Канал имени Москвы Аноним

— Ева, — изумлённо произнёс Хардов. — Что ты делаешь?

Кальян пошевелился. Зайчиха снова зашипела, её шерсть встала дыбом, а глаза налились этим тёмным вишнёвым глянцем.

Хардов мгновенно взял автомат наизготовку.

— Просто отойди, — успокаивающе попросил он Еву. — Медленно, спокойно.

Но девушка, не слушая, обернулась к капитану Кальяну и потянулась к белой зайчихе обеими руками.

— Нет, Ева! — в ужасе закричала Рыжая Анна. — Не делай этого! Она больна!

Зайчиха никак не отреагировала на прикосновение Евы.

— Не бойся, — произнесла девушка.

— Осторожно, Ева, она… — начала Рыжая Анна и осеклась на полуслове.

— Не бойся, — мягко повторила Ева и потянула зайчиху на себя. — И вы все не бойтесь.

Взгляд капитана Кальяна застыл. Он видел, как белая зайчиха ослабила хватку и как её шёрстка постепенно улеглась. Мордочка зверька приобрела прежние очертания, большие круглые глаза стали нормальными, вот только страх не до конца покинул их.

Она отпустила Кальяна. И вдруг скользнула к Еве на руки. Забралась к девушке повыше, ткнулась мордочкой в шею и застыла, укрывшись в распущенных Евиных волосах.

Все поражённо молчали.

— Ну, вот и всё, всё. — Ева гладила зайчиху по белой шелковистой шёрстке. — Напугалась, бедная, но уже всё.

— Не может быть, — первым нарушил молчание Ваня-Подарок. Говорил он хриплым шёпотом, хотя так же держал оружие наизготовку и, наверное, был уже готов пустить его в дело. — Такого не бывает. Это… нет.

Анна знала, о чём он. Даже здоровый скремлин крайне опасен. Бешеный же скремлин накидывается на всё живое. В обострённой стадии может даже не разобрать своих сородичей. Хотя Анна ни разу не слышала, чтобы один скремлин причинил вред другому.

— Как же так? — Ева посмотрела на Хардова. В глазах стояли слёзы, наверное, потому, что напряжение стало отпускать девушку. — Она только что спасла нас, и в благодарность вы хотели её убить?!

— Она… была больна, — сказал Хардов. Повернул оружие стволом вверх, поставил автомат на предохранитель.

Это движение не укрылось от Анны, она отпускать курок совсем не торопилась.

— Вовсе нет, — возразила Ева. — Она была напугана. Как и вы все. — Девушка погладила зайчиху по голове, и та прижала уши к спине. — Как и я.

Никто не видел, как Фёдор появился на пороге каюты. Обессилевшие ноги не слушались его, и чтобы не упасть, ему пришлось взяться руками за проём. Но он также напряжённо смотрел на Еву. А потом перед глазами всё поплыло, и Фёдор только успел отступить внутрь и повалиться на свою лежанку.

— Давайте просто отпустим её, — попросила Ева. — Пожалуйста, пусть живёт.

Хардов взглянул на берег, по которому стелились последние остатки тумана.

— Она больна. — Гид пожал плечами. — Но, наверное, там ей станет легче.

Потом он несколько виновато посмотрел на Матвея Кальяна:

— Прости, капитан. Этого не должно было случиться.

Но Матвей не отводил взгляда от Евы.

— Давайте отпустим скремлина, — лишь сказал он.

6

— Кто она? — спросила Рыжая Анна.

— В смысле? — Хардов поморщился. Он в задумчивости смотрел на берег, где они только что выпустили белую зайчиху. Он ни разу не встречал прежде столь яркого интенсивного света. Даже Мунир был не способен на такое. А Мунир мог многое. Только Анна ошибается. Сильной оказалась не белая зайчиха. Сильным было что-то в тумане.

— Как ей это удалось? С зайчихой? Никогда такого не видела.

— Я не знаю. Может, хм-м-м… Всякое бывает.

— Хардов!

— Тише, Анна. Перепугаешь команду.

Она помолчала. Затем заговорила с нажимом:

— Послушай, там, в Дмитрове у меня, возможно, осталась разрушенная жизнь.

— Я очень сожалею, Анна.

— Правда? А я нет. Хочу, чтобы ты знал: когда Тихон попросил тебе помочь, я с радостью согласилась. Он не просил меня идти за Тёмные шлюзы. Но я пойду. И пробуду с тобой столько, сколько будет нужно.

— Анна, милая, я очень благодарен тебе. Даже больше…

— Не пытайся быть галантным. — Она усмехнулась. — Не всегда получается.

— Когда-то ты так не думала.

— Прекрати! А то сам пожалеешь. — Она взяла и несильно толкнула его в грудь. — Он хороший человек, мой муж… — Вздохнула. Лёгкий румянец ещё играл на её щеках, но Рыжая Анна уже не улыбалась. — Вижу, что нужна помощь. Но я должна знать, что происходит. Так кто она?

— Ева? Ну, она… очень необычная девушка.

— Угу, понимаю. Только я не верю историям про детей природы. Девушки в цветочных венках, которые бегают по лесу босиком, дружат с каждой травинкой и знают всех птичек по именам… — Анна покачала головой. — Так тебе не отделаться. Так что выкладывай.

— Анна, это не мой секрет, — серьёзно сказал Хардов.

Рыжая понимающе кивнула, но явно ожидала продолжения.

— Хорошо, — сдался Хардов. — Ты права. Обещаю обо всём с тобой поговорить.

Анна затрясла головой, но гид поднял раскрытую ладонь, призывая её дослушать.

— Ты действительно права, и мы поговорим. Ещё до Тёмных шлюзов. Мне только надо самому… кое в чём разобраться. Думаю, на линии застав и поговорим.

Анна вздохнула:

— Только не тяни с этим.

Она неожиданно и посмотрела Хардову в глаза:

— Ты очень напугал меня сегодня. Почему ты попросил меня работать со скремлином? Почему не сам?

Хардов молчал. Анна накрыла его ладонь своею, сжала её:

— Ведь это не…

Хардов ответил ей пронзительным взглядом, но в рисунке его плотно сжатых губ на миг проступило что-то горько-беспомощное, и отвёл глаза.

— Хардов, почему ты сам не воспользовался помощью Мунира? Или хоть бы той же белой зайчихи?

— Я не могу, — глухо отозвался он.

— Не могу?!

— Я дал зарок.

Глаза Анны расширились. Казалось, она на миг потеряла дар речи. Начала отрицательно мотать головой, выдохнула:

— Не-е-ет!

— Мне пришлось.

— Хардов, но ведь ты…

— На гиблых болотах. Иначе бы мы не вышли.

— Бог мой…

— За нами следили уже там. Я понял это на Лысом дозоре. Кто-то пробудил старые кости. Я слышал их. Да и бледные огни рыскали по туману не сами по себе.

— Я так и знала. Надеялась, что не это… О, чёрт. Чёрт!

— Такие дела, Рыжая. Так что я теперь… — И опять эта горько-беспомощная усмешка.

Рыжая Анна вдруг подалась к Хардову, обняла его и привлекла к себе.

— Анна, ну что ты? Команда…

Только она его не слушала.

— Господи… Но… Ты понимаешь, что теперь тебе нужно держаться подальше от тумана?

— Ты уж определись: бог или чёрт? — попробовал шутить Хардов.

Но она перебила:

— Это-то ты понимаешь?!

— Анна, мне пришлось. Разве поступил бы так, если б мог по-другому?

— Нет-нет. — Она согласно закивала.

— Сам не ожидал, что так… Не вовремя.

— Бедный ты мой… А на Тёмных шлюзах это равносильно как самому подписать себе смертный приговор. Чёрт! Хардов, как же так?..

Он всё же отстранился от неё.

— Анна, команда, люди. На нас смотрят. Нельзя сейчас раскисать.

— Я не раскисаю.

— Не здесь. Улыбнись. Всегда любил твою улыбку… Пожалуйста.

— Хорошо. — Она натянуто улыбнулась. — Так лучше? Ох. Как же так…

— Думаю, мы найдём выход.

— Тебе нельзя в туман! — упрямо отрезала она.

— На это и был расчёт.

— Чей? Чей расчёт?! Это туман!

Хардов неопределённо пожал плечами.

— Как собираешься проходить Тёмные шлюзы?

— Анна. — Он мягко посмотрел на неё и сам попытался улыбнуться, только вышло довольно кисло. — У меня по-прежнему в лодке два первоклассных гида. Я о тебе и о Подарке. И крепкие молодые скремлины. Придётся Ивану справиться со своей травмой. Пора, только на пользу. Выберемся.

— Ну да, конечно… О, чёрт!

— Рыжая, я молчал, потому что не хотел тебя расстраивать.

Она невесело усмехнулась. Вздохнула тяжело:

— Что ещё я должна знать?

— Ну, прости…

— Я не об этом. Ты постоянно смотришь на берег. Не знал? На остатки тумана. И зайчиху. — Анна обернулась: белая зайчиха какое-то время стояла на задних лапках, как будто провожая уходящую лодку, но теперь она опустилась и нырнула в густую траву. — Что ещё тебя тревожит? Я же вижу, что тревожит.

— Ах, это… Да. Но сам не могу понять. Слишком яркий свет, и… Понимаешь, будто за этим нападением кто-то стоит. Как-то всё…

— Хардов, кто может стоять за действиями тумана? — Анна посмотрела на него с искренним удивлением и наконец улыбнулась. Так обычно взрослые воспринимают детский лепет. Ей всё же удалось взять себя в руки. — Это хищная мгла. Ты сам всегда учил, что не следует искать в поведении тумана разумных объяснений.

— Угу. Иногда приходится менять свои взгляды.

Она с недоверием усмехнулась:

— Что ты имеешь в виду?

— Пока сам не разобрался. Только… Понимаешь, это нелепое нападение словно не совсем то, чем выглядело. Не просто бессмысленная агрессия. Хотя мародёры и попали под раздачу. Но… Больше похоже на проверку.

— Проверку?

— Ну, да. Проверку. Разведку боем.

7

Матвей Кальян не лез в чужие дела. Любопытство-то его одолевало, но одним из важных аспектов профессионального мастерства являлось умение ценить, уважать и охранять интересы клиентов. Историями гребцов все заслушивались, особенно после таких рейсов, но знали, что по части тайн на них можно положиться. Пусти кто слух, мол, капитан Кальян болтливый — не поверят; но подтвердись слух — и всё, на профессии можно ставить крест. Однако вопросов к Хардову набралось не только у Рыжей Анны. Сегодня их сильно прибавилось.

Из всех манящих тайн канала больше всего Матвея интересовали скремлины. В ответе на вопрос, божьи ли они твари или порождения тьмы, он всё же склонялся к первому. Но у многих был свой взгляд на вещи. Сегодня Ева спасла Матвея, отвела беду. Девчонка не только взяла скремлина на руки, что само по себе невероятно, она излечила его. Но как? Почему? Кто она такая? Даже гиды были изумлены. Кальян видел это.

И видел кое-что другое: всё больше задумчивых взглядов были как бы украдкой обращены к Еве. Плохой симптом. Ева — удивительная, восхитительная девушка, и Матвей Кальян никогда не забудет того, что произошло сегодня. Но… команда. Те, кто в лодке. Первое ошеломление и восторг от того, что совершила Ева, прошли. Как скоро появятся те же недоверие, подозрительность и опаска? И хоть команду набирал сам Тихон и вроде бы «своих» гребцов, что давно работали с гидами, всё же… Матвей Кальян прекрасно разбирался в людях, он чувствовал гребцов и знал, как управляться с любой командой. А сейчас он чувствовал, что это уже начинает происходить. Червячок сомнений зашевелился в головах многих, а когда он пролезет в сердца, справиться с этим станет почти невозможно. Боязливая подозрительность, страх чуждого, недоверие не могут быть внутри лодки.

Итак, впереди всем хватит по полной. Недоверие — не лучшая атмосфера, чтобы соваться в пекло, которое их ждёт за линией застав. Матвей ходил туда. Знал, что голоса канала там настолько сильны, что гребцы прозвали их «сиренами». И главная сирена — скульптура морячки с корабликом в руках, что стоит сразу на выходе из пятого шлюза. Она очень сильна, иногда добра к гребцам, но чаще чрезвычайно опасна. Она умеет показывать «картины», и вот это самое плохое. Однако Матвей Кальян считался везучим капитаном, поэтому его услуги и стоили так дорого. За всё время только лишь раз она показала что-то по-настоящему плохое, но Матвей Кальян говорил с ней, шептал, упрашивал прекратить, пока купцы обливались потом, воняющим страхом, и морячка вняла ему, послушалась.

В тот рейс купцы из благодарности и с перепугу даже добавили ему гонорара. А рейс был хлебным. От дальнего водохранилища, от Пироговского речного братства купцы везли в Дмитров дефицитные товары — настоящий чай, драгоценнейший кофе и натуральное виноградное вино и кое-что ещё. Матвей не совал своего носа, но давно полагал, что слухи о каких-то действующих складах с несметными богатствами, что контролируют пироговские, — не пустая брехня, и артефакты ушедшего мира попадают на канал именно оттуда. Да только вести дела с братством, особенно после раскола, было крайне опасно.

Они следовали каким-то неведомым ритуалам, иногда с ними что-то происходило, и они снаряжали человека с жёлтой повязкой на голове. Тот встречал купеческие лодки и требовал под страхом смерти поворачивать, возвращаться на канал несолоно хлебавши. Да и сам встречающий выглядел неадекватно. Что-то неуловимо странное (вот уж где чуждое!) было в его глазах, и воспоминание об этом до сих пор вызывает у Матвея неприятный холодок. Так что всякие сношения с ними являлись занятием весьма небезопасным.

Не говоря уж про путь туда и обратно.

Правда, судачили о каких-то других пироговцах, подавшихся после раскола братства ближе к загадочной Москве, куда никто из известных Матвею гребцов не добирался.

Существует ли пиратская вольница в действительности или всё это романтические бредни, на канале толком не ведали, но Хардов намекал, что взялся доставить Еву именно туда. Гид ни на чём не настаивал, лишь обтекаемые намёки. Да только Матвей Кальян действительно неплохо разбирался в людях, давно смекнул, что всё несколько иначе, чем рисовалось вначале.

И вот тут, за всем этим мелькало кое-что гораздо более весомое и значимое: истинная цель рейса. На перемену гидов в отношении Фёдора Кальян обратил внимание уже некоторое время назад. И поначалу она его обрадовала. Но теперь лишь добавила вопросов. Со случайно оказавшимся на борту Фёдором неожиданно начинают носиться как с писаной торбой, хотя совсем недавно грозились ссадить на берег за малейшую оплошность. Ева уступает ему свою каюту, прихворавшего мальчишку тащат с собой за Тёмные шлюзы, да ещё их двоих явно прячут. Если же учесть, что отец беглянки Евы (то ли от одного жениха, то ли к другому) — один из самых влиятельных людей на канале… Вопросы, вопросы… А вкупе с тем, что произошло сегодня, их количество явно не уменьшилось.

Матвей Кальян бросил быстрый взгляд на Хардова, что шептался о чём-то с Рыжей Анной, и тихо усмехнулся. Потом он прикрыл глаза и вытянул ноги. Сейчас Матвей мог позволить себе эту короткую передышку. Фёдор… Всё более странные мысли лезли в голову капитана Кальяна. Потому что существовало ещё кое-что, неизвестное Фёдору. Однако об этом давно знал Матвей, старинный приятель его отца Макара. Точнее — его приёмного отца Макара. Потому что Фёдор был найдёнышем.

Так уж случилось, что у прославленного дубнинского гребца Макара Нестерова и жены его Варвары не было детей. Вещь, увы, нередкая; говорят, за год до падения Икши в ней родилось всего четыре ребёнка. И вот когда они совсем отчаялись, канал послал им Фёдора. Малыша нашли брошенным в утлой лодочке в зарослях тростника там, где Волга сливается с Дубной, и он даже не плакал. День был яркий, солнечный, и счастливая Варвара упросила мужа дать мальчику имя, означавшее когда-то «дар божий».

Кальян чуть пошевелился, устраиваясь поудобнее. Вообще-то Макар давно собирался открыть сыну правду, неладно, чтобы парень узнал от посторонних, да мать всё умоляла с этим потянуть. Макар не желал расстраивать жену, однако твёрдо решил поговорить с Фёдором после весенней ярмарки. Только, судя по всему, мальчишка сбежал в рейс, так и не узнав тайны своего происхождения.

А потом появляется Рыжая Анна. Да ещё эти странные взгляды, которыми Хардов одаривал Фёдора (Кальян сразу заметил!), — то осуждающие, то явно неприязненные, но иногда в них мелькало что-то… нежность?

Странно, очень странно.

«А уж не Хардов ли настоящий отец Фёдора?» — вдруг подумал Кальян и от удивления даже открыл глаза и уставился на гида. Тот перехватил его взгляд, не менее удивлённый, затем сказал что-то рыжей красотке.

Кальян снова прикрыл веки. И неожиданно эта ошеломительная мысль перестала казаться такой уж невозможной. А что, по возрасту подходит. Гидам явно не до взращивания младенцев. Но молодая пара (очевидно, что у Хардова с Рыжей что-то было) нагуляла чадо, что ж тут поделать. Вот и подкинули малыша семье Макара. И всё это время тайно наблюдали за взрослением, а когда пришёл срок…

— Капитан, как я понимаю, вам не дают покоя гидовские тайны?

Матвей открыл глаза и успел подумать: «Как всё-таки он бесшумно двигается». Хардов сидел рядом и с доброжелательной улыбочкой смотрел на него.

— Не то чтобы тайны. — Матвей кашлянул. — Просто… Вроде мы на «ты»?

Хардов весело кивнул.

— Просто впереди Тёмные шлюзы, — сказал Матвей. — И очень много всего…

— Ты прав, капитан. — Зрачки у Хардова сузились, потемнели, и теперь его глаза казались больше голубыми, чем серыми. — Думаю, пора поговорить.

8

…какой-то обман

(слишком яркий свет!)

«Встань, Тео. Скремлины… Связь очень прочна».

Наверное, это был сон, но, скорее, видение, вызванное вновь подступившей лихорадкой. Широкое лезвие ножа наносит на руку неглубокий порез. К образовавшейся ранке прикладывается другая рука с таким же свежим порезом. «Были когда-то как братья», — всплывает какая-то посторонняя мысль. А потом Фёдор слышит более отчётливо: «При чём здесь Шатун?!»

И узнаёт свой собственный голос. И видит дымные языки тумана, стелящиеся над уже близкой топью. Это он задавался таким вопросом, когда Хардов вёл их через Гиблые болота. И ещё там была девушка… Ева? Нет, другая. Это он виноват. Он погубил всё, что любил. Она так сказала ему. Обвинила его: «Так же и с Шатуном!» И она права. Обвинила его перед тем, как стать чудовищем. Да только это…

(обман?)

«Встань, Тео. Связь очень прочна. Расскажи о связи».

— Ну что со мной? — бессильно прошептал Фёдор. — Что она сделала со мной? Эти голоса разорвут меня. Разорвут моё сердце, как уже почти разорвали мою голову.

Это не воспоминание. Ничего такого с ним не происходило. Он ещё ни с кем не становился кровным братом. Но…

(Он это видел! И это очень важно.)

(Нет, не видел! Это чужие воспоминания. Он видит чужие воспоминания. Много чужих…)

— Что же она сделала со мной? — снова пролепетал Фёдор.

«Перестань себя жалеть! — Суровый голос, похожий на отцовский. — Встань. И делай что должно». Ещё одна короткая волна лихорадки пробежалась по телу, и всё стихло. Фёдор знал, что они прибыли куда-то. В очень опасное место. И теперь многое зависит от него. Потому что обман прокрался сюда вместе с ним.

Но гораздо более точно Фёдор знал, что ничего не понимает. Что не может отделить явь от бреда. Почему девушка, которая стала русалкой (Лия?), обвиняла его? И почему где-то там, в потаённой глубине той тени, где рождается бред, он знает, что она права? Или ему кажется, что права?

«Здесь очень плохое место. — Голос, похожий на отцовский. — Ты уязвим».

— Для чего? — прошептал Фёдор, обращаясь к потолку каюты.

И тут же внутри прозвучало:

«Уязвим для обмана. Но это скоро закончится. Зато здесь ты открыт, чтобы слышать».

«Я не понимаю, не понимаю, не понимаю!» — собрался было бросить Фёдор в уплывающий потолок каюты. Но что-то чистым звоном отдалось в его сердце, которое он только что так жалел.

И он услышал. Совершено отчётливо. Мягкое, бережное, полное любви, но и полное силы: «Тео, мой мальчик, встань. И расскажи о скремлинах. Из-за этого такой яркий свет».

— Сестра? — позвал Фёдор. И его голос словно нарушил хрупкий баланс между бредом и явью и вернул его в реальность.

Потолок каюты стал ближе и прекратил расплывчато дрожать. Фёдор пошевелился, попытался подняться. Прошептал:

— Это ошибка. Я не тот. Понимаешь, не тот! Я сделаю, что ты просишь. Но это ошибка.

9

Когда лодка подошла к линии застав, до заката оставалось ещё далеко. Однако всё пространство за шлюзом № 5 было укрыто сумрачной мглой. Укреплённая граница обжитых территорий встретила их своей будничной жизнью, и она очень отличалась даже от того, что Рыжая Анна видела на резервной линии.

— Здорово здесь всё переменилось, да? — сказал ей Ваня-Подарок.

— До неузнаваемости, — подтвердила она. — Города, в котором я пела, больше нет. Впрочем, как и той молодой женщины. Нас обеих — ни меня, ни Икши.

— Ох, Анна, боюсь, ты изменилась намного меньше, — улыбнулся Подарок. — Ты знаешь, когда Хардов решил двигаться дальше?

— Скорее всего, он пока и сам этого не знает, — отозвалась Анна, разглядывая, что сталось с железнодорожной станцией и пешеходным мостом через пути, с которого она когда-то любовалась каналом. Сейчас на мосту, как и на башнях шлюза, были организованы дозорные посты, укреплённые пулемётными точками. Такие же Анна приметила на крышах товарных вагонов. — Ты знаешь, я видела эти товарняки. Все в разноцветных граффити и с пулемётами на крышах. Этот сон, как навязчивый кошмар, преследовал меня задолго до падения Икши. «Особенно после ночей, проведённых с любовниками», — добавила про себя Анна. — И вот всё сбылось. И даже хуже: тогда можно было проснуться.

Ваня-Подарок молча посмотрел на неё, его глаза блеснули. Он тоже видел здесь тёмные сны, которые оказались вещими. Он видел, как умрёт его скремлин. И тогда тоже оставался шанс проснуться. Но Иван не стал об этом говорить.

— А как собираются использовать эти пулемёты на крышах? — спросила Рыжая Анна, явно меняя зыбкую тему. Разговор двух гидов об оружии лучше их разговора о дурных снах. — Ведь они «по нашу» сторону границы?

— Верхний горизонт земляного вала пристрелян, — пояснил ей Ваня-Подарок. — Это на случай прорыва, чтобы обеспечить организованное отступление.

Смыкаясь у нижней головы шлюза № 5, с обоих берегов к каналу вплотную подходил высокий земляной вал. По его верхушке и, как сказал Подарок, по внешней стенке бежали ряды колючей проволоки, и через каждые метров пятьдесят были сооружены пулемётные гнёзда, обложенные мешками с песком. С внутренней стороны вдоль всего вала провели узкоколейку, и на ней Анна различила несколько вагонеток, некоторые гружённые стройматериалом, в других складированы ящики с боеприпасами. Работа по укреплению границы велась непрерывно.

— Это из-за той попытки прорыва такие меры? — негромко поинтересовалась Анна.

— Не знаю. — Подарок как-то неуверенно пожал плечами. — Люди шепчутся, что эти дикие с пустых земель, они… вроде как перестали бояться тумана. Не знаю, так говорят. А если попрёт и то и то — сама понимаешь…

Иван вздохнул. Анна, как и требовалось, с пониманием кивнула.

— В любом случае обводные каналы оставили с внешней стороны вала, — продолжил Иван. — Во-первых, отвоевали у тумана лишние кусочки суши, а во-вторых, для надёжности.

— Ты там был, по ту сторону? Я не про Тёмные шлюзы, не по воде, а… От города хоть что-нибудь осталось? — спросила Анна.

Иван посмотрел на неё непроницаемым взглядом. И снова на мгновение подумал о своём скремлине.

«Не жалей о том, что кончилось», — хотел было сказать он Анне. Но вместо этого лишь покачал головой.

— Что там сейчас, толком не знает никто. — Подарок кивнул в направлении разрушенной Икши. — А картинки мелькают разные. Иногда мгла рассеивается. Правда, не всё тебе захотелось бы видеть. Разные картинки. Но всамделишные или сирены показывают — поди различи. Так и живём, — с нерадостной усмешкой подвёл итог Подарок и, наткнувшись на удивлённо вскинутый взгляд Анны, пояснил: — Последнюю зиму я провёл тут.

Как и товарняки, все постройки, щиты, укрепляющие земляной вал, цистерны и даже вагонетки были разрисованы яркими граффити. Некоторые смотрелись довольно зловеще, но по соседству та же тема обыгрывалась с простым и даже грубоватым юмором.

— Слышала про эти художества. — Анна предпочла вновь поменять тему. — Впечатляет.

— Окультуриваем пространство, — теперь уже добродушно ухмыльнулся Ваня-Подарок. — Тихон говорит, что это наша «Берлинская стена». Только не знаю, что имеет в виду.

Анна слышала и про это. Тихон, в отличие от верхушки полиции, был против изоляционизма и считал, что рано или поздно придётся выбраться из осаждённой крепости. И так же, как и подлиннику, этой их «Берлинской стене» суждено быть разрушенной. Только Рыжая Анна не знала, хорошо это или плохо.

— Если заставы падут… — начала было она. И тогда услышала:

— Вы все принимаете меня за кого-то другого!

На пороге каюты стоял Фёдор. Вид у него был жалкий. Юношу всё ещё лихорадило, под карими глазами залегли тени, щёки впали, и на бледном лице глаза казались огромными. Матвей Кальян встретил юношу каким-то новым взглядом — то ли испуганным, то ли сочувствующим.

— За кого-то другого? — спокойно поинтересовался Хардов. Гид сидел на корме, беседуя с капитаном Кальяном, и большим складным ножом очищал кожуру с яблока.

Фёдор затравленно посмотрел на него. Вымолвил чуть слышно:

— Я не… он. Это ошибка.

— Откуда же ты знаешь, что мы принимаем тебя за кого-то? — Нож Хардова всё так же ровно скользил по поверхности яблока, срезая кожуру.

Фёдор молчал. Покачнулся, и ему пришлось ухватиться за основание мачты. Глаза заволокло, и он понял, что увидел белое платье, в котором Лия предстала перед ним на болотах. Монотонно прошептал:

— Потому что существуют сны.

— Чьи сны?

Фёдор затряс головой. Поднял руку, как бы отгораживаясь от Хардова.

— Я… Сестра… Она что-то сделала со мной.

— Нет, — холодно возразил гид. — И пока это единственная ошибка в твоих рассуждениях.

Фёдор затряс головой сильнее, хмурясь; было в его движении что-то механистичное.

— Хардов, — тихо позвала Анна. — Он ещё не готов.

Гид не сводил с юноши пристального взгляда. Фёдора перестало трясти, на миг он уставился в пол. Потом, будто вспомнив что-то, с надеждой посмотрел на Хардова.

— Я случайно оказался на вашей лодке, — промолвил он. И с воодушевлением добавил: — Вы ведь не хотели меня брать! Забыли?! Ещё и ссадить грозились. Как же… Час на сборы или прощай! Случайно всё вышло.

— Я умею пускать пыль в глаза, — негромко сказал Хардов.

— Зачем?

— Иногда приходится делать то, что должно.

— Зачем? — огрызнулся Фёдор. — Я вам не верю. На моём месте мог быть кто угодно. Я не знаю, что вы сделали со мной, но не верю! Случайно.

Хардов отложил яблоко в сторону. Поднялся, ножа складывать не стал, и широкое лезвие поймало солнечный зайчик. Фёдор увидел нож, поморщился, и его взгляд на мгновение сделался пустым. Хардов вынул из-за пазухи запечатанный конверт и шагнул к юноше:

— На-ка. Это для тебя.

Страницы: «« ... 1920212223242526 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга, которую Вы сейчас держите в руках – это Ваш путеводитель в мир больших заработков на фрилансе...
Нельзя дважды войти в одну и ту же реку – её вода течёт и меняется каждую секунду, как и наша жизнь…...
В книге собраны уникальные в плане содержания работы видного отечественного психолога И. А. Джидарья...
В издании рассматриваются основные положения стандартов раскрытия информации организациями жилищно-к...
Надежда Лебедева считала свою подругу Алку женщиной здравомыслящей, но все же такие события в жизни ...
Агроном с многолетним стажем и опытом, К Семенова раскрывает секреты выращивания любимца миллионов о...