Мой граф Крамер Киран

Глава 14

Следующим утром Грегори проснулся раздражительным, но и, как никогда, полным сил и энергии, что удивило его, поскольку тюфяк был вполне удобным, но отнюдь не таким приятным, как мягкая пуховая перина. Но спать в одной кровати с Пиппой Грегори, разумеется, не мог. Он хотел, чтобы она как следует отдохнула, поэтому направился в гардеробную после их совершенно неожиданной, но абсолютно незабываемой постельной игры.

Его кольнула совесть. Он вчера так отчетливо видел, насколько была расстроена Пиппа, как хотела заставить его потерять самообладание. Он сделал вид, что поддается на уловку, а потом побил ее тем же оружием.

Да, она бросила несколько резких слов, которые до сих пор злят его, когда он их вспоминает, но по-джентльменски ли было подчинять ее при помощи соблазнения?

Нет, не по-джентльменски.

Теперь, когда солнце раннего утра струилось в узкие оконца над туалетным столиком, он задался вопросом, хорошо ли она спала.

В голове пронеслись сладострастные воспоминания, и тело тут же отреагировало так, как и должно было. Грегори жаждал ее плоти, был совершенно околдован тем, что Пиппа откликалась на него так страстно. Даже сейчас ему было несказанно приятно вспоминать, какой выдохшейся она была, когда он оставил ее на кровати: одна рука под головой, ноги вялые и сплетенные, стройное мальчишеское бедро направлено в полоток, а веки тяжелые от удовлетворения.

Застонав, он скатился с постели, не обращая внимания на железный штырь между ног, который напомнил ему о том, какой чертовски привлекательной он нашел свою деревенскую подружку. Оно было неудобным, это его новое увлечение ею, но, однако, существовало. Грегори придется преодолеть это неудобство, оставив ее в покое. Вряд ли она станет и дальше пытаться соблазнять его, чтобы сломить его волю и убедить исполнить ее желание, но теперь, вкусив ее естества – этот маленький кусочек рая, Грегори попался на крючок.

Будет нелегко, ох как нелегко держать руки при себе, но он должен.

Как был, совсем голый, Грегори потихоньку приоткрыл дверь в спальню и увидел, что Пиппа ушла и постель аккуратно заправлена. Помимо воли Грегори испытал разочарование, что не увидит ее рассыпанные по подушке волосы, как было этой ночью, а может, даже и кусочек увенчанной розовым соском груди.

Но как она взяла свою одежду? Парик? Очки? Ведь все это было в гардеробной. Неужели Грегори так крепко спал, что не слышал, как она на цыпочках крадется мимо тюфяка?

Он вернулся в гардеробную и увидел, что ее вещей действительно нет.

– Боже, – просипел Грегори, потирая челюсть перед зеркалом, – как неловко.

Грозному витязю из его детских грез – тому самому, который скакал на воображаемом пегом жеребце и спасал мир от страшных врагов, – совсем не понравилось то, что его можно застигнуть врасплох.

– Не из-за чего смущаться, – услышал он от двери и аж подпрыгнул от неожиданности. – Вы имеете дело с тем, кто превосходно умеет быть невидимым, как и полагается всем хорошим слугам.

Это была Пиппа, одетая его камердинером, и было вполне естественно, что такой слуга может видеть своего хозяина голым.

– Доброе утро, милорд. – Она смело взглянула на него, поблескивая стеклами очков на солнце, а парик придавал ей сходство с эльфом. – Когда я утром потихоньку вошла, вы спали как младенец.

– Правда? А как спала ты?

– Не помню, – твердо ответила она. – Я положила вашу одежду на кровать. И распорядилась насчет ванны. Первым делом надо избавиться от вчерашней дорожной грязи.

Он подбоченился.

– Ты что, и вправду считаешь, что это хорошая идея – играть роль моего камердинера?

Она пожала плечами:

– Слишком поздно отыгрывать назад. Я уже вполне привыкла видеть тебя голым. Не стесняйся, расхаживай нагишом по комнате сколько тебе угодно. Не обращай на меня внимания.

Она бросила строгий взгляд на ту часть его тела, которая стояла по стойке «смирно», и закрыла за собой дверь.

– «Не обращай на меня внимания», – передразнил он.

Дверь снова открылась, и Пиппа бросила ему шелковый халат, который надевала прошлым вечером.

– Хотя, если подумать, два лакея сейчас принесут горячую воду. Так что, возможно, ты захочешь набросить на себя это.

– О, в самом деле? Мне может понадобиться помощь, Харроу. – Он бросил ей халат назад.

– Очень хорошо. – Она подчеркнуто не обращала внимания на его раздраженный взгляд, с надлежащим подобострастием придерживая рукав халата. Грегори молча просунул в него руку и повернулся, чтобы вдеть руку в другой рукав. Наконец, вновь развернувшись лицом к Пиппе, он поднял руки на уровень плеч. Не говоря ни слова, она завязала шелковый пояс крепким мужским узлом.

– Ну вот, – сказала она, довольная делом рук своих.

– Гм, – был ответ Грегори.

Она немножко опустила очки.

– Позволено ли мне будет заметить, милорд, что ваши упражнения у Джентльмена Джексона – или куда вы там ходите, чтобы поддерживать форму, – достойны всяческих похвал. Продолжайте в том же духе. Мы же хотим, чтобы ваше тело оставалось таким же подтянутым, верно?

Он подозрительно сузил глаза, но она по-девчоночьи вздернула подбородок и вышла, не закрыв дверь.

Значит, вот такое поведение – плата ему за то, что подарил ей чистейший экстаз прошлой ночью?

Пиппа еще раз высунулась из-за двери.

– Да, и я рекомендую голубой в полоску шелковый жилет и синий сюртук. Кожаные бриджи, поскольку сегодня вы, возможно, будете ходить по улице. Ваши сапоги начищены. А один чулок у вас с дыркой. К вечеру заштопаю.

Дверь опять закрылась.

– Прекрасно, – прокричал он через дверь. – Давай штопай чулок!

– С превеликим удовольствием, – крикнула в ответ Пиппа.

Теперь он был в отвратительном настроении. Он что для нее, не больше, чем кукла, которую надо одевать? Неужели его физическая форма так мало ее волнует? Она восхищалась его телом так, как иной мог бы восхищаться прекрасной скаковой лошадью. И нисколько не смутилась, не застеснялась, когда надевала на него халат, хотя Грегори сделал так, чтобы ей был виден каждый дюйм его тела, когда повернулся к ней.

Чего она надеется добиться такой игрой в «вышколенного камердинера»?

Но он не станет раздумывать над этим ни секунды. У него есть дела поважнее, нужно продумать наметки проекта домика для собак – после того, как примет ванну и оденется, разумеется.

Грегори прошел в спальню, где Пиппа открывала дверь тем самым лакеям, которые отводили ее вчера вечером к нему в комнату. Они несли четыре ведра горячей, исходящей паром воды. Медная лохань уже стояла перед огнем.

– Мы сейчас быстренько принесем еще, – сказал один после того, как они вылили воду в лохань.

– Не нужно, – ответил Грегори. – Этой воды вполне достаточно, чтобы помыться.

– Хорошо, милорд, – хором отозвались они и поспешно ретировались, прикрыв за собой дверь.

Пиппа схватилась за ручку двери.

– Я тоже ухожу, чтобы помочь мистеру Доусону. Когда я вернусь, ты уже помоешься, и, если тебе понадобится помощь с сюртуком и шейным платком, я помогу. – Щеки ее порозовели.

Грегори не мог устоять, чтобы не подначить ее после того, как она с ним обращалась.

– Мистер Доусон может подождать, – заявил он. – Ты должна помочь мне вымыться. – Он скинул халат, поставил в лохань вначале одну ногу, потом вторую.

Пиппа на секунду оцепенела, затем устремилась в гардеробную.

– Что ж, прекрасно, – холодно проговорила она. – Принесу мочалку и мыло.

Он понаблюдал, как она заспешила прочь. У девчонки есть характер. Когда она вернулась с банными принадлежностями, он попросил:

– Намыль мне мочалку, хорошо?

Ее глаза расширились.

– Ты дразнишь меня и прекрасно знаешь это, Грегори Шервуд. – Она швырнула ему мыло и полотенце и кинулась к двери.

– Дразню? – прокричал он ей вслед. – Но ты же сама назвалась моим камердинером!

Она остановилась, но не обернулась.

– Ты всегда так себя вел, когда я была твоим лейтенантом. Ты знал, что я помешана на тебе, и заставлял делать что-нибудь страшное, к примеру, пробежать через двор какой-нибудь злой старой карги в деревне. Ты бросал мне вызов с совершенно непроницаемым, ничего не выражающим лицом. Что ж, этот вызов я не принимаю. Я больше не хочу быть твоим камердинером.

– Вполне с тобой согласен, – сказал он, намыливая живот. – На самом деле он мне не нужен.

Она по-прежнему не смотрела на него, и это заставило Грегори осознать, как, должно быть, трудно было ей этим утром играть роль невозмутимого, но умелого камердинера.

Его гордость отступила.

– Ох, ну ладно. Я прошу прощения, если оскорбил тебя вчера вечером. Я понимаю, почему ты обращаешься со мной так холодно, и не виню тебя. Если это хоть немного тебя утешит, твое унижение от того, что я взял над тобой верх, и вполовину не так мучительно, как мое расстройство от того…

– От чего?

– Что я больше не могу прикасаться к тебе. Я не пойду против твоих желаний.

Она понурилась.

– Думаю, мне больше не следует видеть тебя обнаженным, я имею в виду после этого твоего купания.

После? Означает ли это, что она пока еще не вполне готова отказаться лицезреть его в чем мать родила?

– Прекрасно, – сказал он, пряча улыбку. – Значит, объявим перемирие?

– Да, – тихо отозвалась Пиппа.

Он выжал воду из мочалки себе на живот, и журчание водяных струек громко прозвучало в тишине комнаты. Когда Грегори поднял глаза, Пиппа уже стояла, повернувшись к нему лицом.

В ушах застучала барабанная дробь, которая начинала отдаваться в жилах.

– Пиппа…

– Я боюсь. – У нее был тот же испуганный взгляд, что и прошлой ночью в постели. – Что происходит? Я не могу перестать думать о тебе, и обо мне, и о том, что произошло ночью. Это уже перестает быть игрой. Теперь я верю тому, что ты сказал тогда в карете, – ты опасен. Мне не следует быть здесь. Мне надо уехать из этого дома, чем скорее, тем лучше.

Одним уверенным движением Грегори обернул чресла полотенцем.

– Иди сюда, – сказал он.

Напряжение в комнате стало плотным – хоть ножом режь.

– Иди сюда, Пиппа, – повторил он. – Я не буду тебя пугать.

Пиппа медленно приблизилась к нему и позволила обнять себя одной рукой.

Он крепко стиснул ее, словно они были товарищами. Мальчишками на поле брани, которые прошли через войну. А потом Грегори поцеловал ее в щеку.

– Все хорошо, – пробормотал он ей на ухо.

Пиппа опустила глаза в пол. Веки ее просвечивались, а кожа казалась слишком бледной и мягкой, чтобы принадлежать мужчине.

– О Господи, – сдавленно прошептала она. Отвела взгляд от Грегори, потом опять посмотрела на него, и в глазах у нее отразилось замешательство и что-то еще – что-то, что мучило ее.

Он ощутил холодок тревоги. Что случилось?

А потом, к его потрясению, она неуверенно протянула руку, размотала полотенце и позволила ему свалиться на пол.

– Бог мой, Пиппа, ты же только что сказала…

– Я не делаю того, что делала вчера, – затараторила она с пылающими щеками. – Не пытаюсь чего-то от тебя добиться, честно. Я… я просто хочу посмотреть… перед тем, как уеду в Париж.

Он затаил дыхание, когда она дотронулась до него, и, разумеется, произошло то, чего и следовало ожидать: он сделался твердокаменным.

Она резко втянула воздух.

– Это не очень хорошая идея, – выдавил Грегори сквозь сжатые зубы, сдерживая стон.

– Теперь уже поздно, – отозвалась она несколько рассеянно. – Слишком поздно. – Она наклонилась, взяла мыло с края лохани и повертела его в руках. – Уж если я что вобью себе в голову… – Она сконфуженно улыбнулась. – Считай этот мой интерес к тебе – и мое откровенное признание в этом – прощальным подарком мужчине, который любит командовать.

– Не всегда, – отозвался он с горячими искорками в глазах.

Она покраснела в ответ.

– Ты же знаешь, что я не остановлю тебя. – Тон его был совершенно серьезным. – Потом ты можешь пожалеть. Я-то уж точно пожалею. Но…

– Хватит разговоров, – с улыбкой прервала она. – Я беру дело в свои руки, так что наберись терпения. Все будет хорошо, вот увидишь.

Грегори хмыкнул:

– Твоя забота обо мне крайне приятна, но, заверяю тебя, вовсе не обязательна.

И тут она мягко, но уверенно взяла в руку и стала гладить затвердевший член. Это было так приятно. Не просто приятно – божественно. И его теплые, нежные чувства к ней еще больше возросли при виде того, с каким любопытством и недрогнувшей решимостью она делает то, что ей хочется сделать.

– Я не закончила, – предупредила она.

– А я и не возражаю, – отозвался Грегори.

Она стала мыть ему ноги и обхватила член мыльной ладошкой. Грегори опустил голову и закрыл глаза. Он никак не ожидал, что этим утром будет предаваться такому полнейшему гедонизму.

– Мне нравится смотреть на тебя вот так, чувствовать тебя вот так, – пробормотала Пиппа.

– Сейчас я в твоем полном распоряжении, – прерывисто прошептал он и схватился руками за крышку бюро позади него.

Пиппа вернулась к его плоти, лаская ее так основательно, что он отвел ее руку в сторону.

– Ты не знаешь, что ты делаешь… куда тебя это заведет.

– Мне все равно, – ответила Пиппа, – куда бы это ни привело. Мы будем там вместе. И хватит разговоров.

И она вернулась к своим манипуляциям.

Что ж, прекрасно. Грегори раздвинул ноги, запрокинул голову и позволил удовольствию завладеть им целиком. Он представления не имел, как такая неопытная девушка, как Пиппа, могла довести его до самой потрясающей, самой сильной в его жизни разрядке. Но каким-то чудом ей это удалось. А потом она стояла, в оцепенелом изумлении наблюдая за ним, а он опустил голову и снова закрыл глаза.

– Боже, – выдохнул он. – Как же остальной день сможет состязаться с этим?

Ее смешок был нервным.

– Я рада, что тебе понравилось.

Он поднял на нее глаза и вскинул бровь.

– Понравилось? Это преуменьшение века. Я целый день не смогу ни о чем больше думать. Кто бы мог вообразить, что я буду умирать от вожделения к своему дерзкому камердинеру?

Пиппа покраснела.

– Я не говорила, что мы будем делать это снова.

Он тихо рассмеялся:

– Я тоже этого не говорил.

Она, казалось, не могла оторвать от него глаз, когда он схватил с пола сухое полотенце и вновь обернулся им. Это было так лестно. И возбуждающе.

– Теперь твое любопытство удовлетворено – ведь все дело было именно в этом, верно?

– Да. Эта ночь открыла мне глаза, и, боюсь… боюсь, это пробудило во мне крайнее любопытство.

– Что ж, вполне понятно, – ответил он, не в силах скрыть страсть в голосе.

Пиппа попятилась и склонила голову набок.

– А теперь, милорд, я действительно должна идти.

Грегори на мгновение заколебался.

– Ты уверена? – осмелился спросить он. – Тебе пока не обязательно уходить… если ты не хочешь. – Он намеренно говорил уклончиво, позволив ей гадать, имел ли он в виду, что с радостью повторит с ней все то, что делал прошедшей ночью.

Грегори понял, что готов сделать для нее все, стоит ей только попросить.

Глаза ее округлились, она, должно быть, догадалась, что он подразумевал.

– Боже милостивый, нет. Мне правда надо идти.

– Что ж, хорошо. – Он будет сама деловитость, если это поможет. – Кстати, мне не понадобится твоя помощь с одеванием. И большую часть дня я буду занят. Когда закончишь с мистером Доусоном, ничего больше делать не нужно. То есть не позволяй никому привлечь тебя к домашней работе. Удались сюда и скажи им, что, когда проголодаешься, есть тоже собираешься тут. Если заскучаешь, покопайся в библиотеке, погуляй в парке, можешь даже взять лошадь и съездить покататься. Ты – камердинер будущего маркиза, так что веди себя так, как пожелаешь.

– Спасибо, – сказала она. – Думаю, обследую окрестности после визита к мистеру Доусону.

– Прекрасно. – Грегори направился к гардеробной, но в дверях обернулся. – Харроу?

– Да?

– Игра в камердинера – только за пределами этой комнаты. Теперь я буду ходить в халате, а ты здесь будешь Пиппой. Я сам буду завязывать свои шейные платки и облачаться в сюртуки. И бриться тоже буду сам.

– И правильно сделаешь. – Глаза Пиппы озорно поблескивали.

– Это угроза или признание, что в твоих руках бритва – пыточный инструмент?

– Уж точно не второе. Я прекрасно брею дядюшку Берти. И не первое, как бы тебе ни нравилась мысль, что ты не подпустил к себе потенциальную убийцу. Просто в этом случае мне придется держать в руках твое лицо и поднимать его вверх. Не знаю, смогу ли я сделать это, не смеясь. – И в доказательство своих слов она захихикала. – Разве ты не помнишь?

– Что?

– Что я как-то заставила тебя лечь на землю – мы были лицом друг к другу и видели друг друга вверх ногами. Мы нарисовали по две точечки на подбородках вместо глаз, а когда таким образом смотришь на рот и подбородок человека, они становятся похожи на маленьких человечков с перевернутыми улыбками.

– А, точно. Помню, помню. Давай еще так сделаем.

– Потом, – сказала она и тут же выпалила: – Хотя я не знаю… смогу ли теперь смотреть на твой рот как раньше.

– Правда?

Она кивнула, лицо залилось яркой краской.

И тут до него дошло, о чем она говорит.

Грегори позволил себе медленную улыбку.

– Не так уж это и плохо, а?

– Плохо, когда ты не можешь больше этого делать. – В ее голосе прозвучали тоскливые нотки.

– Что делать? – спросил он, притворившись непонимающим.

– Грегори! – Пиппа топнула ногой. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– Поцелуи и курбеты под одеялом? Любовные игры в обеденном зале придорожной гостиницы? Или в лохани? Мы никогда больше не будем этим заниматься? Потому что ты – будущий великий мастер сахарных скульптур, я – архитектор, проектирующий домики для собак, и мы очень скоро будем на противоположных сторонах Ла-Манша, добиваясь каждый своей цели, и эти цели не пересекаются?

– Да. – Она отвела глаза, явно рассерженная. – Ты невозможен.

Он засмеялся:

– Я просто дразню тебя. Но вынужден согласиться: наши «целовальные» дни сочтены. – И он плотно прикрыл за собой дверь гардеробной.

– Они закончились, – прокричала ему Пиппа, которая всегда стремилась, чтобы последнее слово было за ней.

– Приятного дня, – крикнул он.

– Нет, это тебе приятного дня, – сказала она и поспешила прочь.

Он услышал, как она вышла из комнаты, и только потом позволил себе плюхнуться боком на тюфяк.

Она была идеальной сексуальной партнершей. К черту рожицы с перевернутыми улыбками. Она права: он больше никогда не сможет смотреть на ее рот, не испытывая желания поцеловать его… как и все остальное.

Подружка его детских лет стремительно и очень сильно начинает интересовать его в этом смысле. Он не преувеличивал – остаток дня покажется таким бледным в сравнении с утром.

Грегори дал себе десять секунд на то, чтобы закрыть глаза и подумать о том, что произошло в ванне. После окончания этих секунд он поклялся, что откроет глаза и сосредоточится на своей довольно ничтожной цели на этом приеме: работе над проектом домика для собак.

Он уже видел вчера в гостиной свору ирландских волкодавов, целых пять штук. Однако никакого вдохновения не испытал, несмотря на то что ему понравились их мохнатые добродушные морды и виляющие хвосты. Быть может, если он сходит на место, отведенное под собачий дом, и увидит его воочию, ему в голову придут какие-нибудь свежие идеи.

Удостоиться внимания Джона Нэша – вполне достойная цель для человека, желающего стать архитектором. А Грегори желает им стать. Он хочет этого так же, как хочет и всего остального, что в общем-то мало что говорит. Потому что в последнее время ничто по-настоящему не волнует его.

Ничто.