Этнопсихология Мандель Борис

В условиях Сибири хорошей иллюстрацией данным закономерностям служат наблюдения за цветовым восприятием якутов. Даже интеллигентные якуты смешивают оттенки цветов. Особенно путают они голубые, синие, фиолетовые и зеленые. Для всей этой группы цветов у них есть общее название кюох, и хотя глаз их уже научается отличать зеленый от голубого и синего, но язык еще не выработал особого для него названия; фиолетовый все еще им не дается.

Буряты в своих сказках применяют семь цветов в следующей последовательности: черный, красный, белый, синий, серый, зеленый, желтый. Эвенки для разных описаний пользуются шестью цветами: черный, красный, белый, зеленый, синий, желтый.

Дело в том, что существуют определенные культурные и национальные различия в смысловой интерпретации цветов. Специалисты исследовали влияние цвета на восприятие человека, ассоциации, вызываемые им в национальных средах разных стран. Оказалось, что цвет символизирует:

– зеленый: в Америке – надежду, в Китае – роскошную жизнь, в Индии – мир и надежду, в Малайзии он ассоциируется с тропической лихорадкой;

– голубой: в Америке – веру, в Индии – правдивость, в Китае – один из траурных цветов;

– фиолетовый: в Индии – печаль и утешение, в Бразилии – печаль;

– белый: в Америке – чистоту и мир, в Китае – подлость, опасность, траур, в Европе – молодость, непорочность.

Даже краткий анализ особенностей восприятия некоторых цветовых образов и цветовой символики наводит на мысли о некоем этническом своеобразии отношения к окружающему миру о том, что в, казалось бы, одинаковых картинах природы немалое количество этнических представлений имеют свои специфические детали и нюансы.

Сегодня все это уже обязательно проявляется в национальной рекламе, в оценке качества дизайна промышленных товаров и т. п.

В русском языке есть выражения «практическая сметка», «практический ум». Они отражают уровень сообразительности, смекалки людей, не умудренных теоретическими знаниями, но быстро, на лету схватывающих суть какой-либо житейской проблемы и решающих ее рациональными и в то же время оригинальными способами. Скорее всего, подобное качество чаще носит этнопсихологический характер, поскольку находчивость, способность додумываться, доходить собственным умом до решения конкретных задач во многих случаях связаны с бытовыми и хозяйственными ситуациями, которые, в свою очередь, зависимы от особенностей жизнедеятельности людей. К примеру, практическая сметка северного оленевода будет своеобразно отличаться от соответствующей смышлености рыбака или таежного охотника. Хотя, вне всякого сомнения, в содержании любого «этнического практического ума» всегда можно обнаружить интернациональные элементы.

Психологи установили, что за час беседы типичный финн употребляет только один жест, итальянец жестикулирует не менее восьмидесяти раз. Француз в разговоре использует невербальные средства общения не менее ста двадцати раз, а мексиканец сто восемьдесят. Своей непредрасположенностью к повышенной жестикуляции отличаются якуты, эвенки и другие народы, живущие в условиях сурового климата. Любопытно предположить: представители «северных территорий» в своем филогенетическом развитии меньше предуготовлены природой к не приносящим особой пользы телодвижениям, поскольку это ведет к неоправданной трате не хватающей в холодном климате энергии. Южане же, наоборот, посредством разного рода жестикуляции «выплескивают» избыток подаренной теплом и солнцем энергии. Но как бы то ни было, существенные различия в природной выразительности сказываются на манере делового общения и в психологическом плане вызывают определенные реакции, например неприязнь к излишне жестикулирующему собеседнику.

Можно было бы бесконечно продолжать примеры, в которых «этническое» выступает в несхожих инвариантах «общечеловеческого» и может обоснованно выступать в качестве предмета экономической этнопсихологии, иллюстрируя тем самым своеобразие данной науки.

В настоящее время в мире широко распространяются крос-скультурные исследования. Отражая различия и сходства в культуре разных народов, ученые детализируют многие феномены, стараясь обеспечить замену слишком общего абстрактного понятия «культура» специальными, поддающимися оценке психологическими переменными, которые могли быть гипотетическими причинами культурных различий. В кросскультурных исследованиях нетрудно выделить психолого-экономический аспект: когда установки индивидуализма или коллективизма разных народов зримо сказываются на решении хозяйственных вопросов, на преодолении (возникновении) противоречий и конфликтов представителей разных культур. К примеру, и русские, и японцы по своим социогенетическим типам относятся к коллективистам – общинникам, но многие существующие традиции и привычки их отношения к представителям бизнеса разных национальностей (особенно культура общения, уровень толерантности) заметно отличаются. Результаты кросскультурных исследований (экономического плана), таким образом, дают богатый иллюстративный, практический материал для понимания особенностей экономической этнопсихологии народов и их межэтнического взаимодействия. В будущем, вероятно, все вновь зафиксированные феномены и реалии подобного рода помогут экономической психологии создать новые концепции, точнее отражающие современную жизнь и помогающие ее реально совершенствовать.

Таблица 2

Особенности этнических социально-экономических установок

Данные (пусть и приблизительного) кросскультурного анализа позволяют говорить, что в каждом конкретном временном периоде у разных народов преобладают своеобразные этнические установки по отношению к экономическим реалиям, которые играют заметную роль в их повседневной жизни. И эта специфика может и должна быть предметом экономической этнопсихологии. Нельзя отрицать, что процессы глобализации окажут унифицирующее, нивелирующее влияние на многие экономические установки людей, но понятно и то, что в силу национальных психологических особенностей, национальных традиций, национальной специфики хозяйственной деятельности и быта во многих отраслях экономики конкретных народов живут и будут жить уникальные, оригинальные этнические элементы, понимание которых немаловажно в современной жизни. К тому же любой народ, не желающий стать сборищем иванов, не помнящих родства, будет оберегать те этнические ценности, позиции, нравы, которые поддерживают его самобытный, своеобразный статус в мировом сообществе.

Набор экономических реалий, которые изучает экономическая психология и которые имеют свои варианты в этническом сознании (этнической психологии) и поведении, многолик и разносторонен. Кроме того, предметный мир экономической этнопсихологии дополняется проблематикой межэтнического взаимодействия деловых людей из разных стран. Психология межэтнического взаимодействия вообще специфическая область науки и практики. Она рассматривает не только детерминанты эффективности разносторонних контактов «иноязычных» партнеров, но и процесс, и результаты изменения идентичных характеристик этнических групп и их представителей при непосредственном и опосредованном влиянии друг на друга. Используя житейские понятия, можно сказать, что психологию межэтнического взаимодействия больше всего интересует то, как «чужое» трансформируется в «наше», а «наше» превращается в «свое» для чужих, касается это материальных или духовных атрибутов жизни взаимодействующих этносов. Конкретный пример – в середине 80-х годов XX в. слово «перестройка» стало понятным гражданам многих зарубежных стран, отражая прогрессивные на тот момент социально-экономические преобразования в нашей стране. Сегодня к таким межэтническим реалиям можно отнести многие термины и действия, которые еще недавно были весьма слабо известны «простому» россиянину, а сегодня вплелись в его обыденную жизнь: маркетинг, менеджмент и т. д. и т. п. Важно отметить, что понимание необходимости этнологического, а значит, и этнопсихологического анализа вопросов международной экономики становится практически обязательным для специалистов разных научных дисциплин и направлений. Можно отметить, что же конкретно исследуется:

• факторы, влияющие на организационное поведение, организационную культуру, общую психологию компаний, занимающихся международным бизнесом;

• влияние разных национальных структур на организационное поведение и организационную культуру;

• рассмотрение параметров и моделей межкультурных различий;

• пути решения проблемы культурной адаптации.

Конечно, мы помним, что в любом межэтническом взаимодействии важны не только интернациональные нормы и принципы, но и характер их освоения представителями конкретного этноса. Чаще всего, особенно сегодня, в международном бизнесе для эффективного вовлечения человека в дела фирм, предприятий, корпораций необходимо понимание особенностей его национально-ориентированного поведения и особой психологии представителя того или иного этноса. Особый пласт в теории и практике экономической этнопсихологии может быть связан с анализом влияния на представителей конкретных этносов сложившихся традиций хозяйствования, распределения благ, обслуживания клиентов и пр. Традиции понимаются обычно как определенный стереотип мышления и поведения индивидуальных и коллективных субъектов этнического сообщества, «по наследству» передающиеся от поколения к поколению и сохраняющиеся у данного народа в течение длительного времени. К общим характеристикам традиций можно отнести следующее:

– они являются своего рода поведенческим алгоритмом, т. е. сложившейся последовательностью мыслей и/или действий, основанных на психологическом стереотипе восприятия и/или знания социальных явлений;

– они рождены в результате практической деятельности этноса, когда соответствующие логические формулы и алгоритмические формы поведения приводили к эффективности труда, быта, досуга в целом, к упорядочению социальной жизнедеятельности;

– большинство традиций народов отражают не только и даже не столько сословные, клановые или иные групповые интересы, сколько являются значимыми для всех представителей этноса;

– они выступают продуктом коллективного разума в историческом плане и не только потому что возникли, разрабатывались и утверждались в сообществах людей, но и потому, что коллективы разных поколений и эпох вносили в них свою лепту, детализируя их, варьируя процедуры их реализации в зависимости от сложившихся условий;

– они предполагают определенную добровольность в следовании им, свободу выбора в деталях их проявления и реализуются в результате творческой самодеятельности людей;

– пример обращения к традициям, особенности их проявления и/или исполнения чаще всего связаны с лидерами этнических групп;

– соблюдение традиций также связано с поддержкой/отрицанием их общественным мнением: если массовое сознание отказало традиции в значимости, она постепенно сходит на нет, оставаясь лишь в памяти как некий анахронизм.

Изменению или даже исчезновению традиций (как и метаморфозам любой психологической и социальной установки) способствуют в первую очередь два обстоятельства:

– коренное изменение жизнедеятельности, при котором традиция воспринимается как отжившее свой срок и не соответствующее реалиям времени предписание;

– изменения в потребностях и установках людей, приводящие к необходимости и значимости совершенно иных форм поведения для достижения запросов и интересов индивида и (или) группы.

Века и тысячелетия самобытной, суверенной жизни этносов породили множество национальных традиций во всех сферах жизнедеятельности и соответственно в экономике. Эти традиции касались организации трудовой деятельности – они специфичны у скотовода, земледельца или виноградаря. Эти традиции предполагали уникальные для многих народов процедуры гостеприимства и обслуживания статусных лиц, они предопределяли порядок разрешения неизбежных конфликтов в области производства, разделения имущества и недвижимости, в решении проблем экономически несостоятельных индивидов и сословий (инвалидов, «сирых» и «убогих», ветеранов войн и труда и т. д. и т. п.).

Неизбежность этнокультурного своеобразия распределения благ и ресурсов и соответственно восприятия их людьми в качестве справедливых или несправедливых – факт. Если рассматривать в данном ключе российские (советские) традиции, то здесь сразу же выделяется блок этнических и этнопсихологических вопросов в соответствии с изложенным выше. Традиционная ориентация на «среднего советского гражданина» по стандартам потребления была коренным образом подорвана начиная с 80-х годов XX в., когда расширились зарубежные контакты. Сегодня достаточно сложно обосновать нормы распределения благ. Этому не способствует ни отечественная «минимальная оплата труда», ни ножницы, существующие в реальных заработках специалистов одних и тех же профессий и статусов (продавцов, дворников, сторожей, охранников и т. д.), существующие в разных регионах, на предприятиях разных сфер экономики. К тому же государство, многие годы жившее за счет труда своих граждан и сегодня неэффективно реализующее свои экономические функции, необоснованно и некомпетентно вмешивающееся в частный бизнес, породило колоритный национальный шаблон перераспределения благ: «сколько у государства не воруй, своего не вернешь». И все, от известных олигархов и организаторов «теневого» бизнеса до рядового обывателя, вырабатывающего или «охраняющего» какую-нибудь государственную продукцию, при любой представившейся возможности естественным считают право воспользоваться данным правилом. Конечно, размер получаемой таким образом «доли» всякий раз индивидуален и не поддается нормированию. Проблема несоответствия традиций стремительным тенденциям рыночной экономики, вреда от их непродуманного разрушения связана в России прежде всего с положением аборигенных народов Севера, Сибири, Дальнего Востока и некоторых других регионов. Организаторам промышленного освоения таежных и лесотундровых мест советского времени, пришедшим в «дикие» края жить и работать «вахтовым методом», а значит, временно пребывать, чтобы «осваивать», «разрабатывать», «брать», почти невозможно было понять тех, кто здесь существовал на протяжении веков. Людям, выросшим в совершенно иных условиях, чуждо было отношение к природе, а именно – рыбе, зверю, лесу, горам – как к живому существу Выше разумения было и то, что маленькие поселения «коренных» народов – это целые комплексы социальных, культурных, экономических и других связей, причем хрупкие и ранимые. В тайге и в тундре аборигены (эвенки, коряки или эскимосы) селились далеко друг от друга. В создаваемых по принципу экономической целесообразности поселках их ждала концентрация и нарушение как психологических, так и экологических, и внутривидовых связей. Род представлял собой четкий, отлаженный организм с веками отработанными традициями, где каждый знал, что должен делать и как. К примеру, чукча вставал утром с полным сознанием того, что если он не выполнит свои обязанности, то пострадает весь род, а значит, и он сам. В новых условиях поселения – в благоустроенных и неблагоустроенных местах жительства вместе собирались уже не десятки человек, а во много раз больше. И зачастую аборигены занимались чуждой прежде деятельностью. Появлялась безработица, формировались группы малоквалифицированных чернорабочих из числа местных жителей. Род, его традиции и функции, сама этнопсихология личности начали изменяться, терять свой смысл под воздействием неестественных ранее условий. Кроме того, действовал пресс культуры и быта пришедших, их «инородные» традиции, социальные стандарты и оценки значимости людей. Попадая в сложные организационные и экономические структуры, аборигены далеко не всегда становились равноправными членами сообществ из-за своего самобытного менталитета и отсутствия конкурентоспособности. Многие из них пополняли ряды «бомжей», изгоев и отверженных… Потеряв возможность заниматься исконной, а значит, чаще всего любимой деятельностью, со своим особым менталитетом вступив в иной мир и не поняв его, представитель аборигенного народа зачастую терял смысл жизни, и это было для него губительным. Цивилизованное бытие для многих аборигенов на самом деле сродни скрытому насилию.

Понимая необходимость восстановления исконных традиций для укрепления аборигенных этносов разных территорий России, важно смотреть и на характер тех изменений, которые произошли с представителями русского народа в отдельных регионах страны. До сих пор недооцениваются метаморфозы, произошедшие с русским населением в ряде национальных республик бывшего гигантского российского государства. В силу изменившихся экономических условий, которые были прежде эффективны из-за традиционной деятельности автохтонных народов (скотоводство, охота, рыболовство), хозяйственная направленность русских поселений оказалась нерентабельной и перестала быть основой их благополучия. Экономический пресс в условиях перехода к рыночному хозяйству сильнее надавил на русское население: лица русской национальности в процентном отношении традиционно были больше заняты в промышленном производстве, которое, особенно в сельских районах, чаще «разваливалось», не выдержав конкуренции. Вполне естественно, что в таких условиях начинает действовать механизм психологического сравнения уровня своей жизни с положением других людей. При ухудшении материального положения подобная субъективная реалия (кто лучше живет?) может подогреть межэтническую неприязнь.

Итак, мы понимаем: у экономической этнопсихологии сегодня имеется широкое поле деятельности как в теоретическом, так и в практическом плане. Этнический аспект нельзя отделить от современной экономики, поскольку он играет в ней существенную роль. Не бросаясь в крайности, стоит пытаться находить конкретные экономические реалии, которые будут предопределять психологические особенности участия народов в хозяйственной деятельности.

Скажем так: этническое – это сложившийся менталитет русского народа по отношению к собственности. Общеизвестно, что исконное выражение такого отношения к собственности – это общинное землевладение, и значит, сформировавшиеся стереотипы и традиции могут вступить и вступают в противоречие с определенными установками рыночной экономики и частной собственности. Страна, в которой свыше 80 % русского населения и в которой аграрный сектор на многих территориях русской земли находится в кризисном состоянии, не может не заострять внимание на данном варианте «этнического».

В России этническое – это аборигенное, т. е. выражающее интересы «коренных», «малых» этносов, которые числом выше ста населяют нашу страну, имея опять-таки специфические позиции по отношению к собственности. Свои подходы, например, к собственности на землю имеются у горских народов Кавказа, где каждая пядь на учете. У «детей» тайги – тофаларов, у китобоев Аляски, у бурятов, калмыков, хакасов и т. д. – свои приоритеты в отношении к собственности. И их нельзя не учитывать для успешного развития данных этносов хотя бы и в традиционных видах хозяйственной деятельности.

Для нашей страны этническое – часто «миграционное», касающееся десятков, а то и сотен тысяч мигрантов, хлынувших в Россию из разных государств – бывших республик СССР, а также из Китая, Кореи и т. п. Каковы их традиционные взгляды по отношению к имуществу, недвижимости, этике деловых контактов? В какой мере, на каких условиях их можно наделять собственностью? Какими экономическими средствами укреплять их лояльность и законопослушность на новой родине? Эти и другие вопросы для многих регионов России нельзя считать праздными.

Для россиян этническое – это и проблемы совместных с зарубежными собственниками предприятий. Суть не столько в порядках владения и управления общей собственностью со стороны владельцев и менеджеров, а в формировании уважения к частной собственности и труду «новоявленных» русских и «заморских» буржуев со стороны сотрудников совместных производств. Интенсивность труда на некоторых таких предприятиях зачастую воспринимается привыкшими к простоям и перекурам российскими рабочими в качестве антигуманной капиталистической эксплуатации. Соответственны и реакции на собственность – ею не дорожат, а то и даже способствуют уничтожению.

Добавим, что этническое для русских людей и граждан развалившегося СССР – это «бывшее советское», или, иначе говоря, те общие идеологические установления, которые остались в психике и теперь становятся преградами и барьерами в овладении людьми реалиями рыночной экономики. Это то, что объединяет многих бывших жителей великой страны и одновременно разделяет большинство из них с гражданами цивилизованных стран. Конкретно сюда можно отнести установки по отношению к собственности, богатству и бедности, характерные для социалистического мировоззрения. Эти установки могут внешне и не замечаться, но они все равно – через спонтанные и целенаправленные влияния (взрослых) пускают свои корни в сознание поколения, родившегося в более поздние времена.

Итак, любая научная дисциплина или только ее область становится значимой в том случае, если оформляется в стройную систему, в которой можно увидеть и проследить существенные связи и взаимозависимости между явлениями. Экономическая этнопсихология не является исключением, и обоснование ее системности нынче остро необходимо. Решая такую задачу, важно найти точку отсчета, главенствующий принцип, на основе которого можно было бы рассматривать и дифференцировать изучаемые научной дисциплиной феномены. Одним из продуктивных подходов можно считать выделение субъектов экономического сознания и экономического поведения, через которые и в которых будут проявляться важнейшие закономерности экономической этнопсихологии.

Напомним, что понятие «субъект» в психологии несет определенный смысл: индивид или группа как источник познания и преобразования действительности, носитель активности, в отличие от «объекта» – фрагмента реальности (в том числе одушевленного), на который направлена активность взаимосвязанного с ней субъекта.

Субъектами, с которыми необходимо (приходится) иметь дело, обычно выступают:

Этнос (этническая общность) – устойчивая совокупность людей, характеризующаяся прежде всего наличием общего языка, культурных и хозяйственных установок и традиций, своими этническими самосознанием и самооценкой.

Локальная этническая группа – объединение людей одной национальности, своего рода «клеточка» этноса, организованная (организовавшаяся) для решения каких-то практических задач, прежде всего для совместной жизнедеятельности, понимаемой в самом широком смысле.

Семья – первичная ячейка любого этноса, в которой люди объединены кровнородственными связями и реализуют важнейшие социальные функции: деторождения, воспитания, обеспечения своих членов необходимыми для жизни условиями и благами и т. д.

Личность – конкретный человек, член этнических сообществ разных уровней, самостоятельный и творческий «носитель» этнического самосознания, реализующий в этносе разнообразные официальные и неофициальные роли (для экономической этнопсихологии важен анализ экономических ролей).

Инонациональные сообщества – этнические объединения (группы), с которыми соседствует и (или) взаимодействует данный этнос, в состав которого по каким-то причинам «вливаются» его представители, сравнение с характеристиками которого показывает самобытность и самостоятельность «нашего» народа, разделение на «мы» и «они».

Пять выделенных этнических субъектов – это минимум тех феноменов, которые так или иначе приходится рассматривать экономической этнопсихологии, в которых реализуются любые другие этнопсихологические явления. И не может игнорироваться тот факт, что взаимосвязи и взаимозависимости существуют не только между названными субъектами, но и между составляющими (вплетенными в них) проявлениями. Так, при взаимодействии личности и этноса можно рассматривать влияние менталитета этноса на убеждения человека или роль гетеростереотипов на характер его взаимоотношений с представителями других народов.

Психолого-экономическими составляющими менталитета являются знания, социальные установки, стереотипы и традиции, характеризующие особенности ведущих хозяйственных деятельностей, присущих данному этносу и социально-экономических отношений, особо характерных для него. В «состав» менталитета, естественно, включены и автостереотипы экономического порядка, отражающие то, как хорошо мы хозяйствуем, торгуем, справедливо распределяем блага, упорно и настойчиво работаем и т. п. Если взять, например, наиболее емкую часть экономики – выпуск и реализацию товаров, то можно констатировать, что специфика производства (добычи) продуктов для потребления и продажи у скотовода-степняка или таежного охотника породила массу специфических понятий, отражающих особенности данных экономических деятельностей и способов овладения ими, а также мотивов, умений и навыков, критериев эффективности и т. п. Причем скотовод или охотник согласится с введением новых экономических понятий в малознакомых для него сферах деятельности (инвестирование, кредитование, банковское обслуживание и т. п.), но его невозможно будет заставить отказаться от привычных, оправдавших себя тысячелетиями терминов и названий, отражающих специфику его труда и отношений с традиционными партнерами. Отсюда самобытность экономических составляющих менталитета этноса, его психология будет существовать и в перспективе.

Экономическая этнопсихология не может обойти вниманием этническое своеобразие разделения труда, что связано с распределением социально-профессиональных ролей, а в целом с этнической производственной самоорганизацией. К примеру, при традиционной совместной рыбодобыче у ряда «приморских» аборигенных народов многолетняя практика предопределила необходимость тех или иных носителей специфических ролей и зачастую не приемлет любой навязанной модернизации. Роль, профессионально принятая и освоенная, реализуемая человеком длительное время (а иногда и всю жизнь), отношение с другими при ее воплощении – все это не может не отложить отпечаток на психологию ее исполнителя. С реализацией социально-профессиональных ролей, с дифференциацией уровня богатства и необходимостью решать жизненно важные проблемы этноса связаны психолого-экономические проблемы этнического лидерства, этнической элиты, этнического управления и самоуправления. То, что любое управление этнопсихологично в своей основе, понимает каждый здравомыслящий человек, поскольку оно зрело одновременно с многовековой историей развития этноса и лишь в определенный период истории и развития получило какую-то интернациональную окраску «Каждый народ достоин своего лидера» – в этой истине заключена огромная мудрость. Народы всегда видели в лидерах их экономически значимые способности и наклонности, умение сосредоточить усилия людей на важнейших хозяйственных проблемах. Например, законодательство «Нового курса» Ф. Рузвельта, включающее в себя такие акты, как «Закон о восстановлении национальной экономики», «Закон о регулировании сельского хозяйства» и т. п., наряду с глубокой верой в компетентность своего президента, мобилизовало энергию, деловую хватку и творчество народа значительной части США на существенные изменения и достигло в этом успеха. То, что российское массовое сознание ищет в современных политиках навыки и умения хозяйственников, тоже отражает актуальные психолого-экономические закономерности рыночных реформ в нашей стране. Проблема национальных лидеров «экономического склада» дополняется во многих этнических сообществах проблемой роли кланов (родовых и иных объединений) в экономической жизни конкретных этносов, механизмов их влияния на нее. В современной этнографической литературе есть интересное слово «линидж» (от лат. Нпеа – ряд, поколение, род), обозначающее совокупность лиц из родственных групп. Так вот, если взять современную рыночную конкуренцию и (или) политическую борьбу во многих малых и средних этносах, то она представляет собой противоборство патрилиниджей (родственников по отцовской линии) и матрилиниджей (соответственно – по материнской) за распределение и перераспределение собственности, материальных благ, социально-экономических статусов, трансфертов и т. п. А там, где есть место родству, поблажкам, протекционизму, необоснованным льготам, чаще всего надо искать особенности этнической психологии. Мы уже не говорим о возможностях тендерного подхода в анализе разного рода линиджей.

Экономическая этнопсихология не может не обращаться и к системе социального контроля в экономической среде, с помощью которого общество регулирует деятельность и поведение экономических субъектов разного уровня. Несмотря на то что в основе своей здесь критериями, формами социального контроля выступают разного рода правовые, экономические, административные акты и действия, они всегда получают свой психологический отзвук. Например, и на общероссийском, и на региональном (включая национальные республики), и на местном уровнях существуют нормативные предписания, отражающие локальные стандарты размера и порядка сбора налогов. Данный факт косвенно показывает, что восприятие налоговой системы в качестве рациональной – нерациональной, справедливой – несправедливой обусловливается многими психологическими детерминантами. Так, представление налоговых льгот национальным республикам и округам в связи с их суверенитетом немалой частью русского большинства было воспринято как нарушение их законных прав на равенство взимания налогов. Аналогичные проблемы возникают при установлении социальных льгот для «малочисленных» народов, при регламентации деятельности торговых меньшинств и т. п. В каждом таком случае с той или другой стороны у заинтересованных этнических групп нередко возникают расхожие мнения: «с нас берут больше, а дают меньше», «другие этносы живут за наш счет», и нечто подобное.

Рассмотренные выше понятия и проблемы экономической этнопсихологии применительно к их использованию в масштабах этноса могут быть дополнены конкретными реалиями.

И в заключение добавим: характеризуя межэтнические отношения в мировом масштабе, когда хотя бы одной реально или потенциально действующей стороной выступают российские граждане, можно увидеть следующие конкретные проявления:

– отношения граждан зарубежных государств к русской нации и русским;

– отношения граждан зарубежных государств к другим народам России и их представителям;

– отношение русских к гражданам зарубежных государств;

– отношение представителей других этнических групп России к гражданам зарубежных государств;

– отношение русских к представителям других этнических групп России;

– отношение представителей этносов России к русским.

Как видим, если брать во внимание количество зарубежных государств, а также этносов внутри России, гамма отношений разнообразна. Вполне понятно, что любое из названных отношений в его конкретном варианте (например, взаимодействие японского этноса с русским или контакты русских с коренными этносами Камчатки) может стать объектом психологического анализа. Обилие вариантов контактов инонациональных сообществ, в том числе и в экономической сфере, требует вычленить в данной проблеме те основополагающие понятия и феномены, которые будут предопределять общий характер межэтнических отношений.

Сегодня все более востребованным становится умение согласовывать, казалось бы, совершенно несхожие и конкурирующие этнические позиции и точки зрения, чтобы на их основе обеспечить оптимальное решение сложнейших человеческих проблем. Модные сегодня слова «этническая толерантность» означают настроенность людей на неоднородность, несхожесть, самобытность ценностей, позиций, верований разных народов, понимание того, что их не нужно стремиться переделывать по «нашим» меркам или под какой-то сугубо «общечеловеческий» эталон, а важно научиться искусству принимать партнеров такими, какие они есть, со всеми их плюсами и минусами. Толерантность, скорее всего, может проявить себя в разных областях экономики, поскольку общая заинтересованность в эффективности совместного дела быстрее поставит препоны любым разногласиям, поэтому целесообразно взглянуть и на некоторые вопросы психологии межэтнического общения.

И наконец скажем: для совершенствования межнационального партнерства, кроме соблюдения одобренных в мировых масштабах прав и свобод личности вне зависимости от каких бы то ни было сугубо отличительных признаков, нужна реализация, по меньшей мере, трех основополагающих принципов межнационального взаимодействия:

– бережное отношение к чувству национального достоинства человека;

– способность опереться на то, что объединяет, а не разъединяет;

– ориентация на соблюдение в деловой сфере этнических норм и требований того народа, с которым происходит деловое партнерство.

Интенсивность развития любой отрасли знания, в том числе и экономической психологии в аспектах этнопсихологических, не может зависеть от какой-то одной группы факторов или причин, так как сложные явления в науке всегда имеют множество определяющих их факторов. Нередко встречающееся утверждение о том, что отечественная экономическая психология интенсивно развивалась именно в 90-е годы XX в., не требует больших доказательств. Сегодня это утверждение воспринимается как очевидное. Главная из (многих) причин ее интенсивного развития заключена в социально-экономическом состоянии российского общества в 90-е годы прошлого века, в его практических потребностях и запросах к различным отраслям науки, в том числе экономической психологии. Острая актуальность развития в первую очередь определялась следующими причинами: состоянием внутренней готовности и возможностей самой психологической науки – теоретических (концептуальных), методических (инструментальных), практических, наличия профессионально подготовленных специалистов и т. п. (внутрипсихологические причины); заинтересованностью других наук, конечно, прежде всего экономической науки, в получении дополнительных фактов, закономерностей, объяснительных схем для решения вопросов, пограничных с психологической наукой, ее востребованности специалистами из других областей научного знания (внешнепсихологические причины); наличием у психологической науки накопленного исторического опыта интенсивного формирования научно-практических отраслей психологии в ответ на острые практические потребности общества в конкретный исторический период его развития (историко-психологические причины).

Таким образом, как минимум, совокупность вышеописанных причин объясняет факт интенсивного развития отечественной этноэкономической психологии внутри и не только внутри этнопсихологии, и этот процесс фактически продолжается, а может быть, даже будет набирать еще большие темпы.