Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье Валенте Кэтрин
В нос его было вдето серебряное кольцо, как у быка. Сентябрь попыталась вспомнить именно этого глаштина. Зажим ярлоппов потеплел на ее груди. В глубине памяти что-то оживало.
– Кажется… кажется, помню, – прошептала она в ответ, и тень Субботы шевельнулась рядом с ней. – Кажется, однажды, давным-давно, ты забрал мою тень. На реке. – Сентябрь старалась скрыть от него, как она дрожит. В тот день он был страшен и жесток, и она помнила прикосновение этого костяного ножа.
Глаштин наклонил свою благородную голову, и вся его свирепость улетучилась. Он заговорил тихо и дружелюбно:
– Да, я сделал это, дитя из рода человеческого. Если ты хочешь узнать меня получше, то скажу тебе, что мое имя – Овсяный Рыцарь. По тебе видно, что тогда ты меня испугалась, тебе стало страшно. Я и был страшным, потому что такова была моя работа – быть страшным. Я стремился к ужасности, и мне приятно думать, что я часто достигал цели. Но Королева Пустоты, благословенно будь ее имя, разрешила мне наконец свернуть мою ужасность и спрятать ее в кофр в глубине моей души, надежно заперев на ключ. Ты знаешь, прежде чем Маркиза насильно завербовала нас буксировать паромы, я был миролюбивым пареньком, хотел стать фермером и выращивать стихи. Тебе, наверное, странно это слышать. Здесь, внизу, это очень простая работа, совсем не рыцарская. Рыхлишь копытом голубое поле, поливаешь водой и солнечным светом, и стихи так и прут из земли, как гигантские тыквы. – Глаштин мягко фыркнул, напоминая себе о правилах общения. – Я слыхал, что в твоих краях это не так легко.
Сентябрь вспомнила о стихах, которые ее заставляли писать на уроках в школе, о том, как она часами подбирала рифмы к тому или сему. Она любила поэзию, ей нравилось, что в хороших стихах слова пригнаны друг к другу как кусочки пазла. Но, по ее собственному мнению, ей самой так и не удалось сочинить хотя бы одно хорошее стихотворение. В ее стихах слова подходили одно к другому примерно как сломанный кран и злая коза.
– Да, потруднее, – признала она.
Овсяный Рыцарь кивнул:
– Так мне и говорили.
Несколько гибких юношей с лошадиными головами выглянули из плетеных домиков. Они проворно выскочили на песок и, замерев, уставились на Сентябрь. Овсяный Рыцарь положил холодную серо-голубую ладонь на ее руку.
– Прости, – сказал он. – Мы причинили тебе зло. Преломи с нами хлеб, и мы загладим свою вину.
Овсяный Рыцарь повел их к костру, а остальные глаштины вынесли чаши с чистой свежей водой, салаты из люцерны и яблок, овсянку, усыпанную кусками сахара, пропитанными медом и сливками, толстые сочные водоросли, черешки папоротника. В овсяной каше пряталась маленькая жареная птичка-тупик, поблескивающая коричневым жиром. Глаштины сидели на траве, скрестив ноги, и брали пищу руками, что могло показаться ульгарным, но на самом деле в их исполнении выглядело довольно мило. Сентябрь заметила даже несколько глаштинок с кольцами в бархатистых ушах, а не в носах. Баклажанчик отдавала должное угощению, но при этом все время посматривала на море, будто ждала, что на горизонте что-то появится. Суббота ел с большим аппетитом. Аэл ограничился овощами.
Овсяный Рыцарь представил своих соплеменников: Просяного Рыцаря, Кукурузного Рыцаря, Ячменного Рыцаря, Яблочного Рыцаря и Бобового Рыцаря, а также девочек-лошадок, которые тоже назывались рыцарями – Гречишный Рыцарь, Рисовый Рыцарь и Рутовый Рыцарь. Все они по очереди пожали руку Сентябрь, одновременно прикладывая руку к сердцу. После ужина Овсяный Рыцарь раздал каждому по глиняной чашке с яблочным какао, и они все вместе вышли на темный песчаный пляж. Хрустальная луна показывала на своем молочном лике четкую цифру V. Длинные пирсы из выбеленных солью досок уходили далеко в лунного цвета море. Сентябрь смотрела, как волны разбиваются о берег и превращаются в пену из крошечных черных бриллиантов.
– Я ведь сама так решила, ты знаешь, – сказала Сентябрь, смущенная затянувшимся молчанием и почтительностью Овсяного Рыцаря. – Сама согласилась на это. Я могла бы позволить вам забрать девочку-оборотня, а сама помалкивать… хотя, может, и не могла. У меня не очень хорошо получается держать рот на замке. Но ты не должен чувствовать себя злодеем. Это был мой выбор.
– Но ведь это мы заставили тебя принять такое решение, – с горечью возразил Овсяный Рыцарь. – И сделали это из себялюбия. Рыцарь не должен быть эгоистом. Однако мы ненавидели этот паром. И эту бесконечную работу – тянуть его туда-обратно. Мы хотели, чтобы это закончилось. Ради этого мы были готовы на все.
– И оно закончилось! – сказал Аэл. – Теперь вы можете быть счастливы.
Сентябрь не знала, что лошади краснеют, но с Овсяным Рыцарем произошло именно это: морда его вспыхнула и потемнела от стыда. Как можно было так испугаться этого мальчика? Он ведь едва ли старше ее!
– Теперь мы свободны от Маркизы. Мы больше не буксируем паром – мы не обязаны это делать. Не думай, что мы не испытываем чувства благодарности. Мы знаем, чего это стоило. Посмотри, Сентябрь, вот символы нашей признательности.
Сентябрь долго вглядывалась, прежде чем увидела. Это как с наполовину собранным пазлом: непонятно, что на нем изображено, пока зрение не сфокусируется и не охватит всю картину целиком. Красивые холмы, окружавшие деревню глаштинов, оказались вовсе не холмами – это были огромные, тяжелые цепи, поросшие травой, мхом и водорослями, а сквозь их позеленевшие звенья пробились отважные деревца.
На узкой грудной клетке Овсяного Рыцаря виднелись бледные шрамы в тех местах, где когда-то были цепи. Рыцарь легонько прикоснулся к ним.
– Быть может, когда-нибудь я благодаря тебе посею стихи, как и мечтал.
– А сейчас что не так? – спросила Сентябрь. – Почему ты выглядишь таким несчастным, когда у тебя есть свой собственный уютный городок у моря?
– Мне неприятно признаваться даме, что мы прибегали к обману, – сказал глаштин. Сентябрь очень нравилась его официальная манера выражаться. Так и должен говорить Рыцарь. – Мы предпочитаем во всем быть честными. Даже феи и эльфы подчиняются букве своих очаровательных законов.
– Я прощаю тебя, – сердечно сказала Сентябрь, хотя она и понятия не имела, о чем он. Но ей показалось, что Волшебному Епископу пристало прощать смиренных Рыцарей.
– Мы хотели увести ее вниз и использовать в своих корыстных целях, – признался Овсяный Рыцарь. – Я имею в виду твою тень. Нашу Королеву Пустоты. Ты не должна винить нас. Она была нам нужна. Потому что один из законов Волшебного Подземелья гласит: королев не похищать! Одна дева на воле лучше двух в цепях. И ты отдала ее нам. Не совсем по доброй воле, но почти, а в наше время всем приходится довольствоваться тем, что есть. Мы сказали, что поставим ее во главе наших парадов, и мы сделали это. Уверен, что ты это видела. Если в Волшебном Подземелье и есть на что взглянуть, так это роскошные Развеселья, которые она закатывает каждую ночь. Но мы хотели, чтобы она пошла дальше, в самые глубокие глубины Подземелья, где никто еще не бывал, и кое-что для нас отыскала. Кое-что очень ценное. На дне Волшебного Подземелья спит Принц всего Нижнего Мира. Принц Мирра, Который Никогда Не Просыпается. С принцами это случается, как ты знаешь. Засыпают на целые годы.
– Да, действительно знаю, – сказала Сентябрь.
Овсяный Рыцарь не выглядел особенно удивленным.
– Это, я думаю, все знают. Я вовсе не хотел свысока намекнуть, что ты можешь этого не знать, мой благородный друг. Мы хотели, чтобы Хэллоуин сделала то, что следует сделать. Найти Спящего Принца и разбудить его для нас. Но она не пожелала. Она сказала так: «Не хочу я выходить за какого-то дурацкого Принца, который не умеет даже будильник толком завести. Я буду Королевой сама по себе, и если ему это не нравится, пусть выпьет пару чашек кофе и придет со мной поговорить».
– Вот и молодец, – сказал Суббота, и Сентябрь в душе с ним согласилась. Ей не нравилась мысль, что какой-то юноша, о котором они с друзьями и не слыхали, использует ее тень в собственных целях. Но с другой стороны, она и сама собиралась использовать этого юношу в своих целях, разве нет? Она взглянула на свою чашку с какао, а потом вдаль, на волны, бьющиеся о пирс.
– Но мы на нее не в обиде, – продолжал Овсяный Рыцарь. – У теней есть безрассудство, которого мы лишены. А ты нанесла поражение Маркизе, за что мы тебе обязаны. – Глаштин опять отсалютовал ей, приложив руку к сердцу. – Строго говоря, чтобы подняться наверх и освободиться от нее, Принц нам был не так уж и нужен. Конечно, мы могли бы сделать это сами. Нам не нравится признаваться, что нас спасла девочка, явившаяся Издалека. Но, в конце концов, это не имеет значения. Все улеглось само собой, и долгое время Хэллоуин все так чудесно устраивала, что нам было все равно. Мы спросили, можно ли нам называть ее Спящей Принцессой, чтобы сбылось пророчество и все было точно и аккуратно. Она сказала, что можно, если мы не прочь признать поражение. Но мы… о нет, мы не были такими сильными, как наша Королева. Мы так уставали танцевать и пировать каждую ночь. Нам был нужен отдых. Поэтому мы пришли сюда и построили эту деревню. Мы хотели оставаться здесь на лето, а по осени возвращаться в Тайн.
– Но не смогли, – сказала Баклажанчик, и Сентябрь подпрыгнула. Ночная Додо умела быть такой тихой, что Сентябрь вздрагивала, когда та начинала говорить. – Сколько бы вы ни пытались вспомнить, как хорошо было в Тайне и как вы намеревались туда вернуться, это воспоминание постоянно от вас ускользало. Здесь столько сочных трав и съедобных птичек, а глядя на закат луны, чувствуешь себя сонным и счастливым.
– Да, – вздохнул Овсяный Рыцарь. – Ты это понимаешь.
Баклажанчик тихонько крякнула.
– Это Море Забвения. Там, посередине, Дронтбург, мой дом. Море веет бризом, брызги навевают сон, а если нырнуть в воду – и того сильнее.
– Но мы действительно собираемся вернуться, – печально подтвердил Овсяный Рыцарь. – Развеселья так прекрасны. А нас Хэллоуин особенно любила.
– Конечно, вы собираетесь, – утешила его Баклажанчик. – Это совсем не ваша вина.
– Если мы так близко к Дронтбургу, Баклажанчик, – тихо произнесла Сентябрь, – может быть, ты хочешь вернуться домой? Я уже предлагала, знаю, но ты же правда совсем не из моей компании. Ты мне ужасно нравишься, но ты можешь отправиться домой прямо отсюда прямо сейчас. А я пойду дальше, мы все пойдем, и все будет в порядке.
Ночная Додо оглядела лунные волны.
– Без лодки я даже имя свое забуду, пока доберусь. – Она вздохнула. – Я, наверно, сумела бы построить Тихий Корабль, будь у меня достаточно времени. А здесь его предостаточно. И брызгам я могла бы сопротивляться долго. – Ветер ворошил ее фиолетовые перья. – Но только я не хочу возвращаться, – сказала тихая птица со свирепой решимостью, какой Сентябрь никогда прежде за ней не замечала. – Они продали меня Толстянке Прекрасной, и хотя я понимаю, что положение х было отчаянным, а Толстянка неплохо обо мне заботилась, они все равно использовали меня как разменную монету, и я не смогу этого простить. Я не монета. К тому же, когда мы покончим со всем этим, я хочу вернуться обратно в Тайн. Хочу вернуться в Кольцевую Башню и изучать Тишину, чтобы стать Тишайшей из всех, – так, чтобы юное создание, которое захочет стать Пфизиком, говорило: «Мама, я хочу быть такой, как Баклажанчик, Ночная Додо! Ведь это она была самым великим и могущественным Пфизиком?» А их мамы должны будут отвечать: «Да, да, конечно, она!»
Сентябрь снова подивилась тому, что даже Додо знает, кем хочет стать, когда вырастет. Сама она пока и представить не могла, чем хотела бы заняться. Сентябрь предполагала, что предназначение – так она мысленно звала профессию – просто садится на каждого, как корона, и с этого момента прекращаются любые сомнения и недовольство и остается лишь уверенность в собственной полезности для мира. Просто ее корона почему-то еще не появилась. Но Сентябрь надеялась, что та поторопится.
Сентябрь обняла Баклажанчика, прижав ее пернатую голову к своему пальто винного цвета.
– Я рада, что мне не придется с тобой расставаться, – сказала Сентябрь и повернулась к глаштину; мысли ее крутились вокруг чего-то, чему она пока не могла дать названия. – Но если вы так любите Хэллоуин, почему тогда вы не позабыли Принца целиком и полностью? Ведь вы живете в краю забвения! Мне просто интересно. Дело в том, что Мирра может оказаться ничем не лучше. Насколько я помню, в книжках люди засыпают надолго, только если они очень красивые, или очень глупые, или суют нос куда не следовало – всякие там яблочки, веретена и прочее.
И тут она вспомнила слова Авогадры о поле, которое излучает Принц и которое заставляет людей говорить о нем. Вот глаштины и говорят!
Сентябрь нахмурилась. События развивались так стремительно, что у нее не было даже возможности их обдумать. Но теперь эти раздумья обрушились на нее волной.
– А что касается королей, то очень глупо складывать все яйца в одну корзину. Если кому-то предстоит стать королем, это вовсе не значит, что он будет хорошим королем или станет делать то, что тебе понравится. Это же будет живой человек, с руками и ногами, и он может оказаться плохим. Любой может оказаться плохим. Имей в виду, в шахматах Король – фигура важная, но слабая. Ходить они могут только на одну клетку, и ставку на них никто не назвал бы разумной. Так почему бы просто не совершить революцию? Это же легче. Тогда вы сможете править сами.
Овсяный Рыцарь выглядел потрясенным:
– Мы любим нашу Королеву. Мы не хотим для нее страданий, изгнаний, унижений.
– Но она слегка склонна к насилию, – пояснил Аэл.
– Королевы прекрасны! – настаивал глаштин.
– Бесспорно! – радостно согласился Аэл.
– Как бы мы без нее узнавали время? И как бы мы жили без Коронаций и Королевских Банкетов?
– Можно учредить Конгресс, – кротко сказала Сентябрь. Здесь, на дне мира, это слово звучало довольно странно. – И выбрать Президента. Там, где я живу, все так и устроено.
– А какую корону носят президенты? – с сомнением спросил Овсяный Рыцарь. – Они знают достаточно загадок, чтобы править страной? А магию свою они где хранят? В Конгрессе?
Сентябрь прикрыла улыбку рукой.
– Думаю, что да, Конгресс – это то место, где Президент хранит свою магию, – сказала она. – Законы – это что-то вроде волшебства. В них много сложных слов, и они могут заставить тебя делать, что захотят.
– Можете звать свою Королеву Президентом, если вам так больше нравится, – пожал плечами Овсяный Рыцарь. – Дело же не в том, что мы не хотели Королеву Пустоты и Развеселье. Мы просто хотели, чтобы наш Принц тоже вернулся. И хотя мы и забываем, что хотим сделать в будущем, ошибки прошлого остаются в наших сердцах. Мы забрали Хэллоуин, чтобы использовать ее, как будто она не вольное создание, которое вправе выбирать свою судьбу. Я давно хотел признаться тебе в этом, Сентябрь, потому что тебе это тоже причинило боль. И вот – признался. – Он снова приложил руку к сердцу.
– Ладно. – Сентябрь улыбнулась и положила ладонь на его руку. – Я тебя прощаю и в доказательство хочу сделать тебе подарок: рассказать, куда мы идем. Я намерена разбудить Спящего Принца. – Сентябрь чуть было не сказала: и зуб даю – разбужу, но глаштин выглядел таким благородным и правильным, что вместо этого она произнесла: – Клянусь!
От-А-до-Л и Суббота уставились на нее. До сих пор они не знали ее плана, но теперь Сентябрь рассудила, что можно открыть им секрет, раз они проявили себя такими преданными и стойкими на луковом поле.
Они добрались до конца пирса. Он простирался бесконечно далеко в море, на глубину, полную теней рыб и темных провалов, куда не проникал свет хрустальной луны.
Сентябрь улыбнулась своим чудесным друзьям, во всей их красе, с блестящими глазами и благородными манерами.
– Знаете, в Волшебной Стране наверху говорят, что в Подземелье полно чертей и драконов. Но это совсем не так! Везде, куда ни пойди, народ – это просто народ, и только очень неприятные существа думают, что другой – это дьявол или дракон потому лишь, что он родом из другой страны или думает иначе, чем ты. Здесь все бурно, и быстро, и смело, но я люблю и то, и другое, и третье тоже!
Суббота положил ей руку на плечо, и они посмотрели в даль подземного океана, в сторону Дронтбурга, далекого и невидимого. Сердце Сентябрь забилось горячо и счастливо.
– Прости меня, – ласково сказал марид. – Я желаю тебе только добра. Сейчас ты этого не понимаешь, но поймешь потом. Все будет прекрасно, и мы будем жить вместе в домике из тыквы и золота.
– И я там буду жить, – сказал Аэл, со слезами, проступающими в его больших темных глазах. – И принесу тебе все книги в мире.
– О чем вы говорите? – засмеялась Сентябрь.
Но ответа она не услышала. Вместо этого, прежде чем Овсяный Рыцарь успел крикнуть берегись! и прежде чем Баклажанчик успела встать между ними, ее любимый Суббота посмотрел ей в глаза, поцеловал в щеку и толкнул ее изо всех сил.
Сентябрь, от потрясения не сумев даже вскрикнуть, упала в пенную глубину Моря Забвения.
где мы возвращаемся к нашим друзьям Проницательному и Усердной, которые открывают для себя кое-что, о чем мы уже знали, а также пролетают над чем-то чрезвычайно тревожным, но не придают этому значения
Что же делали все это время наши смиренные вороны, спросите вы? Болтались в облаках или достались на обед какому-нибудь волшебному зверю?
Я вам расскажу, потому что мы с вами уже подружились, а друзья могут сказать друг другу что угодно.
Проницательный и Усердная летели высоко над Волшебной Страной, изумляясь и восхищаясь тем, что видели внизу. Страна в расцвете Осени и страна в разгаре Зимы – бок о бок! Стадо велосипедов, фыркающих, как бизоны! Город из шелка, хлопка, вельвета – и без единого камня. В золотой предзакатный час целая стая чугунных уточек пролетела мимо них выразительным острым клином, радостно прокрякав свои приветствия.
– Что за необычное место, Усердная! – воскликнул Проницательный, пролетая над тремя ведьмами, чьи волшебные палочки выглядели – нет, не может быть! – совсем как длинные деревянные ложки. – Я хотел бы жить здесь вечно!
– Интересно, а тут есть еще вороны или мы будем первыми? – поинтересовалась Усердная. – Может быть, будущие вороны будут откладывать тут ягоды и кузнечиков для Дядюшки Проницательного и Тетушки Усердной! Вот о чем можно будет покаркать дома.
Проницательный рассмеялся – у ворон это громкий, грубый звук. На птиц, издающих мелодичные трели, вороны смотрят немного свысока. Угождают человекам, говорят они. Стыд и срам.
Они увидели перед собой море, выглядывающее из-за выгнутого края земли. Фиолетовые волны били о берег, покрытый блестящим золотым мусором. Вороньи сердца забились сильнее, блеск и сияние золота словно опьянили птиц. Животы их урчали в ожидании вкуснейшей рыбы, которая в этой стране должна, конечно же, плавать очень близко к поверхности, даже не подозревая, что двое ловких и умных охотников уже в пути. Проницательный и Усердная полетели еще быстрее.
Они миновали луг, полный крошечных красных цветочков. Проницательный спикировал, подцепил жирную гусеницу в оранжево-зеленую полоску и поделился ею с сестрой. Усердная задержалась, чтобы поклевать с дерева сочную спелую хурму, оказавшуюся на вкус совершенно не похожей на хурму. Догнав брата, она угостила его кусочком плода в благодарность за гусеницу. Проницательный и Усердная очень заботились друг о друге. У ворон большие, темные и скрытные сердца.
Направляясь к берегу моря, где их зоркие глаза уже различали рыбу, выпрыгивающую из воды, и скипетры, разбросанные по всему пляжу и усеянные сверкающими самоцветами, они пролетели над весьма любопытной сценой. Однако они не придали ей особого значения, потому что это странная чужая страна казалась полной самых безумных и невероятных вещей.
Это был дорожный знак – яркий, бело-зеленый, официального вида знак, вроде того, на каком они привыкли сидеть дома, в нашем мире. Этот знак состоял из двух пересекающихся указателей. Один гласил «13-Я УЛИЦА», другой – «ФАРНУМ-СТРИТ».
– Послушай, а не на Фарнум ли стрит мы ели мышь не далее как в прошлое воскресенье? – прокаркал Проницательный.
– Похоже, мы возвращаемся домой! – пропела Усердная. – Но не раньше, чем я в этом хорошенько пороюсь! – Она принялась описывать круги над морем, все ниже и все быстрее.
Ни Проницательный, ни Усердная не могли знать, что всего несколько часов назад этот дорожный знак выглядел совершенно иначе. На нем было четыре надписи:
ДОРОГУ ПОТЕРЯЕШЬ
ЖИЗНЬ ПОТЕРЯЕШЬ
РАССУДОК ПОТЕРЯЕШЬ
СЕРДЦЕ ПОТЕРЯЕШЬ
Глава XV
Временно безумный ассистент
в которой Сентябрь приобретает некоторый опыт в глубоководном погружении, волшебной истории и Прррактической Пфизике
Сентябрь камнем ушла в воду.
Море Забвения потемнело быстро и бесповоротно, как только лунный свет перестал проникать в глубину. Холодный прилив больно дергал девочку цепкими пальцами, отбрасывая волосы назад, чтобы добраться до ее лица, рта, носа, проникнуть внутрь и отмыть ее добела. Однако Сентябрь хорошо плавала и успела сделать глубокий вдох, прежде чем плюхнулась в воду. Она била руками и ногами, стараясь подняться на поверхность, но с каждым гребком только глубже погружалась в студеную воду. Еще чуть-чуть – и в груди не останется воздуха, чтобы успеть вынырнуть; но чем больше она старалась, тем быстрее опускалась на дно.
Верхний ярус ее юбки, золотистая марлевая ткань, всплыл и залепил ей лицо. Сентябрь в панике пыталась освободиться, но юбка облепила лицо, как блестящая маска, натянулась вокруг головы, забилась в нос и в горло. Она пыталась сохранить остатки драгоценного дыхания, но только давилась тканью, проникавшей внутрь. Сентябрь смирилась с тем, что это конец, и просто ждала, пока соленая вода хлынет в нее, – а там, что ж, чернота и лишь бы поменьше боли. Теперь, когда она уже точно собиралась умереть, Сентябрь как-то перестала об этом беспокоиться. Она вспомнила рыбу, которую поймала и убила в другом море Волшебной Страны. Бедная рыбка! Наверное, ты бы посмеялась: мы обе погибли в море, вот так номер. Тот еще моряк из меня получился!
Сентябрь зажмурилась. Вот-вот океан проглотит ее, как она сама давным-давно проглотила ту печальную рыбку.
Но что это? Она дышит! Дышит так же легко, как если бы стояла на земле, на сильном ветру, залитая солнечным светом. Юбка преградила путь морской воде и пропускала живительный воздух в ее легкие. Остальная часть Бдительного Платья образовала вокруг нее шар, чтобы защитить ее хрупкие косточки от давления воды. Шар светился и даже излучал тепло, согревая холодную мокрую кожу. Пальто красного цвета неохотно растянулось вокруг сообразительного платья. Спасибо тебе, Толстянка Прекрасная, подумала Сентябрь с облегчением, которое ощутила одновременно с теплом.
Глубоко под собой она увидела бледное прерывистое свечение. Сначала ей показалось, что это всего лишь большая рыба проплывает мимо, но, устремившись вниз, она увидела, что свет становится ярче. Если уж нельзя плыть вверх, поплыву вниз, подумала она. Авогадра предупреждала, что рано или поздно мне придется опуститься очень глубоко. Похоже, скорее рано, чем поздно.
Бдительное Платье выпускало потоки пузырьков, всасывая через рукава струи воды и толкая Сентябрь вперед изо всех сил. Но свет был слишком глубоко, он исходил с самого дна Моря Забвения, а руки и ноги Сентябрь уже сводило судорогами от усилий. Суббота меня столкнул. Это ее разум настоял на том, чтобы поднять этот вопрос. Ей самой об этом думать не хотелось. Он хотел меня убить. Сентябрь попыталась сосредоточиться на источнике света, но мысли ее не слушались. Нет, не убить – заставить забыть. Забыть все. Он сказал, что мы будем жить в домике из тыквы и золота. Конечно, если я не буду помнить, зачем приехала в Волшебное Подземелье, забуду Волшебную Страну и Омаху, и даже маму и папу, то почему бы не остаться жить в Тайне и не пировать каждую ночь! Как он мог? Это же хуже убийства – отнять у человека все, чем он был. Сентябрь до этого не предавали. Она даже не знала, как назвать это горькое и тоскливое чувство.
Бедное дитя. Все когда-нибудь случается в первый раз, но последнего никогда не бывает.
Но почему же я помню, что он это сделал? Баклажанчик сказала, что даже морские брызги навевают сон. Но я прекрасно помню этот момент! И все, что было до него, тоже! Пожалуй, никогда еще я не представляла себе все так ясно! Теперь свет стал сильным и ровным, теплый рыжеватый свет, бьющий со дна океана. Он озарил всю-всю Сентябрь внутри ее платья-пузыря и глубоководной юбки-маски. Теперь она опускалась очень быстро. Бдительное Платье ритмично выбрасывало струи воды из рукавов и воротника.
Свет подрагивал и колыхался в темноте. Сентябрь уже вот-вот могла его коснуться. Она заработала ногами еще сильнее, подплывая ближе, и через секунду-другую разглядела, что это светильник, зажатый в крошечной ручке Монашелли.
Авогадра плыла вперед, освещая путь, облаченная в хитроумный костюм ныряльщика с огромным колоколом вместо шляпы. Она вытянула руку с лампой, чтобы указывать Сентябрь путь в океане. Если с братьями случилось что-то ужасное и все средства уже использованы, мы приходим из темноты и указываем им путь. Так поступали Монашелли, это их древний инстинкт, их профессия. Слеза скатилась по щеке Сентябрь. Юбка Бдительного Платья тут же впитала ее и промокнула щеку.
Авогадра опустилась на пустынное песчаное морское дно, где перед ней вырос стеклянный купол с люком. Маленькая монашка трижды постучала по люку лампой и тут же исчезла, оставив Сентябрь в одиночестве в бесконечной пустыне морского дна.
Неважно, как поступил Суббота или Аэл. Я должна идти дальше. Монашелли всегда идут дальше, что бы ни случилось.
В люке было стеклянное колесо, похожее на штурвал огромного корабля. Теплый, маслянистый розовый свет лился сквозь заиндевелое и местами обледеневшее стекло. Сентябрь со всей уверенностью ощутила, что там, внутри, телу девочки будет гораздо лучше, чем в морозной темноте Моря Забвения. К тому же сюда ее привела Авогадра. Это и есть путь наружу. Путь домой. Она потянулась к колесу. Бдительное Платье, когда оно раздулось в шар, превратило свои рукава в медно-красные перчатки, и это было сейчас очень кстати: даже сквозь перчатки колесо было таким холодным, что от прикосновения к нему нежная девичья кожа сразу бы почернела.
Сентябрь навалилась на колесо всем телом и толкнула что было силы. Колесо даже не скрипнуло. Несколько осколков льда откололись и медленно поплыли вверх. Она попробовала снова, дрожа от напряжения под золотой маской. Колесо отказывалось двигаться, как упрямая крышка банки с соленьями. Она ухватилась за спицу колеса и приготовилась к следующей попытке.
Рядом с ее руками объявилась еще пара рук – шелковистых, сильных, темно-зеленых рук, сделанных не из чего иного, как из длинного витого пояса Бдительного Платья. Новая попытка, на этот раз в четыре руки. Платье от натуги чуть треснуло по шву, потом еще немножко…
Два лоскута красного цвета кожи, взметнувшись, обернулись вокруг гладкой рукояти колеса. Это полы пальто, чувствуя, что пришел их час, навалились с такой силой, что едва не сбили Сентябрь с ног. И колесо сдвинулось. Оно медленно поворачивалось, куски льда откалывались от него и всплывали сквозь толщу воды. Колесо протестующе стонало и скрипело. Сентябрь опасалась, что, как только люк откроется, в него устремится все море, однако другого выхода не видела. Она подняла люк – но Море Забвения вело себя прилично.
Сентябрь облегченно выдохнула и спустилась в отверстие на дне моря.
Вымокшая до нитки Сентябрь пробила потолок и шлепнулась на длинный рабочий стол. Он скрипнул под ее весом, но выдержал. Куски металла и керамики дали о себе знать, больно тыча ее в спину и плечи. От первого глотка настоящего воздуха и осознания, что полмили океанской толщи больше не давят на нее, в глазах все затуманилось, а голова закружилась. Большие промасленные руки схватили ее и поставили на ноги. Сентябрь сорвала с лица промокшую марлю.
На нее с любопытством смотрела женщина, и на один ужасный, прекрасный, головокружительный миг Сентябрь почудилось, что это мама. У женщины было милое округлое лицо, перепачканное глиной и машинным маслом, волосы стянуты в короткий хвостик и перехвачены косынкой. Плечи у нее были широкие и сильные, под ногти глубоко въелась грязь. Женщина была одета в темно-синий рабочий комбинезон, который явно был идеально чистым и отглаженным, пока она не проползла через какую-то гигантскую адскую машину в поисках неисправности. На костюме была табличка с надписью «Б. Капуста».
Да, это была не мама. Из комбинезона торчали радужные крылья, как у лунной пяденицы, с длинными свисающими кончиками. Крылья были покрыты таким количеством машинной смазки, пыли и сажи, что Сентябрь не взялась бы предположить, каков был их первоначальный цвет. Она шумно выдохнула всякую надежду на то, что мама немыслимым, невозможным образом очутилась здесь, в Волшебной Стране. Машины и детали машин, приборы, насосы, моторы, колеса, шестеренки и сломанные подшипники, оси, кривошипы и прутки заполняли все поверхности в комнате. На полу была расчищена узкая тропинка, но в остальном пространстве комнаты не было и свободного дюйма.
Волшебница вынула из нагрудного кармана рулетку, зацепила ее за туфельку Сентябрь и замерила рост девочки до самой макушки. Она зажала пальцем нужное деление на рулетке и всмотрелась в него.
– Сто двадцать сантиметров с хвостиком, – сказала Б. Капуста самой себе. – Тринадцать лет, родилась под знаком Тельца, несешь на себе два целых три десятых килограмма невзгод и печалей, что явно многовато для твоего возраста, второй сезонный цикл, недавний контакт с жесткими кью-лучами. Нехватка двадцати одной стотысячной общего веса тела из-за перенесенной операции по удалению тени, память стерта Океаном один час пятьдесят две минуты и семнадцать секунд тому назад, память восстановлена Зажимом ярлоппов один час пятьдесят две минуты и шестнадцать секунд тому назад, тридцать семь процентов объема объекта занимает Практическая Хватка.
Зажим! Рука Сентябрь метнулась к подвеске Гнейса, все еще висящей на шее, и почувствовала ее теплую пульсацию. Суббота не знал о Зажиме. Ему и в голову не пришло, что у нее может быть такая вещь.
– И вы все это узнали только благодаря рулетке?
– Я использую метрическую систему, а это единственный способ получить точные измерения. – Фея протянула мозолистую руку. – Белинда Капуста, Безумный Ученый, частное предприятие.
– Сентябрь. Простите, мне очень жаль, что с вашей крышей так получилось. – Где же она слышала раньше это имя – Белинда Капуста?
Белинда Капуста посмотрела поверх головы Сентябрь. Потолок, хотя на нем и виднелись следы от каких-то взрывов, выглядел не хуже, чем раньше, и ни малейших признаков люка на нем не наблюдалось.
– По-моему, все в порядке. – Фея пожала плечами. Тем не менее она выбрала из груды оборудования на столе прибор, утыканный тоненькими разноцветными антеннами и ампулами, в каждой из которых была жидкость с разным количеством пузырьков. На ампулах была шкала с делениями. Б. Капуста хорошенько потрясла прибор, затем направила его вверх, к потолку, и подождала, пока осядут пузырьки. Антенны вращались, некоторые из них выглядели так, будто еще недавно могли принадлежать паре-тройке улиток.
– Изумительно странно! – воскликнула Капуста. – Откуда, говоришь, ты появилась?
– Я не говорила, но появилась я из люка, что на дне Моря Забвения.
Белинда Капуста хлопнула себя по лбу. На лбу остался след копоти.
– Дурья голова! Это же я его там забыла! До чего же опасен этот океан, скажу я тебе, девочка! Море Забвения простирается отсюда на много-много миль. А потом еще на много миль. Но кажется, кажется, я собирала там образцы, недавно, лет сто назад, не больше, и поленилась идти пешком – гораздо легче было открыть кальмардыру. Кто захочет перебирать ногами, когда есть щупальца?
– Кальмардыру?
– Ох, ну ты же наверняка знакома с основами Пфизики Змеевых нор. Чтобы устроить одну такую нору, требуется куча оборудования, да и расходных материалов идет ужасно много. Души пчел, сердца угрей, около шести литров гномьего снадобья, волос с головы кобольда, а этот старый дух шахт никогда не спит, сколько бы сумеречного напитка ни выхлестал – и это все только для начала. Всякий, у кого в мензурке хватает здравого смысла, вместо этого предпочтет кальмардыру. Все, что требуется, – это Чудовищный Прибор и несколько полевых мышей – добровольцев! – Она махнула в сторону голубоватого, мясистого на вид механизма размером с хлебницу, небрежно брошенного поверх стопки научных журналов и технических руководств. Под его жуткой волнистой кожей вращались зубастые шестерни. Несколько длинных мясистых трубок со стеклянными колпачками выходили из его лицевой панели и безвольно свисали со стопки, распластавшись по столу. За стеклами колпачков спали симпатичные мыши, свернувшись клубочком и обняв хвосты лапами. – Змеева нора идет из одного места в другое, как обычная улица, – скучно! А кальмардыра начинается в одном месте, как здесь, в моей мастерской, а идет в пять или десять других мест, в зависимости от того, сколько полевых мышей сумеешь достать. Я подозреваю, что просто оставила один из этих ходов открытым. Приношу свои извинения за это – это такая халатность с моей стороны, просто ужас!
Вид Чудовищного Прибора Сентябрь не понравился. Она чувствовала, что благоразумнее было бы поменять тему. И тут она вспомнила, где слышала это имя раньше. Она покрепче стиснула Зажим в руке.
– Я слышала о вас по радио, – сказала Сентябрь. – Но мне казалось, что вы живете в Верхней Стране. «Лабаз неподъемных изделий Белинды Капусты представляет новинки Безумных научных приборов».
– Это я и есть! – Фея широко, открыто улыбнулась. – И да, я представляю, точнее говоря, представляла. Но мой Нарративный Барометр начал показывать приближение Неминуемого Катавасиса, и я сразу поняла, что пора перебираться в подземелье. – На этот раз Белинда Капуста указала на мудреный бронзовый циферблат на стене, плотно закрытый стеклянным колоколом. Стрелки его были совсем как у часов, если не считать, что их было семь или восемь. На циферблате значилось: Катавасис, Анабасис, Прибытие Героя/Героини, Музыкальные Троны, Похищение, Загадка Запертой Комнаты, Взросление, Охота за Сокровищем, Эпическая Военная Сага, Эдда и много других слов, образующих такие тесные концентрические круги, что Сентябрь не могла их прочитать. – Я собрала его, чтобы следить за Пандемониумом и вовремя добираться домой, когда потребуется. Но затем Пандемониум перестал перемещаться, и прибор оказался слегка бесполезным, но я никогда ничего не выбрасываю. Это очень приятная привычка, что бы ни говорили мои ассистенты. Не пригодилось – не выбрасывай! И не только приятная, но и полезная. Неминуемый Катавасис означает, что в Подземелье что-то происходит, потому что Катавасис – это же катавасия, путешествие в подземный мир. А значит, натягивай рабочие штаны и в путь, под землю! Я понимаю, что ты все это знаешь и так! Просто я еще и Безумный Профессор, часто преподаю, так что привыкла все объяснять. Если чего-то не понимаешь, просто подними руку. Объясню что угодно, забодай меня кальмар! Я давно исследую здешние тени, строительство и образ мыслей. Надо сказать, лучше всего мне думается наедине с собой. Скрепя сердце рассталась я с Евой Кашмур – это моя первая ассистентка и самостоятельный Чрезвычайно Безумный Ученый. Эта девочка – отрада моей души. Красивая, как резной шкаф, и вдвое полезнее! Ну, ничего, присмотрит за домом, пока все придет в порядок.
Сентябрь сцепила ледяные пальцы.
– А все придет в порядок?
Бдительное Платье пыталось просушиться – героически, но без особого успеха. Разные части его то надувались, то опадали, отряхиваясь после купания в Море Забвения.
– Обычно приходит. Если смотреть на это в долгосрочной перспективе, как я. Официально я специалист по Причудливой Пфизике, но понемногу занимаюсь и Пфизикой Приключений, отсюда мой Барометр. Мы, Причудники, стремимся увидеть всю картину целиком, чтобы понять, как Причудливость Мира проявляется повсеместно. Причудливые Пфизики настолько Причудливы, что нас и на чай мало кто рискнет пригласить. А то с нас станется. То мы носим чайные чашки на голове, чтобы доказать теорию Гравитационности Гостевой Магии. То учимся превращаться в Метлы, то становимся незримыми и соблюдаем Пост Невидимок. Так что многие нас просто избегают. Чтобы притерпеться к этому миру, нужно уметь увидеть его в целом – увидеть Причудливость, шевелящуюся в каждом уголке Волшебной Страны, как она пронизывает каждое слово и дело, как мы все связаны друг с другом в этом Странном Колодце Мира. Не огорчаться оттого, что люди бывают злы. Этот старый чудной мир так любит время от времени переворачиваться с ног на голову. Но это ничего, потому что Волшебная Страна обладает определенной устойчивостью. Она склонна возвращаться к привычной жизни. Допустим, есть у нас злой Король-Колючка, который правит целый век или даже девять веков, но в конечном итоге где Король-Колючка, там и Дева-Роза, которая придушит его голыми руками. Да, ей потребуется время, чтобы сюда добраться, но, как я сказала, надо смотреть на вещи в долгосрочной перспективе.
– Слабое утешение для тех, кому приходится жить при Короле-Колючке всю жизнь, если это можно назвать жизнью.
– Неужели? А я считаю, это прекрасное утешение. Я много думала об этом, когда здесь куролесила Маркиза. У меня тогда был прекрасный наблюдательный пункт в Башне Стенающего Вихря. Я видела, как Маркиза коробит ткань мира. И мне сильно не нравилось, когда она приказывала остановить мою электрррическую программу или уволить мисс Кашмур только за то, что ее Коронометр показывал, что старая тиранша долго не продержится. Я-то знаю, что такое лояльность, будьте уверены. По ночам я находила утешение в том, что крутила свою Календарную Центрифугу, чтобы отделить нынешнее, темное время от будущего, когда я снова смогу свободно дышать. Это меня очень утешало. Конечно, феи могут себе позволить такой взгляд на вещи. Мы так долго живем.
– Но… Мисс Капуста, неужели? Я знаю, что с волшебными существами наверху что-то происходит. Вас осталось совсем немного. Так ли уж долго вы живете? Если дело в Маркизе, то не пора ли все исправить?
– Ты знаешь, – сказала Безумная Ученая, – много лет прошло между Королевой Мальвой и Маркизой. И вряд ли Маркиза единственная, кто умел творить всякие ужасы. Я работаю над этой проблемой. И я, и многие другие в Башне Стенающего Вихря и в Кольцевой Башне. Тебе незачем об этом беспокоиться. По-простому, по-Профессорски, это будет звучать как «не суй нос не в свое дело», уж извини за прямоту. Я знаю, что люди очень чувствительны.
Сентябрь постаралась не совать нос не в свое дело. Тем более что она все равно не знала, что сказать. Неловкое молчание опустилось между ними, как занавес.
– Может, хочешь посмотреть, над чем я сейчас работаю? – с надеждой спросила Капуста.
– Еще как! – с облегчением ответила Сентябрь.
Фея пошарила за своим Чудовищным Прибором, перегнувшись через него, чтобы дотянуться до чего-то на дальнем конце рабочего стола, и от напряжения болтая в воздухе ногами. Она выудила весьма необычный предмет – и тут же наставила его на Сентябрь, которой стало неуютно, потому что это был револьвер, отделанный серебром, бронзой и перламутром. Револьвер был оснащен большим барабаном, размером с кулак взрослого мужчины, и длинной пневматической трубкой, ни к чему конкретному не прикрепленной.
– Да не беспокойся, – засмеялась Капуста, видя, как встревожилась Сентябрь – что вполне понятно, – когда на нее наставили револьвер. Девочка даже не знала, что в Волшебной Стране есть огнестрельное оружие, и предпочла бы, чтобы его не было. – Я еще не изобрела для него пуль.
– А что это вообще за штука?
– Заклепочник. Это же очевидно.
– А что он должен клепать?
Белинда Капуста задумчиво посмотрела на свое изобретение, заглянув в его исполинский барабан.
– Наука устроена совсем не так, малыш. Сначала ты создаешь машину, а уж затем она тебе говорит, для чего она. Машина – это что-то вроде магнита для притяжения Пользы. Мы потому и называем вещь Полезной, что в ней полно Пользы, которая специально выбрала эту вещь, чтобы проявить себя. Понимаешь?
Сентябрь не понимала.
– Ну хорошо, возьмем Чудовищный Прибор. Думаешь, я имела хоть малейшее представление о том, что такое кальмардыра, когда изобрела его? Конечно же нет! Я просто возилась с ним! Именно так делается самая лучшая Безумная Наука. Я всего лишь подумала: ты глянь, этот гипсовый осьминог так и напрашивается, чтобы в него встроили славную трансмиссию, — и очень скоро у меня появилась явно Полезная вещь, хотя в чем именно ее Польза, оставалось загадкой. Я оставила ее прохлаждаться на подоконнике в Башне Стенающего Вихря – и что ты думаешь, за пару лет она проделала шесть дырок в камчатной ткани пространства-времени (оно как раз из этой ткани и сшито, если ты вдруг не знаешь, а ты, конечно, знаешь, я уверена), и я провела прекрасные каникулы в Броселианде! А возьмем мой Генератор Сходства. – Она ткнула пальцем в другой конец комнаты, где располагалась громадная серебряно-зеленая машина, похожая на печатный станок, отрастивший когти и зубы. – Я и понятия не имела, для чего он. Я же не за этим его сделала, а ради чистой радости, какую испытываешь, когда творишь что-то новое! Впрочем, он уже почти согласился рассказать мне, для чего он нужен, я прямо это чувствую. По ночам он часто хихикает. Я ожидаю, что Заклепочник очень скоро расскажет мне, для чего он, а до тех пор я потерплю. Терпение – это всегда самый последний ингредиент во всяком заклинании, последняя деталь всякой машины, какими бы ни были ее первоначальные чертежи.
Все время, пока Ученая Фея говорила, пневматическая трубка револьвера ползла по полу к Сентябрь, словно осторожная змея. Она обнюхала ноги девочки и подол Бдительного Платья.
– Похоже, ты ему понравилась, – сказала Белинда Капуста. – Если ты напишешь потом подробный отчет, я готова отдать его тебе для полевых испытаний. Иногда полезно окунуться в самую гущу происходящего, чтобы привлечь действительно хорошую Пользу.
Сентябрь не знала, что ответить. Она видела ветеринарный пистолет мистера Уолкотта, из которого тот усыпил лошадь, сломавшую ногу, а еще у ее тренера по плаванию был стартовый пистолет. Этим исчерпывался опыт ее общения с оружием. Только это вот было не совсем оружие, предположила она, не в том смысле, в каком был оружием револьвер мистера Уолкотта. Она кое-что знала о заклепках от мамы, потому что детали фюзеляжа должны быть очень плотно подогнаны. С другой стороны, Заклепочник и револьвер мистера Уолкотта определенно были родственниками, может быть, даже братьями. Заклепочник казался ей очень солидным и мощным, а у нее никогда не было оружия, чтобы защищаться, кроме ее Платья, чьи подвиги было невозможно предсказать. Теперь, когда Суббота и Аэл ее бросили, – вспомнив это, она вздрогнула, – она как-то должна сама о себе позаботиться. Сентябрь робко протянула слегка дрожащую руку.
Капуста подбросила оружие и поймала его за барабан, после чего передала ей Заклепочник рукоятью вперед. Сентябрь приняла его. Он удобно и весомо лег ей в руку. Пневматическая трубка проползла до уровня талии и ткнулась свободным концом в ее маленький турнюр.
– Видишь? Да вы вмиг подружитесь. Пожалуйста, не забывай делать подробные и толковые записи, помечай дату и время записей и, по возможности, собирай образцы всего, что он проклепает. – Белинда Капуста взяла в руку пруток громоотвода и прикоснулась им к одному плечу Сентябрь, потом к другому. – Я посвящаю тебя, Сентябрь, во Временно Безумные Ассистенты.
Сентябрь пристроила Заклепочник, словно в кобуру, в шелковый карман нужного размера, который предусмотрительно образовался на боку ее платья.
– А вы не знаете, куда мне теперь идти? В смысле, чтобы попасть на дно мира. Туда, где спит Принц Мирра.
Белинда Капуста посмотрела на нее, скептически приподняв бровь. Потом повернулась к Нарративному Барометру и щелчком открыла его стеклянный колокол. Фея перевела одну из стрелок на деление МУЗЫКАЛЬНЫЕ ТРОНЫ.
– Всегда бывает какая-нибудь дверь, – пожала она плечами. – Я уверена, что где-то тут найдется и для тебя. – Капуста положила ладони на груду приборов на столе слева от нее и сдвинула всю кучу к дальней стене. В грубой древесине верстака заблестела дверца сейфа. Белинда Капуста набрала комбинацию и распахнула дверь.
– Заметки. Подробные, – сказала она таким тоном, что никто, будь даже не в своем уме, не рискнул бы с ней спорить.
Сентябрь оперлась на руку Капусты и взобралась на верстак.
– Еще одно, напоследок, – попросила она. – Я просто думала… может быть, вы, будучи лидером Акадэмического сообщества, знали одного… э-э-э… очень влиятельного Профессоре, который носил самые большие очки в мире, жил с виверншей и владел замечательной Библиотекой?
Капуста нацепила очки, настоящие промышленные защитные очки в никелевой оправе.
– Разумеется, – ответила она. – Ты же говоришь о моем отце.
Сентябрь помотала головой и рассмеялась. А затем, плотно прижимая Заклепочник к бедру, прыгнула ногами вперед в дверцу сейфа и исчезла из мастерской Белинды Капусты.
Глава XVI
Практичная девочка
в которой возвращается старый недруг, но не так, как ожидалось
Спрыгнув с верстака в сейф, Сентябрь провалилась во двор. Она была совершенно одна в первый раз с тех пор, как спустилась в Волшебное Подземелье. От двора, мощенного серыми, черными и грязно-белыми булыжниками, далеко, насколько хватало глаз, расходились дорожки, узкие и широкие. Несколько голых берез широко раскинули ветви над пустыми скамейками и такими же пустыми витринами магазинов. Над одним из них висела старая вывеска из крашеного дерева: ВСЕ ВАЖНОЕ ИДЕТ ТРОЙКАМИ И ШЕСТЕРКАМИ.
Медленно и бесшумно начал падать снег.
В середине двора рос садик, огороженный низкой стеной. Увядшие базилик и шалфей и растоптанные цветы мальвы оплетали черные извилистые стволы инжирного дерева. На ветвях висела высохшая кожура плодов, а корни были окружены сморщенными мертвыми поганками. В центре сада обнаружился пересохший фонтан: в высокой чаше темного мрамора устроилась по-турецки дева с рогом изобилия в руках. Когда-то его, должно быть, переполняла чистая сверкающая вода. Сентябрь устала как никогда, но лицо девы узнала сразу.
Это была статуя Королевы Мальвы.
Пальто красного цвета запахнулось вокруг Сентябрь потуже, меховой воротник не подпускал к ней мягкие сухие снежинки. Она шагнула вперед и увидела на дальнем бортике фонтана фигурку. Это была девочка; она сидела, подперев подбородок ладонями и болтая ногами. Сентябрь затаила дыхание и начала потихоньку обходить фонтан, чтобы лучше разглядеть ее. Девочка оказалась тенью; в черных глубинах ее кожи мерцали фиолетовые, серебряные и голубые огоньки. Тень была одета в теневое кружевное платье с пышными теневыми нижними юбками, а к платью прилагались элегантные теневые перчатки, теневые чулки и теневые тапочки.
И прекрасная шляпа.
Рядом с ней на страже стояла тень пантеры и неслышно вылизывала массивную темную лапу.
Сентябрь не двигалась. Она хотела засмеяться, потом она хотела убежать, потом – вытащить Заклепочник и немедленно открыть огонь. Ничего этого она не сделала. Просто стояла и смотрела на девочку – тень Маркизы. Смотрела так долго, что упустила момент, и Маркиза ее заметила.
– О! – сказала Маркиза, уронив руки на колени. – Это ты.
– Это я, – ответила Сентябрь.
Яго, Пантер Суровых Штормов, повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Взгляд его был непроницаем, как у любой кошки. Даже его тень не покинула ее, в восхищении подумала Сентябрь.
– Просто мимо проходила, – сказала наконец Сентябрь. – Я не хочу причинять тебе никаких неприятностей. Я вообще не хочу иметь с тобой ничего общего, если честно. У меня был жуткий день, и вот в эту самую секунду только тебя мне и не хватало. Я знаю, ты чувствуешь себя скверно из-за всего, что произошло в последнюю нашу встречу, но этого теперь не изменишь, все так и останется.
Маркиза внезапно встала.
– Ты проделала весь путь сюда в этих туфлях? – медленно спросила она, будто припоминая что-то из далекого прошлого.
Сентябрь посмотрела на свои туфли. Это были ее обычные школьные туфли, и следовало признать, что после Развеселья, луковых танцев, беготни по шахте и погружения на дно морское они изрядно пообтрепались. Зато на этот раз она, по крайней мере, сумела сохранить обе туфельки.
– Это, должно быть, ужасно больно. Какая ты отважная! – сказала Маркиза тем же медленным голосом, но в нем не было ни обиды, ни издевки – только искренняя жалость и сочувствие. Маркиза встряхнула головой, словно прочищая ее. На шляпе задрожали теневые перья, зазвенели теневые самоцветы.
– Ты мне это уже говорила, – сухо заметила Сентябрь.
– Говорила, – с явной неохотой согласилась Маркиза.
– Послушай, Мальва, я не хочу показаться грубой, но в какую бы ты игру ни собралась играть, я не знаю ее правил, так что на этот раз просто посижу в сторонке.
Маркиза вздернула голову. Толстые колбаски завитков сверкнули сиреневым.
– Не называй меня так, – произнесла она с былой силой. – Это не мое имя. Я – Мод. Я была Мод.
– Да, когда жила в Онтарио, на ферме у отца.
– Я его ненавижу! – вскрикнула Мод, как будто от удара. – Я туда никогда не вернусь. Ты меня не заставишь!
– Я знаю, – сказала Сентябрь, вопреки собственной воле слегка смягчаясь. У нее-то дома мама, которая любит ее, и папа тоже любит, где бы он ни был.
– Я все еще сплю, – прошептала Мод, глядя большими темными и очень обеспокоенными глазами.
– В каком смысле? Ты же сейчас бодрствуешь. Хотя и не должна бы.
Тень Яго наконец заговорила, и от его раскатистого громового голоса Сентябрь словно обдало жаром.
– В том смысле, что спит она, Маркиза, наверху, на турмалиновом ложе в Весеннем Приходе, где всегда опадают лепестки цветущей сливы. Я тоже здесь, только я не сплю. Нет, конечно, на самом деле я сплю очень много. В царстве Весны избыток солнечных лучей, а я все же из семейства кошачьих. Однако я не профессионал в этом деле, а она уже пару лет практикуется в хорошем сне, и это еще продлится неизвестно сколько. Когда наши тени были утянуты Сифоном, мы проснулись – я просто задремал, и не вздумай меня осуждать, это было в четыре часа пополудни, а все кошки знают, что четыре пополудни – это время Двенадцатого Сна, сразу после Чайной Дремы. Проблема в том, что, пока она спит там, наверху, таким глубоким неестественным сном, здесь, внизу, это слегка сбивает ее с толку. Иногда ей кажется, что она – это все та же Маркиза, иногда она вспоминает, что она – тень, и не хочет быть боьше Маркизой.
– Я девочка практичная, – прошептала Маркиза. Яго нежно лизнул ее щеку.
Внезапно, так же стремительно, как нож входит под ребро, Маркиза обняла Сентябрь и уткнулась ей в шею.
– Прости меня, – прошептала она. – Я всего лишь хотела остаться. Тебе это далось так легко.
Сентябрь стояла, застыв в объятиях Маркизы. Эта девочка бросила в тюрьму ее друзей, вертела ею, как тряпичной куклой, и правила Волшебной Страной вот этими самыми руками, которыми сейчас обнимает ее. Но, с другой стороны, Маркиза так настрадалась! Сентябрь даже однажды всплакнула о ней. А это всего лишь тень той девочки. Разве Суббота, и Аэл, и Вице-Королева, и Хэллоуин и почти все остальные не говорили ей, что тени не совсем таковы, как их владельцы? Разве Хэллоуин не делала такого, чего сама Сентябрь ни за что не стала бы делать? И разве не делала такого тень Субботы?
Сентябрь не хотела сочувствовать Маркизе. Она знала, что именно так злодеи и берут над нами верх. Ты их пожалеешь, а они хвать и свяжут тебя, и бросят на рельсы. Но буйное, неискушенное сердце вновь расцвело в ее груди и выпустило темную ветку с увесистыми плодами.
Бедная Сентябрь! Насколько же легче быть жесткой, умной и бессердечной. Вместо этого в ее незрелом, совсем зеленом сердце происходила совершенно взрослая вещь. В мире существуют два вида прощения. Первое – когда все, что было прежде, действительно забыто. А второй вид прощения практикуют, когда кто-то отчаянно в нем нуждается или когда мы сами отчаянно хотим простить, не то сердце может вцепиться в старые раны и скиснуть от них, как молоко. Вы, наблюдательные и умные читатели, наверняка заметили, что я сказала «практиковать». Для правильного прощения всегда требуется практика, а Сентябрь была еще совсем новичком. У нее совсем не было опыта прощения первого вида. Но тень Маркизы так горько рыдала на ее плече! Все создания иногда бывают жалкими и нуждаются в утешении.
Сентябрь медленно обвила Маркизу руками. Девочки надолго застыли, обнявшись под падающим снегом. Пантер смотрел на них, низко урча.
– Ты сейчас занята чем-нибудь дерзким и хитроумным? – спросила Мод, когда они отпустили друг друга. На ее щеках остались теневые слезы, которые никого не стыдились. – Ты всегда была такая умная. Как я.
– Я хочу разбудить Спящего Принца, – ответила Сентябрь прежде, чем успела подумать, стоило ли это говорить.
Читать бесплатно другие книги:
