Русская правда. Устав. Поучение Мономах Владимир

Рассматривая закупничество как показатель развития боярского сельского хозяйства, «переросшего условия ведения его исключительно трудом челяди», и объясняя возникновение закупничества «отсутствием в руках боярства тех средств, какими располагали князь и Церковь для увеличения числа рабочих рук», Пресняков полагал, что статьи о закупах «естественно выделяются в своего рода “Устав о закупах”». «Самый факт его [закупничества] существования и его регулировки в праве» «нельзя не признать показательным… для оценки размеров этого явления в XII в.»: «боярское землевладение, подобно княжескому и церковному, строит внутри древнерусских земель-княжений новый склад экономических и социально-правовых отношений, выходящих за пределы общего уклада народного быта. Вступив в этот круг отношений, закуп Русской Правды не вполне выбывает из области действия общего права. Но, во-первых, сама необходимость поддержать его связь с этим правом особыми статьями уставного характера показывает, какой она стала хрупкой, а во-вторых, те же статьи свидетельствуют о значительном умалении его гражданской полноправности. С другой стороны, закуп попадает под дисциплинарную власть господина… и под его властную опеку, подобно челяди и домочадцам, перед третьими лицами…

Словом, положение закупа – столь знакомое средневековому быту, двойственное и внутренне противоречивое положение людей полусвободных. В строгом смысле, это положение временное, хотя и не срочное… Если ст. 143 [А, 111] отнести к закупу [как то делает Сергеевич], то и она указывает на отработку “милости” и может быть признана свидетельством о разновидности закупничества, действительно близкого к найму: закупничества на срок (не непременно годичный, т. к. слово год имело более общее значение), каким, конечно, не всякое закупничество было. Что касается погашения долга закупом, то… процентов по “кунам”, лежащим на закупе, Сергеевич, видимо, не предполагает. Но против такого мнения говорят: 1) указанное значение слова наим = лихва; 2) обращение закупа в обельные холопы за побег от господина… правило (ст. 71) [А, 56], резко отделяющее статьи о закупе от ст. 143 [А, 111] и понятное только при задолженности закупа; долг же нет основания считать беспроцентным».

В этом пункте, вопреки Дьяконову, Пресняков считал «не лишенными значения» «черты закупничества по памятникам западнорусского права, собранные Ясинским»: «Тут видим закупа… либо отрабатывающим долг, погашая его путем ежегодных “выпустов” определенной суммы, либо работающим без “выпустов” впредь до погашения долга путем уплаты его сполна». Вопрос о том, «какая из этих двух практик существовала в эпоху Русской Правды, не соперничали ли обе, как и позднее», Пресняков гипотетически решал, исходя из мысли, что «отношения закупничества разделяли судьбу вообще долгового права, т. е. развивались по пути постепенного смягчения, а не наоборот».

Таким образом, закупничество, в построении Преснякова, в связи с тенденцией «роботить» в даче, по хлебе, по придатце (ст. 111), «даже при соглашении о сроке» и в связи с «неизбежной слабостью средств для проведения в жизнь мероприятий “Устава о закупах” к защите их прав» – стоит лишь в начале «борьбы несоизмеримых сил, приведшей позднее разными путями к постепенному закабалению сельского населения на боярскую работу», и пока зависимость закупа от боярина-землевладельца еще не «закрыла» его от княжой власти и не разрушила еще его «подсудности общему суду» [72; с. 298–302].

Н. П. Павлов-Сильванский первоначально, в 1890-х годах, работая над закладничеством-патронатом и отрывая закладничество от понятия самозалога должника, приветствовал «блестящий анализ отношений закупничества», данный Сергеевичем в 1890 г. [64; с. 320]. Позднее [65, с. 225–228] Сергеевич назвал закупов «позднейшими серебрениками и кабальными холопами», «бесхозяйными батраками-должниками», считал, что «только долговые отношения закупа допускают возможность перепродажи господами закупа и продажи его в обельные холопы (как неоплатного должника)», дал свое объяснение, почему закуп в ст. 61 назван наймитом: «Должник, служащий в доме господина, конечно, в то время обширной домашней власти господина, приравнивался к холопу» – и в ст. 61 видел «столкновение старого права с новым», «очень редкий в древних памятниках случай замены одного термина другим» ради пояснения и «оправдания» «нового права, охраняющего интересы слабейшего закупа” [“закупу, как наймиту, свобода во всех кунах”; новое право “приравнивает закупа наймиту, тогда как старое право приравнивало его к рабу”; “Правда, говоря о несвободных, называет их просто холопами, но, говоря о закупах, она систематически противопоставляет их не просто холопам, но обельным холопам”]».

Павлов-Сильванский расходился с Пресняковым в оценке роли закупов «в именьях князей и бояр» («князей» – хотя сам же отметил, что «особое маленькое уложение» о закупах «говорит не специально о княжеских закупах, но вообще о закупах разной господы») и полагал, что «господские земли обрабатывались главным образом [как и княжеские] не закупленными людьми… а так же, как и в позднейшее время, смердами-крестьянами» [65; с. 225–228].

М. Н. Покровский: «Русская Правда знает уже особый разряд крестьян, очень смущавший всегда наших историков-юристов; это т. н. “закупы”». «Модернизируя отношения XIII в., некоторые исследователи желали бы видеть в закупе простого наемного работника. Несомненно, он и был таким в том смысле, что работал в чужом хозяйстве или, по крайней мере, на чужое хозяйство, за известное вознаграждение. Но… это был… наемный работник особого рода – нанимавшийся со своим инвентарем; другими словами, это был крестьянин, вынужденный обстоятельствами работать на барской пашне… “Закуп” потому так и назывался, что брал у барина “купу”, т. е. ссуду– частью, м. б., деньгами, но главным образом в форме того же инвентаря: плуга, бороны и т. п.

Другими словами, это был крестьянин задолжавший… у него оставалось и какое-то собственное хозяйство… закуп мог “погубить” ссуженную ему хозяином скотину “орудия своя дея” – на какой-то своей собственной работе. Вероятно, стало быть, что у него в некоторых случаях, по крайней мере, оставался еще и свой земельный участок… Два века спустя в Псковской Судной грамоте мы находим уже детально разработанное законодательство о таких задолжавших крестьянах, которые здесь носят название “изорников”… “исполовников”, как в северных черносошных волостях XVII в. У всех этих зависимых людей разного наименования все еще было и свое собственное имущество, с которого в иных случаях хозяин и правил свой долг, свою “покруту”. Но они уже настолько были близки к крепостным, что их иск к барину не принимался во внимание, тогда как Русская Правда такие иски еще допускала… Что капитал работал не только в городе, а и широко вокруг него, об этом мы можем судить по развитию среди сельского населения закупничества» [68; с. 44 и 88].

Гётц подчеркнул, что одно уже расположение статей о закупах «непосредственно» за статьями о долговых отношениях (А, 47–55; ср. выше, Ланге) показывает, что закупничество – не отношение по найму, а отношение по займу. Но это местоположение показывает и то, что закупничество является не «добровольно-договорным» (vertragsmssig-freiwilliges), а «недобровольным» (unfreiwilliges), должник становится закупом «лишь тогда, когда он не в состоянии вернуть ссуду, а кредитор настаивает на удовлетворении своих притязаний». До того, в ст. 55, речь была о продаже несостоятельного должника; ст. 56 сл. имеют дело с «долговым холопством» (Schuldknechtschaft). «Продажа за долги (Schuldverkauf) имела место при собственно купеческих долгах», когда сумма долга была велика; наоборот, «Schuldknechtschaft мы имеем право рассматривать, как ultima ratio[244] кредитора в случаях более мелких долгов, сделанных частными лицами» (не в торговле, а в «частной жизни»).

Статьи 56 сл. являются, таким образом, «логическим продолжением статей о продаже за долги». «Личность должника отдается в заклад не при самом получении ссуды, а лишь когда должник добровольно или по принуждению признает свою неспособность вернуть ссуду. Следовательно, закуп есть Schuldknecht, закупничество – Schuldknechtschaft. Что Schuldknechtschaft вообще вступает в силу и когда оно наступает, не столь точно описано и специально оговорено в Русской Правде, как то было с продажей за долги в ст. 68 [А, 55]. Schuldknechtschaft в ст. 71 [А, 55] молчаливо предполагается уже существующим». Гётц цитировал здесь Lex Baiuvariorum(II, 1): «Si vero non habet, ipse se in servitio deprimat et per singulos menses vel annos, quantum lucrare quieverit, persolvat cui deliquit, donec debitum universum restituat»[245],– и указывал, что в Русской Правде при ст. 56–62 «недостает вводной статьи общего содержания» в этом же роде.

Таким образом, указание Яковкина [94; с. 112, примеч.], что Гётц «повторил тут воззрения Ланге» (ср. выше) есть плод недоразумения: Ланге не ограничивал закупничество одним эвентуальным[246] обращением должника в закупа, а, поскольку приписывал возникновение его и продаже за долги (по ст. 55), не противопоставлял крупных должников-купцов мелким. Гётц потому и не ссылался в этом пункте на Ланге, что пришел к изложенной конструкции лишь в поисках западноевропейских аналогий русских институтов, хотя в данном случае и «не пошел по этому пути дальше констатирования отдельных, мало выясняющих сущность отношений, аналогий» [94; с. 113] в сфере норвежского Schuldknechtschaft’a, оставив в стороне «долговое холопство, возникшее как из невозможности уплатить штраф (fr Unvermgen zur Busszahlung), так и из договора (vertragsmssig)» (в германском праве вообще), и обратившись к «древненорвежским источникам»[247], которые «не высказываются о том, что кредитор мог прибегать просто к задержанию за долг (Schuldhaft) также и при всех других долговых отношениях, когда он другим путем не мог получить платежа, что весьма мыслимо в случаях, предусмотренных Русской Правдой» [2; т. III, с. 266 сл.].

