Секретный дневник доктора Уотсона Гровик Фил

Я не уверен, но мне показалось, что Анастасия слегка кокетничала с Рейли, когда благодарила его за заботу. Потом она поспешила назад в свое купе. Когда девушка закрыла за собой дверь, я услышал, как она что-то возбужденно рассказывает Ольге, хотя слов было не разобрать. Анастасия вела себя как обычная шестнадцатилетняя девчушка, и я легко мог догадаться, о чем она говорила с сестрой.

Рейли что-то сказал Оболову, и тот покинул наш вагон. Затем Рейли повернулся к нам с Холмсом:

– Мы должны многое обсудить.

– Согласен, – кивнул сыщик.

– Во-первых, – начал полковник, – сейчас, когда у нас есть время, я хочу поблагодарить вас обоих за помощь в спасении моей жизни.

Холмс махнул рукой, словно отбрасывая благодарности, которые считал излишними.

– Тем не менее мне сказали, что именно вы спасли царскую семью в Екатеринбурге, – продолжал Рейли. – Я пока не знаю, как именно вы с помощью бывших шахтеров и моих людей организовали операцию, и не сомневаюсь, что и Престон с Томасом приложили к ней руку, но то, что совершили вы, это настоящее чудо.

– Я уверен, что многие согласились бы с вами, – ответил Холмс, и все мы заулыбались.

– Да, – кивнул полковник. – Я отправил Оболова за едой. Теперь мне придется за ним следить. В любом случае больше я не позволю ему находиться в этом вагоне. Я сам буду приходить и уходить, вы вольны поступать так же, когда это будет безопасно, но царская семья должна постоянно находиться здесь. Так будет лучше для всех нас.

Следующую фразу Рейли пробормотал себе под нос, но предназначалась она для нас:

– Интересно, почему Юровский не отправился за нами в погоню?

– Погони может и не быть, – заметил Холмс. – И если ее действительно не будет, то благодаря бумагам, которые я оставил на письменном столе отца Сторожева.

– Бумаг? Каких бумаг? – спросил я.

Холмс уже собирался ответить, но тут в салоне, к нашему удивлению, появился царь.

– Надеюсь, что я не побеспокоил вас, джентльмены? – доброжелательно поинтересовался он.

– Нет-нет, никакого беспокойства, ваше императорское величество, – смущенно пробормотали мы.

– Просто я для начала хотел поблагодарить вас всех – пусть я до сих пор не знаю, кто вы, – за спасение членов моей семьи. Они для меня ценнее, чем корона. Я уверен, что со временем узнаю, кто стоит за организацией побега, но я буду вечно благодарен непосредственно вам. Мне остается только молиться, что когда-нибудь я смогу возместить хотя бы часть своего неоплатного долга перед вами.

К тому времени как царь закончил свою благодарственную речь, его глаза наполнились слезами. Он вытер их и попытался сгладить неловкость шуткой:

– А если вернуться к более мирским вещам, то мои жена и сын проголодались и отправили меня к вам в надежде получить что-нибудь съестное.

Отвечал царю Рейли. По выражению лица полковника мы внезапно сообразили, что он не знает, как именно обращаться к собеседнику: ваше императорское величество или гражданин Романов. Возможно, от его решения зависел весь дальнейший характер путешествия царской семьи.

– Ваше императорское величество, – наконец произнес Рейли с легким поклоном, – великая княжна Анастасия задавала тот же вопрос не более двух минут назад и, получив ответ, снова скрылась в своем купе.

Мы с Холмсом заметили, что царь вроде бы стал на несколько дюймов выше после такого почтительного обращения. Он распрямил спину и плечи, на губах появилась легкая благодарная улыбка, которая почти сразу перешла в смех:

– И что же вы ей ответили?

– Простите, ваше императорское величество, завтрак еще не готов, но мои люди занимаются этим прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем. Когда принесут еду, я сразу же сообщу об этом вам и вашей семье. Если хотите, вы сможете прийти завтракать сюда, в салон.

– Да, думаю, мы присоединимся к вам. Пойду поговорю с царицей.

Я остановил его, когда он уже хотел уйти:

– Ваше императорское величество, если ваш сын не спит, то я хотел бы его осмотреть и оценить его состояние. Я врач.

Царь вспомнил меня и заговорил извиняющимся тоном:

– О, да-да, конечно. Спасибо вам, доктор, за заботу о моем сыне. Просто дайте мне минутку, чтобы поговорить с царицей, и я вас позову. – Он пожал мне руку одновременно крепко и нежно: – Еще раз спасибо вам.

После этого царь вернулся в купе.

– Браво, – сказал Холмс Рейли. – Вы вернули сердце человеку, у которого его вырвали. Вы все сделали правильно, товарищ.

Рейли выглядел смущенным:

– Ну, в конце-то концов, вежливость не повредит. В любом случае я должен… – Тут внезапно замолк посреди фразы и уставился куда-то за наши спины.

Мы с Холмсом повернулись и увидели, что вызвало такую реакцию: в салоне стояла великая княжна Татьяна. Она смотрела на Рейли столь же пристально, как он на нее. Теперь уже я почувствовал смущение, словно нечаянно подглядываю за свиданием влюбленных.

Боже праведный, да ведь так и было! Я не верил своим глазам, но готов был поставить год своей жизни, что Рейли с первого взгляда влюбился в великую княжну Татьяну. И как ты увидишь, мой потомок, я выиграл бы пари. Правда иногда оказывается причудливее выдумки, однако великая княжна тоже была явно очарована полковником.

Холмс же оставался самим собой: его мало интересовали нежные чувства. Он нарушил мечтания влюбленных, вмешавшись с вежливым вопросом:

– Ваше императорское высочество, могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Татьяна, не сводя глаз с Рейли, спросила о завтраке, как и другие члены семьи. Холмс повторил ответ, который был дан ее отцу. Все это время Рейли и Татьяна продолжали смотреть друг на друга.

Наконец девушка перевела взгляд на Холмса, поблагодарила его и ушла, правда задержавшись на мгновение, но так и не повернув головы.

Я посмотрел на Рейли и нерешительно сказал:

– Думаю, нам с вами нужно поговорить.

– Не сейчас, доктор Уотсон, – ответил Рейли с отсутствующим видом и оставил нас с Холмсом вдвоем в салоне.

Я улыбнулся, похлопав сыщика по плечу, и заявил:

– Мой дорогой друг, мы стали свидетелями удивительного события: у сурового, хладнокровного, расчетливого и жестокого негодяя по фамилии Релинский только что, буквально за долю секунды, изменился характер.

Холмс озадаченно уставился на меня.

– Ну же, старина, он влюбился в Татьяну! – Теперь я откровенно смеялся. – Более того, я уверен, что и она влюбилась в него.

После этого ошеломляющего открытия великий сыщик закатил глаза и рухнул на стул.

Я осмотрел Алексея в присутствии царя и царицы и отметил, что припухлость на правой руке в том месте, куда мальчика ударил охранник, продолжает уменьшаться. Это было отлично. Однако Алексею необходимо было как следует питаться. Я сказал об этом мальчику в слегка насмешливой форме, пожурив его за отказ от еды. То ли застеснявшись нового для себя человека, то ли в благодарность за спасение близких, Алексей обещал мне попробовать.

Мы оставили членов царской семьи завтракать одних. Им прислуживали два человека Рейли. Сам полковник, мы с Холмсом и Оболов завтракали в последнем вагоне. Пока мы подкреплялись, все еще возбужденные нашим необыкновенным везением, поезд подошел к Кунгуру.

Рейли велел машинисту снизить скорость, когда мы будем проезжать Кунгур, но не останавливаться. Мы затаили дыхание, опасаясь баррикад, которые могли установить красные. Однако никаких препятствий не оказалось.

Успокоившись, Рейли попросил рассказать обо всем, что произошло прошлой ночью, что Холмс и сделал, а затем в свою очередь поинтересовался, как разворачивались события в штабе ЧК. Рейли тоже поведал свою часть истории.

Затем полковник спросил Холмса, какое отношение к делу имеют оставленные для Юровского бумаги. Я сам уже собирался задать этот вопрос и был поражен – как, впрочем, и Рейли – ответом Холмса.

– Джентльмены, – начал сыщик, – эта мысль пришла мне в голову, когда Престон сказал, что царскую семью хотят заполучить все, вот только он не уверен, живыми или мертвыми. Затем Юровский стал говорить, что ответственность за Романовых лежит на нем и он не может допустить, чтобы они попали в руки белых. Поэтому я оставил небольшую записку для нашего друга комиссара с сообщением, что он был абсолютно прав, не доверяя нам, поскольку мы на самом деле являемся агентами белых.

Рейли чуть не свалил стол – так сильно он дернулся, вскакивая на ноги.

– Что вы написали?! – воскликнул он.

– Сядьте, товарищ, и слушайте дальше.

– Я не потерплю безумия, товарищ, – выдохнул Рейли.

– Не так уж я и безумен, – заметил Холмс. – Я сообщил Юровскому, что мы представляем влиятельные международные силы, которые знают, что белые обречены и в конце концов проиграют, и эти силы хотят только одного: чтобы Романовы в безопасности покинули Россию. В ответ на это они навечно сохранят тайну истинной судьбы Романовых, поскольку также знают, что красные ни перед чем не остановятся, чтобы убить царскую семью, если узнают, что они живы. Я напомнил комиссару, что белые, как все мы знаем, должны в самом скором времени оказаться в Екатеринбурге, фактически в любую минуту. Другие силы белых приближаются с северо-запада, так что скоро город будет взят в клещи. Такой расклад заставит Юровского рассмотреть один из четырех вариантов развития события.

Первый: он и Белобородов, председатель Уральского совета, а также все местные большевики сдаются белым, которые, несомненно, тут же их убьют.

Второй: они попытаются прорваться сквозь превосходящие силы белых, что вряд ли им удастся. После того как их возьмут в плен и опознают в них тюремщиков Романовых, они могут считать себя счастливчиками, если их просто казнят.

Третий: если они прорвутся сквозь осаду белых и снова окажутся на территории, контролируемой большевиками, то их схватит или Красная армия, или ЧК – за то, что упустили Романовых. Их почти точно казнят.

И наконец, четвертый вариант развития событий, предложенный лично мной. А что, если Юровский оставит доказательства того, что Романовы убиты? Москва будет рада, что ее избавили от решения деликатного вопроса о судьбе царской семьи, и сможет заявить всему человечеству, что она умывает руки. С другой стороны, несанкционированное убийство царя покажет, насколько преданы делу революции простые люди: истинно народная власть наконец полностью смела старый порядок и позволила воцариться новому.

Новость о таком развитии событий остановит наступление белых, поскольку они наступают на Екатеринбург единственно с намерением освободить Романовых. Мнимая смерть царя может даже привести в замешательство и смятение все белое контрреволюционное движение, потому что исчезнет символ, во имя которого они сражаются. Даже если белые лишь ненадолго ослабят свое наступление, у Юровского и его людей появляется чуть больше шансов выскользнуть из их клещей, пока не слишком поздно.

Я напомнил нашему комиссару о заброшенных шахтах под названием «Четыре брата», что находятся за пределами городской черты, и предложил назвать их местом избавления от тел. Поскольку это шахтерский город, в нем должны быть большие запасы кислот и химикатов, которые можно использовать для уничтожения подложных доказательств: вместо трупов царя и его близких вполне можно взять какие-нибудь кости с местного кладбища. Екатеринбург в настоящее время является эпицентром борьбы красных и белых, так что никому не будет дела до мельчайших деталей гибели Романовых, если провернуть обман с умом и тщательно. Я предложил Юровскому самому изобрести метод казни царя.

На тот случай, если Юровский с отчаяния бросится за нами в погоню или, после восстановления связи, позвонит в Пермь, я напомнил ему о приказах, подписанных лично Лениным. Как поведут себя большевики, и в особенности пермские чекисты, если полковник Релинский расскажет им, как заместитель комиссара облсовета по вопросам юстиции не просто игнорировал приказ товарища Ленина, но попросту наплевал на него, а теперь, очевидно, трясется за свою жизнь перед лицом наступающей белой армии? О, я преднамеренно сгустил краски.

Конечно, я не мог изложить все это на русском языке, поэтому попросил Томаса составить послание. Именно поэтому его с нами не было какое-то время: он был занят переводом моей записки на русский язык.

Я также предложил Юровскому использовать Престона и Томаса в своих интересах, поскольку иначе ничего не получится. Когда Юровского будут спрашивать о стрельбе прошлой ночью, ему следует сказать Престону, что Релинский сбежал и с нашей с Уотсоном помощью предпринял глупую и безуспешную попытку освободить царскую семью. Конечно, Юровский заявит, что точно знает: Престон с Томасом не имели к этому никакого отношения, потому что, как бы комиссару ни хотелось свалить вину на них, они ему пригодятся как заслуживающие доверия свидетели и для связи с Лондоном.

Он будет настаивать, чтобы Престон дал Лондону знать – конечно, через посла в Москве – о последних атаках белых и о том, что больше не может гарантировать безопасность Романовых. Поскольку ни у кого, кроме охраны, нет доступа в Ипатьевский дом, никто и не узнает, что Романовых там больше нет. Итак, – закончил Холмс, – Престон по-прежнему будет требовать встречи с царской семьей; Юровский по-прежнему будет ему отказывать – все будет выглядеть как обычно, благодаря чему у комиссара появится время для имитации казни.

Рейли и я безмолвно застыли за столом, уставившись на Холмса.

Наконец Рейли заговорил:

– Это самый фантастический план из всех, которые я когда-либо слышал. Одно из двух: или это работа истинного гения, или плод больного воображения опасного безумца.

Холмс усмехнулся:

– А какой вариант предпочитаете вы?

– Пока не уверен, – тихо ответил Рейли. – Пока не уверен.

– Ну что ж, вы пока решайте, а я между тем уверен, что Юровский уже тайно встретился с Белобородовым и Ермаковым[16], чтобы обсудить мои предложения, а возможно, даже объяснил старшим среди охранников, что их ждет в том случае, если кто-то узнает об истинном положении дел. Возможно, блаженная тишина, которой мы сейчас наслаждаемся, – результат их бездействия. А теперь, если не возражаете, я должен наконец закончить завтрак. Ведь еда и так почти остыла.

Мы с Холмсом не стали возвращаться в вагон, где разместилась царская семья: не хотелось их беспокоить. Конечно, я собирался осматривать Алексея по нескольку раз в день, но мы решили не заходить в вагон, пока нас не позовет кто-то из членов семьи.

Когда спустилась ночь и Кунгур остался далеко позади, наш состав выехал в одну из тех бесконечных степей, что занимают большую часть территории России. Посреди этой степи Рейли велел остановить поезд, потому что и царской семье, и его людям требовалось хотя бы на полчаса расслабиться после напряжения прошлой ночи. Здесь, где вокруг не было никого и ничего, это казалось возможным: никакая опасность нам не грозила. К тому же полковник признался, что при такой сложной игре со множеством неожиданностей никогда не знаешь, появится ли еще возможность когда-нибудь отдохнуть.

Впрочем, уверен, что дело было не только в этом.

Рейли попросил меня сообщить царской семье о своем приказе и подчеркнуть важность их участия в ночной прогулке под луной на свежем воздухе. Я выполнил его просьбу.

Пока царь обсуждал мое сообщение с царицей и великими княжнами, я дожидался в салоне. Через несколько минут все члены императорской семьи, за исключением царицы, улыбаясь, вошли в салон, готовые к прогулке. Алексей, конечно, был на руках у отца.

Они последовали за мной на улицу. Охранники уже заняли там оборонительные позиции. Царская семья с удовольствием гуляла по безлюдной степи; девочки собирали полевые цветы для себя и для матери. Мария поцеловала отца в щеку и подарила ему букет.

Я смотрел, как охранники наблюдают за резвящимися княжнами, и видел улыбки на лицах мужчин. Очевидно, они вспоминали свои семьи и от всей души желали добра нашим подопечным.

Тут я заметил Рейли: метался взад и вперед, будто не мог на что-то решиться. Мне не пришлось особо напрягать интеллект, чтобы догадаться о его сомнениях. Мои подозрения подтвердились, когда царская семья разбилась на небольшие группы: Татьяна оказалась вместе с Ольгой, и Рейли тут же подошел к ним.

Он очень корректно отдал честь; девушки вежливо ответили на его приветствие, как подобает особам царской крови. Затем все трое стали прогуливаться кругами и беседовать. От моих глаз не укрылось, что Татьяна с Ольгой с удовольствием смеются: Рейли снова пустил в ход свое магическое обаяние.

Прошло не больше пятнадцати минут, когда Рейли с великими княжнами направился назад к поезду и жестами показал другим членам царской семьи, что им тоже надо возвращаться.

Все подошли к вагону, и Рейли по очереди помог великим княжнам, подсаживая их, однако я заметил, что руку Татьяны он задержал в своей чуть дольше, чем руки остальных девушек.

Вскоре после прогулки, когда поезд снова бежал по степи, охранник, дежуривший у входа в вагон, где ехала царская семья, сообщил нам, что царь желает, чтобы Холмс, Рейли и я присоединились к его семье, что мы с готовностью и сделали.

Именно во время этой встречи, на которой опять отсутствовала царица, мы, как могли, объяснили государю истинное положение дел в мире. В период заключения Николай не имел сведений о последних событиях и теперь был глубоко расстроен. Мы также объяснили, кто мы такие, и предупредили об опасностях, которые ждут нас впереди.

Когда мы представились, царь явно пришел в возбуждение, как и Алексей. Оказалось, что Николай неоднократно читал сыну мои рассказы о приключениях Шерлока Холмса и даже великие княжны слышали о некоторых из них.

Мы с Холмсом очень удивились, узнав, что однажды во время совместного отдыха русского императора с королем Георгом последний пообещал Николаю устроить встречу с нами, когда кузен сможет привезти Алексея в Англию.

Наследник оказался очень любознательным мальчиком и буквально забросал нас многочисленными вопросами. Причем больше всего его интересовали конкретные детали описанных мною дел, а замечания оказались весьма проницательными. Я с удовольствием рассказывал Алексею о наших приключениях и видел счастье на лице царя, который не мог нарадоваться, глядя, кк оживает его мальчик.

Великие княжны разговаривали между собой и с Рейли. Разумеется, большую часть внимания полковник уделял Татьяне. И я почти уверен, что поймал заинтересованный взгляд царя, заметившего их взаимную симпатию. Потом царь отвернулся, но в его глазах светилось понимание, а на губах играла улыбка. Он явно понял, что происходит между его дочерью и Рейли. Если я прав, то этот человек на самом деле был уникальным – и как личность, и как отец. Учитывая обстоятельства и шаткость нашего положения, царь тактично давал дочери разрешение насладиться чувствами – возможно, единственный раз в жизни, ведь не исключено, что впереди ее ждали только страдания.

10 июля 1918 года

В то утро мы прибыли в Пермь. Хотя члены царской семьи понимали, что должны оставаться в вагоне и не выглядывать в окна, Рейли посчитал необходимым мягко напомнить об этом. Полковник оставил Оболова с охранниками поезда, а сам вместе с лейтенантом Зиминым отправился в штаб ЧК к полковнику Микояну.

Он вернулся через час. Да, линии связи с Екатеринбургом наконец снова заработали, но никаких необычных сообщений оттуда не поступало. Сработала или удача, или задумка Холмса, а может быть, комбинация обоих факторов.

Рейли также сообщил нам, что считает необходимым тронуться в путь при первой же возможности – как только в поезде пополнят запасы воды, продуктов питания и угля. Он сказал, что наконец показал подписанные Лениным документы полковнику Микояну, который был главным человеком в Перми и вел себя очень корректно. Рейли смеялся, рассказывая, как Микоян брал в руки эти документы, – он явно считал их священными, раз на них стоит подпись самого вождя пролетариата. В Перми не должно было возникнуть проблем.

Правда, полковник Микоян все-таки захотел узнать, кто или что находится в поезде. Тогда Рейли спросил, могут ли они остаться с полковником наедине, как будто собирался сообщить ему важнейшую секретную информацию, которую следует держать в строжайшей тайне. Когда другие сотрудники ушли, Рейли заявил, что в поезде перевозится нечто настолько секретное, что об этом не знает даже товарищ Троцкий. Якобы полковник Релинский выполняет задание по собственной просьбе Ленина и это частное, очень личное дело. С этими словами Релинский похабно улыбнулся и подмигнул Микояну, создавая таким образом впечатление, что дело связано с женщинами. Полковник все сразу же понял и похабно рассмеялся в ответ.

Теперь Микоян сможет выпячивать грудь, надувать щеки и намекать своим товарищам, что осведомлен об очень личных вещах, связанных с товарищем Лениным. Рейли мастерски сделал свое дело. Мы с Холмсом только головами покачали, восхищаясь его находчивостью. Спросив, все ли в порядке в вагоне, где разместилась царская семья, Рейли отправился проверять своих подчиненных.

