Шпаги и шестеренки (сборник) Злотников Роман
– Самое важное, что есть во всей истории!
Роджер Харт распахнул дверь своей комнаты раньше, чем они подошли. Он дожидался их, прислонившись к косяку – бледный, взлохмаченный.
– Портьеры! – крикнул Холмс еще издалека. – Зачем вы раздвинули их?
Роджер молча помотал головой. Губы его прыгали на обескровленном лице.
– Так зачем? – резко повторил Холмс, приблизившись.
Ватсон со смесью жалости и брезгливости смотрел на лицо убийцы.
– Я… Не… – просипел тот.
Холмс нахмурился.
– Ну же, мистер Харт! Довольно лжи! Ответьте на один вопрос – и я оставлю вас наедине с вашей совестью! Шторы были задернуты: горничная вашей сестры внимательна и добросовестна. Зачем вы открыли окно?
Роджер сник.
– Маргарет хотела взглянуть на звездное небо, – прошептал он. – Я не в силах был отказать ей в последней просьбе. Это меня и погубило.
Глаза его закатились, и Роджер Харт начал сползать по стене. Ватсон подхватил его, и вместе с Холмсом они затащили почти бесчувственное тело в комнату.
Когда в Харта влили бренди, щеки его порозовели. Он открыл глаза и попытался сесть.
– Лежите! – приказал Холмс. – Вы убили сестру, желая помочь ей?
– Маргарет… Она просила об этом. Я не хотел! Но отказать ей было свыше моих сил! Если бы вы знали, в каком аду она жила! А вместе с ней и я.
Ватсон заставил беднягу глотнуть еще бренди. Харт окончательно пришел в себя, но руки его мелко дрожали.
– Вы спрашивали о портьерах… – слабо проговорил он. – Почему? При чем здесь они?
Сыщик склонился над ним.
– Я опасался, что у вас есть сообщник и таким образом вы подавали ему сигнал: «дело сделано». Рад, что это не так.
Роджер нашел в себе силы улыбнуться.
– Сообщник? Нет, мистер Холмс, я ни с кем не мог разделить эту ношу. И мне нести ее до конца моих дней. Я хотел избежать казни за убийство Маргарет, но теперь думаю, что был глупцом. В моем случае это не воздаяние за грех, а милость.
Десять минут спустя
…Шерлок Холмс шагнул через порог и учтиво поклонился:
– Здравствуйте, детектив Моррисон. А, Том Атчесон! Рад вас видеть!
– Д-да, сэр, – невпопад выдавил констебль.
– Холмс! Неужели вы готовы сказать, кто убийца? – с нарочитым недоверием воскликнул Лестрейд. – Вам хватило нескольких часов, чтобы разобраться в этом сложнейшем деле?
Он бросил выразительный взгляд на констебля.
– Не сказал бы, что оно такое уж запутанное.
Холмс сел в кресло и непринужденно закинул ногу на ногу. Три человека не сводили с него глаз. Один держал под столом револьвер, готовясь стрелять, другой бессильно скрипел зубами, не в силах ничем помочь.
Лестрейд изо всех сил пытался сохранять спокойствие, но это давалось ему с большим трудом.
– Итак… – начал он, сверля Холмса взглядом.
– Итак, я готов ответить на вопрос, кто убийца.
– Мы все внимание! – голос Лестрейда точился патокой, в которой могла бы утонуть пчела.
– Инспектор, вывод однозначен. Маргарет Кроули убил…
Моррисон начал подниматься.
У Тома Атчесона предупреждающий вскрик застыл на губах.
Лестрейд сбросил маску и стал похож на хорька, наконец-то готового вонзить зубы в добычу.
– …Ллойд Кармайкл, – закончил Шерлок Холмс.
Его слова произвели удивительное воздействие. Три человека застыли в тех позах, в которых находились, словно их заколдовали.
Первым пришел в себя констебль Атчесон.
– Что?! Как вы сказали, мистер Холмс?
Сыщик обернулся к нему.
– Вы, наверное, не слышали о банде Кармайкла? Лестрейд расскажет вам при случае. Они из этих мест. Год назад полиция взяла двоих или троих, но главарь остался на свободе. И вот теперь Маргарет Кроули пала его жертвой.
На Лестрейда было жалко смотреть.
– Как?.. Почему? – бормотал он.
Моррисон с деревянным стуком упал на стул.
– Это же очевидно! – с легким удивлением отозвался Холмс. – Кармайкл когда-то, довольно давно, работал в поместье Кроули – об этом мне напомнил Роджер Харт. Бандиту было известно, как пробраться в дом. Полагаю, он хотел всего лишь переночевать; вы же знаете – полиция обложила всю округу. Но на несчастье Маргарет Кроули, она оказалась в той самой комнате, через которую он пытался попасть внутрь. Чтобы женщина не подняла тревогу, Кармайкл придушил ее – и сбежал.
Моррисон часто моргал, будто не в силах осмыслить услышанное.
– Но как же… – ошеломленно бормотал Лестрейд, – как же следы? Отпечатки? Портьера, подушки?
Холмс пренебрежительно махнул рукой:
– Вы придаете им слишком много значения. Все эти улики противоречат друг другу. Несомненно, Кармайкл пытался неуклюже отвести подозрения, но не преуспел. Заверяю вас: как только его схватят, он подтвердит мой рассказ.
Он поднялся и дружелюбно кивнул Тому Атчесону. Потом перевел обеспокоенный взгляд на Моррисона.
– С вами все в порядке, детектив? Вы издаете странные звуки!
– У него кашель, – пришел на помощь Лестрейд. – Грудной.
– Местами даже желудочный, – подтвердил констебль.
Детектив Моррисон наградил Атчесона свирепым взглядом, но тот ответил лучезарной улыбкой.
– Приятно было повидаться, джентльмены, – Холмс поклонился. – С вашего позволения, мы вернемся в Лондон сегодня же: здесь на редкость сыро, а доктор Ватсон жалуется на простуду. Не забудьте рассказать мне, когда схватите Кармайкла, зачем он заляпал портьеры лекарством. Удачи вам, Лестрейд!
– Спасибо, мистер Холмс, – бесцветным голосом сказал инспектор. – Премного вам благодарен.
Лошади фыркали и запрокидывали головы. Им предстояло везти карету обратно к станции, и обе были этим недовольны. Ватсон похлопал их по крупам, шепнул пару слов – и те успокоились. Конюх уважительно качнул головой.
– Я не раз замечал, что у вас какая-то волшебная власть над животными, – заметил Холмс, устраиваясь в карете.
– Только над лошадьми, – рассмеялся доктор. – Это осталось еще с армейских времен. А вот собаки меня терпеть не могут.
– Вы преувеличиваете. Подайте, пожалуйста, саквояж.
– Рад, что он не пригодился…
Том Атчесон наблюдал с крыльца за их сборами. Он вышел, чтобы попрощаться окончательно, но что-то заставило его встать в стороне. Какое-то странное чувство…
Вдалеке показалась фигура Роджера Харта. Он возвращался домой, поникший, не видящий никого вокруг.
– Что с ним будет дальше, как вы думаете, Холмс? – спросил Ватсон, не замечая за спиной констебля. – Может ли человек с таким чудовищным грузом на душе…
Предупреждающий окрик сыщика заставил его замолчать. Ватсон стремительно обернулся и наткнулся на ошеломленный взгляд Тома.
– А-а, это вы, констебль! – несколько принужденно улыбнулся он. – Надолго задержитесь в Кроули?
Не отвечая, Том Атчесон перевел взгляд с него на Холмса.
«Может ли человек с таким чудовищным грузом на душе…»
Чудовищным грузом?!
– Вы знали! – изумленно протянул Атчесон, обращаясь к Шерлоку. – Вы знали, кто убийца!
Он шагнул к карете. Ватсон сделал попытку преградить ему дорогу, но Холмс уже спрыгнул с подножки.
– Не стоит, друг мой! – остановил он доктора.
Теперь они стояли с констеблем вплотную. Атчесон откровенно разглядывал сыщика, пытаясь найти хотя бы намек на дор-орсейское происхождение. Тщетно.
– Как вы догадались? Почему вы не выдали себя? – без всякого возмущения спросил он.
– Себя? – удивленно переспросил Холмс. – О чем вы? Я не выдал Харта, не стану отрицать.
– Это правильный поступок! – очень медленно, взвешивая каждое слово, сказал Атчесон.
– Ну, благодарить за него мистеру Харту следует не меня, а доктора.
Констебль открыл рот.
– Доктора? – бессмысленно переспросил он. – Какого доктора?
– Я к вашим услугам! – поклонился Ватсон. – Холмс прав: вся вина на мне.
Шерлок Холмс развел руками, будто признавая поражение:
– Вы произнесли прекрасную речь, друг мой, пытаясь удержать меня от того, чтобы поделиться нашими выводами с Лестрейдом! И хотя это противоречит всем моим принципам, думаю, что я никогда не пожалею о своей лжи.
Том Атчесон перевел взгляд на Ватсона.
– Вы остановили мистера Холмса от того, чтобы открыть имя настоящего преступника? – недоверчиво переспросил он.
– Боюсь, что так. – Доктор сдержанно улыбнулся. – Надеюсь, вы не приговорите меня за это к смертной казни?
«К смертной казни!»
Констебль Атчесон словно прозрел. Румянец спал с его лица.
– Вы! – прошептал он, пятясь от доктора Ватсона. – ВЫ!
Все разрозненные факты в его голове стремительно заняли надлежащее место. Кто обитает на Бейкер-стрит, кроме Шерлока Холмса? Кто появился там около двух лет назад? Кто помогает Холмсу во всех расследованиях? Кто, наконец, подсказал великому сыщику не сообщать Лестрейду имя настоящего преступника?!
Факты сложились в целостную картину.
– Так это вы! – повторил ошеломленный Том Атчесон.
Доктор Ватсон не понял смысл его восклицания. Или сделал вид, что не понял.
– Я воззвал к милосердию, – серьезно сказал он. – Как врач я искренне убежден, что Роджер Харт сотворил доброе дело. От болезни Маргарет Кроули нет лекарств, и жить ей оставалось не больше года. Год жизни – это мало. Но год пыток – это очень много. Я не могу винить мистера Харта за то, что он поддался мольбам близкого ему человека. Сказать по правде, на его месте я поступил бы так же.
– И все это, констебль, он изложил мне, – вступил Холмс. – В такой пылкой манере, что я только диву давался.
Ватсон смущенно улыбнулся:
– Я знаю, друг мой, вы убеждены, что нет ничего выше справедливости. Я же уверен, что иногда справедливость должна уступать милосердию. Не нам судить Роджера Харта. Не человеческий суд, а божий ожидает его, и я убежден, что это правильно. Лестрейд сделал бы все, чтобы беднягу повесили!
– Именно поэтому, как вы и посоветовали, я солгал Лестрейду! – кивнул Шерлок Холмс. – Том, я знаю, вы славный юноша. Мне жаль, что вы случайно стали свидетелем этой тайны. Могу я просить вас не выдавать ее Лестрейду? Инспектор хороший человек, но в некоторых вопросах…
– Излишне консервативен, – пришел на помощь констебль Атчесон. – Мистер Холмс, мистер Ватсон, вам не о чем беспокоиться: я сохраню вашу тайну.
Он пристально взглянул на доктора. Но в карих глазах была полнейшая безмятежность.
«Все это время! – пораженно думал Атчесон. – Все это время он был рядом! Направлял Холмса! Подсказывал ему, как действовать! Вот он, мощнейший ум в действии: всегда быть в тени, на заднем плане, на третьих ролях! Никогда не привлекать к себе внимания! А мы, глупцы и слепцы, смотрели туда, где сияло пятно света, вместо того, чтобы искать фонарь. Кто появился из ниоткуда, объясняя свои раны войной? У кого нет ни единого родственника, способного подтвердить его личность? Доктор Ватсон, можете мне поверить: я не выдам ваш секрет. Пока вы храните для нас Шерлока Холмса, вы бесценны».
Доктор следом за сыщиком легко забрался в карету.
– Прощайте, Том! – крикнул он и помахал рукой.
– Прощайте, беглец с Дор-Орсея, – одними губами сказал Атчесон.
– Вам не показалось, что у юноши что-то странное творилось с лицом? – поинтересовался Шерлок Холмс, когда карета уже съехала с холма и тряслась по полю.
– Показалось, – невозмутимо кивнул доктор Ватсон. – Я объяснил это несварением желудка. После местной стряпни и неудивительно! Жду не дождусь, когда мы вернемся под крыло миссис Хадсон!
– Откровенно говоря, я тоже, – сознался Холмс.
В камине потрескивал огонь. Шерлок Холмс сидел в кресле, вытянув ноги, и отрешенно наблюдал за пляской алых искр на обугленных поленьях.
– Надеюсь, вы не простудились, мистер Холмс! – хлопотала миссис Хадсон. – Ох, эта поездка не пойдет на пользу ни вам, ни бедному доктору Ватсону.
Она налила чай. В комнате запахло свежо и ярко, будто внесли елку.
– Где вы берете травы для своих неповторимых настоев, миссис Хадсон? – спросил Холмс.
– У зеленщика в лавке. Там же, где и все…
– Но больше ни у кого я не пробовал такого великолепного чая, – рассеянно пробормотал сыщик.
– Все дело в пропорциях. – Старушка одним точным движением взболтала чайник и долила еще чуть-чуть в белоснежную фарфоровую чашку. К смолистым ароматам добавился слабый запах земляники.
– Готово, мистер Холмс. Надеюсь, вам придется по вкусу.
Сыщик протянул руку, отпил чуть-чуть. И, словно этот единственный глоток придал ему сил, поднялся. На его бледное лицо стремительно возвращались краски.
– Вот так, мистер Холмс, вот так! – ворковала домовладелица, кружась с чайником. – Теперь вы точно не заболеете!
– Миссис Хадсон, ваш чай определенно творит чудеса.
Сыщик снял со стены скрипку, провел смычком по струнам… Затем прикрыл глаза и заиграл.
– Замечательно, чудесно! – прошептала старушка. – А наш добрый доктор уже в полном порядке, хотя и сам не знает об этом. В другой раз нужно добавить… – она пошевелила пальцами в воздухе, – кору ясеня, определенно, кору ясеня… Или вереск?
Миссис Хадсон в задумчивости двинулась к выходу, но возле двери обернулась.
Шерлок Холмс играл, забыв обо всем. Старушка прислонилась к дверному косяку. На лице ее застыло выражение удовлетворения и гордости.
Одна чашка чая – и вот он музицирует. И как!
Сморщенные губы миссис Хадсон тронула счастливая улыбка.
Разве может что-либо сравниться с ощущением власти над гением! Направлять его, подсказывать, где ждет опасность, встречать его дома, чтобы окружить заботой и теплом! А как упоительно пробуждать в нем творческие порывы!
«Заблуждаются те, кто упрекает нас в честолюбии, – думала миссис Хадсон. – Стать богом для другого существа или даже для многих – это не честолюбие. Беречь его, развивать в нем талант, вглядываться в него, как в обожаемое дитя… И всегда скрытно, всегда незримо! Они говорят – власть? О, нет! Самое близкое к этому чувство у людей называется любовью».
Шерлок Холмс упоенно играл на скрипке. Наверху, сквозь дремоту расслышав музыку, улыбнулся доктор Ватсон. На тумбочке возле его кровати стояла пустая чашка, из которой пахло весенней травой и немножко дымом.
Миссис Хадсон улыбнулась, осторожно поправила парик, из-под которого выбивались белые опахала контурных перьев, и беззвучно вышла из комнаты.
Роман Злотников
Севастопольское избиение
«Тун-дзун!» – гулко разнесся по машинному отделению сигнал колокола вызова с мостика, напрочь перекрыв и грохот поршней, и тяг раскочегаренной паровой машины, и гул пламени топок. Герхард Кнаппе, худой долговязый немец, паровозный механик, исполняющий на «Аляске» обязанности механика судового, недовольно сморщился и, подойдя к переговорной трубе, вытер платком мокрое от пота лицо, после чего вынул из трубы затычку и надсадно проорал:
– Машинное слушает!
– Здесь капитан, – раздался из переговорной трубы звонкий голос лейтенанта Поспелова. – Добавить еще можете? Не успеваем до рассвета на позицию выйти.
Кнаппе скривился, потом покосился на Нечипорука, старшего команды кочегаров, от работы которых как раз и зависело исполнение этой просьбы-приказа капитана, дождался его короткого кивка, после чего коротко бросил в трубу:
– Яволь!
– Принято, – все так же звонко отозвался капитан. Кнаппе аккуратно всунул на место заглушку и повернулся к машинной команде, собираясь отдать необходимые распоряжения, но ничего этого не потребовалось. Нечипорук уже схватил свою, изготовленную по его личной мерке, лопату, в черпало которой входило как бы не в два раза больше угля, чем у обычной, и махнул рукой второй смене кочегаров, до сего момента отдыхающей на куче угля в дальнем конце машинного отделения. Там было хоть и немного, но менее жарко, чем здесь, рядом с топками, где температура, судя по градуснику, несмотря на все старания приточных вентиляторов, доходила аж до пятидесяти градусов по шкале шведского астронома Цельсия.
– А ну, хлопци, навались! Капитану жару треба! – хрипло рявкнул он. Вторая смена тут же молча поднялась и, споро расхватав лежащие здесь же, рядом с ними, лопаты, принялась сноровисто набирать в них уголь. Подключение к работе второй смены должно было быстро увеличить объем поступающего в топки угля практически вдвое. Вследствие чего, уже через десять-пятнадцать минут, когда закинутый в топки дополнительный уголек разгорится, давление в паровом котле должно начать быстро расти, споро поднявшись практически до опасного предела. Но на скорости корабля приближение к этому самому опасному пределу должно было отразиться самым благоприятным образом.
Герр Кнаппе очередной раз досадливо сморщился. Ну, что за манера у этих русских, вечно игнорировать команды! Вот всегда так – то с места не сдвинешь, как не понукай, а то вот так же подхватываются и начинают работать так, что любой более цивилизованный человек уже через полчаса сдохнет. А этим хоть бы хны – пашут и пашут, стиснув зубы… Впрочем, это судно, на котором он так внезапно для себя оказался, вообще было настоящим сонмом нарушений всех и всяческих правил.
Начать с того, что оно было скорее железным, нежели деревянным. Нет, дерево в нем тоже присутствовало. Например, как материал обшивки подводной части судна. Но весь набор, а также большая часть надводного борта, палуба и та уродливая надстройка, возвышавшаяся над палубой и именуемая корявым русским словом bashnya, были изготовлены из металла. Причем, металла толстого. Так, например, толщина металлической обшивки этой самой bashnya составляла почти восемь дюймов, а палубы – два. Борт же защищал металл толщиной в четыре дюйма. И ни одного паруса. Вообще! Ну и естественно, что любой нормальный моряк даже ступить на палубу подобного… нет, кораблем это обозвать будет просто непозволительно, так что, в лучшем случае, судна (именно в лучшем случае) посчитал бы ниже своего достоинства. Ну кому может понравиться грязный, вонючий, пахнущий гарью, смазкой и металлом паровоз на воде? Так что подавляющее большинство настоящих моряков категорически отказалось даже приближаться к нему. Вот и набирали на него команду из кого ни попадя. И ладно Герхард. Он был из паровозных механиков, то есть человек весьма образованный и технически подкованный, в достаточной мере овладевший физикой и другими естественными науками. И потому представляющий себе, что даже такое, сделанное в основном из железа судно, все-таки способно плавать. Или двое братьев-бельгийцев де Вевер, находящихся в его подчинении и отвечающих за паровую машину. А каково было тем же кочегарам, которые все, поголовно, были набраны из бывших чумаков? Да у них половина артели напрочь отказалась всходить на палубу этого судна. Несмотря на предложенную очень щедрую по местным меркам оплату. Так и сказали, бухнувшись в ноги зачинщику всего этого непотребства владельцу «Южно-русских механических заводов» князю Трубецкому:
– Прости, барин, но не пойдем! Нам еще своя жизнь дорога. Железо-то по воде не плавает.
А артиллеристская команда?! Да из настоящих артиллеристов там только два человека, да и те, замшелые как валуны в финских болотах, крепостные артиллеристы-унтера из Свеаборга. Остальные же: три студента-математика – двое из Казанского университета, а один из Московского, и, уму непостижимо, артель Херсонских грузчиков. И как с таким экипажем воевать?.. Да что там воевать – плавать-то как, если из профессиональных моряков у них только семь человек палубной команды и один капитан. Ну, который лейтенант Поспелов. Да и тот, насколько Кнаппе было известно, очень долго сопротивлялся подобной «чести». Вот только отвертеться от нее ему так и не удалось. Ибо он был молод, беден и не принадлежал ни к какой влиятельной семье. Вот и пришлось ему взойти… тьфу напасть, на этом странном судне даже никакого капитанского мостика не было. Один колпак на верхушке bashnya, в котором капитан торчал будто кукушка в часах. Да еще, прости Господи, сидючи под этим колпаком на доске, привязанной канатами к кран-балке, с помощью которой из трюма поднимались наверх, в bashnya, к орудиям огромные и неподъемно-тяжелые ядра и бомбы, а так же шелковые мешки с пороховым зарядом…
«Тун-дзун!» – звук сигнального колокола отвлек господина механика от невеселых размышлений.
– Машинное слушает!
– Здесь капитан, – снова послышался в переговорной трубе голос лейтенанта Поспелова. – Выражаю свое удовольствие. Хорошо прибавили, – он на мгновение замолчал, а затем приказал – Вспомогательную машину запускайте. Скоро орудия заряжать будем. И башню ворочать.
– Яволь! – браво отозвался герр Кнаппе и, воткнув на место затычку, развернулся к своим людям. Требовалось немедленно отдать необходимые распоряжения…
– Господин enseigne de vasseau!
Вахтенный офицер Бернар де Колиньи, вот уже четвертый час мужественно сражающийся с дремотой, и всего-то несколько минут (ну, по его собственным ощущениям) слегка ей поддавшийся, встрепенулся и недовольно уставился на подбежавшего к нему матроса.
– Ну что еще?!
– Господин enseigne de vasseau, там это…
– Что?
– Не знаю… – замялся матрос. – Посмотрите сами.
Бернар недовольно фыркнул, с силой потер слегка затекшее лицо, после чего поднялся с бочки, на которой он устроился «чуть передохнуть», и, поправив фамильную шпагу, которую он, пользуясь расположением капитана флагмана французского флота, винтового линейного корабля «Наполеон», приходившегося старым другом его двоюродному дяде, благодаря которому он и получил назначение на этот новейший и красивейший корабль, носил вместо положенного по штату клинка, двинулся за матросом.
Стоянка в этой забытой богом дыре была скучной по определению. Ибо флоту здесь делать было совершенно нечего. Ну, после того, как русские, испугавшись новейших англо-французских винтовых линкоров, не рискнули дать генеральное сражение и, более того, затопили свои корабли на входе в Севастопольскую бухту. А от бомбардировки флотом береговых батарей отказались после весьма неудачной попытки обстрела таковых 17 октября прошлого 1854 года. Союзным кораблям тогда сильно досталось. Например, «Наполеон» получил опасное повреждение подводной части. А пожары начались на многих судах. Сами же результаты бомбардировки оказались весьма незначительными. Развлечений же на берегу не было совершенно никаких – ни борделей, ни ресторанов, ни магазинов с приличной выпивкой и жратвой. Да и откуда они могли взяться в этой нищей рыбацкой деревеньке, которая вот так внезапно стала базой снабжения французской войсковой и флотской группировки, осаждавшей русскую военно-морскую базу?.. Даже банальные конные прогулки часто совершать не рекомендовалось из-за опасности действий русских kazak, рыскающих вокруг лагеря. Так что, несмотря на то, что матрос его разбудил, де Колиньи на него не сильно злился. Неизвестно, что там разглядел этот матрос, но хоть какое-то развлечение…
– Ну и что тут у тебя?
– Вон там, смотрите, – взволнованно произнес матрос, указывая рукой.
– Хм, – enseigne всмотрелся в предрассветную мглу. Похоже на облако искр над трубой парохода, идущего полным ходом. Какой-нибудь курьер из Варны? Или из Стамбула? Вполне может быть. Но почему не было сообщения от фрегата, дежурящего на внешнем рейде? Если уж им отсюда так хорошо видно…
«Да-дах! А-ах!..»
Де Колиньи вздрогнул и вцепился в планшир.
– О, Боже, что это?! – испуганно пролепетал разбудивший его матрос.
– Это – пушки… да еще и чертовски большие пушки! – прошептал Бернар и, развернувшись, отчаянно заорал: – Тревога! Русские! Тревога!..
Лейтенант Поспелов ошарашенно пялился на пылающий дежурный французский фрегат. Это-о как это? С двух залпов?! Всего с двух залпов?!!
Чудовищные одиннадцатидюймовые чугунные пушки, установленные в уродливой металлической башне этого странного судна, которым ему сподобилось командовать, вывели из строя мощный военный сорокапушечный корабль, построенный по всем правилам военного кораблестроения всего с двух выстрелов на ствол. Причем его странный кораблик, уступающий красавцу французу не только в количестве орудий, но и в численности команды, мореходности (ну еще бы, при такой-то высоте надводного борта – как еще не утопли на переходе-то), да во всем… вообще не получил ни одного ответного попадания. Да-а-а, похоже слова князя Трубецкого, заявившего при отплытии, что их «Аляска» вместе с ее систершипом «Калифорнией», названными так в честь личных владений князя, дарованных ему государем-императором и расположенных на востоке Американского континента, в которых он и провел большую часть своей жизни, вернувшись в Россию только лишь около пятнадцати лет тому назад, что эти корабли несут на моря «новую эру – эру брони и пара», совершенно не являются преувеличением. И этот, на взгляд любого настоящего моряка, неприятно уродливый кораблик, действительно способен представлять смертельную угрозу даже для линейных кораблей.
Лейтенант перевел взгляд на приближающуюся корму могучего французского винтового линкора, каковое присутствие в составе союзного флота и, как он знал, послужило причиной тому, что могучий и овеянный славой русский Черноморский флот не рискнул покинуть пределов свой базы, и хищно ощерился. Ну-у… теперь повоюем! Он наклонился и крикнул внутрь башни, где сейчас шел лихорадочный процесс подготовки пушек к новому выстрелу:
– Ядром заряжай!
– Точно так, ваш… логородие! – проревели снизу. И сразу после этого загрохотали цепи паровой тали. Ну да стальное, кованное ядро, которым заряжались пушки его… да, несомненно, корабля, весили более одиннадцати пудов. Если доставать их из погреба вручную – то на зарядку пушки уйдет не менее четверти часа. А то и более. Сейчас же расчет готовил пушку к выстрелу всего минут за пять максимум.
– Давай! Занудаку! Тащи шибче… Да куды руки суешь, тятеря! Сюды тяни!
Лейтенант довольно ухмыльнулся. Первая победа явно воодушевила людей. Эвон как споро работают. А уж как «ура» орали, когда француз полыхнул… Да и сам он не орал только потому, что опешил. Он-то считал, что командует плавучим утюгом, неуклюжей канонеркой, чьей задачей не может быть ничего более, чем тайный внезапный налет на причальное хозяйство и береговые склады беспечных, в ситуации полного отсутствия угрозы со стороны русского флота, супостатов. Именно такую задачу поставил ему капитан первого ранга Катышев, прикомандированный к тому, что сам капитан первого ранга именовал «не отрядом кораблей, а сборищем недоразумений имени князя Трубецкого». При категорическом запрете даже приближаться к «настоящим» боевым кораблям. И лишь случай, в виде несвоевременно обнаружившего их приближение дежурного фрегата… а-а-а, ладно, кого тут обманывать? Себя, что ли? Он же сам сделал все, чтобы этот фрегат их обнаружил. С такой-то шапкой искр над трубой… А все слова князя: «на этом корабле, голубчик, вы там в Камышевой бухте всех перетопите – от транспортов до линкоров. И обратно вернетесь… ну, если не обнаглеете». В тот момент лейтенант в них не поверил. Почти. Но теперь…
– Готово, ваше благородие! – рявкнули снизу. Лейтенант окинул взглядом приближающуюся корму французского винтового линкора, на котором уже началась лихорадочная беготня, и нервно сглотнул. Лезть на рожон или двигаться дальше исполнять ранее полученный от капитана первого ранга Катышева приказ? Эх, если бы действительно удалось потопить французский линкор и уйти… Это ж тогда французы больше не будут чувствовать себя здесь, у берегов Крыма, в безопасности и окажутся вынуждены увести свои боевые корабли в Варну, или, вообще, в Средиземное море. А значит вся линия снабжения армии, осаждающей Севастополь, окажется нарушенной. И много там тогда французы, англичане и турки с итальянцами навоюют без снабжения? Нет, надо рискнуть! К тому же кто ж ему даст теперь спокойно отстреляться по берегу-то? Стоит винтовым линкорам развести пары и… от них не уйдешь. Они до тринадцати узлов развить могут, а он – максимум восемь. Не-ет, тут один выход – сделать так, чтобы все эти могучие сто и более пушечные монстры его испугались. А сделать это можно только…
– К повороту! – рявкнул легендарный капитан легендарного корабля (хотя сам он еще об этом даже не догадывался): – Наводи под корму! Во-о-озвышение…
– Три! – тут же перебил его звонкий голос бывшего студента Коновницина, исполняющего обязанности артиллеристского расчетчика (у князя Трубецкого были свои представления насчет того, какие должности вводить в штаты этого необычного корабля). Вот ведь шустрый шпак – ну никакого понятия о субординации.
– Три, – продублировал Поспелов, – правым, по готовности – огонь!
«Аляска», уже вставшая на циркуляцию, еще пару мгновений продолжала идти, мелко сотрясаясь всем своим корпусом от работы паровой машины, а затем…
«Да-дах!» – и почти сразу же: – «А-а-дах!»
Лейтенант Поспелов сердито выругался. Ну он же сказал – правым! Опять эти гражданские шпаки все портят…
Адмирал Гамелен молча смотрел на три громадных костра, пылающих на водной глади Камышовой бухты. Нет, его кулаки больше не были стиснуты так, что побелели пальцы. И он больше не скрежетал зубами. Все эти проявления эмоций кончились еще час назад, когда, после долгого пожара, с оглушительным грохотом взорвался гордость французского флота, его флагман – летящий над волнами красавец «Наполеон». А эти три костра были всего лишь догорающими транспортами. Хотя два из них сгорали вместе со всем своим грузом, поскольку их пока так и не успели разгрузить… Все-таки Камышовая бухта была не слишком приспособлена для перевалки такого грузового потока, который требовался для снабжения столь большой армии. Но это – не его проблемы. Пусть с этим разбираются снабженцы. И уж тем более, с тем, что творится на берегу. В конце концов, это берег, и горящие склады – абсолютно не его компетенция. Ему же сейчас требовалось понять, как один, вы только вдумайтесь, всего один корабль, да еще столь маленький и… чего уж там, уродливый, смог устроить такой страшный разгром. Четыре боевых корабля, вы только вдумайтесь – четыре! Чего уж тут жалеть о каких-то транспортах… Причем два из них – новейшие могучие винтовые линкоры, а еще один – вполне современный пароходофрегат, мужественно подошедший вплотную к тому уродцу и попытавшийся его сначала расстрелять, а затем даже и протаранить. И ведь были же попадания, были! Гамелен лично наблюдал в подзорную трубу, как ядра бьют в эту странную, похожую на кастрюлю конструкцию на палубе этого уродца, в которой были установлены две его чудовищные пушки. А разрывы снарядов бомбических пушек были видны даже невооруженным глазом. И мачту у него удалось сбить. Да и от его трубы так же остался всего лишь жалкий обрубок. Но этот уродец продолжал стрелять и маневрировать как ни в чем не бывало, раз за разом разряжая свои крупнокалиберные монстры в корму и борта французских кораблей и судов. А потом повернулся и ушел… И кто посмеет обвинить Гамелена в том, что он приказал вывесить сигнал «Спасаться каждому по возможности»! А как еще он мог бы спасти хотя бы часть флота, столкнувшегося с такой неожиданной и непонятной угрозой?
Адмирал вздохнул. Кого он хочет обмануть? И посмеют, и, более того – непременно обвинят. Это – разгром. А за разгром нужно будет кому-то ответить. И Гамелен не видел здесь более подходящего кандидата на роль козла отпущения, чем он сам…
– Господин адмирал, господин адмирал!
Фердинанд Альфонс повернулся. К нему бегом несся адъютант, сопровождаемый еще одним офицером в английском военном мундире.
– Господин адмирал, к вам офицер связи от союзников.
Адмирал молча кивнул и протянул руку.
– Я-я… без пакета, – несколько растерянно сообщил ему англичанин. – И, похоже, поздно.
– Что вы имеете в виду? – нахмурился Гамелен.
Англичанин несколько смущенно кивнул подбородком на горящие французские корабли.
– У нас творится то же самое. Какой-то странный уродливый, низкобортный, но вооруженный просто чудовищными по калибру пушками корабль на рассвете вошел в бухту Балаклавы, почти молниеносно расстрелял дежурный фрегат, после чего открыл огонь по винтовому линкору «Агамемнон».
– И как результаты? – невольно подобрался адмирал. Если потери англичан не меньше, чем у него, то это…
– Когда Балаклавская бухта скрылась с моих глаз, – с тяжелым вздохом поведал англичанин, – «Агамемнон» горел, а этот уродец стрелял уже по «Эксмуту», который только-только развел пары.
Фердинанд Альфонс незаметно облегченно выдохнул. Значит, разгрому подвергся не только флот Франции, но и надменные британцы. Это давало надежду на то, что нападки на него будут не столь уж сильными… Но для этого стоит поторопиться и подготовить срочную депешу императору. Дабы он судил о ситуации со слов самого адмирала, а не прислушиваясь к голосам недоброжелателей Гамелена… И еще, как бы там дальше не повернулось, стоит намекнуть императору, что для Франции было бы очень неплохо уже сейчас начать прощупывать почву насчет последующего возможно более быстрого приобретения у России подобного типа кораблей. Нет, Фердинанд Август был далек от мысли, что все потеряно, в конце концов у Франции тоже есть свои бронированные корабли – могучие «Лавэ», «Тоннант» и «Девастасьон», которые, судя по полученным сообщениям, прошли турецкие проливы и сейчас либо находятся в Варне, готовясь к последнему броску, либо уже двигаются сюда, к Крыму. Однако после всего увиденного сегодняшним утром у адмирала были очень сильные сомнения в том, что эти мощные, величественные, но очень тихоходные и жутко неуклюжие и слабоуправляемые «комоды», которыми теперь казались новейшие броненосные монстры французского флота, смогут хоть что-то сделать против бесчинствовавшего здесь этим утром уродца. Вот встать на якорь напротив какого-нибудь берегового бастиона и расстрелять его из своих тяжелых пушек – это да. А против небольшого юркого кораблика, способного зайти в корму и держаться там, расстреливая этих мастодонтов из своих чудовищных пушек – вряд ли. Вон он как от пароходофрегата увернулся… А это означает, что объединенному флоту просто нечего противопоставить новому русскому оружию. И, значит, дело, так или иначе, начнет неминуемо склоняться к миру с Россией. Соперничество с Англией никто пока не отменял. Адмирал буквально с молоком матери впитал, что главными врагами Франции на море всегда были, есть и остаются именно британцы, и, как и подавляющее большинство его подчиненных, воспринимал нынешний союз с бриттами как временный. К тому же можно было быть уверенным, что надменные островитяне точно не упустят своего и попытаются как можно быстрее завладеть технологиями производства подобных кораблей. Хотя бы через ту же покупку у русских. Поэтому им, французам, необходимо, как минимум, не отстать от своих старых врагов и нынешних временных союзников. Для чего следует начинать действовать уже сейчас…
Адмирал задумчиво кивнул своим мыслям, потом небрежно махнул рукой англичанину, давая тому понять, что он его больше не задерживает, после чего развернулся и двинулся к домику, в котором квартировал. Да, в письме к императору стоит сосредоточить внимание именно на этом. То есть не на сегодняшнем поражении, а на будущих непременных победах над старым врагом…
Дмитрий Силлов
Бретёр[26]
– Ну и долго вы намерены топтаться перед дверью, Ватсон?
Доктор Ватсон несколько нерешительно потянул за дверную ручку и перешагнул порог.
– Вы как всегда удивляете своей проницательностью, дорогой друг, – произнес он, от смущения забыв про приветствие. – Но как вы узнали, что это именно я?
В полумраке знакомой комнаты плавали сизые клубы дыма, при неверном мерцании свечного огарка казавшиеся живыми. За окном потихоньку вступал в свои права хмурый лондонский вечер, и при весьма неважном освещении было непросто рассмотреть в темном углу старое, глубокое кресло эпохи Регентства, в котором сидел человек, облаченный в домашний халат, и с неизменной трубкой в руке.
– Элементарно, Ватсон, – произнес человек скрипучим голосом. – Просто у меня за эти годы не притупился слух, вот и все. Миссис Хадсон без пререканий и получасового разглядывания в дверной глазок отперла входную дверь, стало быть, знала того, кому открыла. Потом она ахнула, как если бы увидела привидение, а после я услышал нерешительное топтание возле двери. Из чего несложно было сделать вывод, что некий джентльмен, от которого целых полгода не было вестей, решил, наконец, проведать старого приятеля. Но при этом он еще не придумал оправданий своей забывчивости и потому не решается войти. Что ж, лучше поздно, чем никогда.
– Вы как всегда правы, мой друг, – произнес доктор, с облегчением вздохнув – судя по сварливому тону, сыщик был рад его видеть. В противном случае Холмс просто молчал бы, отвернувшись к окну и делая вид, что в комнате никого нет.
– Присаживайтесь, что вы мнетесь, словно Лестрейд, до зарезу нуждающийся в расследовании, на которое Скотланд-Ярд не выделил средств? Как ваша врачебная практика в Кенсингтоне? Надеюсь, миссис Ватсон в добром здравии?
– Практику я продал, – сказал Ватсон, усаживаясь в знакомое кресло напротив. – А жена… Ее больше нет.
– Прошу прощения, – пробормотал Холмс. – Вы об этом не писали.
Читать бесплатно другие книги:
