Ганнибал у ворот! Барка Ганнибал

(5) В назначенный день все явились, предъявили и своих коней, и оружие. Тут Сципион сказал: ему сообщили, что кое-кто из сицилийских всадников напуган предстоящим трудным и тягостным походом; (6) он предпочитает, чтобы люди, так настроенные, сказали об этом сейчас, а не жаловались бы потом, не оказались бы никуда не годными солдатами; пусть выскажутся прямо – он милостиво их выслушает.

(7) Кто-то наконец осмелился и сказал: будь его воля, он не пошел бы воевать. (8) Тогда Сципион ответил ему: «Ты не притворялся, юноша, и потому я дам тебе человека, который тебя заменит: ты ему передашь оружие, коня и прочее воинское снаряжение, возьмешь его сейчас же к себе домой и выучишь обращаться с оружием и конем».

(9) Условие было радостно принято, а Сципион поручил ему одного из трехсот человек, которых держал при себе безоружными. Когда остальные увидели, как этот всадник освободился с согласия полководца от военной службы, все стали отказываться от службы и просить себе замену.

(10) Таким образом, триста сицилийцев заменены были римскими всадниками, не стоившими казне никаких затрат; их обучение и тренировка лежали на сицилийцах – по приказу военачальника уклонившиеся от этого должны были идти на войну сами. (11) Говорят, получился превосходный отряд конников, хорошо послуживший государству во многих сражениях.

(12) Делая смотр легионам, Сципион выбрал из солдат старых служак, прежде всего тех, кто воевал под командой Марцелла[925]. (13) Он считал, что они вообще хорошо обучены и, длительно осаждая Сиракузы, приобрели большой опыт в осадном деле; замышлял же он ни больше ни меньше как разрушение Карфагена.

(14) Он разместил войско по городам, потребовал от сицилийцев хлеба (взятого с собой из Италии не тронул), починил старые суда и отправил на них Лелия в Африку за добычей; новые суда, спешно построенные из свежего леса, вытащил на берег в Панорме: пусть перезимуют на суше.

(15) Приготовив все к войне, Сципион отбыл в Сиракузы, еще не успокоившиеся после войны и ее тревог. (16) Греки требовали назад свое имущество, которое какие-то италики отобрали во время войны силой и силой удерживали, хотя сенат оставил его за прежними владельцами.

(17) Сципион считал самым главным соблюдение государственных обещаний: он указом вернул сиракузцам их имущество, а у тех, кто упорствовал, присвоенное отбиралось по судебным решениям. (18) Это расположило к Сципиону не только владельцев, но и все население Сицилии: в войне консулу деятельно помогали.

(19) Тем же летом в Испании вспыхнула большая война: начал ее илергет Индибилис, и только потому, что, восхищаясь Сципионом, он стал презирать остальных военачальников. (20) Он думал: у римлян остался один-единственный полководец – остальные убиты Ганнибалом; римлянам больше некого было послать в Испанию, когда старшие Сципионы погибли, а когда война в Италии стала тяжелее, его вызвали туда против Ганнибала.

(21) Нынешние римские командиры в Испании – командиры только по имени; старое войско отсюда уведено; вокруг одни трусы, беспорядочная толпа новобранцев. (22) Другого такого случая освободить Испанию не будет.

(23) До сего дня испанцы служили или карфагенянам, или римлянам, иногда тем и другим разом; (24) карфагенян прогнали римляне; испанцы, если объединятся, прогонят римлян; Испания навеки избавится от всякого иноземного владычества и будет жить по отеческим обычаям и заветам.

(25) Такими и подобными речами он воодушевил не только соплеменников, но и соседствующих с ними авсетанов и другие народы, обитающие поблизости. (26) За несколько дней тридцать тысяч пехоты и около четырех тысяч конницы собралось в область седетанов, как то и было назначено.

2. (1) Римские военачальники Луций Лентул и Луций Манлий Ацидин, чтобы война, первоначально пренебрегаемая, не разгорелась, соединили свои войска, прошли с ними, никого не тревожа, (2) через вражескую землю авсетанов так, словно она была замирена, дошли до стоянки врагов и расположились лагерем в трех милях от их лагеря.

(3) Сначала через послов тщетно уговаривали неприятеля сложить оружие; затем, когда на римских фуражиров внезапно напали испанские всадники, конница с римской стоянки кинулась на них, завязалась схватка, исход которой ничем не был примечателен.

(4) На следующий день с восходом солнца все испанцы, вооруженные и готовые к бою, выстроились примерно в миле от римского лагеря. (5) В центре стояли авсетаны, на правом крыле – илергеты, на левом – мелкие испанские племена; между центром и флангами были оставлены довольно широкие промежутки, чтобы, когда придет пора, пустить по ним конницу.

(6) Римляне построили войско по-своему, но в подражание врагам оставили между легионами широкие проходы для конницы. (7) Лентул, решив, что использовать свою конницу сможет тот, кто первым выпустит ее на разорванный промежутками строй врага, (8) велел военному трибуну Сервию Корнелию ввести в бой конницу и пустить ее по этим открытым проходам.

(9) Пешее сражение началось не слишком удачно; Лентул промедлил было, но, увидя, что дрогнул двенадцатый легион, стоявший на левом фланге против илергетов, повел на передовую ему в подкрепление тринадцатый легион, стоявший в запасе.

(10) Силы уравновесились; Лентул направился к Луцию Манлию (тот находился в первых рядах, ободрял воинов, распоряжался подкреплениями, когда требовалось) сказать ему, (11) что левый фланг в безопасности и что он уже послал Корнелия Сервия обрушить на врага бурю конной атаки.

(12) Не успел он сказать это, как римские всадники, ворвавшись в середину врагов, расстроили ряды пехоты и отрезали дорогу испанским всадникам. (13) Конной битвы не получилось; испанцы спешились. Видя, что ряды противника смяты, что испанцы со своими знаменами бестолково мечутся туда-сюда, военачальники римлян стали ободрять своих солдат, заклинать их кинуться на растерявшегося врага и не позволить ему восстановить строй.

(14) Варвары не выдержали бы такого неистового натиска, если бы царек Индибилис сам вместе со спешившимися всадниками не бросился наперерез первым рядам пехоты. (15) Там завязалась краткая ожесточенная схватка; тяжело раненный царь упорно бился, пока его не пригвоздило к земле копье; окружавшие его пали под градом дротиков.

Тогда началось беспорядочное бегство. (16) Многих перебили: всадники не успели сесть на лошадей, а римляне яростно напали на перепуганных врагов и не прекратили преследование, пока не выбили их из лагеря.

(17) Убито было испанцев в тот день тринадцать тысяч, около тысячи восьмисот взято в плен; римлян и союзников пало немногим больше двухсот – главным образом на левом фланге. (18) Испанцы, выгнанные из лагеря или бежавшие с поля битвы, сначала рассеялись по стране, а затем вернулись каждый в свой город.

3. (1) Мандоний созвал совет; оплакивали свое поражение, бранили зачинщиков войны и решили отправить послов – сложить оружие и сдаться. (2) Послы сваливали вину на зачинщика войны Индибилиса и прочих вождей, большинство которых пало в бою, говорили о сложении оружия и условиях сдачи.

(3) Им ответили: они могут сдаться, если выдадут живыми Мандония и других виновников войны; в противном случае римляне поведут войско в земли илергетов и авсетанов, а потом и других народов. (4) Вот что сказано было послам и что они передали собранию. Мандоний и остальные главари были схвачены и выданы на казнь.

(5) Народам Испании был дарован мир; потребованы: годовая дань в двойном размере, шестимесячный запас зерна, плащи и тоги для войска; почти от тридцати народов взяты были заложники.

(6) Мятеж испанцев, быстро вспыхнувший и быстро подавленный, не вызвал больших волнений в стране, и теперь военная гроза повернула на Африку. (7) Лелий ночью пристал к Гиппону Регию[926] и на рассвете, построив солдат и моряков, повел их грабить окрестности.

(8) Беспечные мирные жители очень пострадали; перетрусившие вестники смертельно напугали Карфаген: римский флот во главе со Сципионом прибыл (раньше говорили, что он уже переправился в Сицилию). (9) Никто не мог установить ни числа увиденных кораблей, ни величины отряда, грабившего поля, но все от страха преувеличивали.

И сначала ужас, потом уныние овладели душами: (10) вот как изменилась судьба – еще недавно победоносное войско карфагенян стояло у стен Рима, столько вражеских войск было уничтожено, все народы Италии по принуждению или добровольно им подчинились.

(11) Но военное счастье повернулось, пунийцы увидят опустошение Африки и Карфаген в осаде. А чтобы выдержать это, нет у них таких сил, как у римлян. (12) На той стороне – римский простой народ, латинская молодежь; столько римских войск было перебито – и неизменно встает на смену новая густая поросль.

(13) А карфагенский простой народ, и городской и сельский, не воинствен; войско у них наемное из африканцев, это люди неверные, они смотрят туда, куда ветер дует – где выгоднее. (14) Сифак после переговоров со Сципионом охладел, Масинисса открыто отпал – это злейший враг. (15) Надеяться не на что, ждать помощи неоткуда. Магон не поднимает восстания в Галлии и не соединяется с Ганнибалом, да и сам Ганнибал стареет, и слава его уже блекнет.

4. (1) Таковы были новости; карфагеняне оплакивали свою судьбу, но страшный час заставил их поразмыслить о том, как защититься от настигнувшей их опасности. (2) Решили быстро провести набор воинов в городе и по селам, нанять в помощь африканцев, укрепить город, свезти туда продовольствие, приготовить оружие и метательные машины, снарядить суда и послать к Гиппону против римского флота.

(3) Пока они этим были заняты, приходит известие: не Сципион, а Лелий переправился в Африку во главе отряда, с которым только и можно, что совершать набеги на села; главная тяжесть войны все еще приходится на Сицилию. (4) В Карфагене вздохнули; послали к Сифаку и другим царькам посольства закрепить старые союзы.

Послали и к Филиппу обещать ему двести талантов серебра, если он переправится в Сицилию или Италию; (5) послали и к своим военачальникам в Италию; пусть, стращая Сципиона, как могут, удерживают его в Италии; (6) к Магону отправили не только послов, но и двадцать пять военных кораблей, шесть тысяч пехоты, восемьсот всадников, семь слонов и сверх того много денег для найма солдат – пусть, полагаясь на эти силы, подойдет он к городу римлян и соединится с Ганнибалом.

(7) В Карфагене были заняты этими приготовлениями, когда к Лелию, свозившему огромную добычу, взятую у безоружного и беззащитного населения, явился с несколькими всадниками Масинисса, возбужденный слухами о римском флоте.

(8) Он сожалел о медлительности Сципиона: тот до сих пор не переправился в Африку, а карфагеняне сейчас не помнят себя от страха; Сифак занят войной с соседями, и можно не сомневаться, что (Масинисса прекрасно знает), если ему дать время уладить свои дела, как он хочет, верным Риму он не останется.

(9) Пусть Лелий уговаривает и торопит Сципиона; Масинисса, правда, изгнан из своего царства, но приведет к римлянам конницу и пехоту, которые чего-то стоят. А самому Лелию нечего задерживаться в Африке: Масинисса думает, что от Карфагена отчалил флот, сталкиваться с которым в отсутствие Сципиона опасно.

5. (1) Затем Масинисса отбыл, а Лелий на следующий день снялся с лагеря и отплыл из Гиппона со своими кораблями, полными добычи. Он вернулся в Сицилию и пересказал Сципиону все, что поручил ему Масинисса.

(2) В те же примерно дни корабли, посланные из Карфагена Магону, пристали между лигурийцами-альбингавнами и Генуей. (3) Случайно Магон стоял с флотом в тех местах; услышав от гонцов требование выставить как можно больше войска, он тут же собрал на совет галлов и лигурийцев (и тех и других там было великое множество).

(4) Он объявил, что послан вернуть им свободу; ему, как они сами видят, родина прислала подмогу, но от них зависит, с какими силами, с каким войском поведет он войну. (5) Одно римское войско находится в Галлии, другое в Этрурии; он уверен, что Спурий Лукреций соединится с Марком Ливием; надо вооружить тысячи людей, чтобы противостоять двум военачальникам и двум римским войскам.

(6) Галлы сказали, что это самое большое их желание, но один римский лагерь расположен на их земле, а другой – по соседству в Этрурии, тоже почти рядом с ними, и если они станут открыто помогать Пунийцу, то сразу же вражеские войска с двух сторон вторгнутся в их пределы, и поэтому от галлов Магон может требовать только такую помощь, какую они смогут подать тайно.

(7) Лигурийцам проще: римские лагеря далеко от их области, их городов; им и вооружать молодежь, и вступать в войну, сообразуясь со своими возможностями.

Лигурийцы не ответили отказом, но попросили два месяца, чтобы набрать войско. (8) Магон тем временем разослал по земле галлов вербовщиков и нанимал воинов; галльские племена тайно посылали ему всякого рода припасы.

(9) Марк Ливий перевел из Этрурии в Галлию свое войско добровольцев и соединился с Лукрецием, готовясь идти на Магона, если тот двинется к Риму. А если Пуниец будет тихо сидеть в своем углу у подножия Альп, то и он, Марк Ливий, находясь в той же области, будет охранять Италию, стоя под Аримином.

6. (1) Лелий вернулся из Африки; уговоры Масиниссы не давали покоя Сципиону; солдатам, видевшим, как выгружают со всех кораблей добычу, тоже не терпелось переправиться в Африку. Но с более важными замыслами пришлось пока подождать и подумать о меньшем: как взять Локры. Этот город передался пунийцам еще тогда, когда стала отпадать к ним Италия.

(2) Надежду на взятие города подал незначительный случай. В Бруттии вели не настоящую войну, а разбойничали. Начали нумидийцы, их примеру последовали бруттийцы – не столько потому, что были заодно с карфагенянами, сколько повинуясь собственной природе; (3) в конце концов этим заразились и римляне, насколько разрешало начальство, они тоже стали делать набеги на вражескую территорию.

(4) Однажды римляне захватили и отвели в Регий каких-то локрийцев, вышедших из города. В числе пленных случайно оказались мастера, которых карфагеняне нанимали работать в локрийской крепости. (5) Их узнали знатные локрийцы, бежавшие в Регий, когда враждебная партия передала Локры Ганнибалу.

(6) Отвечая на вопросы, обычные в устах людей, давно покинувших родину, пленные рассказали, что делается в городе, и обнадежили изгнанников, что если мастеров выкупят и отпустят, они отплатят передачей крепости: они в ней живут и карфагеняне им во всем доверяют.

(7) Изгнанные из Локр томились тоской по родине и горели желанием отомстить врагам; мастеров они тотчас же выкупили и отпустили. (8) Заранее был составлен план действий, договорились о знаках, за которыми надлежало следить издали, и локрийцы отправились в Сиракузы к Сципиону, у которого жили такие же изгнанники.

Консулу доложили об обещаниях пленных. Он подумал, что, пожалуй, можно надеяться на успех, и (9) велел военным трибунам Марку Сергию и Публию Матиену привести под Локры из Регия три тысячи солдат; пропретору Квинту Племинию* предписали принять участие в этих действиях.

(10) Из Регия вышли, взяв с собой лестницы столь же высокие, как стены Локр, в полночь с условленного места дали знак[927] мастерам-изменникам; (11) те были наготове, спустили вниз сделанные для этого случая лестницы и помогли людям, взбиравшимся в разных местах на стену.

Пунический караул безмятежно спал; напали внезапно – никто и не вскрикнул; (12) услышали сначала хрип умирающих, затем поднялась суматоха: вскочившие не понимали спросонок, что случилось. Наконец сообразили, стали будить друг друга, звать к оружию: враг в крепости, караульных убивают.

(13) Римлянам пришлось бы плохо – силы были неравные, – если бы находившиеся вне крепости не подняли крик; разобрать, откуда кричали, было нельзя; в ночной суматохе каждый пустяк преувеличенно страшен. (14) Карфагеняне в страхе, словно крепость уже занята врагами, бросили сражение и бежали в другую крепость – их было две, одна неподалеку от другой.

(15) Горожане удерживали город, которому предстояло стать наградой победителям. Около одной и другой крепости происходили ежедневно легкие стычки. (16) Квинт Племиний начальствовал над римским отрядом, Гамилькар – над пуническим гарнизоном; на подмогу были вызваны отряды, стоявшие по соседству; (17) наконец туда двинулся сам Ганнибал; римляне не устояли бы, если бы на их сторону не склонилось множество локрийцев, раздраженных высокомерием и жадностью карфагенян.

7. (1) Сципиону доложили, что дела в Локрах плохи: приближается сам Ганнибал. (2) Консул тревожился за римский гарнизон – вызволить его из Локр было не так-то легко. Оставив своего брата Луция Сципиона с гарнизоном в Мессане, он с первым отливом вышел в море.

(3) Ганнибал от реки Булота (она недалеко от Локр) отправил гонца к своим: пусть они на рассвете начнут жестокую битву с римлянами и локрийцами; пока все будут отвлечены этой схваткой, он сам неожиданно нападет с тыла на город. (4) Увидев на рассвете, что сражение началось, он не пожелал запереться в крепости, где его солдатам негде было бы повернуться, к тому же он не взял с собой лестниц, чтобы взбираться на стены.

(5) Солдатские вещи свалили в груду; недалеко от стен выстроилось на страх врагам карфагенское войско; Ганнибал с нумидийскими всадниками стал объезжать вокруг города, высматривая, откуда лучше начать приступ; тем временем готовились лестницы. (6) Когда он подъехал к стене, стрелою «скорпиона» был убит оказавшийся рядом солдат.

Испуганный этим случаем, Ганнибал велел подать знак к отступлению и укрепить лагерь на расстоянии, недосягаемом для метательных снарядов. (7) Римский флот прибыл из Мессаны к Локрам, когда уже вечерело; все высадились и до захода солнца вошли в город.

(8) На следующий день карфагеняне из крепости начали битву, и Ганнибал с лестницами и всем, что нужно для приступа, уже подходил к стенам, как вдруг – такого он никак не ожидал – раскрываются ворота и из них вырываются римляне.

(9) Карфагенян застигли врасплох; убито было человек до двухсот; Ганнибал, узнав о присутствии консула, отступил; ночью он снялся с лагеря, послав гонца к оставшимся в крепости: пусть позаботятся о себе сами. (10) Находившиеся в крепости подожгли занимаемые ими здания, чтобы суматоха задержала римлян, и догнали своих еще до ночи – их уход походил на бегство.

8. (1) Сципион, видя, что враги покинули и крепость, и лагерь, созвал локрийцев и разбранил их за измену. (2) Виновников ее он казнил, а имущество их отдал вождям противной партии за непоколебимую верность Риму; (3) локрийцам заявил, что их городу он ничего не даст и ничего не отнимет; пусть отправят посольство в Рим: на тех условиях, какие сенат сочтет справедливыми, они и будут жить; (4) он же твердо знает, что хотя они и виноваты перед римским народом, но жить им будет лучше под властью разгневанных римлян, чем дружественных карфагенян.

(5) Для охраны города он оставил своего легата Племиния и отряд, взявший крепость, а сам с войском, с которым пришел, вернулся в Мессану.

(6) Карфагеняне обращались с локрийцами, изменившими Риму, высокомерно и жестоко, но не слишком большие обиды от них еще можно было сносить спокойно и даже добродушно. (7) Племиний же настолько превзошел Гамилькара, начальника карфагенского гарнизона, а римские гарнизонные солдаты настолько превзошли карфагенских преступностью и корыстолюбием, что казалось, будто соперничали они не в умении воевать, а в порочности.

(8) И начальник, и солдаты вытворяли все, на что толкает бедняка ненависть к богачу: сами горожане, их дети и жены претерпевали неописуемые надругательства. (9) Жадность не остановилась перед святотатством: были ограблены не только другие храмы, но и от века неприкосновенная сокровищница Прозерпины[928].

Рассказывают, правда, что некогда она была расхищена Пирром, но во искупление своего страшного святотатства он внес в нее как вклад всю свою добычу. (10) В тот раз с царских кораблей, потерпевших крушение, ничего не выбросило на землю в целости и сохранности, кроме денег богини, которые пытались увезти.

(11) Теперь эти же деньги навели другую беду на всех причастных к осквернению храма: пораженные безумием, яростно, как на врагов, они кинулись друг на друга – вождь на вождя и солдат на солдата.

9. (1) Общее командование в Локрах принадлежало Племинию; часть солдат – та, которую сам он привел из Регия, – подчинялась прямо ему, над другой начальствовали трибуны. (2) Солдат Племиния украл из дома одного горожанина серебряный кубок; он удирал, его преследовали владельцы, и вдруг он наткнулся на Сергия и Матиена, военных трибунов.

(3) У солдата по приказу трибунов отняли кубок; поднялся крик, заспорили, между солдатами Племиния и солдатами трибунов началась свалка, каждый бежал помочь своим; людей все прибывало, сумятица росла. (4) Племиниевых солдат побили, они сбежались к нему, показывали свои кровавые раны, негодующе вопили и донесли легату, что в перебранке поносили и его самого.

Племиний, пылая гневом, выскочил из дома, вызвал трибунов, велел их раздеть и приготовить розги. (5) Пока с них стаскивали одежду – а они сопротивлялись и взывали к своим солдатам, – время шло; вдруг солдаты, разъяренные недавней победой, сбежались со всех сторон, словно по призыву «к оружию» на врага.

(6) Увидев следы розог на телах трибунов, они, уже не помня себя от ярости, забыв не только об уважении к высокому званию легата[929], но и о простой человечности, жестоко побили сначала его ликторов, а затем кинулись на него самого, (7) отбили его у охраны, истязали по-вражески, отрезали нос и уши и бросили истекающего кровью.

(8) Об этом сообщили в Мессану, и Сципион через несколько дней прибыл на гексере[930] в Локры выслушать Племиния и трибунов. Племиния он оправдал и оставил на прежнем месте, трибунов признал виновными, велел заковать и отправить в Рим к сенату; сам вернулся в Мессану, а оттуда в Сиракузы.

(9) Племиний вне себя от гнева решил, что Сципион слишком невнимательно и легкомысленно отнесся к его обиде: (10) оценить ее может, конечно, лишь тот, кто почувствовал всю ее горечь. Он приказал привести к себе трибунов, истерзал их всеми пытками, какие только можно придумать, и, не насытившись наказанием живых, бросил тела непогребенными.

(11) Так же жестоко обошелся он и со знатными локрийцами, которые, как он прослышал, ездили к Сципиону жаловаться на его притеснения. (12) И раньше Племиний, развратник и корыстолюбец, обижал союзников, но теперь, раздраженный, он разошелся вовсю, бесславя и делая ненавистным не только себя, но и полководца.

10. (1) Уже подходило время выборов, когда от консула Лициния доставили в Рим письмо: он и войско его поражены тяжелой болезнью и им бы не выдержать, если бы та же напасть не постигла и врагов, которым, пожалуй, пришлось еще хуже. (2) И вот он не может прибыть на выборы; если сенаторы не против, он назначит Квинта Цецилия Метелла диктатором для проведения выборов.

Войско Квинта Цецилия следует распустить: (3) сейчас оно бесполезно – Ганнибал уже устроился на зимовку, а в римском лагере болезнь свирепствует так, что если не распустить поскорее солдат, то в живых никого не останется. Сенаторы разрешили консулу делать все, что он, согласно с его совестью, считает полезным для государства.

(4) Граждане в это время внезапно исполнились благочестия. В Сивиллиных книгах (к которым обратились из-за того, что в этом году слишком часто шел каменный дождь) нашли предсказание: (5) когда бы какой бы чужеземец-враг ни вступил на италийскую землю, его изгонят и победят, если привезут из Пессинунта в Рим Идейскую Матерь[931].

(6) Это предсказание, обнаруженное децемвирами, особенно взволновало сенаторов, ибо послы, отправленные с дарами в Дельфы, донесли, что внутренности жертвы Аполлону Пифийскому, которую принесли они сами, были благоприятны, и оракул возвестил: народ римский ждет победа гораздо большая, чем та, что дала возможность сделать это подношение.

(7) И эти надежды подкрепляла мысль: Сципион действительно провидец: он вытребовал себе Африку, значит, знал, что войне конец. (8) И вот, чтобы скорее пришла победа, предвещаемая всеми знамениями и оракулами, римляне стали раздумывать, каким же образом перевезти богиню в Рим.

11. (1) Ни один город в Азии еще не был тогда союзником римского народа; вспомнили, однако, что когда-то из Греции, с которой еще не было никаких союзнических связей, призвали Эскулапа[932] исцелить римский народ; (2) теперь же по причине общей войны с Филиппом завязалась дружба с царем Атталом; Аттал сделает для римского народа, что сможет.

(3) Назначили к нему посольство: Марка Валерия Левина, бывшего дважды консулом и воевавшего в Греции; Марка Цецилия Метелла, претора; Сервия Сульпиция Гальбу, эдила, и двух квесторов[933] – Гнея Тремеллия Флакка и Марка Валерия Фальтона. (4) Постановили дать им пять квинквирем.

(5) Послы по дороге в Азию высадились в Дельфах вопросить оракула: выполнят ли они поручение, с которым их послали из дому, осуществятся ли их и римского народа надежды? (6) Им, как рассказывают, было отвечено: с помощью царя Аттала они получат желаемое, а когда привезут богиню в Рим, пусть позаботятся, чтобы ее принял лучший человек Рима.

(7) Послы пришли в Пергам к царю. Он ласково встретил их, проводил во Фригию, в Пессинунт, вручил им священный камень[934], который местные жители считали Матерью богов, и распорядился отвезти его в Рим. (8) Отправленный вперед Марк Валерий Фальтон сообщил, что богиню везут и надо найти лучшего в городе человека, который бы ее должным образом принял.

(9) Квинта Цецилия Метелла консул, находясь в Бруттии, назначил диктатором для проведения выборов; войско Квинта Метелла было распущено; начальником конницы стал Луций Ветурий Филон.

(10) Выборы провел диктатор. Консулами выбраны были Марк Корнелий Цетег и Публий Семпроний Тудитан, который находился в своей провинции, в Галлии, и был избран заочно. (11) Затем были выбраны преторы: Тиберий Клавдий Нерон, Марк Марций Ралла, Луций Скрибоний Либон, Марк Помпоний Матон. По окончании выборов диктатор сложил с себя полномочия.

(12) Римские игры шли три дня, Плебейские – семь. Курульными эдилами были Гней и Луций Корнелии Лентулы. Луций получил провинцию Испания; был он выбран в свое отсутствие; отсутствуя, отправлял свою должность. (13) Тиберий Клавдий Азелл и Марк Юний Пенн были плебейскими эдилами. В этом году у Капенских ворот Марк Марцелл[935] посвятил храм Доблести– обет возвести его дал в свое первое консульство его отец, семнадцать лет назад в Галлии у Кластидия.

(14) В этом году умер жрец Марса Марк Эмилий Регилл.

12. (1) В это двухлетие о Греции забыли. Поэтому Филипп принудил этолийцев, брошенных римлянами, на которых только они и полагались, просить мира и заключить его на условиях, ему угодных.

(2) Не поторопись царь как можно скорее покончить с этим делом, воюй он еще с этолийцами, он был бы захвачен врасплох преемником Сульпиция проконсулом Публием Семпронием, прибывшим с десятью тысячами пехоты, тысячей всадников и тридцатью пятью военными кораблями – это немалая сила для помощи союзникам.

(3) Едва заключили мир, как царю сообщили, что римляне в Диррахии[936], что парфины и другие соседние племена восстали, надеясь на перемены, а Дималл[937] осажден. (4) Римляне отвернулись от этолийцев, на помощь которым были посланы, раздосадованные тем, что, вопреки договору, без согласования с ними, те заключили мир с царем.

(5) Филипп, боясь еще больших волнений среди окрестных племен и в городах, направился большими переходами к Аполлонии, куда еще раньше ушел и Семпроний, отправив легата Летория с частью войска и пятнадцатью кораблями в Этолию посмотреть, что там делается, и, если удастся, нарушить мир.

(6) Филипп, опустошив аполлонийские земли, подошел к городу. Это давало римлянам повод начать войну, (7) но они остались спокойны и лишь охраняли городские стены; Филипп не был уверен, что ему хватит сил, чтобы взять город; он очень хотел заключить и с римлянами, как с этолийцами, мир или по крайней мере перемирие и вернулся в свое царство, не раздражая римлян новой битвой.

(8) В это же время эпироты, утомленные долгой войной, разузнав о желаниях римлян, отправили к Филиппу посольство об общем мире. (9) Послы утверждали, что он будет, конечно, заключен, если царь прибудет для переговоров с римским военачальником Публием Семпронием.

(10) Согласие прибыть в Эпир получили легко: сам Филипп хотел мира. (11) Есть в Эпире город Фойника[938]; там царь вел переговоры сначала с Аэропом, Дердой и Филиппом, преторами эпирцев, а потом встретился с Публием Семпронием. (12) При разговоре присутствовали Аминандр, царь афаманов, и другие должностные лица эпирцев и акарнанцев.

Первым говорил Филипп-претор: он попросил и царя, и римского военачальника окончить войну, даровать эту милость эпирцам. (13) Публий Семпроний изложил условия мира: область парфинов, Дималл, Баргулл и Эвгений[939] отходят к римлянам, Атинтания[940]– к Македонии, если царь отправит в Рим послов и добьется этого от сената.

(14) Мирный договор на таких условиях подписали со стороны царя Филиппа: вифинский царь Прусия, ахейцы, фессалийцы, акарнанцы, эпирцы; со стороны римлян: жители Илиона[941], царь Аттал, Плеврат, Набис, лакедемонский тиран[942], элейцы, мессенцы, афиняне.

(15) Договор этот был составлен и подписан, а на два месяца – пока послы доставят его в Рим и народ утвердит условия – заключено было перемирие. (16) Все трибы утвердили условия, так как война переносилась в Африку, и хотели избавиться сейчас от всех других войн. Публий Семпроний, заключив мир, отбыл в Рим, чтобы вступить в должность консула.

13. (1) В консульство Марка Корнелия и Публия Семпрония [204 г. до н. э.] (это был пятнадцатый год войны с Карфагеном) провинции распределили так: Корнелию – Этрурия со старым войском; Семпронию – Бруттий с предписанием набрать два новых легиона; (2) Марку Марцию досталась городская претура; Луцию Скрибонию Либону – судебные дела иностранцев, ему же и Галлия; Марку Помпонию Матону – Сицилия; Тиберию Клавдию Нерону – Сардиния.

(3) Публию Сципиону на год продлено было командование тем же войском и флотом, которыми он и командовал; то же – Публию Лицинию, командовавшему двумя легионами в Бруттии, где он должен был оставаться, пока консул будет считать это полезным для государства; (4) Марку Ливию и Спурию Лукрецию было продлено командование двумя легионами, с которыми они защищали Галлию от Магона; (5) Гнею Октавию велено было передать Сардинию и легион Тиберию Клавдию, а самому охранять с сорока военными кораблями морское побережье в пределах, указанных сенатом; Марку Помпонию, претору, досталось каннское войско – два легиона; (6) пропреторы получили: Тит Квинкций[943]– Тарент, Гай Гостилий Тубул – Капую со старыми гарнизонами.

(7) Народу предложено было решить, кому вручить Испанию и каких двух проконсулов туда послать. Все трибы назначили тех же проконсулов – Луция Корнелия Лентула и Луция Манлия Ацидина – в те же провинции, что и в прошлом году[944]. (8) Консулы решили произвести набор в новые бруттийские легионы и в остальные войска для их пополнения (так было приказано сенатом).

14. (1) Африку открыто никому провинцией не назначили (сенаторы, думаю, молчали, чтобы карфагеняне не проведали заранее), но Рим напряженно ждал и надеялся: в этом году воевать будут в Африке, войне с Карфагеном приходит конец. (2) Люди были во власти суеверий: знамениям охотно верили и сообщали о них.

(3) Рассказов ходило много: видели два солнца; ночью вдруг стало светло; в Сетии видели полосу огня по всему небу – от востока до запада; в Таррацине молния ударила в городские ворота; в Анагнии – и в ворота, и во многих местах в стену; в Ланувии, в храме Юноны Спасительницы, слышен был шум и страшный треск. (4) Чтобы отвратить страшные предзнаменования, назначили однодневное молебствие, а так как прошел каменный дождь, то и девятидневное жертвоприношение.

(5) А тут еще надо было обсудить, как принять Идейскую Матерь; Марк Валерий, один из послов, отправленный вперед, возвестил, что она вот-вот будет в Италии; и тут же – свежее известие: она уже в Таррацине. (6) Сенаторы ломали голову, кто этот лучший человек в Риме? (7) Всякий предпочел бы это имя любой власти, всем почестям от сената или народа.

(8) Решили, что лучший человек во всем Городе – Публий Сципион[945], сын Гнея, павшего в Испании, юноша, еще даже не квестор. (9) Какие его достоинства побудили сенат принять это решение? Я охотно передал бы потомству мнения писателей, близких по времени тем событиям, но не хочу прерывать повествование собственными догадками о том, что осталось скрытым в глубине древности.

(10) Публию Корнелию было приказано идти вместе со всеми матронами навстречу богине, принять ее, снести на землю и передать матронам. (11) Когда корабль подошел к устью Тибра, Корнелий, как было приказано, вышел на другом корабле в море, принял от жрецов богиню и вынес ее на сушу.

(12) Ее приняли первые матроны Города; среди них была знаменитая Клавдия Квинта[946]. До того о ней говорили разное, но такое служение богине прославило в потомстве ее целомудрие. (13) Богиню несли на руках посменно; весь город высыпал навстречу; перед дверями домов, мимо которых ее несли, стояли кадильницы с ладаном; молились, чтобы она вошла в Рим охотно и была милостива к нему.

Ее поместили в храме Победы[947] на Палатине накануне апрельских ид[948]; день этот стал праздником. (14) Множество людей несли на Палатин дары; богине был устроен лектистерний и игры; их назвали Мегалесийскими[949].

15. (1) В сенате рассуждали о пополнении легионов в провинциях; некоторые сенаторы заметили: то, что во времена смутные кое-как переносили, теперь, когда наконец милостью богов бояться нечего, уже нестерпимо.

(2) Слушатели насторожились; двенадцать латинских колоний, продолжал оратор, отказавшихся в консульство Квинта Фабия и Квинта Фульвия[950] выставить солдат, шестой год освобождены от набора, словно в благодарность, (3) а добрых и послушных союзников за их верную службу римскому народу обескровливают ежегодными наборами.

(4) Эти слова не столько напомнили сенаторам о деле, почти позабытом, сколько вызвали их раздражение. (5) Не пожелав выслушать сначала доклад консулов, они велели им вызвать в Рим должностных лиц и по десять именитых людей[951] из Непете, Сутрия, Ардеи, Кал, Альбы, Карсиол, Соры, Свессы, Сетии, Цирцей, Нарнии, Интерамны – об их колониях шла речь, – (6) им приказали удвоить самое большое число пехотинцев, какое они давали с тех пор, как враги вступили в Италию, и дать сто двадцать всадников; (7) если где не хватает всадников, можно вместо одного всадника – трех пехотинцев; всадников и пехотинцев выбирать из наиболее зажиточных горожан; они будут отправлены из Италии туда, где потребуется пополнение.

(8) Если какая колония ответит отказом, задержать ее должностных лиц и послов и не принимать их в сенате, если они о том попросят, пока все требования не будут выполнены; (9) кроме того, велено было взимать с этих колоний ежегодную дань из расчета один асс с каждой тысячи оцененного имущества; оценку производить по правилам, установленным римскими цензорами (10) и таким же, как и для римского народа: податные списки, скрепив их клятвой, пусть доставляют в Рим цензоры колоний до выхода из должности.

(11) Когда по сенатскому постановлению магистраты и именитые люди этих колоний прибыли в Рим и консулы потребовали от них солдат и дани, то все наперебой стали отказываться: им невозможно дать столько солдат; (12) с великим трудом можно выставить даже число, указанное в договоре; они просят принять их в сенате и будут умолять сенаторов; (13) они не совершили ничего, заслуживающего смерти, но, если им предстоит погибнуть, они все равно, невзирая ни на свою вину, ни на гнев римского народа, не в силах выставить больше солдат.

(14) Консулы велели послам оставаться в Риме, а должностным лицам идти домой и произвести набор; если указанное число солдат не будет приведено в Рим, никто из них не будет принят в сенате. (15) Надежда умолить сенат рухнула, а набор в этих двенадцати колониях произвели без труда: в солдаты давно никого не брали и подросло много молодежи, годной к военной службе.

16. (1) О другом деле, тоже давно забытом и умалчиваемом, напомнил Марк Валерий Левин: следует наконец вернуть деньги, собранные частными лицами в консульство его и Марка Клавдия[952]; (2) нечего удивляться, если он особенно озабочен этим государственным долгом: не говоря о том, что дело касается его лично как консула того года, когда происходил сбор, но он и посоветовал его произвести, так как казна была пуста и простой народ был не в силах платить налог.

(3) Сенаторы выслушали напоминание благосклонно; консулам велено было сделать доклад и разложить выплату на три срока: первую – в их консульство, следующие – через два и через четыре года.

(4) Потом все дела заслонены были одной заботой – бедствиями локрийцев: о них до этого дня ничего не знали; теперь, когда пришли послы, о них заговорили все. (5) Люди были возмущены не столько преступлениями Племиния, сколько снисходительностью и невниманием Сципиона.

(6) Десять локрийских послов в скорбной одежде[953], протягивая, по греческому обычаю умоляющих, шерстяные повязки и масличные ветви, плача и стеная, простерлись перед консулами, восседавшими в комиции на трибунале.

(7) На вопрос консулов локрийцы ответили: от легата Квинта Племиния и от римских солдат они претерпели такое, чего римский народ не допустил бы и по отношению к карфагенянам; они просят принять их в сенате, перед ним оплачут они свои горести.

17. (1) Сенат принял послов, и старейший из них сказал: «Я знаю, ваше отношение к нашей жалобе будет зависеть главным образом от того, хорошо ли вы знаете, как были выданы Локры Ганнибалу и как по изгнании Ганнибалова отряда они вернулись под вашу власть.

(2) Ведь если совет нашего города совершенно неповинен в отпадении, а вернулись мы под вашу власть не только по нашему желанию, но и доблестно вам помогая, то вас особенно должны возмущать обиды, чинимые вашим легатом и воинами добрым и верным союзникам.

(3) Я думаю, о причинах того и другого нашего отпадения[954] стоит поговорить в иное время ввиду двух обстоятельств: (4) во-первых, разговор этот должен вестись в присутствии Публия Сципиона, бравшего Локры, – он свидетель всех наших дел, дурных и хороших; а во-вторых, каковы бы мы ни были, мы не должны терпеть то, что терпим.

(5) Мы не станем скрывать, отцы-сенаторы: от карфагенского гарнизона, стоявшего у нас в крепости, от начальника гарнизона Гамилькара, от нумидийцев и африканцев мы претерпели много обид и оскорблений, но что они по сравнению с тем, что мы терпим сегодня! (6) Не прогневайтесь, отцы-сенаторы, на мои слова – не хотел бы я их говорить, – но сейчас для всех людей на земле решается вопрос, вы или карфагеняне будете владыками мира.

(7) И если судить о власти римлян и карфагенян по бедствиям, какие мы, локрийцы, претерпели от них и какие терпим сейчас от вашего гарнизона, то не найдется человека, который не предпочтет их господство вашему.

(8) Посмотрите, однако, как относятся к вам локрийцы: хотя от карфагенян видели мы гораздо меньше обид, мы прибегаем все-таки к военачальнику вашему; хотя и враг не обходился бы с нами так, как ваш гарнизон, мы обращаемся со своими жалобами к вам – и только к вам. (9) Если вы не сжалитесь над нашим гибельным положением, отцы-сенаторы, то даже бессмертные боги нам не помогут!

(10) Квинта Племиния, легата, прислали с отрядом взять Локры у карфагенян, и с тем же отрядом он в Локрах остался. (11) В этом вашем легате – непереносимые бедствия развязывают нам язык – нет, отцы-сенаторы, ничего от человека, кроме общего облика, ничего от римского гражданина: только одежда и звук латинской речи.

(12) Это чума, чудовище, вроде тех сказочных чудовищ[955], что некогда засели на гибель морякам в проливе, отделяющем нас от Сицилии. (13)

И если бы только он сам донимал ваших союзников преступной жадностью и развращенностью, мы терпеливо наполняли бы эту бездонную яму, (14) но сейчас всех ваших центурионов и солдат он сделал Племиниями – так ему хочется всех без различия видеть бесстыдными и бессовестными: (15) все тащат, воруют, бьют, наносят раны, убивают, бесчестят женщин, девушек, благородных отроков, вырывая их из родительских объятий; (16) ежедневно берут наш город приступом, ежедневно он отдается на разграбление; днем и ночью повсюду слышны рыдания женщин и детей, ведь их похищают, их увозят.

(17) Зная все, о чем мы рассказали, удивишься, как мы все это терпим и как они не пресытятся такими злодействами. Я не могу описать здесь все, что каждый из нас претерпел, да и вам незачем это слушать, скажу кратко: (18) я утверждаю, нет в Локрах дома, нет человека, которого бы не обидели, нет такого рода злодейства, похоти, алчности, которым бы пренебрегли.

(19) Трудно решить, что же все-таки ужаснее: когда город взят врагом или когда он находится во власти преступного тирана. (20) Все, что терпят взятые города, мы претерпели и еще больше претерпеваем, отцы-сенаторы, все, что позволяют себе жесточайшие и ненасытнейшие тираны-притеснители, испытали мы на себе, на наших детях и женах.

18. (1) Об одном мы, люди глубоко благочестивые, особенно скорбим: выслушайте нас, отцы-сенаторы, очистите от греха свое государство. (2) Мы видим, сколь благоговейно вы чтите своих богов и принимаете к себе чужестранных. (3) У нас есть святилище Прозерпины; о святости этого храма, думаю, вы кое-что слышали в войну с Пирром, (4) который, возвращаясь из Сицилии, проходил с флотом мимо Локр.

Он среди прочих бесчинств, какие у нас натворил, мстя за нашу верность вам, ограбил сокровищницу Прозерпины, никем до того дня не тронутую. Деньги он погрузил на корабли, а сам отправился сушей. (5) Что же случилось, отцы-сенаторы? Флот на следующий день разбило жестокой бурей, и все те суда, на которых были деньги богини, выбросило на наш берег.

(6) Это несчастье вразумило царя: боги есть, и он, гордец, распорядился снести в сокровищницу Прозерпины все взятые деньги. И все-таки после этого не было ему никогда и ни в чем удачи; он был выгнан из Италии и погиб бесславной смертью, безрассудно вторгшись ночью в Аргос[956].

(7) Хотя ваш легат и военные трибуны слышали и эти рассказы, и множество других – их приводили в доказательство того, как сильна наша богиня (в этом по опыту убедились и мы, и предки наши), – но внушить им страх божий нечего было и думать. (8) Ничто не помешало этим святотатцам наложить руку на сокровищницу богини и осквернить этой страшной добычей себя самих, свои дома и ваших солдат.

(9) И мы заклинаем вас: во имя своего достоинства и чести, пока вы не искупите их преступления, отцы-сенаторы, ничего не предпринимайте ни в Италии, ни в Африке – как бы не пришлось платить за их преступление не только их кровью, но и бедствием всей страны.

(10) Гнев богини, отцы-сенаторы, уже карает ваших солдат и военачальников: не раз сражались они между собой; одними командовал Племиний, другими – два военных трибуна. (11) С карфагенянами бились они не яростнее, чем друг с другом; Ганнибал, воспользовавшись этим безумием, вернул бы себе Локры, не призови мы Сципиона.

(12) Вы, может, скажете: безумствуют оскверненные святотатством солдаты, а сами начальники не наказаны – богиня не явила на них своей силы. Вот тут-то как раз она и показала ее: (13) трибуны были выпороты легатом, затем легат попал в засаду, устроенную трибунами – его истерзали, отрезали нос и уши и оставили истекать кровью.

(14) Легат, оправившись от ран, заковал трибунов, высек их, замучил всякими пытками, каким подвергают рабов, и запретил хоронить мертвых. (15) Так наказала богиня ограбивших ее храм, и она не перестанет насылать на них всяческое безумие, пока священные деньги не будут вложены в ее сокровищницу.

(16) Когда-то[957] предки наши во время тяжкой войны с Кротоном собрались перенести эти деньги в город – ведь храм вне городских стен. Ночью услышали из святилища голос: “Не трогайте ничего: богиня защитит свой храм”. (17) Так как перемещать сокровища было запрещено, решили обнести храм стеной. Вывели ее довольно высоко, и вдруг она обвалилась.

(18) И сейчас, и тогда, и в других случаях богиня охраняла свою обитель, свой храм и налагала на осквернителей его тяжкое наказание; за наши же обиды не может и не смог бы отомстить никто, кроме вас, отцы-сенаторы. (19) К вам, к вашей совести обращаемся мы, умоляющие.

Для нас нет разницы, оставите ли вы Локры под этим легатом, под его властью, или выдадите их на казнь разгневанному Ганнибалу и карфагенянам. Мы не требуем, чтобы нам тут же поверили – в отсутствие легата, не разобрав дела. (20) Пусть явится, пусть сам выслушает нас, пусть оправдается.

Если есть преступление, которое человек может совершить над людьми и которое он упустил совершить над нами, то мы согласны претерпеть все еще раз, если только сумеем выдержать, а он пусть будет освобожден от вины перед богами и перед людьми».

19. (1) Послы закончили свою речь; Квинт Фабий спросил, обращались ли они со своими жалобами к Публию Сципиону. Да, ответили они, к нему отправили посольство, но он был занят подготовкой к войне – то ли переправился уже в Африку, то ли собирался на днях переправиться.

(2) Да они и поняли, как благосклонен к легату Сципион: разобрав дело о ссоре между ним и трибунами, он заковал трибунов, а легата, столь же, если не больше, виновного, оставил в должности.

(3) Послам приказали выйти из храма, и старейшие сенаторы в своих речах стали жестоко нападать не только на Племиния, но и на Сципиона. Суровее всех обвинял его Квинт Фабий: Сципион рожден погубить порядок и повиновение в войске; (4) ведь в Испании больше солдат погибло в мятеже, чем на войне; по обычаю чужеземных царей он и снисходителен к распущенности солдат, и свирепствует над ними.

(5) Речь свою Фабий заключил предложением, как и вся речь, суровым: легата Племиния доставить в Рим скованным; пусть защищается в цепях; если жалобы локрийцев справедливы, казнить его в тюрьме, а имущество конфисковать; (6) Публия Сципиона, оставившего провинцию без повеления сената, вызвать в Рим; обсудить дело с народными трибунами и предложить народу лишить его командования; (7) локрийцам перед лицом сената ответить, что ни сенат, ни римский народ не виноваты в их бедствиях; провозгласить их честными людьми, союзниками и друзьями, вернуть им похищенных детей, жен и все прочее, разыскать деньги, украденные из сокровищницы Прозерпины, и вложить туда вдвое больше; (8) принести искупительную жертву, но сначала справиться у понтификов – так как священную сокровищницу потревожили, открыли и ограбили, то каким богам и какие искупительные жертвы следует принести; (9) всех солдат, бывших в Локрах, перевезти в Сицилию; в Локрах поставить четыре когорты латинских союзников.

(10) Опросить в этот же день всех сенаторов не удалось; страсти разгорелись: одни были за Сципиона, другие против. (11) Толковали не только о преступлениях Племиния и бедах локрийцев, но и о том, что сам Сципион ведет себя не по-римски и даже не по-военному: разгуливает в греческом плаще и сандалиях по гимнасию, занимается упражнениями и книжонками[958], (12) и весь его штаб, такой же изнеженный и ленивый, наслаждается прелестями Сиракуз; (13) Карфаген и Ганнибал выпали из их памяти; все войско испорчено своеволием – таким оно было в Сукроне в Испании, таково оно сейчас в Локрах, поэтому оно страшней для союзников, чем для врага.

20. (1) Некоторые обвинения были справедливы, в некоторых к правде была примешана ложь, и они казались правдоподобными. (2) Победило, однако, предложение Квинта Метелла[959]: соглашаясь в остальном с Максимом[960], он разошелся в том, что касалось Сципиона.

Ни с чем же не сообразно: совсем недавно государство отправило его, юного, единственным полководцем отвоевывать Испанию; Испанию у врагов отбили; его выбрали консулом, лелея надежду, что он закончит войну, выманит Ганнибала из Италии и покорит Африку.

(3) И вдруг его, словно Квинта Племиния, не разобрав дела, почти как преступника, вызывают из провинции. Локрийцы, жалуясь на безобразия, у них творимые, говорили, что совершались они в отсутствие Сципиона, и его можно только упрекнуть в излишней доверчивости и снисходительности к легату.

(4) Он, Квинт Метелл, предлагает: претору Марку Помпонию в ближайшие три дня отбыть в Сицилию, провинцию, полученную им по жребию; консулам выбрать из сенаторов десять человек, кого захотят, и отправить их с претором, двумя народными трибунами и эдилом; с этим советом претор расследует дело; (5) если обиды, на которые жаловались локрийцы, чинились по приказу и по воле Публия Сципиона, то пусть ему повелят покинуть провинцию; (6) если Публий Сципион уже переправился в Африку, (7) то народные трибуны с эдилом и двумя послами, которых претор найдет наиболее подходящими, отправятся в Африку: трибуны и эдил – чтобы оттуда вернуть Сципиона, а легаты – чтобы командовать войском, пока не прибудет новый военачальник.

(8) Ну а если Марк Помпоний и десять послов установят, что все происходило без ведома и желания Сципиона, то пусть Сципион остается с войском и ведет войну, как предполагал ее вести.

(9) После того как это сенатское постановление было принято, обратились к народным трибунам: пусть договорятся между собой или бросят жребий, кому из них вдвоем отправиться с претором и послами; (10) коллегию понтификов спросили о том, как искупить святотатство, совершенное в храме Прозерпины в Локрах.

(11) Народными трибунами, которые отправились с претором и десятью послами, были Марк Клавдий Марцелл и Марк Цинций Алимент; им дали еще плебейского эдила: если Сципион в Сицилии не подчинится распоряжению претора или уже переправится в Африку, пусть трибуны прикажут эдилу схватить его[961] и вернут назад, пользуясь правом своей священной власти. Решено было отправиться сначала в Локры, потом в Мессану.

21. (1) Молва о Племинии ходит двоякая. Одни рассказывают, будто, услышав о происшедшем в Риме, он отправился в изгнание в Неаполь[962], случайно попался на глаза Квинту Метеллу, одному из послов, и был насильно препровожден им в Регий; (2) по словам других, сам Сципион послал своего легата с тридцатью знатными всадниками заковать Племиния и других виновников мятежа. (3) Все они то ли еще по приказу Сципиона, то ли уже по приказу претора отданы были под стражу жителям Регия.

(4) Претор и послы, отбывшие в Локры, прежде всего занялись умилостивлением богини: они разыскали у Племиния и у солдат все священные деньги и вложили их вместе с теми, которые привезли, обратно в сокровищницу, совершили также искупительные обряды.

(5) Затем претор созвал всех солдат, велел выйти строем из города и расположиться лагерем в поле. Суровый приказ грозил наказанием солдату, который останется в городе или унесет чужое с собой; локрийцам разрешено было забирать вещи, какие они признают своими, и требовать их, если они их не обнаружат. (6) Но прежде всего было велено немедленно вернуть локрийцам их жен и детей; ослушавшиеся будут тяжко наказаны.

(7) Затем претор созвал всех локрийцев на сход и сказал, что римский народ и сенат возвращают им свободу и все их законы; если кто хочет обвинить Племиния или кого другого, пусть вместе с ним едет в Регий; (8) если локрийцы хотят от имени города жаловаться на Сципиона, по приказу или с согласия которого творились в Локрах преступления против богов и людей, пусть отправляют послов в Мессану – там он вместе со своим советом расследует дело.

(9) Локрийцы поблагодарили претора, послов, сенат и римский народ; обвинять Племиния они придут. (10) Сципиона, правда, их беды беспокоили мало, но это такой человек, какого они предпочли бы иметь другом, а не врагом; и они твердо знают, что столько бесчинств творилось не по его приказу и не с его согласия: (11) то ли он чересчур доверял Племинию, а им не верил, то ли иные люди по природе своей таковы, что сами грешить не хотят, а наказывать других за преступления у них не хватит духу.

И у претора, и у его совета свалилась с плеч немалая тяжесть: дела Сципиона не надо расследовать. (12) Племиния и еще тридцать два человека они осудили и в цепях отправили в Рим[963]; (13) сами же отправились к Сципиону, чтобы собственными глазами посмотреть, насколько правдивы разговоры о праздной жизни военачальника и о распущенности его солдат, а об увиденном доложить в Рим.

22. (1) Пока посланцы сената шли к Сиракузам, Сципион приготовился к защите – не словами, а делом. Он собрал все войско, привел в готовность флот, словно в тот день предстояло сразиться с карфагенянами на суше и на море. (2) Когда претор и его советники прибыли, он любезно их принял, а на следующий день устроил учения войску и показал в гавани примерное морское сражение; (3) затем претора и послов повели осмотреть арсеналы, склады и разное военное снаряжение.

(4) Все – по отдельности и в целом – восхитило посольство; было твердо решено: или этот предводитель с этим войском одолеют карфагенян, или никто. (5) Пусть переправляется в Африку – да благоприятствуют ему боги и да осуществится поскорее надежда, зародившаяся в тот день, когда все центурии, выбирая консулов, первым назвали его.

(6) Все отбыли в таком радостном настроении, словно в Риме им предстояло возвестить о победе, а не о безукоризненной подготовке войска и флота.

(7) Племиний и взятые с ним по тому же делу были в Риме сразу посажены в тюрьму. Когда трибуны в первый раз вывели их к народу, люди, захваченные рассказом о страданиях локрийцев, не почувствовали к ним никакой жалости; (8) но потом их выводили к народу несколько раз, и ненависть стала слабеть, гнев утихать: сами увечья Племиния и память об отсутствующем Сципионе внушали людям сочувствие.

(9) Племиний, однако, умер в тюрьме раньше, чем состоялся суд. (10) Клодий Лицин[964] в третьей книге своей «Римской истории» рассказывает, что этот Племиний во время игр, дававшихся по обету Сципионом Африканским в его второе консульство[965], хотел с помощью подкупленных людей устроить в Городе в нескольких местах пожары и, воспользовавшись случаем, взломать в тюрьме дверь и бежать; злодейский замысел был раскрыт, и по сенатскому постановлению Племиния отправили в Туллианум[966].

(11) О Сципионе говорили только в сенате, где все послы и трибуны, превознося и флот, и войско, и вождя, добились от сената, чтобы Сципиону было позволено переправиться в Африку как можно скорее, а из солдат, стоявших в Сицилии, по своему выбору одних взять в Африку, других оставить охранять провинцию.

23. (1) Пока все это происходило в Риме, карфагеняне прожили тревожную зиму: каждое известие, переданное со сторожевых вышек, расставленных по всем мысам, пугало их. (2) Очень важен для них был союз с Сифаком; по их мнению, на него главным образом рассчитывал Сципион, собираясь в Африку.

(3) Гасдрубала, сына Гисгона, связывали с царем не только узы гостеприимства (я уже рассказывал, как случайность свела в царском доме Сципиона и Гасдрубала, одновременно отправившихся к Сифару из Испании), заходил разговор и о будущем свойстве – о женитьбе царя на дочери Гасдрубала.

(4) Чтобы покончить с этим делом и назначить срок свадьбы – девушка была возраста брачного, – приехал Гасдрубал; видя, что царь пылает страстью (нумидийцы более других варваров преданы Венере), он вызвал из Карфагена девушку и торопил со свадьбой. (5) Меж поздравлений и пожеланий к семейному союзу был добавлен и союз между царем и карфагенянами; с обеих сторон было обещано и клятвенно подтверждено: враги и друзья у них будут одни и те же.

(6) Гасдрубал, помнивший, что и Сципион тоже заключил союз с царем, знал, насколько лживы и неверны варвары; боясь, что женитьба не удержит Сифака, если Сципион появится в Африке, (7) он заставил нумидийца, еще пылавшего любовью (тут пошли в ход и ласковые уговоры молодой), отправить послов в Сицилию к Сципиону: пусть тот не полагается на его прежние обещания и не переправляется в Африку; (8) он, Сифак, связан брачными узами с карфагенянкой, дочерью Гасдрубала, которого Сципион видел в гостях у царя, связан союзом с карфагенским народом.

(9) Вот чего он желает: пусть римляне воюют с карфагенянами вдали от Африки, как воевали прежде; Сифак не хочет быть втянут в их спор, не хочет, присоединившись к одной из сторон, нарушить договор с другой. (10) Если Сципион станет упорствовать и подступит с войском к Карфагену, Сифак будет вынужден сражаться за Африку, за землю, где он родился, за отчизну своей жены, за ее отца и ее дом.

24. (1) Послы, отправленные с этим поручением к Сципиону, застали его в Сиракузах. (2) И хотя надежда Сципиона на главную поддержку в будущих военных действиях в Африке рухнула, он, не желая, чтобы пошли о том толки, быстро выпроводил послов обратно в Африку с письмом к царю, (3) в котором настоятельно уговаривал его не рвать уз гостеприимства и не нарушать заключенного им союза с римским народом, не пренебрегать правом, верностью, рукопожатием, не оскорблять обманом богов – свидетелей и судей их договора.

(4) Скрыть прибытие нумидийцев он не мог – они ходили по городу, их видели у командующего[967]. Если не говорить, зачем они приходили, то есть опасность, что правда сама выйдет наружу именно потому, что ее скрывают, а солдат охватит страх: не пришлось бы одновременно воевать и с царем и с карфагенянами.

Сципион решил скрыть истину и отвлечь умы вымыслом, (5) созвал солдат на сходку и заявил: нечего больше медлить – союзные цари настаивают на скорейшей переправе; Масинисса еще раньше являлся к Лелию и жаловался, что римляне медлят, упуская время; (6) сейчас Сифак прислал посольство, и он удивлен, почему они так задерживаются; он просит переправить наконец войско в Африку, а если их намерения изменились, уведомить его, чтобы ему самому позаботиться о себе и своем царстве.

(7) Так как все уже готово и медлить недопустимо, то Сципион решил: отведя флот в Лилибей, собрать туда же всю пехоту и конницу и, как только настанет хорошая погода, переправиться с помощью благосклонных богов в Африку.

(8) Сципион написал Марку Помпонию[968], прося его прибыть в Лилибей и совместно обсудить, с какими легионами и с каким числом солдат переправиться ему в Африку. (9) По всему морскому побережью он разослал приказ отводить все грузовые суда в Лилибей.

(10) Сколько солдат и кораблей ни было в Сицилии, все собрались в Лилибее (такому множеству людей было тесно в городе, а стольким судам – в гавани). (11) Все горели желанием переправиться в Африку; казалось, люди идут не на войну, а за верной наградой после победы.

Еще остававшиеся в живых участники Каннской битвы считали, что, честно послужив государству под командой именно Сципиона, они положат конец своему позорному положению в армии[969]. (12) Сципион не относился к ним с пренебрежением: он-то знал, что сражение при Каннах проиграно не по их трусости и что в римском войске больше нет таких старых солдат, опытных не только в разных видах сражения, но и в осаде городов.

(13) Каннские легионы были пятый и шестой; объявив о своем намерении переправить их в Африку, Сципион осмотрел каждого солдата, оставил в Сицилии тех, которых нашел негодными, и заменил их взятыми из Италии. (14) Легионы были пополнены так, чтобы в каждом было шесть тысяч двести пехотинцев и триста всадников. Из союзников-латинов он тоже взял тех пехотинцев и всадников, какие были под Каннами.

25. (1) О числе солдат, перевезенных в Африку, писатели очень спорят: (2) у одних я нахожу, что посажены были на суда десять тысяч пехотинцев, две тысячи двести всадников; у других – шестнадцать тысяч пехотинцев и тысяча шестьсот всадников; у третьих – больше чем вдвое, то есть тридцать пять тысяч пехотинцев и всадников.

(3) Некоторые числа не называют, и я вместе с ними предпочитаю остаться в сомнении. Целий, не давая точного числа, изображает римское войско неизмеримо огромным; (4) по его словам, от крика солдат птицы падали на землю, а на суда взошло столько людей, что, казалось, ни в Сицилии, ни в Италии никого не осталось.

(5) Посадить солдат на корабли в порядке и без суматохи позаботился сам Сципион; моряков Гай Лелий, префект флота, посадил еще раньше и не позволил сходить на сушу; (6) погрузкой продовольствия ведал претор Марк Помпоний; взято было на сорок пять дней пищи, вареной – на пятнадцать дней.

(7) Когда люди уже были на кораблях, Сципион распорядился объехать на лодках все суда и передать, чтобы с каждого корабля к нему прибыли на форум за приказаниями капитан, кормчий и два солдата. (8) Когда все собрались, он прежде всего спросил: хватит ли воды, взятой для людей и животных на тот же срок, что и продовольствия.

(9) Ему ответили: на судах запасено воды на сорок пять дней; тогда он приказал солдатам соблюдать порядок и тишину, слушаться моряков, не ссориться с ними и дать им возможность спокойно выполнять свою службу; (10) грузовые суда на правом фланге будут под охраной двадцати военных кораблей, которыми командуют он и Луций Сципион[970], на левом – стольких же военных кораблей под командой Гая Лелия, префекта флота, и Марка Порция Катона, тогда квестора.

(11) На каждом военном корабле по одному фонарю, на грузовых – по два, на корабле командующего ночью горят три – как отличительный знак. (12) Сципион велел кормчим править к Эмпориям[971]. Это очень плодородная, всем изобилующая область; варвары там люди трусоватые, как и обычно в областях богатых; их можно одолеть прежде, чем к ним подоспеет помощь из Карфагена.

(13) Отдав эти распоряжения, Сципион велел вернуться на суда и на следующий день с помощью богов по поданному знаку сниматься с якоря.

26. (1) Много римских флотов выходило из Сицилии – больше того, из той же гавани, – однако не только в этой войне (в которой почти все суда пока что выходили только пограбить), но даже и в предыдущей ни одно отплытие флота не производило такого впечатления.

(2) Хотя если сравнивать величину флотов, то и в те времена бывало, что переправлялись по два консула с двумя войсками и во флотах бывало почти по стольку же военных кораблей, сколько на этот раз Сципион переправил грузовых. (3) Ибо, кроме сорока военных судов, с ним было еще около четырехсот грузовых, на которые он и посадил войско.

(4) Но ведь и сама вторая война с Карфагеном представлялась римлянам более грозной, чем первая. Ведь воевали в Италии, ведь огромны были людские потери столь многих армий, вожди которых тоже были убиты. (5) И потому Сципион, полководец прославленный и своими подвигами, и – не меньше – своей удивительной удачливостью, привлекал к себе внимание всех.

(6) Притом ни один полководец за всю войну не дерзнул и помыслить о такой переправе, а он объявил, что предпринимает ее, чтобы перенести войну в Африку и закончить ее там. (7) В гавани собрались поглядеть на редкое зрелище не только все жители Лилибея, но и посольства со всей Сицилии, как явившиеся из почтения проводить Сципиона, так и следовавшие за Марком Помпонием, претором, который ведал провинцией.

(8) Пришли проводить соратников легионеры, остававшиеся в Сицилии. И не только флот являл собой зрелище для смотревших с берега, но и весь заполненный толпой берег – для отплывающих.

27. (1) Когда рассвело, Сципион со своего корабля, приказав глашатаю водворить молчание, возгласил: «Боги и богини, населяющие море и сушу, к вам обращаюсь с молитвой: да будет все, что под моим командованием совершено, свершается (2) и свершится, ко благу моему, римского народа и плебса, союзников и латинов, которые на земле, на море, на реках властью и ауспициями народа римского и моими; (3) будьте им благими помощниками, возвеличьте добрым успехом, верните домой здравыми и невредимыми, победителями, победившими злых врагов, украшенными трофеями, нагруженными добычей и справляющими со мною триумф; дайте возможность отомстить недругам и неприятелям; (4) даруйте мне и народу римскому показать нашу силу на карфагенском народе, который замышляет против государства нашего».

(5) После этой молитвы он бросил в море, по обычаю, сырые внутренности жертвенного животного и велел дать трубный сигнал к отплытию. (6) Дул попутный, довольно сильный ветер; земля скоро скрылась из виду; после полудня все так заволокло туманом, что суда едва не сталкивались; ветер стал затихать.

(7) Ночью стоял такой же туман, с восходом солнца рассеялся, и сильнее стал ветер. Уже различима была земля. (8) Кормчий вскоре сказал Сципиону, что Африка не дальше чем в пяти милях; он узнает мыс Меркурия[972]; если Сципион велит править туда, то скоро весь флот будет в гавани.

(9) Сципион, увидев землю, помолился: да видит он Африку ко благу государства и своему; приказал поднять паруса и пристать ниже[973]. (10) Ветер был попутный, но в тумане, поднявшемся почти в то же время, что и накануне, земли не было видно, а ветер, обессиленный туманом, сник.

(11) Ночью уже ничего нельзя было различить; бросили якоря, чтобы суда не столкнулись и не налетели на берег. (12) Когда рассвело, поднявшимся ветром туман развеяло и открылось все африканское побережье. Сципион спросил, какой поблизости мыс; услышав, что этот мыс называется Прекрасный[974], он воскликнул: «Доброе предзнаменование, правьте к нему». (13) Флот устремился туда; все войско высадилось.

Плавание было благополучным и бестревожным – так сообщают многие греческие и латинские писатели, на которых я полагаюсь.

(14) У одного только Целия все иначе: мало того, что корабли чуть не потонули; войско испытало все, чем грозит море и небо; наконец, буря унесла флот от Африки к острову Эгимур[975]; (15) оттуда, с трудом взяв верное направление, на лодках, так как корабли почти затонули, безоружные солдаты, словно потерпевшие кораблекрушение, в полном беспорядке, не дожидаясь приказа военачальника, выбрались на землю.

28. (1) Римляне, высадившись, разбили лагерь на ближайших холмах. (2) Появление флота, а затем шумная высадка солдат привели в ужас не только прибрежных селян: страх докатился и до городов. (3) Все дороги были забиты беспорядочными толпами людей; селяне гнали перед собой скот, казалось, они собрались вдруг покинуть Африку.

(4) В города они вносили с собой страх еще больший, чем испытывали сами; смятение в Карфагене было, как во взятом городе. (5) После консульства Марка Атилия Регула и Луция Манлия [256 г. до н. э.] карфагеняне около пятидесяти лет[976] не видели ни одного римского войска – только суда, с которых высаживались пограбить селян.

(6) Захватив все, что случайно попадалось под руку, солдаты всегда возвращались на корабли раньше, чем селян собирала тревога; тем в большем страхе сбегались они сейчас в город. (7) И право слово, не было в Карфагене ни сильного войска, ни вождя, чтобы выставить их против римлян; Гасдрубал, сын Гисгона, был первым человеком в государстве по родовитости, по своей славе, по богатству, а тогда уже и по свойству с царем, (8) но все помнили, что он в нескольких сражениях был разбит и выгнан из Испании этим самым Сципионом: карфагенского вождя нельзя было и сравнить с римским так же, как его наспех набранное войско с войском римлян.

(9) Поэтому в городе, словно Сципион уже шел на приступ, раздался клич: «К оружию!»; ворота были быстро заперты, на стенах расставили вооруженных караульных, выставили вооруженные посты; в эту ночь бодрствовали.

(10) На следующий день пятьсот всадников, высланных на побережье разведать, что делается у моря, и помешать высадке солдат, наткнулись на римские посты. (11) Сципион, отослав флот в Утику, занял ближайшие к морю холмы, часть всадников он расставил в удобных местах, а другую отправил в поля за добычей.