Индиговый ученик Петрук Вера

Приближение лета чувствовалось с каждым днем. Теперь Арлинг знал, чем просто жара отличалась от жары сильной. Воздух раскалялся все раньше, а остывал позже, словно прятавшееся за горизонт солнце умудрялось подогревать его и ночью. Ветер стих, оставив после себя легкое воспоминание в виде утреннего бриза, который рождался медленно, жил недолго и умирал быстро – еще до того как Регарди заканчивал носить воду для завтрака.

Изменилась не только погода. День, когда иман подобрал его с улиц Балидета, стерся из памяти, словно след каравана с гребня бархана. Еще слабее помнились другие дни – проведенные на пиратском корабле, в приюте для слепых, в отцовском особняке в Согдиане. Они появлялись только во снах, тревожа его, когда страдающая от своей полноты луна тяжело зависала над Жемчужиной Мианэ.

Он делал все, чтобы в его новой жизни не осталось места для прошлого, и этому во многом способствовали летние испытания, которые приближались с неимоверной скоростью. Из прежней жизни он впустил только Магду, но она давно стала его настоящим. Однако временами прошлое находило его само.

Однажды иман пришел к нему на Огненный Круг и заявил, что отправляет его в город на прогулку с Атреей, а все занятия отменяет. Это было так неожиданно, что Регарди едва не свалился с бревна, по которому пробовал ходить на руках.

– Почему?

Вопрос был глупый, но мистик ответил.

– Прошлой осенью в городе рухнула Южная Охотничья Башня, – как всегда издалека начал он. – В самом ее падении ничего интересного нет. Башня была довольно древней и давно не ремонтировалась. Однако на тот свет она прихватила всю правящую верхушку города, которая праздновала там День Семерицы, богини жизни. Символично получилось… Погибло больше ста человек, в том числе, старший жрец, главный наместник города и глава Купеческой Гильдии Балидета. В одно мгновение город остался без власти. В Балидете тогда едва войны не случилось. Военные, жрецы, ремесленники, торговцы – все выдвигали своих людей, пытаясь успеть до того, как проснется Согдиана. Разумеется, победили те, кто при деньгах. Совет проголосовал за Рафику Аджухама, который занял место и нового главы Гильдии, и наместника города, чего раньше никогда не случалось. Не знаю, сколько Аджухам заплатил Канцлеру, но Согдиана вмешиваться не стала. Впервые наместником стал кучеяр, да еще и возглавивший купеческие ряды.

Арлинг знал историю о приходе к власти Аджухамов, однако не мог понять, зачем учитель рассказывал ему ее сейчас, и какое отношение она имела к предстоящей прогулке, которая была очень некстати. Он специально встал пораньше, чтобы потренироваться на Огненном Круге до того, как солнце превратит его в раскаленную площадку, соответствующую своему названию. Но, похоже, его замыслам не было суждено сбыться.

– Вероятно, Аджухамы допустили где-то ошибку, – неторопливо продолжил иман, словно не замечая, как переминался с ноги на ногу его ученик, – потому что спустя полгода Канцлер решил провести расследование, выразив сомнение в «случайности» трагедии. И прислал в Балидет специальную комиссию, которая проведет у нас несколько месяцев и вынесет вердикт об истинной гибели Агабеков. А заодно решит судьбу Аджухамов. Их либо утвердят окончательно, либо тихо снимут, и больше мы о них ничего не услышим. Комиссия работает в городе уже несколько дней. Опрашивает всех, кто выжил после падения башни, в том числе, свидетелей и родственников погибших. А сегодня она придет к нам. Дюжина драганов, приближенных к кабинету твоего отца. Как ты думаешь, могут среди них быть те, кто знал тебя лично?

Вопрос ответа не требовал. Одного упоминания драганов оказалось достаточно, чтобы Арлингу захотелось убежать из крепости города и провести весь день в пустыне. Или неделю. Или месяц. Пусть солнце, пусть жара, пусть жажда. Что угодно, только не встреча с прошлым.

– Может, мне лучше уехать на шелковичные фермы с Сахаром? – с надеждой спросил он, стараясь спрятать в голосе страх, но иман знал его слишком хорошо.

– Балидет – пограничный город, – сурово произнес учитель. – Драганы будут появляться в нем до тех пор, пока он украшает корону империи. От всех них в пустыне не скрыться. К тому же, на улицах Балидета затеряться легче, чем на открытом месте.

– А зачем они приезжают к нам в школу? – спросил Регарди, еще надеясь уговорить имана спрятать его дома. Ему совсем не хотелось бродить по городу, зная, что в нем полно людей отца. Он не будет против посидеть денек в прохладном погребе или на дне старого колодца.

– Канцлер давно хотел проверить военные школы Балидета, – фыркнул иман. – Боится, что мы готовим армию собственных «Жестоких». А гибель Агабеков – удобный повод, чтобы сунуть нос в наши дела. В отличие от «карпов» мы не военная школа, но включены в список благодаря Шамир-Яффу, который разболтал, что телохранителей готовит не только он.

Итак, прогулка с Атреей оказалась решенным вопросом, но неясности оставались. Почему иман выбрал ему в спутники свою сестру? Ведь он сам хотел, чтобы Регарди общался с ней меньше.

– Я сама его попросила об этом, ведь мы с тобой давно не общались, – ответила на его вопрос Атрея, когда они вышли в город. Кучеярка удобно расположилась в паланкине, который несли слуги, а Регарди шел рядом, придерживаясь за резную ручку носилок.

«Давно» – это два дня назад, но Арлинг промолчал. С кучеяркой было интересно, хотя нередко случалось, что после их разговоров ему становилось не по себе.

Прогулки в город уже не вызывали у него такого волнения, как раньше. Даже наоборот – ему нравилось слушать его многоликий говор, отгадывать незнакомые запахи и открывать новые места, в которых еще не бывал. По совету имана, он тщательно запоминал поверхность улиц, различая их по камням мостовых, ширине, плотности и другим признакам, которые не имели значения для зрячего, но служили путеводной звездой для слепого, не позволяя заблудится в городских лабиринтах.

После случая с керхарегом Регарди даже стал знаменит, хотя и нажил неприязнь «карпов», которые цепляли его повсюду. Легенда о сыне шибанского купца прижилась хорошо, и на него больше не смотрели, как на диковинного чужеземца. Теперь Арлинг был учеником имана из Школы Белого Петуха. Он стал своим.

В Балидете царила удивительная для выходного дня тишина, словно все горожане заперлись по домам, готовясь встречать комиссию из Согдарии. Редкие прохожие проскальзывали мимо, бросая на него напряженные взгляды, которые сразу же исчезали при виде ученической одежды цветов Школы Белого Петуха.

Несмотря на кажущееся спокойствие улиц, Арлингу хотелось исчезнуть с них как можно скорее. Пока им не встретился ни один драган, но ему казалось, что бывшие соотечественники могли появиться из-за каждого угла. Поэтому, когда Атрея предложила зайти в чайную, он принял эту идею с восторгом.

Сестра имана, как всегда, читала его мысли.

– Все еще думаешь, не лучше ли было спрятаться в школе? – спросила она его, когда они зашли в уютный дом на углу апельсиновой рощи.

Регарди медленно кивнул, слушая, как скользят по мягкому ковру шелковые туфли хозяйки, которая, обрадовавшись ранним посетителям, суетливо подгоняла слуг.

– Лучше быть на виду у врага, чем прятаться за спиной у друзей, – усмехнулась Атрея, ополаскивая пальцы в сосуде с розовой водой и лепестками жасмина. Их ароматы неспешно вливались в запахи чая и благовонных курильниц, окутывая гостей облаком спокойствия и задумчивости. Теперь Арлинг понимал, почему кучеяры предпочитали вести деловые разговоры именно в таких местах. Они создавали нужную атмосферу. Никакой спешки, которая могла бы привести к ошибкам, никаких лишних слов, потому что церемония чаепития по-кучеярски – процесс долгий и неторопливый, никаких агрессивных эмоций, потому что кучеярский чай успокаивал даже самого воинственного посетителя. Уже через пару минут чудесное действие чайных ароматов распространилось и на Арлинга. Напряжение ушло, уступив место умиротворению и спокойствию.

– Иман сказал, что комиссия проверяет школу из-за того, что вы готовите телохранителей, – произнес Регарди, чувствуя, какими неповоротливыми стали мысли.

– Не совсем так, – уклончиво ответила кучеярка, отсылая жестом служанку, которая принесла горячие угли. Арлинг удивился, но промолчал. Наверное, Атрее хотелось приготовить чай самой. А может, она опасалась лишних ушей.

– Иман дружит с Рафикой Аджухамом не один год, – призналась она. – Вероятно, канцлеру об этом известно, поэтому нашу школу и проверяют в числе первых. А что до телохранителей… Некоторые ребята действительно отправляются на службу, но мы не обучаем простых стражников. Самые преданные люди императоров, наместников, королей и князей по всему миру – это наши бывшие ученики. Они способны на любую работу, и это их главное отличие от выпускников других школ. Мой брат против того, чтобы боевое искусство становилось смыслом жизни. Быть воином – да, но при этом оставаться человеком, который умеет жить в мире с самим собой.

Арлинг удивлено поднял бровь, вспомнив наказ имана активно жестикулировать при выражении эмоций. Учитель считал, что слепые забывают о мимике, становясь похожими на куклы. Впрочем, Атрею его жест позабавил.

– Ты сам сегодня брился? – неожиданно спросила она, отчего выражение лица Регарди превратилось в гримасу, потому что теперь он удивился по-настоящему. Вообще-то он брился сам уже вторую неделю, но сегодня спешил пораньше отправиться на Огненный Круг и немного порезался. Могла бы и промолчать.

– Расскажи мне про Аджухамов, – попросил он, чтобы поддержать разговор, который завис в воздухе, словно пар, поднимающийся из чайника на столе.

Атрея возражать не стала, и, откинувшись на подушки, провела над своей головой благовонной палочкой. Кучеяры всегда так делали, когда хотели, чтобы их слушали внимательно.

– Аджухамы очень древний купеческий род, – неспешно начала она. – Известно, что их далекий предок продавал удобрения для шелковичных ферм Мианэ еще до прихода Жестоких на наши земли. Этот не очень благородный предмет торговли со временем принес им солидный доход, который превратил их в богатейших купцов Балидета. Рафика – самый старший из трех сыновей, правящих домом Аджухамов сегодня. Недавно Нехебкай благословил его семью наследником. Мальчика назвали Сейфуллахом, что значит…

«Меч бога» – вот, что это значит. Но откуда он это знал, Арлинг никак не мог вспомнить. Впрочем, сейчас это не имело значения. Слова Атреи медленно уплывали к потолку чайной вслед за ароматным дымом. «Наверное, сестра имана успеет завершить свой рассказ не один раз, прежде чем им удастся попробовать этот чудесный напиток», – лениво подумал Арлинг.

Приготовление чая у кучеяров занимало не один час. Когда иман впервые привел его на чайную церемонию, Регарди успел изучить всех посетителей, пересчитать все запахи и перебрать в уме все упражнения, которые он мог сделать на Огненном Круге за это время, прежде чем учитель сказал, что чай готов, и им можно наслаждаться. И хотя терпение всегда давалось Арлингу с трудом, результат превосходил все, что он когда-либо пробовал – в Согдарии или в Сикелии. Такой чай можно было дожидаться часами.

Кучеяры заваривали его в пузатых двухъярусных чайниках, которые в семьях передавались по наследству из поколения в поколение. Посуда, которой владел глава рода, считалась бесценной. В чайных гости располагались на мягких подушках вокруг низких столиков, в центре которых находился очаг. На него и устанавливался чайник. В нижней посудине, обязательно металлической, кипятили воду, а в верхней – фарфоровой – заваривали чай. Поддерживать огонь при приготовлении чая, дома или в чайных, могли только женщины. Этот обычай Арлингу был не понятен, хотя Беркут и пытался что-то объяснить ему про хранительниц очага.

Сначала Атрея от души насыпала чайных листьев в фарфоровый чайник, и залив их холодной водой из кувшина, водрузила на металлическую посудину, под которой уже трещал огонь. Регарди чувствовал, как раскаляются ее бока, жалея, что не догадался потрогать их раньше. Ему вдруг стало интересно, была ли на них гравировка. Кучеяры любили все украшать и делали это с большим вкусом.

Когда вода из верхнего чайника выпарилась, а Атрея перешла к рассказу о других военных кланах Балидета, в фарфоровую посуду залили кипяток и снова водрузили на металлического брата – кипеть и фыркать. Несмотря на то что от их стола валил пар, жарко не было. Толстые стены чайной хорошо защищали от уличного зноя.

– Мне кажется, уже готово, – осмелился перебить кучеярку Регарди.

Однако Атрея усмехнулась:

– Когда все чаинки в верхнем чайнике опустятся на дно, тогда и будет готово. Я вижу, что они еще плавают на поверхности. Кстати, подумай, как бы ты определил готовность чая. Ведь ты не можешь видеть чаинки.

И действительно, как? Не опускать же пальцы в кипящую воду? Пока Арлинг ломал голову над новой загадкой, чай заварился. Оставив огонь гореть под нижним чайником, Атрея принялась разливать напиток в высокие стеклянные стаканы забавной формы. Они были похожи на груши с узкой талией посередине. Иман объяснил ему, что в таких стаканах верхний слой чая остывает быстро, благодаря чему посуду можно держать в руках, а в нижней части напиток еще долго остается горячим.

Как бы там ни было, но держать стакан у Арлинга все равно не получалось. И верхняя и нижняя половина одинаково обжигали. Пришлось ставить посудину на небольшую тарелку и вместе с ней подносить ко рту. На его бывшей родине чай пили с молоком, но в Сикелии добавлять в напиток что-либо, кроме сахара, было строго запрещено. В некоторых вещах кучеяры были принципиальны. Поэтому Арлинг щедро насыпал десять ложек сладкого порошка, ругая про себя величину столовых приборов. Размер ложечки едва превышал его ноготь.

Однако вкус чая стоил всех ожиданий. Регарди полюбил его с первого глотка, не понимая, как мог жить без него раньше. Несмотря на обилие сахара, в кучеярском чае сохранялись терпко-горькие нотки, которые бархатно ложились на язык, растекаясь по телу приятной истомой умиротворения. Откуда-то просыпалась любовь к самому себе и окружающему миру, а все люди казались лучшими друзьями. При этом голова становилась чистой и ясной, словно ее изнутри промыли водой из горного родника, уничтожив весь сор, накопившийся за долгие годы.

Некоторое время они смаковали напиток в молчании.

– Ты ведь меня не слушал, правда? – спросила Атрея, нарушив тишину чайной. Они до сих пор оставались единственными гостями, что вполне устраивало обоих.

– Все политические вопросы решаются либо воспитанием, либо убийством, – внезапно ляпнул Арлинг, сам не поняв, почему ему вдруг вспомнились эти слова. – Так говорил мой отец.

– Хочешь рассказать о нем? – Атрея внимательно на него посмотрела, и Регарди стало не по себе.

– Нет, – быстро произнес он, надеясь, что она не станет настаивать. К его облегчению, кучеярка не ответила, и они снова замолчали.

– В последнее время мне часто снится один сон, – признался Регарди через какое-то время. Все-таки чай был удивительным напитком. Во время чаепития не нужно было выдумывать никаких тем для разговора. Они появлялись сами, словно только и ждали подходящего момента.

– И о чем же он?

– Мне снится разрытая могила, – задумчиво произнес Арлинг. – Она пустая и свежая. Это в Согдарии, потому что земля черная, и песка в ней совсем нет. Пахнет травой, глиной, камнями. Я стою на самом краю, почти соскальзываю, но каким-то образом не падаю. На мне военные доспехи личной гвардии императора, а в руках – сабля, острая и изогнутая. В этом сне не меняется ничего, кроме оружия. Иногда я держу лук или арбалет, но чаще всего – клинки. Меч, шпагу, саблю. Пытаюсь заставить себя прыгнуть вниз, но вместо этого всегда просыпаюсь и уже заснуть не могу. Он что-то значит, Атрея?

– Его несложно истолковать, – уверенно сказала кучеярка, подливая ему чая.

Арлинг запоздало поднял бровь, вспомнив, что удивление нужно показывать на лице – из вежливости к собеседнику.

– Могила – это твое рождение, – тихо прошептала она, словно боясь, что их подслушают. – Ты качаешься на ее краю, потому что старый Арлинг еще не умер, а новый – не родился.

– Так мне нужно в нее упасть? – усмехнулся Регарди, но Атрея недовольно хмыкнула, показав, что насмешка была неуместной.

– А почему мне снится, что я воин? – быстро сменил тему Арлинг. – Потому что я обучаюсь в боевой школе?

– Нет, – отрезала кучеярка, поворошив уголья под чайником. – Ты видишь себя воином, потому что умер от меча. Да, Арлинг, я знаю. Иман рассказал мне, что ты ослеп на дуэли. И я знаю, что там была замешана женщина. Любовь – это хорошее чувство. Только от него болеют, а иногда умирают. Любовь – это страдание. Слугам Нехебкая оно не нужно.

Арлинг придерживался другого мнения, но спорить с Атреей сейчас не хотелось. Так же, как и рассказывать ей о Магде. Он не был уверен, что кучеярка понравилась бы Фадуне. Слишком разными они были.

Разговор провис, словно плохо натянутая веревка. Некоторое время они сидели в тишине, и Арлинг уже подумывал о том, не пора ли им возвращаться домой, как Атрея вдруг снова заговорила:

– Все выбирала момент, но не знала, где и как тебе это рассказать, – в ее словах послышалось напряжение, и Регарди подумал, что лучше бы они покинули чайную в молчании.

– Хорошо, – кивнул он. – Давай сейчас.

– Иман просил меня рассказать тебе о партутаэ.

Арлинг как раз отхлебывал горячий напиток, когда до него дошел смысл ее слов. Он закашлялся, но кучеярка была настроена решительно.

– Не нужно никаких вопросов, – велела она. – Просто слушай. Партутаэ называется жертва, которую приносят серкетам в обмен на их тайны. Твой дядя не один год приходил к моему брату, надеясь выведать у него проход через Гургаранские горы. Он думал, что у имана есть карта. Но правда в том, что мой брат уже давно не считает себя слугой Нехебкая, хотя это и приносит боль нам с матерью. И вместе с верой исчезают его знания. Нехебкай не жалует тех, кто его предает. Когда-то Тигр наверняка знал проход через Царские Врата, но я сомневаюсь, что он помнит о нем сейчас. Поэтому мы с Зерге и хотим, чтобы он скорее выбрал себе приемника – Индигового Ученика, которому передал бы те знания, которые у него еще остались. Твой дядя не единственный, кто ошибся. Многие в городе считают, что в нашей школе проводятся мистические ритуалы серкетов, которые наделяют наших учеников силой богов. Полагаю, до Канцлера тоже дошли эти слухи, поэтому комиссия проверяет нас особенно тщательно. А правда горька и печальна. Тигр не помнит даже простую молитву Нехебкаю, какие там ритуалы.

Чай стал густым, словно патока. Он уже не лился ароматным нектаром, а застревал в горле, словно затвердевший кусок смолы.

– Абир привез меня на лечение, – неуверенно произнес Арлинг. Он знал, что врал себе давно, но цеплялся за эту ложь, потому что она была удобной. Слова Беркута в их самую первую встречу в школьном саду были давно забыты.

– Абир считал, что отдав тебя серкету, избавит тебя от страданий, – безжалостно заявила Атрея. – Он искренне верил, что тебе уже ничто не поможет. Только не думай, что твой дядя тебя не любил. За секреты Скользящих платят тем, что отрывают от самого сердца. Чего Абир только не обещал. Сокровища мира, тайны Согдианского двора, невиданных зверей, самых красивых женщин, горы оружия и волшебные оживляющие порошки арвакских шаманов. Даже свой корабль – «Черную Розу». А потом решил предложить тебя, сказав, что ничего дороже у него нет. Он не знал, что мой брат в любом случае ответил бы отказом. Ведь Нехебкай уже не живет в его сердце.

Вопрос горел на языке давно, хотя Арлинг понимал, что его лучше было не задавать.

– А если бы иман согласился? – осторожно спросил он. – Что бы тогда со мной стало?

– Тогда бы тебя убили, – сказала Атрея и поднялась с подушек.

После этого разговора Регарди долго думал, что было бы лучше – остаться в школе и встретиться с драганами из комиссии, или пойти с Атреей в чайную и узнать правду о намерениях дяди. В последнее время, ему часто думалось про это «а если бы». Однако Абир остался в далеком прошлом, и ему не хотелось думать о нем плохо. Обида исчезла, однако и желание с ним встретиться – тоже. Абир был его последней связью с домом. И Регарди был рад, что этот мост рухнул сам, не заставив его делать выбор. Хотя если бы не дядя, Арлинг до сих пор прозябал бы в Доме Света Амирона. Или нашел путь к Магде – в чем он, конечно, сомневался.

Когда иман сказал, что проверка прошла отлично, Регарди долго не мог избавиться от подозрения, что учитель специально выбрал это время, чтобы через Атрею рассказать ему о партутаэ. Ведь приближались Летние Испытания, а вместе с ними момент, когда мистику придется ответить на некогда заданный его учеником вопрос. Возможно, он решил начать издалека, ведь вопросов накопилось немало. Как бы там ни было, но правда о партутаэ ясности в жизнь Арлинга не внесла.

Однажды он поймал себя на мысли, что больше уже не думал о том, в какую страну уедет, когда обретет зрение. Балидет был жарким, чужим, временами жестоким, но Регарди все чаще казалось, что лучшего места для ослепшего сына Канцлера не найти во всей Империи. Даже если Летние Испытания закончатся неудачей – а такой исход становился все более вероятным, – ему не хотелось покидать город. Он по-прежнему плохо понимал его жителей, но в кучеярах было что-то такое, отчего сердце стучало громче, а кровь бежала быстрее. Они ему нравились. Он останется здесь, пусть даже иман и не сделает его пятым учеником. В конце концов, Арлинг научился быстро носить воду и неплохо пропалывать свеклу. Работу он себе найти сумеет.

С каждым днем, приближающим Летние Испытания, учитель становился серьезнее и требовательней, а тренировки – сложнее и невыполнимее. Арлинг старался, но новые упражнения давались с трудом. За ними тянулся длинный шлейф предыдущих заданий, многие из которых оставались незаконченными, словно случайно брошенное слово, которое так и не превратилось в предложение. Иман спешил, и Регарди это чувствовал, из последних сил не позволяя панике подползти ближе.

Золотое правило учителя – девять раз вниз и десять раз вверх – работало все хуже, потому что подниматься стало труднее. Если упражнения на деревянной кукле Арлинг еще осилил, то поединки с иманом заканчивались одинаково безуспешно.

Учитель был недоволен и ставил ему в пример пса Тагра, который научился выполнять все команды и мог за секунды разыскать любой предмет на территории школы. Арлингу же задания имана давались с потом и кровью, но самое главное – медленно.

Последняя похвала мистика исчезла вместе с весной. Иман хмурился, а Регарди сжимал зубы, понимая, что выше собственной головы ему не прыгнуть – ни в переносном смысле, ни в буквальном. Он хорошо запоминал теорию, понимал каждое слово учителя, но когда дело доходило до практики, упирался в непреодолимую стену слепоты, которая с каждым разом становилась все выше.

– Есть всего четыре удара ногой, – нетерпеливо повторял иман, когда Арлинг в очередной раз падал на землю. – Остальное – фантазии исполнителей и вариации. Удар ногой всегда должен дополняться ударом рукой. Для верности. А ты что делаешь? Это даже на танец не похоже.

– Не становись в боевую позицию, когда собираешься нападать, – говорил он ему в другой раз. – Запомни. Лучшая боевая стойка – та, которая не выглядит, как боевая стойка. Все твои движения, даже когда рядом нет врага, должны позволять нанести удар сразу и неожиданно. Если враг не знает, куда ты собираешься бить, он будет защищаться везде. А если ему придется готовиться к обороне везде, сил у него не будет нигде. А теперь назови мне три правила атаки.

– Атака должна быть внезапна, жестока и выводить противника из строя с первой секунды, – отчеканил Регарди.

– С первого удара, – хмуро поправил иман. – Один удар – одна смерть. Никогда не защищайся. Всегда бей. И бей хорошо. Так, чтобы удар был первым и последним. А теперь расскажи, как можно противника атаковать.

– Нужно использовать удары руками и ногами, можно повалить его на землю захватом, а еще применить подручное средство в качестве оружия, – уже медленнее произнес Арлинг, потирая костяшки пальцев. Он только что попробовал выполнить Удар Леопарда и понял, что победа осталась на стороне деревянной куклы.

– Лучше бить в голову, – недовольно пробурчал мистик. – А если ты не уверен, где она находится, то можно бить сюда… И сюда… И еще сюда.

С этими словами учитель прикладывал его руку к разным местам на теле деревянного человека, которое Регарди знал уже лучше собственного.

– Кисти рук, запястья, предплечья, локти, бедра, колени… – иман мог перечислять до бесконечности. – Везде есть точки, которые могут умертвить противника от одного попадания в них. Ты должен называть мне их, даже если я разбужу тебя посреди ночи. Быстро и без запинок. Запомни, чем лучше ты знаешь устройство человеческого тела, тем легче разобрать его на части.

– Следи за дыханием! – нападал он на него в другой день. – Оно должно совпадать с ударами, а не вырываться из тебя, как из загнанной лошади. Зачем ты используешь этот прием? Ты мне его вчера пять раз показывал. Нужно быть разным, неожиданным. Избегай излюбленных приемов и одного стиля. Не облегчай задачу противнику. Если враг ниже тебя – а это как раз твой случай – используй ноги, если – выше, сгибайся.

– Ты медлителен, как беременная ослиха, – возмущению учителя не было предела. – Скорость важнее силы. Выпускник Школы Белого Петуха может выполнять семнадцать ударов в секунду. А ты тратишь секунду только на то, чтобы поднять руку.

– И это, по-твоему, «Дыхание Бури»? – мистик поднял его с земли и бесцеремонно прислонил к деревянному человеку. После целого дня новых упражнений, Арлинг почти не чувствовал ног.

– Повторяю еще раз, – наставительно произнес иман. – Постарайся запомнить, потому что третьего раза не будет. Итак, бьешь кулаком левой руки в висок, или правым локтем в другой висок. Затем наносишь удар правым локтем в челюсть, потом быстро падаешь на колени, бьешь правым кулаком в пах, ждешь, когда противник согнется, и наносишь удар двумя пальцами левой руки по глазам. Заметь, когда я говорю «быстро падаешь на колени» – это значит не присесть на землю, раскачиваясь по сторонам, а опуститься быстро и четко, так, чтобы этого движения даже не было видно. И еще. Не нужно так явно сжимать кулак перед ударом. И вдыхать нужно тише. Иначе противник догадается о том, что ты намерен делать еще до того, как ты сам это поймешь. Не стоит недооценивать врага. А теперь повтори.

И Арлинг выполнял, и снова падал, и снова вставал, пытаясь понять имана, который, несмотря на обещание не повторять в третий раз, все-таки повторял, отчего на душе у Регарди становилось еще мрачнее и холоднее. Учитель делал все, чтобы он победил. Но, наверное, как нельзя было заставить пустыню цвести летом, так невозможно было научить слепого делать то, что навсегда исчезло из его жизни вместе со зрением.

В Императорской Военной Школе он проходил классический кулачный бой, но то, чему учил его мистик, отличалось от уроков господина Бекомба, как самый жаркий день Согдианы отличался от самого жаркого дня его нового дома – Балидета. Иногда Арлинг сомневался, что смог бы справится с приемами, которым учил его мистик, даже если был бы зрячим.

Случайно подслушанный разговор между иманом и Зерге настроение не поднял. Старуха приезжала к ним редко, и ее отношение к Регарди не изменилось. Обычно она его просто не замечала. Однажды Арлинг задержался на Огненном Круге до полуночи, пытаясь научиться ходить на руках по столбам разной высоты, вбитым в землю по кругу. Упражнение никак не давалось, он постоянно срывался, теряя равновесие и уверенность в себе. Решив передохнуть, Регарди отправился в Дом Неба глотнуть воды.

Все давно спали, поэтому, когда под окном кухни раздались голоса, Арлинг насторожился. Джайп не любил, когда ученики заходили в его владения в темное время суток, даже если поводом было невинное желание утолить жажду. По мнению старшего повара, напиться можно было и из колодца, но Регарди не хотелось греметь ведром посреди ночи, а доставать воду бесшумно он еще не научился.

Говорившими оказались иман и Зерге, и Арлинга охватило странное чувство, что когда-то он уже был в такой ситуации. Прошлым летом, когда Регарди также не спалось, он отправился бродить по территории школы и наткнулся на кладовку, откуда Финеас велел ему украсть кусок шербета. Мистик провожал засидевшуюся в гостях Зерге, и они остановились как раз у того места, где прятался Арлинг. Ничего хорошего он для себя тогда не услышал, поэтому Регарди решил скорее покинуть кухню, чтобы не попасть в дурацкую ситуацию. Если иман его обнаружит, убедительно соврать о том, что он не подслушивал, будет трудно.

Но когда в ночи отчетливо прозвучало его имя, ноги Арлинга сами приросли к полу.

– Он откажется, – горячо шептала старуха, выплевывая слова, словно абрикосовые косточки. Кажется, за эту зиму у нее выпали последние зубы, потому что понимать ее стало сложнее.

Иман молчал, и Регарди слышал, как тяжело вздымалась его грудь. Наверное, учителю было жарко. Вряд ли он волновался. Мистик мог быть недовольным или сердитым, но при этом всегда оставался спокойным, словно вода на дне колодца.

– Не справится, – хрипло повторила Зерге. – Лучше верни его назад, пока не поздно. Не позорь себя и школу перед Последними Скользящими. Слепой никогда не сможет показать настоящее «Дыхание Бури», а «Полет Теббада» ему может сниться только во сне. Я уже не говорю о септории.

– Атрея считает, что из Арлинга может получиться Индиговый Воин, – голос имана прозвучал нерешительно, словно он и сам осуждал сестру за такие мысли.

– Атрея временами глупа, как курица, – пробурчала старуха. – Нельзя оскорблять бога, предлагая ему в слуги калеку. Слепой воин Нехебкая – это даже звучит смешно. Ты зря стараешься. Я видела его тренировки. Они похожи на попытки научить верблюда ходить по канату. Скажи ему правду, Тигр. Ведь мы оба ее знаем. Ты зря даешь мальчишке надежду. Послушай меня хоть раз. Избавься от него.

Арлингу казалось, что он ждал ответа мистика целую вечность, хотя его сердце стукнуло всего раз.

– Поздно, Мудрая, уже поздно, – со вздохом ответил иман, и их удаляющиеся шаги показались Регарди звуком его умирающей надежды.

На следующий день его охватило отчаяние. Оно всегда бродило рядом, но после того разговора сумело с легкостью проникнуть в душу. И поселилось в ней уже надолго. Две недели до Испытаний пролетели как два вдоха и выдоха.

Когда однажды ночью Арлинг рухнул на свою циновку после долгой и тяжелой тренировки и вдруг понял, что день, который он ждал целый год, наступит завтра, его оставили все мысли кроме одной. Он был не готов.

Сон пропал, хотя другие ученики спали крепко. Бесконечное ожидание и напряжение вымотали всех. В школе поселилась тревога. Она чувствовалось в поведении, как старших учеников, которые прошли не одно летнее испытание, так и младших, которым предстояло попробовать себя впервые. По возрасту Арлинг относился к старшей группе, но сдавать экзамены ему предстояло с теми, кто проучился в школе только год – как и он сам. Но легче от этого не становилось.

Прокравшись на Огненный Круг, он нашел площадку с мягким песком, где последние недели разучивал прыжки – вперед, назад, в бок, через голову. Ночь пришла вместе с ветром, который принес долгожданную прохладу, но даже она не радовала. В голове было пусто, словно в высохшем колодце. От многочасовых тренировок тело скрипело и плохо слушалось вместо того, чтобы повиноваться с легкостью и желанием. Регарди приходилось подолгу уговаривать его, но результат все равно оставался плачевным. Иман уже не ругался. Он просто молчал, и это молчание било по самолюбию Арлинга больнее палки.

Почуяв его, заскулил в своей будке Тагр, но Регарди было не до него. Ночной Огненный Круг казался хищником, притаившимся в зарослях чингиля. Он таил в себе опасность, тревожа зрячего таинственными тенями, а слепого – странными шорохами. Кряхтели истоптанные беговые дорожки, стонал избитый деревянный человек, печально скрипели на ветру истыканные стрелами мишени. Но кроме этих звуков пришедшего окружали тысячи других шорохов, которые не имели разумного объяснения. Возможно, то звенел забытый нерадивым учеником меч, а может, вздыхал уродливый пайрик, подбирающийся к неосторожному человеку, решившему что-то себе доказать. Финеас иногда занимался на Круге по ночам, отрабатывая специальные приемы, которые он называл «лунными», но при этом всегда брал с собой факел, хотя вряд ли использовал его для освещения. Разогнать ночной мрак Круга одному факелу было не под силу.

Арлинг вспомнил, что у дверей Дома Утра всегда было приготовлено несколько факелов, но возвращаться за ними не стал. Слепому было все равно, что его окружало – дневной свет или ночная тьма. Пайрикам же он будет только рад.

Сбросив оцепенение, Регарди присел, наклонился плечами вперед, отвел руки для замаха, но переворота назад не получилось. Равновесие куда-то исчезло, и земля безжалостно ударила его в спину. Подскочив, он повторил все снова, но с тем же успехом можно было пытаться сломать голыми руками старый тис, росший в центре сада.

«Ты просто устал», – попытался успокоить себя Арлинг. Нужно попробовать что-то другое, оно наверняка получится, ведь сегодня такая хорошая ночь для тренировок. Последняя ночь.

Что-то другое находилось рядом с деревянным человеком. Накануне Регарди передвинулся к нему ближе, потому что ему вдруг стало невыносимо тоскливо выполнять это задание имана в одиночестве. Наверное, оно тоже было последним. Обычная кадка, наполненная водой до краев. Арлинг специально померил пальцами расстояние – из посудины не исчезло ни капли. Иман вручил ему эту кадку день назад со словами:

– Это твое завершающее упражнение. Все просто. Тебе даже не нужно ничего мне рассказывать. В этом тазу вода. Почувствуй, как она испаряется, и тогда Летние Испытания покажутся тебе развлечением. Это задание я не буду проверять. Ты сам поймешь, когда справишься.

Арлинг честно провел у кадки несколько часов подряд в ущерб другим тренировкам и обязанностям по кухне и огороду, но, как не старался, ничего не услышал. Вода оставалась безмолвной жидкостью. Она не шипела, не пахла, не шевелилась. В общем, не делала ничего такого, чтобы дать Регарди хоть малейшую подсказку. Иногда ему казалось, что иман специально ее заколдовал, а его испытывал на смекалку, потому что уровень жидкости в кадке оставался неизменным.

Водрузив посудину между колен, Арлинг наклонился к самой поверхности, пытаясь услышать хоть какой-нибудь звук или почувствовать испаряющуюся влагу на лице. Он сидел так до тех пор, пока не затекла спина. Вода была просто водой – она неподвижно покоилась в брюхе кадки, равнодушная к нему и ко всему миру. Наверное, в ней отражалась луна. А может, и он сам. Взлохмаченный человек с повязкой на лице, закрывающей глаза. Глупый человек. Безнадежный.

Когда сзади послышались вкрадчивые шаги, Арлинг ударился лбом о край кадки и понял, что заснул.

– Завтра, – просто сказал Беркут, усаживаясь рядом.

Зачем Регарди сидел с кадкой воды в обнимку, он не спросил. Они были на Огненном Круге, а здесь никто не задавал вопросы. По напряженному молчанию Шолоха, что само по себе было необычным явлением, Арлинг догадался, что мальчишке тоже было страшно. Но как же сильно различался их страх.

– Да, завтра, – хрипло повторил Регарди и откашлялся. Молчание вдвоем с Беркутом было еще невыносимей, чем тишина в обществе деревянного человека.

– Я хочу задать тебе вопрос, – решился он.

– Валяй, – произнес Беркут, ковыряя пальцем песок.

– Если иман выберет Индигового Ученика, что станет с остальными? Я имею в виду Финеаса, Ола, тебя и Сахара? Ну и себя. Ведь я тоже хочу им стать. Хочу пройти Испытание Смертью.

Беркут вздохнул, собираясь с мыслями, и ответил не сразу: