Канал имени Москвы Аноним

2

Шатун сидел в полумраке своего бункера, крутил пальцами автоматный патрон калибра 7.62 и слушал блюз из небольшой музыкальной коробочки. Эту механическую безделицу ему смастерил один блаженный чувак из Деденёво, и в нормальном режиме она была запрограммирована на три мелодии. Заводишь ключом и выбираешь блюз. Только Шатун знал, что существует ещё и ненормальный режим; это главное, что существует в этом мире, для которого хорошие новости почти закончились. Шатун не мигая смотрел на патрон в своих пальцах, его движение ускорялось, тусклый огонёк на латунной поверхности, отблеск светильника, вот-вот превратится в круг. Шатун думал. И его массивное, но с тонкими чертами и красивой, почти аристократической линией рта лицо прорезали глубокие морщины.

Торфяные разработки были меньшей из проблем, хоть Новиков практически помешался на энергетической независимости от Дубны. Здесь, на Длинном бьёфе, на древних болотах ещё со времён строителей канала и вплоть до момента, когда берега накрыл туман, добывали торф. Тот мир был жаден, и хоть в его распоряжении находились самые разнообразные источники энергии, о которых Шатун всё знал (кстати, склонность к необузданному потреблению и стала одной из причин, по которым в конце концов была поставлена жирная точка), он не брезговал и таким малоэффективным неликвидом, как торфяники. Сейчас они ценились бы на вес золота. И вот одной из идей фикс главы полиции стало восстановление старых разработок. Это был стратегический план на энергобезопасность. Прежние ТЭС работали на нефти или газе, их надо адаптировать к торфяному топливу и перезапустить. Новиков был уверен, что со станциями всё в порядке, они находятся в «спящем» режиме и учёные справятся с задачей. «Одно нажатие кнопки решит все наши проблемы», — утверждал он.

Шатун был не против. И даже удалось кое-что сделать. В день, когда была отгружена первая лодка торфа, в Дмитрове организовали торжественные мероприятия, а ночью на разработку пришёл туман. Что там за твари поднялись из болот, а может, из каких других мест, Шатун не знал. Он видел лишь последствия. И воспоминания о них до сих пор подступают к горлу мутным комком тошноты, а ведь Шатуну довелось хлебнуть в своей жизни ой как немало.

Самое забавное, — и Шатун позволил себе усмехнуться, — что Новиков тоже видел последствия, видел, что случилось с партией рабочих и со спасательной экспедицией, но всё равно не смог угомониться. «Восстановление торфяных разработок — наш главный приоритет». В голове Новикова словно разладился какой-то механизм, отвечающий за принятие адекватных решений. Его комичная ненависть к гидам, ревнивая подозрительность к их сближению с учёными, даже в произошедшей катастрофе заставили главу полиции усмотреть лишь попытку покрепче привязать Дмитров к зависимости от Дубны с её энергоузлом. А Шатун не против, вовсе нет, хотя и вынужден периодически торчать на Длинном бьёфе, поддерживая торфяные грёзы, и хоть новиковскому, честно признаться, скучному помешательству ох как далеко до подлинного безумия.

Шатун снова усмехнулся. Патрон в его пальцах вдруг застыл. Интересно, Новиков прислал своего единственного сына-недоросля, потому что затеял какую-то игру? Вряд ли, инстинкты подсказывали Шатуну, что парнишка, скорее всего, решил действовать самостоятельно. На свой страх и риск. И вот ведь как любопытно может всё складываться, забавно, причудливо и верно, если ты, конечно, на правильном пути. Шатун ждал кое-чего. Кое-чего уже близкого.

Патрон в пальцах снова начал описывать круги. Шатун думал сразу о многих вещах. Причём не последовательно, а одномоментно, смысловая полифония в его, чего уж там, можно и признать, больном мозгу представала развёрнутой картиной, и он улавливал взаимозависимости. Повторный визит этого паренька, новиковского отпрыска, многое менял.

«Я смогу дать вам то, что вы ищете».

Забавно, причудливо и очень кстати, если ты на правильном пути.

— Там снова прибыл сын Новикова, — пару часов назад заявила Раз-Два-Сникерс. — Хочет нанять тебя.

Шатун лениво кивнул, заводя свою музыкальную шкатулку с балериной на крышке, которая танцевала блюз. Раз-Два-Сникерс помолчала, а потом прыснула:

— По-моему, от него сбежала невеста.

Шатун вскинул на неё удивлённый взгляд:

— Я разве похож на ловца сбежавших невест?

— Выслушай его, по-моему, там кое-что интересное, — сказала она.

Шатун отложил шкатулку в сторону и внимательно посмотрел на свою подругу, которую всё ещё порой ласково именовал «амазоночкой мглы», — у Раз-Два-Сникерс инстинкты были обострены и помножены на интуицию. Шатун знал, что это, поэтому кивнул:

— Хорошо. Пусть войдёт.

И он выслушал его. И оказалось, что он вполне может поработать ловцом сбежавших невест. По крайней мере, сейчас, пока парнишка ждал ответа, Шатун всё больше склонялся к такому положению вещей.

Причудливо. Забавно.

Патрон опять застыл. Вряд ли Новиков ввёл сынку в курс дел. Даже делая скидку на дурдом в его голове, всё же вряд ли. Старый лев, конечно, сбрендил, но не настолько, и дважды ошибается тот, кто недооценит этот факт — Новиков всё ещё очень опасен. Скорее всего, парень сам допёр. А он не так прост, как о нём думают окружающие, и не настолько умён, как считает сам.

Забавно. Забавно.

Блюз кончился, пружина завода в шкатулке раскрутилась. Шатун отложил патрон и принялся не спеша поворачивать ключ. Этот мастер-ломастер, блаженный чувак из Деденёво, сварганил ему неплохую забаву. Они там все слегка не от мира сего, деденёвские чуваки. Считается, что из-за близости границ обжитых земель. Только Шатун знал, что это не так. Вот Икша стоит прямо на границе, окраины города больше смахивают на редуты обороны, но народ там хоть и со скучной гнильцой, а нормальный.

Нет, деденёвские таковы, потому что станция, Великая и Загадочная Насосная Станция «Комсомольская» совсем рядом. И Шатун порой — и сейчас, например, — подумывает о том, чтобы перенести в те края свой бункер, как он предпочитает именовать нечто вроде собственной штаб-квартиры. Потому что там звучит музыка. А Шатун её любил. Он любил музыку. Больше всего — странную. Больше всего — странный блюз. И сейчас он выбрал одну из трёх мелодий. Green Grass, зелёная травка этого хриплоголосого сутуловатого чувачка вполне подойдёт. Щемяще-трогательный перелив одинокого колокольчика вполне подойдёт для его настроя.

Шатун вернул шкатулку на своё место и ласково улыбнулся танцующей балерине. В принципе, у него была прекрасная музыкальная аппаратура. Когда все компьютеры, по крайней мере большинство, сдохли, этот ламповый Bang&Olufsen, выпущенный ещё в девяностых годах прошлого века, работал как новенький. Это было подлинное сокровище, и Шатун его берёг — здесь, в бункере, ему было не место: резкие скачки электричества могли навредить тяжёлому и старому музыкальному центру, и хоть предохранителей с ниточкой проводов было навалом, за лампы Шатун не смог бы поручиться. Он перевезёт своё сокровище ближе к станции «Комсомольская». Почему-то Шатун был уверен, что там ему ничего не грозит. Да, только дело в том, — и он усмехнулся в третий раз, — что и музыкальная коробочка работала там в ненормальном режиме, звук её был такой же глубокий и сочный, как и у Bang&Olufsen.

Шатун вдруг нахмурился, глядя на кружащуюся балерину. Эта одинокая переливная мелодия была прекрасным ключиком, чтобы приоткрыть его бронированное нутро. Он подумал о Хардове, почти его брате, и о Тихоне, о том, как всё было и стало потом. Они много всего говорят, но когда Шатун увидел мёртвый свет, когда пылающий взгляд Второго проник в его бронированное нутро и поселил там искорку подлинного безумия, он узнал и о кое-чём другом. В том числе о том, что маленькие музыкальные коробочки могут работать в ненормальном режиме. И ещё о том, что можно говорить с теми, кто создал эту восхитительную музыку. Говорить там, у насосной станции «Комсомольская».

Шатун больше не хмурился, хотя снова подумал о Хардове. И о Тихоне. Возвращение учителя — вещь, конечно, интересная. И вот стоит приложить все усилия, чтобы её избежать.

Шатун отклонился на спинку глубокого антикварного кресла, которое нашёл в уцелевшем краеведческом музее. Он принял все решения. Позвонил в серебряный колокольчик. Раньше он пользовался гостиничным звонком для портье, но его не всегда было слышно, и как-то, ударив по нему чуть сильнее обычного, Шатун его сломал.

Когда его «амазоночка мглы» показала своё прелестное умное личико (её длинные ресницы почему-то всегда нежно и обольстительно трепетали, но не дай вам Бог обольститься!), Шатун сказал:

— Ладно, зови его. Кажется, мы можем поговорить.

3

Юрий ждал снаружи бункера. И хотя многих из этих людей он теперь хорошо знал (кое-кого встречал в дмитровских и дубнинских кабаках, не исключая «Лас-Вегаса»; а кое-кого даже в батюшкиной приёмной), отделаться от мысли, что это «дрянное местечко», он так и не смог.

Поначалу он принял всех их за гидов. Когда полгода назад он прибыл сюда впервые, его встретили немногословные малоулыбчивые люди, вооружённые до зубов, и первое, что он услышал вместо приветствия, было:

— Давай конверт.

Юрий помялся. Нельзя сказать, что его огорошило подобное гостеприимство и неуважение к его очевидному статусу, — всё же он прибыл на батюшкиной лодке, — но несколько огорчило. Он постарался придать своему лицу выражение значительности и сухо заявил:

— Шатуну лично в руки.

— Тогда жди, — последовал ответ. И к нему тут же потеряли интерес.

Юрий решил оглядеться. Люди, которых он принял за гидов (позже он поймёт, что это не совсем так, позже Новиков-младший поймёт многое и найдёт это более увлекательным, чем праздное времяпровождение в «Лас-Вегасе»), занимались своими делами. Один из них, показавшийся необычайно стройным и компактным для представителя столь суровой профессии, стоял спиной, да так и не обернулся к нему. Он лишь внимательно вглядывался в кромку леса, подступающего вплотную к обочине заброшенного Дмитровского шоссе, и в неприветливую серую дымку, стелющуюся между деревьями. Юрий зябко передёрнул плечами. На голову дозорного, если это, конечно, дозорный, был водружён камуфлированный шлем, правда, автоматическое оружие висело на ремне. На всякий случай Юрий решил держаться ближе к воде. Хотя скульптурные композиции на башенках шлюзовых ворот ему никогда не нравились. Что-то в них было… противоестественное. Как-то раз он проходил это место ближе к закату (спешил в Дубну и вовсе не хотел заночевать в одной из транспортных станций, больше похожих на фортификационные сооружения) и видел здесь кое-что. Кое-что нехорошее. Тогда он списал всё на действие болотных грибов, их ещё кличут чёрными сатанинскими, которыми, как и слизью червя, Новиков-младший не брезговал.

Возможно, так оно и было. Только Юрий ни за что не хотел повторения этого опыта. Он бросил быстрый, чуть подавленный взгляд на скульптуру красноармейца и особенно на длинный штык его винтовки, но кроме того, что гипсовый боец казался каким-то слишком уж новеньким, невзирая на отбитую часть головы, причём скол прошёл ровно по правой половине лица, всё остальное было вроде бы нормально.

«Дрянное местечко», — выдал он тогда свой вердикт в первый раз.

Чтоб скоротать время, а заодно побороть мутно-тошнотворные волны страха, Юрий решил завязать разговор с человеком, чистящим оружие. Коли оружие разобрано, то непосредственной угрозы, скорее всего, нет. Юрий нашёл эту мысль очень приятной.

— «Калашников»? — спросил он у человека, который масляной тряпкой протирал воронёную сталь. Не дождавшись ответа, Юрий сообщил: — Могу собрать за двенадцать секунд.

В принципе, по всем нормативам, это был вполне достойный результат. Тряпка в руках человека так и не прекратила своих плавных движений, когда тот поднял взгляд и сказал:

— Тогда не разбирай. Иначе ты труп.

Юрий чуть смутился — еле уловимая насмешка в глазах говорившего… Ну что ж, это уже кое-что. Не особо приветливо, но отец велел ему быть вежливым. И Юрий спросил:

— А кто такой Раз-Два-Сникерс? — Нельзя сказать, что он мечтал понравиться всем этим людям, но завязать нормальную беседу всё же не мешало бы.

Масляная тряпка в руках на миг застыла. Затем Юрия вновь удостоили взглядом и ухмылкой, а кто-то из проходящих мимо даже покачал головой. И в этом движении сквозило не осуждение, а ухмылка.

— Я что, сказал что-то смешное? — не понял Юрий.

Ответом ему стали уже вполне ощутимые смешки, лишь дозорный в шлеме по-прежнему никак не реагировал на его реплики, а так и стоял, замерев, словно живая статуя. А потом в лесу полыхнуло огнём, и сухой, нарастающий треск выдал в этих вспышках выстрелы из автоматического оружия. Юрий инстинктивно попятился к пришвартованной лодке.

— Не бойся, — сказали ему, — здесь тебе ничего не грозит.

— А я и не боюсь, — солгал Юрий.

— Всё верно, молодец, — кивнул ему чистильщик оружия, затем в его голосе Новиков-младший услышал оттенок чего-то странного: подобострастия, граничащего с обожанием. — Верно, что не боишься. Потому что там в лесу — Шатун.

Юрий выпрямился, расправил плечи, решив, что ему не мешало бы закурить, и заметил какое-то движение между деревьями. И следом из леса появился человек в таком же камуфлированном шлеме и с оружием наизготовку. Он быстро пересёк Дмитровский тракт, подошёл к дозорному, и Юрий услышал:

— Всё нормально, силовой кабель не раскопан. А вот телефонная линия перебита. Но Шатун уже нашёл разрыв, и его устраняют.

— А почему стреляли? — последовал вопрос, и Юрий вздрогнул.

— Да пришлось отогнать одну мерзкую тварь. Здорова больно, таких не видели. Шатун сказал «вольно», можно расслабиться.

Масляная тряпка прекратила своё движение. Чистильщик оружия посмотрел на Юрия и вдруг улыбнулся ему хорошей открытой улыбкой.

— Всё, бойцы, отбой! — громко произнёс человек, появившийся из леса.

Дозорный кивнул, а затем быстрым и грациозным движением снял шлем, и взгляду Юрия предстала — хотя он, наверное, уже знал, что сейчас увидит, — рассыпавшаяся по плечам копна волос.

— Это женщина? — изумлённо пролепетал Новиков-младший.

— Ну да. — Чистильщик оружия весело ему подмигнул, словно все только и ждали этой команды «вольно». — Обычно она заплетает косичку, но сегодня тебе повезло, парень, ты вытащил джокер и можешь по достоинству оценить её гриву.

— Молчи, Колюня! — Голос женщины оказался низким, с хрипотцой, и от этой хрипотцы, а может, потому, что чувство страха моментально отпустило его, Юрий ощутил какое-то тепло в низу живота. — А то я выщиплю остатки твоих жиденьких волосёнок по одному.

— А он только этого и ждёт, — сказал кто-то.

— Но надеется, что ты начнёшь не с головы, — заметил ещё кто-то. — У них, мазохистов, где больнее, там и слаще.

— Обе операции доставят мне удовольствие, мальчики, — усмехнулась женщина, а потом пристально, оценивающе посмотрела на Юрия.

И он увидел, какие у неё синие, отражающее морозное небо глаза и длинные трепетные ресницы, и приливное тепло в низу живота прошлось новой волной.

— Я Раз-Два-Сникерс, — сказала она. — И если этим твоё любопытство исчерпывается, можешь передать конверт мне.

Юрий сглотнул. И быстро взял себя в руки. Всё же и в Дмитрове, и в «Лас-Вегасе» Новиков-младший считался главным плейбоем. Да и здесь он единственный сын главы полиции, прибыл по личному поручению батюшки.

— Я бы с удовольствием, красавица, — ответил Юрий, — но боюсь, меня попросили лично Шатуну. — Он выдохнул.

И тут же добавил: — Но у меня есть много другого интересного.

— Правда? — Она посмотрела на него с холодным удивлением, но без вызова. — И что же это?

— Мы могли бы обсудить приватно, — попытался с улыбкой посулить Юрий, немножко злясь, что так и не удалось добавить в голос привычной вальяжности — вид женщины-воительницы порядком выбил его из колеи. — Приватно — значит вдвоём.

— Как интересно, — протянула она; смысловая связка «холодное удивление» в её глазах начала резко перевешивать влево. — Мне давно не делали таких щедрых предложений.

Юрий этого не видел.

— Я бы покатал тебя на своей лодке. А она у меня быстрая. — Он наконец-то развеселился. — О-о-о-очень быстрая! Ты даже смогла бы порулить этой штуковиной. — Вальяжность вернулась, и Юрий игриво уточнил: — Я про лодку.

Он даже не обратил внимания на повисшую вокруг тишину. А может, и обратил: привычка исполнять роль главного героя в различных светских зрелищах уже начала играть с ним дурную шутку.

Она молча смотрела на него. Затем сказала:

— Забавно.

— Да, в общем, скучно не будет, — заверил Юрий.

Её глаза сузились.

— Ты, наверное, немножечко того?

— А то! — радостно согласился Юрий.

В мире Новикова-младшего понятия «того», «безбашенный», «отмороженный» и прочие в том же духе котировались за высшую степень похвалы, и дабы закрепить успех, Юрий решил выдать набор своих привычных шуточек:

— Я вскружу тебе голову, женюсь и испорчу тебе жизнь! — Его понесло без тормозов. — Кстати, что это у тебя за имя такое? Почему Раз-Два-Сникерс?

Она посмотрела на носки своих тяжёлых ботинок, подняла голову и наконец улыбнулась:

— Ты правда хочешь знать?

— Очень! Мне кажется, там какой-то сюрприз. Раз-Два… сюрприз.

— Хорошо.

Она сделала к нему шаг, развязно качнув бёдрами. Ещё один. Улыбаясь, подошла вплотную. Юрий почувствовал её запах и нашёл его возбуждающим.

— Ты меня интригуешь, — выдохнул Юрий.

Она вдруг прильнула к его мужественно-небритой щеке, провела по ней языком, и Юрий почувствовал её руку на своей ширинке, нежное поглаживание; она низко шепнула ему на ухо:

— Там правда сюрприз, малыш.

— Уж я чувствую.

Юрий привык, что дмитровские девушки вешались на него гроздьями, и подобный поворот событий его не особо удивил. Вот только и бёдрами она качала так же, как все те кулёмы, да и всё остальное, что, в общем-то, принижало показавшийся таким сексуальным образ женщины-воительницы. Юрий испугался, что вот-вот почувствует подступающую скуку. Хоть опасаться ему следовало совсем другого.

Её пальцы с неожиданной силой сжали его мошонку. У Юрия округлились глаза. Но он всё ещё пытался улыбаться, приняв это за игру. А потом она просто повернула руку, словно заводила часовой механизм. Хриплый всхлип сорвался с губ Юрия — хватка у неё оказалась железной.

— Это «Раз»! — наставительным тоном пояснила она.

— Пусти! — задохнулся Юрий.

Боль раскалённым огненным параличом пронзила всё тело. Он слышал, что подобные штуки могут «выключить»; слышал, что бабы знают про это и пользуются, но сейчас было так больно, что всё когда-то слышанное им просто перестало существовать.

— Пусти, ненормальная! — завизжал Юрий, слёзы выступили у него на глазах.

— А это «Два», — сказала она и повернула руку ещё дальше.

И всё, что Юрий прежде знал о боли, оказалось лишь цветочками, совершенно несущественным, недостоверным. Белое, слепяще-белое и расплавленное, вонзилось иглами в его мозг и сожгло его нутро, мгновенно испарив остатки воли. Осталась только боль, и боль стала им. И откуда-то издалека послышался голос женщины.

— Может, хочешь ещё узнать про «Сникерс»? — с участием поинтересовалась она.

Юрий не мог отвечать; обливаясь слезами, он лишь только слабо прохрипел. Он бы с удовольствием заверил её, что вовсе не интересуется именами, ни странными, ни обычными, и никогда не интересовался, — да не смог. Мозг выключился, отошёл на покой, не оставив прощальной записки. Ничто в нём больше не могло передавать импульсов движения, чувствовать, реагировать. Перед глазами всё плыло, и где-то за пылающим ореолом, что обрамлял белый пульсар в его мозгу, послышался совсем другой голос, которому, ещё не дослушав его до конца, хочется доверять:

— Отпусти его, амазоночка. У него и так нет яиц, оставь ему шанс.

Хватка чуть ослабла. Юрий смог глотнуть воздуха. В белом пульсаре проявились какие-то контуры, словно из него выступила и снова скрылась соляная статуя. Потом Юрий понял, что сквозь преломление собственных слёз смотрит на скульптурную композицию правой башенки шлюзовых ворот. Если б его отпустили, он, наверное, смог бы поведать миру, что сейчас увидел. Потому что его сознание, скорее всего, помутилось; с какой-то наплывшей растянувшейся тоской он подумал: неужели всё это из-за неимоверной боли, сковавшей его пах и кастрировавшей реальное восприятие?

Юрий даже не осознал, что хватка давно ослабла, а картинка так и не изменилась: красноармеец, знакомый дружок с отколотой половиной башки, только что вновь весьма необычно оживил её. Только что, словно мерзкий шелудивый пёс, он совершал фрикции, непристойные движения тазом, и штык его винтовки, улавливающий искорки морозного солнышка, ходил вверх-вниз. А скульптурная колхозница-активистка, склонив голову набок, с интересом за всем этим наблюдала.

— Отпустила б ты его, — мягко попросил тот же величественный голос. — Пожалуйста. Похоже, это сынка моего компаньона.

— Уже, — сказала Раз-Два-Сникерс и весело, почти дружественно взглянула на Новикова-младшего.

— Всё. Всё прошло, — услышал Юрий величественный голос, обращённый теперь только к нему.

И действительно было уже не больно. Всё прошло, куда-то подевалось. Да и скульптурные композиции давно замерли; мысль о том, что они могли двигаться, показалась сейчас просто кощунственной.

Перед Юрием стоял неимоверно большой человек, гигант, каких Новиков-младший прежде никогда не видел. Казалось, что этот человек какого-то другого масштаба и всё окружающее надо просто несколько увеличить. И если б ему вздумалось сложить пальцы руки, на которой красовались массивные перстни, то кулак получился бы не меньше новиковской головы. Вышедшая с ним из леса вооружённая группа была в камуфляже и в шлемах, но его длинные седые волосы свободно падали на плечи, а красиво стареющее лицо оказалось исполнено силы и какой-то зловещей весёлости. В зубах его перекатывалась крошечная спичка.

— Можешь отдать конверт мне, — попросил он.

Смотрел гигант прямо и почти ласково. И в голосе его и в лице присутствовало что-то притягательное, какое-то пугающе-притягательное тепло, которому очень сложно противостоять.

— Давай, — кивнул он просто.

Юрий послушно полез в сумку и, словно загипнотизированный, протянул ему конверт с гербовым сургучом. Высший уровень секретности. Лишь когда гигант небрежно сорвал печать, Юрий опомнился:

— А ты Шатун?

— А ты сомневаешься? — в тон ему ответила женщина.

Юрий предпочёл промолчать. А потом быстро, украдкой, бросил взгляд на скульптурную группу. Красноармеец…

Раз-Два-Сникерс проследила за его взглядом.

— Тебе что-то показалось? — усмехнулась она.

— О чём ты?

Она весело посмотрела на него и подмигнула:

— Да так…

— Ничего не показалось! — отрезал Юрий.

Он был зол — не то слово как зол на неё. А потом, он и вправду до конца не знал, что там увидел, что именно. Новиков-младший перевёл взгляд на Шатуна и чуть смутился. И вдруг его посетила какая-то неуютная, наверное, даже крамольная мысль, что всё это из-за гиганта. Юрий так и не понял, что всё это значит, лишь мутное неприятное ощущение, но почему-то ему показалось, что если бы Шатун сейчас захотел, гипсовый красноармеец на радость девице-колхознице опять бы поиграл со своей винтовкой. Если бы Шатун захотел, многое в этом умирающем мире смогло бы сорваться с точек своего равновесия.

Юрий потряс головой, поспешив взять себя в руки. «Скверное место, — подумал он. — Дурь всякая в голову лезет. — И эта мысль принадлежала уже полностью ему. — Отец прав, следует поскорее валить отсюда».

— Ничего, парень, свыкнешься, — неожиданно мягко произнесла женщина. Она смотрела на башенку шлюзовых ворот, её зрачки сузились и потемнели. Юрий не стал ей возражать, лишь зябко передёрнул плечами.

Так полгода назад Юрий Новиков впервые увидел Шатуна. Так он встретился с Раз-Два-Сникерс. Но сюрпризы для него на этом не закончились.

4

— Ладно, зови его, — послышалось из-за открытой двери бункера. — Кажется, мы можем поговорить.

«Ну, вот, громила вроде бы решился», — удовлетворённо подумал Юрий. Когда Шатуна не было рядом, Новиков-младший мог позволить себе думать о нём в таких категориях. От этого ему становилось легче и поднималась самооценка. Другое дело, когда он сейчас спустится в бункер и окажется с Шатуном лицом к лицу. (Кстати, чего это он торчит в своей полутьме в такой погожий солнечный денёк?!) Тогда кое-что изменится. У всех, кто оказывался с Шатуном лицом к лицу, кое-что менялось. Словно они попадали под морок его зловещего отвратительно-весёлого обаяния. Кому-то это было искренне необходимо.

Отношение людей Шатуна к своему патрону, как не без жутковатого холодка осознал Юрий Новиков, было чем-то большим, чем простое субординированное уважение, и даже большим, чем преданность. Как ни странно, единственной, кто не смотрел на Шатуна с прямым обожанием, оказалась Раз-Два-Сникерс, хоть она вроде бы и считалась его женщиной. И вот эта эмоциональная устойчивость, которую люди неискушённые могли принять за холодность, восхищала и влекла Юрия ещё больше.

Ничего, он знает, как можно побороть смущение. Один малый, преподававший в батюшкином ведомстве курс психологического тренинга, обучил его. Надо просто представить собеседника голым. И всё развеется. Юрий даже хмыкнул, представив, как нелепо будет смотреться голый Шатун в перстнях, весь обвешанный оружием и сидящий за своим столом с важным видом, и ему действительно стало легче.

Он почти не сомневался, что ему удастся нанять Шатуна. Он проделал слишком большую работу, чтоб оставить место для сомнений. Как любит говаривать батюшка, чего нельзя сделать за деньги, можно сделать за большие деньги. Что не выйдет за большие, может сработать за интерес. Главное — отыскать ключик. И нет ничего такого, чего нельзя было бы сделать, смешав бабло и кровную заинтересованность.

Сейчас Юрий Новиков обладал подобным миксом. Выражаясь фигурально, он долго и тщательно готовил этот коктейль, смешав ингредиенты, как он полагал, в очень верных взвешенных дозах. Работая над этим сложным коктейлем, Юрий Новиков и сам начал меняться, найдя это занятие гораздо увлекательнее всего, что он делал прежде.

В каком-то смысле он был даже благодарен Еве за то, что она так с ним поступила, сделала с ним такое. Вот ведь как иногда получается! Он ненавидел Еву, но и был ей благодарен, желал, можно сказать — любил. И засыпая, он представлял, как проделает всё это с её телом. Столь сложные страсти могут ли быть когда-либо удовлетворены?

Сбежавшая невеста, на которую ему, в общем-то, было раньше наплевать, превратилась в изменницу, разбудившую вулкан. Юрий хотел её настичь. Наказать. И любить. Хотел, жаждал до дрожи, до раскалённой боли в низу живота. Он никогда прежде такого не чувствовал: секс, за которым стоят столь непростые и противоречивые чувства, — это уже не просто секс. Это вам не шалам-балам! Примерно так же, как и с Раз-Два-Сникерс, хоть там и всё по-другому. Ещё один коктейль…

Юрий Новиков вдруг вздохнул: вот такой вот теперь стала его жизнь. И может быть, дорогой и почитаемый батюшка наконец-то заметит, что в этом мире есть кто-то ещё тоже немножечко достойный, кто-то ещё, а не только дующий в уши вечный подпевала Трофим.

Из-за внешней металлической двери бункера показалась Раз-Два-Сникерс.

— Давай заходи, — сказала она. — Тебя ждут.

И посторонилась. Когда Новиков-младший проходил мимо, она чуть подняла руку, словно взялась за невидимый бильярдный шар, и, по-свойски подмигнув Юрию, мол, у меня к тебе есть невероятно заманчивое предложение, дружок, два раза повернула шар в воздухе.

— Очень смешно, — буркнул Юрий.

Однако спускаясь по бетонной лестнице к Шатуну, он расхохотался, как будто это было и вправду смешно. Как будто, это смешное произошло полгода назад совсем с другим человеком.

5

Юрий Новиков вот уже с четверть часа сидел на стуле напротив кресла Шатуна и не мигая смотрел на танцующую под переливный колокольчик балерину. По видимости, он спал или находился в гипнотическом трансе, Шатуну было наплевать, как это называется. Он знал, что когда парнишка входил сюда, то пытался представить его голым. Так, по совету какого-то умника, он надеялся побороть смущение. Но не смог.

Его внимание привлёк патрон калибра 7.62, который Шатун крутил в пальцах, а потом Юрий посмотрел ему в глаза. Чуть заметно облегчённо улыбнулся, увидев в его нежном внимательном взоре пляшущие огоньки, и сжал губы, словно собирался глотнуть, когда Шатун медленно поднял патрон, описывающий круги, на линию взгляда.

— Ведь это очень красиво, — сказал он проникновенно.

Юрий Новиков выдохнул, что, по-видимому, означало согласие. По мышцам его лица прошла лёгкая судорога, губы так и застыли в завороженной улыбке. А затем он обмяк и раскрылся, как книга, вытащенная из тени. И Шатун там покопался, полистал хорошо скрываемые страницы. Но надо сказать, бережно, не сплёвывая на пальцы, — ещё один со съехавшими мозгами в этом деле было бы явным перебором. Хотя, как не без интереса узнал Шатун, парнишка и сам здесь поработал. В голове у него оказался запрятан целый букет сюрпризов. Но вся эта любовь-ненависть Шатуна не интересовала. Мило, конечно, но не выходит за рамки частных определений.

Шатун поставил перед Юрием музыкальную шкатулку с балериной, танцующей блюз, и склонился к его лицу. Бережно, не касаясь кожи, провёл пальцами вдоль щеки, с любопытством послушал дыхание. Механический завод шкатулки заканчивался, от этого звуки сделались печальными, словно прощались, невыносимо трогательными. В каком-то смысле вот этот прощальный момент, ускользающее сожаление, совпадал, был созвучен с тем, чего ждал Шатун. С тем, что всё ближе и ближе. И тогда мы скажем «пока-пока» и заведем уже совсем другую музыку.

Шкатулка смолкла, балерина в нерешительности остановилась, не завершив своего па. Крылья носа Юрия Новикова задрожали, а губы сложились в слегка капризный росчерк.

— Тихо-тихо, спи, малыш, — нежно прошептал Шатун. — Совсем скоро папочка тебя разбудит, а пока спи.

Лицо Юрия разгладилось, и этот доверчивый момент Шатун тоже нашёл восхитительным. Однако же как может всё удачно складываться, если ты на правильном пути. Мир, невзирая на заржавелые шестерёнки, поворачивается к тебе лицом, а люди приходят и сами всё дают. Движимые своими забавными страстями, они сами, не догадываясь, делают то, что тебе нужно.

Если ты на правильном пути.

Шатун огромной рукой загрёб со стола свою музыкальную безделицу и принялся не спеша поворачивать ключ.

«Б-ррр-ы-ы-м-з-з!»

Пусть малыш ещё немножко поспит, хотя тайных страничек в его голове вроде бы не осталось. Есть кое-что, с чем следовало бы разобраться, но для этого существует Раз-Два-Сникерс. Кстати, единственная девочка из учеников Тихона.

«Б-ррр-ы-ы-мз!»

Шатун уже давно догадывался, что Тихон начал кое-что скрывать от него. Не доверял, приглядывался и скрывал что-то важное, о чём знал, например, Хардов. И другие… джедаи Тихона. А ведь Шатун вовсе не собирался той ночью оказываться на «линии огня». Вовсе не собирался попасть под взгляд Второго. Он прикрывал всех, когда это случилось, и сам не знал, что его подтолкнуло чуть замешкаться: может, воля Второго, может, чувство вызова — ведь Хардов смог в своё время с этим справиться, а может, быстрый, еле уловимый укол… любопытства. И хоть в какой-то момент ему показалось, будто у него вскипели мозги, Шатун вроде бы убедил всех, что ему удалось противостоять мёртвому свету. Что ничего непоправимого не случилось. Ведь с Хардовым же ничего непоправимого не случилось. Скорее, наоборот. Тихон согласился, и остальные тоже. Да, к нему все и относились по-прежнему, как к своему, но… Так, да не так! Будто Тихон ждал, приглядывался и кое-что самое сокровенное всё-таки скрыл. А зря!

«Б-б-ррр-ы-ы-м-з-з!»

Когда-то Тихон учил их, что «средство для достижения цели и есть твоя подлинная цель». Старый добрый Тихон умел пускать пыль в глаза. Тихон и его джедаи (Шатун усмехнулся). Интересно, вяжется ли это с тем, как поступили с ним?

— Подожди, — говорил ему Хардов, почти его брат. — Не делай спешных, неправильных выводов. Тихон должен только убедиться. Ты ведь и сам не знаешь, насколько глубоко проник мёртвый свет. Но и ты, и я знаем, на что он способен. И знаем главное — что ему можно противостоять. Тихон должен убедиться, и всё вернётся на свои места. Станет по-старому.

И тогда Шатун спросил:

— А ты мне веришь?

— Да, — без промедления ответил Хардов.

— Тогда ты мне скажи. Ведь он был твоим учителем.

На мгновение отсвет какой-то давней потаённой муки полыхнул в серых глазах Хардова. И в этот миг Шатун был готов его обнять, и тогда многое могло бы быть по-другому. Но этот неповторимый момент оказался упущенным.

— Нет, — просто сказал Хардов. — Я дал слово.

«Б-б-ррр-ы-ы-м-м-з-ззз!»

Только и это для Шатуна осталось в прошлом. Когда вас зажимают в угол, на помощь приходят совсем другие решения. Вот глава Дмитровской водной полиции стал тем самым другим решением. Но Шатун не сожалел. Тихон всегда учил их не сожалеть о прошлом, и он хорошо усвоил уроки.

Он теперь сам по себе. И он теперь стал значительно… больше. Шатун вдруг удивлённо хмыкнул, но это так. «Больше» — правильное слово. Только так мы сможем сказать «пока-пока» и завести совсем другую музыку. Новую чистую мелодию.

— Как говаривал один чувачок, — наставительно обратился он к неподвижному Новикову-младшему, — у нас теперь нет союзников, у нас есть только интересы. — По лицу Новикова не представлялось возможным определить, как он относится к подобной сентенции, и Шатун добавил: — Правда, это было давно, пока мир ещё не окончательно съехал с катушек.

По лицу Юрия пробежала тень комичной тревоги, и Шатун подумал, что малыш нравится ему всё больше. Конечно, подлинное безумие его раздавит, но парнишка ещё явно не полностью раскрыл свои возможности.

— Я ценю твою восприимчивость, — заботливо сообщил Шатун бездвижной кукле в человеческий рост. — Но лучше прибереги всё это для более достойных дел.

А потом он закрыл от него свои мысли, чтобы малыш не двинулся мозгами преждевременно. «Ему повезло. И может быть, я позволю ему пройти немножко со мной и увидеть одним глазком, что там, за подлинным безумием. Которое всё ближе, ближе…»

Шатун ждал его. Он ждал подлинного безумия. Как дара Господа, который давно покинул этот мир. Как дара Господа, который давно свихнулся, а скорее всего, был безумен изначально, и именно там, в этой ослепительной подлинности, возможно, Шатуну суждено встретиться с Ним…

«Б-б-ррр-ы-ы-м-з-з»

(когда он пройдёт сквозь туман)

«Б-б-ррр-ы-ы-м-з-з-з»

Он совершил последний оборот завода. И замер. Прислушался. Словно полнозвучная тайная мелодия, которая жила в шкатулке, вот-вот прорвётся наружу. Словно те великие чувачки, что выходили к нему у загадочной насосной станции «Комсомольская», великие фрики (вот кто был по истине безумен!), создавшие всю эту восхитительную музыку, сейчас благословят его.

пройти сквозь туман?