Секретный дневник доктора Уотсона Гровик Фил
– Что касается моих людей, то они все из ЧК. Они преданы делу революции до мозга костей. Но каждый из них думает, что и я такой же. Они также считают, что мы выполняем особую личную просьбу Ленина – доставить царскую семью в Москву для проведения судебного процесса. Цель этого суда – показать миру, почему красные были вынуждены устроить революцию, и возложить вину за народные страдания исключительно на царя. Большевики полагают, что это снимет всю вину с них и с их лидера, товарища Ленина. Роль же самого Ленина в нашем деле представляется мне загадкой. Допустим, он знает, кто вы такие. Но о чем еще он осведомлен? Может ли Ленин быть заодно с британцами? Все возможно, и по многим причинам бесполезно даже гадать об этом. – Рейли вздохнул. – Я не скрывал от своих подчиненных, что это будет опасное задание, потому что мы отправляемся прямо в центр ведения боевых действий, туда, где разворачиваются основные события Гражданской войны. Мало того, даже областные советы, как, например, Уральский, с которым вы успели познакомиться, фактически бастуют и выступают против Москвы. Многие комиссары хотят стать автономными правителями своих областей. Поэтому мои соратники были готовы к проблемам и даже почти желали их. Однако меня очень сильно беспокоит одна вещь: Бальфур напрямую приказал Бьюкенену заставить меня работать с Колчаком. Зачем в это дело впутывать еще и адмирала? Ньюсом не говорил, знает ли Колчак про полученное мной задание, поэтому я заподозрил многоступенчатый обман и решил использовать Колчака в своих целях. Когда я встречался с адмиралом, еще до того, как познакомить вас с ним, он изложил мне тот же план, что и вам: на обратном пути из Екатеринбурга наш поезд окружат, я прикажу своим людям сдаться, люди Колчака застрелят их как предателей, а вы и я вместе с царской семьей окажемся в безопасности в руках белых, которые затем проводят нас до Архангельска. Там, после вторжения союзников, которое запланировано на последние недели июля, вас всех вывезут из страны. Теперь совершенно очевидно, что адмирал ничего не знал о приказах, полученных мной от сэра Рэндольфа. Теперь мне кажется, что про них вообще никто не знал.
Холмс снова перебил его, обратившись ко мне:
– Звучит знакомо, Уотсон? Одно звено цепи не знает о функциях другого.
– Несомненно, – кивнул я.
– Звенья цепи? – переспросил Рейли.
– Да. Я расскажу вам о них позднее. Пожалуйста, продолжайте, – попросил Холмс, и полковник стал объяснять дальше:
– Я собирался использовать атаку белых как прикрытие для вашей смерти и гибели членов царской семьи.
– Каким образом? – поинтересовался я.
– Я не позволил бы своим людям просто так сдаться. Во время сражения вас всех застрелили бы Стравицкий с Оболовым. Тогда, наконец сдавшись белым, я смог бы сказать Колчаку, что некоторые твердолобые солдаты из моего отряда сами решили убить вас, чтобы не позволить Романовым спастись. Якобы после короткой стычки между верными мне людьми и теми твердолобыми типами мы победили и, в свою очередь, прикончили фанатиков. Я уже представлял, какую историю состряпает пропаганда: можно будет заявить, что члены царской семьи убиты во время неудачной попытки освобождения их частными лицами из Великобритании, которым платят неизвестные силы. Царская семья оказалась между красными и белыми во время столкновения в Вятке, а два британских подданных, убитых вместе с царской семьей, – это всемирно известный детектив-консультант Шерлок Холмс и его прославленный летописец доктор Джон Уотсон.
– Блестяще, Рейли, – с восхищением улыбнулся Холмс. – Все довольны, а вы не только остаетесь в живых, но и получаете выгоду от своих усилий.
– Возможно, так и случилось бы, но что-то пошло не так. Белые атаковали по-настоящему и не в том месте, где я ожидал, ведь предполагалось, что поезд остановят в Вятке. Как мне показалось, белые действительно хотели нас всех убить, а так мы не договаривались. Колчак меня обманул, – пожаловался Рейли.
Мы с Холмсом переглянулись и расхохотались, сообразив, насколько забавно звучит реплика полковника при сложившихся обстоятельствах. Похоже, наш смех подтолкнул Рейли к новым выводам.
– Конечно, так и было! – воскликнул он. – Именно поэтому негодяй встречался с нами в Перми: он собирался лично оценить нашу решимость, чтобы понять, насколько большой отряд ему потребуется. Какой циничный сукин сын! Кажется, теперь я понимаю, почему он изменил план.
– Пожалуй, я тоже понимаю, – заметил Холмс.
– Сейчас адмирал – просто главнокомандующий белых, – продолжал Рейли. – Но после гибели царской семьи и казни их кровных родственников, которые находятся в плену у красных, Колчак может стать новым царем. Если контрреволюция окажется успешной, то он превратится в полновластного хозяина всея Руси. Тут возникает новый вопрос: стоят ли за этим британцы? Если да, то союзники сразу же признают Колчака, а с их безграничными фондами легко будет с помощью взяток вернуть Россию в войну. Но если нет… – Рейли замолчал и задумался.
У Холмса уже имелись мысли по этому поводу:
– Из кусочков начинает складываться картинка. Однако я опасаюсь, что только Ллойд Джордж и его невидимки знают все ее составляющие и те места, на которых они должны оказаться.
