Книга на книжной полке Петроски Генри

XI. Уход за книгами

своем «Филобиблоне» Ричард де Бери писал об «изящных, благоуханных книжных полках» Парижа[402]. Пятью столетиями позже в кругах книголюбов по-прежнему восхищались французами, этими «учителями Европы»: так их называли в одном викторианском сборнике полезных советов[403]. В тот сборник вошли, в частности, и советы «коллекционеру-любителю» о том, как ухаживать за книгами:

Был один библиофил, говоривший, что мужчина может любить лишь одну книгу — ту, что читает сейчас. Каждую свою новую пассию он носил в чудесном кожаном чехле. Иные, у кого книг мало, хранят их в длинных ящиках со стеклянными дверьми, которые можно переносить с места на место так же просто, как идолов Лавана^{52}. Но любителю, который не только боготворит свои книги, но и читает их, нужны вместилища большего размера: мы полагаем, что и открытые дубовые шкафы для современных авторов и книг в современных переплетах, и закрытый armoire^{53} для книг редких и дорогих будут наилучшим образом хранить его сокровища. Его полки будут уменьшаться в высоте — от самых нижних, где легко можно поместить большие тома ин-фолио, до верхних, где на уровне глаз стоят эльзевиры. Хорошо, когда верхняя полка защищена от пыли кожаной бахромчатой полосою[404].

«Длинные ящики со стеклянными дверями» — это, конечно же, собранные из нескольких отдельных полок книжные шкафы адвокатов и барристеров, которые стали популярны в Викторианскую эпоху, благодаря чему век спустя они стоят очень дорого. (Нам с женой посчастливилось приобрести прекрасный набор таких шкафов, отделанных шпоном из тигрового дуба, с ножками в виде лап с когтями, до того, как они вновь вошли в моду; я действительно переносил полку за полкой с места на место вместе с книгами. К сожалению, большинство этих полок рассчитаны на книги малых форматов, популярные в XIX веке, а не на формат ин-октаво, составляющий большую часть книжной продукции конца XX века. В наши дни такие шкафы снова выпускают, но уже осовремененные, с прямыми линиями, листовым стеклом, на плоских ножках; хранят в них что угодно — от книжек в мягких обложках до компакт-дисков и видеокассет.)

Книги «редкие и дорогие» были чаще всего старинными, так что викторианский совет хранить их в закрытых армариях казался весьма уместным. Что до эльзевиров, то это были малоформатные тома, которые можно было «легко уместить в карман» и таким образом «пронести» в дом, где не все домочадцы одобряли растрату семейного бюджета на заполнение шкафов книгами[405]. Эльзевиры — фамилия голландской династии печатников, работавших с конца XVI века; они прославились своими «пиратскими» изданиями в формате дуодецимо. Особенно хорошо у них шла торговля переводами с французского: копирайт в то время пребывал в зачаточном состоянии[406]. Об этих маленьких книгах, получивших свое название в честь публикаторов, говорили: «прелестные, но набраны слишком мелко»[407]. Наконец, «кожаная бахромчатая полоса», предохранявшая книги от пыли, также служила для того, чтобы скрывать ломаную линию верхушек книг: такая линия получалась, когда книги разных форматов ставили в один ряд с одинаковыми эльзевирами. Даже сегодня этот «эффект небоскребов» раздражает многих книголюбов[408].

Хотя пыль на книгах и полках — это действительно неприятно, вредить книгам могут и сами полки, потому что книги портятся от неблагоприятного освещения, климата, воздействия насекомых. Любой человек, у которого книги по много лет стояли в комнатах, ярко освещенных солнцем, знает, что корешки и суперобложки от этого сильно выцветают. Если на полках стоят книги разной высоты, то у более высокой книги потускнеет верхняя часть переплета. Такая двухцветная книга будет напоминать старый автомобиль. От этой напасти, разумеется, могут спасти шторы, но некоторые люди разрываются между желанием иметь ярко освещенную комнату и яркие переплеты книг[409]. Сам я поднимаю жалюзи в зимнее время года, чтобы в комнату, обычно темную, проникало как можно больше света. Но тогда свет от низкого южного солнца, совершающего путь по небу, все-таки падает на мои книги. Один книголюб решил проблему, закрыв шторами не окна, а сами шкафы. Другой «не разрешает жене поднимать жалюзи до заката, а то выцветут корешки»[410]. Этот же самый книголюб, днем ведущий жизнь инвестиционного аналитика, «покупает свои любимые книги по меньшей мере в двух экземплярах, чтобы только один из них приходилось портить, переворачивая страницы»[411].

Другие независимые богатые коллекционеры, например Пол Гетти из английского Оксфордшира, вообще стараются не подвергать свои книги воздействию солнечных лучей и не ставить их на окрашенные или мореные полки. В экстравагантном «библиотечном дворце» Гетти слуховые окна покрыты пленкой, блокирующей ультрафиолетовое излучение; даже на электрических светильниках стоят затемнители[412]. Полки «обиты бильярдным сукном, чтобы книга, когда ее снимают, не пачкалась»[413]. Гетти поистине проявил чудеса предусмотрительности: сзади у шкафов он просверлил отверстия, «чтобы вокруг книг циркулировал прохладный воздух, а основная часть комнаты оставалась теплой, для комфорта посетителей». Управляющий библиотекой — а библиотеке, размещенной во дворце, пусть даже ненастоящем, не обойтись без управляющего — подчеркнул, что центральное отопление с книгами не дружит, так что чем прохладнее, тем лучше. Более того, «книги, как вино, нужно хранить при неизменной температуре, без каких-либо колебаний». Библиотека Гетти оснащена разбрызгивателями на случай пожара, но они подключены не к трубам с водой, как во многих публичных и научных библиотеках, а к источнику фреона — газа, который лишит огонь кислорода, а книги останутся сухими. В библиотеках поскромнее попросту уповают на то, что пожара не будет.

Берн Дибнер, электротехник, изобретатель и самый известный в ХХ веке коллекционер книг по истории науки и техники, хранил свои сокровища в деревянных шкафах со стеклянными дверцами, размещенных в офисе его компании «Бернди инжиниринг»[414]. Поскольку фабрика Бернди, производящая электрические разъемы, была оснащена разбрызгивателями, редкие книги в случае срабатывания системы пожаротушения могли пострадать от воды. Чтобы обезопасить свою коллекцию, Дибнер накрыл шкафы металлическими тентами: вода стекала бы с них, как с треугольной крыши.

Полки Гетти и предосторожности Дибнера — это, конечно, крайности. Как правило, книжные шкафы в домашних библиотеках не так совершенны, как у Пола Гетти, и уж точно уступают книгохранилищам и компактным системам хранения в ведомственных библиотеках. Дело в том, что домашняя библиотека обычно насчитывает гораздо меньше книг и требует куда меньших затрат. Если научная библиотека хороша именно тем, что она хранит практически все, кроме разве что дубликатов, то владелец домашней библиотеки может выборочно избавяться от старых книг, с тем, чтобы освободить место для новых. Этот процесс называется «просеивание», или редактирование коллекции; и чаще всего к нему прибегают, потому что не хватает места на полках, а не для создания идеальной коллекции книг. Впрочем, в каждой домашней библиотеке обычно бывает основная коллекция, от которой владелец никогда не откажется.

Конечно, есть исключения: я знавал даже молодых коллекционеров, которые вели себя так, будто устроились на работу в Библиотеку Конгресса. Кажется, они ни разу не выбросили ни одной книги: по мере того как их собрания растут, они устанавливают новые шкафы. И, как для многих библиофилов с ограниченным бюджетом, книги для них важнее, чем внешний вид шкафов. Например, один мой знакомый, подрабатывавший кузнецом и возивший в своем пикапе уголь и железо, собрал столько книг, что они занимали целиком все пространство стен в комнате, которая когда-то была жилой. Полки у него были такие, какие обычно делают в подвале или гараже. Заставив стены, он поставил шкафы и посреди комнаты, так что приходилось пробираться через них как через лабиринт. Они с женой жили в скромном доме — очевидно, все лишние деньги у них уходили на книги и книжные полки. Кажется, подковывать лошадей он начал именно затем, чтобы у него были деньги на книги и шкафы. Однажды я спросил у него, как он пришел к своему ремеслу, — он отвечал, что прочел о нем в книге. К сожалению, утомительный физический труд почти не оставлял ему времени и сил на то, чтобы читать книги, и на то, чтобы писать свои, которые он надеялся когда-нибудь тоже поставить на полки.

Случаи, когда книги занимают все жизненное пространство человека, а то и просто всю его жизнь, не так уж редки. В этом убеждает восхитительное и причудливое подарочное издание под названием «Дома с книгами», которое позволяет взглянуть, как живут книголюбы из всех слоев общества. Например, нью-йоркская квартира поэта и переводчика Ричарда Говарда больше похожа на книжный магазин, чем на дом. Говард говорит, что «на самом деле хотел сделаться читателем, а не писателем»[415], и его квартира, в которой книги стоят от пола до потолка, от двери до двери, не оставляет в этом никакого сомнения. Еще один нью-йоркский писатель — Роджер Розенблатт, сочинивший пьесу для одного актера под названием «Библиомания», «нашел место для книг во всех комнатах своего дома», в том числе в столовой[416].

Интересно, что, в отличие от массивных книжных полок Розенблатта, толщина которых — 3,8 сантиметра, из-за чего по сравнению с изящными стульями в столовой они выглядят тяжеловато, длинные и тонкие полки Говарда в толщину, кажется, не превышают 2,5 сантиметра и под тяжестью груза прогибаются. Полки Розенблатта, может быть, и слишком толстые, но они не прогибаются, и не прогнулись бы, даже будь они длиннее. А полки Говарда явно не справляются со своей работой. Они невероятно длинные и прогибались бы еще ниже, а то и слетали бы с колышков, если бы снизу их не поддерживали другие книги. Бороться с небольшими прогибами или нет — дело вкуса, но слишком большой прогиб — это уж точно некрасиво; кажется, что полки вот-вот обрушатся, и от этого довольно тревожно. Впрочем, обычно мы не обращаем внимания на параметры полок, потому что нам интереснее, как полки используются, или сами книги.

Как-то раз я был на вечеринке в одном из немногих высотных жилых домов в Хьюстоне — такое здание могло бы с тем же успехом быть построено в Нью-Йорке или любом другом крупном городе. Гостиная и столовая в квартире хозяев были объединены в одно большое пространство; квартира была угловая, и окна выходили на парк и невысокие здания, окружающие его. Одна из внешних стен квартиры, без окон, была целиком занята конструкцией из книжных полок — от пола до потолка, от окна до окна; естественно, они были забиты книгами. Обеденный стол стоял прямо перед полками, на которых я увидел яркие, знакомые корешки: например, желто-черный «Великий Гэтсби» в мягкой обложке, вышедший в издательстве «Скрибнер», и бордовые «Поминки по Финнегану» издательства «Винтедж». По всему этому можно было догадаться, что в 60-е годы владельцы этих книг были студентами и по крайней мере один из них в колледже изучал английскую литературу. Полки были необычайно высокими: хозяева, любители искусства, держали на них много крупноформатных альбомов по искусству.

Был накрыт «шведский стол», и гости садились с тарелками за обеденный стол, сервированный изысканными серебряными приборами и хрустальной посудой. Есть жареную курицу по-техасски в такой элегантной обстановке было странно, но еще больше гостей удивили подставки под тарелки. Это были не обычные прямоугольные салфетки из ткани или соломки, а альбомы по искусству, раскрытые на цветных разворотах. Мне достался Моне — один из его холстов с кувшинками. Альбомы были вроде тех, что распространяет книжный клуб «Тайм-Лайф»^{54}: снобы могут считать, что таким книгам место на помойке, но перспектива подкладывать книги под тарелку испортила настроение многим гостям. Все хотели вести себя вежливо, так что никто не устроил сцены и не отказался после некоторого показного раздумья поставить тарелку на стол. Не знаю, смели ли хозяева после обеда жирные крошки, поставили ли книги обратно на полки. Может быть, они просто вырвали запачканные страницы, как сэр Гемфри Дэви поступал со страницами своих книг по мере прочтения.

Конечно, чаще всего книжные шкафы стоят не в столовой и хозяева не разрешают трогать их грязными руками, а тем более на них есть. Не нужно открывать «Филобиблон», чтобы узнать, что «часто книгам причиняют большой ущерб, касаясь их нечистыми руками»[417]. Пожалуй, самое красноречивое описание читателей-грязнуль дал один сотрудник читального зала Британского музея. В первый день его работы «инспектор читального зала в ужасе показал ему след кофейного цвета, протянувшийся через всю страницу, — его оставил палец какого-то читателя»[418]. Впрочем, тот же сотрудник мог с радостью принять участие в завтраке, который сервировали прямо на стойках с каталогами в день открытия читального зала[419]. Книги можно испачкать не только руками и едой; де Бери полагал, что «весь школярский народ, как правило, дурно воспитан»[420]:

Быть может, вам случится увидеть своенравного юнца, который задремал над своим учением; в зимние холода у него течет из носа, но он и не подумает вытереть нос платком, покуда не измарает книгу своей непотребною влагой. Будь бы перед ним не книга, а фартук уличного сапожника! Под ногтями у него зловонная грязь, черная как ночь, которой он помечает любую фразу, удостоившуюся его одобрения…

Он не постесняется есть над раскрытой книгой плоды или сыр, подносить ко рту чашу; а поскольку у него не случилось при себе сумы, он кидает объедки прямо в книгу. Говорит он без умолку, споры с товарищами ему никогда не наскучат. Громоздя гору бессмысленных аргументов, он измочит всю книгу, полураскрытой лежащую у него на коленях, своей слюною. Поспешно сложив затем руки, он ложится на книгу, потому что ученые занятия навеяли на него сон. Проснувшись, он, чтобы разгладить морщины на страницах, загибает их края, чем причиняет книге немалый вред[421].

В средневековом романе-мистерии Умберто Эко «Имя розы» рассказчик Адсон также был оскорблен тем, как читатели портили книги. Он сравнивал книги с «драгоценнейшим платьем, которое треплется и от носки, и от показа»[422]:

Разве и сама по себе книга, разве книжные страницы не истираются, а чернила и золотые краски не тускнеют, если к ним прикасается много посторонних рук? Неподалеку от меня сидел Пацифик Тиволийский. Он перелистывал старинную рукопись, страницы которой разбухли и слепились между собой. Чтобы их разлепить, он постоянно смачивал во рту указательный и большой пальцы, и от его мокрых прикосновений страница всякий раз уминалась, теряла свою упругость, и отделить ее можно было только загибая, подвергая лист за листом беспощадному воздействию воздуха и пыли, которая отныне все глубже будет вгрызаться в тонюсенькие морщинки, возникающие от малейшего нажима. Затем новообразовавшаяся плесень поселится там, где слюна, перешедшая с пальцев, умягчила, но вместе с тем и занесла заразу на угол листа[423].

Если книжные полки стоят там, где едят или шумно спорят, то гости могут это неправильно понять, вне зависимости от того, загибают ли они уголки страниц, слюнявят ли пальцы или аккуратно пользуются салфеткой. Меня давно смущают неясные правила относительно еды в библиотеках некоторых учреждений. Возможно, на табличках написано, что в здание нельзя приносить еду и напитки, но ничего не говорится о том, что же проносить туда можно. Может быть, у библиотекарей притупилась бдительность из-за рамок-металлодетекторов, которые пищат, если через них пытаются пронести помеченную книгу, и не выпускают такого забывчивого читателя. Как бы то ни было, в библиотечных хранилищах и кабинах постоянно обнаруживается еда и напитки, а в проходах между полками пахнет не библиотекой, а задворками ресторана.

Когда в мусорные корзины, которые есть возле каждой открытой и внутри каждой закрытой кабины, начали заправлять пластиковые мешки, читатели тут же принялись кидать туда банановую кожуру, банки с недопитыми напитками и прочие, еще более экзотические объедки. Вероятно, мешки появились потому, что не всем нравилось, когда мусорную корзину от измазанного горчицей мяса отделял только слой оберточной бумаги. А может быть, просто уборщики решили, что удобнее вынуть мешок с мусором из корзины и вынести в коридор, где его уже ожидает тележка, чем вынести корзину, вытряхнуть ее и потом вернуть обратно. Но как ни крути, с появлением мешков все изменилось. Читателям понравилось разводить грязь. Раз уж такое происходит в книгохранилищах, то неудивительно, что и студенты не обращают внимания на таблички «С едой и напитками вход воспрещен» у входа в университетские библиотеки.

Однажды мне довелось работать в кабинке в восхитительно тихом библиотечном углу. Тишину нарушали лишь фоновый шум кондиционера да иногда щелканье замков в дверях соседних кабинок и звук отодвигаемого или придвигаемого к столу кресла. Большинство читателей в кабинках вели себя очень тихо, но ближе к обеденному времени нарастал хруст пакетов со снедью; через какое-то время стало слышно, как открывают пластиковые контейнеры. Запахи из этих кабин были моим ноздрям незнакомы, но немного напоминали запах салата с большим количеством уксуса, который один мой сослуживец ел каждый день, пользуясь в качестве подстилки номером «Уолл-стрит джорнал». Видимо, его не волновало, что он испачкает страницы: за утро он прочитывал эту газету вдоль и поперек, так что едва ли к обеду там оставалось что-то, чего он еще не переварил.

Как правило, к книжным полкам не прикрепляют мусорных корзин, пакетов и тому подобного. Читатели, которым бросать мусор на пол все-таки не позволяет совесть, слишком часто оставляют на полках обертки от конфет и жевательной резинки, а иногда вкладывают их в книги вместо закладок. Такое поведение, разумеется, возмутило бы Ричарда де Бери пятьсот лет назад, но ничуть бы его не удивило. Ничто не ново под луной, особенно безобразия.

Конечно, помимо еды книжные шкафы (которые тоже можно читать, как книгу) дают и другие поводы для беспокойства. Многим книголюбам полка, на которую книги напиханы до отказа, кажется похожей на автобус, вагон метро или лифт, в котором не протолкнуться от народу. Такая полка выглядит не очень-то приятно; если бы эта проблема существовала во времена Ричарда де Бери, он вполне мог написать о ней так же, как писал о грязных ногтях и сопливом носе. Другое нарушение книжного этикета — пытаться засунуть на полку слишком большую книгу. Пуристы могут добавить даже, что и класть книги горизонтально поверх стоящих вертикально, то есть превращать полку в подобие Стоунхенджа, тоже непозволительно. Однако очень хочется использовать пространство, которое пропадает впустую. Чтобы свести ущерб к минимуму, некоторые стараются класть книги поверх других книг так, чтобы они лежали строго горизонтально на книгах примерно одинаковой высоты, распределяя вес равномерно по нескольким книгам (чем больше, тем лучше). Вне зависимости от аккуратности или небрежности владельца практика горизонтального хранения одних книг поверх стоящих вертикально также позволяет выиграть время, но в итоге владельцу все равно придется избавиться от некоторых книг или по-другому расположить полки (а чаще всего — купить новые).

Вертящийся книжный шкаф Даннера

Шкаф, предназначенный в основном для словарей и справочников, был изобретен в конце Викторианской эпохи. Этот шкаф можно было не только вращать, но и катать на колесиках, легко передвигая его по библиотеке или кабинету

Книг на полках неизбежно становится все больше и больше, а и искать место для них можно бесконечно. Если в доме слишком много книг, их, как правило, потом станет еще больше. Когда моя дочь только переехала в новую квартиру, ее котенок мог запрыгнуть на какую-нибудь полку и там уютно поспать. Но это больше невозможно не только потому, что котенок вырос в здоровенного кота, но и потому, что книги не оставили на полках никаких просветов.

Со временем наверху книжных шкафов вместо пыли начинают скапливаться книги. Чем больше мы устанавливаем полок, тем меньше становятся комнаты, коридоры, лестницы. Вдова одного нью-йоркского коллекционера рассказывала, что их восемнадцатикомнатная квартира «была так забита книгами, что ее приемным детям приходилось проходить по коридору боком, чтобы попасть в свои спальни (тоже забитые книгами)»[424]. Когда кончается место в коридорах и спальнях, книги начинают скапливаться под столами; ножки столов нередко служат книгодержателями. Некоторые собиратели, часто называющие себя коллекционерами, складывают стопки книг посреди комнаты, а сверху кладут деревянную или стеклянную столешницу: получается столик из книг, на который можно класть новые книги.

Когда дома и квартиры — неважно, роскошные или обычные — приходится освобождать, мы снимаем книги с полок и отправляем на полки получше (по крайней мере, в это хочется верить). Оставшиеся в старой квартире пустые полки выглядят, на вкус многих книголюбов, жутковато: так много пустого места на полках просто не может быть, это неестественно. Если природа не терпит пустоты, большинство книголюбов, если судить по их склонности покупать все новые книги, не терпят пустых книжных полок и даже малейшего пустого пространства на заполненных. Впрочем, жена одного собирателя книг старается смотреть на это позитивно: пустая полка — это неплохо, потому что на ней есть место для новых книг[425].

Некоторые владельцы книг (особенно той инвестиционной собственности, которую называют «редкими книгами»), похоже, считают, что книги на полках — это то же самое, что картины на стенах музея: их можно созерцать, но нельзя трогать. Говорят, один коллекционер закричал с другого конца комнаты: «Ты что делаешь?!» — когда приятель его ребенка попытался достать с полки какой-то том[426]. Такое отношение совсем не ново: эссеист XIX века Чарльз Лэмб называл тех, кто берет книги почитать, «истязателями коллекций, нарушителями симметрии на полках, творцами разрозненных собраний сочинений»[427]. Некоторым книголюбам «любая дыра на полке кажется кратером»[428].

Когда эти кратеры заполняются, полем битвы за место для книг становятся кухни и кладовые. Это может серьезно повлиять на обеденные привычки семьи. Если семья уже перешла с фарфора на бумажные тарелки, то почему бы не поставить книги в посудомойку? Пустой холодильник — отличное хранилище для самых ценных книг, потому что книгам комфортно при низких температурах. Если не подведет электричество, то книги не покроются плесенью, в них не заведутся насекомые. Но без одежды обойтись не так легко, как без свежих продуктов. (Книголюбы предпочитают есть не дома и за обедом разговаривать о книгах.) Даже в самом забитом гардеробе обязательно найдется место для книг: например, можно отдать кому-нибудь вещи, которые не надевались больше недели, а остальные утрамбовать. Короче говоря, даже в домах, которые переполнены вещами, всегда есть куда поставить еще немного книг, и не обязательно на традиционные полки.

Хотя библиотекари и собиратели книг очень изобретательны и могут забить книгами любые щели и уголки, до сих пор для хранения книг лучше всего по-прежнему подходят обычные полки. Но, невзирая на всю простоту и недвусмысленность их назначения, существуют технические принципы, которым нужно следовать, чтобы полки функционировали правильно. Они должны быть достаточно глубокими, чтобы самые большие книги не торчали, как длинные доски в кузове грузовика, на которые нужно вешать красный или желтый флаг, чтобы мы поняли, где они заканчиваются. В книжном шкафу полки тоже нужно разместить на подходящей высоте, иначе на них не поместятся самые высокие книги. Исходя из таких соображений, самые лучшие шкафы имеют примерно одинаковую глубину, а полки в них можно переставлять. Впрочем, иногда, желая сэкономить или выразить свою индивидуальность, мы хотим, чтобы наши стеллажи отличались от других.

Будь то в частном доме, квартире или публичной библиотеке, если стеллажи идут вдоль двух перпендикулярных стен, всегда возникает проблема, что делать с внутренним углом, где они сходятся. Здесь есть несколько возможностей: например, можно оставить позади стыка потаенное неиспользуемое пространство. Иногда, особенно если речь идет о готовых шкафах, которые нельзя укоротить, край одного шкафа закрывает край другого. Если стеллажи не занимают всю стену целиком, то один может стоять на расстоянии одной книги от другого, который упирается в стену. Таким образом, читателю приходится запускать руку в темный «карман» и доставать оттуда книги — это не очень удобно. Дизайнеры библиотек предлагают превратить этот неудобный угол в хранилище для одежды или принадлежностей для уборки, но на практике это делается редко. Когда полки сходятся на внешнем углу, трудностей не возникает, и такую геометрию с успехом используют некоторые вращающиеся книжные шкафы.

Гораздо чаще, чем это необходимо, встречается особенно нелепая конструкция: угловая полка в форме прямоугольного треугольника, катеты которого упираются в стены. Если на такую полку поставить книги вдоль переднего края, то есть гипотенузы треугольника, то у них не будет поддержки в глубине полки, если только нет специальных книгодержателей. Конечно, и такое решение возможно, но наверняка некоторым книголюбам не по душе, что на площади треугольника пропадает столько места. Если ставить книги вдоль катетов, то они будут точно так же мешать друг другу, как и в случае сходящихся на углу шкафов. Можно заключить, что на угловых полках невозможно как следует хранить книги, однако же их продолжают производить, продавать, покупать и устанавливать. Дополнительная проблема возникает, если передний край угловой полки вогнут или еще как-то искривлен, но в итоге всегда побеждает стремление использовать все свободное место по максимуму, так что прямоугольным книгам приходится втискиваться в пространство треугольной или еще какой-нибудь странной формы. В конце концов в проигрыше оказываются книги, которые стоят где попало. (У эссеиста Монтеня вообще не было такой проблемы, поскольку всю свою библиотеку из тысячи томов он разместил в круглой башне[429].)

Но чаще всего книги стоят на обыкновенных прямоугольных полках, и обычно люди, которые уделяют внимание полкам, хорошо заботятся и о книгах (хотя есть исключения). Особенно болезненная тема для некоторых библиофилов — закладки. Там, где на портретах ученых эпохи Средневековья и Возрождения изображаются и книги на полках, порой можно увидеть полоски бумаги, которые вкладывались в книги, чтобы отметить нужное место. На переднем плане гравюры Дюрера «Святой Иероним в келье» мы видим закрытую книгу, в которую вложена закладка, причем она лежит ближе к переднему обрезу, а не у корешка, куда кладет закладки большинство современных читателей. На гравюре Дюрера «Портрет Эразма Роттердамского» (1526) видно, что не все ученые эпохи Возрождения поступали, как Иероним: из книг, расположенных на переднем плане, торчат закладки, вложенные у корешка.

Закладки могли располагаться, как на дюреровском изображении Иеронима, потому что книги туго стягивались застежками, и плотно прижатая закладка вряд ли могла сдвинуться или выпасть. В наши дни, именно потому что закладки то и дело выпадали из молитвенника, инженер Арт Фрай изобрел закладки «Пост-ит»[430]. Эти клейкие, но легко отделяемые от бумаги закладки стали незаменимыми для многих читателей и ученых, которые, как и Фрай, помечали ими отдельные абзацы в книгах. К сожалению, от страниц старых книг и журналов клейкие закладки не всегда отлепляются легко. Порой они отрывают клочок страницы или уносят с собой типографскую краску.

Впрочем, закладки начали портить книги гораздо раньше. Неудивительно, что Ричарда де Бери расстраивала манера некоторых читателей оставлять между страницами вместо закладок соломинки, листья и травинки. О том самом «своенравном юнце, который задремал над своим учением»[431], де Бери писал:

Он оставляет в книгах множество соломинок, которые вставляет в разные места, чтобы они оттуда торчали: этот стебелек поможет ему вспомнить то, чего не в состоянии удержать его память. Затем что у книги нет желудка, дабы переваривать эти соломинки, а никто их не вынимает, книга от них сначала разбухает и не может больше закрываться как привычно; впоследствии же, забытые в книге, соломинки истлевают. <…>

Прошло время дождей, и в нашей земле распустились цветы. Тут наш школяр, скорее мучитель книг, нежели их служитель, набьет полный том фиалок, первоцветов, роз и четырехлистников. Потом своими мокрыми и потными руками он станет переворачивать тома; дальше он осквернит белый велень перчатками, покрытыми всевозможной пылью, а палец его, облаченный в изношенную кожу, будет следовать по странице строка за строкой; затем, стоит блохе укусить его, он отшвырнет драгоценную книгу; едва ли кто закроет ее за весь последующий месяц, а к той поре все ее страницы покроются пылью, после чего ее уж будет и вовсе не закрыть[432].

Но люди начали беспокоиться о сохранности книг задолго до XIV века. Вот цитата из Витрувия, который сокрушается о неудачно расположенных библиотеках: «В библиотеках, выходящих на юг и на запад, в книгах заводятся черви и сырость, так как их порождают доносящиеся сюда сырые ветры и, наполняя свитки сырым дуновением, покрывают их плесенью»[433]. Но в «Имени розы» Адсон задается справедливым вопросом: «Какой же выход был возможен? Не читать книги, а только хранить их?»[434]

Хранение книг — достойная задача, и многие библиотеки участвуют в серьезных проектах по предотвращению порчи книг, напечатанных на кислотной бумаге, которая с годами становится ломкой и крошится. Но если бы речь шла только о консервации, библиотеки не отличались бы от музеев. Как одна книжная полка еще не является библиотекой, так и книги, стоящие в ряд, — это еще не книжная полка. Сколько раз мы видели в мебельных магазинах шкафы, набитые книгами, как будто это банки сгущенного молока, или товары на витрине, или подушки, накиданные на диван, чтобы покупатель размяк и решился что-то купить? Но хотя книги сами по себе и не составляют полку, они порождают новые книги.

Как говорил Джордж Оруэлл, «люди пишут те книги, которые не могут найти в библиотеке»[435]. Но чтобы написать книгу и поставить ее на полку, нужно сначала снять с полки другие книги, написанные для того, чтобы мы их читали. Время от времени их нужно открывать, и тогда из окон на них летит пыль и грязь; на них капают пот и слезы, которые проливаются, когда мы с трудом вспахиваем словесные поля. Иногда, когда уже не хватает пальцев, нам приходится закладывать страницы травинками, цветками, ручками и карандашами. Книги нужно листать, страницу за страницей, вперед и назад, иногда неистово, — чтобы разыскать информацию о том, как обстояли, обстоят и будут обстоять дела в мире. Несмотря на все свое благонравие, де Бери понимал — и счастье, что понимают и нынешние библиотекари, — что книга, в конце концов, создана для того, чтобы ее читали. Подозреваю, что если бы де Бери пришлось выбирать, он предпочел бы, чтобы книгу пачкали, чем чтобы ее никогда не снимали с полки. Ведь он, помимо прочего, написал и такое:

Подобно тому как авторы исторических анналов, работавшие позднее, учитывают труд своих предшественников, без коих они не могли бы пересказать события прежних времен, так и авторы сочинений научных не могут без этого обойтись. Ибо ни один муж одними своими усилиями не родил целой науки, затем что между учеными древнейшими и новейшими мы обнаружим посредников, кои в сравнении с нашим веком сами покажутся древними, но, стоит сопоставить их с началом ученья, выйдут современными, а ведь родоначальников наук мы почитаем за людей самых образованных[436].

Чего достиг бы Вергилий, первый поэт среди латинян, когда бы он не обобрал Феокрита, Лукреция и Гомера, когда бы не пахал он на их волах? Чего достиг бы он, когда бы не читал вновь и вновь творений Парфения и Пиндара, чьего красноречия никак не мог превзойти? И что бы делали Саллюстий, Туллий, Боэций, Макробий, Лактанций, Марциан, словом, вся братия латинских писателей, не знай они трудов афинян и томов греков?

Действительно, что бы делал святой Иероним без тех греческих и еврейских свитков, которые он кидал на свои книжные полки, или без раннехристианских кодексов, которые валялись у его ног, словно корм для льва и ягненка? Как заметил Босуэлл в своей «Жизни Сэмюэла Джонсона», «чтобы написать одну книгу, приходится иногда перерыть половину библиотеки»^{55}.

В наше время это так же верно, как и во времена Иеронима или доктора Джонсона. Когда я писал свою первую книгу, то пользовался множеством чужих трудов: я стимулировал свое воображение, отыскивал исторические анекдоты, искал подтверждения фактов и своей гипотезы о том, что в основе всякого удачного дизайна лежит какой-то недостаток. Шкафы в том кабинете, где я трудился над рукописью, были уже забиты книгами; те, что я приносил домой из библиотеки, приходилось ставить в другое место. Сначала они просто накапливались стопками у меня на столе — книга на книге, во всевозможных положениях, кроме вертикального, но вскоре эти стопки стали слишком высокими, и стало трудно доставать книгу из-под других, потому что они падали. Поэтому я переместил их со стола на пол — так иногда вынуждены поступать в ведомственных библиотеках, если на полках уже никак не разместить новых книг.

Но вместо того чтобы вновь складывать книги в стопки, я инстинктивно (в то время я еще не знал, как в библиотеках справляются с такими ситуациями) начал ставить книги вертикально перед шкафом, как будто пол был еще одной полкой. При этом я старался не закрыть вентиляционное отверстие. Книги стояли более или менее вертикально и справа, и слева от него. Левая их часть опиралась на низкий плинтус у стены, а правая — прямо на резное основание книжного шкафа. Так мне было их удобно доставать, и они стояли в относительном порядке, как на полке.

Но читать надписи на корешках мне было трудно. Впрочем, к тому моменту, как книги оказались на полу, я был прекрасно знаком не только с их содержанием, но и с их внешнем видом и мог найти нужную мне книгу по цвету переплета, текстуре верхнего обреза, толщине, как будто передо мной стоял средневековый книжный шкаф, из которого на меня смотрели пустые обрезы.

Конечно, я никогда не думал, что пол перед книжным шкафом может надолго стать дополнительной полкой, и как только я дописал свою книгу, я убрал книги с пола. Это снова был просто пол, которому однажды довелось послужить пристанищем для неровного ряда книг. Я и по сей день ставлю на пол только библиотечные книги, которые не хочу смешивать со своими, иначе я могу позабыть вернуть какую-нибудь книгу в библиотеку. Сейчас, когда я пишу эти слова, весь пол у меня в книгах. На этот раз они стоят корешками вверх, чтобы мне было проще разглядеть их заглавия, хотя, опять же, я редко это делаю, потому что все эти книги мне уже хорошо знакомы.

Теперь у меня новый кабинет, и в нем больше настоящих полок, но и они уже заполнены. Похоже, это закон природы: полки, пустые или полные, притягивают книги. Они могут притягиваться с больших расстояний — из букинистического магазина в соседнем городе, а то и из другой страны, из-за океана. Сила притяжения между полками и книгами действует через человека, который принадлежит этим полкам, или, если собиратель предпочитает деловой стиль, через телефонные звонки и факсы продавцам книг. В путешествиях я всегда так или иначе оказываюсь в книжных магазинах; меня тянет к книгам, которые я едва ли увижу снова. Конечно, многие из них приходится купить, иначе я не смогу ими обладать, так что я проволок по аэропортам несметное количество томов и втиснул в слишком тесные багажные отсеки (своего рода книжные полки неправильной формы) множество набитых книгами сумок.

В последнее время у книжных полок появилась новая сила притяжения, которая действует через эзернет, интернет, всемирную паутину: «Амазон» и другие виртуальные книжные магазины. Сегодня можно купить книги дистанционно, и их доставят на другой день; владелец книги не прикоснется к ней и даже не увидит, пока не раскроет упаковку. Но полки у каждого дома — не виртуальные, и они заполняются гораздо быстрее, чем жесткий диск компьютера. Конечно, книжные полки тоже можно опустошить — такое бывает, когда книголюбы собираются вместе и говорят о своих увлечениях. Вечера, когда мы с друзьями снимаем с полок книгу за книгой, чтобы найти любимое место, проверить забытый факт, подразнить память, составляют мои самые приятные воспоминания.

И так же, как после ухода гостей мы моем бокалы и тарелки, мы убираем и книги: возвращаем их на полки, чтобы они ждали следующих гостей или новый проект. Нам нужно, чтобы книги были у нас под рукой, потому что часто у нас в памяти куда меньше порядка, чем на книжных полках. Как писал шотландский поэт Эндрю Лэнг в «Балладе о его книгах»,

Мы часто работаем в одиночестве, и нас окружают только терпеливые друзья — полки и книги. Мы снимаем книги с полок, знакомим друг с другом, ищем схожие мысли, разделенные веками и поколениями, добродушно указываем им на противоречия. Написать книгу означает нарушить спокойствие книжной полки.

Мой труд подходит к концу, и я вижу, что книги на моих полках уже не стоят ровными рядами. Беспорядок в моем кабинете напоминает о келье Иеронима, и я думаю, что, как бы ни любил книги Ричард де Бери, в его кабинете, когда он дописывал «Филобиблон», тоже царил кавардак. Хотя считается, что после Средних веков стало появляться все больше совершенно новых текстов[438], даже сегодня трудно найти книгу, которая не была бы многим обязана другим книгам, уже стоящим на полке. Поставив последнюю точку в моей работе, я вновь приведу мои разрозненные тома в относительный порядок и буду при этом помнить, что вскоре к ним прибавится еще одна книга. Вот только куда — и как — ее поставить?

Приложение

Порядок и еще раз порядок

Как мы расставляем книги на полках? На этот вопрос, как и на любой вопрос о порядке и дизайне, ответов больше, чем букв в алфавите. Давайте перечислим возможные способы в произвольном порядке, не претендуя на серьезность и полноту перечня.

1. По фамилии автора. Это самый часто встречающийся алфавитный порядок, но здесь есть несколько проблем. Например, за исключением очень известных книг вроде «Известных цитат Бартлетта» и Тезауруса Роже, мы обычно не помним, как зовут составителей справочной литературы. Нам будет сложно вспомнить, где стоит тот или иной словарь, если это не «Вебстер» или «Фанк и Вогналлс»^{56}.

Алфавитный порядок дает возможность собрать все книги одного автора в одном месте, но у него есть и очевидный недостаток: книги по одной тематике распределяются случайным образом, а на полках образуются странные пары. Говорят, что Сьюзен Зонтаг признавалась, что у нее «вызывает отвращение идея поставить Пинчона рядом с Платоном»[439]. Таким образом, расстановка в строгом алфавитном порядке по фамилии автора, которая на первый взгляд кажется логичной и простой, вскоре оказывается ненадежной и разочаровывает так же, как библиотечные каталоги — старый карточный и современный электронный.

Тот, кто расставляет книги в алфавитном порядке, должен, например, решить, куда девать О’Генри — на О, на Г, а то и на П (потому что настоящее имя писателя было Уильям Сидни Портер). Ему придется запомнить свой выбор, а может быть, и держать в голове настоящее имя О’Генри. Можно, конечно, поместить на полке указатели вроде каталожных карточек типа «О’Генри, см. Портер, Уильям Сидни». В какой форме такие указатели будут существовать — само по себе проблема: скорее всего, карточка затеряется между книг. Я бывал в библиотеках, где такие указатели наклеивались на деревянные бруски размером с обычную книгу, но злоупотребление этим приемом приведет к тому, что на полках останется мало места для самих книг.

2. По заглавию. Алфавитная расстановка книг по названию не должна вызывать такие же сложности, как расстановка по имени автора, но и здесь могут быть проблемы. Например, когда книга Дональда Нормана «Психология предметов быта» вышла в мягкой обложке, ее переименовали в «Дизайн предметов быта». Если в библиотеке есть оба издания, то одно будет стоять на П, а другое на Д; если только одно, придется считаться с тем фактом, что эта книга существует и под другим названием.

Кроме того, названия многих книг довольно туманны («Душа новой машины» Трейси Киддера — о создании компьютера) или отсылают к чему-то и потому не сразу ясны читателю («Не останавливайся» Уильяма Чейфа — об американском либеральном политике Олларде Ловенстайне). В поисках книги мы можем и не вспомнить заглавия.

3. По тематике. Именно таким способом пользуюсь я, но и здесь все совсем не просто. Например, на одной полке у меня книги о дизайне, на другой — книги о мостах. Куда мне поставить книгу о дизайне мостов? Я не хотел принимать такие соломоновы решения и потому устроил «полку мостов» прямо под «полкой дизайна» (а может, стоило поместить мосты сверху?). Дизайн компьютеров и программного обеспечения — еще одна тема, книг по которой все больше на моих полках. Почему-то я начал собирать эти книги на другом конце стеллажа, так что они находятся далеко от других книг о дизайне, к которому вообще-то имеют гораздо больше отношения, чем нынешние соседи — книги о дамбах и прорывах дамб.

В таких магазинах, как «Барнс энд Нобл» (имена основателей стоят по алфавиту — с 1873 года!), используется «порядок внутри порядка». Книги группируются по довольно обширным тематическим категориям, а затем внутри них — по фамилии автора в алфавитном порядке. Если у автора вышло несколько книг, попадающих в одну категорию, можно расположить их по названию в алфавитном порядке, но такая классификация выглядит уже усложненной: алфавитный порядок названий внутри алфавитного порядка фамилий внутри тематической категории (которая тоже может быть расположена в алфавитном порядке между другими категориями). К такой псевдоалфавитной расстановке можно привыкнуть, но она далека от идеальной и может быть неудобна, если нам нужны новые книги любимого автора, пишущего на несколько тем или под разными псевдонимами, хотя иногда жанры так же отличаются друг от друга, как и имена, и нужные нам книги написаны совершенно разными авторами.

4. По размеру. Это популярный способ расстановки книг, и я его частично использую, но те же книги о мостах, которых у меня скопилось несколько полок, выходили в самых разных форматах. Есть книги стандартного формата, который библиотекари обычно называют ин-октаво, например «Великий мост» Дэвида Маккалоу — прекрасно изложенная история строительства Бруклинского моста. Но бывают и книги, подобные высоким опорам и долгим пролетам этого моста: они выше или шире стандартного размера.

Крупноформатные книги о мостах, которые можно с натяжкой отнести к формату ин-кварто, тоже делятся на две категории. Здесь проще всего воспользоваться компьютерно-печатной терминологией: у одних книжная (портретная) ориентация, у других альбомная. Эти термины, пожалуй, говорят сами за себя: первый позволяет лучше показать высокие опоры, второй — длину мостов. Моя главная «полка мостов» начинается с альбомов, они у меня стоят слева. Именно этот формат предпочитают региональные министерства транспорта, выпускающие документацию исторических мостов. Самые короткие книги — шириной чуть меньше 28 сантиметров, и они подступают почти к краю моих полок шириной в 28,2 сантиметра. Другие «альбомные» книги о мостах — шириной в 30,5 сантиметра и выходят за край полки, что меня немного раздражает. Самая широкая книга в моей библиотеке — «Мосты» Джудит Дюпре (название совпадает с «Мостами» Дэвида Брауна, «Мостами» Фрица Леонхардта, «Мостами» Стивена Остроу и «Мостами» Грэма и Дэвида Аутербриджей — все эти книги стандартной, портретной ориентации и формата ин-кварто). Книга Дюпре вышла в нестандартном формате: 46 сантиметров по горизонтали на девятнадцать по вертикали; это самая широкая (или длинная?) книга из всех, что у меня есть. Если бы я поставил ее, как обычную книгу, она выходила бы за край полки почти на восемнадцать сантиметров; пришлось бы повесить желтый предупреждающий флажок, чтобы кто-нибудь на нее не налетел. (До сих пор «Мосты» Дюпре лежали у меня горизонтально на отдельной полке, но вряд ли я смогу и впредь позволять себе такую роскошь.)

После книг альбомной ориентации идут книги портретной ориентации — их на полке большинство; между ними затесалось лишь несколько маленьких книг формата ин-октаво. Несмотря на то, что обычно чем книга выше, тем она тоньше, общий массив высоких книг зрительно утяжеляет полку. Впрочем, она не прогибается: в ней всего лишь около 74 сантиметров длины — довольно небольшой пролет, особенно по меркам строителей мостов. Но при взгляде на эту полку возникает психологическое ощущение тяжести, и это не очень приятно. Конечно, я мог бы переставить книги большего размера на одну из нижних полок, где у меня стоят разные крупноформатные книги, например словари и альбомы. Но тогда до книг о мостах, которые я достаю чаще, мне стало бы труднее добираться.

Таким образом, если сортировать книги по размеру, то может пострадать внешний вид полки и доступ к книгам. Не существует простого ответа на вопрос, что делать с большими книгами. В Инженерной библиотеке, куда я часто наведываюсь, стоит целая группа крупноформатных книг (что неудивительно, многие из них — о мостах). В вертикальном положении эти книги опираются одна на другую: получаются ненадежные конструкции, которые деформируют книги, приводя к своеобразному библиосколиозу. Если книгу взять с полки, ситуация только ухудшается: многие книги, которые когда-то сняли с полки, теперь лежат горизонтально, поверх наклоненного ряда других томов; положение становится еще хуже. А изначально, вероятно, дело было в том, что читатель или библиотекарь не сумел вернуть книгу на свое место, втиснуть ее между массивными соседями. В Дибнеровской библиотеке редких книг при Национальном музее американской истории книги самых крупных форматов хранятся в горизонтальном положении, как это и планировалось при печати. Точно так же они лежат в главном книгохранилище библиотеки Университета Дьюка, которой я пользуюсь. (Недавно в Инженерной библиотеке установили широкие горизонтальные полки для самых больших томов.)

Некоторые владельцы желают сделать книги частью оформления дома. Они располагают их не в каком-либо осмысленном порядке и даже не с тем, чтобы их было легко найти, а так, чтобы расстановка выглядела максимально эффектно. Поразительный эффект производит строгая расстановка по высоте, без исключений, от самых маленьких книг к самым большим, — такой порядок впечатляюще смотрится на полках Сэмюэла Пипса. Этот эффект выигрышно выглядит на стене, полностью закрытой книгами, но его можно еще усилить, если пренебречь многолетним опытом библиотекарей и охватить этим принципом весь стеллаж — от секции к секции, постепенно спускаясь от верхних полок до нижних. Для такой расстановки необходимо, чтобы все полки были на одних уровнях — впрочем, чаще всего так и бывает по умолчанию. Поскольку ширина книг при такой системе полностью игнорируется, некоторые тома будут выдаваться за края полок; предотвратить это невозможно, особенно если в вашем собрании есть «Мосты» Дюпре. Эта книга будет торчать из стеллажа, как консольная балка торчит из руины в иллюстрации к труду Галилея «Беседы и математические доказательства», но, поскольку высота «Мостов» всего девятнадцать сантиметров, они окажутся между относительно короткими и небольшими книгами. Книга будет казаться неустойчивой, как деталь терракотового карниза на старом чикагском небоскребе, даже если все прочие книги выровнять по переднему краю полки, как будто мы хотим, чтобы полка или пыль на ней были совсем не видны. Если у вас есть другая книга Дюпре — «Небоскребы», то и окончание книжных рядов тоже будет выглядеть странно. Высота этой книги — 46 сантиметров, а ширина — всего лишь девятнадцать; ее соседями окажутся атласы, и если корешки не выровнять как следует, она будет напоминать линию раствора между кирпичами. Пипс решал такие проблемы, ставя некоторые книги корешком вверх. Если поступить так, «Небоскребы» встанут рядом с «Мостами».

Еще один способ расстановки книг по размеру — по ширине. Если посмотреть на книжный шкаф, стоя прямо перед ним, покажется, что в нем царит относительный порядок. Но если приблизиться или зайти сбоку, то будет видно, что книги альбомного формата выступают вперед, как отдельные камни торчат из акведука Пон-дю-Гар^{57}. Чтобы при расстановке книг по ширине добиться большего эффекта, все книги можно отодвинуть вглубь полок, к самой стене: это подчеркнет принцип расстановки и будет видно, как постепенно увеличивается или уменьшается ширина книг. Но, как и во всех прочих случаях, две книги Дюпре будут стоять друг от друга на максимальном расстоянии, какое только может разделять два произведения одного автора. Больше того, «Небоскребы» будут возвышаться над своими соседями, а «Мосты» будут нарушать воздушное пространство.

5. В горизонтальном положении. Многим библиофилам и коллекционерам очень неприятно видеть, как книги падают друг на друга, если полка не заполнена до конца или если с нее сняли несколько книг. Книги с перекошенными корешками, разъехавшимися обложками и скособоченными капталами смотрятся неаккуратно и давят на психику, как Пизанская башня. Конечно, проблему могут решить дополнительные книгодержатели, но редко кто, снимая с полки книгу, задумывается о том, как сделать, чтобы соседние книги не падали в образовавшийся проем. Разумеется, можно тут же поставить на освободившееся место другую книгу примерно такого же размера (предпочтительно — точно такого же), но если эту книгу снять с другой полки, то там возникнет точно такая же проблема. Можно иметь специальную «жертвенную» полку, на которой будут стоять книги разных размеров для заполнения дыр, но это означает, что есть книги второго сорта, ценимые не за содержание, а за форму. Если в книжном шкафу есть выдвижной ящик, в нем можно хранить специальные деревянные бруски вроде тех, что были когда-то у наборщиков. Из этих брусков можно выбрать один нужной толщины и поставить его на место книги. Получится что-то вроде клина или закладки для полки. Бруски из хорошей древесины, покрытые морилкой или лаком, могут выглядеть очень приятно.

Еще одно решение этой проблемы, особенно для шкафов с длинными полками, — хранить книги в горизонтальном положении. Именно так их хранит в своем кабинете мой редактор в издательстве «Кнопф» Эшбел Грин. Книги лежат у него на полках так же, как стопки рукописей на столе, и ни одна из книг не деформирована. Эти книги разложены более или менее в алфавитном порядке — по фамилиям авторов «Кнопф», и надписи на их корешках легко читаются, за исключением немногих книг, у которых короткое заглавие напечатано поперек корешка, а не вдоль. Горизонтальное размещение книг также решает еще одну проблему, волнующую многих коллекционеров: пустое место над книгами разной высоты, стоящими вертикально, не пропадает зря. Горизонтальное расположение сводит эту проблему к минимуму, но необходимо позаботиться о том, чтобы книги, лежащие горизонтально, закрывали все пространство полки, иначе место все равно будет пропадать.

6. По цвету. В свое время я часто бывал у одного профессора-инженера, который превратил семейную столовую в своеобразную студию. (Когда однажды я пришел к ним на День благодарения, столы были накрыты в гостиной.) Самодельные книжные шкафы высотой около 210 сантиметров, стоявшие вдоль всех стен бывшей столовой, смотрелись на удивление эффектно. Кроме нескольких кресел, в комнате был еще только один предмет мебели — нечто вроде стойки, установленной на платформе, которая напоминала мне о кабинетах ученых эпохи Возрождения. На длинной и широкой поверхности этой стойки всегда лежало много журналов, которые играли в комнате важную роль, потому что использовались для ее уникального украшения.

Все пространство над книжными шкафами — стены и потолок — было оклеено иллюстрациями из этих журналов, давно уже изрезанных в клочки. Каждый, кто заходил в эту комнату, мог вырезать новую картинку и приклеить на стены или потолок, но только при одном условии: картинку нужно было поместить в правильное место, сообразно цвету: так уже были наклеены предыдущие иллюстрации, и нельзя было нарушать эффект. Комната превратилась в цветовой спектр. Самое большое пространство — потолок и одну стену — заняли телесные тона: там были фотомодели с обнаженными плечами и полуголые девушки с пинап-плакатов (дело было в 60-х, и фотографий полностью обнаженных женщин в обычных журналах тогда еще не публиковали.) От этой цветовой доминанты во все стороны расходились самые разные цвета одежды, в которую эти модели были одеты. Был синий сектор, красный сектор, желтый сектор и так далее; цвета и оттенки красиво перетекали друг в друга. Если мне не изменяет память, цветовая схема распадалась где-то за стойкой (где-то же должно было оказаться такое место).

Иногда, если не было новых посетителей, отвлекавшихся на стены и потолок, гости собирались в этой комнате и обсуждали книги на полках. Поскольку хозяин дома был профессором инженерного дела, у него хранилось много книг по технике. Их цветовая гамма резко отличалась от красочного потолка: здесь не встречалось ярких суперобложек, вместо них были монотонные переплеты серийных изданий и инженерных журналов. Расстановка книг никак не была связана с цветовой схемой, и мы часто говорили о том, как их можно перегруппировать более логично или гармонично (при таком количестве книг это представлялось непростой задачей). Один способ казался очевидным всем, кто принимал участие в работе по украшению комнаты: распространить цветовой принцип и на книги. Впрочем, надежды на успех оставалось мало: в коллекции хозяина почти не водилось книг в ярких переплетах или суперобложках. Зато было так много темно-бордовых, серых и коричневых переплетов, что и команда инженеров не сумела бы легко решить нашу задачу. Насколько я знаю, книги в этой комнате так никогда и не расставили в другом порядке.

Но это не значит, что нельзя создать эффектную расстановку книг исходя из цветов их корешков. Книги в суперобложках обычно годятся для этого лучше, чем книги без суперобложек: слишком часто тканевые переплеты делают черными или других темных оттенков. Если у кого-то есть много разноцветных книг, их расстановка зависит от общего убранства комнаты, в которой находятся полки. Если комната не менялась постепенно, как бывшая столовая в доме профессора инженерного дела, то, возможно, имеет смысл отталкиваться от цвета левой стены и постепенно двигаться направо, изменяя цвета. Можно также идти строго по спектру: начать с красного, окончить фиолетовым. Кожаные переплеты позволяют добиться мощного монохромного эффекта, чем с успехом пользуются многие коллекционеры.

7. Твердый переплет или мягкая обложка. Ставить ли вместе книги в твердом переплете и мягкой обложке — такое решение приходится принимать всем, кто хочет упорядочить домашнюю библиотеку. Если не делать различия между этими двумя типами, то нужно искать другой принцип расстановки книг. Проблема заключается в том, что у книг в мягкой обложке корешок плоский и он совсем не похож на округлый корешок, какой бывает у большинства книг в твердом переплете, а многие люди считают, что именно такой корешок классической формы и должен быть у настоящих книг. На верхних полках разницу между округлыми корешками книг в твердом переплете и плоскими корешками книг в мягкой обложке видно еще лучше. Если же с книгами в мягкой обложке обращаться неаккуратно, то корешки у них вообще выгибаются внутрь, еще сильнее контрастируя с выпуклыми корешками твердых переплетов. Когда книги в мягкой обложке читают неаккуратно, на их корешках появляются трещины и прогибы; их внешний вид уже никогда не будет прежним, как их ни расставляй. Если поставить такие книги рядом с самыми лучшими кожаными переплетами, то те будут выглядеть только хуже.

С другой стороны, если разделить книги в твердом переплете и мягкой обложке, книжный шкаф будет смотреться очень неоднородно. Полка из одних «мягких обложек» будет выглядеть очень строго, и высота книг практически не будет меняться, особенно если хозяин библиотеки покупает только книги одного типа. Например, массовые издания в мягких обложках обычно бывают стандартного размера. Это нужно, чтобы они умещались на прилавках около касс супермаркетов и аптек^{58}. Дешевые переиздания также обычно бывают стандартного размера, хотя здесь есть больше вариантов. Во всех книжных шкафах, где хранятся книги в бумажной обложке, важнейшее визуальное различие между книгами заключается в толщине корешков, но оно далеко не так заметно, как разница в высоте.

8. По издателю. Даремский магазин «Бук эксчендж» славится не только большим ассортиментом новых и подержанных книг, в том числе учебников, но и тем, как они сгруппированы. Все книги, кроме учебников, здесь расставлены по издательствам. Эта схема применяется и к книгам в твердом переплете, и к книгам в мягкой обложке, но они разнесены по разным частям магазина. Внутри каждой «издательской» секции книги располагаются по дате издания. Это означает, что самые новые книги в твердом переплете стоят в конце последней полки, отведенной издательству, а самые новые книги в мягкой обложке расставлены по порядковому номеру в соответствии с книжным каталогом. Если покупатель знает примерную дату выхода книги и, естественно, издательство, то найти ее в этом магазине будет довольно легко; нужно, впрочем, еще знать, где находится секция какого издательства: их размещение не всегда очевидно и логично. Мелвилу Дьюи не понравилось бы, как стоят здесь новые книги в твердом переплете: у каждого издательства в буквальном смысле своя линия — несколько горизонтальных полок, идущих через все помещение без какого-либо вертикального разделения. Если не знаешь, какое издательство выпустило книгу, придется заглянуть в один из ежегодников «Каталога издающихся книг» — они есть в магазине. Но нужно хотя бы примерно представлять себе, когда была выпущена книга, чтобы понимать, в каком томе ежегодника смотреть.

Конечно, по такому же принципу возможно организовать и частную библиотеку, и заодно изучить разные принципы оформления. Например, многие книги издательства Массачусетского технологического института выпускаются в жестком прямоугольном переплете, поэтому корешки у них плоские. К тому же суперобложки и мягкие обложки этого издательства, как правило, сделаны в темных тонах. Эффектный логотип издательства (строчные буквы mitp без засечек составлены из семи вертикальных черт, расположенных через одинаковые интервалы; разница в высоте черт нужна только для того, чтобы показать верхний вынос t и нижний вынос p; над i нет точки, а у t — поперечной черты) — еще один доминирующий элемент, который объединит книги на полке.

В библиотеке, организованной по издательствам, будет интересно смотреться борзая собака — логотип издательства «Альфред А. Кнопф». Хотя этот логотип всегда изображает русскую борзую, которая бежит, вскидывая лапы, на протяжении многих лет в нем происходили изменения, иногда малозаметные, а иногда и существенные. На моих собственных книгах, напечатанных издательством «Кнопф», борзая выглядит как карандашный рисунок; все штрихи направлены в одном направлении, как будто рисунок немного смазан; фигура собаки схематична, точно чертеж изобретения. Она состоит из завитков, как будто выкованных из чугуна и предназначенных для украшения моста XIX века. В обновленном логотипе лапы собаки сделаны из двух треугольников, голова — из овала, хвост напоминает сегмент круга, и получилась своего рода техническая авантюра. Я не удивлюсь, если для суперобложки этой моей книги борзую сделают из открытых томов или пустят бежать по полке. Если собрать все книги издательства «Кнопф» на одной полке, то получите галерею разнообразных борзых.

Вышеизложенные способы расстановки книг можно назвать публичными: принцип организации будет более или менее ясен стороннему наблюдателю. Но есть и другие схемы, которые можно назвать приватными. Разобраться в тонкостях приватной расстановки не сумеет, пожалуй, никто, кроме владельца библиотеки, хотя настоящий книжный червь, может быть, и проникнет в тайну.

9. Прочитанные и непрочитанные книги. У всех есть книги, которые еще не прочитаны. Некоторые читатели складывают их стопками на столе или на полу рядом с любимым креслом, но так они могут стать неприятным напоминанием о том, сколько нам еще предстоит наверстать. В самых тяжелых случаях стопки непрочитанных книг загораживают кресло, не давая в него сесть, и не позволяют хозяевам вытирать пыль и пылесосить. Можно и не отделять непрочитанные книги, а ставить их на полки вместе с прочитанными по любому принципу расстановки. Другими словами, можно ставить книги в шкафы по мере того, как мы их покупаем, получаем в подарок или приобретаем каким-то другим способом, и придерживаться при этом той системы, которая уже установлена в нашей библиотеке. Правда, это означает, что, возможно, многие книги придется переставлять, чтобы освободить место для новых. Однако, если мы смешаем непрочитанные книги с прочитанными, нам, возможно, будет трудно отыскать новую книгу, которую захотелось прочитать: непрочитанные книги будут расставлены по всем шкафам и полкам. Делать выбор, когда перед вами стопка непрочитанных книг, гораздо удобнее. У такой стопки есть еще одно преимущество — как правило, она подбирается в хронологическом порядке. Если мы хотим следовать правилу «что первым купил, то первым и прочту», нужно будет всего лишь вынуть из стопки нижнюю книгу (правда, это не всегда легко сделать).

Существуют способы хранить непрочитанные книги в порядке и при этом не превращать стол и пол в книжный склад. Например, можно отвести непрочитанным книгам отдельную полку или секцию в шкафу — скажем, перед прочитанными книгами или после них. Вероятно, последний вариант лучше: большинство книголюбов накапливают новые книги быстрее, чем читают, так что сколько бы места для новых книг не было отведено в начале полок, оно, вероятно, скоро заполнится, и тогда владельцу придется заняться самым нелюбимым делом: переставлять всю библиотеку, чтобы освободить еще немного пространства. (Разумеется, эта проблема характерна для любой книжной расстановки, но когда ряд новых книг подступает все ближе к краю, она становится особенно насущной.) Переместить все новые книги в конец полок — адекватное решение, но каждому книголюбу известно, что свободное место на полках всегда ограничено.

Если ставить книги на полку строго в порядке прочтения, а непрочитанные в конце будут стоять в таком порядке, в каком мы собираемся их читать, то получится расстановка, которая много скажет человеку посвященному, а непосвященного озадачит. Будет сразу видно, как менялись наши вкусы, как со школьных лет до сегодняшнего дня развивался наш интеллект, какие рубежи мы собираемся покорить в дальнейшем или, по крайней мере, какие книги возьмем с собой в это путешествие. Если непрочитанные книги уже стоят у вас в одном месте, это серьезно облегчит вам сборы в путешествие или на отдых, хотя стоит призадуматься, если в этом разделе у вас преобладают издания о Дилберте и Гарфилде^{59}.

Еще один способ различать прочитанные и непрочитанные книги — ставить первые вверх ногами (придерживаясь при этом какого-то иного принципа для основной расстановки). Этот прием поможет, если все книги напечатаны в США или, по крайней мере, среди них нет старых британских книг, надписи на корешках которых читались снизу и направо (в то время как американские корешки читаются сверху и налево). Если в шкафу стоят и американские, и британские книги, то чтобы понять, прочитана какая-то книга или нет, нужно знать, в какой стране она напечатана.

Вот еще один хитрый способ: вернуться в Средневековье и ставить непрочитанные книги корешком внутрь, а прочитанные — корешком наружу. Это не только придаст книжному шкафу несколько таинственный вид, но и превратит выбор новой книги в приключение. Вряд ли по переднему обрезу возможно понять, что это за книга, так что выбирать чтение придется наугад, если только нет дополнительного принципа расстановки. Если книги не расставлены по какому-то принципу, например, по категории или фамилии автора, сомневаюсь, что читатель поймет, какую именно книгу, стоящую передним обрезом наружу, он снимает с полки. Выбирать придется по толщине книги и текстуре бумаги; возможно, этот выбор будет зависеть от настроения. Однако хотя такой способ затрудняет выбор, он обеспечивает бльшую приватность, поскольку любителей исследовать чужие книжные полки ждет разочарование. Конечно, непонятно, что делать с книгами, прочитанными наполовину, но, в конце концов, у всякой расстановки есть свои недостатки. Может быть, наполовину прочитанные книги следует ставить корешком вверх.

10. Строго в порядке приобретения. Мало кто задумывается о том, как расставить книги, пока этих книг не накопится много — слишком много, чтобы помнить о каждой, откуда она взялась или когда в точности была куплена. Таким образом, расстановка старых книг строго в порядке приобретения — это игра в угадайку, но, если принято решение придерживаться этого принципа, больше не возникнет вопросов, куда ставить новые поступления. Все они отправляются в конец последней полки. Если мы собираемся прочесть самую первую из еще не прочитанных книг, нужно всего лишь начать с самого начала, провести пальцам по корешкам (как палкой по штакетнику) и остановиться, дойдя до незнакомого названия. Если же мы хотим прочесть последнюю по времени приобретения книгу, нужно просто снять с полки самый последний том.

Расстановка книг в строгом хронологическом порядке приобретения может многое рассказать о том, как с течением лет менялись литературные предпочтения владельца. Например, в типичной библиотеке супругов, которые познакомились, учась в магистратуре, поженились, родили детей, отправили их в колледж и теперь готовятся к уходу на пенсию, в начале книжных полок может быть много поэзии и философии, затем — перекос в сторону доктора Спока (и, возможно, после этого — много детских книг, если дети так и оставили свои вещи в родительском доме), затем книги по психологии — сначала детей, потом подростков, а потом взрослых (возможно, вперемешку с практическими руководствами); далее следует «побег от действительности» — разные альбомы и путеводители; если дети поздно стали жить своей семьей, то еще и свадебные журналы и справочники по современному этикету, руководства по инвестициям и налогообложению, а замыкают коллекцию книги по вопросам недвижимости. Такая полка читается как книга жизни.

11. По дате выхода. Еще один хронологический порядок книг — по дате публикации. Здесь, как и при выборе любой другой искусственной схемы, придется принимать непростые решения. Что делать со вторым и последующими изданиями? С переизданиями других издательств? Нужно ли ставить книгу на полку в соответствии датой ее публикации или в соответствии с датой выхода первого издания? Даже с первым изданием не все может быть ясно: дата на титульном листе, которая должна означать действительный год выпуска книги, не всегда совпадает с датой на странице с копирайтом и выходными данными, которой обычно пользуются библиографы. Так, если книга вышла в январе 1998 года, на титульном листе у нее может быть указан этот год, но годом копирайта будет 1997-й. При последующих переизданиях на титульном листе чаще всего ставят более позднюю дату. А ведь есть еще и особо противные книги, в которых год издания не проставлен вовсе; в библиографиях они помечаются датой в квадратных скобках: [ок. 1968]. Конечно, такую книгу можно поставить среди книг 1968 года, но у пуриста навсегда сохранится осадок: ему будет казаться, что эта датировка лишь приблизительная и, возможно, на год или два грешит против истины.

Если покупать в основном новые книги, то расстановка их по времени приобретения может почти не отличаться от расстановки по времени публикации. Но для тех, кто по собственному желанию или по необходимости покупает подержанные книги, разница может оказаться колоссальной. Когда мы с моей женой только поженились, я решил дарить ей на каждый месяц со дня свадьбы новую книгу стихов или прозы. Время публикации и приобретения этих книг практически совпадало. Но когда мы поняли, что хотим пополнить нашу библиотеку и другими поэтами, пришлось отправиться в букинистические магазины. Между временем публикации и временем покупки пролегали годы и десятилетия. Если бы мы расставляли все эти книги по дате выхода, они очутились бы в совершенно разных местах.

12. По числу страниц. При такой расстановке, как правило, самые тонкие книги оказываются в начале, а самые толстые — в конце. На первый взгляд может показаться, что мы расставили книги по толщине, но если присмотреться, окажется, что некоторые тома потоньше стоят после тех, что потолще, потому что число страниц зависит от веса бумаги.

Преимущество такой расстановки — удобство при выборе чтения: можно быстро выбрать для чтения что-нибудь небольшое, если нам так хочется, или погрузиться с головой в долгое чтение.

13. По десятичной системе Дьюи. Среди немногих больших научных библиотек, которые до сих пор каталогизируют и расставляют книги по десятичной системе Дьюи, — библиотеки Университета Дьюка и Иллинойсского университета в Урбане-Шампейне. Когда я преподавал в Университете Техаса в Остине, тамошняя библиотека перешла с системы Дьюи на систему, принятую в Библиотеке Конгресса. Опыт был не из приятных, потому что во время переходного периода существовало сразу две системы расстановки. Читатели были вынуждены либо ходить в два места, удаленных друг от друга, либо тренировать интуицию.

Десятичную систему Дьюи придумал, разумеется, Мелвил Дьюи, работавший в 1873 году помощником библиотекаря в Амхерстском колледже[440]. Там он и применил на практике первый вариант своей системы. Идея была не новая: система Дьюи основывалась на схеме расстановки книг, которую придумал для Сент-Луисской публичной библиотеки Уильям Торри Харрис^{60}. Но именно Дьюи категорически настаивал на том, чтобы использовать десятичную, то есть метрическую систему. В отличие от большинства читателей, библиотекари хорошо знают, что даже каталожные карточки в системе Дьюи были метрическими. Это были не обыкновенные карточки размером 3 5 дюймов, а специальные — размером 7,5 12,5 сантиметра, и размеры книг на этих карточках также указывались в метрических единицах. Конечно, в идеале и ящики для карточек должны были тоже соответствовать метрической системе. В эпоху компьютеров мало где продолжают действовать карточные каталоги. Новая библиотека Сан-Франциско отметила окончание работы своего основного каталога, украсив карточками стены в только что построенном здании; читатели записывали на этих карточках свои мысли в стихах и прозе. В журнале «Нью-Йоркер» вышло поминальное эссе Николсона Бейкера, написанное по случаю смерти карточного каталога[441].

Одна из проблем, с которой в конце XX века сталкиваются работающие с системой Дьюи библиотекари, — неограниченная длина каталожных шифров (по-английски — call numbers; без сомнения, этот термин происходит от традиции называть книгу по номеру, присвоенному ей по местонахождению в книжном шкафу). Особенно это заметно в начале классификации: к классу 001 Дьюи отнес книги, посвященные науке об информации. Конечно, это было до компьютерной революции, но в наше время все книги о компьютерах, искусственном интеллекте и тому подобном зачисляются в эту категорию. Чтобы разбить ее на подкатегории, книгам присваивают номера вроде 001.53909; дальнейшие обозначения связаны с первыми буквами фамилии автора и названия книги; к описанию новейших книг добавляют год издания. Полный шифр книги Памелы Маккордак «Думающие машины: индивидуальное исследование истории и перспектив искусственного интеллекта» (Machines who Think: A Personal Inquiry into the History and Prospects of Artificial Technology) по системе Дьюи будет таким: 001.53909 M131 M149 1979.

Поскольку большинство современных библиотекарей не в восторге от метрической схемы классификации, разработанной в XIX веке, вряд ли кто-то из них применяет ее у себя дома или посоветует это читателю, в особенности потому, что в частных библиотеках, в отличие от университетских, чаще всего категорий гораздо меньше (например, только книги о мосах и о дизайне). Если такую библиотеку классифицировать по системе Дьюи, то номера почти всех книг будут начинаться с одних и тех же цифр.

В Урбане, штат Иллинойс, где сильна библиотечная школа, мы с женой как-то раз пришли в гости к одной сотруднице библиотеки. Нас усадили рядом с книжным шкафом в гостиной. Шкаф был небольшой. Пока хозяева дома ходили на кухню за вином и сыром, я стал рассматривать корешки книг, но так и не понял, в каком порядке они расставлены. Когда хозяйка вернулась и увидела, как я вывернул шею, читая заглавия, она объяснила, что в этом шкафу находится лишь часть большого собрания: книги у них стояли по всему дому. Чтобы познакомить меня с их книжным собранием, она принесла мне ящик с карточками — каталог их домашней библиотеки, составленный не по системе Дьюи, а по системе, которую придумала она сама, так что в данном случае расстановка — ее личное дело.

14. По системе классификации Библиотеки Конгресса. В Британской энциклопедии сказано, что система БК (как известно, такое сокращение обозначает Библиотеку Конгресса) — «скорее произвольная, чем обусловленная какой-либо логикой или философией; эта система появилась во время реорганизации Национальной библиотеки США; в нее входят отдельные, взаимоисключающие классификации; часто они никак не связаны между собой, кроме алфавитного порядка». Дальше в энциклопедии утверждается, что система БК основывалась на уже имевшейся библиотеке из миллиона книг, а то и больше, а не на теоретической классификации Дьюи. Достоинство системы БК — более короткие шифры, хотя они тоже буквенно-шифровые. Книга, которой по системе Дьюи присвоен шифр 001.53909 M131 M149 1979, в системе БК получила бы шифр Q335 M23.

Большое преимущество системы БК как для публичных, так и для частных библиотек заключается в том, что сегодня в каждой книге, публикуемой в США, на странице с выходными данными печатается уже присвоенный шифр. Чтобы поставить на полку новую американскую книгу, не нужно быть каталогизатором. Но поскольку система БК — «скорее произвольная, чем обусловленная какой-либо логикой», сторонний наблюдатель не сумеет определить, в каком порядке стоят хозяйские книги, если только он не наклеит на корешки ярлыки с шифрами.

15. По ISBN. Международный стандартный книжный номер (ISBN) состоит из десяти или более цифр. Он печатается на странице с выходными данными и чаще всего рядом с универсальным кодом продукта (штрихкодом UPC) на задней обложке практически любой современной книги. Система UPC появилась в начале 70-х годов ХХ века, когда в бакалейных магазинах приняли на вооружение быстрый компьютерный способ распознания товара, разработанный «Ай-би-эм». Это произошло в 1973 году, а в 1974-м пачка жевательной резинки «Риглис сперминт» стала первым предметом, проданным с помощью считывателя штрихкода[442]. Но на книгах «зебра» появилась только лет через десять. На книгах, выпущенных в первой половине 80-х годов, уникальные ISBN напечатаны сзади, «квадратным» шрифтом; к 1990 году на всех книгах, которые предназначались для продажи в магазинах, печатался также и UPC. Конечно, для дизайнеров обложек это стало немалой сложностью. Некоторые сумели остроумно обыграть полоски штрихкода. Но хотя UPC и ISBN и уродуют задние обложки, чаще всего читатели не обращают на них внимания или вообще не замечают.

Это не означает, что по ISBN нельзя расставить книги: получится по сути дела то же самое, что и при расстановке по схеме № 8 (см. выше). Книжные ISBN для английских книг всегда начинаются с ноля или единицы (например, 0-375-40041-0), так что в англоязычных библиотеках ноль можно смело игнорировать^{61}. В нашем примере 375 означает издательство — «Альфред А. Кнопф». После номера издателя идет индивидуальный номер книги, который назначается издателем, обычно в порядке публикации. Например, 40041 означает мою книгу 1997 года «Переделывая мир» (Remaking the World). Последней идет контрольная цифра (здесь — 9). Компьютер сравнивает ее с формулой, которая рассчитывается на основе предыдущих цифр. Если контрольная цифра не совпадает с результатом вычисления, компьютер понимает, что считал код неверно и его необходимо считать заново.

Соответствующий номер UPC для той же книги — 9-78035-400414. Он не полностью совпадает с ISBN, но, как видим, большая часть цифр — одни и те же. Книжные UPC всегда начинаются с цифры 9, обозначающей категорию товара. Разумеется, книги на полках можно упорядочить по номеру UPC, но порядок не будет сильно отличаться от расстановки по ISBN.

16. По цене. Если расставить книги по цене без учета инфляции, расшифровать такой принцип стороннему наблюдателю будет особенно нелегко. Но гораздо забавнее расставить их по покупательной способности на момент приобретения. Ряд книг будет начинаться с дешевых изданий в мягкой обложке, которые продаются по пятьдесят центов; за ними последуют купленные несколько десятилетий назад солидные тома в твердом переплете: когда-то они стоили 1 доллар 95 центов, что сейчас, конечно, удивительно. Такая сортировка интересна также тем, что не обнаруживает четкой связи между размером, качеством и ценой книги.

Конечно, можно располагать книги и согласно актуальной цене. Тот, у кого на полках стоят и старые, и новые книги, может рассмотреть несколько вариантов. Например, куда ставить первое издание сборника Роберта Фроста «На поляне» (In the Clearing), вышедшее в 1962 году? В год выхода оно стоило ровно четыре доллара («круглые» цены на книги были уже тогда!). Поставить его с другими книгами за четыре доллара или в другой конец собрания, в соответствии с ценой, которую сейчас просят за этот сборник букинисты? А куда поставить первое издание рассказа Уильяма Гасса «Моя первая зима в браке» (The First Winter of My Married Life), вышедшее в 1979 году, если автор надписал его мне 18 июня 1982 года, придя в гости и подарив эту книгу? Хотя тираж, предназначенный к раздаче на презентации, составлял всего 275 нумерованных экземпляров, из которых 26 — с автографом, дарственная надпись явно делает мой экземпляр особенным и в неизвестное количество раз увеличивает его рыночную стоимость (которая, строго говоря, равна нулю). Куда отнести эту книгу — на верхнюю левую полку или же переставлять ее в зависимости от того, как меняются цены на книги Гасса?

17. Новые или подержанные. Можно также разделить библиотеку на книги новые и подержанные. Получится, скорее всего, два отчетливо различных яруса, ведь подержанные книги редко выглядят так же хорошо, как новые. Такой принцип расстановки вряд ли останется незамеченным, разве что новые и подержанные книги вы будете хранить в разных комнатах.

18. По доставленному удовольствию. Нельзя получать удовольствие от каждой книги. Одни книги мы читаем с наслаждением, а другие — со смертельной скукой. Можно научить книжный шкаф отражать наши чувства к книгам: любимые попадут на привилегированное место, а нелюбимые отправятся куда-нибудь подальше. В таком шкафу перестановки будут обычным делом: многие книги, которые нас сначала порадовали, впоследствии уже не оправдывают первого впечатления. Может случиться и так, что не понравившиеся нам книги, которые мы, не дочитав, убрали в какой-нибудь дальний темный угол, станут любимыми, если мы дадим им еще один шанс. Впрочем, неизвестно, какая сила может заставить нас вновь взяться за подобную книгу — она столь же загадочна, как и та сила, что заставила нас сначала эту книгу отложить. Расстановка по принципу «нравится — не нравится» может натолкнуть нас на мысль нагнуться и взять книгу, которую мы когда-то сослали на нижнюю полку.

19. Согласно тому, насколько книги нам дороги. Одно из самых сложных решений, какие приходится принимать книголюбам, — от каких книг избавиться, когда полки переполнены, а места для новых приобретений в доме просто нет. Если упорядочить книги по степени их значимости лично для нас, это может помочь в такой ситуации. Например, если на правой нижней полке последнего стеллажа у вас хранятся наименее ценные книги, то, когда настанет время очередной чистки, нужно будет всего лишь опустошить эту полку, а на полки с более важными томами поставить новые книги, ожидавшие пристанища. Разумеется, может случиться и такое, что вы захотите все поменять, потому что теперь питаете к книгам иные чувства. Например, книгу, подаренную бывшим поклонником или экс-супругой, которую лучше не вспоминать, вы не отправите в камеру смертников, а казните незамедлительно.

20. По происхождению. Хотя на моих полках книги, в общем, сгруппированы по тематике, принцип наполнения нескольких полок случайный посетитель не сможет определить. На них стоят книги, подобранные по происхождению. На одной — книги с автографами авторов. На другой — книги, присланные мне издательствами на рецензию. Присылают их мне в основном потому, что авторы (обычно мне незнакомые) или редакторы (которых я тоже не знаю) считают, что книга может меня заинтересовать. Видимо, они судят по тем книгам, которые я написал. Хотя разброс тем здесь очень велик, я сомневаюсь, что тот, кто захочет понять принцип соположения этих книг, сможет привести их в систему: все они действительно имеют отношение к чему-то, о чем я писал, так что я не избавляюсь от них, не прочитав. Те, до которых я в итоге добрался, оказались довольно интересными, — очевидно, авторы и редакторы все-таки неплохо знают мои вкусы.

21. По какому-то еще более загадочному принципу. Если поставить себе целью запутать того, кто будет рассматривать полки, то для этого найдется множество способов. Можно расставить книги в алфавитном порядке — по подзаголовку, по имени автора (не по фамилии!), по первому предложению, по последнему предложению, по третьему предложению с начала, по третьему предложению с конца, по последней букве последнего слова в алфавитном указателе и так далее. Тем, кто предпочитает цифры, можно расставить книги по количеству слов или по числу пунктов в указателе. Ясно, что у всех этих способов есть свои недостатки: например, вряд ли кто-то будет готов так скрупулезно считать слова или напряженно вспоминать алфавит. Кроме того, вряд ли такой читатель запомнит, какая книга у него где стоит, и сможет без труда ее отыскать.

22. О библиотеках в чулане. Однажды мы с женой пришли в гости к Джону Фредерику Нимсу. Он жил в Чикаго на Лэйк-Шор-драйв; из его окна открывался вид на озеро Мичиган — огромное, раскинувшееся, как спокойный океан. Мы немного поболтали, а затем поэт предложил нам выпить и направился к книжным шкафам в своей гостиной; полки были закрыты решетками с очень мелкими ячейками, через них мало что можно было разглядеть. Нимс распахнул самую левую дверцу — на полках стояли не книги, а бутылки. На некоторых других полках книги были, но где же та рабочая поэтическая библиотека, которую мы ожидали увидеть и даже знали точно, что она у него есть? Он показал нам свой кабинет с видом на озеро, но библиотеки не было и там.

Возможно, Джон понял, что мы в замешательстве, и повел нас по коридору к двери, за которой обнаружился большой чулан, весь увешанный полками — не кедровыми, а тонкими сосновыми. На них плотно стояли тонкие, пестрые книжки, которые мы и искали. В этой кладовой для книг было собрано столько пищи для ума, сердца и души, что и самому ненасытному читателю поэзии хватило бы на всю жизнь. Если бы Чикаго угрожала военная блокада, этому поэту не пришлось бы жаловаться, что ему нечего читать. (Во все эти сборники он наверняка хотя бы раз заглядывал, но вряд ли носил их с собой повсюду.)

Кажется, Нимс расставил эти сборники по алфавиту — это было бы вполне логично. Джон вынул несколько тонких сборников, словно чтобы показать, как быстро он может найти книгу любого поэта, которого мы назовем. Перед нами был поразительный пример упорядоченной расстановки сотен, если не тысяч книг — одной и той же категории, в одном чулане, в одной квартире на Лэйк-Шор-драйв, в единственном и неповторимом городе Чикаго. Понятия не имею, как Джон умудрялся втискивать новые сборники на полки после нашего визита. Может быть, книжные чуланы — то же самое, что чуланы для одежды: как бы они ни были забиты, всегда можно впихнуть еще один пиджак, даже если в кармане лежит книга. Кажется, с книжными шкафами — та же история.

23. О суперобложках[443]. Суперобложки — особенно болезненная проблема. Оставлять их на книгах или снимать? Если оставлять, то не будет видно переплета, у которого есть собственный цвет и характер; в то же время суперобложка предохраняет переплет от солнца и грязи. Убрать суперобложку значит лишить книгу интересной информации — краткого описания или фотографии автора. Некоторые разрезают суперобложку на части и вклеивают в книгу (а то и просто вставляют) ту информацию, которую хотят сохранить, но я ни разу не видел, чтобы у кого-то это получилось аккуратно. Иногда с помощью суперобложек прочитанные книги отделяют от непрочитанных: на последних суперобложки оставляют.

Как бы то ни было, подсчитано, что суперобложки занимают довольно приличное место на полках — около 2,5 процента[444], то есть на каждый миллион книг приходится небольшая публичная библиотека, которая могла бы занять это место. Неудивительно, что в очень загруженных научных библиотеках суперобложки выбрасывают: хранить их на полках — непозволительная роскошь.

24. О соединении двух сердец. Книга Энн Фадимен «Экслибрис» начинается с чудесного эссе «Как поженить библиотеки» — о том, как они с мужем соединили свои книги в общую коллекцию после того, как в течение пяти лет они стояли в разных концах квартиры и каждый соблюдал свою собственную расстановку, не совместимую с другой.

На его полках царила демократия: книги объединялись и смешивались под гостеприимным флагом Литературы. Какие-то стояли, какие-то лежали, некоторые оказались позади других. А все мои книги были разделены по национальному признаку и по тематике. Подобно большинству людей, до крайности терпимых к беспорядку, Джордж свято верит в трехмерные предметы. Если ему что-то нужно, он уверен, что эта вещь сама объявится — обычно так и происходит. Я же уверена, что книги, карты, ножницы, скотч — ненадежные бродяги, которым не сидится на своих местах, и они всегда готовы отправиться гулять по свету. Поэтому свои книги я всегда содержала в строгом порядке[445].

В конце концов ее «французский сад» одержал верх над его «английским»: «мы пришли к выводу, что он сможет найти свои книги, если расставить их по-моему, но я не смогу найти свои, если они будут жить, как у него». Спустя неделю после перестановки на книжных полках был «безупречный порядок», но прошло время, и проросли зерна хаоса: книги, которые муж брал с одних полок, оказывались потом на других. Как это все знакомо!

25. И о других проблемах. У владельца домашней библиотеки всегда множество забот и возможностей проявить творческую активность. Например, что делать с брошюрами, которые, если верить закону о гербовом сборе 1712 года, печатаются не более чем на двух листах? Если каждый лист согнуть трижды, на каждой стороне каждого листа получится восемь полос формата ин-октаво; брошюра разрастется до 32 страниц. Согласно более позднему определению, в брошюре должно быть не более 49 страниц. В любом случае брошюры не переплетают, хотя часто скрепляют.

Если брошюры хранить между книгами, они обычно теряются. Если книги стоят на полке плотно, то, возвращая какую-нибудь книгу обратно на полку, можно случайно задвинуть соседнюю брошюру вглубь. В худшем случае она окажется прижатой к задней стенке шкафа и проведет в таком положении много лет, пока ее, давно забытую и измятую, не найдут, когда будут переставлять много книг или вообще весь шкаф. Впрочем, держать тоненькие проспекты в одном месте — не лучшее решение: полка, на которой стоят только такие издания, выглядит некрасиво; создается впечатление, будто на ней одни складские каталоги.

Независимо от того, как расставлены книги, они являются частью убранства комнаты, поэтому их вид на полках заслуживает такого же внимания, как и расстановка столов и стульев или подбор картин для стен. Полка, на которой книги стоят кое-как, выглядит так же неприглядно, как стул у стола, стоящий криво, или перекошенная картинная рама. Современная книга должна стоять на полке прямо, не опираясь на соседние тома в борьбе за свободное место. Если книга не может стоять прямо, значит, пора подумать о книгодержателях.

Библиография

Эта книга началась с вопроса: откуда взялись книжная полка и книжный шкаф? Вскоре вопрос обернулся гипотезой: книжный шкаф, как, по моему убеждению, и все рукотворные предметы, прошел процесс эволюции — и причиной этому были реальные и воображаемые проблемы актуальных технологий. В случае с книжным шкафом речь идет о недостатках различных способов хранения книг.

Проверку такой гипотезы, разумеется, можно — по крайней мере отчасти — начать с книг. Я читал книги, отыскивая в них подтверждения или опровержения своей идеи. Движимый интересом к эволюции книжного шкафа, я нашел самые разные научные работы, предметы и иллюстрации. Они помогли мне проверить мою гипотезу. Я обнаружил, что она подтверждается, а во многих работах, перечисленных в нижеследующей библиографии, и предвосхищается. Самым ценным подспорьем для меня стали два труда: «Уход за книгами» (The Care of Books) Джона Уиллиса Кларка и «Прикованная библиотека» (The Chained Library) Бернетта Хиллмана Стритера.

Хотя гипотезы о происхождении предметов, порожденных технологией, можно, как и все гипотезы, проверить и подтвердить, их, конечно, нельзя доказать в математическом значении этого слова. Возможно, существуют другие источники, в которых есть контрпримеры, опровергающие написанное мной; мне не удалось добраться до таких источников в моих поисках литературы о книгах, библиотеках и библиотечной мебели, но эти поиски я готов признать неполными.

A History of Technology & Invention: Progress through the Ages. Vol. I: The Origins of Technological Civilization / ed. by Maurice Daumas; transl. by Eileen B. Hennessy. N.Y.: Crown Publishers, 1969.

«A Plea for Liberty» to Readers to Help Themseives // The Library. 1st series. 4. 1892. P. 302–305.

American Library Association. The ALA Glossary of Library and Information Science. Chicago: American Library Association, 1983.

Baker, Nicholson. Discards // The New Yorker. Apr. 4, 1994. P. 64–86.

Barker, Nicolas. Treasures from the Libraries of National Trust Country Houses. N.Y.: Royal Oak Foundation and Grolier Club, 1999.

Bartlett, John. Familiar Quotations / 13^th ed. Boston: Little, Brown, 1955.

Barwick, G. F. The Reading Room of the British Museum. L.: Ernest Benn, 1929.

Beinecke Library. The Beinecke Rare Book & Manuscript Library: A Guide to the Collections. New Haven: Yale University Press, 1994.

Birley, Robert. The History of Eton College Library // Library 11. Dec. 1956. P. 231–261.

Boss, Richard W. Space Conserving Technologies // Library Technology Reports 31. July-Aug. 1995. P. 389–483.

Bradley, John. Illuminated Manuscripts. L.: Bracken Books, 1996.

Bright, Franklyn F. Planning for a Movable Compact Shelving System. Chicago: American Library Association, 1991.

Brooks, Marshall. A Brief Illustrated History of the Bookshelf: With an Essay Which Pertains to the Subject. Delhi, NY: Birch Brook Press, 1998.

Bryant, Arthur. Samuel Pepys: The Man in the Making / New ed. L.: Collins, 1947.

Bury, Richard de. The Love of Books: The Philobiblon / Transl. by E. C. Thomas. N.Y.: Barse & Hopkins, 1903.

Bury, Richard de. Philobiblon / Transl. by E. C. Thomas. Oxford: Basil Blackwell, 1960.

Calkins, Robert G. Illuminated Books of the Middle Ages. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1983.

Camp, John F.; Eckelman, Carl A. Library Bookstacks: An Overview with Test Reports on Bracket Shelving // Library Technical Reports 26. Nov. — Dec. 1990. P. 757–894.

Carter, John. ABC for Book-Collectors / 4^th ed. N.Y.: Alfred A. Knopf, 1966.

Caygill, Marjorie. The Story of the British Museum / 2^nd ed. L.: British Museum Press, 1992.

[Clare College.] Clare College, 1326–1926: University Hall, 1326–1346; Clare Hall, 1346–1836. Vol. II. Cambridge: Clare College, 1930.

Clark, J. W. Libraries in the Medieval and Renaissance Periods. Chicago: Argonaut, 1968 [Репринт издания 1894 года].

Clark, John Willis. The Care of Books: An Essay on the Development of Libraries and Their Fittings, from the Earliest Times to the End of the Eighteenth Century. Cambridge: University Press, 1901.

Comenius, John Amos. The Orbis Pictus. Syracuse, NY: C. W. Bardeen, 1887.

Communications of the ACM. Special issue on digital libraries. Apr. 1998.

Condit, Carl W. American Building Art: The Nineteenth Century. N.Y.: Oxford University Press, 1960.

Cooper, Gail. Air-Conditioning America: Engineers and the Controlled Environment, 1900–1960. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1998.

Craster, Sir Edmund. History of the Bodleian Library, 1845–1945. Oxford: Clarendon Press, 1952.

Dawe, Grosvenor. Melvil Dewey: Seer, Inspirer, Doer, 1851–1931. Essex Co., NY: Lake Placid Club, 1932.

[Dewey, Melvil. Notes on Library Shelving] // Library Notes 2. Sept. 1887. P. 99–122.

Diringer, David. The Book Before Printing: Ancient, Medieval and Oriental. N.Y.: Dover Publications, 1982.

Douglas, David C. English Scholars, 1660–1730 / 2^nd ed. L.: Eyre & Spottiswoode, 1951.

Drucker, Hal; Lerner, Sid. From the Desk of. San Diego: Harcourt Brace Jovanovich, 1989.

Eco, Umberto. The Name of the Rose / Transl. by William Weaver. San Diego: Harcourt Brace, 1984.

Eliot, Charles William. The Division of a Library into Books in Use, and Books Not in Use, with Different Storage Methods for the Two Classes // Library Journal 27. 1902. Magnolia Conference Supplement. P. 51–56, 256–257.

Elkins, Kimball C. President Eliot and the Storage of ‘Dead’ Books // Harvard Library Bulletin 8. 1954. P. 299–312.

Ellis, Estelle; Seebohm, Caroline; Sykes, Christopher Simon. At Home with Books: How Booklovers Live with and Care for Their Libraries. N.Y.: Carol Southern Books, 1995.

Engler, Nick. Desks and Bookcases. Emmaus, PA: Rodale Press, 1990.

Esdaile, Arundell. The British Museum Library: A Short History and Survey. L.: Allen & Unwin, 1946.

Fadiman, Anne. Ex Libris: Confessions of a Common Reader. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1998.

Ferguson, Eugene S. Engineering and the Mind’s Eye. Cambridge, MA: MIT Press, 1992.

Garnett, Richard. The Sliding-Press at the British Museum // Library Journal 17. Oct. 1892. P. 422–424.

Garnett, Richard. On the Provision of Additional Space in Libraries // Library 7. 1895. P.11–17.

Garnett, Richard. New Book Press at the British Museum // Library Notes 2. Sept. 1897. P. 97–99.

Gawrecki, Drahoslav. Compact Library Shelving // Transl. by Stanislav Rehak. Chicago: American Library Association, 1968.

Gayle, Addison, Jr. Oak and Ivy: A Biography of Paul Laurence Dunbar. Garden City, NY: Doubleday, 1971.

Gladstone, W. E. On Books and the Housing of Them // Nineteenth Century XXVII. 1890. P. 384–396.

Gladwell, Malcolm. The Spin Myth // The New Yorker. July 6, 1998. P. 66–73.

Glaze, Florence Eliza. Hidden for All to See // Duke University Libraries 12. Fall 1998. P. 2–7.

Green, Bernard R. Planning and Construction of Library Buildings // Library Journal 25. 1900. P. 677–683.

Green, Bernard R. Library Buildings and Book Stacks // Library Journal 31. 1906. P. 52–56.

Griliches, Diane Asseo. Library: The Drama Within. Albuquerque: University of New Mexico Press, 1996.

Gussow, Mel. $8 Million Literary Trove Given to Morgan Library // The New York Times. Feb. 23, 1998 (national edition). P. B1, B8.

Hall, Bert S. A Revolving Bookcase by Agostino Ramelli // Technology and Culture 11. 1970. P. 389–400.

Harris, P. R. The Reading Room. L.: The British Library, 1979.

Henderson, Robert W. Tiers, Books and Stacks // Library Journal 59. 1934. P. 382–383.

Henderson, Robert W. The Cubook: A Suggested Unit for Bookstack Measurement // Library Journal 59. Nov. 15, 1934. P. 865–868.

Henderson, Robert W. Bookstack Planning with the Cubook // Library Journal 61. Jan. 15, 1936. P. 52–54.

Hobson, A. R. A. The Pillone Library // Book Collector 7 (1958): P. 28–37.

International Correspondence Schools. The Building Trades Pocketbook: A Handy Manual of Reference on Building Construction, Including Structural Design, Masonry, Bricklaying, Carpentry, Joinery, Roofing, Plastering, Painting, Plumbing, Lighting, Heating, and Ventilation. Scranton, PA: The Colliery Engineer Co., 1899.

Inventive Genius. Library of Curious and Unusual Facts. Alexandria, VA: Time-Life Books, 1991.

Irwin, Raymond. The English Library: Sources and History. L.: George Allen & Unwin, 1966 [испр. и доп. изд. книги The Origins of the English Library].

Irwin, Raymond. The Heritage of the English Library. N.Y.: Hafner, 1964.

Irwin, Raymond. The Origins of the English Library. L.: George Allen & Unwin, 1958.

Jackson, Holbrook. The Anatomy of Bibliomania. N.Y.: Farrar, Straus, 1950. Переизд.: Jackson, Holbrook. The Book about Books: The Anatomy of Bibliomania. N.Y.: Avenel Books, 1981.

Jacobson, J., et al. The Last Book // IBM Systems Journal 36. 1997. P. 457–463.

James Nasmyth, Engineer: An Autobiography / ed. by S. Smiles. L.: John Murray, 1885.

Jarrell, Randall. Jerome: The Biography of a Poem. N.Y.: Grossman, 1971.

Jenner, Henry. Moveable Presses in the British Museum // Library Chronicle 4. 1887. P. 88–90.