Северный Часовой и другие сюжеты Акунин Борис

Ответ на часто задаваемый вопрос, или Хорошо быть беллетристом

25.06.2014

Знаете, в чем разница между героем-суперменом из жизни и из литературы?

Кто ответил: «В том, что в жизни героев-суперменов не бывает», – ошибся.

Правильный ответ: «В литературе герои-супермены всегда выходят сухими из воды, а в жизни – погибают». Потому что сколько веревочке ни виться – всякая фортуна в конце концов иссякает; и потому что Господь Бог – не беллетрист, а автор серьезный, Он туфты не терпит. Комарику, даже самому храброму, со злодеем-пауком не справиться и Муху-Цокотуху не спасти. Таков закон природы.

Вот вам самый что ни есть настоящий герой и практически супермен. Полюбуйтесь на красавца.

Это капитан Френсис Кроми, британский подводник. Вылитый Грегори Пек, правда?

Недавно, для очередного фандоринского приключения, мне пришлось углубиться в историю ранних субмарин. Как это часто со мной бывает, я увлекся, далеко ушел от темы и прочитал две толстенные книги про подводные баталии Первой мировой войны.

Какие там судьбы, какие характеры!

Моряки-подводники той эпохи были еще отважнее авиаторов. Летчики по крайней мере погибали быстро, на свежем воздухе, а экипаж субмарины чаще всего ждала мучительная, медленная смерть от удушья. И никакого почетного погребения – так и оставались гнить в консервной банке, под толщей воды.

На подводных лодках и просто плавать-то было очень опасно, а люди умудрялись еще и воевать.

Наш отечественный подводный флот находился в зачаточном состоянии и ничем выдающимся не отличился. Главными морскими акулами проявили себя немцы, ну и англичане тоже лицом в грязь не ударили.

В 1915 году капитан Френсис Кроми прорвался на своей убогой «Е-16» через контролируемые немцами проливы в Балтику – чтобы защищать Кронштадт и Петроград от атак кайзерского флота. Там (то есть здесь) молодой капитан до конца войны и оставался.

Кроми был смельчак, сорви-голова. К тому же ему отчаянно везло. Обратите внимание, что на первой фотографии половина орденов русские, в том числе «Георгий» и «Владимир» с мечами. (А медали «Королевского гуманного общества» за спасение утопающих не видно, хоть имелась и такая. Герой – он и в мирное время герой.)

Капитан Кроми утопил восемь вражеских транспортов, а в ноябре пятнадцатого отправил на дно бронепалубный крейсер «Ундине» – элегантно, без лишнего зверства: почти все немецкие моряки остались живы.

К концу боевых действий на Восточном фронте Кроми командовал всей британской подводной флотилией. Когда Советская Россия капитулировала, обязавшись передать боевой флот немцам, Кроми не подчинился и взорвал свои субмарины.

Назначенный военно-морским агентом (по-современному – атташе) в красный Петроград, этот человек действия не сидел сложа руки. Он не столько занимался дипломатией, сколько готовил антисоветский переворот. С точки зрения британцев русские большевики были предателями, изменившими союзническому долгу, и церемонничать с ними было нечего. (Ленин, конечно, совершил ужасную ошибку, сдавшись немцам за несколько месяцев до их краха. Если бы не позорный Брестский мир, вся история нашей страны сложилась бы по-другому. Но не буду отвлекаться. Я ведь пишу не про политику, а про супермена.)

Заговорщик из Кроми получился довольно неуклюжий. Он попался в сети ЧК, которая повела с англичанином сложную агентурную игру. Но 31 августа, после того как правые эсэры убили Урицкого и стреляли в Ленина, Советы решили извести всю «контру» под корень, не миндальничая.

Наплевав на дипломатический иммунитет, отряд чекистов ворвался в здание британского представительства. Пока сотрудники жгли компрометирующие документы, капитан Кроми в одиночку отстреливался из двух «браунингов» – и, кажется, продержался достаточно, чтобы все бумаги сгорели.

Вообще-то в реальной жизни, в отличие от кино, если один человек затевает перестрелку с целой командой, его быстро убивают. Потому что в ответ на одну пулю летит десять или двадцать. Но Кроми метко стрелял не только торпедами. Он свалил трех чекистов, а потом был убит. Потому что жизнь – не кино и не роман.

Эх, если бы эту сцену описывал беллетрист, героический капитан обязательно уцелел бы. Ка-ак подпрыгнул бы, зацепился бы за портьеру, перемахнул на подоконник, все время продолжая палить из пистолета, да вышиб ногой стекло, да – во двор, в вихре осколков. А там, внизу, конечно, лежало бы какое-нибудь сено. Скок на забор, кувырк на улицу, и поминай как звали.

Но храброму капитану прострелили его отчаянную голову, и он упал, и его увезли в морг.

Лестница, с которой скатился отважный капитан

Это я всё к чему пишу?

К тому, уважаемые читатели, что я – не суровый Господь Бог, а беллетрист, и у меня супермены почем зря не погибают. Мало ли что Фандорину стреляли в голову? Разве супермены от такой ерунды погибают?

Японский бог

13.09.2014

Японцы прежних времен очень любили воевать и погибать за Синто, Микадо и Ямато. Как говорил персонаж из моего романа «Алмазная колесница»: «Японцев хлебом не корми, только бы кто-нибудь красиво умер». Смерть на войне считалась у них самой красивой из всех. Павшие смертью храбрых удостаивались разных почетных наград, в том числе, с нашей точки зрения, странных – например, военных посмертно производили в следующий чин (то-то счастье). А наиглавнейшим героям присваивали звание («гундзин»), что означает «бог войны».

Про одного из таких богов я и хочу вам рассказать. Я этого конкретного японского бога давно люблю и хочу, чтобы вы тоже его полюбили.

Сначала объясню, при каких обстоятельствах мы познакомились.

В семидесятые годы, когда я был студентом-стажером в японском университете, телеканал NHK позвал нас сотоварищи на кинопробы. Для сериала про войну 1904–1905 годов нужны были русские морские офицеры. Сотоварищей взяли, меня забраковали. Помню, я ужасно обиделся, потому что был уверен в своей киногеничности. Утешил себя тем, что у меня просто слишком длинные волосы для морского офицера. И вообще японцы в европейской красоте ничего не смыслят.

Но потом оказалось, что мне здорово повезло. Моих приятелей, попавших на съемки, в бессчетном количестве дублей молотил и кидал на пол японский персонаж – какой-то туземный герой и гений дзюдо.

Так я впервые узнал о существовании капитана Такэо Хиросэ и заинтересовался им. Кто из вас читал упомянутый выше роман, думаю, опознает в биографии капитана некоторые черты моего (и отчасти купринского) Рыбникова.

Такэо Хиросэ (1868–1904)

Хиросэ был военным моряком, талантливым дзюдоистом и, как говорят японцы, истинно «искренним человеком», а по-нашему, человеком чести.

Для нас он любопытен тем, что хорошо знал русский язык, перед войной славно пошпионил на русском Дальнем Востоке, а потом служил военно-морским агентом (по-современному атташе) в Петербурге, где обзавелся широкими светскими связями и оставил по себе самые добрые воспоминания. Кажется, он сильно полюбил Россию – как-то это в нем уживалось со шпионством и подготовкой к войне.

Когда она грянула, капитан третьего ранга Хиросэ оказался под Порт-Артуром. Погиб на первом же этапе боевых действий. Ему было тридцать пять лет.

Звание бога он заслужил вот чем.

Вызвался командовать брандером (судном, начиненным взрывчаткой), который должен был устроить диверсию на порт-артурском рейде. Вылазка оказалась неудачной – русские артиллеристы были начеку. Команде, состоявшей из добровольцев, пришлось срочно ретироваться. Они уже почти вышли из-под обстрела, когда Хиросэ заметил, что одного из людей не хватает – тот остался на брошенном, потерявшем управление брандере.

И капитан решил, что не уйдет, пока не выяснит, что с матросом.

Можно было просто какое-то время подождать, не выберется ли отставший вплавь.

Можно было послать на выручку кого-то из подчиненных.

Мертвый Хиросэ на палубе русского корабля

Но Хиросэ поступил иначе. Вернулся на обреченный брандер один и трижды облазил его сверху донизу в поисках пропавшего члена экипажа. Наверняка спустился бы в трюм и в четвертый раз, но здесь японскому сорви-голове (сорри за безвкусный каламбур) оторвало голову снарядом.

Вот и вся история.

Наши подобрали тело храброго японца и предали почетному погребению.

А соотечественники произвели его в капитаны второго ранга, дали вместо четвертого дана дзюдо аж шестой и провозгласили «гундзином». Больше ста лет с тех пор прошло – помнят. Недавно еще один сериал про него сняли.

Отлично понимаю японцев. Настоящий герой и бог войны – не тот, кто накрошил кучу врагов, а тот, кто положил душу за други своя. Поэтому лично я не променяю капитана Хиросэ и на тысячу камикадзе.

Отважный капитан в бронзе и на телеэкране

А из русских «богов войны» я с детства больше всего любил Александра Матросова. И еще Якова Кульнева, первого русского генерала, павшего в войне 1812 года (прикрывая отход армии, был смертельно ранен возле пушки, что генералу вроде бы как-то и не по чину).

Еще немного про моего любимого японского бога.

Он очень серьезно относился к морской службе. Считал, что настоящий морской офицер не имеет права жениться – то есть правильно трактовал вопрос о Большом и Малом мирах: не хотел предавать ни тот, ни другой.

В Петербурге Хиросэ полюбил русскую барышню – некую Ариадну Ковалевскую. Она, кажется, тоже была к нему неравнодушна, но военный дипломат так с ней и не объяснился. Между прочим, правильно сделал. Не представляю, как столь цельный человек во время войны выкарабкивался бы из тяжкой моральной дилеммы. Наверное, сделал бы харакири. В общем, молодец, что не стал портить девушке жизнь.

Вот письмо, в котором он рассказывает родственнице-японке об Ариадне-сан, и говорит, что красавица с картинки очень на нее похожа.

На самом деле Ариадна Анатольевна выглядела несколько иначе.

Интересно, как сложилась ее дальнейшая жизнь?

А это они оба в недавнем телесериале, причем Ковалевскую играет изменщица Марина Александрова, некогда дебютировавшая в экранизации моего «Азазеля»:

Странные сближенья: разбила сердце японофилу Фандорину, потом русофилу-самураю

Последняя из могикан

27.09.2014

Точнее, из Митфордов. Тех самых сестер Митфорд, чьи имена мне постоянно попадались при сборе материала для «Шпионского романа», интрига которого построена вокруг перелета Гесса в Англию.

Я думал, сестры Митфорд давно унесены ветром из этого мира в историю. А оказывается, последняя из них, вдовствующая герцогиня Девонширская, умерла только что. На девяносто пятом году жизни.

Давайте расскажу тем, кто не знает, что это были за сестры.

Нормальные такие (а стало быть, ненормальные) аристократические англичанки, как из сериала «Аббатство Даунтон», который я еще не раз здесь помяну. Дочки эксцентричного (какого же еще?) лорда, хваставшегося тем, что он за всю жизнь прочитал только один роман – «Белый клык» и на этом решил остановиться, потому что лучше все равно ничего написать невозможно.

Сестер было шестеро. В тридцатые и сороковые годы их имена постоянно мелькали в газетах, причем на разных страницах: кто-то фигурировал в разделе светской хроники, кто-то – литературы, кто-то – политики.

Все барышни выросли яркими индивидуальностями. Старшая, Нэнси (фото вверху) стала знаменитой писательницей из круга Ивлина Во.

Диана вышла замуж за лидера британских фашистов Освальда Мосли. Брачная церемония состоялась дома у Геббельса; почетным гостем был Адольф Гитлер. Во время войны Диана вместе с мужем была интернирована за свои нацистские взгляды, от которых не отказалась до конца своей долгой жизни (умерла она 93-летней). Леди Мосли упорно твердила, что Гитлер был очень милый человек, желавший миру одного лишь добра, а еще у него были прекрасные голубые глаза.

Диана и ее сестра Юнити на нацистском съезде в Нюрнберге. Действительно: все жутко милые

Третья сестра, Юнити, любила вождя германской нации еще горячее – кажется, не только в платоническом смысле. Он же называл ее чистейшим образцом арийской женщины.

Когда началась война, Юнити находилась в Германии. Конфликта между любовью к родине и любовью к фюреру она не перенесла: дважды выстрелила себе в голову из подаренного Адольфом пистолета. Выжила. По личному разрешению Гитлера была отправлена домой, где несколько лет доживала инвалидкой и умерла от последствий ранения.

Джессика на карикатуре

Еще была Джессика, антагонистка Дианы и Юнити. В юности она сбежала в Испанию, воевать с франкистами, а потом стала коммунисткой и лютой обличительницей американского империализма.

При всем различии взглядов и образа жизни сестер Митфорд объединяло одно качество: упертость. Я читал, что увлечение Джессики левыми идеями началось в четырнадцать лет, когда Юнити, с которой она делила комнату, заинтересовалась нацизмом. «Ну, раз ты собираешься стать фашисткой, я стану коммунисткой!» – объявила девочка. Они разделили спальню на две зоны: половина была завешана свастиками и нацистскими плакатами, половина – серпами-молотами. Однако ведь обе потом так и не свернули каждая со своей дороги. Впечатляет, как к этому ни относис.

Совсем иной путь выбрала Памела (фото внизу). Прожила свою долгую жизнь вдали от большого мира, в деревне. И, кажется, была счастлива. В газетном некрологе сказано: «Она тихо жила в деревне, окруженная любимыми друзьями и любимыми животными. Все они отвечали ей взаимностью».

Но и эта, незаметная сестра, удостоилась биографии

Ну, а теперь про нашу Дебору, самую младшую.

Мемуары, которые Дебора написала в девяностолетнем возрасте, называются «Подождите меня!». Вроде бы в том смысле, что в детстве ей было трудно поспевать за шустрыми и длинноногими старшими сестрами, но считывается, конечно, и второй смысл: подождите, я скоро к вам присоединюсь.

Молодожены 1941 года

Дебора политикой не интересовалась. В 1937 году тоже побывала в гостях у Гитлера, но он не произвел на юную леди особенного впечатления.

Жизнь этой дамы состояла из двух частей. Первая – великосветская, к чему понуждал брак с наследником герцогского титула.

Брак оказался небезоблачным. Одиннадцатый герцог Девонширский, кажется, был выпивоха и бабник, но Дебора стоически перенесла все семейные невзгоды. О покойном муже она говорила: «По временам это было нелегко, но я никогда с ним не скучала». Very ladylike.

Герцогине приходилось управлять огромным хозяйством и гигантским поместьем, по сравнению с которым Даунтон-эбби – просто курятник.

Чэтсуорт-хаус. Там в обслуге работает несколько сотен человек

Да и сама хозяйка была помаститей старой графини из фильма, сравните:

В одном из некрологов я прочитал такую историю (не знаю, правдивую или шутливую): будто бы в свое время герцогиня Девонширская издала кулинарную книгу для домохозяек, где, в частности, объяснялось, как быть, если в дом нагрянули восемьдесят голодных джентльменов, внезапно вернувшихся с конной охоты. Оказывается, очень просто: велеть главному повару что-нибудь быстренько приготовить.

Дебора принимала у себя Черчилля, дружила с президентом Кеннеди и, разумеется, всю жизнь общалась с королевой.

Однако всё это проходило по разделу обязанностей. Для души дама слушала песни Элвиса Пресли, была настоящей его фанаткой.

Слово «курятник» выше было употреблено неслучайно. Больше всего на свете герцогиня любила кур, занималась селекцией каких-то редких пород.

Удалившись от дел, она жила уединенно. О старушке заботился непременный батлер, прослуживший у нее полвека. И каждый день она кормила своих кур.

В последнем интервью Дебора сказала: «Когда становишься очень старой, начинаешь принимать прожитую жизнь такой, какой она была. Из-за чего-то, бывает, поплачешь, но редко. Всё стало таким далеким. Ты вроде бы приближаешься к самой себе, и приятно думать, что церковное кладбище совсем неподалеку».

Не буду скрывать, что старые дамы подобного склада – моя слабость. Когда они изредка попадаются мне в реальной жизни, я готов слушать их часами.

И вот она ушла «совсем неподалеку», догнала сестер. Куры осиротели

В детстве я был окружен не вдовствующими герцогинями, а подругами моей бабушки, старыми большевичками, – тоже, по известным причинам, сплошь вдовствующими. Они были, в общем, слеплены из того же теста, что новопреставленная Дебора: упертые, несколько инопланетные и (что меня поражало) довольные прожитой жизнью, хоть провели ее совсем не в Чэтсуорт-хаусе.

Царство им всем небесное. Ну, то есть герцогине, вероятно, королевство небесное. А старым большевичкам – их коммунистический рай.

Дура лекс

04.10.2014

Мы живем в стране, где беспрестанно изобретаются новые законы, противоречащие то этике, то здравому смыслу. Не буду их все перечислять – сами знаете.

С одной стороны, конечно, тут подтверждается старинная максима Corruptissima republica plurimae leges – «чем коррумпированней республика, тем больше в ней законов». С другой стороны, правда и то, что наш лекс всегда был дурой, начиная с отдаленнейших времен. Потому и население во все времена относилось к законам как к некоей обременительной, но необязательной условности.

Самым разумным законодательным сводом, кажется, так и осталась «Ярославова (она же Русская) правда», руководствовавшаяся принципами рациональности и некровожадности («аще не будеть кто мьстя, то сорок гривен за голову»). Но установления «Русской правды» действовали очень-очень давно, еще в доордынском государстве.

«Великих» государей в нашей истории хватает. «Мудрый», увы, был только один. Давно

Во времена московского самодержавия (собственно, продолжающегося и поныне) законы вводились по двум соображениям: либо чтоб потрафить государю-батюшке, либо чтоб народишко не забаловал.

Вся судебная система держалась на строгих, часто абсурдных запретах и непомерно жестоких наказаниях. Многочисленные дурацкие табу были нужны для того, чтобы каждого можно было при желании в чем-нибудь уличить и поволочь на расправу. При Алексее Тишайшем за нюханье табака отрезали нос, за игру в шахматы били кнутом, сурово карали тех, кто играл с собакой или глазел на молодой месяц, и так далее, и так далее.

Что другое, а карать всегда умели

Да что оглядываться на семнадцатый век! Еще на моей памяти «Уголовный кодекс РСФСР» сулил гомосексуалистам тюрьму – просто за то, что они гомосексуалисты, а за обмен валюты (молодежь не поверит) вообще расстреливали.

Признайтесь, вы подумали, что я это пишу, дабы в очередной раз русофобски обрушиться на многострадальное отечество или национал-предательски оттоптаться на нашей убогой Думе.

А вот и не угадали. Совсем наоборот. Сейчас буду вас утешать. (Так утешала себя Наташа Ростова на балу: «есть такие же, как мы; есть и хуже нас».) Причем я имею в виду даже не страны, живущие по суровым правилам шариата, а самые что ни есть правовые государства.

Это я проштудировал историю так называемых dumb laws («дурацких законов»). Утешительнейшее чтение! Давно известно: ничто так не повышает самооценку, как лицезрение еще бульших идиотов, чем ты сам.

В Британии, оказывается, есть закон, запрещающий кому-либо умирать, находясь в здании Парламента.

Другой закон, в прошлом году отметивший свое семисотлетие и никем не отмененный, запрещает входить в Парламент в доспехах.

Актом государственной измены считается наклеивание марки с ликом монарха вверх ногами.

В городе Йорке местным законодательством разрешается убивать всякого шотландца, который появится в пределах стен с луком и стрелами – впрочем, за исключением воскресного дня.

Во Франции жив закон, запрещающий давать поросятам имя «Наполеон».

Лишь в прошлом году в Париже объявили окончательно устаревшим декрет от 16 брюмера 8 года Республики (1800 г.), запрещавший женщинам ходить в «панталонах» без особого разрешения Префектуры. Перед этим, правда, в 1892 и 1900 годах было сделано исключение для велосипедисток и наездниц, однако вплоть до 2013 года все остальные парижанки, разгуливающие по улицам в брюках, джинсах, шортах, являлись правонарушительницами.

Вот они, преступницы

Но больше всего радует страна юристов Америка, где законов напридумано больше, чем во всех остальных государствах вместе взятых, потому что у каждого штата и даже округа есть собственные легислатуры.

В штате Огайо в одном доме нельзя проживать более чем пяти незамужним женщинам.

В Калифорнии закон воспрещает целовать жаб.

В штате Айова усатым мужчинам нельзя целоваться с женщинами на публике.

Во всяком случае без любви

Штат Флорида очень понравился бы нашему депутату Мизулиной, потому что там множество ограничений и запретов, касающихся сексуальной жизни – даже перечислять не буду, а то еще дети прочтут. Но больше всего меня потряс флоридский запрет на секс с дикобразами (серьезно). То есть не то чтобы очень хотелось, но как быть с хвалеными свободами?

Однако, когда начинаешь вникать, обнаруживается, что некоторые из этих юридических маразмов когда-то имели смысл. Например, большому количеству незамужних женщин запретили селиться под одной крышей, чтобы упразднить нелегальные бордели.

Жаболизание в Калифорнии стало серьезной проблемой, когда среди наркоманов прошел слух, что таким образом можно словить кайф (колорадская жаба действительно секретирует психоактивный буфотенин), – и многие нализались всякой инфекции.

Про целующихся усатых мужчин – черт его знает. Про дикобраза тоже объяснений не нашел. Наверное, кто-нибудь попробовал и сильно укололся.

Как-то так это, вероятно, произошло

«Дурацкие законы», существующие в других странах, при всем бесконечном разнообразии, впрочем, имеют одну общую черту: эти запреты были введены когда-то очень давно, а потом их забыли отменить, и уж во всяком случае никому не приходит в голову их применять.

А у нас они все новехонькие, с пылу, с жару. И отлично применяются.

Бегущая по волнам

18.10.2014

Скажу сразу: эта дама – не героиня моего романа. Хотя чуть было ею не стала. Я искал именно такой прототип для одного женского персонажа, и нашел его of all places в Ирландии. Задуманный роман не состоялся, а типаж интересный. И весьма, весьма современный.

Есть люди, чаще всего женщины, которые так быстро реагируют на веяния времени, что со стороны кажется, будто это они своими действиями меняют время, а не наоборот. На самом деле они просто предчувствуют изменения и бегут по волнам – туда, куда через мгновение подует ветер.

Именно такой, как мне кажется, была графиня Маркевич. Впрочем, как уже было сказано, это героиня не моего романа и, возможно, я к ней несправедлив.

За пределами «Зеленого Острова» Констанс Маркевич малоизвестна, а среди читателей моего блога ирландцев, я полагаю, немного, поэтому я просто коротко перескажу события этой зигзагообразной жизни. Посредством картинок – они нагляднее, чем текст, продемонстрируют эту поразительную способность к мимикрии.

Вот Констанс в ранней молодости – такая викторианская незабудка:

Всё как положено: дочь баронета, богатейшего землевладельца; верховая езда, охота; в восемнадцать лет традиционное турне по Европе; в девятнадцать – представление ее величеству; выезды в свет, и так далее.

Однако девятнадцатый век подходил к концу, самые продвинутые барышни начинали мечтать не о балах и замужестве, а об искусстве. Импрессионисты ввели моду на богемную жизнь и парижские мансарды, и Констанс едет учиться живописи в Париж. Пишет какие-то пейзажи, ничего особенного. Зато, как положено современной девушке, заводит роман с красивым художником, а потом выходит за него замуж.

Художник-то он был художник, но не голодранец какой-нибудь, а партия, вполне приемлемая для дочери баронета. Граф Казимир Дунин-Маркевич, при всей своей богемности, в официальных документах не забывает упомянуть свой статус:

Читаем справа: граф (российский дворянин)

Во второй своей инкарнации Констанс выглядела вот так.

Но тут начался ХХ век, и чуткие к духу времени женщины утратили интерес к искусству. Их теперь занимают социальные проблемы и политика.

Поселившись в Дублине, графиня Маркевич какое-то время по инерции еще водит хороводы с художниками, актерами и поэтами, но затем решительно меняет кожу. Отныне она – борец за права женщин, рабочего класса и, прежде всего, за ирландскую независимость. Участвует в демонстрациях, выступает на митингах, кормит бедняков картошкой, которую собственноручно чистят такие же светские дамы. Даже попадает в тюрьму (это тоже в тренде) – кинула камнем в портрет его величества.

Красивая богемная жена красивого богемного мужа

Третья инкарнация – такая:

Но элегантность осталась

Главное достижение суфражистской деятельности графини Маркевич – триумф над male chauvinist pig’ом Уинстоном Черчиллем, которого решительные леди прокатили на выборах в парламент.

ХХ век входил в силу, щерил свои отросшие зубы. Время окрашивалось в цвет крови. Передовые женщины вроде графини Маркевич заговорили уже не об избирательных кампаниях, а о военных; не о демонстрациях, а о революциях.

И снова наша бегущая по волнам оказалась впереди корабля. Констанс вступила в подпольную «Ирландскую армию» и начала закупать для радикалов оружие еще до того, как грянули первые выстрелы великой войны.

Дороги супругов тут окончательно разошлись. Казимир уехал на русский фронт, сделался патриотом польской идеи (царь обещал восстановить Польшу после победы над немцами); Констанс же стала противницей вой-ны и врагом англичан, а стало быть, в определенном смысле симпатизанткой кайзера.

В 1916 году в Дублине произошло вооруженное восстание против британской короны. Графиня Маркевич надела военную форму и взяла в руки оружие.

Четвертая инкарнация – амазонка:

Как известно, аристократ в революции обаятелен. Что уж говорить об аристократке. А как изящно позирует в фотоателье!

Но английская регулярная армия быстро справилась с инсургентами. Графиню Маркевич взяли в плен и отдали под суд. По суровым военным временам речь шла о смертной казни.

На тюремном снимке видно немолодую, усталую и, кажется, сильно испуганную женщину. Ни позы, ни апломба. Единственный портрет, на котором просто человек, а не ролевая модель.

Один из членов военного суда вспоминал, что графиня плакала и говорила: она всего лишь женщина, а женщин не казнят. Впрочем, это свидетельство врага и недоброжелателя. Может быть, оклеветал. Сохранились и другие отзывы, вполне героические.

Ничего, в конечном итоге обошлось. Все-таки дама из хорошего общества – не вешать же ее, не расстреливать же, в самом деле. Для острастки приговорили к казни, но «с учетом пола» заменили на пожизненное, а в следующем году вообще отпустили, по амнистии.

И вновь Констанс Маркевич оказалась на гребне волны, опять преобразилась. Больше никаких бомб и револьверов, только легальная политическая борьба – благо женщины в 1918 году наконец отвоевали себе некоторые права.

Графиня Маркевич стала первой женщиной, избранной в британский парламент, а потом – первой женщиной-министром в правительстве свободной Ирландской республики.

Пятая инкарнация: народная избранница:

Слуга народа среди народа. Скромно одетая, простая, доступная

Констанс Маркевич (1868–1927), героиня ирландского и женского движения

Оценки деятельности и личности этой безусловно выдающейся дамы у современников весьма различны. Мою принимать во внимание не нужно – я ведь искал прототип, который укладывался бы в заранее определенный образ женщины-хамелеона. Биографы же графиней Маркевич в основном восхищаются, так что окончательная ее инкарнация, бронзовая, безусловно заслужена.

Потому что мелочи со временем забылись или утратили значение, и осталось только главное, несомненное: борьба за свободу Ирландии, борьба за равноправие женщин, горение идеей, героизм. Всё это правда, всё было.

Кому же ставить бронзовые памятники, если не такой женщине?

Поливанов

25.10.2014

Жил-был на свете странный человек. Странный в том смысле, что к нему трудно было применить обычные параметры, по которым оценивают людей. О нем многие вспоминают в мемуарах – он производил яркое впечатление. На одних прекрасное, на других ужасное, но неизменно сильное. В любом случае, он, кажется, был несносен – как большинство тех, кто много о себе понимает. Раньше, всего каких-то сто лет назад, даже меньше, у нас в стране таких людей было много. Только они, как известно, и делают жизнь интересной.

Евгений Дмитриевич Поливанов был человеком не хорошим и не плохим, то есть и хорошим, и плохим. Может быть, он вообще не придавал значения нравственности – такое складывается впечатление, когда почитаешь про его чудачества. Или же у него была своя собственная этика.

Кажется, он легко брал чужое. И так же легко отдавал своё, иногда последнее. Вроде бы очень любил жену, но в то же время вроде бы имел и еще одну, которую тоже очень любил.

Виктор Шкловский, коллекционировавший ярких личностей, называл Поливанова «обычным гением». В известном романе Вениамина Каверина «Скандалист» Поливанов выведен под именем переводчика Драгоманова. «Его лингвистические работы по тонкости догадок человеческому уму почти непонятны, – говорят про Драгоманова коллеги. – Третьего дня он явился на лекцию, прошу извинения, в подштанниках. Его подозревают – и не без оснований – в тайной торговле опиумом. Берегитесь его!» Сам автор о Драгоманове-Поливанове пишет: «Его боялись. Все знали, что он наркоман, что у него темное прошлое неудачника, путешественника, игрока».

Реальный Поливанов плюс к тому был еще однорук. Положил кисть на рельс, и ее отрезало. То ли хотел что-то себе доказать, то ли был под воздействием каких-нибудь препаратов. Может, он лишился руки и как-то иначе, черт его знает. Во всяком случае, потом он умудрялся жить так, что никто его однорукости не замечал.

Наркоман? Да, причем тяжелый. Сначала кокаинист, потом прочно сел на героин. В бутырском медзаключении сказано: «з/к Поливанов, страдающий наркоманией, нуждается ежедневно в 2-х кратной инъекции героина».

Однако непохоже, что аддикция хоть как-то притупляла его необычайно острый и мощный интеллект. Возможно, как у Шерлока Холмса, только обостряла.

Поливанов всю жизнь интересовался сложным и необычным. Знал множество редких языков, сколько точно, неизвестно. Одни пишут, что восемнадцать, другие что, двадцать восемь.

Я с Поливановым свойственник по линии японского языка. Он – один из трех отцов-основателей, трех былинных богатырей российской японистики. Как только я начал всерьез интересоваться Японией, с шестнадцати лет, все время натыкался на этих трех чудо-самураев: Поливанов-Невский-Конрад, причем Поливанов среди них был вроде Ильи Муромца, самый могучий. Все трое были почти одногодками, все отучились на восточном отделении Петербургского университета незадолго перед мировой войной.

Евгений Поливанов был гениальным лингвистом, специалистом по диалектам. Вроде бы мирная ученая профессия, но вся его биография – сплошное цунами. То он жил в жуткой японской глуши с рыбаками, изучал их говор и тянул вместе с ними сети (одной-то рукой); то вроде бы работал на царскую разведку; затем вдруг оказался большевиком-подпольщиком, заместителем первого наркоминдела товарища Троцкого; как-то очень равнодушно ушел из партии («выбыл механически как пассивный»); в последние годы своей недолгой жизни был в городе Фрунзе профессором Института киргизского языка. Жил (в советские времена!) со слугой-китайцем. Ну, про героин я уже рассказывал. Может, из-за него и в Среднюю Азию переселился.

В годы Большого Террора всех богатырей отечественной японистики, разумеется, взяли, одного за другим.

Первым – эксцентричного Евгения Поливанова с его эстонской женой. Потом Николая Невского с его японской женой. Их дочку-полуяпонку взял на воспитание тихий Николай Конрад, но скоро добрались и до Конрада.

Конечно, объявили шпионами. Конечно, пытали. Поливанова и Невского расстреляли (жен тоже живыми не выпустили). Николай Иосифович Конрад, отсидев, потащил дальше на подломленных плечах отечественную японистику почти в одиночку. Его я не застал совсем чуть-чуть. Учился у его учеников, молодых японистов.

Господи, у нас не было ни одной отрасли науки, ни одного направления культуры, даже ни одного вида спорта, где чугунная, бездарная, тупая, бессмысленно жестокая сила не вытоптала своими коваными сапожищами всё самое яркое и живое. Именно за это я ее так и ненавижу, эту поганую «арестократию», какой бы аббревиатурой в каждый конкретный исторический момент она себя ни называла. За то, что всегда уничтожала людей, которые много о себе понимали – и ладила только с теми, кто понимает о себе мало. Именно такую страну, с приниженным, пришибленным, не вякающим населением они всегда и строили.

На фото гений, наркоман, чудак и почти сверхчеловек Евгений Дмитриевич Поливанов в годы, когда он много о себе понимал.

Это он же, когда ему объяснили, что много понимать о себе не надо:

Из заявления з/к Поливанова от 1 октября 1937 г.: «Прошу о прекращении тяжелых приемов допроса (физическим насилием), так как эти приемы заставляют меня лгать и приведут только к запутыванию следствия. Добавлю, что я близок к сумасшествию».

Иногда я думаю: было бы здорово, если бы мои представления о Том Свете оказались ошибочными. Пусть бы были и Суд, и Рай – и обязательно Ад. Обязательно.

На всякий случай, чтоб никто там, на Страшном Суде, не забыл, не перепутал.

Арестовывал Поливанова лейтенант госбезопасности Маргайтис. Вел следствие и мордовал сержант (!!!) Мальцев. К смерти приговорили диввоенюрист Голяков, бригвоенюрист Зарянов и военюрист 1-го ранга Кандыбин.

Ну, а как звали главного начальника всех палачей, и так известно.

Скоро очередной День памяти жертв политических репрессий. В Москве и других городах будут читать имена расстрелянных. Я про это уже когда-то здесь писал. Приходите к Соловецкому камню, кто сможет. А кто не сможет – просто вспомните погибших.

Тех, кто арестовывал, пытал и расстреливал, тоже не забудьте. Это из-за них мы сегодня живем в стране, которая хуже, чем могла бы и должна была бы быть.

Спеша делать добро

15.11.2014

В нашем воспаленном обществе периодически разгораются яростные споры по поводу того, как может и как не может вести себя человек, занимающийся Хорошим Делом. Допустимо ли ради Хорошего Дела кривить душой, врать, заискивать перед властью, ходить на совет нечестивых и так далее. То ругались из-за Чулпан Хаматовой, теперь вот из-за Елизаветы Глинки.

Скажу сразу: у меня тут твердой позиции нет. С одной стороны, ну давайте упрекнем Шиндлера за то, что он был членом фашистской партии. С другой – может, совсем уж на уши вставать необязательно, если, конечно, речь идет не о газовых печах? Всё зависит от конкретной ситуации и чувства меры.