Мы выехали из Перми три часа спустя и очень веселились, глядя, как полковник ЧК машет нам со станции, провожая поезд. Микоян даже выставил нечто вроде почетного караула.

День прошел без каких-либо инцидентов. Следует только отметить поведение Рейли. Он говорил, что «не находит себе места» – так он описал свои ощущения. Если же говорить напрямую, этот мужчина хотел видеть Татьяну, но не мог просто так, без повода, к ней ворваться. Он то беспокойно метался, то замирал на пару секунд – точь-в-точь майский жук, который перелетает с цветка на цветок. У меня даже создалось неприятное впечатление, что Рейли отчаянно желает, чтобы случилось какое-нибудь происшествие и он снова мог спасти свою красавицу.

Долго ему ждать не пришлось.

11 июля 1918 года

К семи утра наш поезд находился на перегоне между Глазовым и Кировым. Рейли, Холмс, Оболов и я встали час назад, и, как оказалось, вовремя, так как неподалеку приземлился снаряд, который заставил нас содрогнуться, и мы чуть не попадали на пол вагона. Похоже, спокойный период нашего путешествия закончился. И пока мы с Холмсом собирались с мыслями, Рейли уже бросился в купе, где ехала Татьяна.

Чтобы избежать других снарядов, поезд набрал скорость. Но как только он пошел на приличной скорости, кто-то дернул стоп-кран: железнодорожное полотно впереди было взорвано. Когда поезд резко затормозил, всех отбросило к противоположной стене, многие не удержались на ногах.

Меня в первую очередь беспокоил Алексей. Я побежал в вагон, где ехала царская семья. Холмс с другими мужчинами выбрался из поезда наружу в поисках укрытия. Наши охранники на крыше уже вели ответный огонь из захваченных пулеметов.

Рейли руководил дамами из царской семьи, направляя их к выходу из вагона и убеждая двигаться как можно быстрее. Я с облегчением увидел, как царь несет Алексея. Николай кивком показал мне, что с мальчиком все в порядке.

Рейли помог царице спуститься из вагона. На земле ее подхватил поджидавший охранник. Затем все направились к небольшому холму с противоположной от места выпуска снаряда стороны, чтобы укрыться от выстрелов.

Рейли прокричал мне, что отправляется организовывать своих подчиненных, а также добавил, что, если обстрел продолжится, нам конец: мы не сможем выдержать долгой артиллерийской атаки. Затем, еще до того, как я успел что-то ответить, он бросил последний взгляд на Татьяну и убежал.

Обстрел продолжался. Я благодарил Бога за то, что наш противник никак не может найти цель и настроить прицел. Анастасия плакала, как и царица. Мария пыталась успокоить сестру. Царь придерживал голову Алексея, хотя мальчик все время пытался высунуться, чтобы посмотреть, как разворачивается сражение. Татьяна крепко обнимала мать. Ольга лежала на земле ничком, закрыв голову руками в инстинктивной попытке защититься.

Один из снарядов попал по хвостовой части солдатского вагона, отлетела часть задней платформы. Наши охранники на крыше пытались вести ответный огонь, но практически безуспешно. Я видел, как упало несколько сотрудников Рейли. Не знаю, были они убиты или ранены, я все равно не мог прийти им на помощь.

На всем протяжении атаки меня не оставляли мысли о Холмсе – в безопасности ли он, все ли с ним в порядке. Внезапно я услышал сзади характерный стук колес и паровозный гудок. Развернувшись, чтобы посмотреть, откуда эти звуки, я с удивлением увидел еще один поезд, который остановился сразу за нашим. И, как и на нашем, на нем развевались красные революционные флаги.

Мы оказались зажатыми в тиски. Красные поймали нас в ловушку, и я мог думать только о том, что никогда больше не увижу Элизабет и Джона.

Затем, к своему большому облегчению, я увидел, что красные, выбегающие из прибывшего поезда, стреляют не по нам, а в том направлении, откуда нас атаковали. По какой-то причине они помогали нам, а не собирались уничтожить. Пока я мысленно благодарил Господа за странное избавление и пытался сообразить, кому мы им обязаны, ответ пришел сам собой: из поезда появился полковник Микоян, который направил свои войска к горной гряде впереди.

В это мгновение я понял, что должен обеспечить немедленное возвращение царской семьи в вагон. Если их увидит кто-то из вновь прибывших солдат, то наша игра закончена. Поскольку я в эти минуты оказался единственным мужчиной рядом с княжнами, я закричал на них, требуя возвращаться в поезд, и поживее. Они не понимали, чем вызван мой приказ, но мгновенно подчинились. Я лично поднял царицу в вагон.

Я заставил их всех вернуться в купе, выхватил винтовку из руки мертвого охранника, который лежал у места сцепления вагонов, закрыл дверь в вагон снаружи и на мгновение снова почувствовал себя молодым хирургом под Мейвандом[17].

Мои недолгие воспоминания были прерваны бойцом из отряда только что прибывших солдат. Он пытался забраться в вагон, в котором разместилась царская семья. Я столкнул его прикладом винтовки, но он тут же стал звать на помощь товарищей. Я не сомневался, что он видел царскую семью и хотел получить свою награду. Теперь он уже схватился за мою винтовку и рвал ее на себя, но я держался и пытался его оттолкнуть. Я уже собирался пнуть его как следует, но он вдруг выпустил винтовку и упал на насыпь. За его спиной стоял Рейли. Пистолет был направлн на мертвого бойца, лежавшего на земле.

Я шагнул в сторону, чтобы дать Рейли войти в вагон.

– С ними все в порядке? – спросил он, раскрывая дверь.

– Да, с ней все в порядке, – ответил я.

Рейли улыбнулся и мгновение спустя скрылся в вагоне.

Тем временем новые войска, казалось, гнали прочь силы с горной гряды. Обстрел прекратился, люди Рейли присоединились к чекистам из Перми в контратаке на нападавших. Я опустил винтовку и без сил прислонился к стенке вагона.

В дверях вагона появился Рейли и, спрыгнув на землю, тут же побежал к своим подчиненным. Я услышал, как он крикнул через плечо:

– Да, с ней все в порядке.

Я смотрел ему вслед и тут услышал еще одну фразу:

– Это было неожиданно.

Опустив глаза, я увидел рядом с вагоном растрепанного Холмса, который держал в руке винтовку и снизу вверх смотрел на меня.

Примерно через полчаса красные из Перми и часть наших людей стали возвращаться к своим поездам. Слышалась только редкая беспорядочная стрельба, и я знал по своему прошлому боевому опыту, что сейчас идет охота на отставших солдат противника.

К тому времени, как я увидел Рейли, возвращавшегося бок о бок с полковником Микояном, я успел сообщить Холмсу, что с Романовыми все в порядке, а также рассказать о том, как я совсем недипломатично заталкивал их в вагон для их же безопасности. Сыщик полностью согласился со мной: в той ситуации я действовал абсолютно правильно.

Затем мы с Холмсом направились навстречу Рейли и Микояну. Оба чекиста смеялись.

Рейли представил нас как британских дипломатов. Все это время Микоян продолжал улыбаться и что-то весело говорил Рейли. Мы видели, что Рейли тоже заставляет себя смеяться. Через минуту он сказал нам:

– Все в порядке: Микоян не понимает английского языка. Похоже, Юровский решил рискнуть. Он наконец телеграфировал Микояну, что мы – агенты белых, которые украли царскую семью и попутно убили многих его людей. Наш поезд было необходимо остановить любым способом. После спора с Юровским по телеграфу Микоян обругал его последними словами и сказал, что отправится вслед за нами. Но при этом ясно дал понять, что если он зря потеряет время в пустой охоте за химерами, то лично проследит за тем, чтобы Юровского с подчиненными арестовали и расстреляли. Микояну сообщение показалось настолько диким, что он, дабы избежать возможного позора, забрал у телеграфиста единственный экземпляр телеграммы и приказал тому под страхом смерти молчать о ее содержании. Затем Микоян отправился вслед за нами, для верности прихватив телеграфиста с собой.

– Но он присоединился к нашей стороне во время атаки, – заметил Холмс. – Почему же он не объединился с теми красными впереди, чтобы уничтожить нас всех?

– Потому что те войска не были красными, мистер Холмс. Это были белые.

До того, как мы успели это переварить, Микоян, все еще смеясь, заявил, что намерен сам осмотреть вагон. Хитро изогнув бровь, он объяснил, что хочет знать, из-за кого столько шума. Его подчиненные топтались чуть поодаль, всего в нескольких шагах от вагона.

Микоян спокойно обогнул нас и взялся за поручни вагона, собираясь подняться к двери. Мы с Холмсом уставились друг на друга, не зная, как его остановить. Но еще до того, как мы смогли придумать ответ, прозвучал выстрел. Пуля вошла в голову Микояна сзади, и он упал лицом вниз нам под ноги. За долю секунды мы с Холмсом обернулись, чтобы определить, откуда стреляли: за нами стоял Рейли с вытянутой рукой, его пистолет все еще был направлен на Микояна. Но стоило подчиненным Микояна, держа оружие наготове, броситься к вагону, как Рейли резко развернулся и выстрелил в труп одного из своих подчиненных, который лежал тут же, на насыпи. Затем он начал на русском языке кричать на труп, а к нему в это время бежали солдаты под руководством офицера.

Рейли продолжал орать на мертвеца и так разошелся, что даже начал пинать его ногами. Люди Микояна, решив, что это и есть убийца их командира, словно сошли с ума и принялись тыкать штыками в и без того мертвое тело. В своем безумии они напоминали стаю голодных акул. Мы с Холмсом отошли в сторону, чтобы не оказаться в центре этой не имеющей смысла жестокости.

Солдаты довольно быстро выдохлись и повернулись к нам с Холмсом, но Рейли мгновенно встал между нами, создавая преграду, и обратился к офицеру. Не знаю, что он ему сказал, но это сработало. Офицер приказал своим подчиненным отнести тело Микояна назад в поезд, на котором они прибыли. Потом офицер отдал нам честь, и его поезд повернул назад в Пермь.

Холмс уже собирался потребовать у Рейли объяснений, но тут поезд, проехав всего несколько сотен футов, снова остановился, и оттуда высыпали солдаты, направляясь в нашу сторону.

– Холмс, у нас, похоже, опять начинаются проблемы, – с тревогой сказал я.

– Успокойтесь, доктор Уотсон, и просто наблюдайте, – ответил мне Рейли.

К моему изумлению, красные из Перми начали выкапывать рельсы между своим поездом и нашим, чтобы потом восстановить железнодорожные пути перед нами в тех местах, где они были взорваны белыми.

Холодный пот, выступивший было у меня на лбу, испарился, и я признался Холмсу и Рейли, что выпил бы виски.

– Водка подойдет? – ответил на это Рейли.

Превратившись из хладнокровного убийцы в радушного хозяина, Рейли поднялся в вагон. Мы с Холмсом сразу же последовали за ним. Первым делом Рейли направился к купе Татьяны и постучал. Великая княжна осторожно приоткрыла дверь, но, увидев Рейли, сразу распахнула ее полностью. Он внезапно притянул девушку к себе и принялся целовать. Передо мной на мгновение мелькнуло лицо Марии, которая буквально открыла рот от изумления. Без всяких церемоний я затолкал Рейли с Татьяной в купе и закрыл дверь, чтобы их никто не увидел, а сам я мог пройти к Алексею, состояние которого волновало меня больше всего.

Я постучался в купе царя и представился. Николай сам открыл мне дверь, и я увидел, что Алексей, сжавшись, сидит на руках у матери, которая качает его и что-то напевает на немецком.

Мы с царем переглянулись. Он выглядел очень обеспокоенным. Увидев, что глаза царицы ничего не выражают, я и сам испугался.

Царь бережно, но твердо взял Алексея из рук матери. С мальчиком, казалось, все было в порядке, поэтому я склонился над царицей:

– Ваше императорское величество?..

Ничего не ответив, она продолжала механически напевать.

Я сделал еще одну попытку и позвал более настойчиво:

– Ваше императорское величество!

Пение продолжалось, а царица остановившимися глазами смотрела на задернутые занавесками окна.

Я поднял взгляд на царя с безмолвным вопросом.

– Это немецкая колыбельная, которую ее отец пел ей в детстве, – пояснил царь. – Она всегда боялась темноты, и эта колыбельная была единственным способом ее успокоить. Она ее запела, как только мы вернулись в купе. И сразу же выхватила Алексея у меня из рук.

Я заметил на лице мальчика сильный страх вперемешку с непониманием и спросил у Николая, может ли Холмс отнести Алексея в салон, пока мы останемся с царицей.

– Конечно, доктор.

Царь вручил мальчика Холмсу, и когда мой друг уже развернулся, чтобы идти в салон, Алексей обратился к отцу:

– Не волнуйся, папа. Доктор Уотсон – хороший человек и хороший врач, он поможет маме, я тебе обещаю.

Царь с надеждой взглянул на меня, а я принялся за осмотр царицы. Ее сердце билось ровно, зрачки не были расширены, но со всей печальной очевидностью было ясно, что царица пребывает теперь в каком-то своем мире.

Доктор Фрейд из Вены лечил подобные случаи, и я перефразирую его слова. Иногда внезапный шок, который становится последней каплей, может заставить ранимый, постоянно пребывающий в беспокойном состоянии разум спрятаться в надежное укрытие от эмоций, чтобы психика наконец освободилась от страха и боли. Это единственная защита, которую может создать разум для защиты от непереносимой реальности. Известны случаи, когда пациент возвращался в состояние, которое можно назвать нормальным, но, к сожалению, в большинстве случаев такие люди остаются запертыми в построенных ими самими крепостях. Я все это объяснил царю.

– Она всегда была слаба духом, доктор, – признался он, пытаясь держать себя в руках, как подобает царю. – Даже когда мы только что поженились, ей пришлось многое вынести. Люди называли ее холодной и отстраненной, но на самом деле она была чересчур чувствительной. Как может холодный и отстраненный человек вырастить таких добрых, любящих детей? Она считала, что ее никто не принимает из-за ее немецких корней. Когда началась война, никто не хотел замечать, сколько она сделала для солдат, как преданно ухаживала за ранеными, сколько средств пожертвовала на благотворительность, – люди шептались, что она тайно помогает врагу, потому что она немка. Потом революция, заключение, варварское отношение наших врагов… Удивительно, что она еще раньше не ушла в свой мир, где спокойно и безопасно. Наверное, она держалась только ради Алексея и девочек. Скажите мне, доктор Уотсон, может, после отдыха, при добром отношении и в окружении любящих людей, она снова?..

Царь замолчал на середине предложения, упал на колени рядом с женой, схватил ее руки и со слезами принялся их целовать, повторяя:

– Солнышко, солнышко…

Я оставил их вдвоем.

Когда я вернулся в салон, Алексей – кто бы мог подумать! – сидел на коленях у Холмса. Впрочем, зрелище не такое уж невероятное, потому что моему другу доводилось держать на коленях и Джона, когда тот был совсем маленьким. Анастасия, Ольга и Мария сидели за столом. Татьяна отсутствовала, как и Рейли. Я посчитал, что лучше не спрашивать о местопребывании Татьяны, однако решил, что мне следует сообщить всем о состоянии царицы. В этом случае отсутствие Татьяны пойдет только на пользу, поскольку она ближе всех к матери, и будет лучше, если ей о состоянии царицы позднее расскажут сестры или отец.

Услышав известие о болезни матери, Алексей заплакал, как и Анастасия. Мария и Ольга грустно переглянулись с повлажневшими глазами. Затем старшая великая княжна пересела к Холмсу и взяла Алексея на руки, успокаивая его, как делала мать. Девушка качала брата, приложив губы к его лбу и крепко прижимая мальчика к себе.

Мы с Холмсом вышли на свежий воздух, и хотя новость о царице опечалила сыщика, он сразу же обратился к сути другой нашей проблемы:

– Уотсон, это наша первая возможность поговорить после сражения. Что вы думаете про эту атаку белых?

– Это для меня загадка, старина, – признался я. – Судя по тому, что говорил Колчак, я предполагал, что они просто окружат поезд в Вятке, Релинский прикажет своим подчиненным сдаться и мы окажемся в безопасности. Я совершенно не понимаю, что происходит.

– И я не понимаю, Уотсон. Однако я уверен, что наш друг Релинский в курсе. – Холмс огляделся: – Кстати, где он? И где Татьяна?

– Холмс, – улыбнулся я, – неужели вы настолько далеки от человеческих страстей, что не можете понять сути самых обычных событий, которые разворачиваются у вас перед носом?

– Я совершенно не понимаю, к чему вы клоните, Уотсон.

Много лет я ждал момента, который позволит мне поменяться с Холмсом ролями, и теперь с удовольствием произнес его знаменитую фразу:

– Но ведь это же элементарно!

Прошло несколько часов, прежде чем большевики из Перми закончили работу по восстановлению железнодорожного полотна. Рейли вернулся вскоре после того, как Холмс пошел прогуляться. Направляясь к тому месту, где шла починка разрушенных путей, Рейли обернулся, и его взгляд со всей очевидностью показал, какая сумятица творится у него в душе. Я решил, что дело в liaison de coeur[18], однако вскоре выяснилось, что я ошибаюсь.

Рейли сердечно поблагодарил офицера из Перми, торжественно отдал ему честь и проводил его вместе с подчиненными к их составу. Тут же словно из ниоткуда появился Холмс, и мы втроем наблюдали, как пермский поезд наконец уезжает навсегда.

Холмс сразу же повернулся к Рейли:

– До того, как вы начнете объяснять, что здесь происходит, скажите, что произошло с Микояном и вашим мертвым солдатом? Что вы кричали и о чем говорили офицеру?

Рейли попросил нас обоих отойти подальше от поезда, от его людей и в особенности от Оболова, который теперь стоял на крыше солдатского вагона и с подозрением смотрел на нас сверху вниз. Мы уединились на ровном участке одного из холмов, между которыми стоял наш поезд.

– Джентльмены, – начал Рейли, – мне придется рассказать вам такие вещи, что, пожалуй, лучше присесть. Не знаю, как вы отреагируете на мои слова, но на всякий случай я отдам вам, мистер Холмс, свой пистолет. – Передав пистолет моему другу, Рейли продолжил: – Мистер Холмс, доктор Уотсон, я сдаю свое оружие, так как это единственный способ доказать мои добрые намерения. Для начала, чтобы вы поняли, почему я лучше подхожу для решения деликатных вопросов, чем вы, я собираюсь рассказать вам, кто я на самом деле, и кратко описать мои передвижения во время этой войны.

Именно тогда Рейли поведал нам большую часть той информации, которую я уже представил в этом повествовании, когда говорил о его прошлом.

– А теперь вернемся к вашему вопросу о Микояне, – сказал далее чекист. – Мне стало очевидно, что вы оба ничего не сможете предпринять. При таких обстоятельствах мне ничего не оставалось, кроме как немедленно его пристрелить. Вспомните: он забрал единственную телеграмму от Юровского – кстати, я потом вынул ее у него из кителя – и отдал приказ телеграфисту под страхом смерти никому не раскрывать ее содержание. К тому же он рассказал мне, что несчастный телеграфист погиб во время сражения. Поэтому смерть Микояна скроет любые следы информации о том, кто находится у нас в вагоне. Во-вторых, очевидно, что нельзя было допустить, чтобы кто-то видел, как я стреляю в Микояна. Поэтому я просто перевел вину на того, кто не будет возражать. А кричал я: «Предатель, предатель!» Тогда люди Микояна поверили, что тот человек был двойным агентом, затесавшимся в наши ряды. Все просто.

– Возможно, просто для вас, – заметил я. – Но для меня это впечатляющий пример стремительного мышления и действия, лучший из всех, которые я когда-либо видел.

Было очевидно, что Холмсу мое замечание не понравилось.

– А теперь, джентльмены, – заявил полковник, – я скажу вам нечто весьма неприятное. То, ради чего мы здесь.

Мы с детективом шагнули поближе к Рейли.

– Мистер Холмс, доктор Уотсон, в Петрограде я предупреждал вас, что не следует верить словам ни единого русского, а доверять англичанину можно только на одну десятую. Так что сами смотрите, насколько вы можете доверять мне. И все же я никогда не говорил более правдивых вещей, чем скажу сейчас. Меня послали не для того, чтобы я помог вам выполнить задачу по спасению царской семьи. Напротив, я должен был обеспечить ваш провал. Причем в процессе этого провала и вы, и вся царская семья должны были погибнуть.

Я остолбенел и едва мог дышать.

Однако Холмс, услышав это признание, лишь покачал головой и обратился ко мне:

– Итак, Уотсон, мы наконец знаем, зачем мы здесь. Именно вы и я должны были стать козлами отпущения.