Во имя Мати, Дочи и Святой души Чулаки Михаил

– Да меня на все стены наклеили, – без обиды, презрительно сообщила Клава. – «Рок-святая Каля Дэви». За мной на трех тачанках приедут, когда зал поднять надо будет. На «роллс-ройсах». Иначе погорит «Формула». А в шоуях, знаете, какие миллионы крутятся?!

– Между прочим, я эти афиши тоже видел, – заметил Владимир Петрович. – И что же ты делала?

– Заводила. И все Госпожу Божу славили. Вот так!

Она вскочила и стала хлопать сама себе в такт над головой:

– «Бо-жа, Бо-жа, Бо-жа!!»

– Это просто какой-то гипноз, – сказала тезка.

– А что нынче не гипноз? – вопросил Владимир Петрович. – Когда эти лазеры в глаза.

Вошла врачиха. В белом халате, но совсем рыжая.

А белый халат как-то сближал с сестрическими плащами серебряными.

– Вот. Надо определить на сегодня, – формулировала тезка запрос. Но обтекаемо. – Состояние.

– В соседней комнате займитесь, – чуть нервно кивнул Владимир Петрович.

Клава пошла с врачихой охотно.

– Ну что, подруга, – сказала та весело, – хотят здесь всё про твою личную жизнь узнать? Их дело ментовое. Или подзалетела уже? Обычный случай. Как это у Шекспира? «В двенадцать лет становятся в Вероне матерями»? Не помнишь?

Клава такого не знала – щеки на пиру набил, что ли? Но, видать, мужик понимающий.

– У нас в школе только с четырнадцати.

– Ну конечно, у вас не Верона… Давай-ка сюда. Извини, подруга, работа. Нашу сестру всегда рано или поздно через передний проход осматривают. Чаще – и рано, и поздно. Ничего тут такого нет.

Усаживаясь, Клава быстро проверила сама себя – и обнаружила, что жалеечка ее раскрылась. И вовремя! А то бы стыд перед этой веселой врачихой понимающей. Над тезкой посмеялась, а получилось бы, что у самой-то и нет этой самой первой необходимости.

Госпожа Божа опять помогла. Знает Она-Они чередование времен: время закрывать входы и время раскрывать входы.

Докторша сначала посмотрела, светя себе лампой.

– Virga intacta, – сообщила сама себе.

Потом дотронулась пальцем – и жалеечка резко сжалась снова.

Цветки тоже есть такие, которые сжимаются сразу – от малейшей мушки.

– Ну вот, – сказала врачиха. – Да мы, оказывается, недотроги. И часто это у тебя?

Узнала! Узнала про тайный стыд!

Что ей отвечать, когда нечего отвечать?!

Клава изогнулась дугой… Нет, это Госпожа Божа вовремя защитила, изогнула дугой, заставила биться выловленной рыбкой.

– Помогите подержать! – крикнула врачиха.

Клава всё слышала – и тем самозабвеннее изгибалась, счастливая и испуганная – почти как на сцене, хотя и не так.

– Что – эпилепсия?!

– Истерическая дуга. Классика. И вагинизм к тому же – полный букет. Тут, наверное, долгий анамнез – в короткой-то жизни. Но – Virga intacta.

– В коллектив-то ее можно?

Клава выгнулась еще напряженней – если только можно. И забилась сильней – вырываясь из шести рук.

– В какой коллектив? В детское отделение! Хотя там тоже своего рода коллектив.

Только на носилках Клава расслабилась.

Вот и поехала снова.

Значит так надо. Госпожа Божа ведет ее неисповедимым путем.

Но не оставляет ни на минуту попечением своим.

Мати, Доча и Святая Душа склоняются над Клавой с трех сторон.

40

В отделении на Клаву напялили давно отвычное белье. Трико дерюжное сразу стало царапать нежные части, оценившие уже радость свободы и свежего ветра.

Счастье еще, что сразу же и уложили на кровать – не такую, как последняя ее кровать в корабле, но лежать все же можно. Под одеялом Клава тотчас спустила трико – и палата стала немного роднее.

Лежали еще многие девочки на многих кроватях – но не разобрать в полутьме. Хотя синяя лампочка светила без передышки.

Толстая санитарка сидела у раскрытой двери.

– Клава, иди белье считать! – позвали из коридора.

– Да не могу я! Видишь, за надзорную посадили, – откликнулась санитарка.

Еще одна тезка. Такие совпадения не бывают спроста. Это Госпожа Божа подает знак, что не оставила Клаву-первую, Клаву настоящую, Калю Дэви свою. Не оставила и не оставит, потому что ничтожны перед Нею-Ними любые запоры и стены.

Мати, Доча и Святая Душа снова склонились над нею, и Клава заснула уставшая и успокоенная.

Утром накормили, натянули снова постылое трико и предъявили врачу. Мужику. Ближе к деду, вроде Владимира Петровича.

– Значит, Клава к нам приехала, – выразил полное свое удовольствие. – А как Клаву величать полностью?

– Рок-святая Каля Дэви.

– Отлично. А псевдонима нет ли в запасе, когда нужно от поклонников отдохнуть, скрыться? На самом-то деле Каля Дэви, конечно же, а для своих домашнее прозвище: какая-нибудь Клава Картошкина, а?

Смешной. И Додик тоже спрашивал – для бумажки. Дались им всем бумажки-промокашки!

Но что купило Клаву – угадал ведь почти. Овощем назвал. Наверное, это Госпожа Божа знак подает.

– Капустина.

– Прекрасно! Клава Капустина – акробатка, потому что на мостик встает красиво, я слышал, да?

– Я не встаю. Меня саму изгибает.

– Что – изгибает?

Сказать – не сказать?

– Госпожа Божа изгибает.

– Отлично. Лично удостаивает вниманием. Персонально.

Посмеялся над Госпожой Божей. Злой он, хотя и прикидывается.

Клава молчала. Уперлась.

– Так что же? Госпожа Божа разговаривает с тобой? Голос ты ее слышишь?

Клава молчала.

– Ну хорошо. Оставим пока дела небесные. Со здоровьишком-то как? Кашель? Живот?

– Нормально.

– Рад снова услышать знакомый голос. Не жалуешься, значит?

– Нет.

– Ну, давай тогда посмотрим.

Ну, вот и раздел наконец. Всегда этим кончается.

Но доктор щупал совершенно равнодушно. Точно куклу вертел.

– Да, здоровьем Бог не обидел.

– Госпожа Божа, – возразила машинально.

– Тем более. Иди отдыхай. Еще у нас будет время поговорить. О том, чего твоя Божа с тобой творит.

Время впереди – оно не обрадовало.

Ну, а пока можно было снова улечься и спустить эти трико дерюжные. И не думать. Пусть Госпожа Божа думает. Любит и думает. Думает и любит.

А пока Клава спит – зато время все равно идет.

– … Капустина!

Госпожа Божа любит и не оставит.

– Ты ведь Капустина?! Нашла время спать. Брат к тебе с сестричкой.

Чуть было не отреклась спросонья: «Нет у меня никакого брата!» У Капустиной и не было никогда. Зато у сестры Калерии, у Кали Дэви.

Села на кровати.

Молодая подошла, размалеванная. Тут тоже сестры называются.

– Слава Богу, проспалась. Ты ведь не лежачая, режима нет? Ну и иди в столовую. В надзорку посторонних не положено.

С соседней койки приподнялась бритая головка.

– Эй, новенькая. Учти: передачи – на всех! А то темную сделаем!

Молчала-молчала, а тут Клава ей нужна сделалась.

Неверки вокруг – с дыханием заразным. Испытует Госпожа Божа: из корабля выкинула в самый Вавилон!

Клава по всей форме натянула трико, накинула халат синий, казенный (похожий мелькал на Ирке – вспомнила не к добру), и пошла, куда показали.

За столиком с клеенкой сидел – ну конечно же, сидел Витёк, Витёк, Витёк!

А рядом девчонка какая-то. Тоже беленькая, между прочим. И вырядилась в красное – от штанов до шляпы – шлюха. На шляпе еще и клумба – ромашки-лютики помятые. Неверка, наверняка.

Так Витёк беленьких любит, что и сюда привел, не постыдился.

– Здравствуй, сестренка!

Встал и расцеловал в щеки совсем ненатурально, шепнув:

– Я твой брат Капустин тоже. И Катя Капустина.

Отстранил и сразу громко:

– Уже лучше! Хорошо тебя тут полечат! Уже лечат! Недельку полежишь или две – выйдешь, как новенькая! Или сколько скажут. Главное, докторов слушайся! Доктора лучше знают, чего тебе надо! Вот тут принес тебе, что любишь. Сразу не съедай, а то лопнешь. Я же не смогу каждый день приходить. Может, через неделю только. Чтобы до следующего раза дотянуть. Откусывай и вспоминай брата. Откусывай и вспоминай брата.

Сестра та самая больничная и не уходила далеко: покрутилась для виду и обратно. Халат капроновый, через который всё нижнее не просвечивает, но почти. Куда честнее накидка серебряная, которую у Клавы отняли за неприличие. Не там неприличие ищут!

– Сестричка, я тут сестренке принес кой-чего. Масло, сказали, можно, ряженку. А можно в холодильник положить, чтобы ей назавтра и дальше?

Начальница в халате просвечивающем распорядилась, обрадовалась:

– Ряженку пусть сегодня съест, а масло – можно в холодильник. Фамилию только надпишите.

– Надпишу, да на ней же и так видно – Капустина.

– На масле – не видно, – засмеялась сестра.

Не масло, а ее надо в холодильник: чтобы не растаяла!

– Поняла? Будешь к сестре подходить и спрашивать… День побыла, а уже, вроде, лучше. Спокойнее. Видно, хорошо у вас лечат.

– У нас врачи хорошие. Даже студентов учат. И персонал старается. Как к своим детям, – совсем растопилась дура – бери и намазывай!

– Свои-то у вас, наверное, только в проекте. Но проект интересный получается. Присматривайте пока за сестренкой нашей, лады? И Катя тоже просит за сестричку.

– Да мы за всеми, – совсем покраснела, будто мужиков не видала. – Но, конечно. Я слышала, ее из какой-то ужасной секты привезли! Они там целыми ночами молились на коленях, такой ужас! Отойдет, девочка, отойдет.

– Девочка Клава. А это – Катя. Похожи, правда? Только Катю в секту не похищали. А вас как зовут?

– Альбина.

– А меня – Витей. Значит, договорились, Альбиночка? Вы нашу Клавку нам к следующему разу в лучшем виде представите.

– Договорились. Мы все. Ну и я, конечно. А вы когда зайдете?

– Собирался через неделю. Но теперь думаю, нельзя сестренку оставлять так надолго. Да и проекты вот всякие. Через два дня вырвусь уж.

– Через два дня еще не очень… Но и через два дня можно. Как заботливому брату. Чем родные чаще ходят – тем лучше.

– Вот и договорились: через два дня!

Клава влезла в разговор – по вдохновению внезапному:

– А можно, Витя мне в следующий раз костюмчик спортивный принесет? Здесь все девчонки ходят. Чего я буду – как бабка старая?

– Конечно, Клавочка. Принесете, Витя, да? Всякая женщина хочет быть красивой, даже уже в ее возрасте.

– Принесу. Хотя ей пока еще до некоторых далеко – в любом виде.

И осмотрел – как ощупал.

Альбина пошла – как полетела. Мало дурам таким надо. И чего хорошего Витёк в ней нашел?

– Ну еще посидим, поговорим по-родственному. Здорово тебя кинуло – сюда. Чего в приемнике не осталась?

Клава рот только раскрыла, а он сам и ответил:

– И правильно. Там вроде как предвариловка. Детские «Кресты». Колючка и охрана при входе. А здесь почти что воля. Правильно курс держишь, сестричка. При сложившихся резких обстоятельствах. Хорошо что не замели и нас вчера. Подъезжаем, а вокруг осада. Словно банду берут. Ну мы проездами и влево – будто нам по другому адресу совсем.

– А дочку эту привезли профессорскую? Ксану, да?

– С дочкой тоже – интересный расклад. Приезжаем в Рощино – так и так, за Татариновой папа срочно прислал, улетает на сходку в Канаду. «Почему же он не позвонил?» – директор спрашивает. Или завхоз. Главное, есть такая, значит, лагерь точно вычислили! Как какой-то академик когда-то целый материк высчитал: должен быть для равновесия, заявляет, потому что иначе Земля через полюсы перевернется! Поехали проверить – и вот тебе Америка! Поплыли. Или Австралия – забыл. Висит вместе противовеса и перевернуться Земле не дает. За что я науку уважаю. Гриша не хуже вычислил. «Потому что профессор, может, телефон потерял, говорю. Профессора всегда такие мелочи теряют – телефоны, дочек. Да и не поползет же большая дочка домой через узкий провод – а тут машина подана». Позвали эту дочку. Большая! «Ой, говорит, какая машина хорошая! Поехали скорей. Я давно хотела, чтобы он мне из Канады эскимосскую маску привез!» А директор или завхоз сомневается: «Расписку, говорит, оставьте с полным адресом и телефоном». Будто жалко. Мы же люди добрые. Едем, а она всё удивляется: «Какая машина, как едем классно. У папы все знакомые на „Жигулях“ ездят». А потом спрашивает: «А вы, наверное, и Додика знаете?» Я обрадовался, что наконец общий знакомый, а то и говорить не о чем. «Как же, вчера только виделись!» – «А я уже давно. Как у него дела?» – «Отлично, говорю. Во Дворце спорта, полные сборы снял, а теперь по Волге поедет, большой начёс будет!» Тут она и говорит: «Какой Дворец? Додик волоконной оптикой занимается!» Слова-то какие знает. И понеслась: «Да кто вы такие? Откуда вы папу знаете? Он мне говорил, чтобы с незнакомыми не ходила! Остановите, я назад поеду!» Кто ж знал, что столько Додиков на свете. «Сиди, говорю спокойно, доставим тебя прямо к папе». А она впереди со мной. Я, конечно, дверцы блокировал, но тоже лишнее, если за руки начнет дергать – можно нечаянно и со встречным не разъехаться. Ну, Гриша ей сзади: «Сиди, сказано! Обещали папу – будет папа!» Доехали. Мимо всех гаишников проезжал аккуратно, чтобы без вопросов. И до самого корабля почти. А тут такой аврал! Чего, думаю? На квартиру куда везти – лишнее это сейчас. Профессор завтра шум поднимет, через жену свою беглую на Зою выйдет – а у нее сейчас других проблем достаточно. Взял да и подкатил ее к дому. «Беги, говорю, к папе, и верь вперед хорошим людям!» А чего еще? Приехали бы на час раньше, накрыла бы облава, а девка бы и заявила: «Меня насильно привезли!» Да и на нас с Гришкой показала бы. Ваша Божа уберегла – не иначе.

– Наша и твоя.

– Вот именно. Потому что стиль надо менять. Далась Зое эта хата профессорская. Да тысячи добровольно отдадут, еще спасибо скажут! Шире надо жить, без крохоборства. Ей бы в десанте послужить, она бы поняла жизнь правильно: легко бери – легко отдай; жив будешь – возьмешь, сколько надо. Зато теперь, если что – профессор за меня свидетель: спас его дочку, которую жена свихнувшаяся украсть хотела.

– Жена его к Госпоже Боже пришла, спасение себе приготовила.

– Какое ей спасение?! Кому за тридцать – уже не спасутся! Ты правильно курс взяла – малолеток вести. Эти спасутся и нас спасут. Принесут всё и спасибо скажут. А свидетель за меня ценный теперь, потому что с Зоей нахлебаемся еще. Правильно дочку ему отдал: в шахматах называется – жертва качества. Каспаров всегда с жертвами выигрывает… Ну чего, поговорили по-родственному. Надоели уже всем, – и шепотом, резко: – Ну, быстро с Катей в сортир ваш. Скидовай хлам, надевай всё с её.

Клава, даже не пугаясь, так всё легко у Витька получается, повела Катю. Дверь туда настежь всегда, но перегородки между горшками. Они скользнули в самую глубь – и быстро, быстро! Путаясь и наступая подолами и штанинами на мокрое.

Все-таки вошла какая-то дурочка здешняя.

– Слинять собрались, да?

– Молчи, а то убьем! – уверенно заявила Катя.

– Мне-то что? Хоть бы все отсюда через трубу улетели.

И вышли вместе. Перемененные.

Вот когда Клава поняла, какая шляпа хорошая – пол-лица загораживает.

Катя теперь торжественно несла мешок с передачей, а Витёк ее поучал громко:

– Всё сразу не ешь! Костюм принесу, не будешь в этом мешке ходить!

И Альбина навстречу – неспроста.

– Уходите уже?

– Не уходил бы! И ночевать бы дежурить остался, да дел – во! – рукой по горлу.

– Ночью – другая смена, – уточнила Альбина.

– Тогда – отбой. А во сколько пересменка?

– В девять.

– Дел – страшно. Но если вырвусь, заскочу с костюмом для сестренки. Жалко смотреть на нее в этом мешке. Вот, даже порвано на спине! – и он решительно развернул Катю, показывая какой-то изъян в экипировке. – Так пустите, Альбиночка, в пересменку – если вырвусь?

– Пущу. Приятно, когда такие братья – любящие.

– Я не только как брат – я вообще. Семья у нас такая.

Альбина сама и открыла им дверь своим треугольным ключом. В больнице этой ключи в дверях – как у проводников в вагоне.

Клава сразу шагнула за дверь, а Витёк еще повернулся к Катьке:

– Ну, Клавка, будь умница, слушай Альбиночку, – расцеловал так же показательно. – Постараюсь заскочить вечером… Чао, Альбиночка.

И пошли вниз – даже не побежали.

Но только в тачанке Клава почувствовала себя на свободе! Пускай теперь гонятся на своих «скорых» – никакая самая «скорая» Витька не догонит!

– И ведь хорошо, что Додик тебя тогда фамилию спросил! А то как бы я узнавал по справочной? «Дэви» они ведь в журналы свои не запишут.

– Это всё Госпожа Божа ему внушила. И тебе. И дуре этой Альбине глаза отвела.

– Считай, что Божа – отвела, – охотно признал Витёк.

– А Катьку эту белесую ты тоже вечером увезешь?

– Кому она нужна? Хотят – пусть лечат ее хоть до Нового года. Катек таких – знаешь. Ты – нужна!

И добавил оправдательно:

– Она тоже будет рада – койку здесь поиметь. Лучше, чем в подвале. Даже гораздо лучше. Смеху будет, когда врачи тут гадать станут: та или не та?! Вроде похожа, вроде – не очень! Пальчики-то здесь с тебя не снимали?

– Как это? Перчатки? У меня не было.

– Не перчатки, а отпечатки! Надо было снимать!. . Ну что, поедем на Петроградскую? Спасибо твоему крестнику – освободил вовремя.

Клава сразу догадалась, что Витёк – про Натальевича.

– А туда нельзя? В Наташкину?

– Не, та еще не освободилась. Некогда было заняться: то за Ксаной этой мчись, то за тобой. Витёк везде – Витёк в езде. Да я и люблю. А транспортные проблемы там – не знаю пока.

Клава не беспокоилась – Госпожа Божа всё устроит, всё придумает. Столько чудес Она-Они щедро высыпали на Клаву, что чудом больше или меньше – все равно что Витьку по Садовой объехать, если на Литейном ремонт.

И будет Витёк терпеть и ждать, даже когда разберется вслед за веселой докторшей, что Клава теперь недотрога надолго, и сжимается от одного касания, как тот цветок в кино. Потому что сам он правильно всё сказал и понял: Катек всяких – как оглашенных в зале, а Каля Дэви над ними – одна.

Госпожа Божа сделает, отрастут у нее длинные-длинные золотые волосы, и Каля Дэви при последней трели барабанов будет встряхивать ими – и набрасывать их как покров на весь зал, на всех фанов и оглашенных – покорных и счастливых. Упадет золотым дождем и сыграет на золотых струнах. А потом медленно-медленно будет вытягивать волосы обратно, наматывая на себя золотым поясом.

41

Витёк с утра был предельно отмобилизован.

– Большой день сегодня. Ваша Свами Преображение устраивает. Или Вознесение. Кое-что доделать еще, а потом за тобой приеду. Только новой какой-нибудь Пупочки не впускай, ладно? Мне и этих проблем достаточно.

Никого не осталось из таких. Если только жива Наташка. Но Наташка этого адреса не знает.

Столько чудес сотворила Госпожа Божа, что надо было ее поблагодарить. Клава лежала с закрытыми глазами и загибала пальцы, повторяя «Гос-Бож-мил-мя»… На за двести с чем-то повторении чудесный Голос не мужской-не женский ответил: «Госпожа Божа всё знает о тебе, всё думает о тебе, всё предвидит о тебе!»

– Спасибо, – громко ответила Клава. – Она тебя, наверное, послала, добрая Госпожа Божа?

«Говорю я по воле Её-Их».

– Спасибо, Чудный Голос. А не может ли сама Госпожа Божа сказать мне что-то? Хоть два-три слова? Или совсем одно-одинешенько?!

И даже она испугалась. Конечно, Госпожа Божа очень ее любит, помогает и прощает, не жалея на нее чудес, но все-таки, не слишком ли дерзко она попросила?! Мамусенька давно-давно рассказывала много сказок о том, что люди просили всё больше и больше, и всё получали у волшебниц, а потом уж замахивались на самое святое – и оставались у разбитого корыта. Но сама Госпожа Божа – не какая-нибудь завистливая и обидчивая волшебница, Она-Они гораздо выше!

Выше.

Вокруг всё зашелестело и раздался шепот. Шепот, который громче тысячи криков, но не оглушает, а втекает в уши, в голову – во всё тело.

Шепот, который не мог принадлежать никому, кроме самой Госпожи Божи, когда Мати, Доча и Святая Душа шепчут вместе хором: «ПРО-ОЩЕ». И снова: «ПРО-ОЩЕ». И дальше, выше, возносясь: «ПРО-ОЩЕ»… Не шепот, а вибрация, проникающая всюду, существующая всегда, но расслышать которую удается только по великой милости Её-Их.

Клава лежала, пронзенная и потрясенная. Лишенная сил, и готовая идти повсюду, радостно повинуясь воле Её-Их. А собственных желаний и не оставалось у нее, она была счастлива Её-Их желаниями и исполнениями вместе…

Или время промелькнуло, или Витёк быстро вернулся. Отмобилизованный еще предельней. Как леопард перед прыжком.

– Поехали, сестричка. Возносимся и преображаемся по высшему разряду.

Перед кораблем на пустыре роилась еще не спресованная толпа, приминая и ближние кусты. Теснота соседних зданий создавала иллюзию бессчетности, стотысячности.

– Ну чего, тысяч пять есть, – оценил Витёк. – А сойдет и за десять.

Они вышли из тачанки у ближней девятиэтажки и пробирались сквозь рой попутчиков, оглашенных, фанов.

Многие прикасались к Клаве – пальцами, ладонями, как прикасаются к святыне, чтобы унести частичку излившейся по касательной благодати.

Возвышалась над головами телекамера. Даже две.

Но кто-то дернул за рукав иначе, по-свойски.

Светка Озеранова со старшими мальчишками – опять с другими.

– Клавочка, мы тебя увидали – сразу отпали. По телеку. Я даже не поверила, стала звонить, а девчонки говорят: «Точно! Клавка!» Ну и на Невском ты тогда, помнишь? Ты даешь! А еще выступать с «Формулой» будешь?

– Я, Каля Дэви, добрая подружка. Поклонись Боже, приходи к нам в Сестричество.

– Ну ты даешь – все на тебя сбегаются. Зайду. У вас там – ничего! А правда, что вы спасетесь после Конца Света?

– Само собой. Ты что, не видишь, что старый век рушится? Тысячелетний. Даже двух.

– Кто ж не видит?!

– Ну вот. Как говорила наша Вероника: «Опыт однозначно показал». И так будет весело, когда всё лишнее сгорит и рухнет! Правда?

Клава сказала – и поймала себя за язык: не она это сказала, а Госпожа Божа владеет ее языком.

«Так будет весело, когда всё лишнее сгорит и рухнет!»

Кто же этого не хочет – здесь и везде?!

А что – лишнее, каждая и каждый знает сам. Каждой и каждому многое мешает. Многие. Такие лишние, что даже совсем. И так хорошо, когда их нет. Нет Наташки – и есть красивая квартира. Нет… Клава даже додумывать не хотела, как было бы хорошо, если бы многого около нее не было, и многих. Додумывать совершенно не нужно, потому что Госпожа Божа всё-всё устроит. Ведь Госпожа Божа не жалеет чудес для своей Кали Дэви. Да просто зовет ее Клавой по-домашнему, поэтому и Клава сама про себя думает этим именем, когда одна Госпожа Божа видит ее мысли.

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге вымышленные герои живут рядом с историческими персонажами конца прошлого века: Горбачев...
В книге известного дагестанского ученого Расула Магомедовича Магомедова в хронологическом порядке пр...
В 1947 году в Москве должна была выйти из печати «Черная книга» – уникальный сборник документов и ра...
Это издание для тех, кто хочет глубже понять основы православной веры, таинства церкви, ход богослуж...
Это издание для тех, кто хочет глубже понять основы православной веры, таинства церкви, ход богослуж...