Канал имени Москвы Аноним

1

Анна открыла глаза. Стук в окно повторился. Три коротких удара и два длинных. Муж, Сергей Петрович, перевернулся в постели и что-то пробормотал. Она подождала, пока его дыхание станет ровным. Затем бесшумно поднялась, быстро отыскав ногами прикроватные тапочки.

Ти-ти-ти, та-а, та-а

«Ну наконец-то, — подумала она, — уж заждалась».

Когда-то её звали Рыжей Анной. Она была танцовщицей и певицей в лучших трактирах Икши, пока к городу не подобралась граница и он не захирел, сжавшись до небольшого форпоста у Тёмных шлюзов. Когда-то у неё была весьма бурная молодость, она знала вкус крепкого табака, могла перепить любого мужчину, но ложилась только с теми, кого выбирала сама. У Рыжей Анны был гордый нрав, но по-настоящему она любила лишь одного человека — того, который прислал ей сейчас своего ворона. Всё это осталось далеко в прошлом.

Сергей Петрович увидел Анну, когда она ещё танцевала в Икше, и втюрился окончательно и бесповоротно, но Рыжая Анна даже не заметила его в череде своих поклонников. Затем, когда всё начало рушиться, она была вынуждена отправиться по каналу в поисках работы и добралась до Дмитрова. Трактир её мужа с несколькими гостевыми спальнями на верхнем этаже совершенно случайно оказался первым местом, куда она пришла прослушаться певицей в ночное кабаре.

Особых иллюзий она не питала — звёздный час Рыжей Анны остался позади. Тем более что к тому времени до Дмитрова стали докатываться волны беженцев (их предпочитали именовать «переселенцами») не только из Икши, а из самых отдалённых мест — Твери, Ярославля, и конкуренция на рынке труда была жёсткой. Встречное предложение Сергея Петровича ошеломило Анну. Она ответила не сразу. Она пришла на следующий день, и на ней была белая блуза с отложным воротом и юбка ниже колен. Сергею Петровичу в этом новом виде она показалась ещё прекрасней.

— Хорошо, я выйду за вас, — сказала Анна. — Но никаких танцулек.

— Что? — не понял Сергей Петрович.

— Никаких танцев и песен! В нашей гостинице не будет танцовщиц.

Свадьбу сыграли через неделю. Бросили ключи на дно канала. Ополоумевший от счастья Сергей Петрович был готов выполнить любые её капризы, но капризов не было. Единственное — Рыжая Анна состригла свою великолепную развевающуюся гриву. Она стала носить аккуратные причёски. И хоть она до сих пор называла мужа по имени-отчеству, — честно говоря, она ожидала увидеть своё будущее каким угодно, но ни разу не видела себя в роли «бюргерской жены», — Рыжая Анна ни разу не пожалела об этом шаге.

Они перестроили и расширили гостиницу, назвав её на старинный манер «Постоялый двор», а вместо шумного трактира на первом этаже обзавелись уютным милым ресторанчиком с чуть ли не лучшей в Дмитрове домашней кухней.

Юность, бурная молодость Рыжей Анны остались в прошлом вместе с отрезанными волосами. И всем желающим посплетничать эта новая степенная, но всё ещё очень красивая женщина сумела популярно объяснить, сколь ошибочными и легкомысленными являются такие желания.

А потом Анна всё же снова стала петь, но лишь по просьбе добрейшего Сергея Петровича. Они стали бывать в домах других зажиточных горожан, и потекла у Рыжей Анны благоустроенная размеренная жизнь.

Такова была внешняя канва жизни Анны. Но была у неё и тайная жизнь. И сейчас, в это раннее утро, она ждала на пороге. Точнее, стучалась в окно, за которым брезжил рассвет.

Итак, Анна бесшумно поднялась с постели, однако Сергей Петрович всё-таки заворочался, бросив руку на её половину кровати.

— Куда ты, любушка моя? — сонно промурлыкал он.

— Спите, спите, мой хороший, — нежно успокоила его Анна. — Всё в порядке.

Счастливая улыбка отразилась на лице Сергея Петровича, и через несколько секунд он уже действительно крепко спал. Анна же тихонько подошла к окну, отбросила москитную сетку, потому как жили они у самой воды, и, распахнув приоткрытую фрамугу, впустила ворона. В среде гидов было не принято брать в руки чужих скремлинов, да и давались они неохотно, а при неосторожности это ещё сулило опасность, но Мунир хорошо знал Анну. То, что ей было надо, нашлось сразу — крепилось к лапе ворона. Анна прошла в кабинет, который Сергей Петрович называл «бюро», где они вели свои дела, включила настольную лампу (в домах на их линии, у воды, не отключали электричества даже ночью, невзирая на летнее время) и прочла послание. Нахмурилась. Тут же села писать ответ.

Тихон, проходя к Тёмным шлюзам, сделал все необходимые распоряжения, и его активность насторожила Анну. Так же, как и его походный вид: сразу бросилось в глаза, что старый гид давно без отдыха.

— Я их встречу за Тёмными шлюзами, — пояснил Тихон. — Вместе с теми, с той стороны. Может быть, в Пирогово, а может, успею подойти ближе.

Это всё больше настораживало Анну: у главы ордена гидов было дел предостаточно, и в его распоряжении было более чем предостаточно людей.

— Вы никогда лично… — начала Анна и осеклась. Потом посмотрела прямо в эти вечно улыбающиеся глаза и всё же решилась: — Хардов в опасности?

— Он всегда в опасности. — Тихон с беспечной улыбкой пожал плечами. — Может быть, на сей раз чуть больше. Потому я так спешу. Мы выйдем навстречу его лодке. Идеально, если б я успел перехватить их на Икшинском водохранилище — там пустые земли… — Тихон поморщился. — Ну, или хотя бы в Пирогово.

— Почему вы идёте один?

— Так безопасней. — Опять та же улыбка, только Анна знала, что на самом деле ничего беспечного в ней нет и в помине. — И быстрее. У Хардова задача намного более сложная. На нём ответственность за живых людей.

— А на вас? Мне кажется, на вас ответственность гораздо большая, — сказала Анна, и это не было комплиментом.

— Нет, девочка моя, боюсь, что на этот раз ты ошибаешься, — серьёзно сказал Тихон, только глаза его по-прежнему всё ещё улыбались.

Анна помолчала. И хоть Тихон торопился, он видел, что ей необходима эта небольшая пауза.

— Ничего, Рыжая, справимся, — мягко добавил он. — Но если ты не готова… я пойму. И уверяю тебя, что Хардов тоже.

Она невесело усмехнулась. Тихон предпочёл заняться рассматриванием своих сплетённых пальцев рук.

— Всё пошло немножко не так, да? — тихо спросила Анна.

Старый гид еле заметно кивнул.

— Я слышала, что его скремлина так и не нашли. Как вы думаете, почему полиция так… осмелела?

— Новиков избегает встречи со мной, — нахмурился Тихон. — Я ещё заставлю его объясниться. Но я знаю, что они ищут Хардова. Как бы не натворили глупостей.

Глава водной полиции всегда болезненно реагировал на возвращение воина, усматривая в этом угрозу балансу равновесия сил. Но тайный договор между ними и гидами ещё никто ни разу не нарушил. Здесь крылся залог сложившейся хрупкой стабильности. Сейчас же явно творилось что-то неладное. Полиция действовала почти в открытую. Может быть, потому, что принято политическое решение и Тихон что-то упустил. Глупое решение, ошибочное, да ещё люди Шатуна… Тихон знал, что ему предстоит серьёзный и прямой разговор с Новиковым, пока не вышло беды. Но… когда всё закончится. Он не мог рисковать.

Прежний глава полиции был гораздо более вменяем и гораздо менее подозрителен. Между обоими ведомствами почти не было секретов, они действительно работали на общее благо, каждое со своей зоной ответственности. С Новиковым повезло меньше. Им всем повезло меньше.

— Только-только забрезжила слабая надежда, а ведь как легко всё разрушить, — словно читая его мысли, произнесла Анна. — Действия старого кретина… простите. — Она потупилась. — Но Новиков всех ставит под удар, даже не понимая этого.

— Не будем его винить. Он напуган. Очень сильно напуган.

— Его нет. А вот вас мне есть в чём обвинить.

— В чём же? — Тихон вскинул брови.

— Вы никогда не говорили глупостей, — улыбнулась Анна. — А сегодня впервые сказали. Как вы могли предположить, что я «не готова»? Что я забыла… Конечно же, я готова. Всегда.

— Прости меня Бога ради, девочка моя, видимо, я и вправду старею.

— Нет, вовсе вы не стареете, — серьёзно заметила Анна. — Вы совсем не изменились с нашей первой встречи. Это я вот старею.

— Ты слишком добра, Рыжая, — поблагодарил Тихон.

А затем он дал ей все необходимые указания. И ушёл. А Рыжая Анна, ныне довольная жизнью «бюргерская жена», осталась ждать, когда на воде, что течёт мимо её зажиточного дмитровского дома, покажется лодка Хардова. Лодка, которая давно уже должна была появиться, да вот затерялась, ушла тайными путями, и которая везла, возможно, самый ценный на канале груз.

2

Покончив с письмом, Анна отпустила ворона, а сама направилась на нижний этаж, где за подсобками в комнате для прислуги спала девочка-служанка, помогающая в хозяйстве. Девочка, уж двадцать лет, поди, — девица. Она была смекалиста, расторопна, добра, весьма стройных форм, да вот лицом не вышла. Пропадает девка зазря, а очень жаль, действительно человек хороший. Причём её брат-близнец (не без ленцы парень, умелый, но всё делает из-под палки) похож на неё, как две капли воды, а выглядит очень даже ничего с этими широкими скулами. Да, мужикам вообще везёт больше, и шрамы их украшают, а баб уродуют. Близнецы были такими же рыжими, как и Анна, и все в веснушках.

В последние годы в Икше вообще рождались всё больше рыжие или альбиносы, дурное стало место, видимо, сожрёт там всё скоро туман. Двух бездомных малышей-близнецов Анна приметила ещё когда была звездой икшинских трактиров, подкармливала, помогала, как могла, а потом, встретившись с близнецами в Дмитрове, пожалела и сестру взяла в прислугу, а брата определила на соседнюю ферму. Об этом шаге Рыжая Анна тоже ни разу не пожалела: с ленцой, не с ленцой, но оба были и вправду очень расторопны, умели быть благодарными и, главное, хранить секреты.

На близнецов у неё в это утро были совсем другие планы, но, как говорится, человек полагает, а Господь располагает. Анна усмехнулась, подумав, что уже настолько вжилась в роль «бюргерской жены», что остаётся ею даже наедине с собой.

— Что ж, давно пора наведаться в «Лас-Вегас», — пробормотала Анна, спускаясь по лестнице.

Пока она возилась с письмами и ответом, успело встать солнце, гоня в Дмитров прекрасное июньское утро. Здесь тумана не было вообще. И даже не верилось, что всего в паре десятков километров на юг, прямо по каналу лежит разгромленная Икша, отползшая к пятому шлюзу, как опорный редут обороны. Шлюзы № 5 и № 6 считались «тёмными», а между ними лежала Икша, город-призрак, накрытый туманом. Каких только слухов не ходило об этих местах и о чудовищах, выползавших из мрака, но работу шлюзов приходилось поддерживать: по шлюзу № 6, высшей точке, куда в сторону Москвы гналась волжская вода, шёл водораздел, и от их правильного функционирования зависела жизнеспособность всего канала. Правда, Анна слышала, что иногда Тёмные шлюзы работают сами по себе, что ими управляют невидимые призраки, родившиеся в машинах, но как относиться к подобным слухам, она не знала.

Рыжей Анне довелось видеть многое и уж явно побольше других «бюргерских жён», но на Темных шлюзах она не была и вообще в Икшу больше не возвращалась. Правда, ещё раньше, в свою бытность танцовщицей, пока икшинские шлюзы не стали «тёмными», ей довелось забраться ещё дальше, по другую сторону водораздела и пустых земель, за цепь водохранилищ, по которым шло русло канала, почти к самой Москве.

Она выполняла поручение Тихона и помнила выжженную пустыню по берегам, с уродливыми воронками запёкшегося камня, лица капитанов Пироговского братства, изъеденные неведомой болезнью, из-за которой многие из них научились общаться без помощи слов, и жуткую гигантскую тень, скользящую к их лодке по поверхности широко раскинувшегося Клязьминского моря. Вспоминая тварей, выползших из трещин под раскалённое солнце пустых земель и эту хищную тень, она думала, что лучше уж туман, пусть уж лучше туман скрывает всё это.

Как ни странно, кромка тумана закрепилась в сознании как граница двух миров, которые практически не пересекались. Да, скремлины периодически оказывались на канале, гиды ходили в туман, однако в основном все представления об этом чужом, «другом» мире в сознании обывателя питались слухами, байками и легендами.

— Видишь ли, Рыжая, — как-то сказал ей по этому поводу Тихон, — в конечном итоге это вопрос веры. Но самое удивительное, что по большому счёту так оно и есть.

— Я вас не очень понимаю, — отозвалась тогда Анна.

— Видишь ли, этот «другой мир» существовал и прежде. Всегда. Сначала это был сугубо религиозный вопрос. Затем он проник в искусство, а потом и в массовую культуру, превратившись в игру и почти утеряв свои изначальные корни. И даже когда всё начало рушиться… Тогда даже поболее. Всё перемешалось. Возможно, это и был запах подлинного разрушения. — Тихон курил свою вишнёвую трубку с длинным мундштуком и на секунду задумался. Но вот его глаза уже снова весело блеснули. — А возможно, и нет… так должно. В любом случае «другой мир» оставался для кого предметом весёлого доверия, для кого — сокровенной веры.

— Я помню все ваши уроки, — отозвалась Рыжая Анна. — Особенно истории про древних… И никогда не считала эти знания избыточными.

— Нет? Что ж, хорошо. И правильно делала. Чтобы выжить, вовсе не достаточно хорошо стрелять и подолгу обходиться без пищи. Но «другой мир» существовал всегда. Просто ещё никогда его граница не была столь видимой. И всегда находились посредники, — он развёл руками, — осуществляющие транзит туда и обратно.

Тихон считал такую неожиданно выявившуюся способность к сосуществованию с иным очень хорошим знаком. Пусть это даже и защитная реакция на психологическую травму — она вселяет надежду. Тихон ожидал посткатастрофической депрессии, деградации, религиозной паранойи, и, честно говоря, кое-где так оно и было, — но на канале верх взяла рациональная реальная жизнь. А в этой реальной жизни почти не оставалось места ожившим чудовищам подсознания, бледным теням, оборотням и призракам ночи. Верх взяли обыденные дела. А обо всём, что скрывал туман, можно посудачить в трактире за кружкой пива или сидра. И всё это оставляет очень даже немалое место для надежды. Ну, и ещё, конечно, скремлины — удивительные создания, в которых Тихон видел отблеск тени будущего, а кое-кто на канале почитал чуть ли не за вампиров, таящихся в туманном сумраке и способных подарить то ли мучительную смерть, то ли, напротив, чуть ли не вечную жизнь.

— Смотри, Рыжая, — сказал ей тогда Тихон, указывая на кромку, границу тумана. — Никогда ещё за последние несколько тысяч лет Тьма не подступала так близко. А с другой стороны, никогда ещё Свет не заставлял её отпрянуть так далеко.

На Тихоне лежала огромная ответственность. И Рыжая Анна никогда не забудет того, что он сделал для неё. Как он мог подумать?! До конца своих дней Анна будет благодарна ему. За то, что он спас её, сделал гидом и отпустил в мир канала, попросив жить обычной жизнью.

Она спустилась на нижний этаж, открыла дверь в кладовку и прихватила с собой пару фирменных плащей-накидок, где под надписью «Постоялый двор» красовалась весёлая курочка, а сверху была нарисована спящая на мягких перинках овечка. Облачать своих работников в кричащие рекламные наряды было последней купеческой модой, и стоило признать, что это приносило свою пользу.

В «Лас-Вегас» пора было наведаться давно, сделать кое-какие хозяйственные закупки. Что ж, сегодняшний день вполне для этого подойдёт. Очень скоро Анна разбудит близняшку и отправит её за братом, готовить лодку. Но пока она заварит себе чашку крепкого бодрящего травяного кофе на основе моркови и цикория, выйдет на крыльцо и, наслаждаясь напитком, будет наблюдать, как нежные солнечные лучи пробуждают канал.

В каком-то смысле Рыжая Анна была счастлива. Она принимала свою жизнь такой, какая есть. Единственное, о чём она сожалела, осталось в том, давно отцветшем летнем утре, когда, выполняя поручение Тихона, она оказалась за пустыми землями и цепью водохранилищ почти у самой Москвы.

У неё был спутник, который должен был двигаться дальше, а Рыжая Анна возвращаться обратно на канал.

Она слышала о великом древнем Университете и учёных, ещё более могущественных, чем учёные Дубны, и о гидах той стороны, где лежат эти тайные земли. Сюда они пришли в ожидании встречающей лодки. И выйдя вместе со спутником на край обрушенного в канал моста, Анна увидела на горизонте в переливчатом мареве почти густого воздуха упирающиеся в небо башни и шпили огромного города, населённого призраками. Так ей сказали про этот раскинувшийся вдали город, Москву, которой оканчивается канал. Так ей сказали, но эти плывущие на горизонте башни были словно восхитительный мираж, которого она никогда не забудет. И в тот миг она, наверное, отдала бы всё на свете, чтобы оказаться там. Встречающая лодка должна была отвезти в этот опасный и чарующе-магнетический город. Но её спутником был Хардов. И Хардов не позвал её с собой.

3

А Хардов в это ясное, напоённое звонкой прозрачностью утро сидел на носу лодки и думал совсем о другой женщине. Нет-нет, она вовсе не была соперницей Рыжей Анны. И честно говоря, единственная женщина, которая могла бы считаться таковой, осталась в далёком прошлом, потому что давно уже была мертва. К женщине же, о которой он сейчас думал, Хардов относился скорее с настороженным безразличием, даже не опускаясь до презрения, хотя когда-то она могла стать одной их них. И сейчас он вынужден был думать о ней, пытаясь понять, что же всё это значит.

Она всегда любила поиграть. Правда, её забавы были играми змеи. И чем более искренней и беззащитной она притворялась, тем ближе от вашего горла оказывалось ядовитое жало. Но сейчас она не играла. Там, у Ступеней, произошло что-то другое.

— Слишком много слов, — чуть слышно обронил Хардов.

Чем больше он думал об этом, тем меньше у него оставалось сомнений по поводу Раз-Два-Сникерс. Она знала об их лодке у Ступеней. Вряд ли увидела или что-то услышала. Скорее всего, опять это её звериное чутьё. Она догадалась. И поняла про маскировку. И вот тут произошло что-то странное.

«Не вздумай стрелять, Колюня, — сказала она, — если хочешь жить».

И тут же: «Всё. Уходим. Здесь их нет».

Слишком громко и как бы в пустоту.

— Забавно, подруга, забавно. — Хардов поморщился, глядя на пробуждающийся канал, и потёр переносицу.

Еве и Фёдору он велел спать. Им, в отличие от отдохнувшей за часы ожидания команды, здорово сегодня досталось. Тео, как обычно, начал с возражений, но как только устроился на корме, мгновенно заснул. Новые скремлины, взятые на борт, не произвели на него никакого впечатления, не вызвали заинтересованности или отторжения. Тоже забавно. Капитан Кальян заботливо укрыл юношу циновкой и сам сел на руль. Ева и не пыталась спорить. Хардов, возможно единственный, слышал её лёгкое и ровное дыхание — о ребро надстройки-каюты, где спала девушка, он оперся спиной. Полицейская лодка давно ушла вперёд. Шум её двигателей, постепенно затихающий вдали, перестал быть различимым даже для чуткого уха Хардова.

— Ну, и что всё это значит? — Гид не шелохнулся. Просто чуть сменил угол зрения.

Раз-Два-Сникерс была кем угодно: плохой, порочной женщиной, опасной и лживой авантюристкой, она всегда была готова предать, и Ваня-Подарок наелся с ней немало дерьма, пока они были вместе. Хардов подозревал, что его, скорее всего, просто бы ужаснули некоторые благоразумно опущенные подробности. Она была кем угодно. Только не глупой болтуньей. В её глазах светился холодный, чуть насмешливый и жестокий ум. И она не была треплом. К чему же тогда столько слов?

«Они ушли, и, думаю, давно».

И гораздо важнее вот это: «Даже если Хардов и проскочит Дмитров, третий шлюз находится в самом центре Яхромы, и там людно, как на базаре в ярмарочный день».

Последняя фраза совсем уж не вязалась с напряжённой ситуацией. Треплом она не была. Зачем говорить то, что и так всем известно? Про третий шлюз, людный яхромский центр? Витиеватые длинные банальности, будто она на лекции, а не у ночных Ступеней, где всё висело на волоске…

— А ведь ты обращалась вовсе не к своей команде, да? — тихо промолвил Хардов. — Умная девочка. Пожалуй, слишком.

Вот только что всё это значит? Что ты задумала? Поняв про лодку и про то, что все в сборе, что именно ты задумала?

Она продемонстрировала свою осведомлённость, назвав Хардова, а дальше произошло что-то странное: во всём этом кажущемся многословии были чёткие указания, предупреждение и… что-то ещё.

«Не вздумай стрелять!..»

Это явно относилось не только к Колюне-Волнорезу, насмерть перепуганному этим вечно беспокойным мальчуганом с тритоном.

«Они ушли, и, думаю, давно».

Хардов опять поморщился: она сообщила ему о просьбе перемирия, причём её личной просьбе. И о времени. И ещё о третьем шлюзе. Зачем?

Если Хардов сейчас не ошибается, то её поведение оказалось полнейшей неожиданностью. Она не просто решила избежать конфликта и двинуться дальше, но и что-то ещё… Она торговалась с ним. Возможно, так. Прекрасно осознавая, что её готовность вновь совершить предательство не встретит у Хардова никакого отклика, она всё же предпочла выдать ему авансом часть своих козырей. Понимая, что рассчитывать на благодарность, тем более на какие-либо взаимные обязательства, не придётся. Но почему? Если это ловушка, то довольно нелепая. Похоже, это тот редкий случай, когда она была искренней.

— Что же ты мне пыталась сообщить, подруга? — Хардов наконец пошевелился, несколько изменив позу. — И главное, зачем тебе это?

Их последний разговор вышел не из приятных. В тот вечер в трактире «Белый кролик», накануне выхода из Дубны.

Когда появилась Раз-Два-Сникерс, Хардов уже сидел в тени своей ниши зала для гидов и, надвинув на глаза шляпу, которую считал панамой, наслаждался свежим дмитровским пивом. Давно ему не доводилось побаловать себя этим напитком, и хоть предстоящий маршрут лежал через Дмитров, он полагал, что следующий шанс также выпадет не скоро. Внешне можно было предположить, что он находится в полудрёме, но Хардов думал, наблюдал и внимательно слушал.

Вот купцы, из тех, что помельче, — самые солидные пожалуют позже; вот на террасу подтягивается «золотая молодёжь», а вон стол гребцов, где верховодил капитан Кальян, — им ещё только предстояло познакомиться, — и куда они только что пригласили Фёдора. Говорят о скремлинах. Конечно, о чём же ещё, главная тема для страшных баек на канале. Много довольных улыбок, предвкушений, блестящих глаз. Но во всей этой благостно-праздничной атмосфере Хардов отчётливо чувствовал червоточину. Кое-что сменилось, слишком много чужаков по углам, совсем не похожих на добродушных дубнинцев. Еле уловимая угроза разлита в воздухе, но её признаки пока ещё скрыты.

— А как отличить скремлина от обычной зверушки? — только что спросили за столом Кальяна.

Хардов чуть скосил глаза. Боковым зрением он уже заметил, как в общий зал внесли клетку с белым кроликом. Он прекрасно знал про эту зверюгу и знал, для чего она здесь. Хардов извлёк манок Учителя, который теперь выглядел таким же новеньким, как и его собственный, — Тихон не ошибся в расчётах, — и положил на стол. Задубелый кожаный ремешок с множеством бисерин, запаянная с одного конца латунная трубка и небольшой костяной бумеранг. Хардов накрыл всё это ладонью и сделал большой глоток пива. Похоже, Тихон не ошибся и по второй повестке дня — сегодня они начали поиск по всему каналу.

Среди гостей трактира множество полицейских ищеек, притворяющихся беззаботными выпивохами, только они наследили, как раненые псы на снегу. Что ж, вот и началось. Хоть гидам и удалось пустить пыль в глаза своей ложной активностью и наибольшая концентрация полиции сейчас, скорее всего, в других местах по каналу, в Дмитрове, Яхроме, возможно даже, в Деденёво, мирную Дубну они тоже не оставили без внимания. Хардов уже связал взглядом всех «ищеек», наметил силовые линии и спокойно ждал.

А за столом капитана Кальяна разговор принимал совсем уж фантасмагорический оборот. Подтянулись ещё гребцы, и Фёдора затёрли в угол.

— А ещё я слышал, — говоривший перешёл на шёпот, с которым обычно сообщают всем известную сплетню; было в нём что-то неприятное, возможно, эти его быстро бегающие глаза, — что им, гидам, всё нипочём.

— Что нипочём?

— То. Укус скремлина — вот что. Что им от того вообще польза. Омоложение. Понял?

— Не-е.

— Нормальный человек, ты правильно сказал, заболеет или вообще помрёт. А гидам от этого только сила. Чего лыбитесь — правда. Поэтому никто не знает, сколько им на самом деле лет. Говорят, некоторые из них ходят по каналу с тех самых пор, когда мир ещё был другим. — Теперь в шёпоте Быстробегающего Глаза мелькнули нотки подлинного благоговейного ужаса, похоже, он и сам верил в свой рассказ. — Когда ещё не было тумана. Поняли?

— Это ты, брат, хватанул — тумана не было… Это ж, поди, когда… ты ещё сказки про чудодейственное омоложение расскажи: «прыг в котёл и там сварился!» Помню, как же, мамка мне на ночь рассказывала. Хватанул ты, брат.

— Ничего не хватанул. Мне про омоложение человек верный говорил. Как-то его лодку гиды нанимали, он и подслушал. Сидит вроде пацан желторотый и говорит второму, седому, что твой дед, старику совсем: а помнишь, мол, мы с тобой в Нижний ходили, там ещё чёрная волчица шалила, где Ока в Волгу впадает?

— И чего?

— А то, что когда они меж собой болтали, думали, мой приятель их не слышит.

— Вообще-то, дурак твой приятель. Гребцы в дела клиентов не лезут, — вставил Кальян.

— Не лезут. Кто б спорил. Но коль вышло… И, значится так, чёрными волчицами они оборотниц зовут, гиды-то. А Нижний — это Новгород, где Ока в Волгу. Только оттудова, поди, лет тридцать как вестей нет. Ни плохих, ни хороших. Всё туман накрыл. Но по-настоящему моего приятеля прошиб холодный пот, когда старик отвечает пацану: «Да, ты тогда старше меня был, и я тебя во всём слушал. А как волчица девой обернулась, всё ж дал слабину. Если б не ты, погубил бы нас обоих».

Повисло молчание. Хардов чуть слышно усмехнулся и исподволь взглянул на Фёдора — тот слушал с жадным вниманием, но… не более того.

— Ну, ты и сказанул! — ухмыльнулся наконец капитан Кальян. — Гляжу, сказки заливать мастер. Какие оборотницы — ты же взрослый человек?! Не смеши, а то всех клиентов распугаешь. — Кальян говорил, но было видно, что хоть и не всерьёз, однако на самом деле байка-то ему понравилась. — А про омоложение я тоже слышал. Бабы, особенно кто побогаче, маски себе делают. Причём пользуют не только травы там или грязи. А кое-что ещё. Понял? — последнее слово он произнёс, нарочно передразнивая, и подмигнул Быстробегающему Глазу. — Что есть только у мужчин. Понял?

— Да ладно… — не нашёлся тот.

— Чего ладно?! Это тебе поинтереснее твоих баек про скремлинов будет. Жизнь, брат. Поэтому купеческие жёны и заводят себе молоденьких полюбовничков.

— Ты что ж… имеешь в виду, — искренне опешил Бегающий Глаз и даже сконфузился. Видимо, невзирая на суетливость взгляда, он был малым доверчивым. — Неужто про это? Прям на лицо?

— Дошло наконец. На лицо. Куда ж ещё, — весело подтвердил Кальян. — Хотя, может, и внутрь — мне почём знать?! Я ж не косметолог.

За столом гребцов последовал дружный грубоватый смех. Лишь один Фёдор растерянно хлопал глазами, так и не сообразив, о чём была речь. Хардов так же незаметно улыбнулся: и по третьему пункту, рекомендовав ему капитана Кальяна, Тихон тоже не ошибся.

И тогда появилась Раз-Два-Сникерс.

— Замечательные мальчуковые забавы, да? — Представ перед ним, она неуверенно кивнула в сторону гребцов.

— Чего тебе надо? — спокойно поинтересовался Хардов.

— Зашла поздороваться.

— Всё разнюхиваешь?

— Нет, я здесь по личным делам. — Она обвела взглядом небольшой зал, где Хардов сидел в одиночестве. — Как я понимаю, это столы для гидов?

— Да. Но тебе нельзя сюда по другой причине.

Она помолчала. Затем быстро произнесла:

— Хардов, ты не можешь продолжать меня игнорировать.

— Отчего же?

— Я прошу не так уж многого.

— Вот как?

— Хардов, я не так глупа и прекрасно понимаю, что ты и Тихон никогда не простите меня. И понимаю, что прошлого не исправить.

— Здесь с тобой вынужден согласиться.

— Хардов. — Она сделала шаг к нему и, наткнувшись на его взгляд, остановилась. — Я знаю о твоём возвращении.

И о твоём возрасте.

Замолчала. Взгляд Хардова из неприветливого сделался холодным. Затем гид усмехнулся:

— Видишь как, пришла с просьбой, а не можешь обойтись без шантажа.