Это смертное тело Джордж Элизабет
То, что она нравилась Линли, он и не думал скрывать.
— Деб, — сказал он, обнял ее и чмокнул в щеку.
Дебора прикоснулась пальцами к его затылку и сказала в ответ:
— Томми.
Сент-Джеймс наблюдал за ними с непроницаемым лицом. Затем он перевел взгляд с жены и Линли на Изабеллу.
— Как у вас дела в Скотленд-Ярде? — непринужденно спросил он. — Вас, как я слышал, сразу бросили ногами вперед.
— Это лучше, чем вперед головой, — ответила Изабелла.
— Папа готовит напитки, — сказала Дебора. — Он вам предлагал?.. Конечно предлагал. Давайте не будем пить их здесь. В саду хотя бы есть чем дышать. Если только… — Она перевела взгляд с Линли на Изабеллу. — Вы пришли по делу, Томас?
— Этим делом можно заниматься и в саду.
— Со мной? С Саймоном?
— На этот раз с Саймоном. — Линли повернулся к Сент-Джеймсу. — Если у тебя найдется минута. Это ненадолго.
— Здесь я уже закончил. — Сент-Джеймс оглядел комнату и прибавил: — У нее самая безумная система организации вещей, Томми. Клянусь, до сих пор не могу ее понять.
— Она хотела быть необходимой тебе.
— Ей это удалось.
Изабелла снова посмотрела на них. Должно быть, они выработали условный язык, решила она.
— Все со временем наладится, как думаете? — сказала Дебора, но, похоже, говорила она не о бумагах. — Пойдемте отсюда, — улыбнулась она Изабелле.
Маленькая собачка уже устроилась на потертом одеяле в углу комнаты, однако, поняв намерение хозяев, героически потрусила вниз по ступеням, которые только что одолела.
На первом этаже Дебора крикнула:
— Папа, мы идем в сад.
— Буду через минуту, — ответил Джозеф Коттер из кабинета.
Оттуда слышалось звяканье стекла о металл. Должно быть, он ставил на поднос бокалы.
В саду имелась лужайка, кирпичное патио, клумбы и декоративная вишня. Дебора Сент-Джеймс, болтая о погоде, повела Изабеллу к столу под вишней. Когда уселись, она сменила тему и обратила на Изабеллу внимательный взгляд.
— Как он? — спросила она откровенно. — Мы о нем очень тревожимся.
— Я не лучший судья, — ответила Изабелла. — Я ведь с ним раньше не работала. Со стороны он выглядит совершенно нормально. Он очень добр, правда?
Дебора ответила не сразу. Она посмотрела на дом, словно сквозь стены видела находившихся в нем мужчин.
— Хелен работала с Саймоном, — сказала она после паузы. — Это жена Томми.
— В самом деле? Я и не знала. Она была криминалистом?
— Нет-нет. Она была… Хелен была уникальной женщиной. Она помогала Саймону, когда ему это требовалось. Обычно это бывало три или четыре раза в неделю. — Дебора перевела взгляд на Изабеллу. — Несколько лет назад они хотели пожениться, Саймон и Хелен, но этого так и не произошло. Понятное дело, — добавила Дебора с улыбкой, — и в конце концов Хелен вышла за Томми. Довольно трудная ситуация — переход от любовников к друзьям.
Изабелла не успела спросить, почему жена Линли и муж Деборы не поженились. Ей хотелось это узнать, но помешали мужчины, сразу за ними явился Джозеф Коттер с подносом, а собака, носившаяся по лужайке с желтым мячом в пасти, шлепнулась у ног Деборы.
Еще немного поговорили о погоде, но вскоре Линли объявил причину их визита в Челси. Он подал Саймону конверт, с которым приходил в кабинет Изабеллы. Саймон открыл его и вытащил содержимое. Это была фотография желтой рубашки из контейнера «Оксфам».
— Что ты об этом скажешь? — спросил Линли у друга.
Сент-Джеймс с минуту молча изучал фотографию.
— Думаю, это артериальная кровь. Судя по разбрызгиванию на груди рубашки.
— Твои предположения?
— Мои предположения таковы: убийца, одетый в эту рубашку, стоял очень близко к жертве, когда нанес ей смертельный удар. Взгляни на брызги на воротнике.
— И что это значит, по-твоему?
Сент-Джеймс глубоко задумался.
— Довольно странно… Я бы сказал, что удар был совершен во время объятий. Если бы это было по-другому, то самые большие брызги остались бы на рукаве, а не на воротнике и не спереди на рубашке. Позволь, я покажу тебе. Дебора!
Он встал со стула — нелегкое для него дело из-за инвалидности. Изабелла только сейчас это заметила. На ноге у него был протез, делавший его движения неуклюжими.
Дебора тоже встала, как попросил ее муж. Саймон обхватил ее левой рукой за талию и привлек к себе. Наклонился, словно собираясь поцеловать ее, и в тот же момент поднял правую руку и опустил ей на шею. Закончив демонстрацию, он легко прикоснулся к волосам жены и сказал Линли, указывая на фото:
— Видишь, самые большие брызги на груди рубашки с правой стороны. Он выше ее, но не намного.
— У нее нет защитных ран, Саймон.
— Следовательно, она хорошо его знала.
— Она была с ним по собственному желанию?
— Думаю, что да.
Изабелла ничего не сказала. Она поняла цель их визита к Сент-Джеймсам, но не знала, следует ли ей благодарить Линли за то, что он не стал указывать на эти обстоятельства (вероятно, сразу замеченные им) во время собрания в Скотленд-Ярде, или нужно рассердиться на него за то, что он обставил все таким образом, в присутствии друзей. Она вряд ли стала бы спорить с ним здесь, и он, должно быть, знал это. Линли вбил еще один гвоздь в крышку гроба версии о Мацумото в роли убийцы. Изабелле нужно было перестроиться, и сделать это быстро.
Она поерзала на стуле, кивнула и сказала, что благодарна за то, что они уделили ей внимание, но сейчас ей пора откланяться, у нее еще много дел, утром рано вставать, нужно допросить свидетеля, и ей предстоит встреча с Хильером. Они, конечно, ее поймут.
Дебора проводила ее до дверей. Изабелла спросила ее, не видела ли она в момент съемки что-нибудь или кого-нибудь, не обратила ли внимание на что-то необычное.
Дебора ответила так, как и ожидалось. Прошло более полугода. Она совершенно ничего не помнила, сказала только, что на съемке присутствовала Сидни, сестра Саймона.
— Да, и Мэтт тоже был, — добавила Дебора.
— Мэтт?
— Мэтт Джонс, приятель Сидни. Он привез ее на кладбище и несколько минут наблюдал за съемкой. Но он не остался. Извините. Я должна была сказать об этом раньше. Как-то совсем позабыла.
Изабелла думала об этом, направляясь к своей машине. Но она не успела далеко продвинуться в своих размышлениях. Ее позвали по имени, она обернулась и увидела Линли.
— Мэтт Джонс, — сказала она, когда Линли приблизился.
— Кто? — спросил он.
В руке у него был все тот же конверт с фотографией. Изабелла протянула руку, и Линли отдал ей фотографию.
— Бойфренд Сидни Сент-Джеймс. Ее партнер. Или как там его. Он был в тот день на кладбище. Дебора только сейчас вспомнила.
— Когда? — Он тотчас сообразил. — В день съемки?
— Да. Что мы о нем знаем?
— Мы знаем, что есть сотни Мэтью Джонсов. Филипп расследовал это, но…
— Хорошо, хорошо. Я вас поняла, Томас, — вздохнула Изабелла.
Она отстранила Филиппа от этой работы и заставила дежурить в больнице Святого Фомы. Если о Мэтте Джонсе есть важная информация, то она ждет, когда ее поднимут.
Линли посмотрел в сторону реки.
— Как вы смотрите на то, чтобы поужинать, Изабелла? Вы проголодались? Мы могли бы зайти в паб. Или, если вам угодно, я живу недалеко отсюда. Но вы же знаете, вы были у меня в доме.
Приглашение прозвучало неловко, и Изабелла, несмотря на растущую тревогу в отношении расследования, сочла его смущение очаровательным. Тем не менее она подумала, что более близкое знакомство с Томасом Линли таит в себе опасность. Она не желала открываться ни перед кем из них.
— Я бы хотел поговорить с вами о деле, — сказал Линли.
— И это все? — спросила Изабелла и очень удивилась тому, что он покраснел.
Она не думала, что он из породы краснеющих людей.
— Конечно, — сказал Линли. — А что же еще? — И прибавил: — Да, и о Хильере тоже. О прессе. О Джоне Стюарте. Об общей ситуации. И о Хэмпшире.
— А что о Хэмпшире? — вскинулась Изабелла.
Он указал на паб и предложил:
— Пойдемте в «Голову короля». Нам нужно сделать перерыв.
Они просидели три часа. Линли сказал себе, что это ради расследования. И все же в их долгом пребывании в пабе «Голова короля и восемь колоколов» было нечто большее, чем выяснение различных аспектов расследования. Линли хотелось как следует узнать женщину, временно исполняющую обязанности суперинтенданта, и посмотреть на нее другими глазами.
Изабелла была осторожна, мало что о себе поведала, а то, что рассказала, было выдержано в позитивных тонах: старший брат — фермер, выращивает овец в Новой Зеландии, родители живы и здоровы, живут возле Дувра, отец — кассир на железной дороге, а мама — домохозяйка, поет в церковном хоре. Изабелла училась в церковно-приходской школе, хотя и не религиозна; с бывшим мужем знакома с детства, вышла замуж слишком рано, оба не были готовы к браку.
— Терпеть не могу компромиссы, — призналась она. — Я хочу то, чего хочу, и добиваюсь этого.
— А чего вы хотите, Изабелла? — спросил он.
Она открыто посмотрела на него, прежде чем ответить. Взгляд был долгим, его можно было истолковать как угодно. Наконец она пожала плечами и ответила:
— Думаю, я хочу того же, чего и большинство женщин.
Линли ждал, что еще она скажет. Далее ничего не последовало. Шум в полуночном пабе, исходивший от выпивох, вдруг стих, и Линли не сразу понял, что его заглушил стук собственного сердца, бившегося у него в ушах.
— Чего же? — спросил он.
Изабелла крутила фужер за ножку. Они выпили две бутылки вина, и утром он за это расплатится. Впрочем, выпивка растянулась на несколько часов, и Линли утешал себя тем, что не чувствует опьянения.
Он позвал ее по имени, дожидаясь ответа, и повторил вопрос.
— Вы опытный человек, — ответила Изабелла, — так что, думаю, сами знаете.
У него снова заколотилось сердце, на этот раз оно перекрыло горло, что вообще не имело смысла и не дало возможности ответить.
— Спасибо за ужин, — сказала Изабелла. — И за Сент-Джеймсов — тоже.
— Не за что…
Она поднялась из-за стола, перекинула через плечо сумку и положила ладонь на руку Линли.
— Нет, есть за что. Вы уже на совещании могли высказать свои предположения насчет рубашки. Я не слепая, Томас. Вы могли сделать из меня полную дуру и заставить признать мою ошибку в отношении Мацумото, но вы этого не сделали. Вы очень добрый и порядочный человек.
Глава 24
Название заведения — «Шелдон Покуорт нумизматикс» — вызвало в воображении Линли втиснутую в переулок Уайтчепел лавчонку с владельцем вроде мистера Венуса,[68] собирающего кости, а не торгующего медалями и монетами. В действительности все оказалось иначе. Магазин был чистым, элегантным, ярко освещенным. Находился он неподалеку от выставочного зала «Олд-Таун-холл», в безупречном кирпичном здании на углу Кингс-роуд и Сидни-стрит. В этом же богатом квартале находились и магазины, торгующие антикварным фарфором, серебром, драгоценностями и картинами.
Шелдона Покуорта здесь не оказалось, да его здесь никогда и не было. Был Джеймс Дюге, больше напоминающий технократа, нежели скупщика монет и медалей наполеоновских войн. Когда в то утро Линли вошел в магазин, его владелец листал тяжелый фолиант, положенный на безупречно чистый стеклянный прилавок. Под стеклом на вращающейся подставке мерцали золотые и серебряные монеты. Дюге поднял голову, сверкнули модные очки в стальной оправе. На нем была накрахмаленная розовая рубашка и синий галстук в диагональную зеленую полоску. Брюки тоже были синими, Линли заметил это, когда нумизмат вышел из-за прилавка и встал возле второй витрины. На Дюге были также ослепительно белые туфли, но без носков. «Живчик» — вот каким словом можно было его охарактеризовать. Как выяснилось далее, это соответствовало истине.
Линли пришел в магазин пешком, прямо из дома, еще до работы. Жил он так близко, что ехать в машине не имело смысла. Из любезности он позвонил Изабелле на мобильник — предупредить ее об этом. Они разговаривали быстро, сбивчиво, вежливо. Оба чувствовали, что ступили на шаткую почву.
Накануне, после совместного ужина, он проводил Изабеллу к ее машине, хотя она и сказала, что хорошие манеры вряд ли уместны, потому что она прекрасно сумеет защитить себя даже в том невероятном случае, если на нее будет совершено нападение в фешенебельном районе Челси. Внезапно осознав, что сказала, Изабелла повернулась к Линли, импульсивно положила ладонь на его руку и пробормотала:
— О господи, простите меня, Томас.
Он понял, что она связала свою реплику с тем, что случилось с Хелен, убитой менее чем в миле отсюда, в районе, мало чем отличающемся от этого.
— Спасибо. Но не стоит, право же… — Он запнулся. — Просто… — и опять запнулся, подыскивая нужные слова.
Они стояли в густой тени развесистого бука, на тротуаре, покрытом листьями, опавшими раньше времени из-за немилосердно жаркого сухого лета. Он снова очутился лицом к лицу с Изабеллой Ардери, высокой женщиной, тонкой, но не худой, с хорошо очерченными скулами — этого он прежде не замечал — и большими глазами, чего он тоже раньше не замечал. Ее губы раздвинулись, словно она хотела сказать что-то.
Он выдержал ее взгляд. Прошло мгновение. Поблизости хлопнула дверца машины. Линли отвернулся.
— Я хочу, чтобы люди меньше обо мне переживали, — сказал он.
Изабелла не ответила.
— Они боятся сказать что-то, напомнить мне… Я понимаю. Возможно, на их месте я чувствовал бы то же самое. Но не знаю, почему люди думают, что мне нужно напоминать или что я боюсь, чтобы мне напомнили.
Она опять ничего не сказала.
— Она всегда где-то рядом. Я ощущаю ее постоянное присутствие. Как же может быть иначе? Она делала такую простую вещь — несла покупки, и тут появились они. Их было двое. Ему было двенадцать, тому, кто ее застрелил. Он сделал это без причины. Просто она оказалась рядом. Его поймали, а другого — нет. Этот мальчик — не стану называть его по имени — не сказал ни слова о том, что произошло. Не сделал этого с тех пор, как его нашли. Но я хочу только узнать, не сказала ли она им что-либо, прежде чем они… Потому что мне кажется, я мог бы почувствовать… Если бы я знал…
У него неожиданно перехватило горло, и, к своему ужасу, он почувствовал, что если не замолчит, то расплачется. Он покачал головой и откашлялся, по-прежнему глядя в сторону.
Изабелла с необычайной мягкостью прикоснулась к его руке.
— Томас, не надо. Пойдемте со мной.
Словно подумав, что он не послушается, она взяла его под локоть, другой рукой обхватила его руку и притянула его к себе, и это было удивительно уютно. Линли понял, что уже несколько месяцев никто, кроме его ближайших родственников и Деборы Сент-Джеймс, не прикасался к нему, если не считать формальных рукопожатий. Казалось, люди боялись его, боялись прикоснуться, словно думали, что трагедия, вторгшаяся в его жизнь, каким-то образом заденет и их. Он вдруг почувствовал такое облегчение от ее прикосновения, что пошел рядом с ней, и их шаги слились в унисон.
— Ну вот, — сказала Изабелла, когда они подошли к ее машине. — У меня был приятный вечер. Вы очень хороший собеседник, Томас.
— Сомневаюсь, — сказал он спокойно.
— В самом деле?
— Да. Называйте меня Томми. Так меня зовет большинство людей.
— Томми. Да. Я заметила. — Она улыбнулась. — Я вас сейчас обниму, но знайте, что это по дружбе.
Она так и сделала. Прижала его к себе всего на мгновение и легонько прикоснулась губами к его щеке.
— Думаю, что все-таки буду называть вас Томасом, если не возражаете, — сказала она и уехала.
И теперь в магазине нумизматики Линли ждал, когда владелец отложит тяжелый фолиант. Линли подал ему визитку, найденную в сумке Джемаймы Хастингс, и показал открытку с фотографией Джемаймы, а также предъявил свое полицейское удостоверение.
Дюге взглянул на удостоверение и вдруг спросил Линли:
— Вы тот самый полицейский, который в феврале потерял жену?
— Да.
— Я помню такие вещи, — сказал Дюге. — Ужасная история. Чем могу вам помочь?
Линли кивнул на открытку из Портретной галереи с фотографией Джемаймы, и Дюге сказал:
— Да, я ее помню. Она была в моем магазине.
— Когда?
Дюге задумался, выглянул на улицу — магазин преимущественно состоял из окон — и внимательно изучил коридор за открытой дверью.
— Примерно в Рождество, — ответил он. — Точнее не скажу, но помню праздничное убранство. Припоминаю ее в свете китайских фонариков, которые мы повесили в коридоре. Так что было это примерно в Рождество, а может, за две недели до или после праздника. В отличие от других заведений мы не держим украшения слишком долго. Если честно, мы их терпеть не можем. И рождественские песни тоже. Бинг Кросби может мечтать о снеге.[69] А у меня в конце недели одна мечта — придушить Бинга Кросби, а не слушать его.
— Она что-то у вас купила?
— Насколько я помню, она хотела, чтобы я посмотрел монету. Это был ауреус, и она думала, что он может что-то стоить.
— Ауреус. — Линли вспомнил свою школьную латынь. — Золото, значит. И что, монета представляла большую ценность?
— Не такую большую, как можно подумать.
— Несмотря на то, что золотая? — Линли подумал, что цена одного золота может сделать монету ценной. — Она хотела ее продать?
— Она просто хотела узнать, сколько это может стоить. А что собой представляет эта монета, она понятия не имела. Просто посчитала, что она старая, и в этом она была права. Монета была старой. Примерно сто пятидесятого года нашей эры.
— Римская, значит. Она сказала, как у нее оказалась эта монета?
Дюге попросил еще раз показать ему портрет Джемаймы, словно снимок стимулировал его память. Посмотрев на него с минуту, он медленно сказал:
— Кажется, она сказала, что нашла монету среди отцовских вещей. Она не слишком распространялась, но я понял, что ее отец недавно умер и она перебирала его вещи, как это обычно бывает, пытаясь прикинуть, что сделать с тем и с другим.
— Вы предложили ее купить?
— Как я и сказал, помимо самого золота, монета большой ценности не представляла. На открытом рынке я не смог бы много за нее выручить. Понимаете? Давайте объясню.
Он пошел к столу за прилавком, выдвинул ящик, в котором стояли книги. Провел пальцами по корешкам, вытащил одну.
— У нее был ауреус, отчеканенный во время правления Антонина Пия, он стал императором сразу после Адриана. Слышали о нем?
— Один из пяти хороших императоров.[70]
Дюге изумился.
— Не ожидал от копа таких познаний.
— Я изучал историю, — признался Линли. — В другой жизни.
— Тогда вы знаете, что его правление было необычным.
— Только в том, что оно было мирным.
— Верно. Как один из хороших парней, он не был… скажем так, он не был интересен. Или, по крайней мере, не считается таковым среди коллекционеров. Он был умен, образован, защищал христиан, был милосерден к заговорщикам, сидел в Риме и делегировал ответственность провинциальным лидерам. Любил свою жену, детей, помогал бедным, исповедовал экономию.
— Одним словом, скучный человек.
— Да уж, в сравнении с Калигулой и Нероном, — улыбнулся Дюге. — О нем не много написано, поэтому коллекционеры его не жалуют.
— Стало быть, его монеты имеют меньшую ценность на рынке.
— Да, и еще потому, что во время его правления было отчеканено две тысячи разных монет.
Дюге обнаружил в своем фолианте то, что искал, и подал его Линли.
На странице были представлены аверс и реверс того самого ауреуса. На лицевой стороне монеты — профильное изображение императора, задрапированного как на бюсте, с рельефными надписями «CAES» и «ANTONINVS» вокруг головы. На реверсе монеты — изображение женщины, сидящей на троне. «Это Конкордия, римская богиня согласия», — объяснил Дюге. В правой ее руке была патера,[71] а под ней — рог изобилия. Эти изображения были стандартными, сказал ему нумизмат. Эти же сведения он сообщил и Джемайме. Он объяснил ей, что, хотя сама монета достаточно редкая («Обычно натыкаешься на монеты из цветных металлов, потому что их чаще чеканили, чем ауреус»), настоящую их ценность определяет рынок. Он и диктует спрос среди коллекционеров.
— Итак, что мы можем сказать в результате? — спросил Линли.
— Вы о цене? — Дюге побарабанил пальцами по стеклянной витрине. — Я бы сказал, от пятисот до тысячи фунтов стерлингов. Это если кто-нибудь захотел бы ее приобрести и если бы этот человек повысил ставку на аукционе против конкурента. Вы должны запомнить, — заключил Дюге, — что монета должна быть…
— Интересной, — подсказал Линли. — Я понял. Плохие парни всегда интересны.
— Печально, но верно, — подтвердил Дюге.
Может ли он сделать вывод, спросил Линли, что «Шелдон Покуорт нумизматикс» не имеет в своем распоряжении ауреус времен Антонина Пия?
Может, ответил Дюге. Если инспектор хочет посмотреть на настоящий ауреус этого периода, то он найдет его в Британском музее.
Барбара Хейверс вынуждена была начать свой день с бритья ног, и это мало способствовало повышению ее настроения. Она быстро обнаружила, что при изменении внешности наблюдается эффект домино. Например, юбка в форме трапеции заставила ее сделать выбор: либо надеть колготки, либо пойти с голыми ногами. В любом из этих случаев нужно было как-то обработать ноги. Это, в свою очередь, потребовало применения бритвы. Для этого понадобился крем для бритья или какое-нибудь другое средство, которого у Барбары не было, поэтому она взяла каплю «Фейри». Эта операция привела к походу в аптечку за пластырем, потому что она порезала себе лодыжку и брызнула кровь. Барбара взвизгнула и выругалась. Что за черт, подумала она, какое отношение имеет вся эта ерунда к ее службе?
Ответа на этот вопрос не было, однако пришлось все-таки надеть юбку. Дело было не столько в Ардери, сколько в том, что Хадия приложила столько стараний. Перед отъездом Барбара решила зайти в Большой дом и показать Хадии, как она выглядит. Барбара надела и новый браслет, и новую блузку, но от шарфа отказалась. Слишком жарко, подумала Барбара. Она прибережет шарф для осени.
Дверь отворил Ажар. Заслышав голос Барбары, позади него появилась Хадия. Оба громкими восклицаниями отметили сомнительные изменения во внешности соседки.
— Вы замечательно выглядите! — заявила Хадия и сцепила под подбородком руки, словно удерживаясь от аплодисментов. — Папа, правда Барбара прекрасно выглядит?
— Вряд ли здесь уместно такое слово, детка, — смутилась Барбара, — но все равно спасибо.
— Хадия права, — подтвердил Ажар. — Вам все это очень идет, Барбара.
— И она нанесла макияж, — заметила Хадия. — Видишь, папа, у нее макияж? Мама всегда делает макияж, просто для того, чтобы подчеркнуть свои достоинства, и Барбара воспользовалась им точно так же, как мама. Как думаешь, папа?
— Да. — Ажар обнял Хадию за плечи. — Вы обе сделали все очень хорошо, khushi.
Барбара с удовольствием выслушала их комплименты. Она знала, что они вызваны добротой и хорошим к ней расположением — ведь ей никогда не стать хоть сколько-нибудь привлекательной женщиной, — но все же она вообразила, что они смотрят ей вслед, пока она идет к машине.
На работе ее встретило гиканье и добрые подтрунивания коллег. Барбара молча вытерпела их замечания и поискала глазами Линли, однако его не было. Как и исполняющей обязанности суперинтенданта, отметила Барбара. В тот день Хильер первым делом вызвал Изабеллу Ардери к себе в кабинет.
— Может, Линли пошел вместе с ней?
Этот вопрос Барбара задала Уинстону Нкате. Она хотела, чтобы голос звучал небрежно, но обмануть Нкату не удалось.
— Подождем — увидим, Барб, — сказал он. — Не надо нервничать.
Барбара нахмурилась. Ей было очень неприятно, что Уинстон Нката так хорошо ее знает. Как ему это удается? Неужели, черт возьми, она так себя выдает? Что еще Нкате удалось разнюхать?
Барбара поспешно спросила, не разузнал ли кто-нибудь полезную информацию о Закари Уайтинге. Есть ли что-то помимо того, что иногда Уайтинг «проявляет излишний энтузиазм в работе», что бы это выражение ни означало? Ничего такого она не услышала. Все сотрудники работали над чем-то другим. Барбара вздохнула. Получалось, что если нужно раскопать что-либо о ком-либо из Хэмпшира, то ей придется заняться этим самой.
А все из-за того, что сообщили криминалисты о волосках, зажатых в руке Джемаймы Хастингс. Волоски восточного человека, орудие убийства, обнаруженное у японского скрипача, кровь жертвы на его одежде, свидетельница, видевшая японца поблизости от кладбища в день гибели Джемаймы, — все это, вместе взятое, не располагало к тому, чтобы копаться в прошлом подозрительного копа, пусть даже в мусорном контейнере в Патни была обнаружена запачканная кровью желтая рубашка. Тем не менее что-то это должно было значить, как и наличие сумки жертвы в том же контейнере.
Сначала Барбара занялась Уайтингом. Поскольку кто-то сообщил, что коп проявлял излишний энтузиазм в работе, наверняка где-то имелись сведения о том, в чем именно выразился этот энтузиазм. Требовалось проследить за карьерой Уайтинга и найти человека, который откровенно рассказал бы о Закари. Где, например, он работал до Линдхерста? Вряд ли он сделал карьеру в одном полицейском отделении. Так не бывает.
Самым подходящим источником было Министерство внутренних дел, но наведение там справок вряд ли могло стать быстрым и легким делом. Иерархия этого места представляла собой лабиринт: тут тебе и помощник секретаря, и заместитель помощника, и помощник помощника и так далее. Большинство этих людей распоряжались собственным штатом, а штаты представляли собой разные отделы, отвечавшие за полицию в государстве. Из всех отделов Барбару интересовал тот, что имел отношение к полномочиям и процедуре. Перед ней стоял вопрос: кому позвонить, кому нанести визит, кого пригласить на кофе, кому выкрутить руки, дать взятку или попросить? Это была реальная проблема, потому что в отличие от других копов, культивировавших подобные связи так, как фермеры выращивают урожай, Барбара была лишена способностей заводить полезные знакомства. Но ведь должен быть человек, обладающий такими способностями и пользующийся ими, человек, который назовет ей имя…
Барбара перебрала в уме своих коллег. Лучше всего для этого подходил Линли, но его здесь не было. Филипп Хейл тоже мог пригодиться, но он по дурному приказу Ардери дежурил в больнице Святого Фомы. Джон Стюарт сразу отпадал — он был последним человеком, к которому Барбара могла бы обратиться с просьбой. Связи Уинстона Нкаты были в основном уличными как результат его прошлого, связанного с «Брикстонскими воинами». Констеблей и гражданский штат Барбара отмела. И вдруг она вспомнила, что в этом вопросе ей может помочь Доротея Харриман.
Секретаря отдела она нашла в копировальной комнате. Пока работал ксерокс, Доротея по непонятной причине накладывала на колготки лак для ногтей. На секретарше была стильная юбка-карандаш — Барбара чувствовала, что становится экспертом в области фасонов юбок, — и это шло к ее тонкой фигуре. Приподняв подол юбки, Доротея мазала лаком колготки на бедре.
— Ди, — окликнула ее Барбара.
Харриман вздрогнула.
— О господи! Как вы меня напугали, детектив-сержант Хейверс!
На мгновение Барбара подумала, что Харриман имеет в виду изменения в ее внешности. Потом сообразила, что она тут ни при чем.
— Извините. Не хотела вас пугать. Что вы такое делаете?
— Это? — Харриман подняла флакон с лаком. — Замазываю стрелку.
Барбара непонимающе посмотрела на нее.
— На колготках. Лак не дает ей спуститься дальше. Разве вы так не делаете?
— О да, — поспешно сказала Барбара. — Простите. Сама не знаю, о чем думаю. У вас есть минутка?
— Да, конечно.
— Не могли бы мы…
Барбара понимала, что лучше сохранить ситуацию entre nous,[72] а потому мотнула головой в сторону коридора, и Харриман последовала за ней. Они пошли к лестничной площадке.
Барбара объяснила, что хочет пошпионить в Министерстве внутренних дел: надо немного разведать о некоем старшем суперинтенданте Закари Уайтинге из полицейского отделения Хэмпшира. Барбара считала, что потенциальный шпион должен поработать в отделе полномочий и процедур, потому что именно там хранилась информация о криминальном прошлом, о региональных бандах, о работе детективов, а также жалобы. У Барбары было чувство, что среди перечисленных ею направлений есть крошечная деталь — незначительная для человека, который ее не ищет, — и она поможет выяснить, чем на самом деле занимается Уайтинг в Хэмпшире. Наверняка, сказала Барбара, Доротея Харриман знает человека, который сможет направить их к нужному лицу, который, в свою очередь, найдет третьего, и тот…
Харриман поджала красиво очерченные губы, потрогала безупречно высветленные и модно подстриженные волосы, постучала пальцами по искусно нарумяненной щеке. Если бы не нынешние обстоятельства, Барбара, возможно, попросила бы эту молодую женщину дать ей уроки в накладывании макияжа, поскольку та на практике исповедовала философию матери Хадии в искусстве обольщения. Сейчас же Барбара могла лишь смотреть и восхищаться, пока Харриман обдумывала ее вопрос.
Она посмотрела на стоящий на площадке автомат с безалкогольными напитками. Двумя пролетами ниже отворилась дверь, кто-то громко сказал, что ему подали «пюре со вкусом цемента», послышались шаги: кто-то поднимался по лестнице. Барбара схватила Харриман за руку и потащила ее в коридор, а оттуда — снова в копировальную комнату.
Очевидно, Харриман успела за это время обдумать все варианты, имевшиеся у нее в картотеке либо в личной адресной книжке.
— Есть человек, сестра которого живет вместе с… — театральным шепотом произнесла Доротея, когда они снова оказались в копировальной комнате.
— Да? — подстегнула ее Барбара.
— Недавно у меня с ним было свидание. Встретились на коктейле. Ну, вы знаете, как это бывает.
Барбара понятия не имела, как это бывает, но тем не менее кивнула:
— Вы можете ему позвонить? Увидеться с ним?
Харриман постучала ногтем по зубам.
— Это не слишком удобно. Он был настроен весьма решительно, а я — нет, если вы понимаете, что я имею в виду. Но… — Доротея просветлела. — Я подумаю, что можно сделать, детектив-сержант Хейверс.
— Вы можете сделать это срочно?
Читать бесплатно другие книги:
