Сантрелья Вепрецкая Тамара
— Ну, что вы, падре, девушка просто переволновалась, — вступился Святогор.
— О чем ты?
— Вчера вы устроили ей настоящее судилище, сегодня наказываете ее постом и молитвами, а теперь угрожаете ей допросом, — разъяснил дон Альфонсо.
Но падре накинулся на Святогора, словно это из его уст прозвучала дерзость:
— Тебе надо поближе подойти к вере, Сакромонт. Тебя съедает гордыня. А основа христианской добродетели — смирение.
— Извините, падре, меня учили арабы, что основой добродетели человека является знание и разум, — с вежливым поклоном промолвил Святогор.
— Знание лишь удваивает гордыню, — досадливо огрызнулся священник. — Знание доступно только Богу, ибо на все его, Божья, воля.
— Согласен с вами, святой отец, — ответил Святогор. — И в Коране сказано, что Аллах творит все, что пожелает, ибо он над всем властен.
— Не забывайся, Сакромонт! Ты в стенах христианского храма, а не в мечети! Здесь не пройдет твоя мусульманская проповедь! — вскричал дон Эстебан. — Я посажу тебя на одну скамью с еретиком и колдуном, которого необходимо казнить.
Святогор поклонился:
— Воля ваша, святой отец, только я ведь принимаю христианство.
— Тогда почему ты до сих пор не крестился?
— Услуги, которые я оказываю дону Ордоньо, такого свойства, что я вряд ли смог бы выполнять их, будучи крещенным. Но я приемлю Христа…
— И проповедуешь Аллаха! — возмутился падре.
— И не вижу в том противоречия.
— Смирение подразумевает страх божий в душе! Ты же и не стремишься подавить гордыню, — наставлял священник.
Дон Альфонсо не участвовал в споре. Он только переводил взгляд со святого отца на Абдеррахмана и обратно, словно наблюдая за шариком пинг-понга. Он не вмешивался в эту богословскую дискуссию и, похоже, не очень вникал в ее суть, он лишь изумлялся, с какой легкостью и не уступающей друг другу силой логики сражались два незаурядных ума.
— Тебя ждет кара Божья! — для пущей убедительности добавил падре.
— Возможно, но это только в Божьей власти, казнить меня или миловать, — возразил Святогор. — И это тоже не противоречит Корану, где говорится, что Бог прощает, кого пожелает, и наказывает, кого пожелает. Вы не можете решать ни мою судьбу, ни судьбу Элены, ни судьбу вашего узника.
— Почему же? — с вызовом накинулся на него дон Эстебан.
— Это дело Бога. А вам он сказал: «Не судите, да не судимы будете!»
От возмущения священник даже как-то сник. Он не ожидал, что араб настолько хорошо знаком со Священным Писанием.
— Не ругайте меня, святой отец, — примирительно улыбнулся Святогор. — Я разделяю вашу веру и понимаю вашего Бога. И я люблю его за то, что в нем — любовь. Вера основывается на любви и знании, а не на страхе и унижении.
Внезапно дон Альфонсо подался вперед, будто намереваясь принять участие в беседе. Он торжественно проговорил:
— Давайте оставим Господу право решать судьбы людей!
— Я буду выпускать тебя с проповедями, Сакромонт, когда ты примешь святое крещение, — мрачно усмехнулся священник. — У тебя потрясающий дар убеждения.
Святогор промолчал.
— Вернемся к делу, и да поможет нам Бог распознать истину! — бодро, как ни в чем не бывало, будто вышел из спора явным победителем, произнес падре. — Еретика я не введу в храм. Приведи его в главный зал, Сакромонт. Я буду ждать вас там. И мы также понаблюдаем за поведением девицы.
И он жестом отпустил Святогора.
Глава двадцать вторая ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
Хвала тебе, Боже!
Могучей десницы движенье
Из небытия бросает нас в мир униженья — Чтоб нам умолкать перед наглостью злого невежды,
Чтоб попраны были заветные сердца надежды.
Я верности, дружбы и братства уже не взыскую…
Абу Нувас (756–815) /поэт при дворе Гарун Аль-Рашида/
— Дон Альфонсо, — подозвал священник наследника замка. — Уведите пока эту особу к себе. Мы встретимся в зале, когда Сакромонт доставит туда узника. С сегодняшнего вечера она должна присутствовать в часовне на богослужениях, а по утрам на чтении и разучивании молитв. И еще. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы ее кормили только хлебом и водой, ибо на ней тяжкий грех совокупления с неверным.
— Я передам ваши указания отцу моему, сеньору замка, — поморщившись, глухо откликнулся дон Альфонсо. — Думаю, он не будет возражать против ваших благочестивых наставлений.
Он не стал вступать в дальнейшие пререкания и, подозвав меня, чуть подтолкнул к выходу. Мне показалось, что он несколько изменил свое отношение ко мне. Впрочем, возможно, он просто демонстрировал падре свое усердие. Мы выбрались из часовни.
— Это правда, Элена? — взволнованно зашептал мой сопровождающий. — На тебе грех?
Боже, как мне надоели эти средневековые игры! Я добыча, пленница, наложница араба. Что же все от меня хотели? К счастью, греха на мне не было, но, если б был, разве это была бы моя вина?
— Дон Альфонсо, — рискнула я обратиться к нему по имени.
Он даже остановился от неожиданности. Я посмотрела ему прямо в глаза и повторила вслух свои мысли. Он изумился моему красноречию и молчал.
— Это был бы мой грех? — настойчиво переспросила я.
— Нет, — пролепетал он, опешив.
— Но и этого греха на мне нет, благодаря Господу и доброте и порядочности Абдеррахмана.
— Разве вчера, когда я возвратил тебя ему, он не воспользовался этим? — удивился Альфонсо.
— Нет!
Он заметно повеселел и сменил тему.
— Я рад, что дон Эстебан учинит, наконец, допрос этому темному узнику, — болтал он почти радостно. — Обвинив этого чудака, он отстанет от тебя. Так что ничего не бойся.
Я похолодела и неожиданно для самой себя заговорила, не успев, как следует, подумать и дать себе отчет в том, что я делаю:
— Дон Альфонсо, вчера вы сказали мне, что я могу рассчитывать на вашу помощь. Так ли это?
— Да, Элена, я обещал тебе во всем помогать.
— И вы помогали бы мне даже, если я не обещала бы вам свою любовь?
— Да, я помогал бы тебе, потому что я люблю тебя, а не для того, чтобы ты полюбила меня, — горячо заверил он.
— Вы — благородный человек, дон Альфонсо! — воскликнула я.
— Мне очень хотелось бы оправдать это звание, — смутился он.
— Дон Альфонсо, я прошу вас выслушать меня, — отважилась я. — Я отдаю себя на ваш суд и вверяю вам свою судьбу и судьбу очень дорогого мне человека. Я рассчитываю на вашу поддержку и помощь… или же… на ваше молчание…
Он опять приостановился, тронул меня за рукав и шепнул:
— Погодите, давайте войдем в мои покои. В замке у стен есть уши.
Я мысленно поблагодарила его за осмотрительность, но опасалась, что вынужденная пауза лишит меня решимости. Наконец, мы достигли его комнаты. Он запер дверь и подвел меня к окну. Вероятно, это место казалось ему наиболее безопасным.
— Говори, Элена, я слушаю тебя.
Но я уже засомневалась в правильности своего поступка.
— Ты просила меня о помощи, — подталкивал он меня на откровенность. — В чем?
— Мне страшно, — призналась я.
— Ты не доверяешь мне, — огорчился дон Альфонсо. — Я не стану выпытывать твою тайну. Ты скажешь сама, если сочтешь нужным. Я лишь могу дать тебе клятву перед Богом, что ты может доверять мне всецело.
Я растрогалась. Меня терзали сомнения, но у меня не было выбора. Я должна рискнуть: либо я обрету еще одного друга и союзника, либо… О втором «либо» думать не хотелось. И я решилась:
— Дон Альфонсо, я не смогу открыть вам всей правды. Просто вы не готовы ее воспринять, а я не способна пока разъяснить всего из-за незнания языка. То, что я говорила святому отцу, правда, кроме одного. Вместо отца я путешествовала с братом. И брат мой сейчас здесь.
Молодой человек удивленно и выжидательно посмотрел на меня.
— Да-да, здесь в этом замке, — подтвердила я. — Это и есть тот узник, которого вы так мечтаете казнить. Помогите мне спасти его! Умоляю вас! Или казните и меня вместе с ним. Другого выбора у нас с ним не остается.
Наследник замка стоял как громом пораженный. Этого он никак не ожидал. Он постарался оправиться и медленно промолвил:
— Это удивительно, но это многое объясняет. У меня лично нет предубеждения против этого узника, правда, предметы, на которые ссылается падре Эстебан, в наших краях действительно не известны и вызывают недоумение. Но я наслышан, что в восточных странах встречаются и не такие чудеса. Да что в восточных? Возьмите наших арабов, с которыми мы воюем. Да их знания опережают наши на века, — он улыбнулся. — Прости, Элена. Я увлекся, а ты переживаешь, кому доверила тайну, болтуну и обманщику или другу. Пока я могу заверить тебя лишь на словах, но попробую доказать и на деле. Ты доверилась другу. Как зовут брата?
— Николас.
Альфонсо задумался, заходил по комнате.
— Давай поразмыслим, как лучше вам вести себя на допросе, — рассуждал он. — Ты можешь что-то предложить?
В дверь робко постучали.
— Поздно, — вздохнул Альфонсо, направляясь к двери.
Пришли доложить, что падре в большом зале ожидает дона Альфонсо с пленницей араба.
— Пойдем, — обратился ко мне молодой человек. — Пока все отрицай, как ты делала это до сих пор.
Когда мы входили в зал, слышался бас дона Ордоньо. Дон Альфонсо шепнул мне: «Прости», и втолкнул меня в дверь. Я собрала всю волю в кулак, чтобы не выдать своих чувств. Мой родной брат Коля, мой интеллигентный брат, умница, в жизни не обидевший ни одной живой души, стоял, пошатываясь, посреди зала с завязанными глазами и на цепи, словно медведь у цыган. Цепь связывала его руки и ноги, и Святогор держал его, как на поводке. Я почувствовала невольную неприязнь к своему древнему земляку, хотя разумом понимала, что лучше пусть именно он держит Колю, чем кто-либо другой.
Я перевела взгляд на дона Ордоньо, сидевшего рядом с падре Эстебаном. Дон Альфонсо бросил меня посреди зала и присоединился к ним. Он сел возле отца и начал что-то оживленно шептать ему на ухо. Дон Ордоньо изменился в лице и уставился на меня. Он разглядывал меня все время, пока его сын что-то горячо сообщал ему. Затем владелец замка склонился к падре Эстебану и в свою очередь что-то взволнованно ему проговорил. Падре бросил на меня сердитый взгляд.
Я похолодела. Сомнений не оставалось: молодой хозяин еле дотерпел и не замедлил выложить мою тайну отцу. И поделом мне. Расчувствовалась, в любовь его поверила. Я приготовилась к нападению, во все времена считавшемуся лучшим средством обороны. Однако инициатива оставалась в руках наших судей. Хозяин переговаривался со священником, тот кивал и качал головой. Наконец, успокоившись, все вернулись к допросу.
— Что же, давайте еще раз взглянем на эти фантастические предметы! — провозгласил хозяин. — Видели ли вы когда-нибудь что-либо подобное, сын?
Наследник подскочил к столу, где были разложены драгоценные трофеи. Он с благоговением и осторожностью долго разглядывал их, не решаясь взять в руки, пока не изрек:
— Ничего похожего я никогда не видел. Но слышал о существовании невозможных вещей от заморских купцов, однако, таковы ли те вещи или нет, то мне неведомо.
— Падре Эстебан, что скажете вы? — продолжил дон Ордоньо.
— Я уже излагал свою точку зрения, — с высокомерием промолвил священник. — Это колдовские штуки, не существующие в природе, дьявольского назначения.
— Сакромонт, взгляните и вы, — приказал хозяин.
Не выпуская цепи из рук, Святогор приблизился к столу. Коля, звеня кандалами, вынужден был продвинуться на несколько метров за натянувшейся цепью. На лице его отразилась боль, которую доставляло ему каждое движение. Николенька, что они сделали с тобой?
«Араб» долго изучал трофеи, вертел их в руках. Особое внимание он уделил компасу, тщательно рассмотрел его и повернулся с ним в руках в разные стороны. Вдруг он вскричал:
— Ваша милость, мне кажется, я знаю назначение этого предмета. Арабские мореплаватели используют приборы для определения направления судна. Если это подобный прибор, то он производит впечатление гораздо более совершенного. Да-да, я теперь абсолютно уверен, что это компас. Возможно, в мореплавании в некоторых странах произошел скачок далеко вперед. Как знать?
Чтобы не заставлять Колю мучиться лишний раз передвижениями на цепи, Святогор остался около предметов всеобщего обозрения.
— Ты подтверждаешь, что это тот прибор, о котором рассказал мой подданный? — спросил Колю владелец замка.
Святогор перевел. Николай разлепил запекшиеся губы и что-то просипел на латыни. Святогор перевел:
— Я не могу определенно сказать. Я лишь торговец, заключивший договор на доставку этих вещей в вашу страну. Их предназначение и устройство мне неизвестны.
— Кто вас послал? Откуда вы идете? Кому вы должны доставить это? — посыпались вопросы дона Ордоньо.
— Я приплыл из Азии. А цель моя…, — Коля замолчал, силясь вспомнить, и когда он заговорил, а Святогор перевел, все ахнули.
— Я должен был передать эти предметы в замок Аструм Санктум его сеньору дону Ордоньо Эстелару.
Я испугалась, ожидая, когда разразится гроза. Реакция владельца замка подтвердила некоторую его наивность, ибо он, ошарашенный, не скрывая своего изумления и без единой капли дипломатии, вскричал:
— Мне?!
Николай ответил, что не знает, с кем ведет беседу и где находится, но таково имя его потенциального покупателя.
— Дон Ордоньо, почему вы молчали, что эти предметы принадлежат вам? — с пристрастием набросился на хозяина падре Эстебан.
— Откуда я знал? — сокрушался сеньор. — Этого типа схватили возле холма и доставили в замок мои вассалы. Все это время он молчал.
— Но мы и не задавали ему таких вопросов, — вступился Святогор.
— Не спешите с выводами, сеньор, — обратился священник к хозяину. — Вы забыли про девицу. Развяжите ему глаза, — приказал он «арабу».
Тот вопросительно посмотрел на дона Ордоньо, ожидая подтверждения или отмены приказа. Сеньор кивнул. Святогор снял с Колиных глаз повязку. В некоторых местах ткань прилипла к ссадинам, и брат поморщился от боли. Я не хотела смотреть, чтобы не выдать себя, но не могла отвести взгляд. Когда повязка скользнула с его лица, он зажмурился: свет резко ударил по его привыкшим к темноте глазам. Он проморгался и постарался приглядеться к окружающим людям и обстановке. По мне он лишь скользнул взглядом, и я поразилась его силе и стойкости. Мне почудилось, что на какую-то долю секунды в глазах его вспыхнула искорка, но он тут же перевел взгляд на другое. Надеюсь, что эта искорка осталась незамеченной, а вот я, вероятно, актриса никудышная: как бы я ни старалась, вся гамма моих переживаний отразилась на моем лице. И падре Эстебан не преминул заметить это и вкрадчиво осведомился:
— Почему ты смотришь на этого узника с такой болью, дочь моя? Он тебе знаком?
Последнее слово он подчеркнул особо. Несмотря на мою уверенность в том, что хозяйский сын проболтался, я последовала его же совету и отрицательно помотала головой:
— Нет. Просто мне жаль его.
— Лучше пожалей себя, — посоветовал дон Ордоньо и рассмеялся, будто только что удачно пошутил.
— Почему? — я решила сыграть наивность. — Разве мне что-то угрожает?
Все промолчали. И мурашки побежали у меня по телу. Я опять посмотрела на Колю. Он куда-то вперил взгляд, и лицо его выражало сильное волнение. Когда он снова ненароком бросил взгляд в мою сторону, в глазах его отразился настоящий восторг. Он вновь куда-то уставился. Я попыталась проследить за его пристальным взглядом. Насколько я могла судить, его восхищение вызвал герб замка. Лицо его просветлело, казалось, он не замечал ничего вокруг, забыл о своей боли и муках, забыл и о своих мучителях. Те, в свою очередь, почувствовали, что в его поведении произошла непонятная им перемена, решили напомнить о себе и вернуть его к действительности.
— Тебе знакома эта девчонка, узник? — пробасил дон Ордоньо.
Святогор перевел вопрос. Брат внимательно и бесстрастно посмотрел на меня и твердо сказал, что видит меня впервые.
— Но она навещала тебя в подземелье с доньей Беренгарией несколько дней назад, — напомнил хозяин.
Коля опять обвел меня взглядом и пожал плечами:
— Может быть. Я не помню. Там плохое освещение, да я особо и не присматривался к посетителям.
— Сакромонт, ты сообщал узнику мое имя и название нашего замка? — вдруг осенило дона Ордоньо.
— Клянусь Аллахом, таких сведений я ему не сообщал, — поклонился Святогор. — Я ничего не делаю без вашего приказа.
— Ладно, — отмахнулся хозяин и задумался.
Да, Коля задал ему задачку. Молодец! Впрочем, вполне вероятно, что Святогор все же поступал иногда вопреки приказам своего сеньора. Так мне казалось.
— Нам надо посоветоваться и все обсудить, — прогремел владелец замка. — Уведи узника, Сакромонт. Что касается девицы, то она может вернуться к тебе до вечера.
— А вечером — в храм на молитвы, — торопливо вставил падре Эстебан.
— Хорошо-хорошо, — слишком быстро согласился хозяин. — Сакромонт, судьбу твоей пленницы мы также будем решать на суде. Но святой отец милостиво согласился наставить Элену на путь христианского покаяния и молитв. Я надеюсь, что под твоим строгим надзором она не совершит больше грехов.
И дон Ордоньо довольно ухмыльнулся, будто эта речь была для него своеобразным тестом, с которым он легко справился. Святогор поклонился хозяину, завязал Николаю глаза, и они тяжело и медленно двинулись к выходу. А по залу разносился тягостный звон цепей, волочившихся по каменному полу.
Я оставалась в зале. Стояла, как тот самый дуб «среди долины ровныя», совершенно всеми забытая. Я понимала, что они решают, как изощренней обвинить меня во лжи, колдовстве, связи с дьявольским узником и всех прочих грехах. В конце концов, обо мне вспомнили.
— Элена, осмотри эти колдовские предметы. Ты их знаешь? Ты их узнаёшь? — вопрос задал дон Альфонсо.
Я подошла к столу и сделала вид, что с любопытством и страхом разглядываю коллекцию «археологических находок» конца двадцатого века. Я, как могла, старалась изобразить на лице недоумение и даже ужас. Вскоре я добавила:
— В нашем краю я никогда ничего подобного не встречала.
— Допустим, — устало процедил дон Ордоньо. — Альфонсо, отведи ее. Нам надо остаться одним.
Путь был коротким, и мы молчали. Прощаясь, я, возмущенная его лицемерием, сдавленным голосом буркнула: «Спасибо», и скрылась в покоях Абдеррахмана.
Глава двадцать третья ВРАТА ВРЕМЕНИ
Предвестия судьбы — обманутый судьбой
— Читает звездочет на ощупь, как слепой.
Что за напрасный труд!
До смысла этих строк
И написавший их добраться бы не мог.
Абу-ль-Ала Аль-Маарри
На пороге меня встретил Сулейман и стремительно запер за мной дверь на засов. Я удивленно огляделась и ахнула. На диване лежал Коля. Склонившийся над ним Абдеррахман обрабатывал ему раны.
— Меня привел Альфонсо, — прошептала я. — Будьте осторожны.
— Не беспокойся, — откликнулся Святогор.
Я приблизилась к брату, взяла его руку. Громыхнула цепь.
— Коленька, родной, как ты?
Он слабо улыбнулся:
— Нормально. Ты знаешь, что я видел в зале?
— Что? Я заметила, что ты куда-то завороженно смотрел.
— Герб замка!
— И что?
— Звезда с восемью концами, — возбужденно заговорил он, — это символ Андалусии. Его происхождение связано с мифологией Тартесса!
— Коля, милый, о чем ты? Нам надо выбираться отсюда. Здесь нам грозит гибель, — возмутилась я.
Он замотал головой в нетерпении и попытался сесть. Святогор помог ему. Он уже закончил врачевание, отошел немного и сел на пол по-турецки. Мы с Колей обнялись. Я гладила его слипшиеся волосы и целовала его воспаленные глаза. И вдруг я заметила, как восхищенно смотрит на нас Абдеррахман и улыбается.
— Святогор! Я нашла брата. Теперь я должна его спасти, — сказала я ему.
— Как ты назвала этого араба? — перебил меня Коля по-русски.
— Он не знает, кто ты? — обратилась я к Святогору.
— Нет, у нас не было возможности поговорить, — ответил он. — А раньше, до твоего появления, я и не собирался раскрывать ему свою тайну.
— Можно я скажу ему?
— Конечно, вы же оба мои родичи. Я так рад, что вы есть у меня, — растрогался он. — Я сделаю все, чтобы спасти вас. Вам нужно выяснить между собой, как вы здесь очутились.
— Много ли у нас времени? — осведомилась я.
— Какое-то время, я думаю, хозяева проговорят непременно. Так что время есть, но немного. В случае чего, мы скроемся в подземелье.
— Коленька, у нас мало времени, а я должна много тебе рассказать, — повернулась я к брату.
Мы говорили по-русски, извинившись перед нашим «арабом». Я в двух словах поведала Коле все с самого начала: о звонке Люды, о Рахмановых, о рукописи Святогора, о поисках в Сантрелье и о том, как я забрела к Абдеррахману. Он слушал, не перебивая, только удивленно поднял брови, узнав о манускрипте и о том, что хозяин этой комнаты и автор документа — одно и то же лицо, тот самый Святогор.
— Значит, именно он и владеет тайной Тартесса, — заключил Николай.
— Брат, ты неисправим! Сейчас не до Тартесса! — вскричала я.
— Аленушка, я не имею права уйти отсюда, не приблизившись к этой тайне. Ради чего я тогда сюда попал? Это же судьба!
И он принялся расспрашивать Святогора о загадке древнего города. Но выяснилось, что тот первый раз об этом слышит.
— Странно, — прошептал брат. — События, связанные с древней святыней, видимо, у него еще впереди.
— Коля, расскажи мне, как ты попал сюда, — потребовала я.
— Я изучил многие помещения замка и в одном из них обнаружил выход в подземелье. Кто знает, может быть, через него когда-то спасались последние обитатели замка и оставили его открытым. Я подумал, что в подземелье также мог располагаться тайник со святыней. У подземной развилки я свернул налево и через какое-то время увидел ту самую брешь, которая высвечивала солнечную стрелку на полу. Помнишь, ты сказала, что прошла по ней, дурачась, как по канату? Я тоже видел эту стрелку. Красиво было, свет как-то необычно переливался…
— Погоди, Коля, а дальше?
— Я пошел вперед, увидел деревянную фигурку Христа…
— Ты трогал его?
— Да. Меня удивило, что он так хорошо сохранился.
— А я еще и помолилась.
— Да, я, кажется, тоже прошептал «Отче наш», — вспомнил Николай.
— Может, это что-то вроде заклинания, и Христос перенес нас в прошлое? — предположила я.
— В таком случае, мы здесь с миссией.
— Я — чтобы найти тебя!
— А я — чтобы найти Тартесс, — твердо заявил брат.
— В этих кандалах? — съязвила я, раздраженная его упрямством.
Он промолчал.
— А дальше?
— Дальше я поднялся по лестнице и уперся в стену. Развернулся и пошел обратно. У развилки я направился прямо, проверяя все закоулки, пока не выбрался на улицу. Было уже около пяти вечера, и я решил продолжить поиски на следующий день, а пока вернуться в Сантрелью и устроиться на ночлег. Спустившись с холма, я не обнаружил ни дороги, ни машины. Какая-то нелепая деревушка ютилась под холмом.
Он замотал головой, будто и до сих пор не поверил во все происходящее.
— Ой, бред! — сокрушался он. — Да. А потом меня схватили всадники и доставили в замок. Честно говоря, я полагал, мне все это снится, или же у меня галлюцинации. Думал, совсем свихнулся со своим Тартессом.
Он смолк и с минуту размышлял.
— Где же все-таки эти врата времени?
— Понятия не имею, — вздохнула я.
— Нет у меня навыка обсуждать вещи за гранью реальности, — усмехнулся он.
— Ой, ли? — насмешливо намекнула я на Тартесс и Атлантиду.
— Слушай, — вдруг встрепенулся брат. — Стрелка эта световая! Очень уж она необычная! Ты говоришь, бежала отсюда на второй день? Ты эту стрелку видела?
— Нет, но это было рано утром, — возразила я. — Солнце падало иначе.
— Пускай так, но если там брешь в холме, то свет так или иначе будет проникать, — рассуждал Коля.
— Верно.
— И что же? Был свет?
— Не помню. Не думаю, — вспоминала я. — Нет! Точно не было. Я даже удивилась этому. Я же шла с фонариком, теперь я точно помню.
— Та-ак, — протянул Коля. — Значит, стрелка. В котором часу ты проходила ее?
— Ну, и вопросы ты задаешь! Что я на часы, что ли, все время смотрела? — расстроилась я, и неожиданно меня осенило:
— Погоди! Я же взглянула на часы, чтобы узнать, во сколько солнышко так весело развлекается. Было три часа дня.
— Три?
— Да-да, ровно три.
— Ровно три? Ровно три… Ровно три!!! Я тоже проходил эту стрелку ровно в три! — воскликнул брат. — Вот и разгадка! Стрелка! Три часа дня!
В дверь внезапно настойчиво постучали. Святогор уже открывал подземелье, Коля уже скользнул с дивана и, стараясь, не шуметь цепями, шел за ним. Я инстинктивно подалась за братом.