Пока эти два поразительных ума соревновались в поисках решений, у меня имелся только один относящийся к делу вопрос. Впрочем, ответ на него мне был известен, но я все-таки хотел услышать, что скажет Рейли.
– Простите, товарищ полковник, что мешаю вам думать, – произнес я, – но после вашего признания у меня возник вопрос, на который я хотел бы получить ответ, если вы не возражаете.
– Пожалуйста, спрашивайте.
– Если белые атаковали бы в соответствии с планом, как бы вы поступили?
Рейли лукаво улыбнулся:
– Доктор Уотсон, я и не знал, что вы тоже мастерски владеете загадочным дедуктивным методом!
– Вовсе нет. Просто я вижу то, что может увидеть любой.
– Далеко не любой, – возразил Рейли, кивнув в сторону Холмса, который все еще был погружен в свои мысли. – В любом случае я отвечу на ваш вопрос. Конечно, я не стал бы выполнять свою часть сделки. Я просто сдался бы, как запланировано. А затем все мы жили бы долго и счастливо.
Холмс посмотрел на нас так, словно мы оба выжили из ума:
– Странно, доктор Уотсон, что всякие мелочи вроде нежных чувств могут полностью изменить жизнь человека, не правда ли? Напоминает глупую сказку о том, как грешник становится святым. Хотя в нашем случае, надеюсь, дело не зайдет настолько далеко.
Мы оба рассмеялись.
К тому времени путь починили, и мы могли ехать дальше. Оставшиеся у Рейли люди, которых насчитывалось всего восемь человек, за исключением Оболова, Зимина и машиниста, уже находились в поезде. Рейли отдал приказ трогаться в путь.
После всего того, что нам рассказал Рейли, я совершенно забыл, что Татьяна еще не знает о состоянии матери. Сестры постарались преподнести ей новость как можно осторожнее, но она все равно восприняла ее очень болезненно.
Когда я зашел в купе, чтобы проверить ее состояние, Татьяна спала, как и другие члены семьи. После пережитых испытаний всем пассажирам нашего поезда требовался сон.
Я сам добрался до полки с трудом, буквально падая от усталости.
12 июля 1918 года
Проснувшись утром, я обнаружил, что нахожусь в вагоне в одиночестве, а поезд качается, как пьяный матрос, и мчится быстрее, чем когда-либо.
Я вышел на открытую платформу в солдатском вагоне и увидел, что Холмс смотрит на проносящуюся мимо местность, хотя любоваться там совершенно не на что. От этой бесконечной пустоши можно было сойти с ума. День оказался еще более жарким, чем вчерашний, и я уже сильно вспотел.
– Доброе утро, Холмс, – поздоровался я.
– Доброе утро, Уотсон.
– Где Рейли?
– Здесь! – прозвучал голос сверху.
Я поднял голову и увидел, что полковник начал спускаться вниз с крыши вагона, куда заглядывал проверить своих подчиненных. Двое из его сотрудников сидели наверху с пулеметами, у двоих имелись винтовки. Машинист и кочегар также были вооружены винтовками, а у Оболова и Зимина были пистолеты.
– Вскоре приедем в Вятку и сделаем там остановку, чтобы пополнить запасы воды и продуктов питания. Доктор, я сейчас собираюсь в вагон, где размещается царская семья, – хочу проверить, как они.
– Хорошо. Подождите минутку, и я к вам присоединюсь. Я должен осмотреть Алексея.
Как мне показалось, Холмс не был расположен к беседе, а я уже давно научился не приставать к нему, когда он таким образом погружается в свои мысли, так что почел за благо заняться своими врачебными обязанностями.
Я попытался хоть немного привести себя в порядок, а потом, прихватив свой чемоданчик, вышел в тамбур и обнаружил, что Рейли ждет меня у двери в вагон, где ехала царская семья, – он не смел заходить туда без стука.
– Я готов. Давайте, – сказал я.
Рейли постучал.
– Войдите, – послышался голос царя.
В салоне мы увидели всех, кроме царицы и Татьяны. На лице Рейли сразу же отразилось разочарование.
После утренних приветствий я попросил разрешения осмотреть Алексея, который сидел на стуле рядом с отцом. Опухоль почти полностью исчезла. Царь с гордостью сообщил мне, что Алесей поел фруктов, причем сам их попросил. Я захлопал в ладоши, аплодируя мужественному мальчику, а он рассмеялся и, в свою очередь, начал хлопать мне. Царь и великие княжны присоединились к этому шутливому чествованию.
Затем я спросил Николая, могу ли я также осмотреть царицу. Он согласился и предложил мне следовать за ним. Рейли, оставшийся в салоне, смущенно улыбнулся Марии, а она с понимающим видом вернула ему улыбку.
Когда мы с Николаем подошли к купе его жены, царь осторожно постучал в дверь, и Татьяна пригласила его войти.
Увидев меня, Татьяна тут же встала и собралась уходить, будто почувствовав, что Рейли ждет ее в салоне. Она нежно поцеловала отца в щеку и кивнула мне, желая доброго утра. Меня поразил взгляд, которым царь проводил уходящую Татьяну: подобным образом отец смотрит на своего ребенка только раз в жизни – когда понимает, что его дитя стало взрослым.
Я со вздохом повернулся к царице. Ее состояние не изменилось.
– Она понимает, кто вы и где она находится? – спросил я у Николая.
– Нет, доктор Уотсон, – горестно покачал он головой. – Она пребывает в точно таком же полусне, как и вчера. Боюсь, что я навсегда потерял свое Солнышко.
Я не хотел ему лгать, но посчитал нужным сказать успокаивающие слова:
– Ваше императорское величество, это совсем необязательно. Психиатрия все еще остается молодой наукой, но каждый день делает гигантские скачки вперед. Находятся новые методы лечения болезней, о которых вчера еще никто не знал. Пожалуйста, не оставляйте надежду.
– Спасибо, доктор Уотсон, – улыбнулся царь сквозь слезы. – Вы хороший и добрый человек и к тому же настоящий целитель.
Странно, но меня никогда раньше не называли целителем – всегда или доктором, или врачом. Это простое слово внезапно приобрело для меня важный смысл. Сердце охватила чистая радость, сродни той, что я испытывал в детстве. Если хотите, то была радость духа. Пусть я не в состоянии излечить царицу, но я знал, что могу помочь Алексею, и не сомневался, что не оставлю ни его, ни всех тех, кто во мне нуждается. На какое-то мгновение мне показалось, что рядом со мной находятся моя жена и Джон.
Пополнение запасов в Вятке прошло без проблем и каких-либо событий, как и следующие несколько дней, пока мы не добрались до важного транспортного узла в Вологде.
Если вкратце рассказать о тех днях, то могу сообщить, что царице стало хуже, а царевичу лучше, словно мать отдавала наследнику часть своих сил. Царь почти смирился с тем, что случилось с его женой, и стал ближе к детям. Ольга, Мария и Анастасия по-своему сдружились с Холмсом и без конца просили его рассказать об удивительных приключениях и схватках со всяческими злодеями – словно сами видели их недостаточно. Казалось, и Холмс расслабляется, повествуя о своих былых подвигах. Татьяна и Рейли почти все время проводили вдвоем – или на открытой платформе, когда поезд несся вперед, или совершая прогулки во время остановок, когда Рейли считал это безопасным. Они будто отгородились от всего человечества. Подчиненные Рейли тоже расслабились и стали более открытыми, только Оболов по-прежнему был угрюм и не спешил идти на контакт.
Несмотря на внутреннее напряжение из-за тех ужасов, что нас окружали, эти дни выдались спокойными и мирными, какие и были нам необходимы, чтобы заново открыть себя.
Единственным, что не позволяло мне полностью погрузиться в прекрасную безмятежность и спокойствие, было летнее солнце, которое каждый вечер к закату становилось багряным, словно красная звезда революции.
18 июля 1918 года
Мы прибыли в Вологду среди общей суматохи. Поезда тянулись змеями и, казалось, уходили в бесконечность. Для нас бесконечность лежала в направлении Архангельска. Вокруг царила такая суета, будто уже наступил конец света. Если открыть окно, шум становился просто оглушительным, а при закрытых окнах он был всего лишь невыносимым. Но поскольку жара была еще хуже, чем шум, стекла все-таки приходилось иногда опускать. Естественно, царская семья при этом не раздвигала занавески.
Когда уже начали спускаться сумерки, Рейли попросил нас с Холмсом побыть с Романовыми в их вагоне. Его подчиненные остались сторожить на крыше под командованием Оболова, а Рейли вместе с Зиминым отправились в Вологду проверить обстановку. Для Рейли эта территория была новой, как и для нас, и он не знал, чего ждать, ведь если бы он следовал приказу, то сейчас путешествовал бы в другой форме и с другими попутчиками.
Теперь полковника беспокоила только безопасность Татьяны и ее семьи. Мы с Холмсом были всего лишь почти бесполезными отростками, которые в случае обморожения можно отрезать без угрозы для здоровья всего тела. Чувствовать себя приложением, от которого можно легко избавиться, – не самая завидная участь.
В салоне великие княжны – за исключением Татьяны, которая находилась с матерью, – обсуждали безумие, которое творилось снаружи. Мы с Холмсом беседовали с царем: его начинал все больше интересовать распространяющийся хаос. Однажды он даже спросил:
– Как вы думаете, контрреволюция победит?
– Нет, ваше императорское величество, – покачал головой Холмс. – Это не может произойти так быстро.
Я заметил на лице царя лишь слабое отражение эмоций, он пожал плечами и сказал веселым тоном:
– Ну что ж, надеюсь, полковник Релинский вернется к нам целым и невредимым.
– Зная Релинского, могу вам обещать, что он вернется даже в том случае, если будет состоять из двух частей, – заметил Холмс.
Мы все рассмеялись. Потом царь повернулся к Алексею – который, должен сказать, пребывал в относительно добром здравии, – и они начали разговаривать друг с другом по-русски.
Через два часа после ухода Релинского в дверь постучал Оболов, что меня удивило, поскольку Рейли запретил ему приближаться к вагону. Тем временем в боковые стенки вагона принялись колотить несколько хорошо одетых мужчин и женщин средних лет. Они что-то тараторили по-русски, пока двое наших охранников не прогнали их силой.
Царь выглядел растерянным, когда переводил нам услышанное:
– Они просили тех, кто находится внутри вагона, разрешить им войти. Они говорили, что все убиты, бежать некуда, немцы наступают. Я не понял, кто убит, но неужели немцы снова атакуют?
– Ваше императорское величество, мы уже какое-то время находимся без связи с внешним миром, – напомнил Холмс. – А если учесть, как быстро меняется ситуация в вашей стране, возможно все что угодно.
Царь какое-то время размышлял об услышанном.
– Да, возможно все, – согласился он.
Вскоре после этого вернулся Рейли. Он отправил Зимина проверить подчиненных, а все остальные собрались в салоне и ждали, что поведает полковник. Он приступил к рассказу, как только я взглядом подтвердил ему, что с Татьяной все в порядке.
– Нет, господа, немцы не наступают, – заявил он. – Это безумные слухи, которые почему-то очень быстро распространились.
– Но что-то же заставило такое количество людей сорваться с места и попытаться сбежать, – заметил Холмс.
– Да, определенно. Помните, как весь дипломатический корпус поспешно перевезли сюда в феврале, когда думали, что немцы будут угрожать Петрограду? Тут они и сидели, спокойно и счастливо, до вчерашнего дня. Похоже, Секретное разведывательное управление Англии добралось до американского посла, Дэвида Фрэнсиса, и предупредило его о готовящемся вторжении союзников. Я не понимаю, почему информация поступила от британского Секретного разведывательного управления. Я считаю, что Фрэнсису должны были сказать об этом его сограждане или, уж по крайней мере, его коллега, сэр Джордж Бьюкенен. Фрэнсис возглавлял здесь дипломатический корпус. Он отправился с этим сообщением к другим послам союзников, а потом к итальянцам, китайцам, японцам и даже к бразильцам. Боже праведный, он разболтал всем! А потом послы отправились к своим семьям и сообщили им, а также всем знакомым и подчиненным, что очень скоро, как только британцы и американцы высадятся в Архангельске, местные большевики перестанут им улыбаться. И каким-то образом предупреждение о союзнических войсках нелепым образом превратилось известие о грядущей атаке немцев, хотя русские уже больше не участвуют в этой войне. Ну а результат вы видели.
– А где все дипломаты? – спросил Холмс.
– Уехали. Фрэнсис реквизировал для них поезд, и они вчера вечером отправились на север[19]. После того как люди сегодня проснулись и обнаружили, что дипломаты покинули город, всех охватил ужас.
– Невероятно, – сказал царь.
– Да, – кивнул Рейли.
– Но почему Фрэнсис и остальные послы так быстро уехали? У них определенно было еще достаточно времени, – заметил Холмс.
– Было, – согласился Рейли. – Но здесь свою роль сыграла другая новость, которая пришла сразу же после слуха о немцах. Поскольку никто не знал, как красные, белые и вообще бы то ни было воспримет новость, Фрэнсис с друзьями решил, что лучше сбежать, чем проявлять мужество.
– Что еще за новость? – спросил царь.
– Простите меня, ваше императорское величество, я так возбужден, что, похоже, забыл ее сообщить. Все просто. Вас и всю вашу семью казнили большевики в Екатеринбурге. Вы мертвы.
Изображая мертвых
После шока, который вызвало это заявление, потребовалось много времени, чтобы осознать значение услышанной новости. Но затем все члены царской семьи, а вместе с ними и мы с Холмсом внезапно расхохотались. Смеялись мы долго, и это помогло снять напряжение. Стоило кому-то, уже почти успокоившись, взглянуть на Рейли, который всем своим видом демонстрировал беззаботность, как все снова начинали хохотать.
Конечно, к этому времени Холмс уже поведал царю ту часть нашей истории, какую мог безбоязненно открыть. Рейли оставался для царя полковником Релинским. Не вдаваясь в подробности, Холмс сказал, что тот выступает на стороне британцев. Видимо, Николай понял, что на некоторые вопросы он не сможет получить ответ, и даже не стал их задавать.
Когда я в достаточной мере пришел в себя, то первым поздравил Холмса с успехом его блестящей задумки. Вскоре мы с Рейли уже хлопали довольного сыщика по спине, а члены царской семьи благодарно пожимали ему руку.
Затем царь сказал, все еще продолжая посмеиваться, что должен сходить к царице и Татьяне и сообщить им хорошую новость: они мертвы! Великие княжны и Алексей шутливо подталкивали друг друга локтями и продолжали веселиться. Анастасия так расшалилась, что внезапно рухнула на диван, вытянулась на спине и сложила руки на груди, воскликнув:
– Посмотрите, какой из меня получился красивый труп!
Все снова стали смеяться, но мне внезапно пришло в голову, что если бы не мы с Холмсом, то Анастасия, вполне вероятно, сейчас на самом деле была бы уже красивым трупом. Эта мысль привела меня в такой ужас, что я быстро потряс головой, чтобы от нее отделаться.
Наконец, когда мы все-таки успокоились, к нам присоединилась Татьяна – чтобы посмотреть на своего Рейли. Он же рассказал нам, как они с Зиминым буквально силой прорывались к британскому посольству. Рейли надеялся получить сообщение или приказ от Бьюкенена. И он его получил: молодой офицер военно-морского флота, встретивший его в посольстве, заявил, что его специально оставили ждать «двух британских подданных, которые теперь могут появиться в любой момент, если удача была на их стороне» – так сказал сэр Джордж Бьюкенен.
Более того, в случае если «подданные» на самом деле появятся, то у офицера имелись четкие указания по поводу того, куда нас доставить в Архангельске.
В этот момент Холмс перебил полковника:
– Рейли, разрешите нам с Уотсоном переговорить с вами без свидетелей.
Детектив отвел нас в уголок, и мы сблизили головы этаким треугольником, чтобы нас никто больше не мог услышать.
– Рейли, – негромко начал Холмс, – если новость о гибели Романовых уже дошла до Вологды, то она, без сомнения, достигла и Лондона, что предполагает серьезное беспокойство на Даунинг-стрит, десять, и в Букингемском дворце, где, боюсь, известие встретили с настоящим отчаянием.
При этих словах я сам почувствовал боль, которую, несомненно, сейчас испытывали наш монарх и его семья.
– Но еще больше меня тревожит другой момент, – продолжал Холмс. – Ллойд Джордж мог приказать военно-морскому флоту отозвать судно, которое предназначалось для нас в Архангельские, независимо от того, что говорил офицер в посольстве. Я очень хочу, чтобы и премьер-министр, и король узнали об истинном положении вещей, причем в большей степени – ради нашего благополучия, а не для того, чтобы их успокоить.
– Я уже позаботился об этом, мистер Холмс, и приказал посольскому дежурному попытаться отправить срочное сообщение в Лондон, – сказал Рейли. – Если начистоту, я в любом случае должен был послать весточку, как только на обратном пути из Екатеринбурга доберусь до нашего посольства. Она звучит так: «Август жив». Но я добавил еще одну фразу: «Продолжайте, как планировалось».
– Август? – переспросил я.
– Да, доктор Уотсон. Август же был первым римским императором, не так ли?
Рейли произнес слово «римский» таким громким шепотом, что его услышал бы и глухой.
– Еще один вопрос, – начал Холмс, но Рейли ответил еще до того, как он был задан:
– От Престона не поступало никаких сообщений. Консул молчит, как и планировалось, в надежде не помешать нашему побегу.
– Прекрасный человек! Ну что ж, предполагаю, если бы Престон узнал о нашей настоящей гибели, то отправил бы в Лондон всю самую важную информацию по собственной воле. А теперь давайте постучим по дереву, чтобы сообщение дошло, – возбужденно потер руки Холмс.
– У меня есть все основания на это надеяться, – поделился Рейли. – Тот офицер сразу же бросился готовить шифрограмму для немедленной отправки. У него уже все готово, чтобы доставить нас на север, в Архангельск. Мы уедем, как только он отдаст приказ прицепить наши вагоны к новому локомотиву – с британскими флагами.
Стоило мне услышать, что мы будем путешествовать под знаменем Британии, настроение у меня сразу же поднялось.
Примерно через полчаса в дверь вагона, где разместилась царская семья, постучали. Рейли ненадолго вышел, а вернувшись, сообщил нам, что приехал дежурный из посольства: все готово, и мы через несколько минут тронемся в путь.
Когда Рейли направился обратно к посольскому офицеру, мы с Холмсом последовали за ним. Как только мы спустились со ступенек на платформу, молодой человек встал по стойке «смирно» и отдал нам честь.
Это был «молодой Холмс» из Харвича, капитан Уильям Ярдли.
– Капитан Ярдли! – воскликнул Холмс, приветствуя офицера.
– Мистер Холмс, доктор Уотсон, я очень счастлив видеть вас живыми и, похоже, в добром здравии.
– Вы знакомы? – удивился Рейли.
– Только мимолетно, – ответил Холмс, а затем шепотом добавил: – Я вам расскажу больше, когда мы останемся одни.
– Но почему вы мне не сказали, что знаете этих джентльменов? – спросил Рейли у Ярдли.
– Я хотел, чтобы это стало сюрпризом, – ответил Ярдли, застенчиво улыбнувшись. – Надеюсь, я не сделал ничего плохого?
– Как раз наоборот, – ответил Холмс. – Более приятного сюрприза не представить. Вы согласны, доктор Уотсон?
– Полностью. Рад снова видеть вас, капитан. Приятно, что вы снова в деле, так сказать буквально на борту.
– Спасибо, джентльмены. А теперь, как только полковник Релинский отдаст мне приказ, мы можем трогаться в путь.
– Через минутку, – сказал Рейли. – К нам приближается один из моих подчиненных. Пожалуй, придется с ним переговорить. От него нельзя так просто отмахнуться. – Последние слова Рейли почти выплюнул.
Мы с Холмсом повернулись и увидели Оболова. Рейли направился к своему соратнику, и оба пошли в конец поезда, а потом исчезли из виду, обогнув его.
Рейли вернулся примерно минут через двадцать и был в ярости:
– Капитан, простите, сейчас я буду обращаться к мистеру Холмсу и доктору Уотсону, потому что они уже знают историю этого человека и моих взаимоотношений с ним. – Не дожидаясь ответа, Рейли повернулся к нам: – Оболов заявил, что люди обеспокоены тем, что красный флаг на поезде заменили британским. По его словам, это беспокойство разделяет и лейтенант Зимин, поэтому мне пришлось поговорить с солдатами. Оболов не врал: народ волнуется. К тому же у меня впервые сложилось впечатление, что Оболов заводит других, хотя для немого это непросто, ведь ему приходится тратить много времени и усилий, чтобы знаками передать свою мысль. Зимин все еще контролирует людей, но колеблется. Поэтому я сказал ему, что все они могут остаться здесь, если так им приятнее, а я возьму людей из местного ЧК. Но я поклялся, что по возвращении из Архангельска я расстреляю всех, включая и Зимина, и Оболова. Такая угроза их несколько отрезвила. После этого я отвел Зимина в сторону и поговорил с ним начистоту, приказав Оболову держаться подальше и не подслушивать. Лейтенанту же я сказал, что есть несколько вещей, которые ему не следует знать, а поскольку он находится у меня в непосредственном подчинении, то должен слушаться меня во всем. А затем я использовал уловку, которая обычно срабатывает с людьми, которым хочется чувствовать собственную важность. – Рейли усмехнулся. – Я сказал ему, что за Оболовым необходимо внимательно следить, поскольку меня беспокоит его поведение с самого Екатеринбурга: будто бы у меня возникли сомнения в его преданности революции. Зимин сообразил, что я хочу до него донести, и пообещал лично наблюдать за Оболовым, а также привести в чувство солдат. Я поблагодарил его за понимание и посулил награду, которую люди такого типа ценят превыше всего: после нашего возвращения из Архангельска я не только подам документы на его повышение, но и лично расскажу о нем товарищу Ленину. – Рейли повернулся к Ярдли: – Ну а теперь, капитан, мы можем трогаться в путь.
