Мсье Лекок Габорио Эмиль
Лекок замолчал, прислушиваясь. Недалеко отсюда, на улице Гренель, раздавались тяжелые, размеренные, постепенно приближающиеся шаги.
– Вот и они!.. – сказал папаша Абсент.
– Ах!.. Я даже не мог надеяться!.. Нам повезло…
Им действительно повезло. Прибежали два жандарма, заинтригованные тем, что увидели на улице.
В двух словах Лекок объяснил им ситуацию. Они решили, что один из жандармов отведет мужчину в фетровой шляпе на полицейский пост, а второй останется с папашей Абсентом, чтобы затем следить за подозреваемым.
– А теперь, – сказал молодой полицейский, – я побегу на улицу Гренель и подниму тревогу… К какому дому примыкает этот сад?
– Как?.. – удивился один из жандармов. – Вы ничего не знаете о садах герцога де Сермёза, этого знаменитого герцога, миллионера из миллионеров, который некогда был другом…
– Знаю, знаю!.. – ответил Лекок.
– И вор, который залез туда, прекрасно знает, – продолжал жандарм. – Сегодня вечером в особняке прием, впрочем, как всегда по понедельникам. Все еще на ногах.
– Не говоря уже о том, – добавил другой жандарм, – что не все гости еще разъехались. Перед дверью только что стояли пять или шесть экипажей.
Получив эти сведения, молодой полицейский молнией помчался вперед. Все, что он узнал, лишь усилило его беспокойство. Он понимал, что Май залез в этот особняк вовсе не для того, чтобы обокрасть его. Нет, он надеялся сбить со следа этих двух упорных легавых, бежавших за ним.
У Лекока были все основания бояться, что в этой праздничной суматохе Май доберется до улицы Гренель и сбежит. Он упорно твердил себе это, подходя к особняку де Сермёза, царственному зданию, фасад которого был ярко освещен.
Карета последнего гостя только что выехала со двора. Выездные лакеи несли лестницы, чтобы погасить светильники. Швейцар, импозантный мужчина с синеватым лицом, чрезмерно гордящийся своей роскошной ливреей, закрывал створки высокой двери.
Молодой полицейский направился к этому важному персонажу.
– Это особняк герцога де Сермёза? – спросил он.
Швейцар прервался и смерил высокомерным взглядом нахального шалопая, осмелившегося задать ему вопрос, а потом сурово сказал:
– Советую тебе, приятель, идти своей дорогой. Я не люблю любителей глупых шуток. К тому же у меня есть несколько черенков от швабр…
Лекок забыл, что он был одет в стиле Полита Шюпена.
– Э!.. – воскликнул он. – Я не тот, кем кажусь. Я агент Сыскной полиции, господин Лекок. Вот мое удостоверение, если не верите мне на слово. Хочу вам сказать, что через стену особняка герцога де Сермёза перелез преступник.
– Пре-ступ-ник?
Молодой полицейский подумал, что небольшое преувеличение не только не причинит вреда, но и обеспечит ему более действенную помощь.
– Да, – ответил он. – Причем очень опасный… Убийца, на руках которого кровь трех жертв. Мы только что арестовали сообщника убийцы, который подсадил его на стену.
Красный нос швейцара заметно побледнел.
– Надо вызвать слуг, – пробормотал швейцар.
Перейдя от слов к делу, он протянул руку к шнурку колокольчика, при помощи которого объявлял о визитерах, но Лекок остановил его.
– Еще одно слово!.. – сказал он. – Преступник мог войти в особняк, а затем улизнуть через эту дверь незамеченным?.. В таком случае он уже далеко…
– Это невозможно!
– Тем не менее…
– Позвольте, я знаю, что говорю. Во-первых, дверь вестибюля, выходящая в сады, закрыта. Ее открывают только в дни больших приемов, но не для интимных суаре по понедельникам. Во-вторых, его сиятельство требует, чтобы во время приема я стоял на пороге двери… Сегодня он еще раз повторил свое распоряжение, и, как вы и думаете, я в точности исполнил его.
– Если это так, – сказал, немного успокоившись, молодой полицейский, – возможно, мы найдем его. Предупредите слуг, но только не звоните в колокольчик. Чем меньше шума, тем выше наши шансы на успех.
В один миг пятьдесят слуг, находившихся в прихожих, конюшнях и кухнях особняка герцога де Сермёза, были подняты по тревоге. Они сняли большие фонари с флигелей и конюшен. И тут же в садах стало светло, как по мановению волшебной палочки.
«Если Май спрятался здесь, – думал Лекок, довольный, что у него оказалось много помощников, – то у него нет ни малейшей возможности сбежать».
Но слуги напрасно прочесывали сады, обыскивали даже самые глухие уголки. Они так никого и не нашли. Они тщательно осмотрели подсобные помещения, где хранился садовый инвентарь, оранжереи, летние вольеры, две беседки, стоящие в глубине садов, собачьи будки… Все напрасно.
На деревьях, за исключением каштанов, было еще очень мало листьев, но слуги и их не обошли вниманием. На каждое дерево ловко взбирался поваренок с фонарем в руках и освещал им ветви, росшие на самом верху.
– Вероятно, убийца вышел тем же путем, что и вошел, – упрямо твердил швейцар, вооруженный кремневым пистолетом. Он ни на шаг не отходил от Лекока, опасаясь, несомненно, какого-нибудь инцидента.
Чтобы разубедить швейцара, Лекок вступил в разговор со стоявшими по ту сторону стены папашей Абсентом и двумя жандармами, поскольку тот, кто отводил мужчину в шляпе на полицейский пост, уже вернулся.
Они клятвенно заверили, что не спускали глаз со стены, что у них – черт возьми! – со зрением все в порядке, что мимо них не пролетала и муха.
До этого момента поиски велись наугад. Каждый действовал по собственному усмотрению. Теперь же возникла необходимость в методичных поисках. Лекок принял меры, чтобы ни один уголок, ни одно темное местечко не осталось незамеченным. Он распределял задачи среди своих добровольных помощников, как вдруг в луче света появилось новое лицо. Это был суровый, тщательно выбритый мужчина, одетый, как нотариус для подписания контракта.
– Господин Отто, – прошептал швейцар на ухо молодому полицейскому, – первый камердинер его сиятельства.
Этот представительный мужчина пришел, чтобы узнать от имени господина герцога – он-то не говорил «его сиятельство», – что означает вся эта суматоха. Когда ему объяснили, в чем дело, господин Отто соизволил поблагодарить Лекока и даже посоветовал молодому полицейскому обыскать особняк от подвалов до чердака… Только эта мера предосторожности могла успокоить госпожу герцогиню.
Камердинер удалился. Поиски возобновились с новым пылом, подогреваемом неким обещанием, данным господином экономом…
Была бы обнаружена даже мышь, спрятавшаяся в садах особняка герцога де Сермёза, – настолько пристрастными были поиски. Ни один более или менее крупный предмет не был оставлен без внимания. Все заросли кустарников были осмотрены листочек за листочком, если можно так выразиться.
Время от времени уставшие, разочаровавшиеся слуги предлагали прекратить поиски, но Лекок тут же одергивал их. В его голосе звучали непреклонные нотки, вновь разжигавшие страсти всех этих равнодушных слуг, которых, в сущности, совершенно не волновало, будет ли Май пойман или ему удастся сбежать.
Лекок был вне себя от ярости. Развернув бурную деятельность, он почти обезумел. Он бегал от одного своего помощника к другому, просил или угрожал, клялся, что это будет последним усилием, которое необходимо приложить, чтобы поиски увенчались успехом.
Несбыточные обещания!.. Подозреваемый оставался неуловимым. Надо было признать очевидный факт. Упрямиться дальше было бы ребячеством. Молодой полицейский подозвал своих помощников к себе.
– Достаточно!.. – сокрушенным тоном сказал он. – Теперь ясно, что убийцы нет в саду.
Но может быть, убийца забился в какой-нибудь уголок огромного особняка, бледный от страха, вздрагивавший при каждом шуме, который поднимали все эти люди, искавшие его? У Лекока были все основания предполагать нечто подобное. Его мнение разделяли и слуги. Но, главным образом, так считал швейцар, который с еще большей уверенностью заявил:
– Я все время стоял, – заверил он, – на пороге дома. Никто не мог выйти так, чтобы я его не заметил.
– Тогда надо осмотреть дом, – откликнулся Лекок. – Но прежде я хочу попросить своего коллегу, стоящего на улице Варен, прийти сюда. Нет никакой необходимости вести наблюдение с той стороны стены.
Когда папаша Абсент пришел, слуги заперли все двери первого этажа и проверили все выходы. Начались поиски в особняке герцога де Сермёза, одного из самых просторных и роскошных особняков Сен-Жерменского предместья.
Но Лекок не удостоил все эти чудеса света ни взглядом, ни минутой своего внимания. Он думал только о подозреваемом. Ничего не замечая вокруг, он прошел через восхитительные гостиные, картинную галерею, не имевшую себе равных в Париже, столовую с сервантами, в которых стояли бесценные сервизы. Лекоком владело чувство, близкое к бешенству. Он подгонял людей, которые шли за ним, освещая дорогу. Он, словно перышко, поднимал тяжелую мебель, отодвигал кресла и стулья, осматривал все шкафы, раздвигал гардины, занавеси и портьеры.
Никогда прежде никто не устраивал столь тщательных обысков. Ни один уголок в доме не был забыт. Поднявшись на чердак, молодой полицейский высунулся в слуховое окно и осмотрел крышу. После двух часов непрерывной работы Лекок поднялся на второй этаж. Его сопровождали только пять-шесть слуг. Остальные постепенно отстали. Им наскучила эта авантюра, которая вначале заинтриговала, доставляла определенное удовольствие.
– Господа полицейские, вы все осмотрели, – заявил старый выездной лакей.
– Все!.. – прервал его швейцар. – Разумеется нет! Предстоит осмотреть апартаменты его сиятельства и госпожи герцогини.
– Увы!.. – прошептал молодой полицейский. – К чему?..
Но швейцар уже деликатно стучал в одну из дверей, выходивших на лестничную площадку. Рвение швейцара было соизмеримо с рвением агентов Сыскной полиции и даже превосходило его. Они видели, как убийца вошел, но он не видел, как тот вышел. Следовательно, убийца находился в особняке. Швейцар хотел, чтобы его нашли, он хотел этого всеми фибрами своей души.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась суровое и хорошо выбритое лицо Отто, первого камердинера.
– Какого черта вам нужно? – грубо спросил он.
– Нам нужно войти к его сиятельству, – ответил швейцар, – чтобы убедиться, что там нет убийцы.
– Да вы с ума сошли!.. – заявил первый камердинер. – Как он мог туда войти? И когда? Я не допущу, чтобы вы побеспокоили господина герцога. Он работал всю ночь, а сейчас он принимает ванну перед тем, как лечь спать.
Похоже, эта недружелюбная выходка смутила швейцара. Лекок рассыпался в извинениях, но тут раздался голос:
– Оставьте, Отто. Позвольте этим людям выполнить свои обязанности.
– А!.. Слышите?.. – торжествующе произнес швейцар.
– Прекрасно!.. Раз господин герцог разрешил… Проходите, я сейчас возьму фонарь…
Лекок вошел. Однако он лишь для проформы осмотрел различные комнаты, библиотеку, очаровательный рабочий кабинет, роскошную курительную. Когда Лекок шел через спальню, он имел честь через приоткрытую дверь ванной комнаты из белого мрамора мельком заметить господина герцога де Сермёза.
– Ну!.. – весело крикнул герцог. – Преступник по-прежнему остается невидимым?
– По-прежнему, ваше сиятельство, – почтительно ответил молодой полицейский.
Камердинер не разделял благодушного настроения своего хозяина.
– Думаю, господа полицейские, – сказал он, – вы можете избавить себя от посещения апартаментов госпожи герцогини. Этот труд мы взяли на себя, я и служанки. Мы осмотрели все, даже ящики.
На лестничной площадке полицейских ждал старый выездной лакей, который не осмелился войти в апартаменты герцога. Он, несомненно, получил указания, поскольку спросил, не нуждаются ли они в чем-нибудь и не согласятся ли после такой утомительной ночи отведать кусок холодного мяса и выпить стакан вина.
Глаза папаши Абсента заблестели. Он подумал, что в этом почти царственном особняке наверняка едят настоящие яства и пьют изысканные напитки, которых он никогда не пробовал. Но Лекок наотрез отказался. Он вышел из особняка герцога де Сермёза, таща за собой своего старого коллегу.
Бедному молодому человеку не терпелось оказаться в одиночестве. На протяжении нескольких часов он был вынужден призывать на помощь всю свою волю, чтобы не показывать гнев и отчаяние.
Май исчез, испарился, улетучился!.. При одной этой мысли Лекок приходил в ярость. Произошло то, что он считал невозможным. Он, доверившись своей гордыне, головой поручился за задержанного, а задержанный сбежал, как сквозь землю провалился!.. Выйдя на улицу, Лекок остановился и, скрестив руки на груди, спросил папашу Абсента:
– Ну, старина!.. Что вы обо всем этом думаете?..
Славный папаша Абсент покачал головой и ответил, не осознавая своей бестактности:
– Я думаю, что Жевроль будет радостно потирать руки.
Услышав имя своего злейшего врага, Лекок встрепенулся, как раненый бык.
– О!.. – воскликнул он. – Жевроль еще не одержал победы. Мы упустили Мая – это очень плохо. Но у нас в руках его сообщник. Мы схватили его, этого неуловимого персонажа, который спутал все наши планы. Безусловно, он ловкий и преданный. Однако посмотрим, как скажется перспектива каторжных работ на его преданности. А именно это его ждет, если он будет молчать, признавая тем самым, что сегодня ночью помог сбежать нашему подозреваемому. О! Я не сомневаюсь, господин Семюлле сумеет вырвать у него тайну этой загадки.
И Лекок с угрожающим видом потряс кулаком. Затем, успокоившись, добавил:
– Пошли на полицейский пост, куда его доставили. Я хочу его допросить.
Глава XXXIX
Было около шести часов утра, уже светало, когда молодой полицейский и папаша Абсент явились на полицейский пост и нашли начальника поста, который, сидя за маленьким столом, писал рапорт.
Когда они вошли, начальник поста даже не обернулся, поскольку не узнал их в таком одеянии. Но когда они назвали себя, он живо вскочил и протянул им руку:
– Честное слово!.. – сказал он. – Поздравляю вас с прекрасной добычей, которую вы поймали этой ночью.
Папаша Абсент и Лекок с беспокойством переглянулись.
– Какой добычей?.. – хором спросили они.
– Этот тип, которого вы прислали мне, так крепко связан.
– И что?..
Начальник полицейского поста громко рассмеялся.
– Да вы сами не осознаете своего счастья! – воскликнул он. – Ах! Вам выпал прекрасный шанс, и вы получите неплохое вознаграждение.
– Так кого же мы поймали? – спросил папаша Абсент, сгорая от нетерпения.
– Самого злостного из отпетых мошенников, беглого каторжника, которого вот уже три месяца полиция безуспешно разыскивает. Да вы наверняка носите его описание в своих карманах. Словом, Жозефа Кутюрье, вот так!..
При этих словах начальника полицейского поста Лекок так побледнел, что папаша Абсент протянул к нему руки, опасаясь, что молодой полицейский вот-вот упадет. К Лекоку поспешно пододвинули стул, и он безвольно опустился на него.
– Жозеф Кутюрье!.. – бормотал молодой полицейский, явно не осознавая, что он говорит. – Жозеф Кутюрье… Беглый каторжник!..
Начальник полицейского поста не понимал, почему молодой полицейский пришел в такое жуткое смятение, а папаша Абсент, судя по всему, расстроился.
– Вот так штука!.. – заметил он. – Похоже, подобный успех сильно впечатлил вас! Конечно, это славная поимка. Представляю, как вытянется физиономия Жевроля, который не далее как вчера утверждал, будто он один способен добраться до этого опасного преступника.
Решительно, обстоятельства подшучивали над молодым полицейским. Что за ирония судьбы! Выслушивать похвалу после столь сокрушительного, несомненно непоправимого поражения! Эта похвала хлестала молодого полицейского, словно кнут, да так больно, что он встал, собрав всю свою волю в кулак.
– Вероятно, вы ошибаетесь, – резко возразил Лекок начальнику полицейского поста. – Этот мужчина – не Кутюрье.
– Я не ошибаюсь, будьте уверены. Внешность этого человека полностью совпадает с описанием, приведенным в циркуляре, который предписывает задержать его. Как там и отмечено, у него нет мизинца на левой руке.
– Да, это доказательство… – простонал папаша Абсент.
– Конечно!.. И вот еще одно, более убедительное. Кутюрье – мой старый приятель. Он просидел у меня всю ночь и узнал меня точно так же, как и я его.
На это нечего было возразить. Лекок сказал, но уже другим тоном:
– По крайней мере, коллега, вы позволите мне задать несколько вопросов нашему узнику?
– О!.. Сколько угодно. Тем не менее мы забаррикадируем дверь и поставим снаружи двух моих людей. Этот Кутюрье из тех парней, которые любят свежий воздух и уходят не простившись…
Когда эти меры предосторожности были приняты, из камеры, в которую его поместили, вывели мужчину в фетровой шляпе. Он шел, улыбаясь, напустив на себя ту беззаботность рецидивистов, которые, вновь арестованные, не держат обиды на полицию и похожи на проигравших игроков, протягивающих руку своим противникам. Он сразу же узнал Лекока.
– А, это вы!.. – воскликнул он. – Это вы мне «услужили»… Теперь вы можете хвастаться, что у вас столь прочное колено и сильные кулаки. Вы упали мне на спину, словно с неба, а мой затылок до сих пор болит от ваших «ласк»!
– Значит, – произнес молодой полицейский, – если я вас попрошу об услуге, вы мне откажете?
– О!.. Тем не менее. Я человек не желчный, а ваша физиономия мне нравится. Так о чем речь?..
– Я хотел бы получить сведения о вашем ночном сообщнике…
Услышав этот вопрос, мужчина в фетровой шляпе нахмурился.
– Их вам дать может кто угодно, только не я! – ответил он.
– Почему же?
– Да потому, что я его не знаю. До вчерашнего вечера я его никогда не видел.
– В это трудно поверить. Отправляясь на такое дело, себе в помощники не берут первого встречного. Прежде чем начать работать с человеком, о нем собирают информацию…
– Э!.. – прервал Лекока Кутюрье. – Вот я и говорю, что совершил глупость. Да я локти себе кусаю!.. Только понимаете, не надо мне говорить, что этот парень – не агент Сыскной полиции. Мне расставили ловушку, я в нее попался… Пусть это мне послужит хорошим уроком. Не надо быть простаком!..
– Ты ошибаешься, парень, – сказал Лекок. – Этот тип не работает в полиции, могу дать слово чести.
Кутюрье долго и пристально смотрел на молодого полицейского, словно старался понять, говорит ли тот правду или нет.
– Я вам верю, – наконец произнес он. – И в доказательство расскажу, как обстояло дело. Вчера вечером я ужинал один, в одном заведении, наверху улицы Монмартр. Тут этот парень подсел ко мне. Разумеется, мы разговорились. Он показался мне свойским. Я уж не помню почему, но он сказал мне, что хочет продать свою одежду, но не знает как. Я, уважаемый, отвел его к приятелю, который покупает старую одежду…
Ведь это услуга, не правда ли? В знак благодарности он предложил мне выпить, я в ответ угостил его, он поставил стаканчик, я заплатил за литр… Итак, любезность за любезность… В полночь у меня двоилось в глазах…
Этим моментом он и воспользовался, чтобы заговорить со мной о верном деле, которое, по его словам, должно было обогатить нас обоих. Надо было украсть всю серебряную посуду из одного колоссально богатого дома.
Он говорил мне: «Ты ничем не рискуешь. Я сам обо всем позабочусь. Ты должен просто помочь мне перелезть через стену и стоять на шухере. Обещаю тебе, я за три ходки раздобуду столько серебряных приборов и блюд, что мы с тобой их все за раз даже унести не сможем».
Черт возьми! Предложение было заманчивым, не так ли? Да будь вы на моем месте, вы тоже повелись бы. Так вот!.. Я колебался. И хоть был пьян в стельку, я все же остерегался.
Однако он нашел способ переубедить меня. Он поклялся, что знает все привычки дома, что каждый понедельник там устраивают большой прием, что в эти дни ложатся поздно, а слуги все пускают на самотек… Ну, право же! Я пошел за ним…
На бледных щеках Лекока появился легкий румянец.
– Ты уверен, – живо спросил он, – что этот тип говорил тебе, что герцог де Сермёз устраивает прием каждый понедельник?
– Черт возьми!.. Мне надо было догадаться… Он даже произнес фамилию, которую вы только что сказали, фамилию на «ёз».
Странная, необычная, совершенно недопустимая мысль мелькнула в голове молодого полицейского.
«А вдруг это он? – думал Лекок. – Если Май и герцог де Сермёз – одно и то же лицо?»
Однако Лекок отбросил эту мысль и даже отругал себя за нее. Он проклинал свое слишком живое воображение, заставлявшее его видеть во всех событиях романтические и неправдоподобные аспекты.
Зачем искать химерические решения, когда обстоятельства были предельно простыми?.. Разве можно удивляться тому, что подозреваемый, которого он считал светским человеком, знал о дне, когда герцог де Сермёз принимает своих друзей?
Впрочем, от Кутюрье больше нечего было ждать. Лекок поблагодарил его, обменялся рукопожатием с начальником полицейского поста и вышел, опираясь на руку папаши Абсента, поскольку сейчас нуждался в опоре. Он чувствовал, что его ноги стали ватными, голова кружилась. Порой у него мутилось сознание.
Лекок не мог понять, из-за какого волшебства, из-за каких колдовских чар он проиграл эту партию, на которую возлагал столько надежд, доверившись случаю. Он проиграл ее жалко, постыдно, без борьбы, без сопротивления, смешно… Да, смешно. Быть таким уверенным в себе, но упасть, получив подножку!..
Чтобы избавиться от него, от Лекока, Май подсунул ему своего мнимого сообщника, человека, якобы случайно встреченного в кабаре, как охотник бросает перчатку медведю, который слишком близко подошел к нему… А он, Лекок, такой же глупый, как зверь, попался на столь примитивную уловку!
Однако папаша Абсент, увидев, как опечалился его молодой коллега, заволновался:
– Куда мы идем? – спросил он. – Во Дворец правосудия или в префектуру?
Лекок вздрогнул, услышав вопрос, который мгновенно вернул его к удручающей реальности ситуации.
– В префектуру!.. – усмехнулся он. – Для чего?.. Чтобы подвергнуться насмешкам Жевроля? На это нужно мужество, а у меня его нет. У меня тем более нет сил сказать господину Семюлле: «Прошу прощения, вы были обо мне слишком хорошего мнения. Но я всего лишь глупец!»
– И что нам делать?
– А!.. Не знаю… Возможно, я уеду в Америку, возможно, брошусь в реку!..
Не пройдя и сотни шагов, Лекок внезапно остановился.
– Нет!.. – воскликнул он, яростно топнув ногой. – Нет, это дело не закончено! Я поклялся найти разгадку тайны, и я ее найду. Как, какими методами?.. Не знаю. Но она нужна мне, я хочу ее… И я ее найду!..
После минуты размышления Лекок спокойно сказал:
– Есть один человек, который может нас спасти. Человек, который увидит то, что я не разглядел, осознает то, что я не понял… Надо посоветоваться с ним! Мое поведение будет зависеть от его ответа… Пошли!
Глава LX
После пережитых столь бурных дня и ночи оба полицейских должны были чувствовать насущную потребность во сне. Но Лекока поддерживали уязвленное самолюбие, острая боль, не угасшая надежда одержать реванш.
Что касается папаши Абсента, то он немного походил на несчастных лошадей, которые, забыв об отдыхе, не зная больше, что такое усталость, тянут фиакр до тех пор, пока в изнеможении не упадут. Напрасно старый полицейский говорил, что у него отваливаются ноги. Лекок сказал: «Надо», и славный папаша Абсент покорно зашагал за ним.
Они пришли в небольшую квартиру Лекока, переоделись в обычную одежду и после весьма сносного завтрака, сдобренного бутылкой бургундского вина, отправились в путь.
Молодой полицейский не раскрывал рта. Только одна мысль будоражила его мозг. Дразнящая, назойливая, раздражающая, словно муха, кружащаяся вокруг лампы. Но он не высказал бы ее и за свое трехмесячное жалованье – настолько она казалась смешной…
Агенты Сыскной полиции направлялись на улицу Сен-Лазар, расположенную в двух шагах от одноименного вокзала. Войдя в подъезд одного из самых красивых домов квартала, они осведомились у консьержа:
– Господин Табаре?..
– Домовладелец?.. О, он болен.
– Серьезно?.. – спросил обеспокоенный Лекок.
– Хм!.. Не знаю, – ответил консьерж. – Его замучила подагра…
И голосом, полным лицемерного сочувствия, добавил:
– Со стороны господина очень неразумно вести подобный образ жизни… Женщины хороши в свое время, но в его-то возрасте!..
Полицейские обменялись лукавыми взглядами и, едва повернувшись спиной к консьержу, рассмеялись…
Продолжая смеяться, они позвонили в дверь квартиры на втором этаже. Открывшая дверь толстая, высокая девица сказала, что ее хозяин принимает, хотя и вынужден лежать в постели.
– Только, – добавила она, – сейчас у него врач. Не угодно ли этим господам подождать, пока он уйдет?..
«Эти господа» ответили положительно, и экономка провела их в прелестную библиотеку и предложила сесть.
Домовладелец, к которому Лекок пришел за советом, был широко известен в префектуре полиции благодаря своей тонкой проницательности. Его прозорливость граничила с неправдоподобием.
Когда-то он был служащим ломбарда, до сорока пяти лет жившим более чем скромно на свое жалкое жалованье. Но, неожиданно получив наследство, он разбогател, тут же уволился, однако вскоре стал скучать по заведению, которое прежде проклинал. Он попытался развлечься, стал коллекционировать старые книги. В огромных дубовых шкафах у него скопились целые горы печатных изданий… Но попытка оказалась иллюзорной. Скука не отступала.
Он худел и желтел на глазах, истратил около сорока тысяч ливров ренты, но тут его осенило. Это произошло однажды вечером, когда он читал мемуары известного инспектора Сыскной полиции, человека, наделенного острым чутьем, стремительного, как лезвие ножа, гибкого, как стальной клинок, одного из тех, кого правосудие пускает по следам преступления. Его вдруг ослепил яркий свет.
– И я тоже!.. – вероятно, воскликнул он. – Я тоже полицейский!
И он решил это доказать. Он просто должен был это сделать.
С этого дня он с лихорадочным интересом принялся разыскивать документы, имеющие отношение к полиции. Письма, мемуары, рапорты, памфлеты, подборки судебных реестров – все шло в ход, он читал все, расширяя свой кругозор.
Было совершено преступление? Он отправлялся за город, собирал сведения, устанавливал детали и проводил собственное небольшое расследование, удачное или неудачное в зависимости от того, подтверждал или опровергал суд его прогнозы. Однако платонические поиски недолго его удовлетворяли. Неистребимое призвание влекло его к той таинственной силе, голова которой находится на набережной Орфевр, а всевидящие глаза – везде.
Желание подталкивало его стать одним из колесиков механизма, который казался ему восхитительным. Он трепетал от удовольствия и тщеславия при мысли, что мог бы быть, как любой другой, одним из служителей этого провидения в миниатюре, уполномоченных карать преступников и способствовать торжеству добродетели. Сотни раз ему хотелось попросить небольшое задание, и сотни раз его удерживал стыд перед людьми, то, что он, разгневавшись, называл глупыми предрассудками.
«Что будут говорить, – думал он, – если узнают, что я, парижский буржуа, домовладелец и сержант Национальной гвардии… Орел или решка…»
Но от судьбы не уйдешь. Однажды вечером, когда уже смеркалось, он, набравшись мужества, украдкой пришел в Сыскную полицию, чтобы покорнейше попросить дать ему какую-нибудь работу. Сначала ему оказали холодный прием. Черт возьми!.. Столько просителей. Но он так ловко настаивал, что ему стали давать мелкие поручения, и он с ними успешно справлялся. Самое трудное осталось позади.
Успех, одержанный им там, где другие потерпели поражение, придал ему значимость. Он возгордился и смог задействовать все свои удивительные способности настоящей ищейки. Дело госпожи В…, жены банкира, упрочило его репутацию. Полиция обратилась к нему за советом, когда сама сбилась с ног. Он, прибегнув к математической дедукции, доказал, как дважды два четыре, что уважаемая дама сама себя обокрала, если можно так выразиться. Полиция начала вести поиски в этом направлении… Он оказался прав.
После этого случая в течение многих лет к нему обращались за советом и просили высказать мнение относительно самых запутанных дел. Однако нельзя сказать, чтобы он служил в префектуре. Служить означает получать жалованье, но этот странный полицейский никогда не соглашался принять хотя бы один су. Он все делал исключительно ради собственного удовольствия, ради удовлетворения всепоглощающей страсти, ставшей его образом жизни, во имя славы, во имя чести. Он охотился на мерзавцев в Париже, как другие охотятся на кабанов в лесу. Свое занятие он находил исключительно полезным, а главное – волнующим, возбуждающим.
Когда выделенных ему средств оказывалось недостаточно, он охотно брал деньги из собственного кармана. И никогда полицейские, работавшие с ним, не уходили, не унося с собой знаки его великодушия, выраженные в звонкой монете.
Из-за всего этого он нажил немало врагов. Он работал за двух инспекторов, и даже лучше них. Его прозвали «сбивателем цены», и это было сущей правдой. При одном его имени Жевроль недовольно морщился. Тем не менее завистливый инспектор сумел ловко обратить себе во благо ошибку, допущенную этим бесценным помощником.
Упрямый, как все люди, охваченные неистовой страстью, папаша Табаре однажды чуть не помог приговорить к смерти невиновного бедного портного, обвиненного в убийстве жены. Эта беда охладила пыл славного малого, а горькое разочарование заставило его удалиться на покой. Теперь он крайне редко появлялся в префектуре полиции.
Однако, несмотря ни на что, он остался оракулом, уподобившись великим адвокатам, которые, устав выступать в суде, продолжают одерживать победы в своих кабинетах, предоставляя другим оружие, чтобы те просто воспользовались им. Когда в Сыскной полиции уже не знали, к какому святому обращаться за помощью, все говорили: «Надо спросить у Внеси-Ясность!» Именно так прозвали папашу Табаре, поскольку он не уставал твердить: «В это дело надо непременно внести ясность».
Возможно, это прозвище, этот псевдоним помогло ему сохранить в тайне свою службу в полиции. Никто из его друзей ни о чем не догадывался.
Свою беспокойную жизнь во время расследования, странных визитеров, которых он принимал, постоянную занятость – все это он убедительно объяснял несвоевременными галантными похождениями.
Консьерж дома, равно как друзья и соседи, тоже стал жертвой обмана. Все судачили о так называемых излишествах, смеялись над ночами, которые он проводил вне дома, называли его потешным стариком, старым волокитой за юбками… Но никому никогда не приходила в голову мысль, что Внеси-Ясность и папаша Табаре – это один и тот же человек.
Лекок мысленно прокручивал историю об этом эксцентричном человеке в надежде вновь обрести мужество. Тут появилась экономка и сказала, что врач ушел. Открывая дверь, она добавила:
– Вот спальня господина. Эти господа могут войти.
Глава XLI
На огромной кровати с балдахином лежал, потея и стеная под одеялом, двуликий оракул: Внеси-Ясность из Сыскной полиции и Табаре с улицы Сен-Лазар. При взгляде на этого оракула становилось совершенно ясно, почему никому из его самых близких соседей не пришла в голову мысль, что он сотрудничает с полицией.
Было абсолютно невозможно наделить не только высшей проницательностью, но даже средним умом обладателя этой физиономии, на которой читалась не только глупость, но и вечное удивление.
Наделенный природой покатым лбом, огромными ушами, вздернутым носом, маленькими глазами и толстыми губами, господин Табаре являл собой, приводя в отчаяние карикатуристов, законченный типаж придурковатого мелкого рантье.
Правда, приглядевшись внимательнее, можно было заметить его удивительное сходство с охотничьей собакой, повадками и инстинктами которой он обладал. Когда он шел по улице, бессовестные уличные мальчишки оборачивались и кричали ему вслед: «О, ну и рожа!»
Лукавый папаша Табаре посмеивался над подобными недоразумениями. Ему даже нравилось выставлять напоказ свою мнимую глупость, утрируя расхожее мнение, что «тот не так уж умен, кто кажется таковым». При виде двух полицейских, которых он хорошо знал, в глазах папаши Табаре засверкали радостные огоньки.
– Добрый день, Лекок, мой мальчик, – сказал он. – Добрый день, старина Абсент. Раз вы пришли ко мне, значит, еще не забыли о бедном папаше Внеси-Ясность?
– Мы нуждаемся в ваших советах, господин Табаре.
– А!.. А!..
– Только что один подозреваемый провел нас, как маленьких детей.
– Черт возьми!.. Так он силен, этот ваш парень?..
Лекок тяжело вздохнул.
– Настолько силен, – ответил он, – что будь я суеверным, сказал бы, что он сам дьявол во плоти.
На лице папаши Табаре появилось комичное выражение зависти.
– Как!.. Вы столкнулись с хитрющим подозреваемым, – сказал он, – и вы на это жалуетесь? А ведь вам выпал счастливый шанс. Видите ли, дети мои, в наше время все вырождается и мельчает. Великих мерзавцев больше нет. Нам достается лишь разменная монета, куча мелких прохвостов и заурядных жуликов, не стоящих тех ботинок, в которых приходится бегать за ними. Это отбивает охоту работать в полиции, честное слово!.. Никаких трудностей, переживаний, тревог, радости! Никаких увлекательных игр в прятки, в которых прежде состязались преступники и агенты Сыскной полиции. Теперь преступника упаковывают уже на следующий день после совершения им преступления. Садятся на омнибус, едут к нему домой… и находят его. Жаль… Но в чем обвиняют этого вашего подозреваемого?
– Он убил трех человек! – ответил папаша Абсент.
– О! О! О! – воскликнул господин Табаре, придавая голосу разные интонации.
Этот убийца немного примирил папашу Табаре с его современниками.
– И где же?.. – спросил он.
– В кабаре, в районе Иври.
Читать бесплатно другие книги:
