все впереди, – сказала за меня поселившаяся внутри злая серая мышь.
– Что... все...?! – еле слышно прошелестела Зоя Артуровна.
Сорок пять минут она у меня протягала штангу. С нее сошло сто потов, но весы показали столько, что домой она улетела, как на крыльях.
В лифт я зашла вместе с бабой Зиной. На ней было старое, потертое пальтецо. Смотрела она на меня как-то странно, искоса. Кажется, ей хотелось мне нахамить, но она не знала точно – можно ли.
– Что? – усмехнулась я. – Не прикупили себе новое пальтишко? Старое вполне отстиралось! Надо же! Деньги, наверное, в старый вонючий чулок – и под подушку?!..
Баба Зина вжалась в исписанную, заплеванную стенку лифта. В глазах у нее промелькнул искренний испуг, хотя я считала, что такие как она ничего не боятся, кроме войны. Такие как она, донашивают старые тряпки, сушат сухари, копят деньги под подушкой и злобствуют на тех, кто этого не делает. Таких как она хоронят за государственный счет, а потом, за диванами у них находят огромные суммы наличных в самых разных деньгах, иногда уже вышедших из употребления.
– Что?! – оскалилась во мне мерзкая мышь. – Угадала?
Лифт остановился, бабку вынесло наружу, она закрестилась то слева-направо, то справа-налево, потому что всю жизнь была членом партии и не знала, как это делать.
Дома не царил разгром, и не воняло гарью. Полы были чисто вымыты, обувь аккуратно расставлена, а на тумбочке, где стоял телефон, вместо привычного бардака, я увидела идеальный порядок.
– Что случилось? – спросила я у Васьки, который высунулся из своей комнаты.
– Ничего, – жалобно сказал Васька, и я поняла, что он ждал, что я приеду домой с самой лучшей в мире собакой.
– Я стал сам дополнительно заниматься английским! – он помахал у меня перед носом ярким учебником.
– Молодец, – без энтузиазма сказала я. – Это нужно в первую очередь тебе самому, – вылезла вновь на свет серая мышь. – Не нужно ждать от жизни подарков!
Васька сошел с лица и скрылся за дверью.
– Мне никто не звонил? – спросила я дверь.
Она промолчала.
Ива и Флюра сидели с лицами синего цвета. Мне понадобилась ровно минута, чтобы сообразить, что это косметическая маска.