Ошибка Марии Стюарт Джордж Маргарет
– На чем же еще ему скакать, как не на том, к чему привык мальчишка? – это замечание сопровождалось громким смехом.
– Везде, где угодно, и так часто, как ему угодно!
– Пока королева довольна, скачка будет продолжаться!
Зрители покатывались со смеху.
– Смотрите, вон она! Шлюха!
Начальник стражи поднял голову и увидел Марию, машущую Босуэллу из окна башни. Граф повернулся в седле и молодцевато отсалютовал ей, а потом откинул голову и хрипло рассмеялся.
«Значит, вот как она спит, – подумал начальник стражи. – И отказывается принять письмо от королевы Англии, пока оказывает знаки внимания своему любовнику».
Босуэлл проехал мимо него, могучий и величественный, возвышающийся над толпой. Аркебузиры образовали вокруг своего господина живую изгородь, ощетинившуюся оружием.
Тепло апрельского дня не проникало за холодные каменные стены Тулбота, где Босуэллу предстояло защищать себя. На скамьях сидели пятнадцать судей во главе с графом Аргайлом и секретарем Белленденом, который записывал ход слушаний и следил за процедурами. Присутствовали все члены Высшего суда Шотландии, за тремя видными исключениями: сама королева, лорд Джеймс Стюарт и граф Леннокс.
Граф прислал двух представителей, Кроуфорда и Каннингема. Каннингем зачитал письмо от Леннокса, где говорилось, что «его милость не может присутствовать на суде из-за слишком позднего уведомления и опасения за свою жизнь, так как ему было отказано в сопровождении, которое он считает необходимым для своей безопасности. Поэтому он просит отложить суд на сорок дней или же на такое время, которое может понадобиться для поиска достаточных доказательств его обвинения против убийц, которых он требует заключить под стражу до подготовки к суду и оглашения справедливого приговора».
Босуэлл презрительно рассмеялся.
– Сначала он требует суда и настаивает, чтобы слушание состоялось до заседания парламента. Теперь он оправдывается за свое отсутствие и требует, чтобы неназванных «убийц» заперли под замок, пока он не соизволит найти «доказательства». Разве суд когда-либо сталкивался со столь нелепыми требованиями? – произнес он под общий смех собравшихся. – А может быть, подозреваемых в любом преступлении следует заключать в тюрьму по прихоти одного человека, пока ему не взбредет в голову поискать доказательства? Право же, джентльмены, это графа Леннокса нужно посадить под замок за слабоумие!
Он медленно повернулся, глядя на ряды людей, смотревших на него. Их разноцветные плащи яркими пятнами выделялись на темно-коричневых деревянных скамьях.
– Но тем не менее, хотя графа здесь нет и никто не может выдвинуть против меня официальных обвинений, я буду рад ответить на любые ваши вопросы. Прежде всего я хочу быть оправданным от любых подозрений.
С десяти утра до семи вечера собравшиеся обсуждали «чудовищное преступление», но, судя по всему, никто не мог дать окончательного ответа. Личность убийцы, причина преступления, количество участников и даже цель заговора – все оставалось неизвестным. Показания Босуэлла не внесли ясности. В конце концов уставший и проголодавшийся граф Аргайл предложил завершить заседание.
– Вы оправданы, – объявил он. – Обвинение не было выдвинуто, и никаких улик против вас не обнаружено. Вы свободны.
– Благодарю вас за терпение, милорды и друзья, – сказал Босуэлл. – Я знаю, что вы проголодались. Поэтому предлагаю присоединиться ко мне и быть моими гостями на ужине в таверне Эйнсли, как только вы соберете вещи. Слава Богу!
Он широким жестом поблагодарил присутствующих и перебросил плащ через плечо.
Таверна была большой, с несколькими смежными помещениями. В дальнем зале поставили длинный стол на козлах, за которым расположилась компания, которую привел лорд Босуэлл. Сам Эйнсли, владелец таверны, был рад услужить могущественному графу, который сейчас казался хозяином города. Босуэлл вошел с таким видом, словно ему предстояло приятно провести время в обществе друзей по какому-то незначительному поводу.
– Я хочу, чтобы вы утолили жажду самыми лучшими винами, – сказал он. – Тем, кто предпочитает эль, я готов предложить сколько угодно этого чудесного напитка. А после обеда пусть принесут виски. – Увидев выражение лица Эйнсли, он добавил: – Цена не имеет значения. Что касается еды, подайте лучшую баранину и говядину и принесите белый хлеб.
Он покивал входящим гостям:
– Располагайтесь, друзья мои.
С некоторой опаской они начали рассаживаться по местам, пока Эйнсли и его помощники зажигали свечи в середине стола. Постепенно стали видны лица всех, кто находился рядом с Босуэллом. Мортон, с жесткими блестящими глазами, сидел рядом с ним, а Аргайл расположился с другой стороны. Остальные – миловидный граф Хантли, серьезный Сетон, Кассилис, Сазерленд, Родс, Гленкерн, Кейтнесс, Бойд, Синклер, Сэмпилл, Олифант, Огилви, Росс, Харрис, Юм – выжидающе смотрели на него. Другие, сидевшие в дальнем конце стола, беспокойно переглядывались.
– Не унывайте, друзья, – сказал Босуэлл и встал. – Сегодня мы развеяли гнусный призрак лжи и подозрений. Я благодарю вас за то, что вы очистили имя Джеймса Хепберна, который никогда не предавал корону и не восставал против нее, чтобы я и мои наследники могли гордиться собой.
Он поднял свой кубок:
– Пейте, прошу вас. Пейте за справедливость! Пейте за честь и мужество!
Босуэлл опустился на свое место. У него подкашивались ноги от усталости. Бессонная ночь и война нервов в ожидании суда сказались на нем. Он чувствовал, что готов рухнуть в любой момент, но заставил себя собраться с силами. Еще многое оставалось сделать.
Когда принесли мясо и хлеб, он стал жадно поглощать еду. Он с трудом удерживался от того, чтобы отложить нож и рвать мясо зубами. Остальные, сперва неохотно, стали присоединяться к нему, и он слышал лязг ножей на оловянных тарелках. Каждый ел со своим собственным кинжалом. Потом он увидел, как Эйнсли приносит новые бутылки вина, фляги эля и уносит пустые. Хорошо. Сегодня они должны напиться.
Бутылки менялись все быстрее, и за столом поднялся оживленный шум. Некоторые даже смеялись. Люди расслабились, положили кинжалы на тарелки, оперлись на стены с полными желудками и лениво потягивали вино.
– Все кончилось хорошо, – заметил Хантли, который редко высказывал свое мнение. – Будем надеяться, теперь призраки упокоятся в гробах.
– Да, – согласился Мортон и запил кусок хлеба основательным глотком вина. – Шотландия полна призраков, и пусть они составят компанию друг другу. Теперь Риччио и король снова могут играть в теннис. Ха! Ха!
– Господи, упокой их души, – Босуэлл надеялся, что он выглядит достаточно благочестиво. Потом он кивнул Эйнсли. Слуги принесли восемь керамических бутылок горского виски из поместья Гордонов.
– Теперь давайте отведаем лучшего шотландского виски, – произнес Босуэлл. Он кивнул своему шурину Хантли, который зарделся от гордости.
Пробки были вынуты, и бутылки пошли по кругу. Дымчато-янтарная жидкость обжигала горло и ударяла прямо в голову.
Босуэлл не пробовал виски, хотя он поднимал свой бокал и делал вид, что пьет. К вину он тоже не прикасался. Он ждал.
Через полчаса, когда все были изрядно пьяны и радостно улыбались ему, он встал.
– Джентльмены, друзья и соратники, – негромко произнес он. – Я хочу заручиться вашей поддержкой. Я знаю, что за рубежом есть много невежественных глупцов, которые не понимают Шотландию, не пробовали нашего виски и не ели нашего хлеба. Они насмехаются над нами и считают, что мы не способны на правосудие и нормальное самоуправление. Они будут сомневаться в сегодняшнем судебном заседании и захотят бросить тень на каждого из нас. Ради того, чтобы избежать этого и защитить нас всех, я прошу подписать этот документ.
Босуэлл развернул лист бумаги. Он кропотливо работал над этим документом с раннего утра и поставил на успех дела больше, чем ему когда-либо приходилось до сих пор.
– Позвольте мне огласить его.
«Мы, нижеподписавшиеся, согласны в том, что доблестный и благородный лорд Джеймс, граф Босуэлл, подвергшийся не только клевете и оговору с помощью плакатов и других вещей, распространяемых его недоброжелателями и личными врагами, представляющими его участником злодейского убийства короля, покойного мужа Ее Величества, но и обвиненный графом Ленноксом в вышеупомянутом убийстве перед лицом Ее Величества, был подробно допрошен благородными лордами и другими дворянами высокой репутации, признан невиновным в вышеупомянутом чудовищном преступлении и полностью оправдан.
Поэтому каждый из нас обязуется своей честью, верой и мощью, что в том случае, если кто-либо будет и далее настаивать на клеветнических обвинениях и называть вышеупомянутого графа Босуэлла участником злодейского убийства после его законного оправдания, мы сами, наши родичи, друзья, слуги и все остальные выступим в его защиту и поддержку против любого, кто посмеет указать на его неверность, двуличие или неверность короне».
Люди закивали. Следует ли уже сейчас пустить документ по кругу, чтобы они поставили свои подписи? Свет был достаточно тусклым, а они уже так напились, что могли не обратить внимания на вторую, гораздо более важную и поразительную часть. Нет, все-таки нет. Если они не будут знать, что подписали, его усилия пропадут впустую. Кроме того, он построил свою репутацию на честности и прямоте.
– Благодарю вас, – сказал Босуэлл. – У этого документа есть и другая часть, затрагивающая то, о чем мы все думаем в эти печальные дни. Королева лишилась мужа во цвете лет и имеет лишь одного наследника. Иностранцы снова попытаются захватить власть над нашей землей в силу этого прискорбного обстоятельства.
После этого оставалось лишь читать дальше.
– «Далее, мы учитываем и принимаем во внимание, что в настоящее время Ее Величество королева лишилась мужа, и из-за ее одинокого состояния благополучие нашего королевства может находиться под угрозой. Но в какое-то время Ее Величество может склониться к заключению брака. Поэтому, если, с учетом верной и преданной службы вышеупомянутого графа Босуэлла, других его достоинств и поведения, Ее Величество проявит склонность (отдавая предпочтение ее собственным подданным перед всеми иностранными претендентами) взять в мужья вышеупомянутого графа Босуэлла, каждый из нижеподписавшихся дает согласие на заключение оного брачного союза в такое время, которое Ее величество сочтет удобным и подходящим в соответствии с нашими законами».
Люди за столом начали двигаться и перешептываться. Босуэлл слышал сердитые и тревожные возгласы, доносившиеся со всех сторон. В то же время лязг оружия двухсот солдат, которых он расставил вокруг таверны, явственно доносился снаружи. Он замолчал, чтобы каждый смог безошибочно опознать эти звуки и понять, что они означают. Люди притихли: многие имели затравленный вид, но были и недовольные лица. Босуэлл откашлялся и продолжал тихим, спокойным голосом:
– «Но если кто-либо, прямо или косвенно, открыто или под любым предлогом выступит против вышеупомянутого брачного союза или попытается воспрепятствовать оному, мы будем считать таких смутьянов общими врагами и недоброжелателями и встанем на защиту совместной цели. Залогом тому будет наша жизнь и наше имущество. Все мы ответим перед Богом, перед нашей честью и верностью, если не сдержим данное обязательство. В таком случае мы утратим свое честное имя и будем считаться предателями и изменниками, что каждый из нас готов засвидетельствовать собственноручно».
В дальнем конце стола наметилось быстрое движение: кто-то пытался ускользнуть.
– Вернитесь! – приказал Босуэлл таким властным тоном, что остальные забеспокоились еще больше. Он не собирался говорить так резко, это случилось само собой.
– Милорд, – сказал Хантли с потрясенным видом. Ему придется хорошо заплатить за развод с его сестрой. – Как вы могли публично унизить меня?
Люди отодвигали скамьи и начинали вставать.
– Вы не можете уйти, – сказал Босуэлл. Солдаты снаружи шумно маршировали, как он им приказал раньше. – Я должен настаивать на том, чтобы вы сначала подписали документ.
Дело оборачивалось не лучшим образом, но как он мог поступить иначе?
Он подтолкнул документ Мортону и протянул ему перо. Тот наклонил голову со спутанными волосами и нацарапал свое имя. А потом молча передал перо и бумагу Сэмпиллу.
Босуэлл стоял во главе стола и напряженно наблюдал за происходящим. Внезапно до него дошло, что они могут разорвать документ. Люди, ждавшие своей очереди, пронзали его взглядами, а солдатские сапоги грохотали по мостовой.
Ему показалось, что прошло не менее пяти часов, прежде чем документ, заляпанный подписями, вернулся к нему. Он посмотрел на бумагу, чтобы убедиться, что они ничего не изменили и не вычеркнули и поставили свои настоящие имена, а не «Джонни Армстронг», «Уильям Уоллес» или «Иуда».
– Благодарю вас, мои друзья и союзники, – тихо сказал он. – Теперь вы можете идти. Пожалуйста, будьте осторожны на улице.
Несомненно, некоторые из них так напились, что могли упасть и свернуть шею. Однако они быстро трезвели, когда понимали, что происходит.
Это было ошибкой. Он не должен был так поступать. Теперь все эти люди стали его врагами, чувствовали себя униженными его грубостью и демонстрацией силы.
Но дело было сделано. Босуэлл сложил документ и направился к выходу из опустевшего зала. К тому времени, когда он вышел из таверны, все приглашенные уже разошлись. К утру весть распространится по Эдинбургу, послезавтра разойдется по всей Шотландии, а на пятый день станет известна в Англии. Ему придется действовать быстро. Он отпустил солдат, пообещав им дополнительную плату за ночное дежурство.
Дополнительная плата для солдат, стоимость обеда и напитков, отступные для Хантли – план обошелся очень дорого. Но если все пойдет как надо, то деньги будут потрачены с толком.
«Ты должен тратить деньги, чтобы делать деньги», – когда-то учил Босуэлла старый епископ, его алчный дядюшка.
Ночь была спокойной и теплой. Само ее дружелюбие заставило Босуэлла замедлить шаг на обратном пути в Холируд. «Задержись немного, – как будто говорил воздух. – Не торопись, подыши мною. Позволь мне наполнить тебя». Он так и поступил, медленно поворачиваясь из стороны в сторону и не обращая внимания на длинную мантию, волочившуюся по камням мостовой.
Небо было ясным, и луна сияла так ярко, что он даже мог видеть маленькие кудрявые облака, проплывавшие в черной глубине. Все вокруг убеждало в том, что жизнь хороша.
Босуэлл вздохнул и остановился. Внизу, у подножия длинного склона, стоял дворец, серебристо-голубой в лунном свете. «А в башне даже есть принцесса, – подумал он. – Теперь, когда дракон Дарнли убит, она ждет своего спасителя». Он так громко рассмеялся, что редкие прохожие оборачивались и смотрели на него.
Босуэлл направился в королевские апартаменты через уже знакомые залы, лестницы и повороты. Мария ждала его в самой дальней комнате. Когда она встала и направилась к нему, ему на мгновение показалось, что это лишь сказка о тоскующей принцессе – возможно, даже о Цирцее, превращавшей своих любовников в животных и губившей их. Постыдная сцена в таверне ярко всплыла в его памяти. До чего он дошел?
Потом она оказалась рядом, ее светлое лицо и темные волосы приблизились к нему, и сладостное дыхание коснулось его кожи.
– У тебя все хорошо? – прошептала она.
При звуке этих слов, исполненных тайной надежды, он забыл о людях в таверне и об их ненависти к нему.
Суд. Она имеет в виду суд.
– Да, меня оправдали, – он тоже ответил шепотом, хотя не знал почему.
Она медленно поцеловала его. Позволил себе насладиться этим поцелуем немного дольше, чем обычно, но не стал продолжать, ему было довольно просто обнимать ее.
– Граф Леннокс так и не появился, – сказал он, оторвавшись от нее. – Он хотел, чтобы меня задержали под стражей до тех пор, пока он не соберет улики. Я настоял на судебном слушании. Поскольку никто не смог предъявить обвинение против меня или предоставить доказательства, в конце концов меня объявили невиновным и оправдали.
Ее мягкие губы прикоснулись к его шее, но он отступил и покачал головой.
– Уже почти полночь. Неужели суд продолжался так долго?
– Нет. Самое важное произошло потом, – он достал документ и передал ей.
Она отнесла бумагу к маленькому столу, где горела свеча, и подняла ее ближе к огню.
– Осторожно, не сожги его! – встревоженно произнес Босуэлл. Он не для того заплатил столь высокую цену, чтобы все усилия вдруг пошли прахом.
Мария стала читать документ, щурясь в полумраке и наклоняясь так, что ее локоны падали на бумагу. Она нетерпеливо отводила их в сторону. Наконец она повернулась к нему.
– Невероятно! – сказала она. – Как ты осмелился? – по ее тону он не мог понять, восхитилась ли она или пришла в ужас.
– По правде говоря, не знаю, – признался он. – Это нужно было сделать. Но теперь все закончилось.
– Нет, не закончилось, – возразила она. – Если бы все закончилось на этом! А твой шурин подписал договор?
– Не по своей воле. И он расскажет обо всем моей жене, – чувство стыда снова охватило его, когда он представил, как Джин выслушивает новости от своего брата. – Никто не хотел подписывать. Я накачал их виски и угрожал им, расставив солдат вокруг таверны. Я не хотел, чтобы все случилось именно так. Надеялся, что они будут более сговорчивыми.
Мария рассмеялась.
– Иногда ты кажешься таким невинным! – сказала она. – Пока ты находился в суде, пришло письмо от королевы Елизаветы, выдержанное в более или менее угрожающих тонах. Она ставит под сомнение мою честь.
Мария передала письмо Босуэллу. Он устало прочитал самую важную часть.
«Мадам, ради любви Господа, проявите такую искренность и благоразумие в этом вопросе, который так близко касается вас, чтобы весь мир поверил в вашу невиновность в столь ужасном преступлении. Ибо в противном случае появится веская причина лишить вас титула принцессы и навлечь на вас презрение черни. Если же вам суждена такая участь, то я скорее пожелаю вам почетную смерть, чем жизнь без чести».
Мария забрала письмо.
– Даже сейчас нам угрожает опасность, – продолжала она. – Появилось нечто более неприятное, чем письмо от Елизаветы, – она протянула ему большой конверт кремового цвета. – Это от моего посла во Франции.
«Увы, мадам, сейчас в Европе нет темы, которую обсуждали бы чаще, чем особа Вашего Величества и нынешнее состояние вашего королевства, которое большей частью толкуют в самом зловещем смысле. Боюсь, что это лишь начало, первый акт трагедии, и все идет от плохого к худшему. Я поблагодарил посла Испании от вашего лица за предупреждение, которое он вам дал, хотя оно пришло слишком поздно. Еще он хотел, чтобы я напомнил Вашему Величеству, что, по сообщению из того же источника, против вас замышляется некое злодеяние, которого вам следует опасаться в ближайшее время. Пишу об этом с огромным сожалением, так как не имею возможности узнать подробности от его господина».
Босуэлл пробежал письмо глазами.
– Что бы это ни было, речь идет о тех, кто оставил ложные улики и нанял людей, расхаживавших по улице и выкрикивавших мое имя. Они же расклеивали плакаты и выпускали на волю ночного глашатая.
– Значит, это группа людей, а не один человек?
– Я единственный, кто действует в одиночку. Все остальные предпочитают сбиваться в стаю, – Босуэлл понимал, что это звучит как хвастовство, но это было правдой и очередным свидетельством грозившей ему опасности. Казалось, что в Шотландии ни один человек, который отправляется в путь в одиночку, никогда не достигает цели.
– Черт побери! – он бросил письмо, упавшее на послание от Елизаветы. – Мы окружены опасными врагами. Но мы должны быть сильнее, чем они.
Он выглядел усталым и (хотя устыдился бы, если бы узнал об этом) немного испуганным. Марии хотелось защитить его, сделать все возможное, чтобы избавить его от грядущих испытаний и опасностей. Но в то же время она хотела лежать в его объятиях, несмотря на то что это было самой большой опасностью для него.
– Идем ко мне в постель, – внезапно сказала она. – Это приказ.
С непроницаемым видом – что он испытывал: облегчение или недоверие? – Босуэлл послушно кивнул.
– Сними одежду, и побыстрее, – велела она. – Всю одежду.
Он снова подчинился и предстал перед ней обнаженным. Она не стала стоять и смотреть на него, но увлекла его в постель, где быстро разделась и накрылась одеялом.
– Я не уверен, что могу заниматься любовью по приказу, – пробормотал он.
– А я вполне уверена, что можешь, – возразила она, прикасаясь к нему. – Я знаю, это нам нужно для того, чтобы быть сильными перед тем, что нас ожидает.
– Ты превращаешь это в священнодействие, – сказал он.
– Для меня так и есть, – ответила она.
– Мария, – сказал он позднее, держа ее в объятиях. – Ты веришь мне?
– Всем сердцем, – сонно прошептала она, целуя его шею.
– Тогда ты должна довериться мне, и я добьюсь того, чего мы оба хотим, но на свой манер. Что бы я ни делал, не спрашивай меня и ни на секунду не теряй веру в меня.
– Говорю же, я всем сердцем верю тебе.
XXIX
Мария медленно шла во главе процессии после закрытия очередного заседания парламента. Перед ней торжественным шагом выступали граф Аргайл, несущий корону, Босуэлл со скипетром и Хантли с государственным мечом. Она замечала враждебные взгляды людей по обе стороны улицы. Раньше она никогда не испытывала этого – она привыкла видеть только восхищение в глазах обычных горожан, своих подданных. Только Нокс иногда бросал на нее такие взгляды, и было страшно увидеть его лицо, умноженное тысячекратно. Она улыбалась в надежде вызвать ответные улыбки. Некоторые действительно улыбались, и одна женщина воскликнула: «Боже, благослови вас, если вы действительно не виновны в смерти короля!» От этого восклицания ее обдало холодом.
Если вы не виновны в смерти короля. «Как они могут думать иначе? Они так быстро обратились против меня без каких-либо доказательств?» Она поежилась.
Прямая спина Босуэлла, идущего впереди, успокаивала ее. Но он был один, а их так много.
Они уже называли заседание парламента «очищением Босуэлла», но там не произошло ничего подобного. Он подтвердил свой пост вице-адмирала и капитана пограничной стражи и получил полную власть над замком Данбар в знак признания его «великих и многочисленных заслуг». Но другие тоже получили награды: Хантли, Мортон и лорд Джеймс были официально восстановлены в своих титулах и владениях. Все старые изменники получили прощение. Казалось, все начинается снова – по крайней мере, на бумаге.
Босуэлл не раскрывал своих планов. Мария не видела его с тех пор, как он пришел к ней после суда.
Возможность покинуть Эдинбург была облегчением для нее. Она собиралась отправиться в Стирлинг, повидаться со своим сыном и посмотреть, как Эрскин с женой растят его. Оставили ли они образ Девы Марии над его колыбелью или убрали и заменили библейским текстом? «Ох, Мария, – подумала она. – Ты устала и плохо думаешь обо всех, кто тебя окружает. Усталость притупляет твою разборчивость и бросает тень даже на лучших людей. Тебе нужно вдохнуть свежий воздух Стирлинга и обнять твоего ребенка».
Казалось, маленький Джеймс заразился ее дурными предчувствиями: он хныкал и извивался, когда она взяла его на руки. Он стал тяжелым. По словам леди Эрскин, он уже утроил свой первоначальный вес и перерос одежду, приехавшую вместе с ним.
– Но он вырастет высоким и никогда не растолстеет, – сказала она.
Джеймс стал хлопать ладошками по лицу Марии. Она немного отвернула голову, но он продолжал свое занятие. Это ранило ее чувства, хотя она понимала, что ничего дурного не происходит.
– Какие игрушки ему особенно нравятся? – спросила Мария, повернув голову в другую сторону.
– У него есть набор шкатулок, которые входят одна в другую, – ответила леди Эрскин. – Ему нравится складывать их. А плотник Питер сделал ему коробку с отверстиями разной формы и маленькие фигурки, которые подходят к отверстиям: кружки, квадраты и звезды. Он выглядит очень серьезным, когда ставит их на место.
Джеймс дернул ее за волосы.
– Ему нравится играть на свежем воздухе? Сегодня погожий день: не захочет ли он посмотреть на лебедей в нижнем пруду? – Мария передала ребенка леди Эрскин.
– Он никогда не видел их, – ответила женщина. – Давайте отнесем его туда.
Лорд Эрскин неожиданно вошел в комнату. Его вытянутое лицо расплылось в улыбке.
– Такой красивый принц, – сказал он. – Растить его – великая честь для нас.
Джеймс загукал и протянул пухлую ручку к Эрскину, отчего у Марии сжалось сердце. «Сын мой, – подумала она, – я уже стала чужой для тебя».
Они вышли во двор, насквозь продуваемый свежим апрельским ветром. Водянистый запах тающего снега ударил ей в ноздри, и она внезапно вспомнила апрель два года назад, когда Дарнли лежал больной в Стирлинге, а ее переполняла любовь к нему и решимость защищать его от лордов и Елизаветы…
Они спустились по длинной пологой тропе к дворцовым угодьям, где бродили белые фазаны, а лебеди, вернувшиеся из птичника, где их держали зимой, скользили по глади декоративных прудов. Лорд Эрскин нес Джеймса, и младенец лепетал и смеялся, прыгая у него на руках. Наконец лорд опустил его на мягкую молодую траву, и тот пополз, забавно покачивая голубым чепчиком.
– Ваше Величество, у вас усталый вид, – серьезно произнес Эрскин. – Надеюсь, я могу говорить с вами как друг, а не только как ваш подданный? Мы очень давно знаем друг друга, и я видел вас в разное время – даже через час после рождения принца.
– Я устала, – призналась она. – Но надеюсь скоро отдохнуть, если такая роскошь дозволена монарху.
Эрскин участливо смотрел на нее.
– Последние два года были такими трудными, что иногда кажется, как будто это часть божественного замысла, – сказал он.
Едва ли.
– Нокс далеко, – с улыбкой сказала она. – Пожалуйста, обойдемся без подобных рассуждений, – ей предстояло коснуться щекотливой темы. – Я довольна, что принца воспитывают в протестантской вере. Незнание веры своих подданных было бы огромным недостатком для него.
– Тогда почему вы не изучаете ее? – прямо спросил Эрскин.
– Те, кто хотел научить меня, оказались слишком мстительными, – ответила она. – Нокс, с его обвинениями и проклятиями, не способствовал этому.
– Очень жаль, – признал Эрскин. – Ведь он настоящий шотландец и, несомненно, слышал пословицу «На мед слетается больше пчел, чем на уксус». Он провозглашает сладость Евангелия, но делает ее кислой.
Мария улыбнулась:
– Не имеет значения. Ох, посмотрите, принц пытается встать!
Леди Эрскин взяла маленького Джеймса за руки и дала ему пройти несколько шагов.
– Он выпрямляется и ходит, если у него есть опора, – сказала она. – В следующий раз, когда вы увидите его, он будет нормально ходить.
– В следующий раз, когда вы увидите его, он будет настоящим юным принцем, – пообещал Эрскин.
Обратный путь обещал Марии и ее спутникам приятную поездку по сельской местности. Весна уже вступила в свои права, и когда Мария, Мелвилл, Хантли и Мейтленд медленно ехали по разбитой дороге мимо лугов и лесов, она чувствовала, как у нее поднимается настроение. Ветерок, потеплевший после вчерашнего дня, теперь убаюкивал путников, и со всех сторон раздавался птичий гам: щебет, чириканье, посвисты и звонкие трели. Бойкие движения птиц, прыгавших и перепархивавших с ветки на ветку, отвлекали ее внимание.
– Птицы радуются, – сказала она, повернувшись к Мейтленду. – Они похожи на маленьких детей, отпущенных с урока.
Мейтленд бледно улыбнулся.
– Да, Ваше Величество, – безрадостно отозвался он.
«Бедная Фламина! – подумала Мария. – Он женат только четыре месяца и уже безразличен к весне. Возможно, он действительно слишком стар для нее».
Хантли ехал следом за Мейтлендом с тем же мрачным лицом. Обычно Хантли улыбался и излучал добродушие, что делало его приятным спутником, несмотря на невеликие умственные способности. Но сегодня он явно не имел поводов для радости.
Солнце поднялось выше, просвечивая сквозь зеленую дымку на ветвях деревьев, совершенно голых еще неделю назад. В густом лесу зелень была едва различима среди теней, но белые звездочки самых ранних цветов как будто подмигивали им. И повсюду слышался звук текущей, журчащей, капающей воды, освободившейся от оков зимы.
– Может быть, остановимся и отдохнем? – предложила Мария.
– Я не вижу подходящего места, – сказал Мейтленд. – Здесь слишком грязно.
Действительно, лошади с чавканьем месили копытами глинистую почву.
– Тогда остановимся в первом же сухом месте, – решила Мария, пытаясь поддержать жизнерадостный тон. Несмотря на беспокойство и неопределенность их положения, она наслаждалась пением птиц – малиновок, жаворонков и зябликов – и даже пронзительными криками черных дроздов и хриплым карканьем ворон. Это был роскошный хор, громче говоривший о жизни, чем любое органное сочинение, исполняемое в церкви. Ястребы безмолвно парили в огромном синем небе над головой.
Они начали подниматься, удаляясь от ручья, поблескивавшего среди усеянной камнями трясины, разбухшей от весеннего половодья. Небольшой холм, окруженный живой изгородью из кустов боярышника и эглантерии в белом цвету и покрытый яркой молодой травой, как будто поджидал их.
– Какая красота! – воскликнула Мария, когда заглянула за гребень холма и увидела цветущий луг, расстилавшийся перед ней. – Похоже на гобелен.
Мейтленд позволил себе ироничную улыбку:
– Ах, значит, теперь вы превозносите искусство! Вы называете работу мастеров такой прекрасной, как будто природа подражает им, а не наоборот.
Они спешились, и остальные члены небольшого отряда последовали их примеру. С трех сторон от холма раскинулись луга и леса, и когда Мария посмотрела в одну сторону, она заметила быстро двигавшееся белое пятно – возможно, оленя, скрытого в тени и наблюдавшего за ними, перед тем как умчаться прочь.
– Давайте прогуляемся вместе, – обратилась она к трем своим советникам, но Мейтленд и Хантли уже разошлись в стороны, и их можно вернуть только громким окриком. Лишь Мелвилл услышал ее и подчинился.
Мелвилл тоже выглядел несчастным. «Все они так несчастны под этим ласковым весенним солнцем! – подумала Мария. – Наверное, Бог должен считать своих созданий слепыми, глухими и неблагодарными». В следующий момент она увидела семью ежей, поспешившую скрыться при их приближении, и от души рассмеялась.
– Ежу не нужно быть таким робким, – сказала она. – Хотя полагаю, он не сможет защититься от дикобраза, своего более грозного родственника. Вы когда-нибудь видели дикобраза? Я собиралась сделать вышивку…
– Ваше Величество, – перебил Мелвилл. – Мне кажется… простите меня, я опять-таки выполняю свой долг – мне кажется, что у вас сейчас есть более серьезные заботы, чем вышивание дикобразов.
Он остановился и тоскливо посмотрел на нее.
– Дорогой Мелвилл, – наконец сказала она. – Мы многое испытали вместе. Значит, вы снова хотите предупредить меня? Мое поведение кого-то оскорбляет?
– Да, Ваше Величество. Дело в Босуэлле. Вы должны разойтись с ним.
«Нет, – подумала она. – Мне нужно не разойтись с ним, а выйти замуж за него».
– Но мы не состоим в браке, – вслух сказала она.
– Нет, и вы не должны стремиться к этому. Он недостоин вас. Такой выбор скомпрометирует вас. Когда он заставил лордов подписать свою злосчастную петицию, это лишь показало, в каком отчаянном положении он находится. Это выглядело смехотворно и патетично.
– Но они подписали документ.
– Только под угрозой силы. Ваше Величество… пытался ли он осуществить свое намерение? Это нечто неслыханное – получить патент на брачное предложение для королевы! Он написал «если Ее Величество проявит склонность ко мне», но Боже вас упаси даже от мыслей об этом. Вы должны быть глухи к его притязаниям, как Одиссей был глух к пению сирен. Заткните уши воском и привяжите себя к мачте, если это будет необходимо.
– Ах, Мелвилл, – сказала она. – Вы в душе всегда желали мне самого лучшего. – «Что собирается сделать Босуэлл? – думала она в то же время. – Что он может поделать в борьбе с такими противниками? Он сказал: «Верь мне», но как я могу поверить?»
Мария скакала вперед. На ее корсаже был закреплен букетик ландышей, чей нежный аромат составлял ей компанию. Настроение ее спутников как будто немного улучшилось после остановки. Возможно, они просто нуждались в отдыхе, а может быть, праздник жизни, цветущей вокруг, произвел на них такое же впечатление, как на нее.
Внезапно в кустах за изгибом дороги, где находился мост через речку Олмонд, раздался громкий треск. Навстречу выехал большой отряд – сотни вооруженных всадников.
– Что это? – воскликнула Мария, осадив лошадь. – Кто преграждает нам путь?
Солдаты. Она видела солнечные отблески на стальных шлемах. Нет, только не очередной мятеж! В тот самый момент, когда она пыталась справиться с пятившейся лошадью, сердце гулко забилось в груди, и знакомая энергия потоком нахлынула на нее. Такая же энергия приходила к ней во время преследования лорда Джеймса и бегства через кладбище вместе с Дарнли. Это ощущение стало чем-то вроде друга, на которого она могла рассчитывать в опасных ситуациях. Преисполнившись мужества, она пришпорила лошадь и галопом поскакала вперед, к повороту дороги. Там выстроилась целая армия во главе с Босуэллом.
Он восседал на коне, как деревянная статуя, огромная и неподвижная. Забрало шлема было опущено, и она не видела его глаза, осталась лишь узкая щель с закругленными углами, похожая на рот мертвеца.
– Что это? – повторила Мария. Она остановилась перед Босуэллом, новым и странным Босуэллом, чье лицо оставалось скрытым.
– Ваше Величество, в Эдинбурге опасно, – сказал он. – Я привел верных солдат из пограничной стражи, чтобы сопроводить вас в безопасное место. Мы отправимся в замок Данбар.
Он быстро протянул руку и подхватил уздечку ее лошади.
– Прошу вас, не сопротивляйтесь.
– Кто выступил против нас? – требовательно спросила она. – Мортон, Леннокс-Стюарт или сторонники Нокса?
– Сейчас трудно сказать. Все смешалось. Следуйте за мной, – он повернул ее лошадь и повел за собой в поводу. – Вы тоже, – обратился он к троим советникам.
Мария повернулась, собираясь заверить их, что все в порядке. Но Мейтленд и Хантли не выглядели встревоженными и даже удивленными, в отличие от Мелвилла. С некоторым потрясением она поняла, что снова оказалась в сетях заговора, подробности которого были ей неведомы. Они уже знали, что происходит. Именно поэтому Мейтленд не обращал внимания на весенний праздник природы: он думал о том, как развиваются события. А Хантли… происходящее не нравилось ему, и он хмурился, но тем не менее согласился на это. Боже милосердный! Значит, так Босуэлл собирался решить их проблему?
– Если там действительно началась смута, пошлите одного из ваших людей в Эдинбург, чтобы поднять тревогу, – сказала Мария.
– Как пожелаете, – ответил Босуэлл и дернул головой в сторону лорда Бортвика и его отряда. – Отправляйтесь, господа. Между тем нам самим нужно спешить.
Они приблизились к Эдинбургу, откуда по ним был выпущен залп из пушек, оказавшийся очень неточным. Обогнув город, они двинулись на восток к Данбару и морскому побережью. Внезапно цветущие луга и бурлящие весенние ручьи превратились в ничто, и Мария потеряла из виду все, кроме солдат, окружавших ее со всех сторон. Босуэлл хранил молчание, он был похож на пришельца из какой-то неведомой и ужасной страны, который обязался доставить пленников в нужное место.
Почему он не разговаривает с ней? Мария сглотнула комок в горле, когда первая волна возбуждения схлынула, оставив лишь смутные страхи и подозрения.
Солнце опускалось за ними, и люди зажгли факелы, когда проходили через небольшие лотианские селения Далкейт и Хаддингтон – родной город Нокса – и огибали стороной поместье Мейтленда. Если бы он захотел, то несомненно, мог бы спастись бегством. Но нет: он продолжал путь, что было самым очевидным доказательством его участия в заговоре.
Мария почувствовала запах моря. К полуночи они прибыли в замок Данбар. На какое-то мгновение, когда она въехала во двор и услышала крики чаек, паривших над волнами, она испытала бурную радость: это было точно так же, как в тот раз, когда Босуэлл привез ее сюда после убийства Риччио.
Но лишь на мгновение. Теперь все было иначе.
Босуэлл выехал из гущи солдат.
– У меня здесь восемьсот человек, верных моему приказу! – крикнул он. – Не пытайтесь испытывать мое терпение. Уверяю вас, они будут подчиняться мне и убьют любого, кто попытается сбежать, независимо от рода и звания.
Послышался ропот и гневные восклицания, но лишь среди небольшого эскорта, сопровождавшего Марию в дороге.
– Не пытайтесь сопротивляться, – обратилась к ним Мария. – Вы видите, что у него сотни людей, а вас меньше тридцати. Мы должны подчиниться.
Она не хотела показной отваги, которая приведет к кровопролитию. Силы были безнадежно неравными.
Босуэлл приподнялся в стременах и звонким голосом произнес:
– Шотландские лорды подписали бонд, разрешающий мне жениться на королеве и считать предателем и изменником каждого, кто попытается помешать этому!
Он помахал листом бумаги, едва различимым в красном пламени факелов.
– Но я знаю, найдутся те, кто попробует воспрепятствовать этому! Я женюсь на королеве, кто бы ни выступил против меня, и даже не буду спрашивать, согласна ли она или нет!
Наступило потрясенное молчание. Босуэлл спрыгнул с коня, подошел к Марии и заключил ее в объятия. Он прижал ее к себе так крепко, что она едва могла дышать.
Читать бесплатно другие книги:
