Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник) Манро Элис
– Он там с моей женой очень тесно сдружился.
– Я слышала.
– Ну вот. Я хотел поговорить с вами об этом, если у вас есть минутка.
– Мой муж не подбивал к вашей жене никаких клиньев, если вы клоните к этому, – сказала она. – И никоим образом к ней не приставал. Он и по здоровью неспособен, да и в любом случае не стал бы. Как я поняла из того, что мне рассказывали, там все было с точностью до наоборот.
– Да нет, – слегка опешил Грант. – Нет. Я совершенно не к тому. Я пришел вовсе не жаловаться.
– А-а, – протянула она. – Ну, тогда простите. Я думала, вы об этом.
Вот все, что она сумела из себя выжать в смысле извинений. Раскаяния в ее тоне не чувствовалось. Чувствовалось, что она разочарована и смущена.
– Ну так зайдите тогда, что ли, – сказала она. – А то от двери сквозняк дичайший. Сегодня не так тепло, как кажется.
Так что даже в дом попасть – уже была победа. Не думал он, что дело пойдет столь тяжко. Какую-то он не такую от Обри жену ожидал. Думал увидеть разволновавшуюся домоседку, обрадованную неожиданным визитом; женщину, которой его доверительный тон будет маслом по сердцу.
Она провела его мимо входа в гостиную, объяснив:
– Нам придется сесть в кухне, чтобы мне было слышно, как там Обри.
Гранту бросились в глаза двухъярусные занавеси на окне гостиной; оба яруса синие – одна занавеска полупрозрачная, другая шелковистая с блеском, а рядом обитая такой же тканью синяя софа плюс кошмарный блеклый ковер и множество сверкающих зеркал и безделушек.
У Фионы для этих занавесочек с рюшечками было какое-то особое словцо; она его произносила насмешливо, хотя почерпнула от женщин, которые им пользовались на полном серьезе. Всякая комната, где красоту наводила Фиона, становилась светлой и пустой; она бы поразилась, увидев, как много всяких финтифлюшек можно сгруппировать в таком ограниченном пространстве. А вот словцо… Грант думал, думал, да так его и не вспомнил.
Из помещения, примыкающего к кухне (терраса не терраса – что-то сплошь застекленное, хотя и прикрытое ставнями от яркого, почти уже летнего солнца), слышалось бормотание телевизора.
Обри. Объект молитвенного обожания Фионы сидел всего в нескольких футах и, судя по звукам, смотрел бейсбол. Жена к нему заглянула, спросила, как ты там, о’кей? – и притворила дверь, оставив щелку.
– Может, заодно выпьете чашечку кофе? – спросила она Гранта.
– Спасибо, – сказал он.
– Спортивный канал. В прошлом году под Рождество его настроил ему мой сын. Не знаю даже, что бы мы без этого делали.
На кухонных полках были собраны все, какие только можно, кухонные агрегаты и причиндалы – кофемашина, кухонный комбайн, станочек для точки ножей и множество других приспособлений, ни названия, ни назначение которых Гранту были неведомы. Все выглядело новым и дорогим, как будто только что вытащено из коробок или каждый день начищается.
Он решил, что неплохо было бы продемонстрировать восхищение. Восхитился кофемашиной, которую она в тот момент заправляла, и сказал, что они с Фионой всегда хотели купить как раз такую. Чистой воды неправда: Фиона души не чаяла в кофеварке европейского производства, наливающей всего по две чашки зараз.
– Это подарки, – сказала женщина. – От сына и его жены. Они живут в Камлупсе, Британская Колумбия. Все присылают и присылают, уже девать некуда. Лучше бы эти деньги они потратили на то, чтобы лишний раз приехать да увидеться.
– Наверное, заняты собственной жизнью, – философски предположил Грант.
– Ну, не так уж и заняты, если прошлой зимой ездили на Гавайи. Это было бы простительно, кабы у нас был кто-нибудь еще из родственников где-то поближе, к кому можно было бы обратиться. Но он единственный.
Тут подоспел кофе, и она разлила его в две коричневые с зеленым керамические кружки, которые сняла с культяпок ампутированных ветвей керамического дерева, стоявшего на столе.
– Вот так на людей и нападает одиночество, – сказал Грант. И продолжил, решив не упускать момент: – Когда лишаешься возможности видеться с тем, к кому привязан, подступает печаль. Вот и с Фионой это происходит. С моей женой.
– Но вы, кажется, говорили, что ездите к ней, навещаете…
– Это – да, – сказал он. – Но дело не в том.
После чего, как в омут головой, выдал ей просьбу, с которой явился. Не могла бы она рассмотреть возможность иногда привозить Обри в «Лугозеро»? Чтобы он туда наведывался – ну, скажем, раз в неделю. Пансионат ведь всего в нескольких милях, вряд ли это так сложно. Или, если у нее будет туго со временем (это не было у Гранта домашней заготовкой, он даже сам испугался того, что говорит), он сам мог бы отвозить туда Обри, никакого труда ему это не составит. Он уверен, что справится. А она тем временем могла бы отдохнуть.
Пока он говорил, она совершала медленные движения сомкнутыми губами и спрятанным за ними языком, будто пытаясь распробовать некую сомнительную приправу. Принесла ему молоко заправить кофе и тарелочку с имбирным печеньем.
– Домашние! – сказала она, выставляя тарелочку на стол. Но таким тоном, в котором радушия не было и следа – скорее, вызов. И, замолчав, принялась усаживаться, подливать в свой кофе молоко и размешивать ложечкой.
Потом сказала, нет.
– Нет. Я не могу вам этого позволить. А причина… причина в том, что я не хочу его расстраивать.
– А почему это должно его расстроить? – с искренним удивлением проговорил Грант.
– Да, расстроит. Конечно. Так поступать не годится. Сперва взяла домой, а потом – здрасте! – повезла обратно. То домой, то обратно… Это будет сбивать его с толку.
– Но разве нельзя объяснить ему, что он туда будет ездить всего лишь с визитами. Неужто он не поймет смысла всего этого?
– Он прекрасно все понимает. – Она это сказала так, будто он пытается оскорбить Обри. – И все же это было бы отступлением от режима. Кроме того, мне пришлось бы подготавливать его, сажать в машину, а он большой, тяжелый мужчина, с ним не так просто управляться, как вы, может быть, думаете. Я должна его усаживать на сиденье, складывать его кресло, упихивать в багажник, и ради чего? Если и идти на этакие труды, то лучше уж свозить его в какое-нибудь место повеселее.
– А если я все это буду делать сам? – не отступал Грант, стараясь, чтобы его тон оставался ненавязчивым и спокойным. – Так-то конечно: зачем вам эти сложности.
– Сами вы не сумеете, – тоном поучения произнесла она. – Вы его не знаете. Вы не сможете с ним справиться. Он просто не потерпит, чтобы вы с ним возились. Столько мороки, а ему-то зачем?
Снова упоминать Фиону Грант не решился.
– Да лучше я его свожу куда-нибудь в большой торговый центр, – продолжила она. – Где он увидит детишек и всякое такое. Это, правда, тоже… Вдруг он расстроится, что никогда не видел двоих своих внуков и, может быть, никогда не увидит. Или вот яхты на озере. Они там уже появились, можно свозить его, пусть любуется, получит положительный заряд.
Она встала, взяла с подоконника над раковиной сигареты и зажигалку.
– Курите? – спросила она.
Он сказал, нет, спасибо, хотя не понял, предлагала ли она ему сигарету.
– Что – никогда? Или бросили?
– Бросил, – признался он.
– И как давно?
Он задумался.
– Да тридцать лет уже. Нет, больше…
Покончить с курением он решил примерно тогда же, когда закрутилось у них с Джеки. Никак не вспомнить только, то ли он сперва бросил и сразу ему такая награда, то ли решил, что подошло время бросать и надо делать это срочно, пока работает столь мощное отвлекающее средство.
– А я вот бросила бросать, – сказала она, прикуривая. – Взяла да и решила бросить бросать, и все тут.
Может быть, и морщинки поэтому. Кто-то – какая-то девица – когда-то просветила его насчет того, что у курящих женщин на лице появляются особого рода морщинки. Но и от солнца бывает то же самое. Или у нее просто кожа такая? – вон, шея вся тоже в морщинах. Морщинистая шея, но по-молодому налитые и стоячие груди. Такие противоречия для женщин ее возраста обычны. Хорошее и плохое, с чем генетически повезло, с чем нет, все смешивается. Очень немногие умудряются сохранить красоту целиком, хотя и в призрачном виде. Как Фиона, например.
Но не исключено, что даже и это не так. Не исключено, что он так только думает, потому что помнит Фиону юной девушкой. Не исключено, что такое впечатление может появиться только у того, кто знает женщину с тех времен, когда она была молода.
Так что, может быть, Обри, глядя на жену, видит старшеклассницу с загадочно раскосыми зеленовато-голубыми глазами, дерзкую и безнадежно желанную, особенно когда так вот смыкает пухлые губки вокруг запретной сигареты.
– Значит, у вашей жены депрессия? – сказала жена Обри. – А как зовут-то ее? Вылетело из головы…
– Фиона.
– Фиона. А вас? Вы как-то вроде так и не назвали ваше имя.
– Грант, – сказал Грант.
Она неожиданно вытянула руку через стол:
– Будем знакомы, Грант. Я Марианна.
Помолчали.
– Ну вот. Теперь, когда мы знаем друг друга по именам, – вновь заговорила она, – глупо не сказать вам впрямую то, что я думаю. Я не знаю, так ли уж он по-прежнему рвется увидеться с вашей… увидеться с Фионой. Может, и нет. Я его не спрашивала, и он мне не говорил. Может, это у него мимолетный каприз был. Но мне в любом случае не хочется его туда везти: вдруг выплывет что-то большее. Такой риск я не могу себе позволить. Не хочу, чтобы с ним стало труднее управляться. Еще расстроится, вобьет себе в голову какую-нибудь глупость. У меня и так с ним забот полон рот. И помогать некому. Одна я тут! У меня же никого нет.
– А вы никогда не думали… Это, конечно, было бы для вас большое горе… Вы не думали, что его когда-нибудь придется отправить туда насовсем? – сказал Грант.
При этом он понизил голос почти до шепота, но она, похоже, не чувствовала необходимости говорить тише.
– Нет, – сказала она. – Насовсем он останется у меня здесь.
Грант помолчал.
– Что ж. Это говорит о вашей доброте и благородстве.
Он надеялся, что в слове «благородство» не прозвучит оттенок сарказма. Тем более что он и не имел этого в виду.
– Вы думаете? – удивилась она. – Благородство – это совсем не то, что мною движет.
– И тем не менее. Нелегко все-таки…
– Да, нелегко. Однако в моем положении большого выбора-то и нет. У меня просто не будет денег, чтобы это оплачивать, если я не продам дом. Дом – это все, что у нас есть. Никаких других ни средств, ни источников дохода у меня нет. Пенсию мне начнут платить с будущего года, и у нас будет его пенсия плюс моя пенсия, но даже и при этом я не смогу себе позволить долго его там держать, сохраняя за собой дом. А он для меня много значит – ну, то есть дом, я хочу сказать.
– Мило, – сказал Грант.
– Ну а что ж, нормально. Я столько в него вложила. Все эти ремонты, уход…
– Да это я понимаю. Естественно.
– Терять его я не намерена.
– Понятное дело.
– И я его не потеряю.
– Я вас понимаю.
– Та его фирма нас обобрала подчистую, – сказала она. – Я не в курсе всяких там подробностей, суть в том, что на пенсию его буквально выкинули. И в довершение всего сказали, будто он должен им деньги, а когда я попыталась выяснить, что к чему, он только повторял, что меня это не касается. Думаю, он выкинул какую-то дурацкую глупость. Но спрашивать его было нельзя, и я молчала. Вы же были женаты. То есть вы и сейчас, конечно… Сами знаете. А когда я только-только начала добираться до подоплеки всей той истории, мы сговорились с одними нашими знакомыми поехать отдыхать, и отменить поездку было нельзя. А во время поездки он вдруг подхватывает этот вирус, о котором никто слыхом не слыхивал, и впадает в кому. Так что он-то как раз ловко соскочил.
– Да, не повезло, – сказал Грант.
– Я не в том смысле, что он и впрямь заболел нарочно. Так вышло. Он на меня больше не злится, и я на него не злюсь. Жизнь есть жизнь.
– Что верно, то верно.
– От судьбы не убежишь.
Деловитым кошачьим движением она провела языком по верхней губе, слизнула крошки печенья.
– Меня послушать, так я просто философ какой-то, правда? А вы, говорят, были профессором в университете?
– Это давно было, – сказал Грант.
– Я-то не бог весть какая интеллектуалка.
– Да я ведь тоже, если разобраться.
– Я знаю одно: если я решила, то решила. В общем, тут и говорить нечего. Я с домом не расстанусь. А значит, буду держать его здесь и не хочу, чтобы он вбивал себе в голову, будто ему хочется куда-то еще. Возможно, это была моя ошибка – помещать его туда, чтобы на время освободиться, но другого случая могло и не представиться, и я рискнула. Вот так. Урок усвоен.
Она вытащила вторую сигарету.
– Спорим, я знаю, что вы думаете? – сказала она. – Вы думаете, что я корыстный человек.
– Кто я такой, чтобы судить вас. Это ваша жизнь.
– Уж это точно.
Ему подумалось, что разговор надо бы закончить на более нейтральной ноте. И он спросил ее, не работал ли ее муж, когда был школьником, во время летних каникул в магазине инструментов.
– Впервые слышу, – сказала она. – Я ведь не местная.
Подъезжая на машине к дому, он отметил, что болотистая низина, которая зимой была чуть не доверху завалена снегом, строго расчерченным тенями деревьев, уже зацвела сортирными лилиями. Их молодые, размером с блюдце листья на вид настолько аппетитны, что их так и хочется съесть. Цветы у всех растений смотрят прямо вверх, будто язычки пламени, и так их много, желтых-желтых, что они как будто изливают свет, причем вверх, от земли к серому, затянутому облаками небу. Вспомнилось, как Фиона рассказывала ему, что они и тепло вырабатывают тоже. Порывшись в каком-то из потайных кармашков памяти, она сказала, что, если приложить руку к чашечке цветка, говорят, можно почувствовать тепло. И добавила, что она пробовала, пыталась, но не уверена, действительно его почувствовала или это плод воображения. А тепло притягивает насекомых.
– Природа не валяет дурака ради внешних красот.
С женой Обри так ничего у него и не вышло. Что уговорить ее может и не получиться, он предвидел, но причину предугадать не мог. Он-то думал, придется столкнуться с обычной, естественной женской сексуальной ревностью… или обидой, этим упрямым ее последышем. Ведь заранее-то он понятия не имел, каковы ее взгляды. Тем не менее от разговора остался тягостный осадок, потому что, честно говоря, такая позиция была ему очень даже знакома. Их разговор напоминал дискуссии, в которые приходилось вступать с собственными близкими родственниками. Его дядья, например, и даже мать вполне разделяли взгляды Марианны. При этом они полагали, что если люди думают иначе, то либо тешатся самообманом, либо слюнявые романтики, дураки и т. п. – в общем, с жиру бесятся, нахватались тут, понимаешь ли. Утратили связь с реальностью. Начитанные, грамотные и даже некоторые богатые, если они социалисты вроде родителей жены Гранта, – все они связи с реальностью не имеют. Виной тому незаслуженное богатство или врожденная глупость. А случай Гранта, скорей всего, лишь наглядный пример сочетания того и другого.
Да, именно в таком свете Марианна его и видит. Глупец, напичканный никому не нужными скучными сведениями, но при этом везунчик, защищенный от жизни в ее истинной неприглядности. Баловень, которому не приходится всеми зубами цепляться за свой дом, он может поэтому с отрешенным видом разгуливать, погрузившись в свои нарочито умственные раздумья. Делать ему больше нечего, как только выдумывать какие-то сложные благородные схемы, якобы позволяющие сделать других счастливыми.
«Мудак» – вот слово, которым она, вероятно, сейчас его мысленно характеризует.
Столкновения с такими людьми вызывали у Гранта чувство злости, безнадежности и в конечном счете почти отчаяния. Но почему? Может, он недостаточно уверен в том, что может им твердо противостоять? Может, боится: а вдруг правы-то как раз они? Вот у Фионы не было бы никаких подобных опасений. Когда она была в силе, никто не мог сбить ее с толку, загнать в угол. Между прочим, в его воспитании ее многое забавляло, а внушенные ему грубые воззрения она находила странными.
И тем не менее в том, что говорят эти люди, тоже какая-то правда есть. (Во как! Это пошел уже спор. С кем? С Фионой?) В узости фокусировки есть свои преимущества. Такая, как Марианна, может быть хороша в критической, экстремальной ситуации. Она сумеет выжить, сможет правдами и неправдами разжиться пищей, будет способна снять сапоги с лежащего на улице мертвого тела.
Постичь Фиону, предугадать ее действия и возможности всегда было делом безнадежным. Все равно что бежать за миражом. Нет, все равно что жить внутри миража. Что до сближения с Марианной – тут может возникнуть другая проблема. Это как кусать китайский орех личи. Сверху там мякоть с ее нездешней, будто искусственной прелестью, химическим вкусом и ароматом, но мягкий слой тонок, а под ним громадное семя – кость, камень.
Что, если бы и он на такой женился? Подумать только. На девушке вроде этой мог бы жениться и он. Если бы, как пресловутый сверчок из пословицы, знал свой шесток. А что, она наверняка была вполне аппетитненькая – с ее-то выдающимися грудями. Большая кокетка. То, как она ерзала ягодицами по стулу на кухне, как поджимала губы с видом напускной угрозы и неприступности, – это как раз оно, но это и все, что осталось от более или менее невинной вульгарности провинциальной кокетки.
Выбирая Обри, она, должно быть, возлагала на него большие надежды. Видный мужчина, работает в торговой компании, вот-вот выдвинется в начальство. Не ожидала, надо полагать, на склоне лет оказаться у разбитого корыта. А ведь с людьми практической складки так и бывает, причем довольно часто. При всей своей расчетливости и хищнических задатках они подчас так и застревают, не пробившись к уровню, на который могли претендовать по праву. И ей, конечно, это кажется несправедливым.
Первое, что он увидел, войдя в кухню, – это огонек, мигающий на автоответчике. И сразу мысль, которая в последнее время крутилась в голове неотступно. Фиона!
Не успев снять пальто, нажал кнопку.
– Привет, Грант. Надеюсь, я попала куда надо. Мне тут кое-что пришло в голову. В нашем городке в местном отделении «Канадского легиона» в субботу вечером будут танцы – ну, вроде как для неженатых, кому за тридцать, – а я там в оргкомитете. Так что у меня есть право пригласить туда кого-то забесплатно. Вот я и подумала: может, вам интересно будет развеяться? Позвоните мне, когда сможете.
Затем женский голос продиктовал телефонный номер. После чего раздался гудок, щелчок и тот же голос заговорил вновь:
– До меня вдруг дошло: я же не сказала, кто звонит. Впрочем, вы, наверное, узнали голос. Это Марианна. Все никак не освоюсь с этими техническими новинками. Я хочу сказать, я понимаю, вы человек женатый, то есть я вовсе не в том смысле. Да и я тоже, но иногда сходить куда-нибудь… в этом же ничего страшного нет. Ой, я столько наговорила, а вдруг попала все же не туда? Правда, голос в ответчике вроде был ваш. Если вас мое предложение заинтересовало, можете мне перезвонить, а если нет, то и не беспокойтесь. Просто я подумала, такой случай развеяться вам будет кстати. Это звонит Марианна. Хотя я, кажется, это уже говорила. Ну, ладно тогда. Пока!
Записанный на автоответчик, ее голос отличался от того, что он недавно слышал у нее в доме. В первой части сообщения отличался чуть-чуть, во второй больше. В нем слышалось нервное подрагивание, нарочитая небрежность, желание поскорей все выложить и в то же время продлить контакт.
Что-то с ней произошло. Интересно, когда именно? Если сразу, как она его увидела, то она весьма успешно это скрывала, пока он находился в доме. Нет, скорее, это нашло на нее постепенно, уже после его ухода. Не обязательно он ее как громом поразил. Просто она осознала некую связанную с ним возможность: мужчина со средствами и свободен. Более или менее свободен. И эту возможность она, видимо, решила исследовать.
Но первый шаг дался ей ценой нервного напряжения. Она ведь подставилась, раскрылась. Насколько и действительно ли раскрылась, пока толком сказать нельзя. Обычно женская откровенность по ходу дела со временем нарастает. При первом знакомстве можно сказать лишь одно: если нечто подобное проскользнуло, дальше будет больше.
То, что он вызвал в ней такие движения, ему польстило (к чему отрицать?). Стало приятно, что от него по поверхности ее существа пошла вся эта рябь с поблескиваниями смутных отражений. Что сквозь ее запальчивость и брюзгливость вдруг пробилась эта слабость, просьба.
Он достал яйца и грибы, чтобы сделать себе омлет. Потом подумал-подумал и решил, что можно бы и выпить.
Всякое бывает. Впрочем, так это или нет? – всякое ли бывает? Вот, например, если он захочет, сможет ли он переломить ее, заставить к нему прислушаться и все же отправить Обри назад к Фионе? И не просто навестить разок-другой, а на всю оставшуюся жизнь. Куда эта дрожь в голосе может их привести? К размолвке или к преодолению ее упрямой самозащиты? Может быть, к счастью Фионы?
Да, задачка. Ее решение было бы форменным подвигом. Притом что это анекдот, который даже никому не расскажешь, – подумать только: своим дурным поведением он может сделать Фиону счастливой!
Но додумывать все это до конца он был не способен. Ведь если разбираться дальше, придется вообразить, что будет после того, как он приведет Обри к Фионе. Что будет с ним и Марианной. Нет, это не сработает… Разве что получится под этой ее здоровенькой мякотью нащупать безупречный кремень своекорыстия и извлечь из этого несколько больше удовольствия, чем предвиделось.
Впрочем, никогда не знаешь, каким боком такие вещи могут обернуться. Вроде бы все учел, но полной уверенности быть не может.
Сейчас сидит, наверное, дома, ждет, когда он позвонит. Или не сидит. Пытаясь отвлечься, занимается хозяйством. Похоже, она из тех женщин, которым нужно постоянно быть при деле. Обстановка в ее доме в полный голос говорит о том, что хозяйка она аккуратная. Да и Обри здесь же – за ним по-прежнему приходится смотреть и заботиться, как обычно. Может быть, кормит его сейчас ранним ужином – привязала прием пищи к расписанию кормлений в «Лугозере», чтобы уложить мужа спать пораньше, завершив этим круг обыденных дневных забот. (А что, интересно, она с ним делает, когда отправляется на танцы? Можно ли его оставить одного, или она приглашает сиделку? Говорит ли, куда идет, представляет ли мужу своего кавалера? Может быть, кавалер как раз и платит сиделке?)
А может быть, она уже покормила Обри, пока Грант покупал грибы и ехал домой. И теперь укладывает мужа в постель. При этом каждую минуту помнит о телефоне, а тот молчит. Может быть, рассчитала, сколько времени потребуется Гранту на дорогу к дому. Адрес в телефонной книге дает приблизительное представление о том, где он живет. Можно вычислить, сколько у него уйдет на дорогу, к этому прибавить время на возможный шопинг (что-то ведь ему надо купить на ужин, тем более он одинокий мужчина, а такие покупают еду каждый день). Плюс какое-то время на то, чтобы он добрался до телефона и выслушал ее послания. А если и позже телефон продолжает молчать, она придумает что-нибудь еще. Какие-нибудь еще дела, с которыми ему надо разобраться, прежде чем ехать домой. Да мало ли, может, у него с кем-то встреча, обед в ресторане, и тогда уж домой он не попадет до самой ночи.
И будет она возиться допоздна, намывать дверцы кухонных шкафчиков и, глядя в телевизор, спорить сама с собой, получится или не получится.
Да ну, вообразил о себе! Она в первую голову здравая женщина. Ляжет спать, как обычно, сказав себе, что, по его виду судя, вряд ли он умеет и танцевать-то прилично. Весь зажатый, чопорный – этакий ученый, в дерьме мочённый.
Листая журналы, он продолжал сидеть у телефона, но, когда он опять зазвонил, трубку снимать не стал.
– Грант. Это Марианна. Спускалась сейчас в подвал, загружала белье в сушку и с лестницы услышала телефон, но, пока подымалась, трубку повесили. Вот я и подумала, надо вам сообщить, что я тут. Если это были вы и если вы сейчас дома. Потому что автоответчика у меня нет и вы не могли оставить мне сообщение. Так что я просто хотела… Чтобы вы знали… Пока-пока.
На часах было уже двадцать пять минут одиннадцатого.
Гм. Пока-пока.
Можно, вообще-то, сказать, что он только что вошел в дом. Ибо какой прок в том, чтобы она представляла себе, как он сидит тут, взвешивает про и контра.
Драпировки! Вот же оно – словцо Фионы по поводу тех двухъярусных занавесок: драпировки! В самом деле, почему бы и нет? Ему вспомнились имбирные печенюшки такой правильно-круглой формы, что ей пришлось особо объявлять о том, что они домашние; керамические кофейные чашки на керамическом дереве… Пластиковая дорожка в коридоре, прикрывающая ковер. Во всем точная и доведенная до блеска практичность, которая при всем желании не давалась его матери и которой она, несомненно, восхитилась бы. Не потому ли в нем шевельнулось нечто вроде мимолетного и необъяснимого влечения? Или это следствие двух лишних рюмок, которые он позволил себе выпить после той, первой?
А этот орехового цвета загар (теперь он верил, что это именно загар) – он ведь не только на лице и шее, он, скорей всего, и ниже, в ложбинке между грудей, такой глубокой, немножко, правда, рифленой, но душистой и горяченькой. Это он додумывал, уже набирая номер, который был заранее выписан на бумажку. А додумывая, вспомнил и деловитую чувственность ее кошачьего язычка. И ее нефритовые глаза.
Фиона была в своей комнате, но не в постели. Сидела у раскрытого окна в достаточно теплом, но странно коротком и ярком платье. В окно вливался вольный пьянящий ветер, напитанный ароматами сирени и весеннего навоза, раскиданного по полям.
На коленях открытая книга.
Оторвав взгляд от окна, заговорила:
– Смотри, какую я нашла чудесную книгу, она об Исландии. Вот не ожидала, что здесь в комнатах могут просто так валяться дорогие книги. Люди, которые сюда попадают, не обязательно такие уж честные. И знаешь, по-моему, они тут всю одежду перепутали. Я ведь никогда не носила желтого.
– Фиона… – вымолвил он.
– Как ты давно не приезжал. А с выпиской ты все уже оформил?
– Фиона, у меня для тебя сюрприз. Ты помнишь Обри?
Она уставилась на него с таким выражением, будто ей в лицо дует сильный ветер. Продувает насквозь – лицо, голову, разрывая там все в клочья.
– На имена у меня совсем памяти нет, – резко сказала она.
Затем ее лицо успокоилось; вновь, хотя и не без усилий, приняло любезное и благодушное выражение. Она осторожно отложила книгу, встала, подняла руки и заключила его в объятия. От ее кожи и дыхания исходил еле заметный новый душок, напомнивший ему запах, который издают срезанные цветы, слишком долго простоявшие в воде.
– Как я рада тебя видеть! – сказала она, дергая его за уши. – А ведь ты запросто мог исчезнуть, – продолжала она. – Сесть за руль, и поминай как звали. Позабыть, позабросить. Ну, признайся! Подзабываивал меня уже, подзабросивал? Подзабросывал. Подзабрасывал.
Он прижимался лицом к ее седым волосам, к просвечивающей сквозь волосы розовой коже, к ее прекрасной лепки черепу. И говорил, что ты, что ты, ни в коем случае.
Примечания
Саскачеван – провинция на юге центральной части Канады.
Реджайна – столица и второй по численности населения город провинции Саскачеван.
Садбери – город в Канаде, в провинции Онтарио.
Порт-Артур – город, с 1970 г. в составе города Тандер-Бей, провинция Онтарио, Канада.
Кенора – название является комбинацией слов «Кеватин» (Keewatin), «Норман» (Norman) и «Рэт-Портидж» (Rat Portage, Крысиный Волок).
…благотворительных братств вроде «Канадских лосей»… – Таким «лосем» может стать любой достигший 16 лет человек с хорошей репутацией, верящий в Высшее Существо и поддерживающий законное правительство. До 1998 г. туда принимали только мужчин.
Может, четырнадцатый? – Примерно наш 48-й размер.
В Лондоне. – Город в Канаде, в юго-западной части провинции Онтарио на реке, как ни странно, Темза.
Китченер – город в 100 км от Торонто. До 1916 г. назывался Берлин. В 1916 г. переименован в честь фельдмаршала Герберта Китченера (1850–1916). В 1900–1902 гг. Китченер был главнокомандующим британскими войсками в Англо-бурской войне, во время которой впервые в мире ввел систему концентрационных лагерей для мирного населения.
«Маклафлин-бьюик» – дорогая, где-то даже королевская машина. В 1939 г. для визита английской королевы в Канаду были подготовлены четыре авто, в том числе два «маклафлин-бьюика» канадского производства.
Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои… – «…на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх. 20: 12).
Брандон – город в юго-западной части провинции Манитоба в Канаде, недалеко от границы с США.
Святой Войцех – Адальберт Пражский, он же Войтех или Войцех (955–997). Епископ Праги (982–989, 993), католический святой. Встретил мученическую смерть от рук прусских язычников неподалеку от нынешнего Калининграда.
Внутрнний дырчатый цилиндр перколятора изнутри был весь черный. Она его, как могла, отмыла, насыпала туда кофе, поставила кофейник на плиту. – Кофейники-перколяторы в 1960-е гг. были в большой моде и в России; самого слова «перколятор» у нас в ходу, правда, не было. Такой кофейник представляет собой высокий сосуд, придонная область которого с помощью трубки соединена с отдельной перфорированной емкостью для молотого кофе, расположенной в верхней части. Для приготовления кофе в основную емкость кофейника заливается вода, а в верхнюю засыпается кофе. В процессе кипения горячая вода поднимается по трубке выше емкости с кофе и выливается на нее сверху. Затем просачивается сквозь молотый кофе и стекает через перфорацию на дне емкости, смешиваясь с водой в основном объеме сосуда.
…рвануть в Британскую Колумбию, в Салмон-Арм, где у него живет один приятель, который когда-то говорил, что там можно найти работу в яблоневых садах. – Салмон-Арм – курортный городок с населением 15 тыс. человек на берегу озера в Британской Колумбии. Экономика – туризм, лес и яблоки.
С. 78–79. …коттеджа родителей, где… на лакированном полу прекрасные восточные ковры, названия которых она никак не могла запомнить. – Сотканные в восточных странах ковры называют так же, как называется город или село, в котором они созданы. Кроме того, десятки известных под различными названиями турецких ковров объединены как «Анадолу»; ковры, сотканные в различных ковровых центрах Ирана, получили общее наименование «Перс»; десятки туркменских, узбекских, киргизских, афганских ковров с различными композициями объединяются названием «Орта Асия» («Средняя Азия»).
…репродукция Каналетто… «Праздник лорд-мэра Сити на Темзе». – Точное название этой картины «The Thames on Lord Mayor’s Day, Looking Towards the City and St Paul’s Cathedral». Сейчас она хранится в Праге в собрании дворца Лобковичей – единственной частной коллекции Пражского замка. А в Лондоне и по сей день во вторую субботу ноября по улицам проходит грандиозная пестрая процессия, которая официально называется «Шоу лорд-мэра» и является старейшим уличным шествием в мире. Оно проводится с 1215 г., когда король Иоанн Безземельный впервые даровал жителям Сити право избирать своего мэра. Интересно, что все остальные лондонцы получили такое право лишь в 2000 г., когда был учрежден пост мэра Большого Лондона.
«Родниковая Манон» (Manon des Sources) – с успехом шедший в Америке французский фильм 1986 г. о девушке, отца которой убили, чтобы завладеть источником, снабжающим водой деревню. Благородная барышня, превратившаяся вследствие смерти отца в бедную пастушку, находит способ перекрыть в горах родник, питающий деревенский фонтан. В панике преступники сознаются, их изгоняют, а девушка вновь пускает в фонтан водичку.
«Севен-илевен» – сеть небольших магазинов под управлением «Seven-Eleven Japan Co., Ltd». Название происходит от того, что когда-то эти магазины работали с 7 утра до 11 вечера. Сейчас – по-разному, есть и круглосуточные.
Борнео – Калимантан, он же Борнео, – третий по величине остров в мире; единственный морской остров, разделенный между тремя государствами: Индонезией, Малайзией и Брунеем.
…жемчужно-белому суперсовременному фарфору «Розенталя»… – «Розенталь» (Германия) – один из ведущих мировых производителей декоративного фарфора. Перед Второй мировой войной самым модным трендом «Розенталя» был цвет полированной слоновой кости. Впрочем, выпускались и синие тарелки с волевыми профилями SS-mann’ов и SA-mann’ов в железных касках.
Сиротка Энни Рунни – один из вариантов Золушки, персонаж комиксов и множества фильмов, первым из которых был немой фильм 1925 г., в нем 12-летнюю девочку изображала 32-летняя Мери Пикфорд.
…о Джоне Л. Льюисе… – Джон Луэллин Льюис (1880–1969) – признанный лидер рабочего движения; с 1920 по 1960 г. был президентом профсоюза горняков США.
…короля, королевы… – Король и королева сосуществовали в Великобритании с 1936 по 1952 г. – Георг VI (1895–1952) и Мария Текская (1867–1953), королева-мать, бабушка Елизаветы II.
…красавицы герцогини Кентской… – Марина Греческая и Датская (1906–1968) – греческая принцесса, с 1934 г. жена герцога Кентского Георга, сына короля Великобритании Георга V и Марии Текской. По матери приходилась правнучкой Александру II, славилась красотой.
…ужасными – такими, как Виндзоры и старый король Эдди… – Король Эдуард VIII, затем герцог Виндзорский (1894–1972), был королем с января 1936 г. до своего отречения от престола в декабре того же года. Симпатизировал Гитлеру.
«А вы читали „Взгляни на дом свой, ангел“? О, вам обязательно надо прочитать. А „Будденброков“?» – «Взгляни на дом свой, ангел» (1929) – роман Томаса Вулфа (1900–1938), «Будденброки. История гибели одного семейства» (1901) – роман Томаса Манна (1875–1955).
«Запрещенные игры» (1952) – фильм Рене Клемана о Франции в годы войны, лауреат премий «Золотой лев» и «Оскар».
«Дети райка» (1945) – драма режиссера Марселя Карне, снятая в период немецкой оккупации, по сценарию Жака Превера о Париже первых десятилетий XIX в.
«Мельница на Флоссе», «Зов предков», «Эдинбургская темница». – «Мельница на Флоссе» – роман Джордж Элиот, впервые опубликованный в трех томах в 1860 г.; «Зов предков» (1903) – роман Джека Лондона; «Эдинбургская темница» (1818) – роман Вальтера Скотта.
«Обеды Крафта» – упаковки со смесью сухих макарон с тертым сыром и консервантами. Появились на рынке в 1937 г.
Джейн Расселл (1921–2011) – американская актриса, секс-символ 1940-х и начала 1950-х гг.
Работал у Гудерхемов. – «Гудерхем и Ворт» – компания, которая с 1860-х гг. была крупнейшим производителем крепких напитков во всей Канаде. В 1987 г. продана британскому концерну «Эллайд лайонз» и в 1990 г. ликвидирована. Центральный офис компании располагался в Торонто.
«Трамвай „Желание“» (1947) – пьеса Теннесси Уильямса (1911–1983).
…«Гамлета» Лоуренса Оливье… – Имеется в виду кинофильм «Гамлет» (1948), режиссером и исполнителем главной роли в котором был британский актер Лоуренс Оливье (1907–1989).
…кофе с пончиками в «Тим-Хортонсе». – Сеть предприятий быстрого питания, основанная в 1964 г. канадским хоккеистом Тимом Хортоном; знаменита пончиками и кофе. В Канаде «Тим-Хортонсы» распространены примерно в два раза шире «Макдональдсов».
Я в полном порядке, готова к любви. – «Fit as a Fiddle (And Ready for Love)» – песня (1932) Артура Фрида, Эла Хоффмана и Эла Гудхарта, ставшая особенно знаменитой в 1952 г. после выхода на экраны музыкального фильма «Поющие под дождем».
Кобург – городок в 95 км от Торонто.
Утешайте, утешайте… – Ср.: «Утешайте, утешайте дщерь мою, говорит Бог ваш; говорите к сердцу Иерушалаи и возвещайте ей, что исполнилось время борьбы ее, что за неправды ее сделано удовлетворение, ибо она от руки Господней приняла вдвое за все грехи ее» (Исаия, 40: 1, с изм.).
…кембрийским взрывом разнообразия многоклеточных организмов. – Кембрийский взрыв – внезапное увеличение биоразнообразия в начале кембрийского периода (около 540 млн лет назад). Важным фактором кембрийского взрыва стала скелетная революция (появление экзоскелета), которая была связана с фиксацией нового отношения в природе: «хищник – жертва». Так, в результате кембрийского взрыва появились первые ракообразные.
…«Фридрих Великий» аристократки Нэнси Митфорд. – Роман «Фридрих Великий» вышел в 1970 г. Фридрих II, или Фридрих Великий (1712–1786), известный также по прозвищу Старый Фриц, – король Пруссии с 1740 г. В настоящее время кумир немецких неонацистов. Нэнси Митфорд-Фримен (1904–1973) – английская писательница, умеренная социалистка, старшая дочь лорда Ридсдейла, который был большим поклонником Гитлера. Одна из младших сестер Нэнси, Диана, была замужем за фюрером английских фашистов Освальдом Мосли. Другая ее сестра, Юнити Валькирия, пошла дальше Дианы и завязала дружбу с самим А. Гитлером, познакомившись с ним в мюнхенском ресторане. Когда Англия объявила войну Германии, Юнити решилась на самоубийство и выстрелила себе в голову из пистолета, подаренного фюрером. Пуля застряла в мозге, но Юнити не умерла и по распоряжению Гитлера была доставлена санитарным поездом в Женеву, откуда вернулась в Англию.
…это вовсе не значит, что их музыка связана с религией (хотя довольно трудно такое доказывать, если пели-то они «Мессию»). – «Мессия» (1741) – оратория Георга Фридриха Генделя (1685–1759), одно из наиболее известных произведений западного хорового искусства. Текст для нее взят из Библии.
Квакерское воспитание Нины как-то не слишком акцентировалось на Адаме и Еве… – Основание квакерской секты приписывается Джорджу Фоксу (1624–1691), сыну ткача из Лестершира. Он обучался сапожному ремеслу, но школьного образования не получил. В 1646 или 1647 г. объявил, что обрел опору во «внутреннем свете живого Христа» и начал проповедовать «учение о внутреннем свете», настаивая на том, что истину следует искать не в Священном Писании, а в голосе Божьем, обращенном к душе человека, поскольку Писание является «декларацией источника, а не самим источником». Квакеры провозглашают всеобщее священство верующих, призывают к отказу от видимых таинств, от платного священства и посещения церкви. Основой непасторского молитвенного собрания является «ожидание озарения в молчании». Квакер, почувствовавший внутренний позыв выступить с проповедью, встает и произносит речь, которая воспринимается собранием как истина, ниспосылаемая свыше. Иногда собрания могут проходить с начала до конца в полном безмолвии. Некоторые из последователей Фокса подверглись смертной казни за свои убеждения (в североамериканских колониях в 1659 г. были повешены У. Робинсон и М. Стефенсон, в 1660-м – Мэри Дайер). Сам Фокс сидел в тюрьме восемь раз.
Сотворил Господь нам землю… Вошек, мошек и ослов. – В качестве перевода использован подлинный текст гимна, исполняемого, быть может, прямо сейчас прихожанами Первой Славянской баптистской церкви города Эшвилл, Северная Каролина.
…фундаменталистских церквей… – Какие церкви считает фундаменталистскими автор, не совсем понятно. По некоторым сведениям, к фундаменталистским относятся церкви мормонов, а также пресвитерианская, баптистская и методистская.
…«объединенной»… церкви. – Одна из сект пуритан Новой Англии, образованная путем объединения евангелической и конгрегационистской церквей, которое произошло в 1957 г.
…«мегацеркви» под названием Байбл-Чейпл. – Отпочковалась от евангелистской церкви в 1988 г. Джеймс Макдональд, основатель секты, до этого был баптистом. «Мегацерковь» – их самовеличание.
Амиотрофический латеральный склероз (болезнь Шарко) – неизлечимый прогрессирующий неврологический синдром, при котором происходит деструкция моторных нейронов, из-за чего нарастает слабость мышц лица и конечностей, а затем происходит их атрофия со спастическими проявлениями, гиперреактивностью рефлексов, нарушением дыхания и неминуемой смертью в течение трех лет.
…склонностью к тайным церемониям, таким как воцерковление женщины после родов. – Не совсем понятно, что тут тайного. Разве что в Уэльсе и приграничных с ним областях еще совсем недавно считалось плохой приметой или, по крайней мере, некорректным для мужа присутствовать при воцерковлении жены после родов. Если он все же настаивал на этом, то не должен был сидеть с ней на одной скамье. А вообще, чин введения женщины во храм после родов имеется как в католической, так и в православной, да и в лютеранской церкви тоже. По примеру Богоматери, Которая в 40-й день по рождении Иисуса принесла Его в храм, каждою матерью христианскою, «уже очищенною и омовенною сущею», приносится в храм младенец в 40-й день по рождении. Здесь священник возносит молитву сперва о матери, чтобы Господь сподобил ее входа во храм и сотворил ее достойною причаститься тела и крови Христовой, а потом о младенце, дабы Господь возрастил, освятил, вразумил, уцеломудрил и на всякое дело благоугодное благословил его.
Ведь говорил же нам Иисус: будьте как дети! – «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Матф. 18: 3).
…не думаю, что англиканская церковь такая уж протестантская… – Англиканская церковь является протестантской в первую очередь в том смысле, что отрицает власть и верховенство папы. С 1559 г. Верховным правителем церкви Англии считается английский монарх (в то время им была Елизавета I). Монарху принадлежит право назначать архиепископа и епископов по представлению премьер-министра. Впрочем, в рамках англиканства существует несколько направлений: евангелизм, либеральные христиане и англокатолицизм. Первые два из этих направлений смыкаются с радикальными протестантскими течениями более плотно.
…произнося Символ веры, мы говорим: «Верую в собрание святых». – Никео-Цареградский Символ веры ни в православной, ни в католической редакции этих слов не содержит. Но англиканская церковь опирается сразу на три Символа веры: Никео-Цареградский, Апостольский и Афанасьевский. В Апостольском Символе веры эти слова имеются, но под собранием святых (иногда эти слова переводят как «общение святых») следует понимать святое собрание, т. е. церковь со всеми ее членами.
«Утешайте, утешайте народ Мой»… – Исаия, 40: 1 (также см. прим. к с. 151).
Заклеймить, значит, нас, лицемеров, хотите? Разоблачить наши двойные стандарты? Как в той песне про мини-юбку и родительский комитет в школе Харпер-Вэлли? – Имеется в виду песня Тома Т. Холла «Harper Valley PTA», ставшая в 1968 г. хитом в исполнении кантри-певицы Джинни Райли; было продано шесть миллионов экземпляров сингла, записано множество кавер-версий (в том числе на голландском, норвежском и шведском языках), а десятилетие спустя по мотивам песни был снят одноименный полнометражный фильм (режиссер Ричард Беннетт, в главной роли Барбара Иден).
Сальса – мексиканская овощная приправа.
Аксбридж – квакерский поселок северо-восточнее Торонто, посередине между озерами Симко и Онтарио.
Девять акров – 3,6 га.
Симона де Бовуар (1908–1986) – французская писательница, философ, идеолог феминистского движения.