Зажмурься покрепче Вердон Джон
Гурни не то чтобы не расслышал вопроса, а просто эхом повторил его, скорее чтобы заземлиться, напомнить себе, что он действительно здесь, за столом. Как это объяснить?
— Я ему звонил… попал на автоответчик. Он перезванивал, и тоже… и так несколько раз.
— Ты, главное, не сдавайся. Надо звонить, пока не дозвонишься.
Он кивнул, не чувствуя в себе сил спорить, не зная что сказать.
Мадлен улыбнулась.
— Мне кажется, ему бы пошло на пользу. Вам обоим пошло бы на пользу.
Он снова кивнул.
— В конце концов, ты его отец.
— Да, я знаю.
— Ну, вот и ладно, — произнесла она тоном, который вроде бы означал, что разговор окончен, и принялась собирать тарелки со стола.
Он наблюдал, как она идет к раковине, потом возвращается за оставшейся посудой и снова ее уносит. Потом она вернулась с бумажным полотенцем, чтобы вытереть стол, и Гурни сказал:
— Он все время думает о деньгах.
Мадлен приподняла поднос с салфетками, чтобы протереть под ними.
— Ну и что?
— Хочет стать адвокатом.
— Это плохо?
— Его волнуют только деньги. И какой на них можно будет купить дом, какую машину.
— Может, он хочет, чтобы его, наконец, заметили.
— В каком смысле?
— А в каком смысле мальчикам хочется, чтобы папа обратил на них внимание?
— Кайл давно не мальчик.
— Неужели? — улыбнулась Мадлен. — Он именно мальчик, а ты его не замечаешь, так что теперь он изо всех сил старается, чтобы его заметил хотя бы весь остальной мир.
— Почему я его не замечаю? Это какие-то психоаналитические спекуляции.
— Возможно. Как знать… — Мадлен давно отточила искусство избегать конфликта и не допускать, чтобы спор ее травмировал. Не первый раз он чувствовал, что делает выпад в пустоту.
Она мыла посуду, а он так и сидел за столом. Его веки потяжелели. Известно, что побочный эффект тревоги — изнеможение. Гурни погрузился в полудрему.
Глава 50
Обезьяна с гранатой
— Шел бы ты спать, — произнес голос Мадлен.
Он с трудом разлепил глаза. Она успела погасить весь свет, кроме одной лампочки, и собиралась выйти из кухни, зажав под мышкой книгу. Его голова опрокинулась вперед, и от этого невыносимо ныла ключица. Он выпрямился и обнаружил, что шея тоже болит. Вместо того, чтобы принести облегчение, дрема только усугубила тревогу. Заснуть по-настоящему точно не удастся. Нужно отвлечься от навязчивых ужасов с участием Сола Штека, которые рисовало воображение.
Можно было перезвонить Клайну. Вдруг он сообщит что-то новое про Скардов? Он уже говорил про них с Хардвиком, но ведь прокурор мог знать какие-нибудь подробности. Правда, офис прокурора по воскресеньям не работает.
Но у него еще с дела Меллери сохранился номер мобильного Клайна. Воспользоваться им столько времени спустя было бы злоупотреблением, тем более что ничего срочного не случилось. Но этикет сейчас волновал его меньше, чем сохранность собственного рассудка.
Гурни пошел в кабинет, отыскал номер и позвонил. Он был готов пообщаться с автоответчиком, поскольку полагал, что Клайн, будучи контрол-фриком, наверняка предпочитает разговоры по собственному графику. Тем удивительнее оказалось, что прокурор все-таки ответил.
— Гурни, ты?
— Простите, что звоню в такое время.
— Я ждал, что ты перезвонишь вчера вечером. Это же твоя была идея — насчет «Карналы».
— Простите, я тут немного забегался. Вы спрашивали, знакома ли мне фамилия Скард.
— Да, расследование по «Карнале» вывело нас на эту семейку. Они вам знакомы?
— И да и нет.
— Не понял.
— Шеридан, фамилия показалась мне знакомой, но я не знаю, откуда. Хардвик мне рассказал, что у Скардов дурная репутация, и что они живут на Сардинии, но это не помогло мне вспомнить, почему имя кажется знакомым. Но оно определенно где-то мне попадалось, и не так давно.
— А больше Хардвик ничего не рассказал?
— Что никого из Скардов не привлекли к ответственности. И что «Карнала» занимается чем угодно, но не модной одеждой.
— Значит, мне нечего добавить. Зачем ты звонишь?
— Хочу быть официально задействован в расследовании.
— Это в каком смысле?
— Быть в курсе дела, ходить на встречи.
— Зачем бы?
— Меня всерьез занимает это дело. И до сей поры моя интуиция меня не обманывала.
— Это еще предстоит выяснить.
— Шеридан, я просто думаю, что мы друг другу можем быть полезны. Чем больше я знаю и чем скорее узнаю новости, тем больше от меня пользы.
Последовала продолжительная тишина. Гурни понимал, что прокурор, скорее, просчитывает перспективы, чем колеблется, и поэтому терпеливо ждал.
Наконец, Клайн задумчиво хмыкнул. Гурни продолжил ждать.
— Ты же знаешь, что Род тебя терпеть не может?
— Естественно.
— Равно как и Блатт.
— Ну да.
— И даже Билл Андерсон.
— Допустим.
— То есть, твое появление в Бюро встретят с таким же радушием, как пердеж в лифте. Ты это осознаешь?
— У меня не было иллюзий.
Последовала очередная пауза, и Клайн снова хмыкнул.
— Значит, поступим так. Я всем сообщу, что Гурни — это проблема. Обезьяна с гранатой. И нам выгоднее всего, чтобы обезьяна была у нас на виду, на коротком поводке. Так что я ради этого намерен звать тебя на все встречи и выслушивать твои соображения, от греха подальше. Как тебе такой расклад?
Держать обезьяну с гранатой на коротком поводке вряд ли было разумно, если ты не полный псих.
— Меня устраивает, сэр.
— Отлично. Следующая встреча — завтра в десять утра. Не опаздывай, — Клайн закончил звонок, не попрощавшись.
Глава 51
Неразбериха
Остаток вечера Гурни купался в облегчении, наступившем после разговора с Клайном.
Он был рад и несколько удивлен, что чувство сохранилось даже наутро, когда он проснулся. Чтобы поддержать эту зыбкую стабильность и остаться в мире, где он охотник, а не жертва, Гурни за утренним кофе перечитывал материалы по делу Перри. Затем позвонил Ребекке Холденфилд и оставил на автоответчике свой номер, а также вопрос, нельзя ли заскочить к ней в Олбани после встречи в Бюро.
Звонить, перезванивать, назначать встречи — все это создавало ощущение порядка, осмысленной деятельности. Он набрал номер Вэл Перри и попал на автоответчик. Едва он успел представиться, как она подошла к телефону. Гурни не ожидал, что она так рано встает.
— Что нового? — спросила она.
Он понял, что не готов к серьезному разговору, и произнес:
— Просто хотел… сверить данные.
— Да? И какие? — ее голос был слегка раздраженным, впрочем, кажется, не более чем всегда.
— Вам что-нибудь говорит фамилия Скард?
— Нет, а должна?
— Я подумал, что Джиллиан могла ее упоминать.
— Но я же говорила вам: Джиллиан никогда и ничем со мной не делилась.
— Да, причем говорили не один раз. Но бывает, что вопросы приходится задавать даже если наверняка знаешь, что услышишь в ответ.
— Ладно. Какой следующий?
— Джиллиан когда-нибудь просила, чтобы вы с супругом купили ей новую дорогую машину?
— Джиллиан то и дело у нас что-нибудь просила. Так что да, могла. С другой стороны, она еще в двенадцать лет сообщила нам с Уитроу, что мы ей на хрен не сдались, потому что она способна найти себе богатенького папика, который купит ей все что надо, — она помолчала, как бы давая собеседнику время оправиться от заявления. — Мне надо бежать. Будут еще вопросы?
— Нет, миссис Перри. Спасибо.
Как и Клайн, она повесила трубку, не попрощавшись. Определенно, она ожидала, что его участие в расследовании будет выражаться каким-то другим образом.
В 9:50 утра он уже парковался у крепости окружной прокуратуры, где была назначена встреча на 10:00. За ту минуту, что он искал свободное место, телефон звонил дважды. Первый абонент оставил голосовое сообщение, а второй — эсэмэску. Гурни надеялся, что хотя бы один из звонивших — Ребекка Холденфилд.
Припарковавшись, он достал телефон и сначала проверил текстовое сообщение. Оно было с незнакомого номера с манхэттенским кодом.
Он прочитал сообщение, и страх из солнечного сплетения взметнулся к сердцу.
«Ты как, вспоминаешь моих девочек? Они тебя вспоминают».
Он перечитал его пару раз. То, что номер не был скрыт, почти наверняка означало, что автор текста отправил его с предоплаченного телефона и концов не сыщешь. Однако это также означало, что можно отправить ответный текст.
Отметя порыв написать что-нибудь яростное или безрассудное, Гурни ограничился одним-единственным словом: «Продолжай».
Когда сообщение ушло, на часах было 9:59, и он поспешил в офис.
В безликом помещении уже были заняты все шесть стульев. Вместо приветствия Хардвик ткнул пальцем в ряд складных стульев у стены возле кофеварки. Родригес, Андерсон и Блатт никак не отреагировали на его появление. Гурни хорошо представлял себе, с какими кислыми минами они выслушали объяснение окружного прокурора насчет обезьяны с гранатой.
Рыжая сержант Вигг, которую он помнил еще по делу Меллери, сидела в дальнем конце стола, уставившись в ноутбук, как и в прошлый раз. Ее задачей было отслеживать логику и фактическую связность обсуждения. Гурни принес себе раскладной стул и сел напротив нее. На стене висели часы, на которых было 10:05.
Шеридан Клайн посмотрел на них и поморщился.
— Так, мы немного выбились из графика, а у меня сегодня мало времени. Давайте начнем с чего-нибудь нового, есть какой-нибудь прорыв в расследовании, перспективные направления?
Родригес с готовностью прокашлялся.
— У Дейва есть новости, — перебил его Хардвик. — Кое-что важное всплыло на месте убийства. Давайте с этого и начнем.
Клайн вопросительно посмотрел на него.
— О чем речь?
Гурни надеялся заговорить об этом попозже, в надежде, что перед этим всплывет что-то еще, что могло бы пролить свет на ситуацию. Однако Хардвик не оставил ему выбора.
— По текущей версии, после убийства Джиллиан Флорес отправился в лес к тому месту, где был обнаружено мачете. Верно?
Родригес поправил очки в блестящей оправе.
— Что значит «по текущей версии»? Это единственная версия, которую поддерживают исчерпывающие доказательства.
Гурни вздохнул.
— Однако есть видеозапись, которая говорит не в пользу этих доказательств.
Клайн несколько раз моргнул.
— Видеозапись?..
Гурни терпеливо объяснил насчет вишни, перед которой Флорес должен был промелькнуть, поскольку другого маршрута к месту обнаружения мачете не было, и что если бы он там промелькнул, то камера бы точно это зафиксировала.
Родригес поморщился как человек, подозревающий подвох, но не до конца понимающий, в чем он заключается. Андерсон поморщился как человек, который борется с сонливостью. Вигг подняла взгляд от ноутбука, и Гурни подумал, что это признак искреннего любопытства.
— Ну, значит, он прошел каким-то другим путем, за этим деревом, — произнес Блатт. — Не вижу, о чем кипеш.
— Арло, вы же там были? И, наверное, обратили внимание на особенность ландшафта?
— Ну какая там особенность?
— Овраг. Чтобы пройти от домика до точки, где было мачете, но при этом не промелькнуть перед упомянутым деревом, нужно было спуститься по довольно крутому склону в овраг и пройти метров сто, потому что раньше нет ни одного места, где можно выбраться наверх. И даже в этом месте подняться было бы непросто, потому что каменистая почва осыпается, а на грязи можно поскользнуться. Кроме того, это самое место совершенно не там, где в итоге обнаружили мачете.
Блатт вздохнул с видом человека, который все это уже слышал, но не считал важным.
— Ну подумаешь, было сложно. Это же не значит, что невозможно.
— Нет, но это бы заняло слишком много времени.
— Поясни, — потребовал Клайн.
— Я тщательно осмотрел там все вокруг. По оврагу пришлось бы идти слишком долго — едва ли Флорес выбрал бы этот путь, зная, что тело вскоре обнаружат, и на место набегут копы. К тому же есть еще два момента: первый — зачем все так усложнять, если мачете можно было выбросить, в общем-то, где угодно? И второй: как быть с тем, что запах все-таки вел к месту перед деревом, а не за ним?
— Стой, стой, стой, — произнес Родригес, — ты сам себе противоречишь. Все сводится к тому, что Флорес должен был пройти перед деревом, однако видеозапись этого не подтверждает. И какой из этого вывод?
— Вывод — что мы не досчитываемся каких-то фактов, — произнес Гурни. — Но я понятия не имею, каких именно.
Следующие полтора часа все обсуждали, можно или нельзя подделать тайм-код, насколько вероятен пропуск кадров, а также положение злосчастной вишни относительно домика, мачете и оврага. Вытащили зарисовки места преступления из исходного дела, рассматривали их, обсуждали достоверность результатов участия команды К-9, просчитывали альтернативные варианты исчезновения Флореса после избавления от орудия убийства, возможность сопричастности Кики Мюллер к побегу, а также вероятные причины ее убийства. Вспомнили варианты психопатологии, которые могли бы сподвигнуть именно на обезглавливание. И ни на йоту не приблизились к разгадке.
— Итак, — произнес Родригес, как бы подытоживая результаты обсуждения, — по данным Гурни, наверняка мы знаем ровно две вещи. Первая — что Флорес должен был промелькнуть перед вишней. Вторая — что он там не промелькнул.
— Неоднозначная ситуация, — отозвался Гурни, отлично понимая, что подчеркивание противоречия — это вызов.
— Прервемся на обед? — предложил капитан, чей азарт заметно вытеснило раздражение.
Глава 52
Фактор Флореса
К счастью, под обедом не подразумевалась совместная трапеза. Гурни не любил застолья, как и прочие сборища не по делу, и за годы научился в этом жанре терпеть разве что гостей жены. Впрочем, никто не пошел в кафе — вместо того все уткнулись в свои ноутбуки и смартфоны.
Гурни решил провести эти полчаса на холодной скамейке снаружи здания, но тоже уставился в телефон. В нем оказалось сообщение, которое заставило его пожалеть, что он предпочел конкурсу модных гаджетов хрупкое уединение. Перед ним, очевидно, был ответ на предложение продолжить переписку.
«Ты такой интересный мужчина — немудрено, что мои дочки от тебя без ума. Хорошо, что ты заехал в гости. В следующий раз будет их очередь. Приглашения не нужно: они хотят устроить сюрприз.»
Гурни перечитывал этот текст, вспоминая странные улыбки девушек и бледные блики в бокале Монраше — и следом упираясь в непроницаемую завесу амнезии.
Его подмывало начать ответное сообщение словами «Уважаемый Сол», но он все же решил не использовать эту карту, пока не знает ей цену в контексте игры. Кроме того, владение информацией придавало ему хотя бы немного уверенности. Как финка в кармане, когда идешь по темной улице.
Он вернулся в зал для совещаний, горя желанием поскорее отвлечься на расследование. Клайн, Родригес и Вигг уже сидели на своих местах, а Андерсон с неуклюжей осторожностью двигался к стулу, стараясь не расплескать полную чашку кофе. Блатт стоял у кофеварки, наклонив ее к себе, чтобы извлечь остатки содержимого. А Хардвика не было.
Родригес взглянул на часы.
— Так, продолжим, — произнес он. — Правда, еще не все вернулись, но это не наши проблемы. Давайте послушаем результаты опроса семей. Билл?
Андерсон как раз опускал на стол чашку с опаской человека, обезвреживающего мину.
— Да-да, — произнес он, усаживаясь и открывая папку с документами. Пролистав и зачем-то поменяв местами несколько страниц, он сказал: — Ну так вот. Для начала мы узнали имена всех выпускниц Мэйплшейда за двадцать лет существования школы, затем рассмотрели список за последние пять лет. Ровно пять лет назад ориентация заведения сменилась с генерализированных расстройств поведения на реабилитацию несовершеннолетних насильниц.
— Они насильницы с точки зрения закона? — уточнил Клайн.
— Нет. Только по данным родственников, терапевтов и врачей. По сути, Мэйплшейд стал интернатом для девиц, которых родители хотели спасти от детской колонии или просто упечь с глаз долой, пока кто-нибудь не просек, что дело не чисто, и не сообщил куда следует. Эштон за деньги обнадеживает этих родителей, что проблема решаема.
— А она решаема?
— Сложно сказать. Родители на этот счет не откровенничают, так что по сути мы можем разве что пробить список имен по базам, чтобы узнать, не проходил ли кто из девиц по делам об изнасиловании уже во взрослом состоянии. Всплыло два имени выпускниц пятилетней и четырехлетней давности. А за последние три года — никого. Мы пока затрудняемся с выводами.
Клайн пожал плечами:
— Возможно, Эштон все-таки эффективен. А возможно, просто сексуальное насилие в исполнении женщин в нашем обществе не считается таковым, и основной процент жертв просто не заявляет в полицию либо дело не доходит до расследования.
— Основной процент — это сколько? — спросил Блатт.
— Не понял…
— Ну, сколько человек, по-вашему, пострадало и умалчивает? И сколько дел «замяли»?
Клайн раздраженно поморщился, явно считая вопрос несущественным, и сухо произнес:
— Есть статистика, что примерно двадцать процентов всех женщин и десять процентов всех мужчин в детстве подвергались сексуальному насилию. При этом в десяти процентах случаев в роли насильника выступали женщины. Следовательно, речь идет о миллионах жертв в целом и сотнях тысяч насильниц. Но, как нам всем известно, люди редко сообщают в полицию о преступлениях матерей, сестер или нянек, а если сообщают — полиция редко относится к жалобам на юных девушек всерьез, а в судах им не слишком охотно выносят обвинения. Общество не готово смириться с мыслью, что женщина способна совершать сексуальные преступления наравне с мужчиной. Хотя по некоторым исследованиям немало насильников-мужчин сами были жертвами насилия в детстве — причем жертвами женского насилия… — Клайн сделал паузу и покачал головой. — Я вам таких историй сейчас мог бы рассказать из практики нашего округа… Волосы дыбом. Но вы и сами в курсе, что это бывает — матери, продающие детей педофилам или снимающие детскую порнографию, чтобы затем толкать ее извращенцам. Это кошмар, причем это лишь вершина айсберга. Об истинном масштабе катастрофы можно только гадать. Но довольно об этом, давайте вернемся к теме встречи.
Блатт неопределенно кивнул.
Родригес оживился:
— Ладно, Билл, что там по контактам?
Андерсон снова пошелестел бумагами, которые теперь утратили форму аккуратной стопки и начали расползаться по столу.
— Мы пробили самые актуальные адреса и телефоны, какие удалось получить. За рассматриваемые пять лет Мэйплшейд выпустил сто пятьдесят двух учениц — в среднем получается тридцать девушек в год. Информация подтвердилась в ста двадцати шести случаях, из которых сорок случаев немедленного контакта с самой выпускницей или с членами семьи, и восемьдесят шесть случаев, когда мы попали на автоответчик. Из последних нам на данный момент перезвонило двенадцать человек.
— Пятьдесят два подтвержденных контакта, — подытожил Клайн. — Выводы?
— Затрудняемся, — произнес Андерсон таким тоном, словно это подразумевалось само собой.
— Лейтенант, ну как так можно…
— Я имею в виду, что выводы противоречивы, — поспешил уточнить Андерсон. — Из пятидесяти двух разговоров непосредственно с выпускницами состоялось всего одиннадцать. С ними, вроде бы, все ясно: если они говорят по телефону, значит, они никуда не пропали.
— Остался еще сорок один контакт.
— Да. В двадцати девяти случаях мы говорили с кем-то из близких: с родителем, мужем, сестрой или братом, соседкой по общежитию, любовником. Все они утверждали, что им точно известно местонахождение девушки, и что она постоянно выходит на связь.
Клайн терпеливо вел подсчет на планшете.
— Осталось двенадцать.
— Одна женщина сообщила, что ее дочь погибла в ДТП. Еще одна не сказала ничего конкретного и была, кажется, пьяна. Третья ограничилась сообщением, что знает, где девушка, и отказалась продолжать разговор.
Не отрываясь от планшета, Клайн произнес:
— Осталось девять.
— В оставшихся девяти случаях мы говорили с родными или приемными родителями, и все они говорят, что местонахождение девушек им неизвестно.
Возникшую задумчивую паузу нарушил Гурни, который спросил:
— Сколько из них исчезло конкретно после ссоры из-за машины?
Андерсон устало посмотрел в свои записи и ответил:
— Шестеро.
Клайн присвистнул и произнес:
— Ничего себе… это помимо тех, про кого рассказали Эштон и мисс Листон?
— Да.
— Значит, сценарий повторился двенадцать раз… и это при том, что мы еще не со всеми поговорили. У меня нет слов. Кто-нибудь хочет это прокомментировать?
— Хочу отметить, что мы забыли поблагодарить Гурни, — произнес Хардвик, который незаметно вернулся в зал и все это слушал молча. Злобно зыркнув в сторону Родригеса, он добавил: — Потому что если бы не его наводка…
— Как приятно, что ты к нам вернулся, Хардвик, — процедил капитан.
— Предлагаю не погружаться в теорию заговора, — сказал Андерсон. — У нас по-прежнему нет доказательств, что речь о похищении или чем-то еще противозаконном. Может, девчонки просто сообща прикололись.
Клайн не обратил на него внимания и посмотрел на Гурни.
— Дэйв, что скажешь?
— У меня есть вопрос к Биллу. Какой паттерн получается по соотношению пропавших и выпускных лет?
Андерсон непонимающе моргнул.
— Можно еще раз?
— В какие годы оканчивали школу девушки, которые пропали?
Андерсон тяжело вздохнул и на несколько секунд погрузился в бумаги. Наконец, он вытащил какой-то листок.
— Самое нужное всегда в самом низу, — буркнул он. — Значит, так… две тысячи девятый… восьмой, седьмой и шестой. Из выпуска две тысячи пятого никто не пропал. Самая старшая из якобы пропавших закончила Мэйплшейд в мае две тысячи шестого.
— То есть, речь о последних трех с половиной годах, — подытожил Клайн.
— Ну допустим, — пожал плечами Блатт. — Но что это нам дает?
— Например, теперь мы знаем, что девушки начали пропадать после появления в Мэйплшейде Гектора Флореса, — сказал Гурни.
Глава 53
Переломный момент
Клайн задумчиво посмотрел на Гурни.
— В целом это подтверждает слова секретарши Эштона, — сказал он. — Помнится, она говорила, что обе ее пропавшие подруги кокетничали с Флоресом?
— Именно.
— Любопытно, — произнес Клайн, и глаза его азартно сверкнули. — Предположим на секунду, что Флорес — разгадка ко всему, и наша задача — понять, с какой целью он появился в Мэйплшейде. Тогда мы узнаем ответ на все — за что он убил Джиллиан и Кики, как и зачем он подбросил нам мачете, почему не засветился на камере, куда пропали выпускницы…
— Может, он собирал гарем? — предположил Блатт.
— Какой гарем? — не понял Клайн.
— Ну, как Чарли Мэнсон.
— Думаешь, он собирал себе коммуну из впечатлительных девиц?
— Из насильниц. В Мэйплшейде других девиц не водилось.
Гурни посмотрел на Родригеса, гадая, какая может последовать реакция, учитывая историю с его дочерью. Но капитан сидел молча, с неопределенной кривой ухмылкой.
В голове Клайна тем временем явно запустился механизм просчитывания выгод от раскрытия дела масштабом с Мэнсона. Он попытался развить идею Блатта:
— Думаешь, он уболтал девушек уйти из дому, замести следы и жить с ним, так сказать, общиной?