Шерлок Холмс против графа Дракулы (сборник) Дэвис Дэвид
Улыбнувшись, я взглянул на Холмса, но он, казалось, не слышит отпущенного ему комплимента. На какой-то миг в его глазах появилось отрешенное выражение, говорившее о том, что в мыслях он далеко от Бейкер-стрит.
Наконец он продолжил рассказ, изложив Ван Хельсингу все оставшиеся подробности этого дела, в том числе и то, как на следующее утро после нашей первой встречи с Дракулой он попросил местного кузнеца в Кумб-Трейси переплавить одно из серебряных распятий в пулю. Еще он живо описал заключительные моменты нашего приключения, когда мы были свидетелями того, как останки графа погружаются в зеленую тину Гримпенской трясины. Ван Хельсинг сидел, подавшись вперед, и, сверкая голубыми глазами, завороженно слушал рассказ моего друга.
Когда Холмс умолк, профессор некоторое время молчал, а потом хрипловатым от волнения голосом тихо произнес:
– Теперь, когда этого омерзительного существа больше нет, мне жаль, что я не был свидетелем его конца. Мир в большом долгу перед вами, Шерлок Холмс.
– Благодарю за комплимент, – любезно молвил Холмс, – но успех в этом деле не был бы возможен без моего дорогого друга Уотсона.
– Разумеется, – согласился Ван Хельсинг, тепло улыбнувшись мне.
– Тем не менее, – сказал Холмс, – я радовался бы гораздо больше, если бы сумел спасти жизнь Кэтрин Хантер. Я виню себя в ее смерти.
Мы с Ван Хельсингом хором запротестовали.
– Вы сделали все, что возможно в человеческих силах, – заверил я его.
Голландец подался вперед и коснулся плеча моего друга.
– Разделяю ваши чувства в отношении смерти этой юной девушки, – тихим, ровным голосом произнес он, – но, друг мой, взгляните на это в перспективе. Разумеется, смерть мисс Хантер – трагедия, но сравните это с тем, чего вы достигли. Если бы Дракуле удалось скрыться и выжить, подумайте, сколько еще юных девушек сумело бы развратить это ночное чудовище. Не сомневайтесь, это все спасенные вами жизни.
По выражению лица Холмса я догадался, что его тронули эти слова, произнесенные с таким жаром. Он с благодарностью кивнул Ван Хельсингу, и почти сразу настроение его улучшилось.
– Ну а теперь, – потирая руки, оживленно произнес он, – хватит разговоров о мертвецах. У нас было несколько недель напряженной работы, а сейчас наступила праздничная пора, так что давайте отдыхать и веселиться. Уотсон, будьте так любезны, наполните наши бокалы. А мне бы хотелось предложить нашему другу новый сорт сигар, что я купил в лавке Брэдли.
Я сделал то, о чем меня просили, а Холмс взял с каминной полки коробку сигар и предложил ее Ван Хельсингу.
– Прошу прощения, Холмс, – сказал тот. – Не хочется быть невежливым к хозяину, но я не курю сигар, а предпочитаю вот эти маленькие сигары с обрезанными концами.
В подтверждение своего заявления Ван Хельсинг вытащил из внутреннего кармана кожаный портсигар.
– Но вы просто должны! – воскликнул Холмс, пододвигая коробку к Ван Хельсингу, который был несколько ошеломлен настойчивостью моего друга. – Должны попробовать одну.
– Хорошо, – неохотно согласился Ван Хельсинг.
Стоило ему открыть коробку, как выражение вежливой сдержанности сменилось у него радостным удивлением. Коробка была пуста, если не считать маленький блестящий предмет, на котором заиграл свет, как только Ван Хельсинг вынул его.
Холмс тихо засмеялся.
– Прошу извинить меня за несколько театральный способ презентовать вам сувенир, который напомнит вам о нашем сотрудничестве, но я просто не смог удержаться. – Внимательно рассматривая предмет, Ван Хельсинг едва ли слышал эти слова. – Это перстень графа Дракулы, – объяснил Холмс. – Все, что осталось после того, как высохла отрубленная кисть. Я подумал, будет правильно, если он достанется вам.
Ван Хельсинг поднес подарок к свету, с удовольствием разглядывая его. Это было простое золотое кольцо с большим сверкающим рубином, по центру которого виднелось какое-то темное пятно, как намек на черное сердце злодея, некогда его носившего.
– Прекрасный сувенир, мой дорогой Холмс, но я не могу его принять. Ведь именно вы довели до конца эту наиопаснейшую игру, и поэтому перстень – ваш трофей.
– Чепуха! – воскликнул мой друг. – Я хочу, чтобы перстень был у вас. Вы много лет подряд добивались уничтожения графа Дракулы. И вот вещественное доказательство того, что с этим самым злобным существом наконец покончено.