Молодой офицер быстро отдал честь и побежал к локомотиву. Мы вошли в солдатский вагон. Всего через несколько минут мы уже будем на пути на север, в Архангельск. Но не успели мы расслабиться, прислонившись к боковой стене вагона, как в дверном проеме появился Оболов с мерзкой улыбкой на лице и пистолетом в руке. Оружие было направлено на Рейли. Другую руку немой держал за спиной, и в ней явно было что-то зажато.
Это оказалась голова Зимина.
Оболов бросил окровавленную голову на пол и пнул ее ногой. Она покатилась к Рейли, который даже не поморщился. Наконец голова остановилась, ударившись о его ногу. Мы с Холмсом ничего не могли поделать, так как находились слишком близко к Рейли.
Оболов начал приближаться, по-прежнему направив пистолет прямо в лицо Рейли. Другой рукой он одновременно достал из-за пояса окровавленную шашку, которой только что совершил убийство.
Обращаясь к своему недавнему хозяину, Оболов издавал животные звуки, резкие и гортанные. Когда он приблизился, я увидел у него на губах пену. Мне стало ясно, что он сошел с ума. Теперь это был настоящий безумец, которым руководила лишь жажда крови.
В те ужасающие секунды, когда чудовище очутилось так близко от меня, что я мог сосчитать оспины у него на лице, мне показалось, что Оболов не идет, а скользит по направлению к нам, будто древняя рептилия. Шашка была поднята высоко над головой.
Когда клинок взметнулся до высшей точки и Оболов уже собирался со всей силой обрушить его вниз, Рейли метнулся в сторону, выхватил пистолет из кобуры и выпустил из него все пули в безумца.
Оболов зашатался, а мгновение спустя тяжело рухнул на Рейли, прямо ему на ноги, прижав к полу. Рейли извивался на полу, пытаясь сбросить мертвого Оболова с себя, но тут подскочили мы с Холмсом и помогли оттащить тело.
Сердце у меня колотилось так яростно, будто собиралось атаковать меня изнутри, но я знал, что все дело в адреналине и невероятном возбуждении.
Рейли оттолкнул ногой голову Зимина, и в это время в вагон ворвались трое его подчиненных. Они резко остановились при виде жуткой картины, и одного солдата вырвало прямо на отрубленную голову Зимина.
Рейли громким голосом велел им убираться, но сначала навести порядок в вагоне. Не прошло и минуты, как двое солдат, оставив третьего снаружи, вернулись, чтобы забрать тело и голову и вытереть пол за своим товарищем. Все это время они старались не встречаться с нами взглядами – то ли от стыда, то ли от ненависти.
Вонь в такую жару была невероятной, и мы с Холмсом вышли на открытую платформу. Рейли снова подошел к нам. Выражение его лица ужаснуло меня: ярость смешивалась с отвращением.
– При первой же возможности я прикажу расстрелять их всех, всех до единого, – процедил он сквозь зубы. – Я сам это сделаю, если потребуется. Смотрите на них, если хотите, джентльмены, но сохраняйте самообладание и спокойствие.
С этими словами он вошел в вагон. Практически одновременно с тем, как за ним закрылась дверь, поезд тронулся.
Вскоре мы уже полным ходом мчались на север, удалившись от станции на приличное расстояние. Мы с Холмсом вернулись в вымытый солдатами вагон и увидели, что Рейли сидит на старом месте. Он полностью успокоился:
– Боюсь, джентльмены, что этот эпизод серьезно выбил вас из колеи.
– Нас? – не веря своим ушам, спросил я. – Боже мой, какие препараты вы принимаете, чтобы так быстро успокаиваться? Я бы на вашем месте до сих пор не мог прийти в себя! Небось так и сидел бы в туалете!
Услышав мое признание, Рейли усмехнулся:
– Я уже предупреждал вас некоторое время назад, что от Оболова можно ждать какой-нибудь пакости. Он вытерпел даже дольше, чем я предполагал. Но, по правде говоря, джентльмены, если бы этот ужасный инцидент не произошел здесь, то что-либо подобное случилось бы в другом месте, да и вряд ли результат был бы таким приятным.
– Вы говорите «приятным»? – в ужасе переспросил я.
– Ну да, доктор Уотсон. В любом случае, когда ты жив, а твой противник мертв, это приятно. Послушайте, джентльмены, я веду далеко не спокойную жизнь, но это путь, который я выбрал сам. Я не жалуюсь и не собираюсь извиняться. Мистер Холмс, а как насчет вашего опыта? Определенно, вам уже приходилось сталкиваться с сумасшедшими убийцами, да и не один раз?
– Да, приходилось. – Холмс тоже усмехнулся. – Только обычно у меня есть время должным образом приготовиться к спектаклю.
Мы все рассмеялись после этой реплики, и общее напряжение немного спало.
– Но расскажите мне, мистер Холмс, про этого коммандера Ярдли, – попросил Рейли. – Как вы с ним познакомились?
– Он встречал нас в Харвиче. Возможно, он был слишком откровенен в короткой беседе с нами. Но я вижу, что он или искупил вину, или был прощен. А возможно, его бестактность посчитали достаточно малозначительной, чтобы вернуть его нам.
– У вас есть хоть какие-то мысли по поводу того, почему он здесь? – спросил Рейли.
– Если честно, я подозреваю, что он оказался в Вологде именно по той причине, которую я вам назвал. Я считаю, что наш капитан Ярдли абсолютно честен и полон самых лучших намерений. Он не знает, какая перед нами ставилась задача и кто является нашими подопечными. Мне это кажется странным, но ведь он может просто подчиняться полученным им приказам, как поступил бы любой английский офицер во время войны. Ярдли можно доверять – он сделает все, что в его силах, чтобы защитить наши жизни и проследить за тем, чтобы мы прибыли в назначенное место точно в срок.
– Ну, мистер Холмс, если вы на самом деле так считаете, то я желаю вам и доктору Уотсону спокойной ночи.
С этими словами Рейли развернулся, чтобы идти спать. Мы с Холмсом переглянулись и пожали плечами, а затем последовали его примеру.
19 июля 1918 года
Утром я заглянул к нашим подопечным, чтобы проверить их состояние. Алексей и Татьяна явно чувствовали себя хорошо, чего я не мог сказать про царицу. Чуть позже Ярдли присоединился к нам в солдатском вагоне. Если все пройдет хорошо, то мы должны были прибыть в Архангельск этой ночью.
Во второй половине дня, на подходах к Северной Двине, за которой находился Архангельск, поезд остановили перед железнодорожным мостом – причем остановил не кто-нибудь, а румяные, пышущие здоровьем американские моряки.
Похоже, вторжение началось ровно в восемь вечера предыдущего дня. Первыми на берег высадились двадцать пять моряков, которые сошли с американского военного корабля «Олимпия» и столкнулись с большевистским отрядом, бежавшим на юг. Моряки реквизировали несколько вагонов-платформ, установили на первом пулемет и отправились на увеселительную поездку за большевиками, будто знаменитые ковбои Дикого Запада, но тут столкнулись с нами.
Первым делом американцы заметили британский флаг, но от их глаз не укрылись и красногвардейцы с пулеметами на крыше. При виде хорошо вооруженных крепких незнакомцев наши люди, которые явно были в меньшинстве и устали, тут же сдались.
Теперь мы стали пленниками Соединенных Штатов Америки.
Архангельск и дядя Сэм
Конечно, такое странное положение вещей длилось недолго.
Капитан Ярдли вместе с Рейли отправился побеседовать с их прапорщиком и убедил его в важности нашей миссии и необходимости срочно доставить вверенную ему группу в Архангельск, чтобы там сесть на один из кораблей, участвующих в операции вторжения.
Американец хотел знать, почему британский капитан путешествует вместе с группой красногвардейцев, и Ярдли очень вежливо ответил, что это не его дело. Он также добавил, что если прапорщик и его подчиненные немедленно не развернут реквизированные ими вагоны-платформы в обратном направлении и не выступят в роли нашего эскорта и охраны до Архангельска, то найдутся весьма недовольные британские и американские высшие офицеры, которые с удовольствием поджарят прапорщика себе на ужин.
Американец все понял, но попытался избежать полного унижения, потребовав, чтобы наша охрана сдала оружие. Ярдли признал его правоту: в конце концов, ведь и Англия, и Америка теперь одновременно сражались с красными в этой части России, и мы не могли позволить, чтобы большевики, которые теперь являлись противниками, свободно бегали по округе с оружием. Или их застрелят, или они кого-то застрелят.
Более того, американец пояснил, что за ним следует гораздо более крупное подразделение войск, участвующих во вторжении, и он с удовольствием представит наших охранников в качестве своих трофеев. Выбор оставался за Рейли.
Однако полковник предложил компромисс. Он велел Ярдли сказать прапорщику, что сейчас красногвардейцы находятся под защитой Великобритании и вряд ли американцу имеет смысл портить отношения между союзниками. Но Рейли также пообещал уволить своих подчиненных со службы прямо сейчас, на месте, подписав соответствующие приказы, и распустит своих людей по домам. Прапорщику пришлось согласиться.
Рейли отправился к своим товарищам и объяснил, что теперь они свободны и могут вернуться домой. Однако им следует поторопиться, так как в этом направлении идет гораздо более крупное подразделение, которое будет искать любых красных солдат. Совершено вторжение в Россию, и он сам, как заверил полковник подчиненных, сдается в плен в обмен на их освобождение, так как любит своих солдат.
Однако Рейли напомнил своим людям, что они давали клятву сохранить втайне последнюю операцию, и если кто-то из них проболтается, то вскоре найдут и убьют всех, не пощадят и членов их семей. Солдаты поклялись революцией, что будут хранить тайну вечно.
Затем, под наблюдением американских моряков, Рейли написал на кусках бумажных мешков приказы об официальном увольнении своих людей. Почуяв свободу, русские внезапно начали импульсивно прыгать, обниматься и целоваться друг с другом, а один даже пустился плясать «казачок».
Американцы, наблюдавшие за этой сценой, явно решили, что вся группа сошла с ума. Некоторые моряки так смеялись, что едва могли держать на прицеле разбушевавшихся красных.
Однако вскоре бывшие соратники Рейли стали уходить прочь маленькими группами, направляясь туда, откуда мы приехали. Винтовки все еще оставались при них. Несколько человек обернулись на поезд, один или двое отдали честь своему полковнику, но все они хотели уйти как можно быстрее.
Когда прощание закончилось, Ярдли присоединился к американскому прапорщику на первом вагоне-платформе, и мы снова тронулись в путь. Рейли забрался в поезд и направился в вагон, в котором ехала царская семья. Он сообщил им о том, что произошло, и попросил не беспокоиться. Позже он рассказал мне, как к нему подошел один из американцев и спросил, кого мы охраняем в закрытом вагоне. По словам Рейли, американец лишь расхохотался, когда он ответил:
– Царя с семьей. Они едут пить чай с вашим президентом Вильсоном.
Когда Рейли рассказал эту историю царской семье, те тоже смеялись чуть не до слез. Раньше я ни разу не видел, чтобы царь так веселился. Наконец успокоившись, Николай заявил, что нужно непременно рассказать эту историю царице – она ей понравится. Великие княжны переглянулись в смущении. Впрочем, кто знает – возможно, царица все-таки понимала то, что ей говорят, и где-то в глубине души улыбалась вместе со всеми.
В Архангельске нас встретила такая суматоха, что хаос в Вологде в сравнении с ней показался бы идеальным порядком на столе аккуратного лондонского библиотекаря. Мы действительно оказались в самом центре экспедиционных войск союзников. И на этот раз нас окружала пехота, а не моряки. Вокруг сновали тысячи солдат. Мы видели американцев, британцев, канадцев, французов, итальянцев, а национальность людей из одной группы и вовсе не смогли определить. В дальнейшем выяснилось, что это сербы. Поистине силы вторжения собирали со всего света.
Теперь уже спустилась ночь. Ярдли с прапорщиком куда-то ушли, но американские моряки остались охранять наш поезд до их возвращения. Примерно через час Ярдли и прапорщик вернулись в сопровождении взвода из Королевского шотландского гвардейского полка и трех больших лимузинов, на которых все еще развевались красные флажки предыдущих владельцев. Алые полотнища быстро заменили надлежащим британским флагом.
Холмс, Рейли и я вышли на платформу и смотрели, как прапорщик с Ярдли пожимают друг другу руки и отдают честь. Американец собрал и выстроил своих подчиненных и, прежде чем покинуть нас, повернулся к Рейли и сказал:
– Сделайте мне одолжение, хорошо? Скажите президенту Вильсону и царю, что я кладу в чай две ложки сахара.
Мы все громко рассмеялись, и прапорщик повел своих подчиненных прочь, неотрывно глядя на флаг своей страны.
Мы с Рейли отправились к царской семье, чтобы ее члены начинали паковать те немногие вещи, которые у них имелись с собой. Нам предстояло пересесть в автомобили, которые должны были доставить всю группу на поджидавший корабль.
Ярдли сообщил, что этот корабль только что участвовал во вторжении и доставил в Россию главнокомандующего экспедиционными войсками союзников, генерал-майора Фредерика С. Пула, одного из самых уважаемых и энергичных офицеров армии. Его корабль под названием «Спаситель» представлял собой недавно перестроенную яхту. Безусловно, судьба подарила этому судну очень подходящее название.
Именно тогда Холмс с лукавой улыбкой задал мне интересный вопрос:
– Почему Ярдли за все это время не спросил у нас, кто находится в вагоне?
Я в ответ мог лишь пожать плечами.
Мы попросили женщин и Алексея прикрыть лица шарфиками или носовыми платками. Поскольку царь хотел сам нести мальчика, мы согласились, что Николаю достаточно будет держать голову опущенной вниз, пока он пересаживается с поезда в автомобиль.
Когда царская семья была готова, шотландским гвардейцам приказали повернуться спиной к поезду и встать по стойке «смирно». Они тут же четко выполнили приказ.
Царская семья без каких-либо инцидентов расселась по машинам. Холмс, Рейли и я сели в последнюю, гвардейцы отправились вместе с нами. Они маршировали перед автомобилями и по бокам, а двое шли замыкающими.
Примерно через полчаса мы достигли пристани. Ярдли собирался подняться на борт первым; все моряки были уже размещены по каютам. Наших подопечных должен был встречать только капитан, который и проводит их на корабль. Я подумал, что это излишние меры предосторожности, но все равно был за них очень благодарен.
Когда Ярдли прошел по сходням и скрылся из виду, мы стали подниматься на борт в следующем порядке: вначале царь с Алексеем, потом царица и Татьяна с Рейли, затем остальные великие княжны вместе с Холмсом и мной.
Когда мы, замыкавшие шествие царской семьи, приблизились к палубе «Спасителя», нас ждал новый сюрприз: голос, который приветствовал царскую семью на английском языке, был нам очень хорошо знаком.
Он принадлежал капитану Ярдли.
Рейли уезжает