Покровским была принята, в части, касавшейся происхождения закупничества, конструкция И. И. Яковкина. «Норманнов… варягов привлекли и к русским славянам прежде всего меха… Но очень скоро… они открыли здесь товар, гораздо более ценный и прибыльный: рабов… Варяжский челядин [в Краткой Правде] оказывается имуществом, охраняемым особенно тщательно… Обрусевший норманн оставался работорговцем. Интересы невольничьего торга определяли политику создателей “Киевской державы”… Первичной формой добывания челяди был просто захват… ополониться[248] челядью было заветной мыслью всякого князя и его дружины – спор из-за “столов” только прикрывал экспедиции за живым товаром… Но рядом с прямым захватом постепенно выработались более мирные способы порабощения. Из Русской Правды мы узнаем о систематических попытках обращать в рабство наемных слуг, “вдачей”. Еще большее значение имело долговое холопство, закупничество – причем интересно, что самый юридический институт в этом случае пришел к нам из Скандинавии.

“Закуп” Русской Правды – точная копия долгового раба скандинавских Правд. Княжеские усобицы и тут подготовили почву: разоряя земледельческое население, они все чаще и чаще заставляли последнее прибегать к займам у крупных собственников, которыми были те же обрусевшие варяги. Так норманнское нашествие с чрезвычайной быстротой создало на Руси рабовладельческую культуру… систематически подрывавшую основы всякой культуры, уничтожая ее создателя, славянского крестьянина». – «Древнерусское крупное землевладение опиралось на рабовладение…

Конкуренция холопьего труда доканчивала то, что было начато войною и грабежом: разорившийся крестьянин мог себе найти работу, только соглашаясь стать на один уровень с холопом. Хозяин бил его наравне со своими холопами, а иногда и продавал вместе с ними, причем постановления Русской Правды, запрещавшие продавать закупа, едва ли имели больше значения, чем всякие другие бумажные гарантии прав “трудящихся масс”… Князья попросту не отличали смердов от своих холопов: а “холопов наших и смердов выдайте”… Так путем экспроприации крестьянства создавалось в Древней Руси крупное землевладение… Современное земледелие немыслимо было без рабочего скота, а его было мало, и всего меньше его было у крестьянской массы. На этом и держалась экономическая зависимость этой массы от помещиков… Закуп был задолжавшим крестьянином… ссуда, которую получал закуп, состояла в сельскохозяйственном инвентаре, – плуге, бороне и лошади… И это явление провожает нас через всю “Древнюю Русь” до XVII в.» [67; с. 41–42, 45–46].

А. Н. Филиппов, изложив обе теории закупничества (найма и займа), не видел «возможности решить вполне категорически, которая из [них]… может быть признана вполне приемлемой» – по «недостаточной определенности сведений наших первоисточников». «Сравнительное же изучение вопроса об образовании в древних обществах состояния, подобного состоянию наших закупов (т. н. liti, aldiones и т. п.), показывает, как нам кажется, что происхождение их было весьма сложно и едва ли его можно приурочить к одной какой-либо форме договора» [90; с. 219 сл.].

М. К. Любавский еще в 1890-х годах, руководствуясь западнорусским материалом, склонявшийся к тому, что «скорее можно согласиться с мнением Сергеевича, считающего закупа наймитом», но и прибавлявший, что «наймитом его считать вполне нельзя, потому что наймит не за долг работал, а за жалованье… и не был так связан с господином, как закуп» [54; с. 393–395], в 1915 г. категорически высказался, что, под влиянием роста частновладельческого «сельского хозяйства», «землевладельцы стали пользоваться для него наемным трудом. Некоторые наймиты запродавали свой труд, т. е. брали вперед наемную плату, купу, становившуюсятаким образом их долгом, который они погашали своею работою» [53; с. 119].

Мрочек-Дроздовский, державшийся теории найма еще в 1885 г. [60; с. 164], не отказался от нее и в 1917 г.: «Закуп – наймит, запродавшийся (закабалившийся) в работу… Такому наймиту плата выдается вперед (милость, см. “в даче”) для отработки в течение договорного срока – года… Закупничество – кабальный личный наем… Закупы – кабальные работники: кабала обеспечивала нанимателя, давая верный заработок наймиту, и – другого вида личного найма Правда не знает. Кабальные пахари, в отличие от других закупов, не-пахарей, называются ролейными: так они называются в Правде, когда речь идет об их особой, ролейной, ответственности перед хозяевами, – в других статьях памятника говорится о закупах вообще, и ролейных, и неролейных.

Неролейные закупы, конечно, суть кабальные дворные батраки, особого наименования дворным батракам в Правде нет. Все закупы – в одинаковой зависимости от хозяев… Разживаясь постепенно, увеличивая по силе свою запашку, наниматель нуждался сначала лишь в пахаре, который мог, если понадобится, нести и дворную службу: первые кабальные батраки, будучи ролейными, были и дворными; особое дворное батрачество – признак сравнительно развитого, более сложного, домоводства; это – явление последующее, и создалось оно, несомненно, по образу старейшего, ролейного закупничества – с необходимою разностью в условиях сделки: на пашню шли безземельные или малоземельные хлеборобы – за хлеб на посев и придаток; на дворную службу шла отгулявшая от земли вольница – за куны…» [61; с. 80–88].

Н. А. Максимейко не примкнул к тому направлению дореволюционной историографии, которое считало имманентное изучение текста «Устава» или «Уложения» о закупах исчерпавшим себя и видело выход в сравнительно-историческом изучении закупничества, – и счел такое мнение «ошибочным»: «спорность и сомнительность отдельных положений» и «разнообразие мнений» о закупах обусловливается, по его мнению, отсутствием «критического отношения к тексту Русской Правды». Максимейко и предпринял попытку «показать», «что при соблюдении этого требования возможно также и дальнейшее движение вперед в смысле новых научных достижений даже в том случае, если мы будем оставаться в рамках Русской Правды, обращаясь к сравнениям лишь для иллюстрации выводов, полученных из этого основного источника».

Считая порядок расположения постановлений о закупах в Правде «не случайным» (сначала об ответственности закупа, затем об ответственности хозяина, затем об ответственности господина и закупа перед третьими лицами за преступления, совершенные закупом: ср. выше, Калачов), Максимейко рассматривал их детально в этом самом порядке (см. ниже, ст. 56–62), критически изучая варианты текста и пытаясь объяснить их возникновение у переписчиков-комментаторов первоначального текста памятника. На пути такого изучения текста Максимейко, за «отсутствием источников», отказался от рассмотрения «социальной стороны» закупничества («какие общественные классы… выделяли из своей среды закупов и под влиянием каких экономических условий; что заставляло нуждающихся людей идти в закупы, когда была возможность поступать в наймы» и т. п.) и сосредоточился на «юридической» и «бытовой» стороне этого «явления».

В пользу того, что «закуп был должником, а не наймитом», говорят два обстоятельства: 1) соседство статей о закупах со статьями о займах; 2) освобождение закупа, проданного в холопы, «не от работы, а от денежного обязательства». «В Русской Правде мы не найдем даже намека на то, что долг закупа погашался его работой. Напротив, имеются… косвенные указания на то, что зависимость закупа прекращалась только уплатой долга»: а именно, ст. 56 о «временной отлучке его для займа денег», «как нормальном и обычном явлении», по ст. 57 и 58 – «для расплаты с хозяином». Что закуп «погашал своей работой не капитал, а проценты», Максимейко ставил в связь с порядком удовлетворения хозяина, когда его требование встречалось с притязанием лица, обворованного закупом (в первую очередь удовлетворялся потерпевший от кражи, и только остаток суммы от продажи закупа, «если что оставалось», шел хозяину), и с «тенденцией и духом конкурсного производства, по ст. 55, при несостоятельности должника» («аже кто много резы имал, не имати тому»).

«Автор Русской Правды» назвал раз закупа «наймитом» потому, что «в бытовом отношении фигура закупа во многом напоминает наймита». «Закупы жили во дворе хозяина на его кормах. Они не имели того, что необходимо для отдельного и самостоятельного хозяйства: ни лошадей, ни скота, ни плуга, ни бороны. Отарица закупа… предоставлялась ему [закупу] лишь в пользование на время состояния его в закупничестве. Она заключала в себе предметы, необходимые для его содержания, или ховы, т. е. одежду, обувь, съестные припасы и т. п. Иногда отарицей могла быть и земля, которой наделялся закуп, чтобы он сам себе добывал из нее пропитание. Таким образом, у закупа, кроме господских работ, могло быть и “свое дело”. Но это обстоятельство не делало его крестьянином в социально-экономическом значении этого слова. Земельная отарица закупа обрабатывалась хозяйским инвентарем. Она не имела ничего общего ни с крестьянской собственностью, ни с крестьянской арендой, а служила лишь своеобразным способом обеспечить закупу его продовольствие, вместо того чтобы кормить его на господской кухне, выдавать месячину, и т. п.». В Литовско-Русском государстве «нередко таким же способом обеспечивалось продовольствие и наймитов, и холопов» [55; с. 27 сл.].

Соловьев: «Если наймит бежал от господина до срока, то становился за это ему полным (обельным) холопом» [85; с. 229].

Беляев: «Закупы могли отходить от своего господина, выплативши занятые деньги или сделавши с ним расчет в обязательствах, какие были между ними и хозяином» [16; с. 12].

Ключевский: «В Русской Правде можно найти косвенное указание на действие этого общего закона (что «всякий неисправный должник, даже тот, которого “беззаконные наклады”, т. е. лихвенные проценты, лишали возможности расплатиться с заимодавцем, мог быть продан в рабство»; слово Кирилла [Прибавления к творениям Святых Отцов. Ч. 17, с. 45]: «Вижу бо многи бьюща дружину свою из беззаконных накладов, дондеже продадятся поганым»); по крайней мере, можно считать его последствием то постановление, по которому закуп, наемный работник-должник, пытавшийся бежать от своего хозяина-заимодавца, не расквитавшись с ним, обращался в его полного холопа, закон признавал его неоплатным должником» [45; c. 341–342].

Сергеевич: «Из нее [ст. 56] надо заключить, что наниматели пользовались всяким случаем, чтобы обратить наймита в обельного холопа». «Можно думать, однако, что эта практика [что «работник, уходивший до срока, терял свою свободу»] или не была повсеместной, или в XIII в. стала уже выходить из употребления» (ср. ст. 111). Начало ст. 56 и статья 111, по мнению Сергеевича, «могут быть, однако, и совершенно соглашены. Ст. 56 карает холопством тайное бегство… ст. 111 говорит о явном его уходе, причем он обязывается уплатить не отработанные деньги» [80; с. 194, 197].

Дьяконов: «Итак, у закупа право иска на господина, и в этом существенное его отличие от холопа» [35; с. 108].

Пресняков: «Обращение закупа в обельные холопы за побег… правило, резко отделяющее статьи о закупе от ст. 111 [о вдаче] и понятное только при задолженности закупа: долг же этот нет основания считать беспроцентным» [72; с. 302, примеч.].

Павлов-Сильванский: «За бегство закупу грозит обельное холопство, и не только за бегство, но даже за самовольную отлучку из дома, которую так легко было признать за попытку бежать» [65; с. 226].

Гётц: «Точно так же древненорвежское право определяет, что Schuldknecht, тайно оставляющий службу (Dienst) и переступающий границы земли (Volksland), считается беглецом и обращается в раба». Ср. «древненорвежское постановление, что, если Schuldknecht хочет законно покончить с долговым рабством уплатой долга, он может требовать от кредитора месячного отпуска, чтобы достать необходимые срдства» [2; т. III, с. 270 и 272].

Мрочек-Дроздовский: «Уйдет ли закуп искать кун явно или тайно (убежит от своего хозяина) – последствия одни и те же. При одинаковых последствиях закупу нет нужды бежать, если никто не мешает ему уйти явно; помешать же может только хозяин, не отпускающий закупа-истца к судьям (к князю или иным местным судьям) и тем причиняющий ему обиду: закон и ставит такой вынужденный побег в связь с обидою от хозяина». «В Синод. сп. настоящая статья стоит особняком и раньше особого свода о закупничестве – в Тр. сп. она присоединена к этому своду… значит, раньше эти статьи были сведены в порядке повременном, в том, в котором велись отдельные записи, вошедшие в общий свод Правды» [61; с. 81].

Аже закупь [249] бежить. Аже закупь бежить от господы, то обель; идеть ли искать кун, а явлено ходить, или ко князю, или к судиям бежить обиды деля своего господина, то про то не роботять[250] его, но дати ему правду[251].

Если на время закабаленный человек уйдет от своего господина, то он через то делается полным крепостным холопом. Если же он отлучался для взыскания долга или открыто ходил к князю или судьям для прошения на своего господина в обиде, то не обращать его в рабство, но дать ему расправу.

Если закуп убежит от своего господина, то становится через то полным холопом. Если же он отлучился явно или бежал к князю или к судьям, не стерпя обиды своего господина, то не обращать его в рабство, но дать ему суд.

Ланге: «Аже закуп идет искать кун означает только, что он мог идти жаловаться на исключение ему господином за работу из долга не такого количества кун, сколько следовало» [47; с. 181].

Лешков: «Если закуп ходит явлено, ища своих кун или платы на господине и управы на него перед князем и судьею, то…» [49; с. 155].

Хлебников переводил: «Но если он [закуп] откровенно пойдет к князю или к судьям жаловаться на обиды своего господина, или искать перед судом своего имущества, тогда… Статья эта прямо объявляет, что смотрит на закупа, как на свободного человека, не подсудного господину, вступившего с ним в договор… только в случае тайного бегства или явного отказа от договора, без уплаты долга, закуп наказывался рабством как несостоятельный должник…» [91; с. 242].

Владимирский-Буданов: «…то делается полным холопом; но если открыто идет к князю с целью предъявить иск в своих деньгах (на своего хозяина) или к судьям жаловаться на обиду от хозяина, то за это не обращается в рабство; жалоба его должна быть рассмотрена. Следовательно, закуп не лишен прав ни на личную свободу, ни на владение имуществом, ни на ведение исков. Личный наем тогда только делается источником полного холопства, если совершен без условия, без договора» [23; примеч. 98].

Максимейко отметил, что списки Карамзинского типа (которые предпочел Владимирский-Буданов) пропустили союз «или» перед словом «князю» и сделали статью «неузнаваемой»: 1) «выпало представление о закупе, как о лице, ищущем на стороне денег для расплаты с хозяином»; 2) неуплата закупу денег выделена от обид господина, точно она – не обида; 3) почему денежная претензия подсудна только князю, а иск об обидах – судьям; 4) к судьям можно было «бежать», а к князю только «явлено ходить» [55; с. 29].

Сергеевич: «Искать кун – занять денег» [80; с. 194].

Дебольский: «Он [закуп] может открыто идти требовать своих денег судом от господина, и тогда суд должен разобрать дело». «Мы не видим здесь никакого намека на заем… [Закуп] может и не брать платы вперед. И тогда хозяин обязан их ему платить, в противном случае закуп имеет право искать их по суду» [29; с. 91].

Гётц: Закуп, «как и свободный, имеет право заключать договоры с другим господином, как и со своим, чтобы расторгнуть свои закупнические отношения» [2; т. III, с. 273].

Мрочек-Дроздовский: «Хозяин не отпускает закупа искать кун: значит, этот иск ему нежелателен; с др. стороны – такой нежелательный хозяину иск закупа возникает, очевидно, из закупнических отношений, вне которых закуп свободен и помимо которых хозяин не мог иметь никакого повода домогаться порабощения истца; следовательно, это – иск закупа на хозяине закупных денег или договорной платы» [61; с. 81–82].

Сергеевич: «Т. е. не убежал тайком, а явно пошел; это выражение опять показывает, что закуп живет во дворе нанимателя» [80; с. 194].

Ясинский дал справку: в Актах Виленской археографической комиссии (XVII, № 80) издано судебное дело по жалобе истцов на своих «мужиков непохожих», «купленных», что они «тых часов ночным обычаем от нас прочь пошли из статками своими»; ответчики утверждали, что они «люди господарские похожие, а не… жадные их невольницы». Истцы, однако, объяснили, что их отец «закупил матку тых людей и 3-х дочек ее, сестр тых людей у 2 копах грошей… которые у нас уже выробилися; а тых двух [бежавших] [первый господин] продал их отцу нашему за 2 копе грошей не за паробков, але за койминцев[252], иж мели не у дворе у нас мешкати, але у домех своих под нами, якоже и мешкали служачи нам тым обычаем». Суд постановил, чтобы ответчики истцам «служили и под ними у домех своих мешкали сами из статками своими по-старому; а естли бы ся им кривда в чом видела и они ся нехай з ними правом обходят, а украдком от них не отходят» [96; с. 454].

Павлов-Сильванский: «“Идет ли искать кун, а явлено ходить” относится также к специальному улучаю самовольной отлучки с формальным заявлением господину (явлено ходит), что закуп идет искать кун чтобы выкупиться» [65; с. 226, примеч.].

Максимейко видел здесь не просто «открытый образ действий», а «предварительное уведомление хозяина», притом не просто «явочный порядок», а получение от хозяина «отпуска», причем «предполагалось, что хозяин не будет препятствовать временной его отлучке» (для «расплаты» с хозяином же) [56, с. 29].

Сергеевич: «Здесь употреблено выражение бежит, т. к. от обид господина, напр. побоев, действительно надо было бежать» [80; с. 199].

Максимейко объяснял появление термина «закупный» и «закупный человек» в Карамзинском списке и остальных пяти списках того же разряда тем, что «в той местности и в ту эпоху, к которым принадлежат назв. списки, слово закуп употреблялось не в смысле запродавшегося бедняка, а в ином значении» (закупень Псковск. Судной гр. – торговец; то же в московских грамотах XVI–XVII вв. = иностранные купцы; закуп = заклад: «земли… ни променити, ни в закупи не поставити»). Переписчики и «сочли нужным пояснить… что под закупом Русской Правды следует разуметь закупленного человека, а не скупщика или закладную сделку» [80; с. 28].

А. И. Соболевский: «Это – современное русское господа. Старый русский язык употреблял это слово как собирательное женского рода и склонял его в ед. числе» («на господу вадити», в договоре Новгорода с тверским князем 1270 г.; «кланяемся вам, господе своей, обороните нас», Новгородская I летопись под 1342 и 1398 гг.) [83; 376].

Мрочек-Дроздовский предложил три значения:

1) власть;

2) жилище, домашний семейный очаг господы – домовладыки: домой = в господу;

3) дом – в смысле домового хозяйства. «Для домочадца, слуги, раба обязательно находиться при господском дворе-доме, и этот дом-двор для него есть господа, в соста которой он входит, для него быть в господе = быть у господина-господаря» [61; с. 35].

Максимейко возразил Соболевскому, что тут же хозяин закупа назван не господою, а господином, и предложил (ср. Мрочек-Дроздовский) придать господе «значение, которое она имеет в украинском яз., т. е. …двора или усадьбы». Замену «господы» «господином» в Карамзинском списке Максимейко объяснял только тем, что переписчики «сошлись с ак. Соболевским», а не «местом и эпохой», к которой относятся эти списки (см. выше: «Закупный человек») [55; с. 28].

О закупе же. Аже у господина ролейный закуп, а погубить войский конь, то не платити ему; но еже дал ему господин плуг и борону, от него же купу емлеть, то то погубивше платити; аже ли господин его отслеть на свое орудье, а погибнеть без него, то того ему не платити.

Если у господина будет наемный земледелец и потеряет собственную лошадь, то ему не за что ответствовать, а ежели утратит плуг и борону, данные ему господином, от которого он получает плату, то он должен за сию потерю заплатить господину. Если же сии вещи пропали в его отсутствие, когда он послан был за господским делом, то в сем случае наемник не обязан платить.

Перевод В. Н. Сторожева

Если у господина живет земледельческий закуп, а погубит своего военного коня, то ему за то не обязан платить. Но если господин, от которого он получает ссуду, даст ему плуг и борону, то за пропажу их он должен заплатить; но он не платит за хозяйскую вещь, им взятую, если она пропадет без него, когда господин пошлет его на свою работу.

Полевой, назвав ст. 57 «темной», дал ее пересказ совместно со ст. 58, по-видимому, основным и объединяющим предметом всего житейского казуса, считая утрату коня: «Если закуп утратит своего коня в поле, господин ему ничего не платит; но за коня, соху и борону хозяйскую, если потерялись в поле и конь не был введен во двор и конюшню хозяйские, закуп обязан платить, кроме того, если он отлучился от них, будучи послан на другую работу хозяином. Если же конь был введен в хлев и орудия земледельческие положены на место, закуп не отвечает» [69; c. 179].

Ланге: «Это значит: …если господин давал ролейному закупу плуг и борону, т. е. такие вещи, которые по роду его занятий были ему нeoбxoдимы для очистки купой своего долга (от них же купу емлет), то за растрату их закуп обязывался удовлетворить хозяина, но продаже не подвергался… Закуп не отвечал, когда господин отсылал его на другую свою работу…». «Постановления Правды, налагавшие на закупа обязанность платить господину за растрату его собственности (ст. 53, 54), не должно понимать так, что закупу тотчас нужно было удовлетворить господина наличными деньгами, которых у него, как у несостоятельного должника, не могло быть, но что он обязывался только отработать свой долг» [47; c. 189, 181].

Владимирский-Буданов: «Если закуп земледельческий, т. е. получивший участок земли и взявший подмогу (капитал на обзаведение), потеряет свойского (по др. спискам – войского, по Ланге – верхового) коня, то не платит за это; но если истеряет имущество (плуг и борону), данное ему хозяином (на его ответственность), от которого он получает “копу”, то за это закуп платит; впрочем, если имущество пропало без него, когда хозяин послал его за своим делом, то не платит». «Сухов находит в этой статье постановление о наказании за преступную неосторожность. Но здесь нет речи ни о преступлении, ни о наказании, а только о гражданском взыскании имущества, утерянного без всякого участия злой воли того, кому оно было вверено» [23; примеч. 99].

Мацейовский: «Закуп приходил или со своим инвентарем, или получал его вместе с необходимыми для обработки земли (рольи) орудиями, именно плугом и бороной, от хозяина, и отвечал за него или собственными деньгами (кунами), или купой, копой или отарицей» [4; II, § 107, с. 133–134].

Сергеевич: «Закуп имеет свою собственность и сам отвечает за убытки, причиненные его действиями нанимателю» [80; с. 192].

Пресняков: «Не ясно, всегда ли он – “ролейный” закуп. Пашет он, по крайней мере, иногда на своем коне (ср. смердьего коня II редакции) [А, 28 Краткой Правды], но иногда (“еже”) получает борону и плуг…» [73; с. 196].

Павлов-Сильванский: «[Закупы] работают с господскими конями и за всякое повреждение хозяйского инвентаря подлежат денежным взысканиям» [65; с. 227].

Мрочек-Дроздовский: «При отсылке и отлучке конь, плуг, борона остаются на поле, значит, дело, по которому закуп отослан или сам отлучился, не требует ни рабочего коня, ни земледельческих орудий – это дело не-ролейное, и Пушк. сп. правильно определяет его “ино орудие”» [61; с. 83, примеч. 93].

Максимейко: «Заключительная часть… статьи, начинающаяся словами “оже ли господин отслеть его на свое орудие” и т. д., показывает, что предшествующий текст ее предусматривал тот случай, когда плуг и борона давались закупу не в качестве необходимой принадлежности его работы на господском поле, а в качестве ссуды, необходимой ему для обработки своей собственной нивы; в последующем же тексте говорится о том, что закуп… мог быть оторван от этой работы и послан на хозяйское дело». Имея в виду Пушк. сп.: «ино орудие», вместо «свое», Максимейко объяснял его тем, что переписчик усомнился в существовании у закупа «обособленного хозяйства», и, «выходит, след., что… [в обоих случаях] закуп работал… на хозяина; только работа его имела неодинаковый характер» [55; c. 33].

Чичерин: «[Ролейный закуп] вероятно, сидел на земле своего хозяина» [92; с. 155].

И. Беляев: «Ролейные закупы… кажется, садились на господской земле всегда при господской ссуде… в ролейные закупы поступали только такие бедняки, которые не имели ни своих орудий земледелия, ни рабочего скота, ни хлеба на прокорм и семена и все это получали от господина, на земле которого садились…»; «…жили своим мелким хозяйством и, кроме работ на господина, работали на себя господским же рабочим скотом и орудиями на господской земле» [16; с. 13].

Ланге: Ролейными закупами «назывались те, которые обрабатывали господскую ролью, т. е. землю, и вместе с тем получали и себе участок земли на присевок для прожитка, а не ролейными те, кои, не занимаясь вообще земледелием, а находясь при господине, не получали такого присевка, т. е. поземельного участка, и первым засчитывалось за год работы в счет должной суммы менее, а последним более» [47; с. 182].

Максимейко: «Аналогией им могут служить т. наз. крестьяне-месячники, известные крепостной России» [55; с. 30].

«Войский свойскы»

Ланге: «Если у кого-либо был закуп-земледелец и от его недосмотра пропадала верховая лошадь, то в таком случае закуп не отвечал, потому что постоянный, тщательный надзор за означенной лошадью не согласовался с родом его занятий…» [47; с. 189].

Чичерин: «У него [закупа] была своя собственная лошадь; он работал и на себя, хотя обязан был также работать на господина» [92; с. 155].

Хлебников: «Сомнительно, что разумелось под словом “войский конь”? Но так как закуп был полусамостоятельный крестьянин своего хозяина, боярина-дружинника, то весьма вероятно, что в числе других предметов ему поручалось стеречь дорогих коней, которых их господин употреблял во время походов; за потерю этих коней земледелец не должен отвечать, т. к. это не входит в круг его прямых обязанностей» [91; с. 243].

Сергеевич: «Допустим, хотя это и трудно, что “войский” значит “воинский” (трудность же такого допущения состоит в малой вероятности, чтобы в XIII в. у нас обособились уже кавалерийские лошади от упряжных); остается непонятным, почему закуп, погубив своим небрежением такого коня, не платил убытков. Объяснение г. Ланге… представляется искусственным. Остается второе предположение… “свойский”, т. е. свой конь, принадлежащий закупу (свойский – значит еще домашний, в противоположность дикому, так и теперь в Литве. Но вред, причиненный хозяйскому коню, должен вести к вознаграждению убытка)… Допустим, что… были и такие [закупы], которые подряжались на сельские работы на своих лошадях… Что закуп не платил, погубив свою лошадь… об этом нечего было и упоминать в статье, имеющей предметом убытки нанимателя. Но от пагубы лошади, на которой наймит подрядился работать, мог возникнуть убыток нанимателя… Освобождался ли он от вознаграждения за такой убыток? Это очень трудно допустить. Таким образом, и при этом втором предположении рассматриваемое правило остается не вполне ясным» [80; с. 193].

Ясинский: «В Лит. Метр., кн. Судн. дел, № 1, л. 9 имеется запись о разбирательстве по делу о “заставе” ответчиком (боярином Якубом Самодуровичем) “человека своего” истцу “в 30 золотых без золотого”, с тем что до отдачи этих денег Якуб “дал бы человеку тому во всем впокой, ни в чем бы его не рушал, под виною господарскою под 30 рубли грошей, а што клячу в того человека пограбил бы, ино што тая кляча гинула 6 недель, а службы не было, и мы (казали) навязати на клячу полкопы грошей…”» [96; с. 451].

Пресняков: «Следует, по-видимому, признать, что иногда закуп пашет на своей лошади, т. к. …варианты “войский” и “воинский” не дают понятного смысла» [72; с. 299].

Павлов-Сильванский: «В Русской Правде свой всегда означается тем же словом свой, а не свойский… Но слово свойский по Далю значит домашний. Этот смысл слова сюда вполне подходит. Статья предусматривает наиболее обычный в житейской практике случай: конь пал, а господин взыскивает с закупа. Более редкого случая, что конь пал по небрежению закупа, Правда не предусматривает» [65; с. 227, примеч.].

Максимейко подчеркивал, что в «свойского» обратили «войского» коня только списки Карамзинского типа, и потому считал это «позднейшим искажением текста». «Переписчик заменил войского коня свойским, м. б., потому, что, подобно современным комментаторам Русской Правды [Сергеевич и др.], сомневался, чтобы в тот период у богатых бояр рядом с рабочими клячами имелись уже военные лошади, а м. б., потому, что не понимал, почему ролейный закуп не должен был отвечать за пропажу воинского коня» [55; с. 31].

Болтин: «Копа – денежная плата, жалованье. Сие слово осталось во употреблении в малороссийском наречии… так называется там числительная монета, из 50 копеек состоящая, каковой в сущности нет и не бывало, и, означая вещи цену, говорят обыкновенно копа, две копы, полкопы и пр.» [20; с. 61].

Карамзин: «Истинное слово подлинника есть кова… от глагола ковать… Так могли называться деньги, за которые слуга шел в неволю временную: он ими как бы оковывал себя» [41; примеч. 92].

И. Б. Раковецкий: «В Малой Польше, особенно в современном воеводстве Плоцком, имеются крестьяне, называемые “kopczarzami”, потому что они получают с поля kopczyzn, т. е. определенное оговоренное количество зерна, быть может, слово “копа” означает то же, что kopczyzna» [5; с. 132–133, примеч. 36].

Давая перевод этой статьи, Рейц вовсе опускал слова «от него же купу емлет»: «но если у него соха и борона господские, то он отвечает за их сохранность…» [74; с. 194].

Дубенский сослался на статью Сабинина [78; с. 49], «сравн. скандинавское kaupi, от caupa – emo, mercor» – и в то же время сам считал «возможным пояснить» копу «глаголом копить, собирать, потому что в известные сроки (ежегодно) по долям накоплялась со временем полная сумма, за которую закуп кабалил себя, и, выслужа которую, он делался свободным» [33; с. 88] (см. ст. 59).

Мацейовский: «Под купой Вислицкий Статут [Вислицкий статут (Вислицко-Петроковские статуты 1346–1347 гг.) – польский законодательный памятник; составлен при Казимире III на основании польского обычного права на сеймах в Вислице (для Малой Польши) и Петрокове (для Великой Польши)] (ст. 38) понимал определенное количество снопов или вымолоченного из них зерна, которое, видимо, полагалось наемнику за работу на основе договора» [4; II, § 107, с. 134].

Ланге: «Под купой разумелась та сумма, которая всем вообще закупам… засчитывалась за год службы у господина, т. е. купа была не что иное, как ежегодный выкуп долга работой… На самое количество купы, кажется, указывает одно место Правды [ст. 39]: “аже крадет кто гумно или жито в яме… а за лето возьмет по полугривне”… Предполагается, что если поличного не было и вор оказывался несостоятельным к вознаграждению убытков, то обращался в закупа, и в таком случае засчитывалось ему за год работы по полугривне… Выходит, что закупу за год работы засчитывалась в счет долга весьма ничтожная сумма – 25 кун» [47; с. 182–183].

Хлебников: «Купа объясняется… [словами], что земледелец емлет купу от плуга и бороны, а потому купа, конечно, означает жатву» [91; c. 244].

Соболевский: «Странное слово купа или копа не имеет почти ничего сходного по звукам со словом ков и не может быть с ним смешано». «Наиболее вероятен» вариант: «уведеть кову или отарицу», «где значение слова кова объясняется сопоставлением его со словом отарица» (см. ниже). «Глагол уведеть показывает, что кова означало что-то подобное отарице… В словацком языке существует слово chova = корм». Соболевский переводил: «сельский закуп, получающий плуг и борону от того господина, от которого получает средства к пропитанию…» [83; с. 380].

Сергеевич: «Но еже дал ему [закупу] господин плуг и борону, от него же купу (вар. копоу, денежная плата, груда, куча, копить, купить, купец) емлеть, то то погубивши платити». Это место статьи надо понимать в том смысле, что «наемные рабочие» «получают заработную плату вперед» [80; с. 191].

Дебольский: «Скорее можно подразумевать здесь периодическую плату, в виду формы “емлеть”» [29; с. 92].

Рожков: «Купа вовсе не наемная плата, а заемная сумма, получавшаяся закупом, что подтверждается и словом прикуп, означающим, м. пр., то, что человек “срезит”, т. е. прибыль от роста, от дачи в долг» [75; с. 58].

Мрочек-Дроздовский полагал, что «в древнем подлиннике было: копа»; «вражда = ков (злоба, злой умысел)»; «кова вместо копа: можно думать, что эта ошибка (в вместо п) повела и к другой – кова заменена враждою [Синод. сп.]. Слово кова, по-видимому, вовсе не употреблялось в др. – русск. яз. (см.: Срезневский, Материалы)». «Если бы в подлиннике было: купа, то не могло бы и быть первой ошибки – вместо купу нельзя прочесть кову. О чтении: копа-купа заметим след.: слово купа – не позже XII в., – в Златоструе[253] этого времени, по описанию Срезневского, читаем: «свьнувше (свьнувшю) же свещеваем о купе (о купле) и на торг течем», – купа = купля; купля ж = скоп, скопление (от копити) – отсюда: купля и копа = скопление, приобретение, как и плата за приобретение, – оба признака купли-продажи, из которых каждый мог употребляться в речи как часть вместо целого – оба чтения (копа и купа) одинаково правильны. При добровольном закабалении копа-купа, несомненно, есть та ценность, за которую вольный человек идет в кабалу» [61; c. 84, примеч. 94].

Максимейко подчеркивал, что в древнейшем Синод. сп. и только в нем вместо «купы-копы» стоит «кова». «“Кова” предшествовала купе и копе»: не только потому, что «она находится в древн. Синод. сп.», но и потому, что «купа и копа более доступны пониманию, чем кова», это «результат толкования… загадочного оригинала». Максимейко не согласился с Соболевским, что «хова» – это только «средства пропитания». «Хова обозначала понятие содержания вообще» («а самых мают ховати до смерти их даючы им дежу и живность пристойную…» [Литовский Статут, 3 ред., разд. V, арт. 22]). «Ховой мог служить и земельный надел»: «теж писара местского мають у себе у месте своем ховати, и тому писару мають они межы себе волоку дати, с чого бы он мял живность собе мети» [9; с. 191]. «В Лит. – Рус. государстве… холопам выдавалась месячина в определенном размере; но если они получали от господина так наз. бонду [см. ниже, Ключевский] и полевые участки в пользование, т. е. имели… свои приробки и присевки, то размер их месячины уменьшался».

«В 1540 г. …рассматривалась жалоба… “штож дей был есьми у него в наймех и робил ему от десяти лет и он дей им по тыи прошлый лета присевок давал, а теперь дей на сее лето бочки жита присеяти не хочет”; а ответчик объяснил: “на сее дей лето прошлое от сих мест не хочу ему присевку дати, бо дей не хочу его в себе мети и ховати”». «О присевках закупов говорит Литовский Статут (1 ред., XI, 7)… В 1540 г. … Гринець… находился в заставе у Гродненского войта у 4 копах грошей, “а выпусту тому Гринцу… на кождый год по 10 грошей с тых пенязей, а присевку по бочце жита, пана войтово насенье и поле и ку тому по севни гредчины” [7; т. XVII, № 272]». «Таковы разнообразные виды ховы, известные лит. – рус. памятникам». Русская Правда, «упоминая мимоходом… о хове, имела в виду… наделение закупа землей, продукты которой шли на его содержание. Вот почему это упоминание поставлено в связь с тем обстоятельством, что господин давал закупу плуг и борону… Они были необходимы для обработки земли, составлявшей его хову. Только в этих пределах и могло иметь место собственное хозяйство закупа» («свое орудие») [55; с. 31–33].

О закупе же. Аже из хлева выведуть, то закупу того не платити; но же погубить на поли и в двор не вженеть и не затворить, кде ему господин велить, или орудья своя дея, а того погубить, то то ему платити.

Наемник не ответствует за скотину, уведенную из хлева; но когда растеряет ее в поле или не загонит на двор, или не затворит в хлеве, вопреки приказанию своего господина, или утратит ее за своим делом, то наемник подлежит ответственности.

Перевод В. Н. Сторожева

Закупу не платить за скотину, уведенную из хлева; но если он потеряет ее в поле, или не загонит во двор, или не затворит в хлеве, где ему велит господин, или же утратит ее за своим делом, то закупу во всех этих случаях утраты платить.

Ланге: «Но если скот пропадал на поле при пастьбе или не был загнан во двор и заперт там, где было приказано, или если пропажа скота случилась потому, что закуп занимался своей работой, то во всех таких случаях он должен был вознаградить убытки владельца». Под «своей работой» («орудие свое дея») Ланге понимал занятие «ремеслами» «в собственную пользу» [47; с. 189 и 64].

Владимирский-Буданов полагал, что речь здесь идет не только о скоте, как в начале статьи («из хлева»), и конец переводил: «или если потеряется имущество, когда он уйдет по собственным делам, то платит» [23; примеч. 100].

Сергеевич: «Статья 54 [А, 58] упоминает о “деле закупа”… Под делом закупа можно понимать все то, к чему он был обязан, как работник… И конечно платил убытки, если был виноват в небрежности» [80; с. 194].

Голубовский предполагал «существование приблизительно хотя бы такого начала статьи: “Аже дасть господин закупу вол или конь, а из хлева выведут…”». Иначе непонятно: «Что выведут? Плуг и борону?» [25; с. 48].

Дьяконов: «Он [закуп] может заниматься каким-то своим делом, в отличие от хозяйского (“орудия своя дея”, в противоположность тому, когда “господин отошлеть его на свое орудие”)» [35; с. 109].

Павлов-Сильванский: «[Закупы] пасут и загоняют в хлев господский скот» [65; с. 227].

Гётц поддерживал мнение Сергеевича («орудия своя дея» – хозяйская работа) указанием на то, что и по ст. 57 закуп должен платить за мертвый инвентарь, им погубленный [2; т. III, с. 277].

Максимейко, как и в других случаях, опорочивал редакцию статьи в Карамзинском списке, который механически соединяет «из хлева» Тр. Сп. и «из забоя» Пушк. сп.: «оже из хлева из забоя». Поэтому неприемлемо «несомненное искажение оригинала» в замене слов: «на поли и в двор…» – словами: «на поли или в двор…», откуда следовало бы, что закуп отвечал за пропажу скота в поле «во всяком случае», тогда как союз «и» «обозначал не альтернативное сопоставление двух возможностей, а совокупность двух условий, взаимно дополнявших одно другое», и, следовательно, «не всякая пропажа скота в поле влекла за собою ответственность закупа; ответственность его ограничивалась тем случаем, когда скот оставался в поле, между тем как закуп должен был загнать его во двор… значит, он отвечал за свою небрежность». «Если предшествующая статья давала лишь косвенное указание на то, что у закупа могло быть собственное дело, то здесь дается прямое и определенное засвидетельствование такой возможности: “или орудия своя дея”…» [55; с. 34–35].

Аже господин переобидитъ закупа, а увидитъ купу его или отарицю, то то ему все воротити, а за обиду платити ему 60 кун.

Если господин обидит наемного слугу; откроет против него какое-нибудь несправедливое требование и, под предлогом удовлетворения оному, не выдаст ему полного жалованья: то господин должен возвратить ему удержанную цену; да кроме сего заплатить ему за обиду 7 [254] кун пени.

Перевод В. Н. Сторожева

Если господин обидит закупа, отнимет у закупа данную ему ссуду или его собственное имущество, то по суду все это он обязан возвратить закупу, а за обиду заплатить 60 кун.

Н. А. Полевой перевел: «Кто обидит закупа в его участке или жалованье, тот должен возвратить ему излишне насчитанное или взятое и за обиду ему дать 7 кун» [69; c. 179].

А. Богдановский: «60 кун платит господин, если в расчете обидел своего закупа в первый раз» [19; с. 35].

Ланге считал ст. 59–60 (объединяя их, как и Калачов, в одну) «едва ли не самой искаженной». «Нельзя не заметить, что оно [постановление] распадается на 2 части [А, 59 и 60], из коих во 2-й говорится о повторении того преступления, за которое назначалось 60 кун продажи в первой части [ст. 59]… «Паки ли», означающее во всех др. статьях Правды «ежели же», в настоящем случае принимается в смысле снова ли, так как оно совмещено здесь с выражением «опять воротити»… последнее показывает повторение того же действия, которое и прежде было допущено господином по отношению к закупу… Преступление… состояло в том, что господин засчитывал закупу меньше кун, чем положено было засчитывать ему за год работы, и т. обр. захватывал чужое, т. е. «принимал куны»… Глаголы увидить, уведеть, введеть, без сомнения, искажены… преступление выясняется… только глаголом увередить в смысле повредить, изменить…

Относительно же слова «цена» следует заметить, что оно нигде не употребляется в Правде и, вероятно, в ее текст вставлено было позже, в виде объяснения к слову купа… Ст. 55 [А, 59–62] следует читать по Троицк. списку, только «увидить» должно заменить глаголом увередить…» «Т. обр. ст. 55 [А, 59–60] мы понимаем так: если господин обижал закупа, т. е. изменял во вред ему купу, иначе сказать, засчитывал ему в ежегодный выкуп меньшую, чем следовало, сумму, а также отнимал отарицу, т. е. поземельный участок, не увеличивая с тем вместе купы… то господин должен был все воротить, т. е. засчитать закупу, что неправильно было от него отнято, а сверх того заплатить князю продажи 60 кун; за повторение же того же самого преступления, кроме удовлетворения закупа, господин обязывался заплатить продажу князю в большем уже количестве, именно 3 гривны…» [47; с. 179 и сл.].

Чичерин: «Неправильно удержанные или отнятые у закупа деньги хозяин должен был возвратить, да кроме того заплатить за обиду» [92; с. 155].

Любавский, возражая вообще против «искусственной разбивки» «статей» Русской Правды (но и не поясняя, что надо разуметь под естественной «разбивкой» или под «статьями» – сплошной текст между двумя заголовками или что другое), предложил совершенно оригинальное толкование ст. 59. Ст. 73 калачовской нумерации, разбитую в настоящем издании на 4 статьи (А, 59–62), он толковал, однако, не целиком, оставлял в стороне ст. 62 и связывал текст ст. 59–61 со ст. 57 и 58, как «непосредственное их продолжение» (ср. ниже, Хлебников, с. 509).

Ст. 57 и 58 устанавливают, «что в подлежащих случаях закуп должен заплатить» за «имущественный ущерб» своему господину. «73 статья [на самом деле не А, 59–62, а А, 59–61] говорит о злоупотреблениях, которые могут быть допущены господином при взыскании с закупа стоимости “погубленной” им вещи» (ср. ниже, Дубенский), и Любавский предложил следующий перевод ст. 59–61: «[59] если господин обидит закупа, даст волю враждебному чувству (уведет вражду), вздует (увередит) цену (погубленной вещи) и введет эту цену в купу (т. е. увеличит ею полученную вперед закупом плату), или же наложит на собственное имущество закупа (отарицу = [77; т. VI, ст. 208, примеч. 8]), то все ему воротить, а за беззаконие платить ему 60 кун; [ст. 60] а если возьмет за него деньги, то опять вернуть ему деньги, которые за него взял, а за беззаконие платить 3 гривны штрафа; [ст. 61] а если господин (производя такое неправильное взыскание) продаст закупа в рабство (обель), то наймит свободен от платежа всех денег (а следовательно, и лично), а господину платить за беззаконие 12 гривен штрафа».

Преимущество «такого понимания этой статьи» Любавский видит и в том, что при нем «легко объясняется и градация устанавливаемых в ней уголовных штрафов. Наименьшим злом для закупа при недобросовестных взысканиях хозяина было увеличение «купы», а следовательно, и продление его закупничества и отнятие у него части имущества; большим злом была уже передача его в закупы другому лицу и удлинение таким путем срока закупничества, и, наконец, самым тяжким нарушением прав закупа была продажа его в рабство в силу недобросовестного имущественного взыскания» [52; c. 320–323].

Дубенский: «Введет копу, т. е. внесет в счет (копу) цену, которой не стоила вещь, у него пропавшая» [33; с. 88].

Беляев: «Ежели господин приобидит закупа, не отдаст столько уродившегося хлеба, сколько следовало по условию, или убавит долю земли, следующую на хозяйство закупа, то все эго должен возвратить…». «Списки Русской Правды XV и XVI ст. прямо переводят древнее выражение “уведет копу” другим выражением “увередит цену” (убавит цену)». «Следовательно… ролейные закупы жили на двух главных условиях: они или получали плату хлебом, т. е. условленную часть урожая, как впоследствии исполовники, или господин давал закупу долю земли для собственного хозяйства закупа с тем, чтобы он другую долю земли обрабатывал на господина» [16; с. 13].

Хлебников переводил ст. 59 и ст. 60 вместе (см. выше, Любавский): «1) если господин, обидев закупа и узнав, что он питает к нему вражду (т. е. стремится отомстить за свою обиду, по идеям века), сам, уменьшив денежное вознаграждение, заменит его увеличенным требованием жатвы или части скота, то обязан возвратить лишнюю часть жатвы и заплатить за обиду 60 кун; 2) если господин возьмет большее (чем по условию) денежное вознаграждение, то обязан возвратить лишнее и заплатить за обиду 3 гривны». «Обе эти статьи, очевидно, предполагают существование обычая, устанавливавшего общую сумму денежного вознаграждения, а также обычную часть жатвы… не более половины, как утверждает Устав Ярослава о земских делех, и не менее четверти, как взималось в Новгороде в эпоху, благоприятную для крестьян… Не нужно забывать, что еще недавно закуп считал себя свободным человеком, который мстил за обиду, что еще не могло сложиться в обществе рабского благоговения к воле господ» [91; с. 244–245].

Владимирский-Буданов переводил: «Если господин будет обижать закупа по вражде: понизит цену или уменьшит его долю копен (полевых произведений) или скота, то господин должен все воротить и уплатить (уголовного штрафа) 60 кун». «Отсюда видно, что ролейный закуп, или “наймит”, получал в свое пользование или участок земли, или долю произведений, отрабатывая за то на земле господина полевыми работами или во дворе домашнею службою. Понизить цену – значит: уменьшить зачет работы. Впрочем, м. б., здесь рассматриваются вместе и дворовые наймиты, служившие за деньги [А, 111], и ролейные закупы, получавшие известную долю полевых произведений» [23; примеч. 101].

Сергеевич: «Закуп… получает наемную плату. Она называется то “купой, копой” [ст. 57], то “ценой” [ст. 111]. Господин может недоплатить этой купы или цены. Это, надо думать, и разумеет статья, говоря: “увидить (т. е. увередит) купу его”. Совершенно понятен поэтому вариант: “увередит цену”» [80; с. 195].

Дебольский переводил: «“Если господин обидит закупа, начнет с ним вражду, уменьшит наемную цену, ложно увеличив сделанный закупом долг или данный ему peculium, то этот убыток должен быть возвращен закупу и кроме того… штраф за обиду в 60 кун”. А “введеть в копу” и может быть понимаемо как введет в сумму, взятую вперед» [29; с. 92–93].

Ключевский мимоходом указал на югославянский термин «вражда» в смысле пени за убийство или вообще судебного взыскания» [44; c. 237].

Голубовский: «Термин “вражда” очень древний, и потому видеть здесь позднейшую вставку переписчика нет никакой возможности. Он сохранился в обычном праве южных славян и обозначает виру за убийство, Переписчики Троицкого и Пушкинского списков уже не понимали этого термина, выбросили его. В том древнейшем оригинале, от которого пошли все списки, выражение “уведеть вражду”, по нашему мнению, существовало и имеет, как нам кажется, raison d’tre[255]. Переписчики, выбросившие непонятное для них “вражду”, соединили слова “введеть” (“уведеть, увидить”) и “копу”, и получилось бессмысленное “уведеть копу” вместо ясного “увередит копу”. Но… термин “цену” Синод. и Карамзинского списка был ли сначала просто глоссой к термину “копу”, а потом введен в текст, или в оригинале рядом существовали “цену” и “копу”? Есть… некоторое основание предположить именно последнее» [25; с. 47].

Мрочек-Дроздовский: «Уведение купы – не отказ и не задержка в уплате, а отнятие, насилием или обманом, выданной купы: последствие уведения – иск не о даче невыданного, а о возврате отнятого». – «Слово вередити в др. – русск. яз. = бесчестить» [61; с. 84, примеч. 94].

Максимейко устанавливал следующую «эволюцию текста»:

1) Синод. сп. «уведить вражду»;

2) 4 списка во главе с Тр. «увидить купу»;

3) 15 списков во главе с Чудовским 2-м «увередит цену»;

4) Пушк. и Погод. «введеть копу»;

5) Кар. тип., объединивший все разночтения, «уведеть вражду и увередить цену, а введеть в купу»,—

и полагал, что «ни один из этих текстов не может быть отнесен к оригиналу». Купа и копа в ст. 57 (см. выше) были уже раз «внесены переписчиками» «взамен непонятной ковы Синод. сп. = ховы», «очевидно, и здесь купа и копа… заменили собой первоначальное слово кову или хову». Тогда «понятно, как могла возникнуть своеобразная редакция Синод. сп. “увередить вражду”»: «очевидно, составитель ее полагал, что кова – это то же самое, что ков или ковы», и «заменил ее [по Далю = «коварное намерение, вредный замысел»] враждой» [но в ст. 57 Синод. сп. не заменил «кову» «враждой»; с другой стороны, ср. выше, Голубовский]. Итак, «в оригинальном тексте… была хова», «действие» же «выражалось словом уведеть»: «оно обозначало вообще похищение или отнятие… предметов независио от того, были ли они одушевленными или неодушевленными». В ст. 64 слово «уведеть» применяется к похищению коня и товара. «В соединении с ховой термин уведеть обозначал лишение закупа его содержания». «Исчезла хова» – и «уведеть» «подверглось искажению», так как «трудно было сочетать его» с «враждой», «купой» и «копой» [55; с. 39–40].

Болтин: «Месячина, то есть постановленное количество… припасов, которые ежемесячно выдают помещики дворовым людям… Наймиты… жили так же, как и дворовые люди ныне, в господском доме, следственно, и они также или застольное ели, или месячину получали» [20; c. 63].

Карамзин: «Плата, получаемая наемными земледельцами от хозяина или господина… Крестьяне Минской губ. называют ныне отарицею оброк господский. Сообщено от З. Ходаковского» [41; примеч. 92].

Дубенский: «Слово отарица доселе сохранилось… у великоруссов в слове: торица – подль, высевки, тощее зерно… достояние людей, питающихся от трапезы богатых» [33; с. 88].

Мацейовский: «Отарица означала, может быть, то самое, что сейчас «отерки» возле Перемышля на Червонной Руси». «Наемник договаривался с хозяином, что тот разрешит вымолачивать снопы не целиком, предоставляя ему “дотереть” их до конца или “вытереть” остаток зерна из колосьев» в свою пользу [4; II, § 107, с. 134].

Хлебников: «Отарицей в Белоруссии называлось пользование плодом с участка, данного хозяином; в Великороссии так называют жатвенный хлеб; в Минской губ. это слово употребляется в значении господского оброка [38; с. 102]. Но слово отара имеет и общее значение скота, приплода (Сл. Даля), в каком, я полагаю, оно и употреблено здесь» [91; с. 244].

Ланге: «Отарицей называлась земля, отдававшаяся, вероятно, большей части закупов на присевок» (примеч.: «Под отарицей вообще понимают скот, но предполагать, что закуп владел скотом, было бы несовместно с понятием о закупе, как о несостоятельном должнике… Нельзя ли производить [отарицу] от глагола орать?… Оратица, т. е. участок поля для орания») [47; с. 182].

Соболевский: «Отара – стадо мелкого скота, овец… Небольшое стадо овец (отарица). Глагол уведеть показывает, что кова означало что-то подобное отарице» [82;. 380].

Ключевский: «Русские рабовладельцы, подобно римским, исстари доверяли часть своего имущества в распоряжение или пользование своим холопам: это отарица Русской Правды, пекулий[256] римского права, бонда польского. Такое доверенное имущество давало холопу возможность вести свое особое хозяйство и вступать в обязательства с посторонними лицами» [45; т. I, с. 363].

Сергеевич: «В одном памятнике [77; т. VI, стб. 208, примеч. 8] peculium переведено словом “отарица”. Увередить отарицу, думаем, значит отобрать у закупа собственное его имущество» [80; с. 195].

Пресняков напоминал «первоначальное значение слова peculium (от pecus), а также его смысл в старших западных средневековых текстах, где peculium означает только движимое имущество, прежде всего скот; “это то имущество, которое серв или крепостной приобретает для себя и затем сохраняет в своем обладании с определенно выраженного или молчаливого согласия своего господина” [6; с. 45]. Этот peculium-отарицу естественно сопоставить с имуществом, приобретенным на службе господина вестготским дружинником – буцелларием или сагионом» [72; с. 300, примеч. и с. 222].

Мрочек-Дроздовский: «Закуп, как человек свободный, конечно, мог иметь свое добро; без сомнения, главной частью – если не единственным предметом – этого добра-собственности была купа, данная ему хозяином-домовладыкою как домочадцу: вот черта, сближающая нашу отарицу с пекулием, но как кабальная зависимость отличается от холопства, так и отарица отличается от пекулия. Правда отличает отарицу и от купы, и, конечно, отличает не по происхождению: и купа и отарица даются закупу хозяином, иначе у отарицы не было бы и указанной близости к пекулию. Отличие купы от отарицы возможно, следов., лишь по предмету хозяйской дачи… [Ст. 111] указывает на хлеб и придаток, как на предметы хозяйской дачи закупу… Придаток – денежная дача; дача же хлебная, несомненно, соответствует тому, что в крестьянских порядных московского времени называется хлебом семенным и еменным, т. е. хлебом для посева и прокорма до нови. Если же у закупа был свой посев, то был и участок земли, данный ему хозяином для этого посева. В северных говорах употребляется слово таранить – вести борозду-межу плугом – простейший способ межевания: не есть ли отарица – отаранный-отаренный закупу участок хозяйской земли или – иносказательно – сбор, урожай с этого участка, доход закупа?» [61; с. 85].

Максимейко, принимая отарицу = peculium, в связи со своим толкованием ковы (см. выше), признавал, что «и хова, и отарица обозначали одно и то же понятие, рассматриваемое лишь с разных сторон»: «поскольку то или другое имущество служило целям содержания закупа, оно называлось ховой; поскольку же оно выделялось из общей имущественной массы господина и отдавалось в обособленное пользование закупа, его называли отарицей». «Незначительный размер штрафа (60 кун)… надо объяснять не столько малоценностью предметов, составлявших хову или отарицу, сколько тем обстоятельством, что это имущество не было собственностью закупа, а находилось лишь в его пользовании» [55; с. 40].

Е. Ф. Карский сопоставлял с литовск. «ataras» = борозда и белорусск. «атарица» = «частица земли, засеянная работником или работницей в свою пользу, по условию с хозяином» («атарицу сваю жнець») [42; с. 131].

Паки ли прииметъ на немь кун, то опять ему воротити куны, что будеть принял, а за обиду платити ему 3 гривны продажи.

Равным образом, когда господин возьмет и станет удерживать деньги наемника, то взятые деньги возвратить да за обиду заплатить ему 3 гривны пени.

Перевод В. Н. Сторожева

Если господин отдаст своего наймита в заработок другому хозяину за взятую у последнего вперед плату, эту плату он также должен отдать назад, а за обиду заплатить 3 гривны продажи.

Мейер: «В ст. 73 [А, 60] закуп назван наймитом, но это ничего не доказывает против значения заложника, ибо тут же предполагается, что наймит должен своему хозяину, т. к. определяется случай, когда прекращается обязательство заслужить долг» [59; с. 8].

Полевой: «Если закуп отдал наемщику свой долг, а тот его отпускать не станет, то, возвратив по суду, платит продажи 3 гривны» [69; с. 179].

Дубенский: Примет на нем кун = «надбавит сумму, за которую обязался служить наемник» [33; с. 88].

Калачов: «[Господин] не должен делать обиды закупу, напр., отнимать у него отданные ему деньги» [40; с. 141].

Богдановский: «За присвоение платы, следуемой закупу, во 2-й раз, господин должен заплатить ему за обиду, кроме следуемой по найму платы» [19; с. 35].

Хлебников: «Если господин возьмет большее (чем по условию) денежное вознаграждение, то обязан возвратить лишнее и заплатить за обиду 3 гривны» [91; с. 245].

Владимирский-Буданов переводил: «Если хозяин отдаст закупа в заклад за деньги (взятые у другого хозяином), то с господина взыскиваются взятые деньги и 3 гр. уголовной продажи» [23; примеч. 102 и 104]. «Если закуп был перезаложен его господином другому, то сделка считалась недействительной, но закупничество продолжалось» [22; с. 407].

Сергеевич: «Принять на закупе кун – может значить занять денег и в обеспечение долга отдать закупа кредитору» [80; с. 195].

Дебольский: «Слова “примет ли на нем кун” мы не имеем оснований объяснять залогом закупа… Вернее… объяснить это место как насильственный захват имущества» [29; с. 93].

p>Мрочек-Дроздовский: «Взять деньги на чем = получить деньги за что – цену вещи. В купчих XV–XVI вв. дать-взять на чем (деньги) означало купить-продать что-либо… Таким образом, взять деньги на закупе (за закупа) значит продать закупа в холопство, и следовательно оба… постановления [А, 60 и 61] говорят об этой продаже, различается лишь два действия самой сделки: получение денег за продаваемого закупа (запродажа с получением цены) и самая продажа, как законченная сделка, т. е. передача проданного закупа покупщику… Здесь различается покушение, уже законченное, от законченного проступка… Обман в том, что продавец выдал своего закупа за своего холопа». «Самая запродажа, как можно думать, держалась втайне от закупа, иначе трудно было бы обмануть добросовестного покупщика. Если же закуп еще ничего не потерпел, то и вознаграждать его было не за что».

По мнению Максимейко, ст. 60 «предусматривает тот случай, когда господин при окончательном расчете, пользуясь своей властью, возьмет с закупа больше, чем следует с него, т. е. свыше того, что дано было закупу взаймы или что причитается с него в уплату за причиненные им убытки и т. п.».

1) «“Приимет на нем кун” может означать получение денег… непосредственно с самого закупа» («взыщет кун на друзе» ст. 47, «емлеть на нем свое» и т. п.).

2) Слово приять или принять «в смысле взятия лишка, добавки»: а) «а што будет прилучено [земли] после небощика пана Евня, а любо што мы придали, а любо што небощик пан Нац принял сам собою, то не даем» [31; с. 17]; б) «штож дей он напил в мене на пиве 3 гроши, а потом дей… он в мене к тым 3 первым грошем 2 гроши принял на бочку ячменю» [7; т. XVII, № 500].

3) «Воротити куны» – «конечно, закупу, а не какому-то мнимому залогопринимателю», потому что ст. 59–62 имеют «в виду лишь внутренние отношения между господином и закупом, вовсе не касаясь третьих лиц», и даже «игнорируют их»: например, ст. 61 «не обнаруживает никакой заботливости об интересах покупателя, совершенно умалчивая о том, возвращались ли ему уплаченные деньги» (по покупке закупа).

4) Дополнением: «что будет приял» – «подчеркивается та мысль, что господин обязан был возвратить не все взятые им деньги, а только… то, что он взял сверх должного» [55; с. 38–39].

Продасть ли господин закупа обель, то наймиту свобода во всех кунах, а господину за обиду платити 12 гривен продаже.

Ежели господин продает вольного слугу за холопа, то слуга очищает весь свой долг, за который он закабалил себя, а продавец вносит в казну 12 гривен пени.

Перевод В. Н. Сторожева

Если же он совсем продаст его, как своего полного холопа, то наймит свободен от всех долгов, а господин платит за обиду 12 гривен продажи.

В Литовской метрике, в книге судебных дел [50; № 6, л. 26], записано разбирательство дела по жалобе истца: «Заставил есми ему [ответчику] дочку свою в копе грошей, ино я ему пенязей от 5 год даю, а он пенязей не берет, а дочки моее мне не ворочает», – на что ответчик объяснил: «Продал он [истец] мне девку тую за неволную, так я девку тую в неволю продал обель, як обель купил» [96; с. 451].

«Свобода во всех кунах»

Болтин: «Освобождение от платежа тех денег, за кои холоп себя закабалил в рабство… В Уложении, гл. XX, в ст. 6-й, сходно с сим написано: “А будет кто кому кабального холопа или рабу в приданые даст, или в духовную или рядную или в даную напишет, и таким кабальным холопам и рабам давати воля”» [20; с. 64].

Рейц: «[Наймит] не обязан платить вперед полученного за работу жалованья» [74; с. 195].

Соловьев: «наймит получал полную свободу без обязанности выплатить господину взятое вперед» [85; с. 229].

Ланге: «Что закуп был должником, это видно из ст. 55 [А, 61]: “продаст ли… то ему свобода во всех кунах”, т. е. освобождение от всех лежавших на нем долгов» [47; с. 181].

Чичерин: «[Хозяин]… лишался отданных закупу денег» [92; с. 155].

Лешков: «Закуп, проданный господином, через то самое освобождается от всякой от него зависимости» [49; с. 156].

Беляев: «[Господин] терял право на те деньги, по которым закуп вступил к нему в закупы, и, сверх того, должен был заплатить закупу за обиду 12 гривен» [16; с. 11–12].– Ср. позицию Богдановского, который считал, что 12 гривен идут закупу «за обиду» [19; с. 34].

Владимирский-Буданов: «Если же хозяин продаст закупа в полное холопство, то наймит или закуп освобождается (и от холопства и от закупничества), а хозяин платит высшую уголовную продажу – 12 гр.» [23; примеч. 103].

Сергеевич: «Если господин продаст наймита в рабство (выдав его обманом за своего холопа), то проданный получает “свободу во всех кунах”, т. е. освобождается от обязанности уплатить или отработать взятую вперед плату» [80; с. 191].

Дьяконов: «Русская Правда… точно указывает, что закуп-должник своего господина» [35; с. 110].

Гётц подчеркивал, что хотя по норвежскому праву продажа Schuldknecht’a, как раба, тоже запрещена – однако господин мог продать его тогда, когда господин требовал обратно свои деньги, а Schuldknecht не выкупался своими родственниками, и притом за цену, не превышающую долга [2; т. III, с. 282, примеч.].

Болтин: «Сие слово вместо закупень поставлено, – следственно, то и другое имело тогда одинакое значение» [20; с. 60].

Ключевский: «Довольно трудно решить, имело ли первое название [наймит] какую-либо историческую связь с однозначным византийским термином , означавшим в Средние века вольного крестьянина на владельческой земле. Нет ничего невероятного в том, что “наймит” Русской Правды есть буквальный перевод этого греческого термина: в Правде немало слов подобного происхождения. По крайней мере, русское слово [наймит] неточно выражает юридическое положение русского крестьянина на владельческой земле, как его изображает сама Правда. Это был не простой наемный рабочий, что значил наймит во времена Поликарпа [XIII в.], как и обоих Судебников: за свою работу он получал земельный участок и земледельческие орудия… кроме того, при поселении он брал у владельца ссуду, чтобы обзавестись своим хозяйством. Поэтому второе название, заимствованное прямо из народного языка, шло к нему гораздо более: ролейный закуп – пахатный закладень, съемщик земли со ссудой, уплату которой он обеспечивал личным закладом, обязательной работой на владельца-кредитора. Позднее слово закуп означало самый заклад: отдать в “закуп” значило заложить» [45; с. 372–375].

Сергеевич заключал: «Закуп, следовательно, есть наемный человек, наемный работник», и строил на этом термине теорию закупничества-найма [80; с. 189].

Дьяконов: «Русская Правда, называя закупа наймитом, в том же месте точно указывает, что закуп-должник своего господина (“наймиту свобода во всех кунах”)» [35; с. 110].

Пресняков: «Конечно, выражение это [наймит] вполне понятное, и не трудно указать тексты ХIII и XIV вв., где его смысл – тот же, что и в нашей речи. Но этим вопрос о его значении не исчерпывается…». «Отождествление найма с лихвой (см. также «Вопр. Кирика» [77; т. IV, с. 24–25]) делает понятным наименование закупа наймитом и без признания его наемным рабочим» [72; с. 299].

Павлов-Сильванский считал замену здесь «закупа» «наймитом» противопоставлением с «пояснительным значением»: «закупу, как наймиту [так же, как и наймиту] свобода в кунах». «Этим оправдывается новое право, охраняющее интересы слабейшего закупа; оно приравнивает закупа к наймиту, тогда как старое право приравнивало его к рабу» [65; с. 226, примеч.].

Гётц, принимая объяснение Преснякова, отметил, что «наймит» не заменен «закупом» ни в Тр., ни в Синод., ни в Карамзинском списках [2; т. III, с. 283].

Максимейко н принял толкования «наймита», данного Пресняковым и Яковкиным, потому, что:

1) «о наймитах неоднократно говорят. . летописи, Псковск. Судн. гр. и др., но в них отсутствуют какие-либо указания на связь личного найма с долговыми отношениями», и

2) из «Вопросов Кирика» «можно лишь заключить, что в древности взимание процентов называлось не только лихвой, но и наймом… Наимать означает брать добавку на деньги, отданные взаймы; напрасно искать в этом слове каких-то указаний на самозаклад и работу должника».

Максимейко и ставил вопрос: «Прав ли был автор Русской Правды, назвав закупа наймитом?» «С юридической точки зрения» – «едва ли можно признать удачной терминологию автора». «Даже» сама ст. 61 «не допускает такого переименования закупа в наймита», потому что закуп «освобождался от возвращения взятых им денег, а не от продолжения своей службы. Какой же это наймит? Ведь, из договора личного найма… возникает обязанность заработать полученную плату, и лишь в случае… если наймит самовольно прекращал свою работу, обязательство его из личного превращается в имущественное. Это не теория, а положительная юридическая норма, известная и Русской Правде… [В ст. 111] сказано, что поступивший в услужение… только в случае досрочного оставления работы должен возвратить хозяину “милость”, т. е. взятую у него плату».

Автор Русской Правды смешал закупов с наймитами потому, по мнению Максимейко, что «те и другие одинаково работали на своего хозяина, жили в его дворе, получали от него свое содержание». Пример такого смешения понятий «по признаку только внешнего сходства» Максимейко указывал и в более поздних памятниках Западной Руси и Украины. Литовский Статут, 3 ред., IX, 27: «уставуем, иж в бояр и в людей простых княжеских, панских и земяньских нихто земли закуповати, а ни на лето ку паханью наймовати не мает без воли пана его». «Значит, залог земли ясно и определенно отличался от аренды». А в актах заложенная земля «иногда называлась нанятой»; например, в 1539 г. в Гродненском земском суде истец жаловался: «нанял есми в него в сиж год две нивки попару на жито посеяти за 6 грошей», а ответчик «поведил: правда есть, иж я ему тые две нивки попару в 6 грошох заставил» [7; т. XVII, 1890. № 38–39]. Даже «ученые юристы» в Литовском Статуте выразились: «так же и самого чужого человека, жоны и детей его не маеть нихто закуповати и наймовати, без воли пана его або врядника, под утраченьем найма» [55; с. 36].

Аже господин бьетъ закупа про дело, то без вины есть; биеть ли не смысля пьян, а без вины, то яко же в свободнемь платеже, тако же и в закупе.

Если господин бьет слугу за дело, то в сем вины нет; если же бьет его в пьянстве и без всякой вины, то платит ему, как свободному.

Перевод В. Н. Сторожева