Ван Хельсинг собрался было снова возразить, но его остановили поющие голоса. С улицы доносились звуки первого рождественского песнопения. Мы все подошли к окну, чтобы посмотреть на полдюжины припорошенных снегом юнцов, которые, сгрудившись у нашей двери, с большим чувством пели, подняв к нам лица, освещенные светом фонаря, зажатого в руке у самого высокого из детей.
– Время доброй воли для всех людей, – пробормотал Ван Хельсинг себе под нос, кладя перстень в карман.
Мой друг дождался, пока певцы закончат рождественское песнопение, и затем, подняв оконную раму, бросил им несколько серебряных монет с сердечным пожеланием «веселого Рождества».
– Веселого Рождества, – последовал оживленный ответ, и дети отправились дальше по занесенной снегом улице.
Вскоре после этого Ван Хельсинг ушел, сказав, что это наша последняя встреча перед его возвращением домой для встречи Нового года с семьей. Мы проводили его на улицу и помогли нанять двухколесный экипаж. Еще раз поблагодарив нас, он исчез из нашей жизни в снежном вихре.
По возвращении в нашу уютную гостиную на Холмса вновь напало уныние. Пока я сидел у камина и с наслаждением курил, он достал скрипку и принялся извлекать из нее какую-то невразумительную мелодию, без сомнения, собственного сочинения. Поначалу звучание было резким и негармоничным, но постепенно мелодии становились более приятными. Наконец он перешел на рождественские гимны. Я прикрыл глаза, полностью погрузившись в мастерскую игру Холмса и слушая умиротворяющие мелодии, посвященные стародавней истории младенца Иисуса, родившегося в хлеву. Приятно было думать, что в эту пору рождественских праздников мы с Холмсом внесли свою скромную лепту в общее благополучие.
Перед тем как отправиться спать, Холмс зашел в свою спальню и вернулся с двумя пакетами, которые вручил мне.
– Полночь уже миновала. Это для вас, Уотсон, – небольшие рождественские сувениры, – молвил он.
– Ах, благодарю вас, Холмс, – удивленно воскликнул я, разворачивая подарки.
В одном пакете была коробка моего любимого табака, а в другом большая записная книжка в красном кожаном переплете, с моими инициалами, оттиснутыми в золоте, в правом нижнем углу.
– Это для вашей хроники по делу Дракулы, – объяснил Холмс. – История, для которой мир еще не подготовлен, поэтому ваши записи не должны пока разглашаться.
Я кивнул в знак согласия.
– Поскольку сейчас время подарков, примите, пожалуйста, это с наилучшими пожеланиями, – сказал я, доставая из ящика бюро небольшой пакет и вручая его Холмсу.
– Спасибо, Уотсон, – произнес он, развернув подарок и увидев, что это очередная трубка для его коллекции. – Пенковая трубка. Такую я еще не пробовал. Буду предвкушать первую утреннюю затяжку, а сейчас я порядком устал, так что пожелаю вам спокойной ночи.
Взволнованный этой встречей, я совсем не хотел спать, поэтому налил себе бренди и уселся к камину, наблюдая за пролетающими мимо окон снежинками и размышляя над необычайными событиями, которыми завершилось наше недавнее приключение. А потом, в ранние часы рождественского утра 1888 года, я принялся заносить в новую тетрадь с красным кожаным переплетом первые записи ужасающей истории, которую я решил озаглавить «Шерлок Холмс идет по кровавым следам».
Шерлок Холмс и дело о папирусе
Пролог
Судьба с изумительной причудливостью создает череду событий, которые изначально на первый взгляд как будто бы совершенно не связаны между собой, и только потом, по прошествии времени, понимаешь, что они, словно звенья, соединяются в цепь. Мой друг Шерлок Холмс отличался удивительной проницательностью. Он мог не только обнаружить подобную неочевидную связь между событиями, но и предсказать, как они будут развиваться в дальнейшем. Вне всякого сомнения, важная способность для детектива. Однако в деле о папирусе даже ему поначалу не удалось усмотреть связи между странной чередой происшествий, втянувших нас в расследование одного из самых сложных дел, с которыми нам доводилось сталкиваться.
Чтобы рассказать об этом деле во всех подробностях, мне придется обратиться к записям в моем дневнике, которые я сделал примерно за год до убийств и кражи папируса. Первое звено в цепи событий было выковано в начале мая, в год возвращения Холмса из заграницы, после всего того, что случилось в Рейхенбахе. Насколько я помню, все началось во вторник. На дворе стояла мрачная, пасмурная погода, пришедшая на смену солнечному дню, радовавшему нас накануне, и наводившая на мысль о том, что мы обманулись в наших ожиданиях и весны ждать еще долго. Большую часть дня я провел в своем клубе, где играл в бильярд с Тарстоном. Ушел я оттуда в пять вечера, когда хмурый день уже сменялся не менее угрюмым вечером. Вернувшись домой на Бейкер-стрит, я плеснул в бокал бренди – некую компенсацию себе за то, что проигрался в пух и прах, после чего сел у камина напротив Холмса. Мой друг, машинально листавший газету, вдруг со вздохом швырнул ее на пол и небрежно обратился ко мне:
– Скажите, Уотсон, не хотели бы вы составить мне компанию сегодня вечером? – Несмотря на скучающий тон, которым был задан вопрос, от моего внимания не ускользнула озорная искорка, на мгновение мелькнувшая в глазах Холмса. – Видите ли, мне назначена встреча в Кенсингтоне. Там мне предстоит пообщаться с мертвыми.
– Ну конечно же, друг мой, – с легкостью согласился я и, хлебнув бренди, вытянул ноги у огня.
Бесстрастность, с которой я произнес эти слова, показалось Холмсу забавной.
– Браво, Уотсон, браво! – тихо рассмеялся он. – А ведь мое предложение вас заинтриговало! Сильно заинтриговало, но вы и виду не подали! Вы стали куда сдержаннее.
– Мне есть у кого поучиться сдержанности.
Холмс изогнул брови в деланном изумлении.
– Впрочем, существует и другое объяснение моей реакции на ваши слова, – язвительно добавил я. – Все дело в том, что я начал привыкать к сюрпризам, что вы мне преподносите, и нелепостям, которые принужден от вас выслушивать.
– Нелепостям… – сияя, повторил за мной Холмс и потер руки. – Ну и ну! И тем не менее только что я сказал вам чистую правду.
– Значит, вы настаиваете на том, что собираетесь пообщаться с мертвыми? – недоверчиво спросил я.
– Я, друг мой, собираюсь принять участие в спиритическом сеансе.
– Вы что, шутите? – не поверил я своим ушам.
– Разумеется, нет. Ровно в половину десятого вечера у меня назначена встреча с мистером Юрайей Хокшоу, медиумом, предсказателем-ясновидцем и духовным наставником. Он заверил меня, что попытается установить контакт с духом моей любезной почившей тетушки Софи. Отчего же мне не захватить с собой на сеанс друга?
– Я и не подозревал, что у вас была тетка… Холмс, вы ведь неспроста собрались на этот сеанс?
– Вы, как всегда, проницательны, – ухмыльнулся Холмс и кинул взгляд на часы, которые извлек из кармана жилетки. – Ага, времени как раз, чтобы привести себя в порядок перед выходом. Ну, так как? Пойдете со мной или нет?
Некоторое время спустя, когда мы уже ехали в грохочущем экипаже по окутанным сумраком лондонским улицам, Холмс наконец соизволил внятно объяснить, зачем ему понадобился спиритический сеанс.
– Я хочу оказать услугу своему брату Майкрофту. У него есть друг, сэр Роберт Хайт, у которого недавно в кораблекрушении погиб сын. Сэр Роберт души не чаял в сыне, и его смерть стала страшным ударом. И вот представьте себе, едва только душевная рана стала заживать, как к безтешному отцу является этот самый Хокшоу и заявляет, что ему удалось вступить в контакт с духом сына сэра Роберта.
– Что за вздор!
– Я полностью разделяю ваше возмущение, Уотсон. Однако несчастного отца тоже можно понять. Он инстинктивно ухватился за Хокшоу, словно утопающий за соломинку. Когда человек находится в отчаянном положении, ему свойственно забывать о логике и рассудке, на смену которым приходят надежды и грезы. Насколько я понимаю, этот жулик Юрайя Хокшоу оказался весьма убедительным.
– Жулик?
– Именно так считает Майкрофт. Хокшоу – один из многочисленных шарлатанов, которые дурачат доверчивых людей, устраивая нелепый спектакль и таким манером выманивая у них деньги. Майкрофт опасается, что в нашем случае дело может зайти слишком далеко. Хайт в курсе многих дел, являющихся государственной тайной. А кроме того, Майкрофт просто-напросто сочувствует бедолаге и не желает, чтобы того водили за нос и дальше.
– И какая же роль в этом деле отведена вам?
– Мне предстоит разоблачить медиума. Как говорится, сорвать с него маску и доказать, что он пройдоха и мошенник.
– И как же вы собираетесь это сделать?
– Полагаю, что это не составит особого труда. Я провел кое-какие изыскания и пришел к выводу, что есть достаточно много способов выводить подобных проходимцев на чистую воду. И уж поверьте мне, Уотсон, эти изыскания были весьма познавательными и доставили мне массу удовольствия. Например, в ходе них я нанес визит профессору Аврааму Джордану, специалисту по языкам индейцев Северной Америки. Для меня совершенно очевидно, что, если мы хотим как можно убедительней развенчать Хокшоу, его надо взять с поличным, иными словами, разоблачить во время спиритического сеанса, в присутствии несчастных жертв.
– Так, значит, сегодня вечером на сеанс придет и сэр Роберт?
– Именно. Стервятники собирают на сеансы несколько обманутых сразу – а потом начинается пир горой. Кстати, позвольте представиться. Меня зовут Амброз Трелони. Моя тетушка Софи почила чуть больше года назад. Нисколько не сомневаюсь, что сегодня вечером моя любезная тетя пришлет мне весточку с того света. – Холмс усмехнулся в темноте.
Надо сказать, что я не разделял энтузиазм моего друга. Разумеется, я ни на секунду не поверил в существование призраков и духов, испытывающих желание общаться с миром живых, но при этом я сочувствовал потерявшим своих близких несчастным, которые в поисках утешения, пусть даже иллюзорного, в отчаянии простирали руки во тьму. Насколько я понимал, Холмс не учитывал всю тяжесть удара, который постигнет несчастного отца при разоблачении мошенника. Мой друг думал только о себе и своих талантах, и это роднило его с шарлатанами, одного из которых он сейчас собирался вывести на чистую воду. Я же откинулся на спинку сиденья в раскачивающемся кэбе и погрузился в размышления. Я не мог не думать о моей милой, любимой Мэри, а также о том, что был бы готов отдать за возможность вновь услышать ее нежный голос.
Прошло совсем немного времени, и мы уже катили по улицам Кенсингтона. Холмс заметил, с каким интересом я разглядываю из окошка кэба роскошные особняки, и понял, о чем я думаю.
– Да, Уотсон, общение с духами – дело на редкость выгодное. Мистер Хокшоу живет как настоящий богач.
Через несколько мгновений кэб остановился у большого особняка, возведенного в царствование одного из Георгов. «Порубежный дом» – значилось на латунной табличке, украшавшей ворота. Холмс расплатился с кэбменом и позвонил. Нам открыл высокий слуга-негр отталкивающего вида в плохо сидящем костюме. Он старательно приглушал свой резкий, грубый голос, словно ему приказали общаться с гостями исключительно шепотом. Приняв наши пальто, он проводил нас в «святилище» – мрачную комнату в задней части здания, озаренную мерцающими свечами. Когда мы вошли, навстречу нам шагнул сухопарый рыжеволосый мужчина лет пятидесяти.
– Здравствуйте, мистер Трелони, – произнес он гадким, елейным голосом, кинувшись пожимать руку Холмсу.
– Добрый вечер, мистер Хокшоу, – чуть запнувшись, мрачно кивнул Холмс и на миг склонил голову в коротком поклоне.
Начался спектакль.
– Я крайне рад, что мой секретарь сумел выкроить для вас сегодня местечко. Колебания эфирного пространства набирали силу весь день, и я нисколько не сомневаюсь, что сегодня спиритический сеанс будет совершенно особенным.
– Надеюсь, что так, – ответил Холмс. Его голос дрожал от нетерпения.
Хокшоу озадаченно глянул на меня через плечо моего друга. Слезящиеся глаза остановились на мне с нескрываемой алчностью, что не могло не вызывать отвращения.
– А вы, позвольте узнать… – начал он.
Прежде чем я успел раскрыть рот, за меня уже ответил Холмс:
– Это Хэмиш, мой слуга и неизменный спутник. – Холмс ласково мне улыбнулся и добавил: – К счастью, он не отличается многословием.
Как можно величественнее я кивнул Хокшоу, после чего возмущенно посмотрел на Холмса. Тот, продолжая сиять сердечной улыбкой, сделал вид, что не заметил моего взгляда.
– Позвольте мне представить еще одного… гостя, – Хокшоу явно замялся, подбирая верное слово. Совершенно очевидно, что, назови он посетителя клиентом, это бы прозвучало бестактно, неуместно, по-торгашески.
Медиум повернулся и поманил рукой. Из сумрака навстречу нам шагнул сухощавый седовласый мужчина с аккуратно подстриженными на военный манер усами.
– Сэр Роберт Хайт, позвольте представить вам мистера Амброза Трелони.
Хайт склонил голову в поклоне, после чего сэр Роберт и мой друг обменялись рукопожатиями. Поскольку мне была отведена роль простого слуги, представлять меня гостям сочли излишним.
– Сегодняшним вечером мы очень рассчитываем установить контакт с сыном сэра Роберта, – проворковал Хокшоу. Несмотря на то что всем своим лицом он выражал сочувствие, его глаза оставались холодными и бесстрастными.
– Ну да, – тихо промолвил Холмс, внимательно разглядывая сэра Роберта.
Слова Хокшоу явно привели Хайта в замешательство. Черты несчастного отца, прежде чем ему удалось овладеть собой, на мгновение исказились от муки. Мне доводилось слышать о военной и политической карьере сэра Роберта, и потому случившееся показалось особенно странным и даже непостижимым. Я не мог понять, каким образом столь достойный, отважный, проницательный человек попал в лапы проходимца и мошенника Хокшоу. По-видимому, скорбь от потери сына была столь велика, что она затмила даже этот прозорливый разум. Так я решил по здравом размышлении.
Стоило повиснуть неловкой паузе, как распахнулась дверь и в комнату вошла темноволосая женщина в бордовом платье.
– Дорогой, прибыл последний гость, – произнесла она, подойдя к Хокшоу.
Медиум просиял от удовольствия и, как и все мы, повернулся к незнакомцу, стоявшему на пороге. Перед нашими взорами предстал высокий молодой человек с достаточно полным лицом. Последнему гостю явно не исполнилось и тридцати. Он был одет в черный шелковый пиджак, его шею украшал пышный бант. Длинные светлые волосы доходили до воротника.
– Джентльмены, – торжественно промолвил Хокшоу, – позвольте вам представить мистера Себастьяна Мельмота.
По бледному лицу молодого человека скользнула легкая вежливая улыбка. Кое-что мне доводилось слышать и о Мельмоте. Он имел репутацию развратника, баловня и франта и являлся почитателем Оскара Уайльда. О его распущенности ходили самые разные слухи. Поговаривали даже, что он занимается черной магией. Подобные сплетни я слышал в своем клубе – их черед наступает в поздний час, когда все партии сыграны, кии расставлены по местам, а джентльмены наслаждаются сигарами и бренди. Глядя на мягкие черты бледного, словно отлитого из гипса лица, которые в неверном сиянии свечей казались почти прекрасными, вы могли вообразить, будто оно воплощает собой всю невинность юности, однако большие полные губы, кривящиеся в заносчивой усмешке, выдавали жестокость и надменность.
Мы коротко поздоровались и представились, обменявшись рукопожатиями. Ладонь Мельмота была вялой и холодной. В отличие от Холмса, я сужу о людях не по внешнему облику. Я опираюсь на чутье, инстинкты. Возможно, вы сотете подобный подход иррациональным для врача, человека науки, однако мне не только сразу стало ясно, что мистер Себастьян Мельмот – человек неприятный и не заслуживающий доверия, но я также сразу почувствовал исходящую от него злобу.
Миссис Хокшоу, каковой оказалась женщина в бордовом платье, включила граммофон, и полилась тихая легкая музыка неизвестного мне композитора. После этого хозяева задули все свечи, кроме одной, и попросили нас занять места у стола. Сам медиум устроился во главе его в величественного вида резном кресле, напоминавшем средневековый трон. Жена присела подле него, я – рядом с ней, далее расположились сэр Роберт, Холмс, а за ним – Мельмот.
С минуту царило молчание, которое никто не смел прервать. Преисполненные ожидания, мы сидели в этой мрачной комнате, будто бы онемев. Несмотря на то что одна свеча все-таки горела, я мог разглядеть лишь бледные напряженные лица гостей. Наконец хриплый голос граммофона умолк, и к нам обратилась миссис Хокшоу:
– Джентльмены, сегодняшним вечером мой муж попытается преодолеть ту невидимую сферу, что окружает наш физический мир, и установить связь с теми из ваших близких, чьи души уже навеки оставили тела. – Она говорила невыразительным, монотонным голосом, словно служила панихиду.
Вздор, который она несла, привел меня в такое возмущение, что я едва сумел себя сдержать.
– Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, сколь важно в точности выполнять все, что я скажу, – продолжила она. – В противном случае попытка установить связь с потусторонним миром закончится неудачей. Более того, вы подвергнете опасности жизнь моего супруга.
Я кинул взгляд на Хокшоу. Казалось, он спал: глаза закрыты, голова поникла.
– Итак, приступим. Я прошу вас взять за руки соседей. После этого положите руки на стол. – Она замолчала в ожидании.
Мы выполнили требуемое.
– Благодарю вас. А теперь мы должны подождать, пока к нам не пробьется дух-проводник.
Я сидел в темной комнате, чувствуя себя донельзя глупо. Меня переполняло безумное сочувствие к несчастным, которым не хватило воли и мужества смириться с утратой родных. Сколь презренны и жалки негодяи, вроде Хокшоу, обращающие горе людей в звонкую монету!
Мы просидели в молчании около десяти минут, вслушиваясь в тяжелое дыхание Хокшоу. Постепенно я начал чувствовать, что веки мои тяжелеют и я проваливаюсь в сон, как вдруг в темноте раздался птичий щебет. Он был столь ясным и четким, что, казалось, птичка летает кругами над столом, едва не касаясь крыльями наших лиц.
Вместе с птичьим пением в комнату ворвался холодный ветер. Пламя свечи заметалось из стороны в сторону, отбрасывая причудливые тени на бледные лица гостей, отчего создавалось жутковатое впечатление, будто лица плавятся, как воск, меняя черты.
Тьма и напряженная атмосфера будоражили мое воображение. Не сомневаюсь, так все и было задумано. Я глубоко вздохнул и помотал головой, чтобы избавиться от малоприятных и невероятных видений.
Наконец птичье щебетание стихло. И тут же снова захрипел граммофон, наполняя комнату странной мелодией. Поскольку мы держали друг друга за руки, оставалось предположить, что его запустила какая-то невидимая сила.
– Это работа духов, – нараспев произнесла миссис Хокшоу, будто бы отвечая на вопрос, который еще не успел сорваться с моих губ.
В неверном свете свечи я мог разглядеть напряженные лица гостей. Холмс выделялся на общем фоне. Мой друг пристально всматривался в темноту, куда не проникали янтарные отблески пляшущего огонька. Мне показалось, что он пытается разглядеть во мраке нечто материальное. И ему это удалось. Как и всем нам.
Раздался странный шуршащий звук, и в свете свечи блеснул металл. Миг спустя он снова сверкнул. Над головой Хокшоу, переливаясь в огне свечи, словно видение, мираж, висел латунный рожок.
Я кинул взгляд на Холмса. Поначалу его губы морщила циничная улыбка, но теперь, казалось, увиденное обеспокоило его. Удивление, угаданное мной на лице друга, заставило екнуть и мое сердце. Неужели я заблуждался, насмехаясь над теми, кто верит в спиритические сеансы? Может, мертвые и в самом деле способны общаться с живыми? От одной этой мысли мои руки покрылись липкой и холодной испариной.
Рожок некоторое время поплавал в воздухе над головой Хокшоу, после чего медленно скрылся из виду во тьме.
– Духи готовы к беседе, – тихим монотонным голосом объявила миссис Хокшоу.
От этих простых слов меня охватил страх. Уверенность, которой я был преисполнен, когда вошел в комнату, медленно улетучилась. Я своими глазами видел невероятные вещи, которые не мог объяснить, я чувствовал близкое присутствие потустороннего мира. Что же будет дальше?
Хокшоу, который все это время сохранял неподвижность и будто бы спал, неожиданно резко вскинулся. Глаза его широко распахнулись, а ноздри раздувались. Из глотки донесся булькающий звук, после чего медиум прорычал низким, глухим, совершенно чужим голосом:
– Что вам от меня надо?
– Это Черная Туча? – произнес опять-таки Хокшоу, но на этот раз своим собственным, нормальным голосом.
Повисла пауза. Наконец потусторонний голос ответил:
– Я – Черная Туча, вождь племени санти, воин великого народа сиу.
– Будешь ли ты сегодня нашим духом-проводником?
В жутком диалоге вновь образовалась пауза. Потом глухой голос, исходивший из уст Хокшоу, провозгласил:
– Многие духи, обретающиеся здесь, пребывают в мире и покое. Они довольны своим уделом, и у них нет посланий для мира смертных. – Губы медиума едва шевелились.
– Черная Туча, прошу, окажи нам услугу. Протяни нам руку помощи, как ты уже делал в прошлом. Наши дорогие друзья, присутствующие здесь, потеряли тех, кто был им дорог. Они нуждаются в утешении и поддержке.
– Кого вы ищете?
Мистер Хокшоу повернулся к сэру Роберту и кивнул в знак того, что гостю следует вступить в диалог с духом.
Сэр Роберт подался вперед к Хокшоу и с жаром произнес:
– Найджел. Я хочу поговорить с моим сыном Найджелом.
Вновь повисла долгая пауза. Я чувствовал, что мои нервы натянуты как струна. Вдруг я услышал тихий звук, напоминавший шелест шелковой ткани. Казалось, кто-то шепчет во тьме.
– Найджел? – хрипло выдохнул Роберт. В этом единственном слове слышалось безмерное отчаяние.
– Отец. – Голос был приглушенный, высокий и, вне всякого сомнения, принадлежал молодому человеку.
На лице Шерлока Холмса мелькнула тень удивления. Чуть подавшись вперед, он начал пристально вглядываться во мрак.
– Найджел, сынок, это правда ты?
– Да, отец.
Сэр Роберт, не в силах совладать со своими чувствами, закрыл глаза. Его грудь тяжело вздымалась.
– Не надо скорбеть по мне, отец, – изрек голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине, – мне здесь хорошо. Спокойно.
Как ни силился сэр Роберт сдержать себя, по его лицу градом покатились слезы.
– Мне пора, отец. Приходи, и мы снова поговорим. До свиданья. – Голос стих, упав до шепота, а потом умолк и он.
– Найджел, прошу тебя, не уходи! Задержись хотя бы ненадолго. У меня к тебе столько вопросов. Умоляю, останься!
– Духи не подчиняются смертным. Будьте благодарны за то, что они вообще согласились с вами общаться. Приходите в другой раз, – снова вступил в диалог Черная Туча.
– Черная Туча, ты позволишь задать вам вопрос? – обратился Шерлок Холмс к медиуму, не дав сэру Роберту произнести и слова.
Прежде чем глухой голос ответил, снова воцарилась тишина.
– Спрашивай.
– Черная Туча, ты ведь вождь племени санти? Я правильно понял?
– Да.
И тут Холмс заговорил на неизвестном, гортанном и раскатистом наречии, которое мне ни разу прежде не доводилось слышать. Мой друг произносил незнакомые слова медленно, тщательно артикулируя каждое. Насколько я понял, это был язык санти.
Когда Холмс закончил, повисло неловкое молчание. Мой друг повторил несколько слов на том же странном языке, после чего снова перешел на английский.
– Да будет тебе! Не пытайся убедить меня, что не понимаешь родной язык, – холодно заявил он.
Черная Туча молчал.
– Пожалуй, мне стоит перевести все только что мною произнесенное. Между прочим, я сказал, что вы, Хокшоу, бессовестный мошенник. После чего объяснил, каким образом вы провернули все эти трюки…
– Мистер Трелони, прошу вас, – перебил Холмса сэр Роберт.
– Будьте благоразумны, сэр. Разве вам не кажется подозрительным, что индеец не понимает родного наречия, на котором я к нему обратился?
Не успел Холмс закончить фразу, как Хокшоу повалился лицом на стол, будто бы в глубоком обмороке.
– Поглядите, что вы наделали! – воскликнула миссис Хокшоу, склоняясь над супругом.
– Нисколько не сомневаюсь, что даже сейчас нас продолжают водить за нос, – воскликнул, вскакивая, Холмс. – Что ж, давайте прольем свет на череду загадочных явлений, свидетелями которых мы стали. Где-то я видел выключатель.
Одно ловкое движение моего друга – и комнату залил электрический свет. Все присутствующие были столь ошеломлены, что сидели неподвижно, будто бы остолбенев, не в силах сдвинуться с места.
Холмс молнией пронесся по комнате и резко отдернул портьеру. Перед нашими изумленными взорами предстал негр, сжимавший в руках латунный рожок – тот самый, что мы видели парящим в воздухе. Негр стоял возле распахнутого двухстворчатого окна. Холмс быстро захлопнул его, чтобы слуга не сбежал.
Мой друг повернулся к нам, на его губах играла торжествующая улыбка:
– Нисколько не сомневаюсь, что все присутствующие здесь в самом начале сеанса почувствовали дуновение холодного воздуха. Разгадка проста: мошенники оставили окно открытым – только и всего. Что же касается загадочного шепота, граммофона, который включился сам собой, и плавающего в воздухе рожка, то за все эти фокусы нам надо поблагодарить нашего приятеля. – Холмс кивнул на негра. – В нужный момент он появлялся из-за портьеры, шумел, шептал, запускал граммофон… Полюбуйтесь, он даже надел черные перчатки, чтобы его не выдали светлые ладони, когда он держал рожок. Вполне естественно, что во мраке нам казалось, будто рожок висит в воздухе. Я ничего не перепутал?
Негр, поникнув головой, что-то буркнул. Судя по тону, он со всем соглашался.
– Что же касается всего остального… Не буду отрицать, у мистера Хокшоу действительно есть дар имитатора и чревовещателя. Но не более того. Никаких других талантов у него нет. Сэр Роберт, положа руку на сердце признайтесь, голос, что вы услышали, не очень-то был похож на голос вашего сына.
Несчастный отец выглядел одновременно измученным и потрясенным:
– Да… я полагаю… полагаю, мне лишь хотелось, чтобы это был голос Найджела…
– То-то и оно. Именно подобное желание является величайшим подспорьем для шарлатанов вроде Хокшоу.
– Да как вы смеете! – воскликнула миссис Хокшоу, поглаживая голову мужа. – Посмотрите, что вы наделали своей клеветой!
– Нисколько не сомневаюсь, что он быстро оправится, – оборвал ее Холмс и, схватив медиума за воротник пиджака, резко рванул его со стола, откинув на спинку кресла.
Изо рта мошенника выскользнул маленький металлический предмет.
– А пока ловля доверчивых пташек закончена.
Я подобрал странный предмет и принялся его рассматривать.
– Занятная штуковина. Птичий манок. Помните щебетание во время сеанса?
– А вы чертовски умны, сэр, – протянул Себастьян Мельмот, раскуривая маленькую черную сигару. – Вы оказали нам всем неоценимую услугу.
Отвесив молодому человеку легкий поклон, Холмс повернулся к медиуму и его жене, которые, не зная, как себя вести после разоблачения, в отчаянии цеплялись друг за друга.
– Вам я настоятельно рекомендую вернуть все деньги, что вы получили от этих джентльменов, и навсегда покончить с этими спектаклями. Если я хоть раз краем уха услышу, что вы снова взялись за старое и водите людей за нос, я на вас заявлю в полицию. Вы меня поняли?
Супруги, не говоря ни слова, почти одновременно кивнули.
– Да вы, мистер Трелони, и сами устроили здесь отменный спектакль, – весело усмехнулся Мельмот. – Браво!
– На этот раз самих обманщиков обвели вокруг пальца, – холодно улыбнулся мой друг. – Кстати, меня зовут не Амброз Трелони. Я – Шерлок Холмс.
История со спиритическим сеансом имела продолжение. Последний акт этой драмы разыгрался примерно неделю спустя у нас на Бейкер-стрит. Был поздний вечер – тот самый час, когда собираешься уже улечься в постель с хорошей книжкой. Всю вторую половину дня Холмс трудился над книгой об использовании фотографии при расследовании преступлений и пребывал в приятном, расслабленном настроении. Когда он работал, с губ его не сходила легкая улыбка, смягчавшая худощавое лицо. Я уже собирался пожелать ему спокойной ночи, как вдруг внизу кто-то позвонил в дверь.
– Для гостей слишком поздно. Значит, клиент, – озвучил Холмс мою мысль.
Несколько мгновений спустя к нам тихо постучали. На пороге стоял Себастьян Мельмот. Он был одет примерно так же, как и во время спиритического сеанса. В руке он сжимал бутылку шампанского. Холмс предложил ему сесть.
– Прошу прощения за столь поздний визит… Дело в том, мистер Холмс, что я уже давно собираюсь к вам заглянуть, но случай представился только сейчас.
Мой друг опустился в кресло и, сложив ладони, прижал их к губам.
– Вы меня заинтриговали, – с ленцой промолвил он.
Мельмот, практически не обращая на меня внимания, воздел бутылку шампанского в воздух так, словно это был его трофей:
– Это вам, мистер Холмс. Маленький подарок. В знак моей признательности. – Он поставил бутылку на пол у ног Холмса.
Мой друг изогнул бровь в немом вопросе.
– За то, что разоблачили этого негодяя, Хокшоу. Я слышал о нем массу лестных отзывов и потому искренне полагал, что наконец мне удалось отыскать настоящего медиума.
– Осмелюсь заметить, господин Мельмот, что ваша признательность излишня. Вы не бедствуете, родных и близких не теряли и вряд ли извлекли особую пользу из того небольшого спектакля, что я устроил в «Порубежном доме».
Ледяные глаза Мельмота загадочно сверкнули. Он подался вперед. Игра теней придавала его юному лицу что-то демоническое.
– Вы совершенно правы, мистер Холмс, я не бедствую, и деньги для меня значат мало. Вы не ошиблись и в другом: в последнее время мне не доводилось терять родных. И все же я более чем серьезно отношусь к своим изысканиям, а вы весьма успешно продемонстрировали мне, что одно из направлений, которое я рассматривал как весьма перспективное, на самом деле не заслуживает моего внимания.
– Позвольте спросить, а что именно вы изучаете? – промолвил я, более не в силах сдерживать свое любопытство.
Мельмот посмотрел на меня так, будто только что заметил мое присутствие.
– Я изучаю смерть, – тихо ответил он. – Жизнь после жизни.
Недоумение, проступившее на моем лице, вынудило его пояснить:
– Видите ли, доктор Уотсон, я ученый нового времени. Смерть – средневековая загадка, которую можно и должно разгадать. Я не верю, что мы всю жизнь рвем жилы только для того, чтобы после смерти сгинуть, уйдя в небытие. Там, за порогом, что-то есть. Должно быть. Точно так же, как Оливер Лодж[13] и ему подобные, я считаю, что жизнь – это только начало, отправная точка. Я говорю не о рае Священного Писания, не о сказочных краях где-то там, на небесах, но о двери, миновав которую мы становимся бессмертными.
Мельмот распалил сам себя. Щеки его полыхали, на скулах играли желваки. Вскочив, он раскинул руки в стороны:
– Прогуляйтесь по Ист-Энду, джентльмены. Что вы увидите? Нищету, страдания, вырождение. Люди, обитающие там, живут в грязи и мерзости, ведут себя как животные. Это что, и есть жизнь? Да будет вам, джентльмены, там за порогом смерти наверняка что-то есть. И есть ключ. Ключ, который откроет главный секрет. Вы, Холмс, боретесь с болезнями общества, вы, доктор, врачуете телесные недуги. Пусть так, но меня интересует нечто иное, куда более важное.
– И вы полагаете, что вам под силу изменить естественное положение вещей, предопределенное самой природой? – спросил Холмс.
– То, что вы называете естественным, считают таковым исключительно в силу неведения, – поачал головой Мельмот. – Смерть естественна, окончание нашего существования – нет. Да, люди наивные искренне полагают, что похороны – конец всему. Почему они так считают? Да потому, что никто никогда не ставил это под сомнение! Человечество до сих пор сидело бы в пещерах, если бы не они – сомневающиеся, те, кто не желает принимать существующее положение вещей как данность и постоянно раздвигает горизонты познания. Я не верю, что смерть – это конец. Ее тайной можно овладеть, и это непременно случится. – Неожиданно молодой человек оборвал себя, будто бы испугавшись, что сболтнул нам лишнее. Его лицо расплылось в широкой неприятной улыбке. Тихим, свистящим шепотом он прошипел, словно змея: – И уж поверьте мне, джентльмены, я прав. На этой фразе он низко, по-театральному поклонился и выскользнул из комнаты.
Читать бесплатно другие книги:
