Во имя Мати, Дочи и Святой души Чулаки Михаил

34

Клава и не сомневалась ни минуточки, что Витёк заявится к ней – по-соседски. И заявился.

Для начала бегло отметился по всем крестным точкам, похвалил:

– Наметилась бороздка, совсем наметилась. Скоро уже и раскроешь лазейку.

Отметился, а потом больше говорил:

– Да таких залов, таких дворцов! На шоуях этих проценты всходят выше, чем на травке! Дикие деньги крутятся. А капиталовложение – ноль. Аппаратуру только закупить один раз, чтобы поярче да погромче. Травку-то сначала собрать надо, да плата за риск. А с шоуями – только знай да чеши, знай да чеши. В одной России начёс будет – смочь бы сволочь к себе в закрома. А Додик этот правильно сказал: слово из четырех букв и заграница поймет. У нас косоглазый один служил, из тундры, клевер там жевал вместе с оленями. Да не клевер, как у них? Даже под снегом растет. А тоже язык свой. Мы всё спрашивали – смеялись. «Сапог» там или «собака» – на всё свои слова. Гром и молнию тоже они уважают, поклоняются вместо богов. А ребята-то все в роте лирические, писем ждут, вот потом спрашиваем: а как по-вашему «любовь» или слова такого не знаете? Он обиделся! Знаем, говорит: «ебла»!.. Ну! Одно слово по-русски даже пингвины выучат. Если короткое – и с большим воображением, как у тебя. И тогда уже пойдет начёс кругосветный!

Клава слушала, но не слушала. Пускай говорит. Витёк не ходит на радости, не понимает, что Госпожа Божа всё сделает так, как Она-Они для любимой Клавы своей предначертать захочет. И всей Троицей тоже захотят.

– Свами эта ваша ушлая, она тоже усекла сходу, какая жила открылась. Ты теперь можешь свои пункты продиктовать. Пусть она нам квартиру эту отдаст, которая из-под Федотика, если профессорская накрылась. Да из-под Федотика и лучше: евровей отделана. А то осчастливила – кабинками этими отдельными, слава Боже, что на соломе, как скоты, не валяемся! Я потому и остался сразу, потому что понял, что фирма перспективная. Многие «Альфы» и «Гефесты» с подвалов начинали, а потом дворцами пробрасывались. Поиграли в братство – и будет. В сестричество то-есть. Пора из барака этого отселяться. Специально для Свами вашей Божа эту халупу посреди нормального района сохранила. Кругом Питер, а она стоит, как будто в Малых Херовицах. Как только ее в блокаду на дрова не пустили? Ломали-то все тогда, что горит хоть немного. А барак этот посреди такой истории Божа для вас сберегла, не иначе.

Все-таки понял Витёк кое-что про жизнь самое главное: Госпожа Божа всё вперед видит и заранее рассчитывает. Корабль этот в старые времена строили какие-то люди, и не знали, что работают для того, чтобы Клава здесь Госпожу Божу узнала и полюбила со всей полной взаимностью. Всё свершается по Её-Их воле, так что напрасно люди пытаются. Не люди, а невры и неверки.

Клава лежа протянула руку, и пальцы ее попали точно на оставленный с вечера стакан нектара. Сестрам вода, а доброй Дэви теперь как и Свами нектар полагается. Из Индии – двойное манго. Тем более – рок-святой.

Пальцы попали точно не глядя, когда другая опрокинула бы впотьмах, потому что даже в каждом малейшем движении Госпожа Божа ведет Клаву с бережением, и всё у нее получается как надо.

– Чего-то у тебя? – сам себя перебил Витёк. – Дай глотка.

– Нектар с постелью, – поддразнила Клава.

– Ну!

Кто нукает – тот и запрягает.

Клава радовалась за Витька, но саму ее не проняло – как в прошлый раз, когда с постелью они пили кофе. Такого пронзения от пяток до ушей, какое наступило недавно на сцене, когда казалось, что ее желают все тысячи, спрятанные в слепящей тьме, и сама Госпожа Божа их к ней приподымает – такого пронзения не может произойти от одного Витька. Стольких тысяч ему одному не перестарать, бедненькому.

К утру она позаботилась и о себе. Уж раз Госпожа Божа подняла ее перед залом и залами, надо соответствовать – и нежной кожей, и волосами, которые вырастут длиннее чем у Соньки, только недостижимого для Соньки цвета солнечного света. Никакой краской не изобразить того, что Госпожа Божа дала своей излюбленной доченьке.

Клава приняла рекомендованное школьным мнением средство. Витёк выгибался и мурлыкал.

Как ласковый леопард. Даже тигр.

35

Что-то он сказал Свами, и она отпустила из днем-вдвоем в квартиру бывшего Федотика. Посмотреть и прибрать. По вчерашнему примеру Свами Клава оделась в штатское: там агитировать некого.

Подъехали на тачанке – на зависть теткам у подъезда.

Клава с полным хозяйским чувством прошлась там, где ее вертели, как хотели, Наташка с мерзкой Пупочкой.

Витёк покрутился и замаялся.

– Тут по делам проскочить надо. По корешам. Сиди и не скучай. Дверь никому не открывай. Как та коза в сказке наказывала. Ты еще маленькая, должна сказки помнить.

Маленькая – а больших погоняет.

Прибирать не пришлось: тогда ведь после всех разговоров сюда должны были сестры прийти за уснулой Наташкой. Они-то и прибрали – Наташку и посуду. Посуду в шкаф, а Наташку – куда? А вдруг отоспалась и явится? Если проснулась от последних приключений. Хотя просыпаться ей бы вовсе и не обязательно.

Только подумала – раздался звонок. Чего удивляться? Госпожа Божа всё соединяет, и мысли Клаве послала вперед, чтобы приготовилась.

Клава подкралась к двери, дотянулась до глазка.

В глазке маячила – не Наташка, а Пупочка!

– Кто там? – спросила Клава – не подумала.

– Деточка! Это ты?! Деточка! А я-то о тебе! Открой, это я.

Дурацкое рыло Пупочки в глазке искривилось еще дурачнее. Клава засмеялась. Открыть бы и плюнуть – в рожу!

Все равно открывать Пупочке было нельзя. Витёк сказал и вообще.

Открывать ни за что нельзя – Клава вдруг взяла и распахнула Пупочке.

– Деточка! Как я рада до невозможности! Ты же меня помнишь? А я уж спрашивала Наташеньку, она сказала, ты уехала. Других предлагала. Да разве сравнятся. Помнишь, как мы с тобой?! Приехала, значит? Я будто знала – принесла вот на всякий случай.

Пупочка достала какую-то жалкую коробку. А другой рукой уже поспешно доставала Клаву.

Клава молча отступала перед нею – с тем же чувством, какое подняло ее вчера на сцене: Госпожа Божа владела ею всей. И была на всё воля Её-Их.

Пупочка погрузилась задом в кровать и стала расстегивать лопающееся платье. Клава нетерпеливо ей помогала.

– Любишь, деточка, свою Пупочку? Какая у нас писенька сладенькая.

– А давай, Пупонька моя, я сверху. Попробуешь, какая сладенькая.

– Ах ты забавница.

И Пупочка покорно рухнула навзничь.

Клава уселась ей на грудь.

– Ах ты, ах ближе… – задыхалась Пупочка от тяжести и страсти.

Клава соскользнула вперед – и сдавила бедрами ей шею.

Как знала и умела.

Пупочка забилась будто бы огромная выловленная белуга.

Клава вцепилась в жидкие ее волосики как в гриву лошади и подпрыгивала, подпрыгивала – так делают ковбойки в кино, когда их сбрасывают дикие мустанговки. Сдавливала бедра, потом напрыгивала сверху коленками на ходящий ходуном кадык.

Бедра – коленки, бедра – коленки.

В бедрах – сила, в коленках – твердость.

Бедра – коленки. Сила и твердость.

Пупочкины грабли сзади и с боков что-то попытались – и ослабли, ослабли, ослабли…

Хрипела, храпела, булькала…

Откинула грабли и отбулькала.

Вот это было посильнее, чем шалости с Витьком. Пронзение почти как перед залом.

Госпожа Божа помогла.

Клава перешагнула и пошла отмывать бедра от вонючего пупочкиного пота. Пот смыла, а жар в бедрах остался после борьбы с дикой мустанговкой. Веселый, как лихорадка.

Вернулась и прикрыла тушу. А то живот съехал на сторону как вылезшее тесто.

Клава прошлась снова по-хозяйски. Дошла до двери – и ахнула, что наружная дверь лишь слегка прикрыта. Не заперла в горячке за гостьей. Госпожа Божа хранила – и никто незваный не зашел.

А с Пупочкой они квиты. Так будет со всякой, которая…

Даже дышать легче стало – оттого что нигде на свете больше не портит воздух своим дыханием Пупочка. Дыханием и прочими выхлопами. Даже сама Пупочка должна была бы поблагодарить: новых грехов больше не наделает, значит, в аду душе ее полегче придется.

А чего делать с телесным остатком, придумает Витёк.

Он явился веселый и бодренький. Поцеловал, дыша Марьей-Хуаной.

– Ну как тут? Полный порядочек в десантных войсках?

Клава с порога и похвасталась:

– Тут одна белуга – откинулась.

– Какая еще – белуга? Сказал же: не открывать!

– Ну – надо было значит. Старая сватья. Госпожа Божа привела.

Подвела и показала.

Витёк отнесся к проблеме чисто технически:

– Чего с ней? Убирать или оставлять ментам как сердечную?

Уточнил уважительно:

– Это ты ее? Как того деда? Можно сказать, специализация. Деда, значит, как сердечного списали? Но тот в своей постели! А тут хата чужая, только-только перепроданная. Могут копать. А если хрящи ты ей разнесла? Оттранспортировать бы надо. А как ее транспортировать – десятипудовую? Задачку ты задала.

– Но ты же придумаешь, правда?

Клава нисколечки не волновалась: Витёк с Госпожой Божей просто не могут не придумать всё в лучшем виде.

Витёк принял задание без возражений – как мужской долг.

– Транспортный вопрос – всегда сложный. Решим, однако… Нам уже во дворец ехать! А с этим – утро вечера… Свами своей можешь не говорить пока. Сами разберемся.

Про деда Ивана Натальевича Свами знала и даже одобрила, так что стыдиться Клаве было нечего: добрая Дэви и должна повсюду творить справедливость. Но Витёк был по-своему прав: от деда Натальевича досталась квартира, новая ладья Сестричеству, а от Пупочки остались одни хлопоты. Так что одобрит Свами гораздо меньше. А может и припомнить в удобный час, секретом на секрет попросит поменяться. И проще себя ей не закладывать. Того, что Свами читает насквозь ее мысли, Клава больше не боялась.

36

Они заехали в корабль, Клава прыгнула в плащ, подхватили Свами и помчались во Дворец спорта. Подъехали, когда уже началось. Клаве хотелось одного: скорее! Жар в бедрах, который она пронесла сюда во Дворец из самой квартиры бывшего Федотика, поднимался по телу и претворялся во вдохновение.

Додик был вдохновлен по-своему.

– Целый день только и звонят после вчерашнего. Резонанс называется! Тридцать секунд телевидения я разрешил: для паблисити. Оставим сегодня нашу Каленьку Дэви на катарсис: в конце второго выпустим.

Бас Иаков в уборную вдвинуться и не пытался – взглянул из коридора, пророкотал:

– Как лампадку вынесу. На ладони.

И показал как будет нести – на вытянутой руке. И ни в одном суставе не дрогнет.

Свами тоже приняла участие: утренней росы налила.

Наконец позвали.

– Упадешь по трубе! – крикнул в спину Додик.

Предчувствуя священное беспамятство, Клава пошла навстречу свету и грому, перехватила у взывающей певицы:

Толька, Толька, Толька… и первым криком завела ждущий зал:

Божа, Божа, Божа, Божа!

Слепила знакомая тьма:

синий-зеленый-красный

Клава не видела, но проникала сквозь вспышки: зал стоит, прыгает, пляшет, плачет, хлопает в едином сердце и готов броситься на сцену, на нее – или задохнуться под нею, сжимаемый лихорадочными бедрами.

По одному бы добровольцу погибать для вдохновения в ее бедрах перед каждым концертом – и только позавидуют счастливцу!

Божа, Божа, Божа, Божа!

И ничего нет сильнее и проще.

Все-все-все. Хором-хором-хорошо.

Так же хором все спасутся – если не рухнет крыша как перегруженный мост. А если рухнет – тем вернее вознесутся в рай прямо из-под обломков. 

Божа, Божа, Божа, Божа!

Слабее вспышки.

И какая-то труба. Побудка.

Божа, Божа…

Труба трубит. Будит.

Не команду вспомнила, а изнемогла.

Шагнула и упала.

Всех труба будит, а ей бы – уснуть.

Слышала, припав к покрытию сцены, прогибающие пол шаги – и вознеслась на несгибаемые ладони Иакова.

И унеслась на них в закулисье.

Сама Госпожа Божа унесла ее руками баса.

Рев и гром догоняли. Не отпускали.

Метнулся кто-то – не Додик, мельче:

– Не отпускают! На аплодисмент пожалуйте!

И бас Иакова:

– На бис святые не выходят.

За боковым служебным выходом терзала наряд охраны толпа. Как шторм, который запирает слабому суденышку выход из гавани.

– Еще один выход есть. Может, туда такси подать? дрогнул Додик.

– А тачанка моя? Они разнесут с досады, когда поймут, что упустили! – несогласный Витёк. – Вертушку бы на крышу, как на авианосец.

– Тебе тачка дороже или гениалочка наша? Будет эта безумная Калька – тысячи тачек наши!

– Не робей, Додик, – решила Свами. – Толпа – это наша толпа. Госпожа Божа послала – жаждущих света. Яков, иди первый, я рядом. Я буду возглашать, а ты повторяй. Понял? За нами Витя с Дэви. Ну, помогай, Божа!

Выдвинулся Иаков. Свами сбоку.

– Каля Дэви с вами! – крикнула Свами.

Но кто ее слышал дальше десятого тесного ряда?

«Каля Дэви с вами!!» ретранслировал бас-расстрига.

И откликнулись от последних рядов:

– С нами! Дэ-ви, Дэ-ви! Бо-жа, Бо-жа!

– Грядет перемена чисел! Грядет век Кали Дэви!

«Грядет перемена чисел! Грядет век Кали Дэви!»

– Дэ-ви, Дэ-ви!

– Поклонитесь Госпоже Боже! Отрекитесь от ложных богов самозванных!

– Проще, – пророкотал Иаков в полбаса и ретранслировал прежний тезис:

«Каля Дэви с вами!!»

Без команды выхватил Клаву и взметнул на головой.

– Дэ-ви, Дэ-ви! Бо-жа, Бо-жа! – усилилось стократно.

Свами больше не распоряжалась.

«Грядет перемена чисел! Грядет век Кали Дэви!»

– Дэ-ви, Дэ-ви! С на-ми, с на-ми!

– Со снами, – фыркнул Витёк.

«Век Кали Дэви!»

– Век-Кали-Дэви! Век-Кали-Дэви!

– Пошли, – буркнул бас.

И приблизился к стоящей в одном шаге тачанке.

Витёк откинул заднюю дверцу.

– Прошли.

Иаков всадил Клаву в машину как пирог в печь – и тотчас содрал с нее серебряный плащ.

Но Клава почувствовала, что этим ручищам ее нагота неинтересна.

Иаков распрямился и закрутил опустевший плащ над головой.

«Каля Дэви с вами!!»

Свами скользнула сбоку и плюхнулась на сиденье.

– Дэ-ви, Дэ-ви! С на-ми, с на-ми!

«С ва-а-ами!!»

И отшвырнул пустой плащ далеко в сторону – вправо.

Там закипела свалка.

Фаны за лоскутки бились. Оглашенные.

Витёк влево газоном вырулил на волю.

– Проскочим против знака? Одностороннее вывесили! Святым разрешается! Солисткам.

– Двойная акция получилась, – подвела итог Свами. Отдышавшись. – В зале и снаружи. Много душ просветили благодаря Госпоже Боже.

– Госпожа Божа помогла еще сильней сегодня, – подхватила Клава.

Но отчасти из вежливости. Госпожа Божа ведь помогает Клаве напрямую. Не через Свами.

– Надо Додику на каждый концерт запасные плащи заказывать. На разрыв, – усмехнулся Витёк.

– Туго ты освоился, братик, – оживилась Свами. – «Моя тачанка», говоришь. А она общественная, между прочим. Достояние Сестричества.

– Я говорю «Моя» – подразумеваю «Сестричества», говорю «Сестричества» – подразумеваю «Моя», – и Витёк небрежно вильнул рулем, обходя ленивую «волгу». – Потому что ведь в семье единой всё общее без стыда и страха.

А потом вдвоем уточнил:

– Яшка кричал «С вами», но не кричал «Свами». Побоку она. Яшка нужен, а она – как пятое колесо в тачанке.

37

С утра надо было бы что-нибудь сделать для Пупочки. Но брат Гриша доложил, что в Рощине есть математический лагерь. Или физический тоже. Но других подходящих во всей области не сыскалось – только физкультурные. И Свами услала его с Витьком за профессорской Ксаной.

– Подождет Пупочка, – махнул рукой Витёк. – А иначе как через эту Ксану профессора не взять. Ничего не подпишет, только в Канаду нажалуется.

Клаве было скучно. Витёк уехал, вечером не ждал безумеющий постепенно зал. А простая привычная уже радость не приносила прежнего умиления – ни утренняя, ни вечерняя. Она ведь теперь сама с Госпожой Божей накоротке – в любое время. Мати, Доча и Святая Душа словно дома у нее собираются.

Поэтому она даже Соньке обрадовалась, тем более, что та принесла благую весть:

– Сестра Ирка беглая нашлась, добрая Дэви.

– Пришла?!

– Не. Место ее нашлось. В парник убежала.

– В парник? Помидоры, что ли сажать?

Сонька долго смеялась,

– Тут в общаге парней много – вот и целый парник. Отпарят тоже в лучшем виде. И с помидорами у них в порядке круглый год. Пойдем сейчас ее увещевать с самой Свами.

– И я с вами! – засобиралась Клава.

Да и собраться легко – всё на ней и при ней.

Свами одобрила.

– Я тебя не беспокоила, добрая Дэви, думала, ты хочешь отдохнуть после вчерашнего. Но если ты полна похвального рвения, пошли. Госпожа Божа нам поможет.

В саду Свами задержалась, недовольно показала на корзину с кирпичами, плывущую под стрелой похожего на огромного журавля подъемного крана.

– Стоял-стоял тихо – и очнулся. Еще одну домину громоздят – склеп смрадный. И над самым кораблем.

– В пустыню лесную пора нам, сладкая Свами, да? – уточнила Соня.

– Пора. Укажет Божа – и отселимся в пустыню.

Свами рассыпала крупу вокруг себя – и тотчас слетели дежурившие на крыше голуби.

– Вот так и улетим во благовремении, – пообещала. – А пока пора душу заблудшую увещевать с любовью.

И двинулись, сверкая серебряными плащами. Сонька чуть впереди, Свами и Дэви степенно сзади.