Эй, вы, евреи, мацу купили? Коган Зиновий
– Володя, тебе поставить графин с водой? – тонкие губы Лернера вытянулись.
– Можно даже графин вина, – засмеялся Альбрехт. – Итак, власть заразила вас горячкою бегства. Плевать на твою искренность намерения «воссоединиться с тетей из Хайфы», и на твою чистоту еврейской крови, и на твою Богобоязненность, на желание кушать только трефное.
– Кошерное! – проснулся Слепак.
Все захохотали.
– Кошерное, поправился Альбрехт. – Вы помните «самолетное дело»? Кузнецова и Дымшица вели, с ними играли для грандиозного спектакля «Алия из СССР». Ведь были серьезные причины пресечь угон самолета, как только Кузнецов об этом вслух сказал.
– А на что Господь Бог? – улыбнулся Розенштейн. – На все Его воля.
– Альбрехт развел руками.
– Не исключено, Гриша. Но тебе не приходила мысль, что от тебя уже давно хотят избавиться и передать твою четырехкомнатную квартиру на Юго-Западе более достойным товарищам. Ведь получил ее ты от государства бесплатно. Время требует тебя выпихнуть не мытьем, так катаньем. А ты умирал от страха. Когда подавал документы на выезд.
– Выдавали бы комсомольские путевки, – Гриша аж привстал.
– Выдавали. В сорок восьмом году Сталин откомандировал группу офицеров в Израиль. Ну, хорошо, вернемся к первым вашим шагам. Вы отдали в ОВИР свое заявление, справки с места жительства, из военкомата, характеристику с места работы, квитанцию из банка об уплате первого взноса за визу и, наконец, вызов из Израиля. Я ничего не упустил? Итак, на вас заводят ДОПР – Дело оперативной проверки. Как говорится, в России дело чтоб начать, нужна бумага и печать. Проверили. Настал черед за МВД – не их ли вы агент, были или нет судимы.
– Между прочим, – поднял руку Щаранский, – мне в Минске рассказывал Давидович, что делается «агентурно-оперативная установка»: собирают сведения о близких родственниках, опрашивают соседей, сослуживцев.
– Возможно, – согласился Альбрехт. – Наконец материалы собраны. О вас известно как будто все. Конец? Фиг с два. Теперь за вас берется КГБ. Действительно ли родственники за границей? Пригоден или нет к вербовке? Последнюю точку поставит выездная комиссия ЦК партии. Я вас не утомил?
– Ты нас обра-а-адовал, – по-скоморошьи замахал руками Гриша Розенштейн.
– Условия отъезда, Гриша, – улыбнулся Альбрехт, – это не только сам отъезд, но и прмер для назидания другим. Есть подозрение, что примерно у каждого сотого летевшего мужчины в деле лежит обещание сотрудничать. Но это пустяк. Они уехали в свободный мир, и никто их не заставит… Разумеется, бумажка – это простая проверка перед расставанием. Главное – вы поддаетесь вербовке.
– Стоп! Стоп, тезка! – поднялся Слепак. – Мысль твоя, что нами манипулируют, меня коробит. Я сам решаю свою судьбу. Мне надоело здесь, и я хочу уехать. Таких большинство.
– Верно, – сказал Лернер. – При выезде сотен тысяч людей вступает закон больших чисел.
– Наверное это так, – кивнул Альбрехт. – Но между прочим, военкоматы умудряются свести к минимуму призыв одноногих и долгожителей старше ста лет. Когда человеческая масса фармируется не стихийно, а подчинена отбору с самого начала, закон больших чисел уже не столь неумолим. Уже необязательно ограничиваться репрессиями диссидента, можно заставить его уехать в Израиль. И потом, выезжая легально, сохраняем связь с теми, кто остался в Союзе. И смываются грани.
– Вопросов целая торба. Но что с тебя возьмешь, если все это твои домыслы, – сказал Абрамович.
– Да, мои домыслы, – улыбнулся Альбрехт.
– На евреях оттачивается инстинкт власти. В этом наша заслуга перед Россией, – сказал Левич.
– Заслуга перед нашим народом, – сказал Лернер, – если завтра наденем желтые звезды и соберемся на митинг у здания ЦК КПСС.
– Жаль, Лунца нет. Он бы у своего знакомого чекиста, будут нас арестовывать или нет.
– Брать теплое белье с собой не нужно, – усмехнулся Слепак. – Наша работа – садиться на пятнадцать суток. Вышел, отдохнул и – снова посадка…
На митинг у ЦК КПСС собралось полсотни отказников. Ледяной ветер.
– Не разбегаться, – сказал Слепак «сиротам алии».
– Замерзли, – Андурский потирал уши.
– Ну, и куда вы?
– Пирожки купим и вернемся.
– Ну, кто ж митингует с пирожками? Здесь полно западных корреспондентов.
– А мы по дороге съедим.
Пока «сироты алии» бегали за пирожками, милиция арестовала на Старой площади тридцать человек и увезла их в автобусе.
– Опоздали, – развел руками Семен Андурский. По его лицу не видно было, что он расстроился.
Январь 1977-го. Полдень. Из парадной двери синагоги по заснеженной лестнице сыпанули старики с талитами и молитвенниками под мышкой. Напротив синагоги вокруг дуба сугробы трамбовали отказники.
Для многих активистов вчера закончились пятнадцать суток ареста за митинг на Старой площади с желтыми звездами на рукавах. Отсидели свое инженеры из Минска, Киева, Вильнюса, Тбилиси, Кишинева. А сегодня они здесь.
Горка напоминала пересыльный пункт.
– Привет, Брайловский, – окликнул Слепак. – Классно выглядишь.
– Штаны спадают.
– Пятнадцать суток пошли на пользу.
– Чего не скажешь о тебе, – улыбнулся Брайловский. – Ты и в тюрьме курил?
– Но ведь, Витя. – запыхтел трубкой Слепак, – Дзержинский в тюрьме тоже курил.
– Так ты сравниваешь себя с Дзержинским?
Американские туристы шли с дарами: фотоаппараты, магнитофоны, джинсы. Щаранский размахивал большим конвертом, как флагом.
– Джимми Картер солидарен с нами!
– Ты уверен?
– Я уверен, что он наш друг.
Борьба за еврейские голоса в Америке.
– Джимми Картер кандидат в президенты Америки.
– Значит, мы что-то значим для Америки!
– Телеграмма от Картера!
Лева отыскал «сирот алии» Семена Андурского и Гарика Авигдорова.
– Кто со мной на Первомайскую в мастерскую ремонта шахматных часов?
– Я по субботам никуда не езжу, – сказал Семен.
– А сюда?
– Сюда можно. Ты коэн, твою мать. Ты должен нас благословлять в синагоге, а не ездить по ремонтным мастерским.
– Общественная нагрузка.
– Подписывайте письмо в защиту Бегуна, – к ним подошел Файн.
– Иосифа не освободили?
– Нет. Четко пишите свое имя.
– Адрес указывать?
– Не надо, вас и так найдут.
На горку поднялись чета Розенштейнов.
– Коэн, почему ты по субботам ходишь с портфелем?
– Гриша, это в последний раз.
– В последний раз в эту субботу.
– Гриша, как было в тюрьме? – спросил Лева.
– Расскажи мешореру, – сказала Наташа.
– А ты, – он улыбнулся, – только правду пишешь?
– Стараюсь.
– Ты знаешь, в камере было уйма интересных людей. Мой сосед по нарам отсидел восемнадцать лет и эти пятнадцать суток ему дали за пьяный дебош. Он их принимал, как каникулы после года вольнонаемного труда на заводе.
– Ты на митинге ожидал ареста?
– Нет, я надеялся, что минует нас чаша сия.
– Ну, ладно-ладно, – вздохнула Наташа. – расскажи мешореру. Что вы там ели.
– Нас кормили на 38 копеек в сутки. 450 граммов хлеба. Хлеб специальный из Бутырки. Бывал рыбный суп. Вполне густой. Если со дна. Еще на обед полуторасуточные щи из капусты и на второе капуста ярко-красная.
– А о чем говорили в камере?
– Обычно про женщин и еще о нацменьшинствах.
– Тебя-то как?
– Из двадцати восьми никто меня ни пальцем не тронул, ни словом. Я как-то сам говорю: давайте про евреев поговорим. Я им доклад прочел. Начальник тюрьмы мне как-то сказал: «Ну, зачем вы так рветесь в Израиль? Что там, что здесь – один хрен». Такие дела, мешорер.
– Иосифа оставили в тюрьме, – сокрушался Андурский. – Почему всех отпустили. А его нет?
– Он обратился к ООН с требованием бойкотировать СССР, – сказала Наташа.
– Во-о дает!
– Жизнь нашу, то, что с нами сейчас происходит, – сказал Гриша, – нужно переосмыслить с мистической точки зрения. Вот хасид Бешт углубился в каббалу, общался даже с архангелом Михаилом. Нам нужны не общественные лидеры, не эти субботние сборища на Горке, а нужны цадики. Вся наша история показывает, что, в сущности, когда евреям очень плохо, на помощь приходят цадики. Вот сейчас нам очень плохо, а где наши цадики? То-то и оно. Был один в Кишиневе, но он уехал.
– В Израиль? – спросил Гарик.
– Не знаю. Мы потеряли мистическую связь с Богом. Нужны усилия отдельных людей… Маразм разъел еврейство.
В половине пятого вечера Лева, Семен и Гарик в вестибюле станции метро «Площадь Ногина» склонились над шахматными часами. Подошел дежурный милиционер.
– У вас есть отвертка? – спросил Семен милиционера.
– Ножичек подойдет?
Семен ткнул в пружинку часов.
– Осторожно, – ахнул Лева.
– Пустяк, – сказал Семен. – такое не взрывается.
– Вон, проволочка прогнулась, – сказал Гарик. – Дай-ка ножичек.
Каждый считал своим долгом ткнуть в часы ножичком.
– Дохлые часики. А ты их завел?
– Заведены они до предела.
– Давно купил?
– Они месткомовские.
– Что? – Семен отпрянул. – Я деньги твои пожалел, а раз месткомовские, забирай!
И он в последний раз ткнул ножичком в часы.
– Я поехал на Первомайскую.
… Перед станцией Первомайская вдруг раздался хлопок, потянуло запахом горящей резины. Пассажиры переглядывались и беременели страхом. Уже грохотал туннель, когда второй взрыв-хлопок заставил всех в вагоне вскочить со своих мест. Густой желтый дым поплыл над головами. Поезд наконец выехал на платформу. В соседнем вагоне выбиты окна, он черный изнутри. Мужчина вынес окровавленную девочку, сам он обсыпан белой трухой обшивки вагона. Крики, стоны, убитые, раненные. Смеялась полная женщина, сброшенная на пол, она лежала в луже крови с оторванной ногой. Нога валялась перед ней, и она смеялась.
Два подвыпивших школьника бродили между колоннами. По перрону пробежали машинисты. Им кричали: «Где скорая»?!
У колонны лежала молодая женщина. Пьяный мужчина с папиросой остановился и вдруг лег рядом с ней.
– Давай познакомимся.
– Уйди…
Юрий Орлов приехал из подмосковной деревни, и Алексеева собрала у себя московскую Хельсинкскую группу правозащитников. Щаранский и Слепак приехали на машине Липавского. Андрея Сахарова привез американский корреспондент Оснос. В квартире уже вовсю праздновали Старый Новый год.
– Я не могу избавиться от ощущения, что взрыв в метро – самая опасная за последние годы провокация, – сказал Андрей Сахаров.
– К вам проявляет огромный интерес Запад и лично Картер, – сказал Оснос. – Андропов ограничится обысками.
И тут же раздался звонок в дверь.
– Милиция!
Вошли в прихожую трое.
– У вас есть ордер? – спросила Алексеева.
– Нет. Я участковый. Ну что же вы нас держите в передней, пригласите в комнату.
– С новым годом, граждане, – сказал человек в штатском. Он увидел Орлова и улыбнулся. – Вот кто нам нужен.
Вечером по первому телеканалу показали фильм «Скупщики душ». Мелькнули Бегун, Лернер, Щаранский, Рубин.
Липавский и Щаранский смотрели фильм в квартире, которую они снимали.
В эту ночь Липавский не мог уснуть. Он лежал в темноте, заложив руки за голову и представляя себе то седобородого Слепака, то разгневанную Нудель, то коротышку Лернера. Все равно он не сможет им ничего объяснить. У него и слов таких нет. Он знал, что так получится.
В комнату вплыл рассвет. Щаранский спал, одна рука сползла с койки, рядом на полу «Нью-Йорк таймс».
На подоконнике банка с кофе, пустая пачка сигарет, надломленная плитка израильского шоколада. На шахматной доске сваленные фигуры.
Завтра Липавский улетит в Ташкент, якобы для того, чтобы присутствовать на судебном процессе отказника Сабирова. Скорее бы уж навсегда сбежать от этой запрограммированной жизни. Если это возможно.
Газета «Известия»:
«В президиум Верховного Совета СССР
Копия: В конгресс США
Копия: В Организацию Объединенных Наций
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМОГражданина СССР, кандидата медицинских наук С.Л. Липавского.
Мне нелегко было взяться за него, но после долгих мучительных раздумий я пришел к выводу, что должен это сделать. Может быть, это открытое письмо раскроет глаза тем, кто еще заблуждается, кого обманывает западная пропаганда, кричащая на все голоса о преследовании в СССР «инакомыслящих», и которая раздувает так называемый вопрос о «правах человека».
Начиная с 1972 года я связал свою судьбу с лицами, которым по определенным, основанным на существующем законодательстве мотивам было отказано в выезде за границу и которые крикливо начали спекулировать на вопросе о гражданских правах. Хотя у этих лиц были различные взгляды на формы и методы действий, у них была единая платформа – и единый руководитель – американская разведка и зарубежные антисоветские организации. Они систематически получали по неофициальным каналам инструкции… Их деятельностью руководили Д. Азбель, А. Лернер, В. Рубин. Поскольку я оказался своеобразным секретарем В. Рубина и хранителем архива, то был в курсе всех планов и намечавшихся акций, которые, как я понял потом, имели цель нанести ущерб интересам СССР… ими руководило желание подогреть эмиграцию из СССР и стремление подрывать устои Советской власти. В связи с этим выдвигались идеи по проведению в Москве незаконных, а по существу, провокационных мероприятий в виде созыва «международной конференции физиков», «международной конференции по еврейской культуре» и т. п. … А. Лернер предложил организовать негласный сбор информации о тех советских учреждениях и предприятиях, которые работают на оборону, с тем чтобы убедить западные фирмы под этим предлогом прервать поставку технического обору-
дования в СССР. В.Рубин должен был после отъезда из СССР провести в США соответствующие консультации по этому вопросу и известить А. Лернера… И хотя были возражения против сбор таких сведений, поскольку это уже являлось явным шпионажем, А. Лернер, тем не менее, поручил А. Щаранскому и другим организовать получение такой информации и переправить ее за границу… Я убедился также в том, что под личиной борцов за «права человека» маскируются авантюристы, стяжатели, главная цель которых состоит в том, чтобы за счет устраиваемых провокаций… создать себе рекламу. Я был свидетелем постоянной грызни за лидерство и распределение средств, получаемых из-за рубежа, между А. Лунцем, М. Азбелем, А. Лернером. Я все более убеждался, что деятельность этих прихвостней ничего, кроме вреда, советским людям не приносит, и это не могло не тревожить меня.
Я публично отрекаюсь от ранее поданного заявления о выезде из СССР в Израиль, так как считаю, что единственная Родина для меня – это Советский Союз.
С глубоким уважением,
С. Липавский.»
Когда Щаранский подходил к подъезду Лернера, у дверей уже дежурила «черная волга». Толя и Лернер сделали заявление на магнитофонной кассете: «Мы не занимались шпионской деятельностью и не сотрудничали с ЦРУ. И вообще, был ли Липавский?»
Свадьба и арест
Натан Щаранский влюбился в красавицу Наташу Штиглиц на курсах иврита. Это на площади Долгорукого, в квартире Слепака. Был стимул изучать язык. После занятия бродили по Тверской.
– Мне будет жутко не хватать тебя, – сказала Наташа. Полгода назад она подала документы на выезд в Израиль. А в начале января получила разрешение на выезд.
Очередное занятие ивритом срывалось. Слепак выставил водку и вино. Членов безуспешно пытался учительским голосом восстановить порядок. Но кто его сейчас будет слушать. Все радовались, за исключением Щаранского, он терял первую свою любовь.
– Я предлагаю тебе на мне жениться, – улыбнулась Наташа. – Идем завтра в ЗАГС. Так мне будет легче за тебя бороться на Западе.
Они шли по морозной Тверской. Он взял ее за руку, она крепко сжимала ее.
– Оглянись, – сказал Толя.
Она обернулась. Двое тренированных андропоидов плелись сзади.
– Меня арестуют при входе в ЗАГС.
– Мы уже муж и жена перед Богом и перед людьми.
– Госпожа Штиглиц, я предлагаю вам хупу.
– Я согласна, у меня есть семь дней до отъезда. Что нужно для Хупы?
– Ктуба, грамотный невредный еврей и бутылка вина. Ах да, еще кольцо.
– Или кольца?
– Только кольцо для невесты.
– Несправедливо.
– Как раввин скажет, так и будет.
Последовавшие за этим вечером шесть дней, шесть бесполезных дней не принесли удачи. Как только набожный еврей узнавал, что жених – Анатолий Щаранский. Он быстренько накладывал в штаны. Оставался иешиботник Хаим-Меер, он же сторож синагоги, он же переписчик Торы. Ему было 30 лет, с красными кудрями и всклокоченной бородой, синие глаза его выглядывали будто из огня.
– Ктубу нужно писать на арамейском, – сказал Хаим-Меер.
– А вы не умете… – подсказала Наташа.
– Умею. Но я не знаю, зачем.
– Я заплачу, – сказал Щаранский. – Хупа должна быть завтра.
– Арамейский, срочность, это вам выйдет в двести рублей. Но я вам говорю: нет.
– Завтра, в шесть утра. В Кривоколенном переулке. Это рядом, – сказал Щаранский.
– Нет.
– У меня самолет в три часа дня, – сказала Наташа.
– Вы оба евреи по маме? Как ваша фамилия?
– Щаранский.
Иешиботник внимательно посмотрел на Толю.
– Где-то я вас видел. Точно, по телику.
– Набавить вам за риск? – усмехнулся Толя.
– Я уже двадцать раз сказал: нет.
– Там еще будут зарубежные фотокорреспонденты.
– Нет, нет и нет!
– Пятьсот рублей.
– Как вы сказали: Кривоколенный переулок? Дом номер?
Утром следующего дня восемь мужчин, не считая иешиботника, собрались в Кривоколенном переулке на пятом этаже. – Нужен еще один еврей, – сказал Хаим-Меер, платок его был надушен жутким одеколоном, он то и дело прикладывал платок к лицу.
– У нас нет лишнего еврея. Ни лишнего еврея, ни лишнего времени, Хаим. – сказал Слепак. – Вперед, или мы набьем твою прыщавую морду. У моей Маруси есть для тебя мазь. Ну, начинай.
– Я без миньяна не начну.
– Но это же не молитва. – сказал Липавский. – Для Хупы достаточно два свидетеля.
– Сначала будет молитва, – сказал Хаим-Меер.
– Ты уверен? – спросил Щаранский.
– Я написал ктубу, а вы ее подпишете. Вы и ваши свидетели. И приготовь кольцо, Щаранский.
На столе лежали в трубочку свернутая ктуба и талит, стояли бутылка с бокалом.
Слепак с бородой ресторанного швейцара и Абрамович вышли на двадцатиградусный мороз ловить еврея. Слепое от солнца небо.
– Нам нужен еврей для молитвы, – остановил Абрамович старика с болонкой на поводке.
– Фас его! – приказал старикашка. Болонка залаяла овчаркой.
И вдруг из-за угла выбежал в распахнутом тулупе пограничника майор КГБ Лазарь Хейфец. Он потерял в метро Слепака.
– О! – воскликнул Слепак. – На ловца и зверь бежит!
– Кто зверь? – запыхавшись, остановился Лазарь.
– С нами пойдешь, раз в жизни послужишь по прямому назначению.
– Обрезание будете делать?
– А уж это как будешь себя вести, товарищ майор.
Под ослепительно-белым талитом стояли Толя и Наташа, а иешиботник Хаим-Меер освящал их любовь, которой было суждено столкнуться со звериной силой КГБ. Толя взял ее руку, надел кольцо и повторил на арамейском за Хаимом-Меером:
– Гарей ат мекудешет ли бетабаат зу кедат Мошев е Исраэль.
Такая нежная рука у нее, но она уже далеко и вся она от неизбежного. От неизбежного его печаль. Для нее тоже эта свадьба больше похожа была на Йом Кипур. Они переживали первый опыт расставания. Он знал, что суждено быть арестованным, но молил сейчас Господа пережить эту хупу, а потом и проводы любви, быть может, навсегда.
Липавский ловко откупоривал шампанское, но Хаим-Меер предусмотрительно принес прошлогоднюю пейсаховку для жениха и невесты.
Через час белая «Волга» Липавского доставила молодоженов в Шереметьево. Они шли в окружении друзей к невидимой грани разлуки. Для тех, кто оставался, – мороз, ветер и безлюдье. Всеобщий обморок одиночек…
Липавский парился в бане, голый лейтенант лил кипяток на раскаленные камни, майор Хейфец чесал свое потное волосатое тело. Полковник Зверев вошел в простыне, как римский прокуратор.
– Завтра арестуем Щаранского.
Липавский взял запотевшую кружку с пивом и выпил залпом, как застрелился.
Эта суббота, как Йом Кипур, – так тревожно на сердце у пришедших сегодня на Горку. Лернер и Щаранский пришли в окружении иностранных корреспондентов. Слепак привел большую группу американских туристов.
– Я не выполнял поручения ЦРУ, – говорил Щаранский. – Я не верю, что Липавский – автор письма в «Известиях». Меня беспокоит арест моих друзей Бегуна, Гинзбурга, Орлова. Я член Московской хельсинкской группы. Кремль нарушает Хельсинкские договоренности, и Запад не имеет права молчать. Речь идет о миллионе евреев. Я всего лишь один из них. В связи с письмом в «Известиях» я опасаюсь ареста, но знаете, мы, как велосипедисты на канате, – ни остановиться, ни дать задний ход. Делай, что должно, и будь что будет.
Майор Хейфец вошел в синагогу и позвонил на работу.
– В Сокольниках женские трусики дают. Посторонний голос. Он вновь набрал номер Пятого отдела КГБ.
– Брать по моей команде, – сказал Зверев. – Как только прокурор выдаст санкцию на арест, так Кочерга и загребет его.
– Лернера? – уточнил Хейфец.
– А ты не лезь в это дело, оборвал Зверев. – Лучше расскажи, что из окна видно.
– У каждого в руках «Известия», не Горка, а читальный зал. Эссас без газеты, он с беременной женой пришел.
– Опять беременна? – удивился Зверев.
– Красиво жить не запретишь, товарищ полковник.
Читать бесплатно другие книги:
