Белый Шанхай Барякина Эльвира

1

Народная революционная армия ворвалась в город со стороны Лунхуа, предместья, знаменитого своей пагодой, арсеналом и местом для казней. Над Северным вокзалом все еще стоял дым.

Двадцать шестого марта к Банду подошел военный корабль Чан Кайши. Пушки не стреляли: Большеухий Ду убедил союзников, что с командующим можно договориться миром.

Чан Кайши получил пропуск, по которому он мог въезжать на территорию Международного поселения в любое время, с вооруженной охраной.

По городу понеслись слухи: Чан Кайши пригласил к себе китайских купцов и намекнул, что разрыв с Россией и местными коммунистами возможен, если Гоминьдан найдет иные источники финансирования.

Генерал Баи, новый военный комендант Китайского города, выступил с заявлением: дальнейшая судьба иностранных концессий и неравноправных договоров будет решаться дипломатами. А рабочим надо набраться терпения – великие дела сразу не делаются. Надо вернуться на фабрики: хозяева предприятий тоже страдают от империалистической эксплуатации, и если они обанкротятся, то всем будет хуже.

Тем временем профсоюзные, коммунистические и студенческие лидеры избрали свое собственное правительство Шанхая – Комитет девятнадцати. Кроме Бородина в Ханькоу, его никто не признал, но у Комитета под ружьем были несколько тысяч красногвардейцев. С ними нужно было что-то делать.

2

Люди говорили, что по реке Хуанпу на полторы мили растянулась непрерывная мрачная линия военных кораблей: французский «Жюль Мишле», американский «Питсбург», английский «Аргус». Суда из Японии, Италии, Испании, Нидерландов.

Люди говорили, что двадцать пятого марта в Нанкине произошла катастрофа. Ворвавшиеся в город кантонцы разграбили иностранную концессию, убили вице-президента Нанкинского университета и ранили британского консула.

Белый Шанхай замер в ужасе: вот оно, началось. Никто не знал, что правда, а что нет: морское радио было единственным средством связи. Теперь даже те, кто не хотел верить в худшее, паковали чемоданы.

Люди говорили, что за один день были скуплены все билеты на пароходы, отправлявшиеся в Европу и Америку.

Тамара целыми днями слушала радиоприемник.

– Нанкинские события послужили сигналом к массовому исходу белых из китайских провинций, – говорил незнакомый диктор.

Клим уже несколько дней не появлялся в эфире. Тамара скучала по нему. Она звонила ему домой, но никто не брал трубку.

– …беженцев более двадцати тысяч. Большинство из них – американские миссионеры, прожившие в Китае не один десяток лет. Туземцы, которых они крестили, грабят их дома.

– Вероятно, все это время они ждали прихода кантонцев, а не Спасителя, – послышался голос Клима.

Тамара встрепенулась: вернулся-таки! Интересно – где его носило?

– Расскажите, что случилось в Нанкине? – попросил диктор. («Клим попал в эту заваруху?!»)

Он ответил не сразу:

– Случилось то, что я растерял все иллюзии. Мы с Тони Олманом прибыли в Нанкин за день до резни. Ночевали в городском остроге: оказалось, что солдаты северян ненавидят нас ничуть не меньше, чем кантонцы, – так что в тюрьме было безопасней. Когда начался погром, все иностранцы собрались в доме мистера Хобарта на вершине Сокони Хилл. Нас было около тридцати человек.

Тамара слушала и чувствовала, как все в ней – душа, мысли, сердце – окостенело. Она глядела на полированный бок радио, на круглые ручки настройки… Тони был там, в Нанкине. Но он ведь сказал ей, что поехал в Циндао!

– К нам начали ломиться мародеры, – продолжал Клим. – Мы выкинули из окон все ценные вещи – пока солдаты дрались из-за них, мы могли оттянуть время. Дома у мистера Хобарта был радиопередатчик, и мы послали сигнал бедствия. Американские и британские корабли открыли огонь по городу, чтобы нам позволили уйти. Я не знаю, сколько при этом погибло китайцев, мне известны только наши потери…

Тамаре никогда не приходило в голову, что Тони может умереть раньше нее.

– Мы сделали веревки из простыней и перебрались через городскую стену. Сначала мужчины с оружием, потом женщины и дети. На берегу нас ждали шлюпки британского десанта.

– Вы уверены, что вас преследовали солдаты Чан Кайши, а не коммунисты? – спросил диктор. – Ведь между нами установлено перемирие.

– Вы считаете, что командующий полностью контролирует свои войска? – отозвался Клим. – Они делают что хотят. Это гражданская война: граждане убивают граждан потому, что им так хочется.

– Стало быть, обстрел Нанкина был оправдан?

Молчание.

– Я, знаете ли, счастлив, что сижу здесь и разговариваю с вами. А мог бы валяться в канаве с дыркой в голове.

«Скажи мне: Тони жив?! Скажи!» – молила Тамара.

– Я должен попрощаться со слушателями, – произнес Клим. – Сожалею, но это мой последний эфир. Я отправляюсь в Пекин по личным делам.

Зазвучала песня в исполнении гавайского трио.

Скрип половиц, скрип двери. В комнату вошел Тони с обвязанной головой:

– Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился… потому что не выдержала веревка из простыни. Клим и британский лейтенант доволокли меня до шлюпки. А то бы не добрался.

– Это ничего, – проговорила Тамара плача. – Будем сидеть тут вдвоем, выздоравливать и слушать радио.

3

Возвращаясь на британском крейсере в Шанхай, Клим думал о том, что жизнь его – как индейское разноцветное ожерелье. Нанизал на шнурок события, города, знакомых, а потом за что-то зацепился, и бусины полетели в разные стороны. Сиди теперь, растерянный, и думай – как быть? Собирать все, лезть в дальние углы, – или черт с ними, пусть валяются как есть?

Нина при любом раскладе не вернется к нему: она была настолько несчастна в браке, что попросила помощи не у мужа, а у Тони Олмана.

«Эта женщина не для тебя – прими это, наконец».

Клим бросился в Нанкин, потому что испугался за Нину. Но главное – в душе вспыхнула подсознательная надежда: «Я выручу тебя, и ты расплатишься за свободу любовью».

Не будет этого. Все эти годы Клим любил не Нину Купину, а другую, выдуманную женщину. Он, как шаман, пытался изгнать «злого духа» из тела жены, не осознавая, что этот дух и есть ее суть. Глупо ждать, что Нина превратится в идеал из благодарности.

Она предложила ему единственную форму брака, которая ее устраивала: мы дружим, мы растим дочь, мы радуем друг друга в постели, но мы не принадлежим друг другу. Климу было мало этого: «Дайте либо все, либо ничего не надо». Он отдалился от Нины не потому, что хотел наказать ее, а потому, что не мог любить ее настоящую. Если отойти чуть в сторону, тогда видно лишь то, что восхищает: сила духа, острый ум, изящество и женственность. А другую сторону медали можно вовсе не замечать или подсмеиваться над ней, как над чем-то неважным.

Так ради чего все это? Ради чего надо было подставляться под пули и рисковать своей жизнью и жизнью дочери? Во время осады в Нанкине мародеры палили по окнам из винтовок. Клим думал: что будет с Китти, если его убьют? Валентина – старательная, но равнодушная – тут же бросит ее.

«Приза в любом случае не будет. Если ты спасешь Нину, то спасешь не для себя».

Сырое, промозглое утро. Клим сидел на носу корабля, слушал гул двигателя, смотрел на силуэты кранов и пристаней на берегу. Электрические фонари в тумане – как россыпь далеких звезд.

Надо придумывать себя заново. Решать: «Кто я?», «Какой я?»

Человек, который подстроится под требования Нины к «настоящему мужчине»? Переломится пополам, чтобы ей было удобно с ним? Закроет глаза на то, что ее мысли вечно крутятся вокруг трех «Б»: «богатство», «бахвальство» и «Бернар»?

Нет, конечно.

«Но я человек, который не бросит жену в беде – вот на этом надо стоять до конца».

А награда… Ну что ж – будем считать, что Клим ее уже получил. Десять лет страстной любви – не так мало.

4

Дон Фернандо перехватил Клима у лифта:

– Куда? Что это еще за мода – сначала пропасть, как сукин сын, потом объявления об уходе на весь Шанхай делать?

Клим сунул ему в руки длинный темный предмет:

– Это тебе – японский боевой веер тессен. Извини, вещь не новая, даже скорее древняя, но в хозяйстве пригодится.

Дон Фернандо раскрыл веер, пластины его были сделаны из металла.

– Говорят, удобная штука для отбивания стрел и нанесения колющих ран, – произнес Клим. – Ну или если сигналы войскам подавать надумаешь…

Дон Фернандо взглянул на него исподлобья:

– Ты что задумал?

– Я откупаюсь от тебя. В Нанкине во время осады мы вооружались, кто чем мог. У мистера Хобарта была коллекция японского оружия, мне достался веер. Самому Хобарту он уже не понадобится.

– Нет, ты мне объясни, – перебил дон Фернандо, – на кой черт ты едешь в Пекин?

Клим рассказал, что случилось с Ниной.

– И ты надеешься в одиночку спасти ее? – удивился дон. – Если дело политическое, то тебя даже не пустят к ней. Да и адвокатов, скорее всего, тоже.

– Мне нужно связаться с советским посольством в Пекине, – сказал Клим. – Посол наверняка сделает все, чтобы вызволить Фаню Бородину: все-таки она жена главного политического советника. Я надеюсь, что Нина будет с ней.

– Как ты выйдешь на посла? У тебя есть знакомые среди русских коммунистов?

– Есть один – здесь, в Шанхае. Невелика шишка, но все-таки. Он из агитаторов.

– А-а… ну ищи его в консульстве. Они сейчас там прячутся: ваши белогвардейцы взяли их в осаду. Вообще, дела коммунистов плохи. Чан Кайши открестился от них; в Ханькоу голод: все фабрики и лавки позакрывались. Жрать нечего, зато никакой эксплуатации. Последняя надежда – шанхайский пролетариат с Генеральным профсоюзом во главе. В Китайском городе четыре тысячи бойцов красной гвардии, но этого мало, чтобы совладать с Народной революционной армией. Они окопались в опорных пунктах – в Восточном библиотечном здании, в «Коммерческой прессе»… Коммунисты все двенадцать тысяч поставили бы под ружье – только ружья нет. На черном рынке патрона не достать ни за какие деньги.

– Кто-то все скупил?

Дон Фернандо многозначительно поиграл бровями.

Подошел лифт, мальчик в шапочке с галунами открыл дверь. Клим обнял Фернандо:

– Счастливо.

– Постарайся, чтобы тебя не прихлопнули! – крикнул дон и помахал боевым веером вслед уплывающему лифту.

5

Китти вылетела навстречу Климу:

– Папа! – С радостным воплем подбежала, уткнулась в колени.

Черные восторженные глаза, на щеке – след от наслюнявленного карандаша. Сколько раз говорил ей, чтобы не таскала его в рот!

Валентина что-то спрашивала. Клим отвечал невпопад: да… нет… Китти показала ему игрушечного утенка:

– Один мальчик подарил.

Вот те на, женихи объявились!

– Что за мальчик?

– Ну я говорю тебе – беленький. Он все время ждет, когда я на улицу гулять выйду. Сидит в окне и смотрит. Я ему язык показывала, а вчера не показала, и он мне утенка отдал.

Клим взял Китти на руки. Беленький мальчик влюбился в нее… Дурак не влюбится в такую красотку! Ох, солнце мое, как бы сделать, чтобы все у тебя было хорошо?

– К вам гостья, – сказала Чьинь, появляясь в дверях.

Клим нахмурился:

– Кто?

– Хуа Бинбин.

Клим направился в гостиную. Чьинь семенила рядом:

– Мисс Хуа такая замечательная! Я видела ее новый фильм – ох, сердце разрывалось!

Бинбин была в шелковом синем платье с короткими рукавами. Что на свете делается – китайские женщины начали руки выше локтя показывать! Она протянула Климу маленькую ладонь:

– Вы, наверное, не помните меня. Два года назад я работала на вашу супругу.

– Я помню.

Бинбин смотрела на Клима снизу вверх. Тень от надвинутой на лоб шляпки делила ее лицо надвое: яркие губы и нежный подбородок освещены, а глаза спрятаны.

– Я только что вернулась из Пекина, мы отвезли туда мой фильм. В столице все газеты пишут о процессе над Бородиной, ее кузиной и тремя дипкурьерами…

– Суда еще не было? – помолчав, спросил Клим.

– Чжан Цзолинь затягивал дело, надеясь выторговать у Михаила Бородина побольше. Но тот отказался идти на переговоры ради спасения своей жены. Сказал, что если он объявит перемирие, то получится, что жена значит для него больше, чем мировая революция.

Клим провел ладонями по лицу:

– Что им грозит?

– Либо смертная казнь, либо пожизненное заключение. Я сегодня слышала по радио, что вы собрались в Пекин. Вы едете из-за Нины?

Клим кивнул.

– Я пришла спросить: могу я что-нибудь для вас сделать? – проговорила Бинбин. – Мы повздорили с вашей женой, но я умею быть благодарной. Она помогла мне заработать деньги на фильм.

– Вы знаете кого-нибудь из чиновников в Пекине? – спросил Клим.

– Нет. Но здесь, в партии Гоминьдан, у меня много друзей.

– С кем именно вы знакомы?

– Помните Го, художника, который рисовал плакаты для мисс Нины? Все переговоры между Генеральным профсоюзом и штабом Гоминьдана ведутся через него. Есть еще…

– Погодите, – перебил Клим. – Он знает, как выглядит печать лидера Генерального профсоюза?

– Ван Шоухуа? Скорее всего.

Клим сжал ее руку:

– Познакомьте меня с ним.

6

Осада советского консульства продолжалась. Теодор Соколов смотрел в окно. Враг – Лазарев, полковник ничейных войск, – лупцевал по морде какого-то типа в гражданском. Вокруг толпились довольные зрители – белогвардейцы.

Соколов щурил близорукие глаза, стараясь разглядеть, кто на этот раз попался им в руки. Беляки не то чтобы никого не пускали в консульство, они делали невозможной его работу. Умно, умно… Обыскать, поставить к стенке и по всем правилам расстрела сфотографировать. Или спровоцировать драку. Властям жаловаться бесполезно – там один ответ: белогвардейцы патрулируют вверенную им территорию и, согласно директиве, обыскивают всех подозрительных. Если есть жалобы, после как-нибудь разберемся.

Предатели из Гоминьдана что-то затевали. Нескольким агентам удалось прорваться через белогвардейский кордон; они сказали, что военный губернатор требует разоружить рабочую гвардию. Предлог такой: под видом революционных отрядов в городе формируются шайки, которые грабят население. Отличить революционера от бандита невозможно, поэтому оружие будут изымать у всех.

Если это случится, революция умрет. Перетянуть солдат на свою сторону не выйдет. Им, набранным из деревень, невозможно объяснить, что такое социализм, им для начала надо пообкататься в городе. А это время – чертово время!

Телефон не работал – белогвардейцы оборвали провод. Связь с китайскими товарищами только через курьеров.

Тот, которого били, ловко влепил Лазареву между глаз, отскочил и побежал в сторону консульства.

Это был Клим Рогов.

Красноармейцы, охранявшие консульство, сначала не хотели пускать его, но он устроил скандал и потребовал немедленно позвать Теодора Соколова.

Кровь сочилась у него из рассеченной брови. Он тяжело дышал, скалил зубы:

– Слабоваты оказались господа офицеры. Не думали, что им сдачи дадут.

Соколов очень удивился, когда узнал, что Клим все эти дни провел в штаб-квартире Генерального профсоюза: служил переводчиком. В свое время он показался ему довольно жалким типом, неспособным на серьезные дела. Но, видимо, революция и его захватила.

– Против нас что-то затевается, – сказал Клим, вытирая кровь рукавом. – Ребята готовятся к обороне: запасают продукты и бинты на опорных пунктах.

– Почему вы вызвали меня? – спросил Соколов. – У вас ко мне какое-то поручение?

Клим быстро взглянул на стоявших рядом красноармейцев:

– Я сказал Ван Шоухуа, что лично вас знаю и что вам можно доверять. Он опасается за архив: если враги захватят нашу финансовую отчетность, то сразу будет понятно, кто платил за революцию в Китае. Уничтожить бумаги мы не имеем права: Гоминьдан и так распускает слухи, что фонды разбазариваются. У нас должны быть доказательства, что все до последнего цента было потрачено на дело.

Мы приняли решение вывезти архив в надежное место – в советское посольство в Пекине.

Соколов кивнул:

– Это разумно.

– Вот доверенность от Ван Шоухуа. – Клим вытащил из нагрудного кармана бумагу. – Он хочет, чтобы я доставил архив до места назначения, только скажите, кому его передать.

Соколов пробежался глазами по доверенности: она была написана по-китайски. Внизу – печать Генерального профсоюза.

– Посидите, я сейчас, – сказал он. – Мне надо показать это переводчику.

Соколов вернулся через пятнадцать минут:

– Вот вам адрес и записка. В Пекине поедете не в посольство, а к нашим девочкам – Паше и Глаше Заборовым. Вы их помните? Они сейчас работают в столице. Передайте бумаги им. Как вы собрались возвращаться назад? Белогвардейцы вас не пропустят.

Клим покосился за окно:

– Ничего, сейчас стемнеет, прорвусь как-нибудь.

1

Странно было видеть Большеухого Ду в кабинете Стерлинга Фессендена. Вот радиоприемник, электрические лампы, самопишущее перо на столе. А вот Ду – существо из другого мира, из другого столетия. Высокий, сутулый, с двухдюймовыми ногтями. Шелковый балахон – чуть ли не до земли. Только ботинки европейские.

Тони Олман переводил тихую речь Ду:

– Коммунистам нужно время. Они ждут корабли из Владивостока, которые привезут им новую партию оружия.

– У нас есть договоренность с военным комендантом Китайского города, – сказал Фессенден. – Он не допустит нового восстания.

Ду опустил набрякшие веки:

– Я бы на вашем месте не особо рассчитывал на него. В этой игре у всех свои интересы. Гоминьдан начал Северный поход под лозунгом «Вышвырнем „белых дьяволов“ из Китая!» Если коммунисты двинутся на иностранные концессии, кантонцы будут только рады.

Олман смотрел в глаза Фессендену. Все, кто мог, бежали из Шанхая, остальные отправили семьи в Японию или Корею – переждать войну. Вчера у Тамары опять был приступ, переезд означал для нее смерть. Сыновья отказались уезжать без нее: «Мы будем защищать мамочку!»

– Так что вы предлагаете? – проговорил Фессенден.

Глаза Ду на мгновение блеснули.

– Мы не предлагаем – мы действуем. Если вы пошлете своих людей по дороге в Лунхуа, они найдут у брошенной крестьянской хижины труп. И возможно, признают главу Генерального профсоюза.

– Вы убили его?

– Он хотел, чтобы в Шанхае началась большая война. Мы предпочитаем маленькую.

Большеухий был спокоен, но он торопился. Если победят коммунисты, его опиумной торговле придет конец. Резня в концессиях приведет к полномасштабной интервенции – и тогда власть в городе захватят иностранные генералы, которые вряд ли потерпят Зеленую банду на территории Шанхая.

– Мы ударим сегодня перед рассветом, – сказал Ду. – Вы с нами или нет?

Выпуклый лоб Фессендена блестел в свете лампы. Он по очереди дергал себя за пальцы, и было слышно, как хрустят его суставы.

– Какая помощь вам потребуется?

– Пять тысяч винтовок и боеприпасы к ним. Грузовики для переправки наших людей. Пропуска: чтобы нападение было внезапным, мы должны переправить наших бойцов через территорию Международного поселения.

– Вы получите все, что вам надо, – проговорил Фессенден.

Олман выдохнул с облегчением. Если с коммунистами будет покончено, значит, Тамара проживет еще несколько дней.

2

Страницы: «« « ... 3435363738394041 » »»