Проклятые огнем Баштовая Ксения

– Можешь идти…

Расстелив ткань рядом с колодцем, Винтар вновь склонился над ним. В глубине, у самого дна, среди мутного мерцания живительной влаги едва различимо виднелось какое-то белесое пятно.

Мужчина выпрямился, отвернулся от колодца… И внезапно столкнулся с давешней служанкой.

– Ты что здесь делаешь?

– С-см-смотрю, господин маг…

– На что?!

– Как вы тут…

– Я похож на паяца?!

– Н-нет…

– Может, мне сплясать, чтоб тебе интересней было?!

– Н-не надо, господин маг, я просто… Мне просто…

– Тебе просто – что? – Особой терпимостью Винтар никогда не отличался. – Работы никакой нет?

– Есть…

– Тогда, во имя Единого, что ты здесь забыла?!

– Ни… Ничего…

– Тогда проваливай! – зло рявкнул колдун и отвернулся от служанки. У него сейчас было занятие поважнее.

Опустившись на колени, мужчина медленно повел ладонью над землей, разыскивая водяную жилу. Нащупал ее, невидимую обычному взгляду, сжал кулак и резко, словно выдергивал что-то, вскинул руку к небесам.

Из колодца ударил фонтан. Огромный комок тины вылетел из сруба и смачно плюхнулся на заблаговременно расстеленную ткань, расплескав комки ила во все стороны. Черная кошка, крутящаяся неподалеку, испуганной молнией рванулась в сторону. Испуганный женский визг разорвал мертвую тишину Лундера.

Маг медленно встал и мрачно обернулся: за его спиной стояла, не отрывая потрясенного взгляда от Кеннига, с ног до головы перепачканная вонючей тиной служанка.

– Я же сказал уйти! – прорычал колдун. В его светло-голубых глазах горело бешенство.

– Я… Я не думала… Мне просто интересно было…

– Вон отсюда! – рявкнул мужчина.

Девчонку как ветром сдуло, а Винтар резко дернул рукой вниз, гася бьющий из колодца фонтан, и склонился над остатками тины: надо было разобраться, что там белело на дне. Мужчина осторожно поворошил носком сапога грязный комок.

– Кровь Единого! – только и смог выговорить он.

Пять лет назад

Выяснить, отчего в казарме возник пожар, так и не удалось – даже хваленые огненные маги не смогли найти источник возгорания. Злые языки шептались, что те, кто рассказывает, что господин Кенниг тушил огонь дождем, перепутали причину и следствие – мол, ледяной колдун вызвал грозу, слегка не рассчитал, и молния ударила в строение. Впрочем, все эти разговоры велись вполголоса. Дабы вышеупомянутый господин Кенниг ничего не услышал – попасть под горячую руку мага никому не хотелось.

Как бы то ни было, сам Винтар эти пересуды не слышал. Он-то сам из постели смог встать дня через два после пожара – стоило только пошевелиться, как начинала кружиться голова, во рту чувствовался привкус металла, а перед глазами плясали разноцветные метелики.

Когда светловолосому колдуну полегчало, его первым делом посетила сестра.

– Ты плохо выглядишь, – сочувствующе протянула она, присев на край кровати.

– Скоро пройдет. – На бледных губах Кеннига появилось подобие улыбки.

Женщина ласково пригладила растрепанные волосы, слипшиеся от пота, и тоже улыбнулась:

– Надеюсь. А что случилось? Тот дождь, я так понимаю, вызвал ты. Но не могло же тебе стать плохо от какого-то ливня.

Почему-то он был уверен – рассказывать о том, что он был у пленника, не стоит, даже если она сама все знает.

– Старость, – выдавил мужчина кривую усмешку.

Брюнетка заломила бровь:

– В тридцать пять лет?

Он только плечами пожал:

– Век назад в этом возрасте уже хоронили.

Аурунд раздраженно дернула плечиком:

– Век назад не умели того, что мы умеем сейчас.

Разговор ушел куда-то совсем в ненужную сторону, и женщина это поняла. Ласково коснулась губами горячего лба брата и нежно прошептала:

– Выздоравливай.

К пленнику Винтар попал дней через десять, не раньше. Точнее он и сам не смог бы сказать – пусть после посещения сестры ему и стало немного лучше, но периодически волною накатывала такая слабость, что хотелось навзничь рухнуть в кровать и лежать, уставившись взглядом в потолок. Даже думать ни о чем не хотелось.

В подземелье пахло плесенью и сыростью – удивительно, как Винтар не заметил этого в прошлый раз. Тюремщик уже даже не спрашивал, куда отвести Кеннига, – молча провел по коридору и отомкнул нужную дверь.

Из глубины темного помещения на Винтара уставились две пары глаз: карих, подернутых дымкой сильной, при которой едва удерживаешь крик, боли, и зеленых, переполненных даже не страхом – паникой.

Мужчина спустился по ступенькам в камеру, покосился на травника, перепуганным кроликом уставившегося на удава – Кеннига, и коротко скомандовал:

– Брысь отсюда.

Бертвальд вздрогнул всем телом, но даже не попытался выполнить приказ: как стоял на коленях рядом с сидящим на полу, опершись о стену, Адельмаром, так и остался:

– Я… Травы…

– Что – травы? – В голосе мага проклюнулось плохо сдерживаемое раздражение – с утра опять разболелась голова, и в камеру он спустился через силу.

Парнишка чуть приподнял плошку, которую держал в руках, – показал ее сердитому Кеннигу.

– Отвар… – Он с трудом сглотнул комок, застрявший в горле, и попытался начать речь снова, чтобы голос не дрожал: – Я приготовил отвар… Его сейчас надо выпить господину Сьеру.

– От чего отвар?

– От боли… От ран…

Мужчина фыркнул:

– Проще напоить маковым настоем, – сказал – и замер, пытаясь сообразить, откуда выплыла эта фраза. Он ведь никогда не разбирался в травах. Или – думал, что не разбирался?

Бертвальд опустил глаза:

– Мак дурманит голову и не врачует, а лишь заставляет забыть. На время.

Ничего умного в ответ на эту фразу Винтар придумать не смог.

– Потом напоишь. Я тебя позову.

Мальчишка чуть плошку свою не выронил – он совершенно не ожидал столь резкого перехода от злого рявканья к чуть ли не благожелательному тону. Впрочем, сам колдун ничего не заметил: дождался, пока за травником закроется тяжелая дверь, и повернулся к не проронившему за прошедшее время ни слова пленнику.

– Ты говорить хоть можешь? – В голосе звучали странные интонации. Легкое пренебрежение, смешанное… с чем? С жалостью? Но откуда жалость может быть у ледяного мага?

Адельмар с трудом разомкнул спекшиеся губы:

– Могу. Только… – Каждое слово давалось ему с явным трудом, но молчать он, кажется, не собирался. – Мы с вами равны… И я имею права требовать… чтобы вы обращались ко мне на «вы». – На лбу выступил пот, а почти каждое слово сопровождалось короткой, едва заметной гримасой боли.

Уж чего-чего, а этого Винтар никак не ожидал. Смешно было от чудом выжившего пленника слышать речи о каких-то правах.

– Право? – Ледяной колдун шагнул вперед, чудом не вляпавшись в какое-то пятно. Брезгливо обошел грязь, стараясь не испачкать полу накинутого на плечи плаща, и почти вплотную приблизился к пленнику, навис над ним. – О каком праве ты вообще говоришь? Ты жив только потому, что я так захотел.

Пленник кивнул – точнее, уронил голову на грудь и с трудом ее поднял:

– Я знаю. Бертвальд сказал. Но я… Знаю… Что говорю… Вы – дворянин. Так же, как я… А еще… Я вспомнил вас… Господин Кенниг… Я помню… Как вы вызвали дождь… По моей просьбе… И просьбе Селинт…

И он вдруг увидел… Даже не вспомнил, а действительно увидел так, словно это происходило здесь и сейчас… Увидел и задохнулся от нахлынувшей боли.

Двенадцать лет назад

Красивая брюнетка возмущенно звякнула тарелками:

– Ну сколько можно тебя ждать? Винтар, где ты застрял? Я уже давно все приготовила!

– Иду-иду, – откликнулся он, выходя из соседней комнаты.

Молодая женщина окинула его долгим взглядом:

– Ну и? Ради чего ты там столько торчал?

Он улыбнулся, скользнул губами по ее щеке:

– Готовил тебе подарок.

– Подарок? – Она, как удивленная птичка, склонила голову набок. – В честь чего?

– Ты опять все забыла! – укоризненно вздохнул он. – А говорят, это мужчины не помнят дат!

– Все равно не понимаю…

– Мы три года как обвенчаны именем Единого.

– Ох… – Жена медленно опустилась на скамью около стола, заставленного тарелками. – Винтар, прости! Я действительно забыла! – Она схватилась за голову.

– Волос длинный, ум короток, – хмыкнул мужчина, ласково проводя ладонью по смолянисто-черным волосам любимой.

– Кто б говорил! – в шутку, не всерьез возмутилась она. – Сам лохмы все время в хвост увязываешь!

– Зато я помню о датах.

– Ну прости меня, а?

Вместо ответа он просто прильнул к ее губам, а она ласково обняла его за плечи.

Разговор проходил на кухне в маленьком скромном домике на окраине города. Приехавшая из Дертонга парочка выкупила его, потратив на это остатки всех своих сбережений. Дом был обветшалым, требовал ремонта, на чердаке поселились летучие мыши, некоторые комнаты были обшарпаны, столовой не было, и обедать приходилось в первой комнате, а меблировка давно оставляла желать лучшего… Но молодая семья была счастлива и не желала большего. Тем более, что небольшие доходы все-таки у парочки были. Магия в Ругее особо запрещена не была, а потому Винтар мог позволить себе изредка помочь кому-нибудь. Благо, вода всегда нужна всем – это не опасный огонь, на который даже посмотреть нельзя.

Нет, конечно, водяные стихиали тоже существуют, как и земные, и воздушные, но ни гномы, ни сильфы, ни ундины без надобности не пробуют пробраться в мир людей, не вселяются в беззащитные тела, а потому разгонять тучи да усмирять паводки можно, не опасаясь того, что можешь потерять душу.

Наконец мужчина мягко отстранился от супруги, не отрывая влюбленного взгляда от ее голубых глаз.

– Ты говорил о каком-то подарке? – вспомнила она.

– Да я вот теперь думаю, стоит ли его дарить, раз ты обо всем забыла.

– Винтар! – Она шутливо толкнула ладонью его в плечо.

– Ладно, убедила, сейчас принесу. – Мужчина направился к выходу из кухни. Вернулся он всего через несколько минут, пряча что-то за спиной. – Готова?

– Конечно! – радостно выдохнула она.

Но показать, что он приготовил, Кенниг так и не успел: в дверь постучали.

– Кого там принесло? – недовольно буркнул мужчина. – Ты кого-то ждешь? – оглянулся он на жену.

Та только плечами пожала:

– Да нет.

– Откроешь? – мотнул он головой в сторону двери. – А то у меня руки заняты.

– А может, сперва подаришь, а потом откроем дверь? – Она попыталась заглянуть ему за спину.

– Не-не-не! Это надо рассматривать с чувством, с расстановкой, а какое чувство и расстановка, если надо дверь открывать?

Снаружи еще раз постучали, и женщина с тяжелым вздохом пошла открывать.

На пороге стояли двое: из-за спины темноволосого парня в охотничьем костюме выглядывала скромно одетая девушка в крестьянском платье.

– Я… Мы… – осторожно начал парень. – К господину Кеннигу…

– Венчает отец Фастрих, вы ошиблись домом, – отрезал колдун. – Это через два квартала налево.

– Нам не венчаться! – вспыхнул юноша, а потом почему-то беспомощно оглянулся на свою спутницу. Та зарделась, как маков цвет.

– Тогда тем более.

– Но, пожалуйста, господин Кенниг! Нам действительно нужна ваша помощь!

Мужчина вздохнул и оглянулся на жену:

– Вот как от них избавиться, а?

– Может, просто помочь? – На ее губах плясала плутовская улыбка.

– Да, но помогать-то придется мне, а не тебе! – Рук из-за спины он по-прежнему не доставал. – Они ж ко мне вроде бы пришли!

– А я тебя потом ужином накормлю…

Честно говоря, Адельмар впервые сталкивался с тем, чтобы о нем говорили как о мебели. И не сказать, чтобы это было приятно. Но, прежде чем парень начал раздумывать, стоит ли на это обижаться, колдун повернулся к ним.

– Так что вам надо?

– Чтобы в день святого Маркела дождь пошел! – выпалила гостья и, испугавшись собственной храбрости, опять спряталась за спину своего спутника.

– Сильный?

– Обычный, на полчаса, не больше.

– Время?

– Что? – не поняли вопроса посетители.

– Во сколько, говорю, дождь пойти должен? С утра, в обед, на закате?

Покупатели переглянулись, и девица неуверенно протянула:

– Около полудня.

Винтар закинул голову к потолку, словно там была написана подсказка, несколько мгновений что-то там изучал, а потом пожал плечами:

– Три геллера. Половину сейчас, половину – после дождя.

– Три геллера?! – поперхнулась девушка. – Да корова шесть стоит!

– Да? Давно я не заглядывал на рынок… Тебе корова нужна? – Это он уже у жены спрашивал.

– Зачем? – пожала плечами она.

– Значит, шести геллеров не надо, – удовлетворенно кивнул светловолосый колдун. – Хватит трех.

Девушка возмущенно открыла рот, но ее спутник не стал спорить: порывшись в кошельке на поясе, он протянул магу две серебряные монеты разного размера.

– Завтра в полдень будет дождь, – удовлетворенно кивнул маг. И, переложив что-то за спиной из одной руки в другую, прежде чем гости успели сказать хоть слово, закрыл перед ними дверь. С улицы донеслось возмущенное:

– Зачем, милсдарь?! Мне не нужны такие дорогие подарки и…

– Ты ничего мне за это не должна…

Но маг уже не слушал их. Бросив монеты на стол, он развернулся к жене:

– Ну что? Может, наконец, примешь подарок?

Она азартно подалась к нему:

– Давай!

– Закрой глаза и протяни руки.

Пальцев коснулось что-то прохладное, небольшое.

– Открывай, – шепнул мужчина.

На ладонях у брюнетки сидела небольшая, созданная из синеватого льда бабочка. Похожая на настоящую, живую, она расправила крылья и вытянула длинные усики. И совершенно не думала таять.

– Какая прелесть! – восторженно выдохнула женщина. Подняла на мужа испуганные глаза: – А она не растает?

– Если я сам этого не захочу, – пожал плечами маг. – А я этого не захочу никогда.

– Почему? – хихикнула она, заранее зная ответ.

Он порывисто шагнул к жене, обнял ее и, спрятав лицо в ее густых волосах, чуть слышно прошептал:

– Потому что я буду любить тебя вечно, Аурунд.

Пять лет назад

От боли, рвущей душу, хотелось кричать. Это не могло, не могло быть правдой!

Винтар чувствовал, что ему не хватает воздуха. Потолок камеры давил, нечем было дышать, а короткие слова, сказанные семь лет назад, набатным звоном отдавались в ушах.

Ледяной маг отступил на шаг от пленника, закрыл глаза, проглотив ком, застрявший в горле… и с удивлением услышал свой спокойный голос:

– Что ты… вы еще вспомнили?

Голос пленника таким же невозмутимым не был:

– Женщину. – Тут пришлось глаза открыть, слишком уж хорошо было слышно, насколько Адельмару больно говорить. – Красивую. Молодую. Похожую на…

– Не стоит называть это имя в этих стенах, – оборвал его колдун и сам почувствовал, как фальшиво прозвучал его голос. Дело ведь было не в том, где будет произноситься имя Аурунд, а в том, что будет произнесено именно это имя…

– Как скажете. – Пленник дернул уголком рта, что должно было, видимо, означать улыбку.

Кенниг стоял в дверях, скрестив руки на груди и не отрывая напряженного взгляда от сидящего на полу парня. То, что разговор с самого начала пошел не так, как надо, было понятно даже идиоту. Понятно хотя бы потому, что на этот раз именно пленник взял на себя инициативу:

– Я… Хотел сказать… – Каждое слово он буквально выплевывал. – Поблагодарить за то… Что вы… вылечили меня…

Колдун раздраженно дернул плечом:

– При чем здесь я? Лечила Селинт.

В карих глазах его собеседника появилась новая эмоция – к боли, грызущей тело, похоже, прибавились еще и душевные раны:

– Она… была не здесь… А там… Со своей… учительницей… Просто наблюдала… Но…

Фраза так и осталась неоконченной, но и без этого было понятно, что имел в виду Сьер: Селинт наблюдала за «проверкой дара». Кенниг честно попытался припомнить, участвовал ли он когда-нибудь при подобном «развлечении», но вопрос к памяти так и остался без ответа. И Винтара это почему-то очень обрадовало.

Впрочем, сказать он ничего не успел. Пленник собрал свои силы и, резко отстранившись от стены, выдохнул:

– Я только хочу узнать… Почему вы не дали мне умереть?!

Если Винтар и думал ответить на вопрос, то колдун сделать этого просто не смог. На короткую фразу, буквально выкрикнутую пленником, ушли все его силы – юноша побледнел и вновь оперся на стену. На лице выступили капли пота, а по телу, покрытому еще не до конца зажившими ранами, прошла судорога. Адельмар закусил губу, явно сдерживая крик… А затем закатил глаза и начал крениться набок.

– Кровь Единого! – Кенниг рывком распахнул дверь в коридор: – Бертвальд!

По коридору гулко застучали каблуки сапогов, и в камеру влетел перепуганный травник:

– Звали?! – выпалил он.

– Займись им! – Ледяной колдун мотнул головой в сторону неподвижного Адельмара. – Живо!

И без того бледное лицо парнишки побелело еще сильнее. Он рухнул на колени рядом с неподвижным пленником и принялся копаться в брошенной на пол сумке:

– Это не то… Это не то… Да где же эта горечавка?!

Винтар склонился над ним:

– Если он подохнет…

Кажется, травник уже устал бояться:

– Знаю, я следующий, – огрызнулся он, не прекращая рыться в сумке.

Винтар окаменел.

А затем медленно развернулся и вышел из камеры. Кажется, кто-то начинал сходить с ума. И вероятней всего, это были не травник с пленником…

И, уже выйдя в коридор, колдун понял, что у него так и нет ответа на вопрос пленника. Впрочем, гораздо важнее было то, что из этого вопроса вытекал новый: почему Аурунд так хотела его смерти? И ответа на него тоже не было.

Припадок закончился с полчаса назад, а Мадельгер все сидел у выхода, не в силах справиться с дрожащими руками. В голову вновь и вновь лезли воспоминания о способностях ведьмы, о тех ранах, что она может нанести, лишь слегка прикоснувшись к тебе. Наконец сердце перестало колотиться в горле перепуганной птицей, и незадачливый ландскнехт прикрыл глаза, пытаясь справиться с другими проблемами. Огненный ком, застрявший в районе солнечного сплетения, и не думал исчезать. Казалось даже, что он каждое мгновение только растет, заполняя собой все внутри. И с этим нужно было что-то срочно делать.

Лжемонах оглянулся по сторонам, и взгляд упал на стоящий на подносе кувшин с ломтем хлеба сверху – кажется, обед решили сегодня сделать чуть попроще.

Хлеб сейчас был не нужен – голода мужчина пока не чувствовал, а вот кувшин… Наемник осторожно, не вставая, подтянул к себе тяжелый сосуд и, прикрыв глаза, поднес к губам, стараясь не смотреть на булькающее в корчажке молоко.

Сколько он себя помнил, он боялся воды. Точнее, нет, не так. Обычной водобоязни – той, от которой собаки кусаются, а люди погибают за несколько месяцев, у него не было. Проблема была в другом – Мадельгер просто не мог смотреть на жидкость. Причем на любую. От одного взгляда на плещущуюся воду к горлу подкатывал ком и начинала кружиться голова. Те пару раз, когда наемник напивался до порхающих по комнате зеленых скримслов – слишком уж тошно было на душе, чтоб воспринимать окружающую действительность на трезвую голову, – ему приходилось делать это с закрытыми глазами.

Прежде чем начало слегка отпускать, пришлось выпить треть кувшина, не меньше. Наконец мужчина отставил в сторону сосуд и открыл глаза.

Ведьма по-прежнему не шевелилась: чуть вздымалась грудь под рубахой из каменного льна, на бледном лице багровела россыпь пятен – следов, оставшихся после попытки огненного духа вырваться на свободу: изгонят – все пройдет, не изгонят – покраснения будут наименьшей проблемой.

Вопрос, правда, упирался в то, что изгонять было некому.

Да, монахи умели изгонять саламандр. Но в замке ведь сейчас не было монахов! А признание, что ты нацепил чужую рясу, – сейчас, да и вообще, – равнялось самоубийству.

Конечно, у Оффенбаха были некоторые храмовые знания, но их было явно недостаточно для того, чтобы изгнать огненного духа. Для сотворения такого ритуала именем Единого требовался как минимум постриг, а у Мадельгера чего не было, того не было. И не сказать, что он, до недавнего времени, очень по этому поводу горевал.

Впрочем, сейчас у незадачливого ландскнехта появилась еще одна проблема. Селинт. А точнее, тот факт, что она, называясь одним и тем же именем, фактически вела себя как два разных человека. Нет, можно, конечно, предположить, что она просто паясничает… Но зачем ей это?

Предположим, что она, пользуясь тем, что нынешний лорд не знает, кто она такая и какое имеет отношение к госпоже Аурунд, притворяется несчастной безобидной девицей. Предположим даже, что она сперва не узнала Мадельгера и продолжила играть свой спектакль. Но зачем ей после этого, узнав его, раскрывать, кто она такая? Зачем столь явно угрожать? Не проще ли было до конца притворяться обычной крестьянкой, в надежде что ландскнехт поможет ей выбраться наружу?

Нет, конечно, наличие саламандры накладывает отпечаток на личность хозяина – это Мадельгер прекрасно знал, – но огненный дух живет сам по себе, а его носитель – сам по себе. Стихиаль пламени пытается вырваться. Посмотреть на человеческий мир чужими глазами, ощутить прикосновение ветра человеческой кожей, попробовать на вкус воду, но человека в этот момент бьет и корежит. А потом дух снова засыпает на какой-то момент, и с его носителем можно поговорить… Как это было сейчас…

Но не объясняло это, не объясняло, почему она ведет себя так, словно здесь сейчас находятся два разных человека – безобидная крестьянка и помощница Аурунд Великой. А это значило только одно – огненный дух тут ни при чем.

Пять лет назад

Эта идиотская идея пришла Мадельгеру в голову на третий месяц его злоключений. Позже, размышляя, как он вообще решился на такое, ландскнехт не мог это объяснить ничем, кроме временного помутнения рассудка, да и вообще, иначе как дуростью не называл. Но тогда, на службе у ведьмы, когда каждый день чувствуешь, как ошейник буквально жжет кожу, а проходя по коридорам замка, вынужден смотреть в откровенные и насмешливые глаза Селинт… На тот момент эта идея казалась самым простым выходом из сложившейся ситуации.

Мадельгер решил посмотреть на огонь.

Жить ему уже не хотелось, а муки, испытываемые, когда огненный дух гуляет по твоему телу… Да – именем Единого! – проще помучиться один месяц, чем неизвестно сколько влачить рабское существование, служа ведьме. Плюс, вырвавшийся на свободу стихиаль сможет нанести такие разрушения, что месть можно будет считать полностью свершившейся.

Трудней всего оказалось найти открытое пламя. Когда каждый боится случайно стать пленником саламандры, когда огонь в печи закрывается надежными металлическими створками, а факелы прикрываются специальными куполами – чтоб свет от огня падал только вверх и вниз и случайный взгляд не коснулся языков огня, – очень трудно на необходимое время задержать взгляд на пляшущих языках. А если к этому добавить, что Оффенбах понятия не имел, сколько надо смотреть на огонь, чтобы в тебя гарантированно вселилась саламандра…

Найти открытый огонь оказалось очень трудно, если не сказать вообще невозможно. Искать пришлось долго – заходить на кухню, пытаясь завести разговор с поварами, задерживаться по ночам на крепостной стене, пытаться тайком утащить огниво.

Наконец к исходу недели Мадельгеру удалось на полчаса остаться в гордом одиночестве неподалеку от горящего пламени факела. Но в тот миг, когда наемник уже был готов заглядеться на пляшущие языки, запястье ощутимо кольнуло. Ландскнехт опустил взгляд на руку, и ему захотелось взвыть в полный голос от безысходности – он совершенно забыл о знаке Единого, синеватыми линиями переливавшемся на коже.

Идиотская идея обернулась не менее идиотским провалом: одно дело, если ты, например, просто не задумался об опасности, грозящей каждому, кто засмотрится на огонь, и совсем другое – если ты банально забыл о том, что все твои попытки заранее обречены на неудачу.