Полярник Бруссуев Александр

— Здорово! А я думал ты уже домой уехал! Пошли в Китай сходим?

— А мы разве уже приехали?

Витя хмыкнул и оглядел мою каюту в поисках пустых бутылок. Не обнаружив ни одной, вопросительно уставился на меня:

— Предположение, что ты здесь бухаешь в одиночку, оказалось неверным. С тебя проставка за предстоящий в Японии отъезд.

Я только рукой махнул:

— В прошлый раз уже уезжал.

— Да брось ты кручиниться! Вот я однажды попал, так попал! Пошли в Китай, там расскажу!

— Слушай, Витя, а ты меня видишь в реальности? Или это мне мерещится?

— Короче, жду тебя через пятнадцать минут у трапа! — сказал электромеханик и ушел.

Переодеваясь в город, обнаружил у себя на спине сплющенного и полусухого кальмара.

— Теперь понятно, почему мне было так хреново! Это все ты виноват, романтик, твою мать! — сказал я кальмару и выбросил его в мусорное ведро. Горячий душ неожиданно благотворно подействовал не только на тело, но и на душу.

Китай для нас ограничился ближайшим магазинчиком со знакомой продавщицей. Она не подала виду, что знает о моей эпопее с подстрижкой, обрадовалась, как старым знакомым. Выставила ближе к углу малюсенький столик, на который только-только влезли две бутылки пива и соленая рыба в зелени и соли.

Витя от пива отказался:

— Ну а чего мелочиться? Мне, желательно, покрепче!

Я ему сказал, чтоб он только местной водки не брал, какой бы «Смирновской» она не называлась.

— Девушка, подайте мне тогда вон тот сосуд, с ящерицей внутри. Надеюсь, если я глотну из него, не повторю судьбу этого гада?

Витя хлопнул стопку, закусил рыбкой и потребовал себе пельменей. Я потягивал пиво «Голубой ковбой». Из китайских сортов оно оказалось наиболее приемлемым на мой вкус. Только почему «ковбой»? Да еще и голубого цвета? Таков, наверно, непостижимый китайский юмор.

Витя поведал мне историю, очень напоминающую по сюжету фильм Спилберга «Терминал». Роль Тома Хэнкса довелось играть ему. В паузах он все ближе подбирался к ящерке, потом, когда девушка — продавщица включила вполне европейскую музыку местного пошиба, приглашал на танец то саму продавщицу, то ее маму. Он садил визжащих и весьма польщенных дам себе на плечо и колыхался под ритм «Море волнуется раз».

Суть его приключения сводилась к тому, что полетел он на пароход в Бангкок. Вылез в аэропорту, но встречающего агента не обнаружил, как бы ни всматривался в толпу. Никто не объявился ни через час, ни через два, ни даже через два с половиной часа.

Пошел в службу иммиграции. Очень важный чиновник внимательно выслушал все объяснения Вити, покивал головой, потом на пальцах объяснил, что по-английски не понимает. Что же — бывает!

Витя вытащил специально заготовленную бумагу, так называемое «Гарантийное письмо», где был четко обозначен телефон агентства, отвечающего за встречу и высылку человека на нужное судно. Чиновник нехотя принял бумагу, мановением руки отправил Витю дожидаться известий на скамейку перед офисом.

По телевизору в это время показывали озабоченных узкоглазых солдат за броневиками. Гражданское население бессмысленно бегало взад-вперед, некоторые успевали на ходу эмоционально заламывать руки. Панорамная съемка открыла вид на каменные джунгли, с окраин которых кое-где подымался клубами дым. Бесстрастный дядя в галстуке вещал что-то, непрерывно улыбающаяся девушка еле успевала сурдопереводично махать за его словами руками. Витя подумал, что футбольные болельщики устроили погромы. Но, вроде бы, большой футбол не был достоянием Таиланда. «Тогда это резвятся фанаты кумитэ», — подумал он и от этой мысли заснул.

Долго ли, коротко ли он сидел с закрытыми глазами, но проснулся оттого, что кто-то вежливо трогает ногой его голень. Нога была обута в армейский ботинок и принадлежала нервному человеку в форме. Рядом с ним стоял еще один. Они держали автоматы на боевом взводе и хором говорили слово «паспорт».

По выражению глаз, сверлящих его взглядом, он догадался, что это менты. Не наши, а местные. Пока он вытаскивал паспорт, те просто чудом сдерживались, чтобы не открыть огонь. «Ничего личного, парень, просто работа», — как любят иногда поговаривать омоновцы.

Просмотрев все картинки в документе, они дулом указали направление, куда следует идти. «Ну, слава богу», — подумалось Вите, — «объявился-таки агент». Но предположение оказалось в корне неверным.

Его завели в местное отделение защиты правопорядка. Бегло обыскали, отобрали багаж и запихали его в стенной шкаф, закрыли шкаф на ключ, поместили пломбу, а ключ повесили на гвоздик. Вернули паспорт и отправили в холл. Все это было проделано молча, если не считать причитаний на английском языке электромеханика и непрерывного бормотанья слуг закона на местном диалекте.

Судя по времени, вечер обстоятельно перерос в ночь. Желудок просил топлива, мочевой пузырь требовал обратного. Хорошо, в кармане завалялись полсотни долларов. Все офисы торопливо закрывались, поэтому Витя сделал вывод, что придется ему здесь коротать время до утра. Не решаясь далеко удаляться от каморки с его вещами, он перекусил в ближайшем ресторанчике, где пришлось расстаться с двадцатью баксами за подобие супа с клецками и крупно порубленными салатами из безвкусных овощей. Хорошо, хоть туалет был бесплатным. Спать пришлось в неудобном пластмассовом кресле.

Утром все-таки удалось выудить служащего аэропорта, согласившегося перевести на нормальный язык все его вопросы властям. Оказалось, что агентство, которое должно было заниматься им, никакой информацией не только о нем самом, но и о пароходе не имеет. Поэтому приезжать и разбираться никто не собирается. В стране беспорядки, точнее — попытка государственного переворота. Официальные власти согласятся разбираться с гражданином России только после стабилизации обстановки. Так что придется ждать.

«Интересно девки пляшут», — подумал Витя и недобрым словом помянул старину Спилберга. Тридцать долларов хватит ненадолго. В куртке, конечно, имеются еще две сотни баксов, но куртка в сумке, сумка в шкафу, а шкаф под защитой негостеприимных ментов. Таскать тележки по аэропорту, сшибая мелочовку на пирожки, конечно занимательно и свежо. Вот только тележек что-то не видать.

Грядут выходные, стало быть, его спасать до понедельника никто не будет. Тут Витя вспомнил, что в его гарантийном письме есть телефонный номер компании на аварийный случай. Это был единственный выход из Таиланда. Теперь необходимо приобрести телефонную карточку. Звонить со своего мобильника он не решился, потому что стоимость звонка могла равняться цене билета в космос. Да и денег на счету не так уж и много. Хватит, в крайнем случае, пару раз вежливо кашлянуть в трубку.

Карманный бюджет полегчал еще на десятку, зато удалось связаться с неведомым голландским боссом, который очень долго въезжал в его тему, но клятвенно заверил, что проблема решится быстро, как только они свяжутся со своим бангкокским партнером. Радовало, что теперь он будет спасен, но угнетало, что придется неведомо сколько ждать.

До субботы удалось дожить вполне нормально: вода из-под крана в туалете и пирожки из Мак — Дональдса вполне способны убить аппетит. Но после полудня надежда оставалась только на питательные свойства водопроводной воды — ее можно было пить бесплатно.

Болтаясь по залам, Витя натолкнулся на группу русскоязычных туристов, сдающих вещи на самолет на Родину. К этому времени он уже обзавелся пугающего вида щетиной, желтыми подмышками и запахом утомленного потом тела. Одежда самым волшебным образом замялась, хотя спал он, в основном, в положении сидя.

— Соотечественники! Выручайте! Оставьте поесть что-нибудь, что в самолете не пригодится! — сказал Витя в группу загорелых и отдохнувших, вопреки местному путчу, сограждан. Те покосились на него, но проявлять сострадание не торопились. Они, пряча глаза и прижимая сумки, спешили пройти мимо такой колоритной фигуры.

Лишь только один в меру пьяный мужчина сунул ему в руку початую бутылку виски — все равно в самолет с ней не пустили бы. Этого доброго самаритянина сразу же гневно одернула суровая девушка:

— Во дают наши бомжи! Уже и до Таиланда добрались!

— И вам всего самого хорошего! — сказал Витя и понуро пошел к закрытой каморке со своими вещами. Виски было всего глотка на два — три, чуть больше пол-литра. Но пить он не торопился — лучше перед ночью.

Он еще несколько раз выходил на промысел. Подобрал в магазине целлофановый пакет под деланно равнодушные взгляды продавщиц, поместил туда свой бутылек и пошел добывать еду.

Целая группировка пузатых людей с характерным выговором буквы «г» отнеслась к его появлению с должным вниманием. Сразу же несколько дам затрубили в свои иерихонские трубы, требуя милицию, или, на худой конец, конную полицию. Их трубный зов был достаточно громким, с каждым аккордом они все больше себя воодушевляли и брали все более высокие октавы. Через несколько минут можно было ожидать переход на ультразвук (к огромной радости отсутствующих здесь собак, если бы они все-таки присутствовали). Но ни полиции с худыми концами на конях, ни даже на боевых ишаках, ни ментов не появилось.

— Бандеры, что ли? — спросил Витя.

Вся делегация вздрогнула и насупилась.

— Да ладно, ладно! — сказал Витя и прошел через воинственную толпу, как нагретый нож сквозь подтаявшее масло. Хохлы с неодобрительными лицами расступались.

— Привет Тимошенко! — пожелал он бывшим соотечественникам на прощанье и пошел прочь.

Отчаиваться не стоило, желудок просил питательного вещества. Следующие туристы оказались из Сибири. Они отнеслись к теряющему нормальное человеческое лицо согражданину с сочувствием и пониманием.

— А ты чего здесь болтаешься? — спросили две девушки слегка под хмельком. — Обращайся в консульство — они должны помочь!

— Да вот консульство здесь как раз ни при чем. Я же не турист, а моряк. Работаю в «Марлоу», да вот забыли они меня. Говорят, должен был лететь на самом деле в Гонконг, а по ошибке отправили сюда. Похожи города: Бангкок и Гонконг, не правда ли?

— Вроде, не очень, — отрицательно закивали головами девушки.

— Вот и я так думаю, — вздохнул Витя. — Но делать нечего. Надо до понедельника или вторника продержаться — а там уже вырисуется какой-нибудь выход.

— Бедненький, — пожалели девушки. — А что ты от нас хочешь?

— От вас бы я хотел, конечно, многого — вон, вы какие красавицы! — девушки засмеялись. — Но сейчас мне бы хотелось, чтобы вы не позволили мне околеть здесь с голоду.

— Тебе что — денег надо? — спросили землячки и переглянулись.

— Оно, конечно, не помешало бы. Но я бы не отказался от любого продовольственного подарка. Может у вас пирожок какой или булочка завалялись? Оставьте мне ваши телефоны, через четыре — пять месяцев я вам перезвоню, отблагодарю. Уж точно!

— А почему через столько месяцев?

— Да вот контракт у меня такой. Вернусь домой, в Нижний Новгород, сразу вам благодарственное письмо отправлю!

Девушки чуть расслабились и стали заглядывать к себе в сумочки.

— Да ладно, тебе, с продуктовыми наборами! Вот — держи! Сходишь куда-нибудь, перекусишь.

Они выделили двадцать шесть долларов, все, что наскребли в своих косметичках. Что ж, неплохо. На пару дней хватит. Пока Витя запихивал богатство в карман, одна из девушек отошла к унылому папику, который обмахивался стограммовой бутылочкой с минеральной водой, явно из отеля. Папик продолжая воображать, что у него в одной руке веер, запустил другую в карман, выудил оттуда что-то и, не глядя, подал девушке. Та вернулась и протянула Вите еще одну банкноту в двадцать долларов.

— Питайся, морячок!

Тут для группы прозвучала команда «на вылет» и все потянулись к стойкам регистрации.

— Спасибо, девчонки! — сказал им вслед Витя. — Погодите! А телефоны?

— Нам они тоже пока понадобятся! — засмеялись так и оставшиеся незнакомыми девушки. — Да и далековато от твоего Новгорода до нашего Нижнего Тагила!

— Нижнего Новгорода! — поправил Витя.

— Вот именно! — сказали они ему в ответ, помахали ручками на прощанье и улетели в свой далекий город.

Субботнюю ночь Витя встретил в благодушном настроении: кроме впечатляющего сухого пайка он позволил себе большую тарелку самого дешевого мясного супа, за пять долларов получил разрешение у дежурного полотера воспользоваться душем, где еще и постирал свою майку, впитавшую в себя все запахи Таиланда. Сушил ее уже своим телом, подогреваемом виски. Из картонок сделал себе в уголке лежбище и с комфортом проспал до следующего дня.

Под вечер в воскресенье, как ни странно, по громкой трансляции объявили его исковерканную фамилию. Оказалось, что приехал человек из того самого агентства, что бросило его на произвол судьбу. С крайне недовольной физиономией он выдал Вите ПТА с упоминанием завтрашнего рейса на Франкфурт и, не прощаясь, исчез.

Вот такое вот приключение случилось в этой судоходной компании. Так что то, что сейчас происходит со мной — вполне закономерно. Ну, а если приезд — отъезд без нервотрепки, то это уже исключение из правил.

— Буржуи, суки, людей не замечают. А особенно из Советского Союза, — подвел итог электромеханик, допивая последнюю стопку своего горячительного, заедая ее ящерицей, выуженной из бутылки за хвост. Та традиционно отбросить конечность не смогла, потому что была очень пьяной, наверно.

Как ни странно после визита на берег в компании с хорошим человеком, мне полегчало. Я спокойно доехал на пароходе до Йокохамы, откуда меня, нисколько не смущаясь выходных, забрал агент на машине и повез в гостиницу. Правда, на выезде из порта пришлось тормознуться минут на двадцать, но причина была более, чем уважительная.

На площади весь японский народ готовился встречать бегуний традиционного токийского марафона. Все прилегающие дороги закрыли на момент финиша, поэтому мы с агентом вышли из машины поболеть. Почему марафон считается токийским — пес его знает, может, выбегают они оттуда. Все сорок два километра и сто девяносто пять метров разбили для зрелищности на четыре этапа. Я вышел к трассе, когда к финишу приближалась победительница. Она бежала в одиночестве, помахивая российским флагом. Рядом со мной оказались два дядьки в спортивных костюмах, которые, не смущаясь, восхищенно матерились, иногда вставляя для разнообразия фамилию «Иванова».

— Молодец, Иванова! — надрывались они.

— Олимпиада, мочи козлов! — поддержал их я.

Мужики осеклись, подозрительно посмотрели на меня и ушли в толпу.

Я же, с развевающейся на ветру бородой, помчался к финишу, где уже визжали и радовались наши спортсменки. Прибежал вместе с то ли американками, то ли итальянками, вторыми призерами. Но поздравлять наших девчонок они не торопились — устали очень. Да тут еще японцы их на радостях затоптали, потому что третьими стали спортсменки — лилипутки из страны восходящего солнца. Народ ликовал и безумствовал. Серебряные медалистки пытались отвоевать себе пространство для интервью и приветов родным, но тщетно. Японцы пихали, щипали и дико смеялись им в лицо.

Я добрался до наших и по очереди пожал всем руки. Даже тем дядькам — матерщинникам.

— А ты откуда? — спросила меня Иванова.

— Из Саппоро, — ответил я и хотел добавить, что с самой Олимпиады 68 добираюсь домой, но не успел.

— Прыгун, что ли? — поинтересовался один из мужиков.

Я опять не успел с ответом.

— Давайте, парни, не подкачайте! Поддержите наш золотой привет Японии, японским городовым и япономатям!

Теперь все стали жать руки мне и хлопать по плечу. Я смущенно затаился, пошел к машине и через пять минут оказался на таможне. Этот государственный институт действительно был закрыт на выходные, но ради меня вышли два чиновника дежурной смены, обыскали мои чемоданы, вывернули мои карманы и с криками: «Марафон — Россия — голд!» поставили мне штампы на разрешении пребывать неделю в Японии.

— А где ваши мужчины в гольфиках? — спросил я у агента.

Но тот был не в курсе моего прошлого дембеля, пожал плечами и отвез в гостиницу на краю города. Вокруг цвела сакура, в кармане у меня лежали ваучеры на бесплатное питание, выданные агентом, до самолета оставалось чуть менее двух суток. Я добрался до своего номера, вскипятил себе чай, к сожалению, зеленый, набрал полную ванну горячей воды и с удовольствием погрузился в расслабляющее тепло. Пароход «Линге» постепенно превращался в исторический факт.

Я успокоился и расслабился настолько, что заснул прямо в воде. Спал бы, наверно, долго, но некоторый дискомфорт заставил меня пробудиться. Вода почему-то не остыла, так что чувство холода меня абсолютно не донимало. Мне, оказывается, требовалось другое. А вот и фаянсовый друг гостеприимно раскрывал свой зев поблизости.

Японцы неспроста гордятся своими унитазами: у него много кнопок, а, значит, много функций. Чтобы не теряться в них, здесь были пояснительные таблички на японском языке. А для особо тупых — наглядные рисунки.

Мне пришлось два раза нажимать на клавиши с обозначением «+». Первый плюсик, загнанный на максимум ожидаемый подогрев стульчика не включил. Зато второй оказался более сговорчив: приятно, знаете ли, посидеть в комфорте и тепле.

Ничтоже сумняшесь, я, все еще расслабленный, нажал на кнопку смыва. Из всего многообразия символов, я по простоте душевной выбрал единственный с рисунком задницы, какую ее рисуют на заборах. Мое недолгое ожидание было вознаграждено меткой струей излишне для таких мест горячей воды. В мгновение ока я сыграл сцену из фильма «Офицеры», когда в поезде рождается маленький Ваня, и, чтоб порадовать Варавву на крыше вагона, бьют в потолок штыком. Попадают в зад неизвестному солдату. Бедняга стремительно вскакивает, держась за уязвленное место. Точно так же повел себя и я. Хорошо, что с ванны воду не успел слить — только так удалось погасить неприятный зуд.

Потом, приглядевшись к нарисованной заднице, я обнаружил еле заметный символ фонтанчика, какой дети пририсовывают китам. И этот фонтанчик я, вопреки предупреждениям излишне прогрел, первый раз пытаясь включить подогрев сиденья. Ай, да японцы, ай да «сукин сын»!

Ужин в японской гостинице ничем не отличался от принятия пищи в отеле любого другого уголка света. Меня с моим ваучером оттеснили в сторону от уважаемой публики, намеревающейся расплачиваться наличными.

Распорядитель отвел меня к столам в уголке, с которых мне нужно было кормиться. Отобрал ваучер, махнул рукой на блюда, дожидающиеся мне подобных халявщиков. И как-то жест у него затянулся, потому что мне показалось, что своей рукой он легкомысленно очертил еще один маленький столик, к которому никто, почему-то не решался подойти.

Набрал я себе еды на поднос, взял тарелочку и со спорной территории. Конечно, там была сопроводительная надпись на японском языке, но — увы, я пока не успел его освоить.

Моему примеру последовал и еще один, отдыхающий по местной профсоюзной путевке, то есть за счет заведения. Вот он был в восторге. Мы присели поближе к уборщику посуды, японец ел и блаженно закатывал глаза. Да было неплохо. Особенно то блюдо, которое я взял из-под японской вывески. По вкусу оно напоминало трюфеля, если бы, конечно, я их когда-нибудь пробовал. Но на мой дегустаторский взгляд больше подходило сравнение с миксом белых грибов и грецких орехов, или груздей с лещиной. Вкусно, если бы не проклятый привкус кальмаров.

— Что это? — обратился я к своему соседу.

— Ты что, не знаешь? Это морские гребешки. Бешеных бабок стоят, — ответил он.

Мы еще немного пожевали, потом недоуменно воззрились друг на друга. Фокус заключался в том, что я его-то спросил по-русски. Ответил мне он также не на японском.

В это время у спорного столика материализовался давешний распорядитель нашего банкета. Он стал как-то подозрительно рассматривать оставшиеся три блюда с гребешками. Наверно, пересчитывал тарелки. Потом начал обводить строгим взглядом обеденный зал.

— Шухер, — сказал я. — Метрдотель вычисляет, кто слил трепангов.

Мой сосед накрыл пустую тарелку из-под деликатесов другой, с нетронутым салатом. Я без суеты, но целенаправленно повторил его маневр.

— Ну, чувак попал на бабло, — ухмыльнулся мой подельник.

— За свои поступки надо отвечать, — вздохнул я. — Снобы — это козлы. Мочи козлов!

— Мочи! — согласился сосед и поднял бокал с соком, как в тосте. — Нардижан. Из Узбекистана.

Я тоже представился и поднял свой сок. Выставлять за знакомство бутылку виски, припасенную для дома, было жалко.

— Где у нас ближайший винный магазин? — спросил я.

— Не надо. У меня полный комплект. Завтра воскресенье, так что сегодня можно слегка бухнуть. Мне представительство выделило обширный боезапас, хватит на опохмелку. Ты, кстати, что завтра планируешь делать?

— Хотел в Саппоро съездить. Там прыгуны с трамплинов соревнуются.

— О, и я с тобой. Видел марафон сегодня?

— Спрашиваешь! Я же на финиш вместе с нашими прибежал!

— С нашими! — согласился он и махнул рукой. — Эх, какую страну просрали!

Нардижан оказался сотрудником туристической фирмы, между делом способствующей некоторым узбекам устраиваться на работу в японских торговых центрах. Отдают предпочтение людям с высшим образованием и владеющим русским языком. Сам-то он в свое время, совпадающее с моим, закончил ленинградский институт текстильной и легкой промышленности. Прошел школу Советской армии, послужил в бандитах, сначала питерских, а потом своих, узбекских, прибился к фирме, вот теперь и работает.

Выпили мы с ним вполне умеренно — раздавили на двоих бутылку «Зубровки» с травкой внутри. Повспоминали былое могущество питерских студентов, посмеялись над случаями, в былое время называемыми у нас «ливтовским свинством» а у них «литэлпэвскими заморочками». В дружбе друг другу не клялись, телефонами не менялись, просто разговаривали. Так бывает, что можно легко и непринужденно предаться воспоминаниям при общении с совсем незнакомым человеком, прошедшим схожую жизненную школу. Такие встречи позволяют душе верить в природную человеческую доброту, пусть и крайне редко встречаемую.

Утро встретило меня вопросом: «Где я?» Настолько свыкся с суровым судовым бытием, что лишенное роскоши убранство моего номера показалось мне продолжением сна. Лишь под горяченными мелкодисперсными струями душа, бессмысленно уперев взгляд в лукаво подмигивающий зев унитаза, вспомнил, что завтра я улетаю домой. Сердце радостно заколотилось в груди, и я сплюнул через плечо, чтоб не сглазить.

Завтрак в гостинице только-только начинался, но следовало торопиться, чтоб успеть вовремя на соревнования.

— Але, Жан! — сказал я в трубку телефона.

— О, здорово! Что — уже пора? — откликнулся этажом выше мой давешний собутыльник. Отрадно, что он не забыл о планах на сегодня.

— Предлагаю на завтрак выходить в боевой походной раскраске, чтоб сразу можно было выдвигаться.

— Идея верная. Ты, кстати, не против, если я возьму с собой что-нибудь из своего арсенала?

— А разве мы вчера не допили его?

— Обижаешь, начальник! Мы же не алкоголики, чтобы зараз выжрать весь стратегический запас рейха.

— Да, нет, наверно. Любой из трех ответов выбирай, — согласился я и добавил. — Впрочем, в бытность студентами мы бы не только весь твой арсенал уничтожили, но еще бы и в поисках добавки по Японии бегали.

— Да, есть, знаете ли, некоторые плюсы зрелого возраста, — посмеялся Нардижан и положил трубку.

На завтраке за нами ухаживал специально выделенный человек, который сначала предложил доступные блюда, потом их принес и лишь только во время кофе предложил расстаться с утренним ваучером.

Портье проявил чудеса сообразительности, через пять минут объяснений уяснив, что нам нужно добраться до Саппоро, чтобы посмотреть соревнования на трамплинах Саппоро. Он даже нарисовал схему, как добраться до метро, сколько платить и где выходить. Так же он почему-то изобразил, куда нужно повернуть после выхода из подземки (которая на самом деле, в основном, наземка) и сколько надо пройти пешком.

Добрались мы быстро. Конечной точкой нашего маршрута оказалось заведение, на вывеске которого горделиво красовалась надпись «Саппоро». Это был спортивный бар, где во всю стену висел гигантский жидкокристаллический экран, где не надо было разуваться и где подавали за двести пятьдесят йен (чуть более двух долларов) бокал пива. Бармен, беззлобно посмеявшись, ответил нам, что до самих трамплинов нужно было бы добираться на самолете или пароме — Саппоро географически находится на другом острове.

Впрочем, мы не пожалели, что приехали сюда. Смотреть было интересно, пиво было неплохим, болели японцы, в изобилии заполнившие весь бар, неистово. Они радовались и сумасшедшему русскому прыгуну Васильеву, установившему рискованный рекорд трамплина, и победителям — финнам, которые почему-то показывали в камеру языки, и третьим призерам — самим японцам. С этого момента пиво нам приносили нахаляву.

В целом, воскресный день пролетел мигом, скучать не приходилось. Мы простились с Нардижаном, крепко пожав друг другу руки и пожелав успехов во всем, поздно вечером. Пиво бурлило, «Зубровка» насыщала собой кровь. Рано утром у меня был самолет в Европу.

Рано утром в холле гостиницы мы встретились с хмурым и невыспавшимся агентом, доселе мной никогда не встречавшимся. Я, несмотря на отсутствие завтрака, пребывал в приподнятом состоянии духа.

Японец молча отвез меня в аэропорт, сунул в руки для заполнения миграционную карточку, дал свою визитку «на всякий случай» и хотел, было, смыться.

— А на какой всякий случай? — полюбопытствовал я.

Агент поджал губы, как пойманный со шпорой студент, и нехотя ответил:

— Ну, вообще-то, мест на этот рейс во Франкфурт нет, но все должно быть в порядке. Не волнуйтесь. Билет-то у вас в наличие.

— Это где же мой билет? — повертел я кистями рук.

— Ах, да, совсем забыл, — без тени раскаяния проговорил мой провожатый. — Можете получить на стойке по паспорту.

Я тотчас же пошел в указанном направлении, постоянно подозрительно оглядываясь на агента, который не решался сдвинуться с места, словно пригвожденный моими взглядами.

Билет мне действительно выдали, даже показали стойки регистрации. Ответственный за мой отлет японец вопросительно смотрел на меня издалека.

— Ладно, свободен, — вялым жестом руки, подсмотренным у Михалкова в «Статском советнике», я отпустил тревожного агента. Тот испарился, как сон, как утренний туман.

Улыбчивая девушка, проверив все мои документы и сопоставив их с тайнописью на билете, поинтересовалась:

— Где вы желаете сидеть: у иллюминатора, или ближе к проходу?

Я невольно хмыкнул: что за пургу мне несли насчет отсутствия мест?

— У окна, если вас это не затруднит.

— Хорошо, пройдите, пожалуйста, и получите посадочный талон.

Мой багаж, не отягощенный излишними килограммами, уплыл на погрузку. Мне тоже разрешили продвигаться на посадку. Вокруг меня, сколько хватало взгляда, торчали типично японские макушки, поблескивали типично японские очки, болтались на шеях типично японские камеры. Сколько же вас тут, ребята, собралось! Я чувствовал себя пионервожатым с подопечными перед заходом в кинотеатр.

На входе в салон лайнера стоял типичный самурай с закатанными рукавами, постриженный и раскрашенный по последней японской моде. Пока я читал его наименование, прикрепленное к карману рубашки, он встрепенулся, как волнистый попугайчик перед поилкой, и подошел ко мне.

Первые слова его я разобрать не сумел, но, когда он попросил показать ему мой посадочный талон, догадался, что так своеобразно он назвал мою фамилию. И когда же он успел ее выучить?

— Извините за беспокойство, попрошу вас следовать за мной, — добавил самурай.

Я, было, похолодел, что меня высаживают, но тот двинулся вглубь салона, предлагая идти за ним. Впрочем, окрест себя европейцев я не наблюдал, поэтому расслабился, предположив, что это просто дань уважения к большим белым братьям.

Сокота, такие позывные он носил, провел меня в самый хвост самолета.

— Вы извините нас, но мы вынуждены вас попросить на некоторое время воспользоваться отдельным креслом, потому что, к сожалению, все места заняты.

Интересно, подумалось мне, почему на некоторое время? Разве по пути кто-нибудь сойдет? Мне сразу же представилось, как посредине полета Сокота, поплевав на ладони, хватает за руку-ногу беззащитного японского старикашечку и вышвыривает его за борт, а потом с любезной улыбкой приглашает меня занять освободившееся место. Впрочем, я готов был лететь домой стоя, лишь бы не ссадили с самолета.

Кресло, уготованное мне, стояло наособицу от всех остальных. Оно было откидным. Вдобавок, под ним хранилась аптечка первой медицинской помощи. Интересно, с какой целью перед посадкой меня пытали, где мне удобнее всего проводить полетные часы? Ну и ладно, хоть соседи меня никак притеснять не будут.

Пока я располагался, стараясь устроиться поудобнее, рядом со мной вновь материализовался самурай, протягивая мне летную пайку виски:

— Это вам за временные неудобства.

— Вот уж спасибо! Теперь можно лететь с комфортом! — одобрил я действия бортпроводника.

Так мы и полетели: над Хабаровском, потом над тайгой, потом над родным Петрозаводском, потом над Хельсинки и Балтийским морем. Летели долго. И постоянно какой-нибудь японец или японка чувствовали себя нехорошо. Сокота невозмутимо подходил ко мне, наливая в стакан виски на «два пальца», добавлял кубики льда и, дождавшись, когда я подымусь с места, вытаскивал из аптечки какие-то таблетки.

— У вас тут один и тот же человек болеет? — спросил однажды я, наблюдая в иллюминатор за извилинами замерзшей реки под нами.

— Да нет, разные люди, — не прекращая своего занятия, ответил бортпроводник.

Я пригубил из своего бокала:

— А что же вы им одни и те же таблетки носите?

— А что мне, прикажете, врача искать? — пожал плечами Сокота. — Еще плеснуть?

— Не откажусь, — кивнул я. — Таблетки-то — витамины?

— А вы — врач?

— Да нет, не он.

Сокота собрался уходить к очередному пациенту:

— Сейчас я вернусь, принесу добавки, — он сделал шаг в салон. — Только витамины народу раздам.

Мимо моего креслица постоянно двигались люди: в туалет и обратно. Они все были так похожи друг на друга, что казалось — это развлекается один и тот же человек, решивший размять ноги.

Невдалеке от моего места сидел маленький сухонький старичок. Он читал какую-то хитрую книгу в мягкой кожаной обложке. По-моему, листал он ее с конца к началу. Лицо выражало предельную сосредоточенность. Внезапно он отставил свой талмуд, приподнялся на кресле на руках и завязал ноги в узел. Потом вновь развязал их и принялся дальше, как ни в чем не бывало, читать или глядеть в книгу и видеть, сами понимаете что.

— Банзай, — прошептал я.

На мой шепот обернулось половина салона. Старичок тоже посмотрел на меня, лукаво улыбнулся и одними губами произнес: «Воистину, банзай!» Я решил больше не пить и воздержаться от подношений невозмутимого Сокоты — ведь мне еще как-то с Франкфурта на Питер лететь!

При выходе с самолета в аэропорт я доверительно шепнул секьюрити, вознамерившемуся проверить у меня документы:

— Я вам тут целый самолет японцев привез.

Тот посмотрел за меня и увидел море узкоглазых улыбающихся лиц, надвигающееся на него, коротко хохотнул и разрешил мне двигаться дальше. Как же он не потерял в мундире свое чувство юмора?

Перед посадкой немцы долго меня пытали обыском и проверкой сумок. Делали они это небрежно, но тщательно. Хорошо, хоть не строили страшных рож, как любят этим заниматься американцы, в каждом пассажире предполагая потенциального террориста.

В Питерском рейсе мой слух уже ласкали лихо закрученные русские фразы. Каждый российский гражданин, возвращающийся на Родину, делал очень значительное лицо, говорил тоже, как рублем одаривал, с большим самоуважением. Можно было подумать, что со мной в эконом-классе летят представители госаппарата. Я, прислушиваясь к обрывкам разговоров, застегнулся ремнем и закрыл глаза. Когда открыл их снова, то народ вокруг меня уже суетился на выход — мы были в Питере.