Литература 5 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы. Часть 1 Коллектив авторов
И вдруг Якоб весь задрожал от волнения.
– Знаешь, Мими, – закричал он, – это, кажется, тот самый цветок, который превратил меня из белки в карлика! Попробую-ка я его понюхать.
Подожди немножко, – сказала Мими. – Возьми с собой пучок этой травы, и вернемся к тебе в комнату. Собери свои деньги и все, что ты нажил, пока служил у герцога, а потом мы испробуем силу этой прекрасной травки. Якоб послушался Мими, хотя сердце у него громко стучало от нетерпения. Он бегом прибежал к себе в комнату. Завязав в узелок сотню дукатов и несколько пар платья, он сунул свой длинный нос в цветы и понюхал их. И вдруг его суставы затрещали, шея вытянулась, голова сразу поднялась из плеч, нос стал делаться все меньше и меньше, а ноги все длиннее и длиннее, спина и грудь выровнялись, и он стал такой же, как все люди. С великим удивлением смотрела Мими на Якоба.
– Какой ты красивый! – закричала она. – Ты теперь совсем не похож на уродливого карлика!
Якоб очень обрадовался. Ему захотелось сейчас же бежать к родителям и показаться им, но он помнил о своей спасительнице.
– Не будь тебя, дорогая Мими, я бы на всю жизнь остался карликом и, может быть, умер бы под топором палача, – сказал он, нежно поглаживая гусыню по спине и по крыльям. – Я должен тебя отблагодарить. Я отвезу тебя к твоему отцу, и он тебя раскол дует. Он ведь умнее всех волшебников.
Мими залилась слезами от радости, а Якоб взял ее на руки и прижал к груди. Он незаметно вышел из дворца – ни один человек не узнал его – и отправился с Мими к морю, на остров Готланд, где жил ее отец, волшебник Веттербок.
Они долго путешествовали и наконец добрались до этого острова. Веттербок сейчас же снял чары с Мими и дал Якобу много денег и подарков. Якоб немедля вернулся в свой родной город. Отец и мать с радостью встретили его – он ведь стал такой красивый и привез столько денег!
Надо еще рассказать про герцога.
Утром на другой день герцог решил исполнить свою угрозу и отрубить карлику голову, если он не нашел той травы, о которой говорил князь. Но Якоба нигде не могли отыскать.
Тогда князь сказал, что герцог нарочно спрятал карлика, чтобы не лишиться своего лучшего повара, и назвал его обманщиком. Герцог страшно рассердился и объявил князю войну. После многих битв и сражений они наконец помирились, и князь, чтобы отпраздновать мир, велел своему повару испечь «пирог королевы». Этот мир так и назвали – «Пирожный мир».
Вот и вся сказка о Карлике Носе.
Вопросы и задания1. Сформулируй тему этой сказки.
2. Как ты думаешь, свободен ли Якоб?
3. Только ли ведьма виновата в том, что Якоб превратился в урода?
4. Почему мать заставляет Якоба провожать старуху?
5. Почему Якоб грубит старухе, а потом не хочет провожать ее?
6. Почему Якоб так долго остается уродом? От чего зависит его уродство?
7. Какова роль Мими в сказке?
8. Почему старуха, заколдовав Якоба, в то же время наградила его талантом повара?
9. Какие черты позволяют определить жанр этого произведения как сказку?
10. Подготовь выразительное чтение понравившегося отрывка сказки.
12. Выскажи свою точку зрения, почему родители не узнали своего сына в Карлике Носе и не поверили ему. Расскажи историю Мими.
13. Подготовь пересказ отрывка о пребывании Якоба в доме колдуньи.
Петр Павлович Ершов
Кто не знает замечательной сказки «Конек-горбунок»?!
Ее автор, Петр Павлович Ершов, родился в 1815 году в далекой деревне в Западной Сибири. После окончания Петербургского университета он работал сначала учителем, а затем директором гимназии в сибирском городе Тобольске.
Прекрасное знание фольклора и огромная любовь к литературе подтолкнули его к тому, чтобы попробовать свои силы на литературном поприще. Перу П. П. Ершова принадлежат стихотворения, пьеса, но подлинную известность и любовь читателей принесла ему написанная еще во время обучения в университете стихотворная сказка «Конек-горбунок».
Эта сказка занимает особое место среди других литературных сказок. Ее отличает близость русским фольклорным сказкам. П. П. Ершов в своем произведении умело соединил множество персонажей и мотивов самых разнообразных русских народных сказок. Сказка, написана легким, выразительным и певучим стихом. А. С. Пушкин, к этому времени создавший большинство своих литературных сказок, прочитав это произведение, воскликнул: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить!»
А. С. Пушкин мечтал издать полюбившуюся ему сказку большим тиражом, с картинками и по возможности дешевой. Из-за смерти А. С. Пушкина и недостаточных средств автора «Конька-горбунка» это намерение не было исполнено. Впервые сказка была опубликована в журнале «Библиотека для чтения» весной 1834 года, но там напечатана была только первая часть сказки. Отдельной книжкой, включающей все части, «Конек-горбунок» вышел летом того же года.
Чем же так поразила А. С. Пушкина П. П. Ершова?
Сказка очень интересно построена. Она состоит из трех частей, складывающихся в одну сказку, но каждая из этих частей представляет собой законченную самостоятельную сказку. В качестве эпиграфов П. П. Ершов использует изречения народной мудрости.
В первой части ты познакомишься с главными героями, узнаешь, где происходит действие, кто такой Иван-дурак и что за удивительное существо конек-горбунок. Основные приключения героев будут происходить во второй части. О том, как Иван-дурак с помощью своего верного друга выходит сухим из воды да еще становится царем, разрушив козни хитрого спальника и преследования недалекого государя, ты узнаешь из третьей части.
В этой сказке П. П. Ершов размышляет о том, как обманчива внешность: из трех коней самым полезным оказывается уродливый горбунок, за внешней придурковатостью Ивана скрывается деятельная и предприимчивая натура. Но главное, что объединяет всех положительных героев сказки, – их доброе сердце, человеческая отзывчивость.
Что же касается отрицательных персонажей (братья Ивана, спальник, царь), то их поступками руководят зависть, жадность, злоба и другие малопривлекательные качества. Обрати внимание, П. П. Ершов последовательно придерживается в своем произведении системы нравственных ценностей, которая утвердилась в русском фольклоре и которую легко увидеть в большинстве русских народных сказок.
Попробуй определить, что это за система ценностей.
Ну а кроме этого, ответь, пожалуйста: почему автор избирает стихотворную форму повествования? Герои каких народных сказок появляются в произведении П. П. Ершова?
Конек-Горбунок
Часть первая
Начинает сказка сказываться
- За горами, за лесами,
- За широкими морями,
- Против неба – на земле
- Жил старик в одном селе.
- У старинушки три сына:
- Старший умный был детина,
- Средний сын и так и сяк,
- Младший вовсе был дурак.
- Братья сеяли пшеницу
- Да возили в град-столицу:
- Знать, столица та была
- Недалече от села.
- Там пшеницу продавали,
- Деньги счетом принимали
- И с набитою сумой
- Возвращалися домой.
- В долгом времени аль вскоре
- Приключилося им горе:
- Кто-то в поле стал ходить
- И пшеницу шевелить.
- Мужички такой печали
- Отродяся не видали;
- Стали думать да гадать —
- Как бы вора соглядать;
- Наконец себе смекнули,
- Чтоб стоять на карауле,
- Хлеб ночами поберечь,
- Злого вора подстеречь.
- Вот, как стало лишь смеркаться,
- Начал старший брат сбираться,
- Вынул вилы и топор
- И отправился в дозор.
- Ночь ненастная настала;
- На него боязнь напала,
- И со страхов наш мужик
- Закопался под сенник[13].
- Ночь проходит, день приходит;
- С сенника дозорный сходит
- И, облив себя водой,
- Стал стучаться под избой:
- «Эй вы, сонные тетери!
- Отпирайте брату двери,
- Под дождем я весь промок
- С головы до самых ног».
- Братья двери отворили,
- Караульщика впустили,
- Стали спрашивать его:
- Не видал ли он чего?
- Караульщик помолился,
- Вправо, влево поклонился
- И, прокашлявшись, сказал:
- «Всю я ноченьку не спал;
- На мое ж притом несчастье,
- Было страшное ненастье:
- Дождь вот так ливмя и лил,
- Рубашонку всю смочил.
- Уж куда как было скучно!..
- Впрочем, все благополучно».
- Похвалил его отец:
- «Ты, Данило, молодец!
- Ты вот, так сказать, примерно,
- Сослужил мне службу верно,
- То есть, будучи при всем,
- Не ударил в грязь лицом».
- Стало сызнова смеркаться,
- Средний брат пошел сбираться;
- Взял и вилы и топор
- И отправился в дозор.
- Ночь холодная настала,
- Дрожь на малого напала,
- Зубы начали плясать;
- Он ударился бежать —
- И всю ночь ходил дозором
- У соседки под забором.
- Жутко было молодцу!
- Но вот утро. Он к крыльцу:
- «Эй вы, сони! Что вы спите!
- Брату двери отоприте;
- Ночью страшный был мороз —
- До животиков промерз».
- Братья двери отворили,
- Караульщика впустили,
- Стали спрашивать его:
- Не видал ли он чего?
- Караульщик помолился,
- Вправо, влево поклонился
- И сквозь зубы отвечал:
- «Всю я ноченьку не спал,
- Да к моей судьбе несчастной
- Ночью холод был ужасный,
- До сердцов меня пробрал;
- Всю я ночку проскакал;
- Слишком было несподручно…
- Впрочем, все благополучно».
- И ему сказал отец:
- «Ты, Гаврило, молодец!»
- Стало в третий раз смеркаться,
- Надо младшему сбираться;
- Он и усом не ведет,
- На печи в углу поет
- Изо всей дурацкой мочи:
- «Распрекрасные вы очи!»
- Братья ну ему пенять,
- Стали в поле погонять,
- Но, сколь долго ни кричали,
- Только голос потеряли:
- Он ни с места. Наконец
- Подошел к нему отец,
- Говорит ему: «Послушай,
- Побегай в дозор, Ванюша;
- Я куплю тебе лубков[14],
- Дам гороху и бобов».
- Тут Иван с печи слезает,
- Малахай[15] свой надевает,
- Хлеб за пазуху кладет,
- Караул держать идет.
- Ночь настала; месяц всходит;
- Поле все Иван обходит,
- Озираючись кругом,
- И садится под кустом;
- Звезды на небе считает
- Да краюшку уплетает.
- Вдруг о полночь конь заржал…
- Караульщик наш привстал,
- Посмотрел под рукавицу
- И увидел кобылицу.
- Кобылица та была
- Вся, как зимний снег, бела,
- Грива в землю, золотая,
- В мелки кольца завитая.
- «Эхе-хе! так вот какой
- Наш воришко!.. Но, постой,
- Я шутить ведь не умею,
- Разом сяду те на шею.
- Вишь, какая саранча!»
- И, минуту улуча,
- К кобылице подбегает,
- За волнистый хвост хватает
- И прыгнул к ней на хребет —
- Только задом наперед.
- Кобылица молодая,
- Очью бешено сверкая,
- Змеем голову свила
- И пустилась как стрела.
- Вьется кругом над полями,
- Виснет пластью[16] надо рвами,
- Мчится скоком по горам,
- Ходит дыбом по лесам,
- Хочет силой аль обманом,
- Лишь бы справиться с Иваном;
- Но Иван и сам не прост —
- Крепко держится за хвост.
- Наконец она устала.
- «Ну, Иван, – ему сказала, —
- Коль умел ты усидеть,
- Так тебе мной и владеть.
- Дай мне место для покою
- Да ухаживай за мною,
- Сколько смыслишь.
- Да смотри: По три утренни зари
- Выпущай меня на волю
- Погулять по чисту полю.
- По исходе же трех дней
- Двух рожу тебе коней —
- Да таких, каких поныне
- Не бывало и в помине;
- Да еще рожу конька
- Ростом только в три вершка,
- На спине с двумя горбами
- Да с аршинными ушами.
- Двух коней, коль хошь, продай,
- Но конька не отдавай
- Ни за пояс, ни за шапку,
- Ни за черную, слышь, бабку,
- На земле и под землей
- Он товарищ будет твой:
- Он зимой тебя согреет,
- Летом холодом обвеет;
- В голод хлебом угостит,
- В жажду медом напоит.
- Я же снова выйду в поле
- Силы пробовать на воле».
- «Ладно», – думает Иван
- И в пастуший балаган
- Кобылицу загоняет,
- Дверь рогожей закрывает,
- И лишь только рассвело,
- Отправляется в село,
- Напевая громко песню
- «Ходил молодец на Пресню».
- Вот он всходит на крыльцо,
- Вот хватает за кольцо,
- Что есть силы в дверь стучится,
- Чуть что кровля не валится,
- И кричит на весь базар,
- Словно сделался пожар.
- Братья с лавок поскакали,
- Заикаяся, вскричали:
- «Кто стучится сильно так?» —
- «Это я, Иван-дурак!»
- Братья двери отворили,
- Дурака в избу впустили
- И давай его ругать, —
- Как он смел их так пугать!
- А Иван наш, не снимая
- Ни лаптей, ни малахая,
- Отправляется на печь
- И ведет оттуда речь
- Про ночное похожденье,
- Всем ушам на удивленье:
- «Всю я ноченьку не спал,
- Звезды на небе считал;
- Месяц, ровно, тоже светил, —
- Я порядком не приметил.
- Вдруг приходит дьявол сам,
- С бородою и с усам;
- Рожа словно как у кошки,
- А глаза-то – что те плошки!
- Вот и стал тот черт скакать
- И зерно хвостом сбивать.
- Я шутить ведь не умею —
- И вскочи ему на шею.
- Уж таскал же он, таскал,
- Чуть башки мне не сломал.
- Но и я ведь сам не промах,
- Слышь, держал его, как в жомах[17].
- Бился, бился мой хитрец
- И взмолился наконец:
- «Не губи меня со света!
- Целый год тебе за это
- Обещаюсь смирно жить,
- Православных не мутить».
- Я, слышь, слов-то не померил,
- Да чертенку и поверил».
- Тут рассказчик замолчал,
- Позевнул и задремал.
- Братья, сколько ни серчали,
- Не смогли – захохотали,
- Ухватившись под бока,
- Над рассказом дурака.
- Сам старик не мог сдержаться,
- Чтоб до слез не посмеяться,
- Хоть смеяться – так оно
- Старикам уж и грешно.
- Много ль времени аль мало
- С этой ночи пробежало, —
- Я про это ничего
- Не слыхал ни от кого.
- Ну, да что нам в том за дело,
- Год ли, два ли пролетело, —
- Ведь за ними не бежать…
- Станем сказку продолжать.
- Ну-с, так вот что! Раз Данило
- (В праздник, помнится, то было),
- Натянувшись зельно[18] пьян,
- Затащился в балаган.
- Что ж он видит? – Прекрасивых
- Двух коней золотогривых
- Да игрушечку-конька
- Ростом только в три вершка,
- На спине с двумя горбами
- Да с аршинными ушами.
- «Хм! теперь-то я узнал,
- Для чего здесь дурень спал!» —
- Говорит себе Данило…
- Чудо разом хмель посбило;
- Вот Данило в дом бежит
- И Гавриле говорит:
- «Посмотри, каких красивых
- Двух коней золотогривых
- Нагл дурак себе достал:
- Ты и слыхом не слыхал»,
- И Данило да Таврило,
- Что в ногах им мочи было,
- По крапиве прямиком
- Так и дуют босиком.
- Спотыкнувшися три раза,
- Починивши оба глаза,
- Потирая здесь и там,
- Входят братья к двум коням.
- Кони ржали и храпели,
- Очи яхонтом[19] горели;
- В мелки кольца завитой,
- Хвост струился золотой,
- И алмазные копыты
- Крупным жемчугом обиты.
- Любо-дорого смотреть!
- Лишь царю б на них сидеть.
- Братья так на них смотрели,
- Что чуть-чуть не окривели.
- «Где он это их достал? —
- Старший среднему сказал, —
- Но давно уж речь ведется,
- Что лишь дурням клад дается,
- Ты ж хоть лоб себе разбей,
- Так не выбьешь двух рублей.
- Ну, Гаврило, в ту седмицу[20]
- Отведем-ка их в столицу;
- Там боярам продадим,
- Деньги ровно поделим.
- А с деньжонками, см знаешь,
- И попьешь, и погуляешь,
- Только хлопни по мешку.
- А благому дураку
- Не достанет ведь догадки,
- Где гостят его лошадки;
- Пусть их ищет там и сям.
- Ну, приятель, по рукам!»
- Братья разом согласились,
- Обнялись, перекрестились
- И вернулися домой,
- Говоря промеж собой
- Про коней, и про пирушку,
- И про чудную зверушку.
- Время катит чередом,
- Час за часом, день за днем, —
- И на первую седмицу
- Братья едут в град-столицу,
- Чтоб товар свой там продать
- И на пристани узнать,
- Не пришли ли с кораблями
- Немцы в город за холстами
- И нейдет ли царь Салтан
- Басурманить[21] христиан?
- Вот иконам помолились,
- У отца благословились,
- Взяли двух коней тайком
- И отправились тишком.
- Вечер к ночи пробирался;
- На ночлег Иван собрался;
- Вдоль по улице идет,
- Ест краюшку да поет.
- Вот он поля достигает,
- Руки в боки подпирает
- И с прискочкой, словно пан,
- Боком входит в балаган.
- Все по-прежнему стояло,
- Но коней как не бывало;
- Лишь игрушка-горбунок
- У его вертелся ног,
- Хлопал с радости ушами
- Да приплясывал ногами.
- Как завоет тут Иван,
- Опершись о балаган:
- «Ой вы, кони буры-сивы,
- Добры кони златогривы!
- Я ль вас, други, не ласкал.
- Да какой вас черт украл?
- Чтоб пропасть ему, собаке!
- Чтоб издохнуть в буераке!
- Чтоб ему на том свету
- Провалиться на мосту!
- Ой вы, кони буры-сивы,
- Добры кони златогривы!»
- Тут конек ему заржал.
- «Не тужи, Иван, – сказал, —
- Велика беда, не спорю;
- Но могу помочь я горю,
- Ты на черта не клепли:
- Братья коников свели.
- Ну, да что болтать пустое,
- Будь, Иванушка, в покое.
- На меня скорей садись,
- Только знай себе держись;
- Я хоть росту небольшого,
- Да сменю коня другого:
- Как пущусь да побегу,
- Так и беса настигу».
- Тут конек пред ним ложится;
- На конька Иван садится,
- Уши в загреби[22] берет,
- Что есть мочушки ревет.
- Горбунок-конек встряхнулся,
- Встал на лапки, встрепенулся,
- Хлопнул гривкой, захрапел
- И стрелою полетел;
- Только пыльными клубами
- Вихорь вился под ногами,
- И в два мига, коль не в миг,
- Нагл Иван воров настиг.
- Братья, то есть, испугались,
- Зачесались и замялись.
- А Иван им стал кричать:
- «Стыдно, братья, воровать!
- Хоть Ивана вы умнее,
- Да Иван-то вас честнее:
- Он у вас коней не крал».
- Старший, корчась, тут сказал:
- «Дорогой наш брат Иваша!
- Что переться, – дело наше!
- Но возьми же ты в расчет
- Некорыстный наш живот[23].
- Сколь пшеницы мы ни сеем,
- Чуть насущный хлеб имеем.
- А коли неурожай,
- Так хоть в петлю полезай!
- Вот в такой большой печали
- Мы с Гаврилой толковали
- Всю намеднишнюю ночь —
- Чем бы горюшку помочь?
- Так и этак мы вериги ли,
- Наконец вот так решили,
- Чтоб продать твоих коньков
- Хошь за тысячу рублев.
- А в спасибо, молвить к слову,
- Привезти тебе обнову —
- Красну шапку с позвонком
- Да сапожки с каблучком.
- Да к тому ж старик неможет,
- Работать уже не может,
- А ведь надо ж мыкать век, —
- Сам ты умный человек!» —
- «Ну, коль этак, так ступайте, —
- Говорит Иван, – продайте
- Златогривых два коня,
- Да возьмите ж и меня».
- Братья больно покосились,
- Да нельзя же! согласились.
- Стало на небе темнеть;
- Воздух начал холодеть;
- Вот, чтоб им не заблудиться,
- Решено остановиться.
- Под навесами ветвей
- Привязали всех коней,
- Принесли с естным лукошко,
- Опохмелились немножко
- И пошли, что Боже даст,
- Кто во что из них горазд.
- Вот Данило вдруг приметил,
- Что огонь вдали засветил.
- На Гаврилу он взглянул,
- Левым глазом подмигнул
- И прикашлянул легонько,
- Указав огонь тихонько;
- Тот в затылке почесал,
- «Эх, как темно! – он сказал. —
- Хоть бы месяц этак в шутку
- К нам проглянул на минутку,
- Все бы легче. А теперь,
- Право, хуже мы тетерь…
- Да постой-ка… Мне сдается,
- Что дымок там светлый вьется…
- Видишь, эвон!.. Так и есть!..
- Вот бы курево развесть!
- Чудо было б!.. А послушай,
- Побегай-ка, брат Ванюша.
- А, признаться, у меня
- Ни огнива, ни кремня».
- Сам же думает Данило:
- «Чтоб тебя там задавило!»
- А Гаврило говорит:
- «Кто-петь[24] знает, что горит!
- Коль станичники[25] пристали —
- Поминай его как звали!»
- Все пустяк для дурака,
- Он садится на конька,
- Бьет в круты бока ногами,
- Теребит его руками,
- Изо всех горланит сил…
- Конь взвился, и след простыл.
- «Буди с нами крестна сила! —
- Закричал тогда Гаврило,
- Оградясь крестом святым. —
- Что за бес такой под ним!»
- Огонек горит светлее,
- Горбунок бежит скорее.
- Вот уж он перед огнем.
- Светит поле словно днем;
- Чудный свет кругом струится,
- Но не греет, не дымится,
- Диву дался тут Иван.
- «Что, – сказал он, – за шайтан!
- Шапок с пять найдется свету,
- А тепла и дыму нету;
- Эко чудо огонек!»
- Говорит ему конек:
- «Вот уж есть чему дивиться!
- Тут лежит перо Жар-птицы,
- Но для счастья своего
- Не бери себе его.
- Много, много непокою
- Принесет оно с собою». —
- «Говори ты! как не так!» —
- Про себя ворчит дурак;
- И, подняв перо Жар-птицы,
- Завернул его в тряпицы,
- Тряпки в шапку положил
- И конька поворотил.
- Вот он к братьям приезжает
- И на спрос их отвечает:
- «Как туда я доскакал,
- Пень горелый увидал;
- Уж над ним я бился, бился,
- Так что чуть не надсадился;
- Раздувал его я с час,
- Нет ведь, черт возьми, угас!»
- Братья целу ночь не спали,
- Над Иваном хохотали;
- А Иван под воз присел,
- Вплоть до утра прохрапел.
- Тут коней они впрягали
- И в столицу приезжали,
- Становились в конный ряд,
- Супротив больших палат.
- В той столице был обычай:
- Коль не скажет городничий —
- Ничего не покупать,
- Ничего не продавать.
- Вот обедня[26] наступает;
- Городничий выезжает
- В туфлях, в шапке меховой,
- С сотней стражи городской.
- Рядом едет с ним глашатый,
- Длинноусый, бородатый;
- Он в злату трубу трубит,
- Громким голосом кричит:
- «Гости[27]! Лавки отпирайте,
- Покупайте, продавайте;
- А надсмотрщикам сидеть
- Подле лавок и смотреть,
- Чтобы не было содому[28],
- Ни давёжа, ни погрому,
- И чтобы никой урод
- Не обманывал народ!»
- Гости лавки отпирают,
- Люд крещеный закликают:
- «Эй, честные господа,
- К нам пожалуйте сюда!
- Как у нас ли тары-бары,
- Всяки разные товары!»
- Покупальщики идут,
- У гостей товар берут;
- Гости денежки считают
- Да надсмотрщикам мигают.
- Между тем градской отряд
- Приезжает в конный ряд;
- Смотрят – давка от народу,
- Нет нивыходу, ни входу;
- Так кишмя вот и кишат,
- И смеются, и кричат.
- Городничий удивился,
- Что народ развеселился,
- И приказ отряду дал,
- Чтоб дорогу прочищал.
- «Эй! вы, черти босоноги!
- Прочь с дороги! Прочь с дороги!» —
- Закричали усачи
- И ударили в бичи.
- Тут народ зашевелился,
- Шапки снял и расступился.
- Пред глазами конный ряд:
- Два коня в ряду стоят,
- Молодые, вороные,
- Вьются гривы золотые,
- В мелки кольца завитой,
- Хвост струится золотой…
- Наш старик, сколь ни был пылок,
- Долго тер себе затылок.
- «Чуден, – молвил, – Божий свет,
- Уж каких чудес в нем нет!»
- Весь отряд тут поклонился,
- Мудрой речи подивился.
- Городничий между тем
- Наказал престрого всем,
- Чтоб коней не покупали,
- Не зевали, не кричали,
- Что он едет ко двору
- Доложить о всем царю.
- И, оставив часть отряда,
- Он поехал для доклада.
- Приезжает во дворец,
- «Ты помилуй, царь-отец! —
- Городничий восклицает
- И всем телом упадает. —
- Не вели меня казнить,
- Прикажи мне говорить!»
- Царь изволил молвить:
- «Ладно, Говори, да только складно». —
- «Как умею, расскажу:
- Городничим я служу;
- Верой-правдой исправляю
- Эту должность…» —
- «Знаю, знаю!» —
- «Вот сегодня, взяв отряд,
- Я приехал в конный ряд.
- Приезжаю – тьма народу!
- Ну, ни выходу, ни входу.
- Что тут делать?.. Приказал
- Гнать народ, чтоб не мешал,
- Так и сталось, царь-надёжа!
- И поехал я, – и что же?..
- Предо мною конный ряд:
- Два коня в ряду стоят,
- Молодые, вороные,
- Вьются гривы золотые,
- В мелки кольца завитой,
- Хвост струится золотой,
- И алмазные копыты
- Крупным жемчугом обиты».
- Царь не мог тут усидеть.
- «Надо коней поглядеть, —
- Говорит он, – да не худо
- И завесть такое чудо.
- Гей, повозку мне!»
- И вот Уж повозка у ворот.
- Царь умылся, нарядился
- И на рынок покатился;
- За царем стрельцов[29] отряд.
- Вот он въехал в конный ряд.
- На колени все тут пали
- И «ура!» царю кричали.
- Царь раскланялся и вмиг
- Молодцом с повозки прыг…
- Глаз своих с коней не сводит,
- Справа, слева к ним заходит,
- Словом ласковым зовет,
- По спине их тихо бьет,
- Треплет шею их крутую,
- Гладит гриву золотую,
- И, довольно насмотрясь,
- Он спросил, оборотясь
- К окружавшим: «Эй, ребята!
- Чьи такие жеребята?
- Кто хозяин?» Тут Иван,
- Руки в боки, словно пан,
- Из-за братьев выступает
- И, надувшись, отвечает:
- «Эта пара, царь, моя,
- И хозяин – тоже я». —
- «Ну, я пару покупаю;
- Продаешь ты?» – «Нет, меняю». —
- «Что в промен берешь добра?» —
- «Два-пять шапок серебра». —
- «То есть это будет десять».
- Царь тотчас велел отвесить
- И, по милости своей,
- Дал в прибавок пять рублей.
- Царь-то был великодушный!
- Повели коней в конюшни
- Десять конюхов седых,
- Все в нашивках золотых,
- Все с цветными кушаками
- И с сафьянными[30] бичами.
- Но дорогой, как на смех,
- Кони с ног их сбили всех,
- Все уздечки разорвали
- И к Ивану прибежали.
- Царь отправился назад,
- Говорит ему: «Ну, брат,
- Пара нашим не дается;
- Делать нечего, придется,
- Во дворце тебе служить;
- Будешь в золоте ходить;
- В красно платье наряжаться,
- Словно в масле сыр кататься,
- Всю конюшенну мою
- Я в приказ тебе даю,
- Царско слово в том порука.
- Что, согласен?» – «Эка штука!
- Во дворце я буду жить,
- Буду в золоте ходить,
- В красно платье наряжаться,
- Словно в масле сыр кататься,
- Весь конюшенный завод
- Царь в приказ мне отдает;
- То есть я из огорода
- Стану царский воевода.
- Чудно дело! Так и быть,
- Стану, царь, тебе служить.
- Только, чур, со мной не драться
- И давать мне высыпаться,
- А не то я был таков!»
- Тут он кликнул скакунов
- И пошел вдоль по столице,
- Сам махая рукавицей,
- И под песню дурака
- Кони пляшут трепака;
- А конек его – горбатко —
- Так и ломится вприсядку,
- К удивленью людям всем.
- Два же брата между тем
- Деньги царски получили,
- В опояски их зашили,
- Постучали ендовой[31]
- И отправились домой.
- Дома дружно поделились,
- Оба враз они женились,
- Стали жить да поживать,
- Да Ивана поминать.
- Но теперь мы их оставим,
- Снова сказкой позабавим
- Православных христиан,
- Что наделал наш Иван,
- Находясь во службе царской
- При конюшне государской;
- Как в суседки[32] он попал,
- Как перо свое проспал,
- Как хитро поймал
- Жар-птицу,
- Как похитил Царь-девицу,
- Как он ездил за кольцом,
- Как был на небе послом,
- Как он в Солнцевом селенье
- Киту выпросил прощенье;
- Как, к числу других затей,
- Спас он тридцать кораблей;
- Как в котлах он не сварился,
- Как красавцем учинился,
- Словом: наша речь о том,
- Как он сделался царем.
Часть вторая
Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается.
- Зачинается рассказ
- От Ивановых проказ,
- И от сивка, и от бурка,
- И от вещего каурка
- Козы на море ушли;
- Горы лесом поросли;
- Конь с златой узды срывался,
- Прямо к солнцу поднимался;
- Лес стоячий под ногой,
- Сбоку облак громовой;
- Ходит облак и сверкает,
- Гром по небу рассыпает.
- Это присказка: пожди,
- Сказка будет впереди.
- Как на море-окияне
- И на острове Буяне
- Новый гроб в лесу стоит,
- В гробе девица лежит;
- Соловей над гробом свищет;
- Черный зверь в дубраве рыщет.
- Это присказка, а вот – чередом пойдет.
- Ну, так видите ль, миряне,
- Православны христиане,
- Наш удалый молодец
- Затесался во дворец;
- При конюшне царской служит
- И нисколько не потужит
- Он о братьях, об отце
- В государевом дворце.
- Да и что ему до братьев?
- У Ивана красных платьев,
- Красных шапок, сапогов
- Чуть не десять коробов;
- Ест он сладко, спит он столько,
- Что раздолье, да и только!
- Вот неделей через пять
- Начал спальник[33] примечать…
- Надо молвить, этот спальник
- До Ивана был начальник
- Над конюшной надо всей,
- Из боярских слыл детей;
- Так не диво, что он злился
- На Ивана и божился
- Хоть пропасть, а пришлеца
- Потурить вон из дворца.
- Но, лукавство сокрывая,
- Он для всякого случая
- Притворился, плут, глухим,
- Близоруким и немым;
- Сам же думает: «Постой-ка,
- Я те двину, неумойка!»
- Так, неделей через пять,
- Спальник начал примечать,
- Что Иван коней не холит,
- И не чистит, и не школит;
- Но при всем том два коня,
- Словно лишь из-под гребня:
- Чисто-начисто обмыты,
- Гривы в косы перевиты,
- Челки собраны в пучок,
- Шерсть – ну, лоснится, как шелк;
- В стойлах – свежая пшеница,
- Словно тут же и родится,
- И в чанах больших сыта,
- Будто тольо налита.
- «Что за притча тут такая? —
- Спальник думает, вздыхая. —
- Уж не ходит ли, постой,
- К нам проказник домовой?
- Дай-ка я подкараулю,
- А нешто, так я и пулю,
- Не смигнув, умею слить, —
- Лишь бы дурня уходить.
- Донесу я в думе царской,
- Что конюший государской —
- Басурманин, ворожей,
- Чернокнижник и злодей;
- Что он с бесом хлеб-соль водит,
- В церковь Божию не ходит,
- Католицкой держит крест
- И постами мясо ест».
- В тот же вечер этот спальник,
- Прежний конюших начальник,
- В стойлы спрятался тайком
- И обсыпался овсом.
- Вот и полночь наступила.
- У него в груди заныло:
- Он ни жив ни мертв лежит,
- Сам молитвы все творит,
- Ждет суседки… Чу! всам-деле,
- Двери глухо заскрипели,
- Кони топнули, и вот
- Входит старый коновод.
- Дверь задвижкой запирает,
- Шапку бережно скидает,
- На окно ее кладет
- И из шапки той берет
- В три завернутый тряпицы
- Царский клад – перо Жар-птицы.
- Свет такой тут заблистал,
- Что чуть спальник не вскричал,
- И от страху так забился,
- Что овес с него свалился.
- Но суседке невдомек!
- Он кладет перо в сусек[34],
- Чистить коней начинает,
- Умывает, убирает,
- Гривы длинные плетет,
- Разны песенки поет.
- А меж тем, свернувшись клубом,
- Поколачивая зубом,
- Смотрит спальник, чуть живой,
- Что тут деет домовой.
- Что за бес! Нетто нарочно
- Прирядился плут полночный:
- Нет рогов, ни бороды,
- Ражий парень, хоть куды!
- Волос гладкий, сбоку ленты,
- На рубашке прозументы[35],
- Сапоги как ал сафьян, —
- Ну, точнехонько Иван.
- Что за диво? Смотрит снова
- Наш глазей на домового…
- «Э! так вот что! – наконец
- Проворчал себе хитрец. —
- Ладно, завтра ж царь узнает,
- Что твой глупый ум скрывает.
- Подожди лишь только дня,
- Будешь помнить ты меня!»
- А Иван, совсем не зная,
- Что ему беда такая
- Угрожает, все плетет
- Гривы в косы да поет;
- А убрав их, в оба чана
- Нацедил сыты медвяной
- И насыпал дополна
- Белоярова пшена.
- Тут, зевнув, перо Жар-птицы
- Завернул опять в тряпицы,
- Шапку под ухо – и лег
- У коней близ задних ног.
- Только начало зориться,
- Спальник начал шевелиться,
- И, услыша, что Иван
- Так храпит, как Еруслан[36],
- Он тихонько вниз слезает
- И к Ивану подползает,
- Пальцы в шапку запустил,
- Хвать перо – и след простыл.
- Царь лишь только пробудился,
- Спальник наш к нему явился,
- Стукнул крепко об пол лбом
- И запел царю потом:
- «Я с повинной головою,
- Царь, явился пред тобою,
- Не вели меня казнить,
- Прикажи мне говорить». —
- «Говори, не прибавляя, —
- Царь сказал ему, зевая, —
- Если ж ты да будешь врать,
- То кнута не миновать».
- Спальник наш, собравшись с силой,
- Говорит царю: «Помилуй!
- Вот те истинный Христос,
- Справедлив мой, царь, донос:
- Наш Иван, то всякий знает,
- От тебя, отец, скрывает,
- Но не злато, не сребро —
- Жароптицево перо…» —
- «Жароптицево?..Проклятый!
- И он смел, такой богатый…
- Погоди же ты, злодей!
- Не минуешь ты плетей!..» —
- «Да и то ль еще он знает! —
- Спальник тихо продолжает,
- Изогнувшися. – Добро!
- Пусть имел бы он перо;
- Да и самую Жар-птицу
- Во твою, отец, светлицу,
- Коль приказ изволишь дать,
- Похваляется достать».
- И доносчик с этим словом,
- Скрючась обручем таловым[37],
- Ко кровати подошел,
- Подал клад – и снова в пол.
- Царь смотрел и дивовался,
- Гладил бороду, смеялся
- И скусил пера конец.
- Тут, уклав его в ларец,
- Закричал (от нетерпенья),
- Подтвердив свое веленье
- Быстрым взмахом кулака:
- «Гей! Позвать мне дурака!»
- И посыльные дворяна
- Побежали до Ивана,
- Но, столкнувшись все в углу,
- Растянулись на полу.
- Царь тем много любовался
- И до колотья смеялся.
- А дворяна, усмотря,
- Что смешно то для царя,
- Меж собой перемигнулись
- И вдругорядь растянулись.
- Царь тем так доволен был,
- Что их шапкой наградил.
- Тут посыльные дворяна
- Вновь пустились звать Ивана
- И на этот уже раз
- Обошлися без проказ.
- Вот к конюшне прибегают,
- Двери настежь отворяют
- И ногами дурака
- Ну толкать во все бока.
- С полчаса над ним возились,
- Но его не добудились,
- Наконец уж рядовой
- Разбудил его метлой.
- «Что за челядь тут такая? —
- Говорит Иван, вставая. —
- Как хвачу я вас бичом,
- Так не станете потом
- Без пути будить Ивана!»
- Говорят ему дворяна:
- «Царь изволил приказать
- Нам тебя к нему позвать». —
- «Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся
- И тотчас к нему явлюся», —
- Говорит послам Иван.
- Тут надел он свой кафтан,
- Опояской подвязался,
- Приумылся, причесался,
- Кнут свой сбоку прицепил,
- Словно утица поплыл.
- Вот Иван к царю явился,
- Поклонился, подбодрился,
- Крякнул дважды и спросил:
- «A пошто меня будил?»
- Царь, пришурясь глазом левым,
- Закричал ему со гневом,
- Приподнявшися: «Молчать!
- Ты мне должен отвечать:
- В силу коего указа
- Скрыл от нашего ты глаза
- Наше царское добро —
- Жароптицево перо?
- Что я – царь али боярин?
- Отвечай сейчас, татарин!»
- Тут Иван, махнув рукой,
- Говорит царю: «Постой!
- Я те шапки, ровно, не дал,
- Как же ты о том проведал?
- Что ты – ажио ты пророк?
- Ну, да что, сади в острог,
- Прикажи сейчас хоть в палки, —
- Нет пера, да и шабалки[38]…» —
- «Отвечай же! Запорю!..» —
- «Я те толком говорю:
- Нет пера! Да, слышь, откуда
- Мне достать такое чудо?»
- Царь с кровати тут вскочил
- И ларец с пером открыл.
- «Что? Ты смел еще переться?
- Да уж нет, не отвертеться!
- Это что? А?» Тут Иван,
- Задрожав, как лист в буран,
- Шапку выронил с испуга.
- «Что, приятель, видно, туго? —
- Молвил царь. – Постой-ка, брат!..» —
- «Ой, помилуй, виноват!
- Отпусти вину Ивану,
- Я вперед уж врать не стану».
- И, закутавшись в полу,
- Растянулся на полу.
- «Ну, для первого случаю
- Я вину тебе прощаю, —
- Царь Ивану говорит. —
- Я, помилуй Бог, сердит!
- И с сердцов иной порою
- Чуб сниму, и с головою,
- Так вот, видишь, я каков!
- Но, сказать без дальних слов,
- Я узнал, что ты Жар-птицу
- В нашу царскую светлицу,
- Если б вздумал приказать,
- Похваляешься достать.
- Ну, смотри ж, не отпирайся
- И достать ее старайся».
- Тут Иван волчком вскочил.
- «Я того не говорил! —
- Закричал он, утираясь. —
- О пере не запираюсь,
- Но о птице, как ты хошь,
- Ты напраслину ведешь».
- Царь, затрясши бородою:
- «Что! Рядиться[39] мне с тобою? —
- Закричал он. – Но смотри!
- Если ты недели в три
- Не достанешь мне Жар-птицу
- В нашу царскую светлицу,
- То, клянуся бородой!
- Ты поплатишься со мной:
- На правеж – в решетку – на кол!
- Вон, холоп!» Иван заплакал
- И пошел на сеновал,
- Где конек еголежал.
- Горбунок, его почуя,
- Дрягнул было плясовую;
- Но, как слезы увидал,
- Сам чуть-чуть не зарыдал.
- «Что, Иванушка, невесел?
- Что головушку повесил? —
- Говорил ему конек,
- У его вертяся ног. —
- Не утайся предо мною,
- Все скажи, что за душою;
- Я помочь тебе готов.
- Аль, мой милый, нездоров?
- Аль попался к лиходею?»
- Пал Иван к коньку на шею,
- Обнимал и целовал.
- «Ох, беда, конек! – сказал. —
- Царь велит достать Жар-птицу
- В государскую светлицу.
- Что мне делать, горбунок?»
- Говорит ему конек:
- «Велика беда, не спорю;
- Но могу помочь я горю.
- Оттого беда твоя,
- Что не слушался меня:
- Помнишь, ехав в град-столицу,
- Ты нашел перо Жар-птицы;
- Я сказал тебе тогда:
- «Не бери, Иван, – беда!
- Много, много непокою
- Принесет оно с собою».
- Вот теперя ты узнал,
- Правду ль я тебе сказал.
- Но, сказать тебе по дружбе,
- Это – службишка, не служба;
- Служба все, брат, впереди.
- Ты к царю теперь поди
- И скажи ему открыто:
- «Надо, царь, мне два корыта
- Белоярова пшена
- Да заморского вина.
- Да вели поторопиться:
- Завтра, только зазорится,
- Мы отправимся в поход».
- Тут Иван к царю идет,
- Говорит ему открыто:
- «Надо, царь, мне два корыта
- Белоярова пшена
- Да заморского вина.
- Да вели поторопиться:
- Завтра, только зазорится,
- Мы отправимся в поход».
- Царь тотчас приказ дает,
- Чтоб посыльные дворяна
- Все сыскали для Ивана,
- Молодцом его назвал
- И «счастливый путь!» сказал.
- На другой день, утром рано,
- Разбудил конек Ивана:
- «Гей! Хозяин! полно спать!
- Время дело исправлять!»
- Вот Иванушка поднялся,
- В путь-дорожку собирался,
- Взял корыта, и пшено,
- И заморское вино;
- Потеплее приоделся,
- На коньке своем уселся,
- Вынул хлеба ломоток
- И поехал на восток —
- Доставать тоё Жар-птицу.
- Едут целую седмицу.
- Напоследок, в день осьмой,
- Приезжают в лес густой,
- Тут сказал конек Ивану:
- «Ты увидишь здесь поляну;
- На поляне той гора,
- Вся из чистого сребра;
- Вот сюда-то до зарницы
- Прилетают жары-птицы
- Из ручья воды испить;
- Тут и будем их ловить».
- И, окончив речь к Ивану,
- Выбегает на поляну.
- Что за поле! Зелень тут,
- Словно камень изумруд;
- Ветерок над нею веет,
- Так вот искорки и сеет;
- А по зелени цветы
- Несказанной красоты.
- А на той ли на поляне,
- Словно вал на окияне,
- Возвышается гора
- Вся из чистого сребра.
- Солнце летними лучами
- Красит всю ее зарями,
- В сгибах золотом бежит,
- На верхах свечой горит.
- Вот конек по косогору
- Поднялся на эту гору,
- Версту, другу пробежал,
- Устоялся и сказал:
- «Скоро ночь, Иван, начнется,
- И тебе стеречь придется.
- Ну, в корыто лей вино
- И с вином мешай пшено.
- А чтоб быть тебе закрыту,
- Ты под то подлезь корыто,
- Втихомолку примечай,
- Да смотри же, не зевай.
- До восхода, слышь, зарницы
- Прилетят сюда жар-птицы
- И начнут пшено клевать
- Да по-своему кричать.
- Ты, которая поближе,
- И схвати ее, смотри же!
- А поймаешь птицу-жар —
- И кричи на весь базар;
- Я тотчас к тебе явлюся». —
- «Ну а если обожгуся? —
- Говорит коньку Иван,
- Расстилая свой кафтан. —
- Рукавички взять придется,
- Чай, плутовка больно жгется».
- Тут конек из глаз исчез,
- А Иван, кряхтя, полез
- Под дубовое корыто
- И лежит там, как убитый.
- Вот полночного порой
- Свет разлился над горой,
- Будто полдни наступают:
- Жары-птицы налетают;
- Стали бегать и кричать
- И пшено с вином клевать.
- Наш Иван, от них закрытый,
- Смотрит птиц из-под корыта
- И толкует сам с собой,
- Разводя вот так рукой:
- «Тьфу ты, дьявольская сила!
- Эк их, дряни, привалило!
- Чай, их тут десятков с пять.
- Кабы всех переимать —
- То-то было бы поживы!
- Неча молвить, страх красивы!
- Ножки красные у всех;
- А хвосты-то – сущий смех!
- Чай, таких у куриц нету;
- А уж сколько, парень, свету —
- Словно батюшкина печь!»
- И, скончав такую речь
- Сам с собою под лазейкой,
- Наш Иван ужом да змейкой
- Ко пшену с вином подполз —
- Хвать одну из птиц за хвост.
- «Ой! Конечек-горбуночек!
- Прибегай скорей, дружочек!
- Я ведь птицу-то поймал!» —
- Так Иван-дурак кричал.
- Горбунок тотчас явился.
- «Ай, хозяин, отличился! —
- Говорит ему конек. —
- Ну, скорей ее в мешок!
- Да завязывай тужее;
- А мешок привесь на шею,
- Надо нам в обратный путь». —
- «Нет, дай птиц-то мне пугнуть! —
- Говорит Иван. – Смотри-ка,
- Вишь, надселися от крика!»
- И, схвативши свой мешок,
- Хлещет вдоль и поперек.
- Ярким пламенем сверкая,
- Встрепенулася вся стая,
- Кругом огненным свилась
- И за тучи понеслась.
- А Иван наш вслед за ними
- Рукавицами своими
- Так и машет и кричит,
- Словно щелоком облит.
- Птицы в тучах потерялись;
- Наши путники собрались,
- Уложили царский клад
- И вернулися назад.
- Вот приехали в столицу.
- «Что, достал ли ты Жар-птицу?» —
- Царь Ивану говорит,
- Сам на спальника глядит.
- А уж тот, нетто от скуки,
- Искусал себе все руки.
- «Разумеется, достал», —
- Наш Иван царю сказал.
- «Где ж она?» – «Постой немножко,
- Прикажи сперва окошко
- В почивальне затворить,
- Знашь, чтоб темень сотворить».
- Тут дворяна побежали
- И окошко затворяли.
- Вот Иван мешок на стол.
- «Ну-ка, бабушка, пошел!»
- Свет такой тут вдруг разлился,
- Что весь люд рукой закрылся.
- Царь кричит на весь базар:
- «Ахти, батюшки, пожар!
- Эй, решеточных[40] сзывайте!
- Заливайте! Заливайте!» —
- «Это, слышь ты, не пожар,
- Это свет от птицы-жар, —
- Молвил ловчий, сам со смеху
- Надрывался. – Потеху
- Я привез те, осударь!»
- Говорит Ивану царь:
- «Вот люблю дружка Ванюшу!
- Взвеселил мою ты душу,
- И на радости такой —
- Будь же царский стремянной[41]».
- Это видя, хитрый спальник,
- Прежний конюших начальник,
- Говорит себе под нос:
- «Нет, постой, молокосос!
- Не всегда тебе случится
- Так канальски отличиться,
- Я те снова подведу,
- Мой дружочек, под беду!»
- Через три потом недели
- Вечерком одним сидели
- В царской кухне повара
- И служители двора,
- Попивали мед из
- Да читали Еруслана.
- «Эх! – один слуга сказал, —
- Как севодни я достал
- От соседа чудо-книжку!
- В ней страниц не так чтоб слишком,
- Да и сказок только пять,
- А уж сказки – вам сказать,
- Так не можно надивиться;
- Надо ж этак умудриться!»
- Тут все в голос: «Удружи!
- Расскажи, брат, расскажи!» —
- «Ну, какую ж вы хотите?
- Пять ведь сказок; вот, смотрите:
- Перва сказка о бобре,
- А вторая о царе,
- Третья… дай Бог память… точно!
- О боярыне восточной;
- Вот в четвертой: князь Бобыл;
- В пятой… в пятой… эх, забыл!
- В пятой сказке говорится…
- Так в уме вот и вертится…» —
- «Ну, да брось ее!» – «Постой!..» —
- «О красотке, что ль,какой?» —
- «Точно! В пятой говорится
- О прекрасной Царь-девице.
- Ну, которую ж, друзья,
- Расскажу сегодня я?» —
- «Царь-девицу! – все кричали. —
- О царях мы уж слыхали,
- Нам красоток-то скорей!
- Их и слушать веселей».
- И слуга, усевшись важно,
- Стал рассказывать протяжно:
- «У далеких немских стран
- Есть, ребята, окиян.
- По тому ли окияну
- Ездят только басурманы;
- С православной же земли
- Не бывали николи
- Ни дворяне, ни миряне
- На поганом окияне.
- От гостей же слух идет,
- Что девица там живет;
- Но девица не простая,
- Дочь, вишь, Месяцу родная,
- Да и Солнышко ей брат.
- Та девица, говорят,
- Ездит в красном полушубке,
- В золотой, ребята, шлюпке
- И серебряным веслом
- Самолично правит в нем;
- Разны песни попевает
- И на гуслицах играет…»
- Спальник тут с полатей скок —
- И со всех обеих ног
- Во дворец к царю пустился
- И как раз к нему явился,
- Стукнул крепко об пол лбом
- И запел царю потом:
- «Я с повинной головою,
- Царь, явился пред тобою,
- Не вели меня казнить,
- Прикажи мне говорить!» —
- «Говори, да правду только
- И не ври, смотри, нисколько!» —
- Царь с кровати закричал.
- Хитрый спальник отвечал:
- «Мы сегодня в кухне были,
- За твое здоровье пили,
- А один из дворских слуг
- Нас забавил сказкой вслух;
- В этой сказке говорится
- О прекрасной Царь-девице.
- Вот твой царский стремянной
- Поклялся твоей брадой,
- Что он знает эту птицу —
- Так он назвал Царь-девицу, —
- И ее, изволишь знать,
- Похваляется достать».
- Спальник стукнул об пол снова.
- «Гей, позвать мне стремяннова!» —
- Царь посыльным закричал.
- Спальник тут за печку стал;
- А посыльные дворяна
- Побежали до Ивана;
- В крепком сне его нашли
- И в рубашке привели.
- Царь так начал речь: «Послушай,
- На тебя донос, Ванюша.
- Говорят, что вот сейчас
- Похвалялся ты для нас
- Отыскать другую птицу,
- Сиречь[42] молвить, Царь-девицу…» —
- «Что ты, что ты, Бог с тобой! —
- Начал царский стремянной. —
- Чай, спросонков, я толкую,
- Штуку выкинул такую.
- Да хитри себе, как хошь,
- А меня не проведешь».
- Царь, затрясши бородою:
- «Что? Рядиться мне с тобою? —
- Закричал он. – Но смотри,
- Если ты недели в три
- Не достанешь Царь-девицу
- В нашу царскую светлицу,
- То, клянуся бородой,
- Ты поплатишься со мной:
- На правеж – в решетку – на кол!
- Вон, холоп!» Иван заплакал
- И пошел на сеновал,
- Где конек его лежал.
- «Что, Иванушка, невесел?
- Что головушку повесил? —
- Говорит ему конек. —
- Аль, мой милый, занемог?
- Аль попался к лиходею?»
- Пал Иван коньку на шею,
- Обнимал и целовал.
- «Ох, беда, конек! – сказал. —
- Царь велит в свою светлицу
- Мне достать, слышь, Царь-девицу.
- Что мне делать, горбунок?»
- Говорит ему конек:
- «Велика беда, не спорю;
- Но могу помочь я горю.
- Оттого беда твоя,
- Что не слушался меня.
- Но, сказать тебе по дружбе,
- Это – службишка, не служба;
- Служба все, брат, впереди!
- Ты к царю теперь поди
- И скажи: «Ведь для поимки
- Надо, царь, мне две ширинки[43],
- Шитый золотом шатер
- Да обеденный прибор —
- Весь заморского варенья —
- И сластей для прохлажденья».
- Вот Иван к царю идет
- И такую речь ведет:
- «Для царевниной поимки
- Надо, царь, мне две ширинки,
- Шитый золотом шатер
- Да обеденный прибор —
- Весь заморского варенья —
- И сластей для прохлажденья». —
- «Вот давно бы так, чем нет», —
- Царь с кровати дал ответ
- И велел, чтобы дворяна
- Все сыскали для Ивана,
- Молодцом его назвал
- И «счастливый путь!» сказал.
- На другой день, утром рано,
- Разбудил конек Ивана:
- «Гей! Хозяин! полно спать!
- Время дело исправлять!»
- Вот Иванушка поднялся,
- В путь-дорожку собирался,
- Взял ширинки и шатер
- Да обеденный прибор —
- Весь заморского варенья —
- И сластей для прохлажденья;
- Все в мешок дорожный склал
- И веревкой завязал,
- Потеплее приоделся,
- На коньке своем уселся,
- Вынул хлеба ломоток
- И поехал на восток
- По тоё ли Царь-девицу.
- Едут целую седмицу;
- Напоследок, в день осьмой,
- Приезжают в лес густой.
- Тут сказал конек Ивану:
- «Вот дорога к окияну,
- И на нем-то круглый год
- Та красавица живет;
- Два раза она лишь сходит
- С окияна и приводит
- Долгий день на землю к нам.
- Вот увидишь завтра сам».
- И, окончив речь к Ивану,
- Выбегает к окияну,
- На котором белый вал
- Одинешенек гулял.
- Тут Иван с конька слезает,
- А конек ему вещает:
- «Ну, раскидывай шатер,
- На ширинку ставь прибор
- Из заморского варенья
- И сластей для прохлажденья.
- Сам ложися за шатром
- Да смекай себе умом.
- Видишь, шлюпка вон мелькает…
- То царевна подплывает.
- Пусть в шатер она войдет,
- Пусть покушает, попьет;
- Вот, как в гусли заиграет —
- Знай, уж время наступает.
- Ты тотчас в шатер вбегай,
- Ту царевну сохватай,
- И держи ее сильнее,
- Да зови меня скорее.
- Я на первый твой приказ
- Прибегу к тебе как раз,
- И поедем… Да смотри же,
- Ты гляди за ней поближе,
- Если ж ты ее проспишь,
- Так беды не избежишь».
- Тут конек из глаз сокрылся,
- За шатер Иван забился
- И давай дыру вертеть,
- Чтоб царевну подсмотреть.
- Ясный полдень наступает;
- Царь-девица подплывает,
- Входит с гуслями в шатер
- И садится за прибор.
- «Хм! Так вот та Царь-девица!
- Как же в сказках говорится, —
- Рассуждает стремянной, —
- Что куда красна собой
- Царь-девица, так что диво!
- Эта вовсе не красива:
- И бледна-то и тонка,
- Чай, в обхват-то три вершка;
- А ножонка-то, ножонка!
- Тьфу ты! Словно у цыпленка!
- Пусть полюбится кому,
- Я и даром не возьму».
- Тут царица заиграла
- И столь сладко припевала,
- Что Иван, не зная как,
- Прикорнулся на кулак,
- И под голос тихий, стройный
- Засыпает преспокойно.
- Запад тихо догорал.
- Вдруг конек над ним заржал
- И, толкнув его копытом,
- Крикнул голосом сердитым:
- «Спи, любезный, до звезды!
- Высыпай себе беды!
- Не меня ведь вздернут на кол!»
- Тут Иванушка заплакал
- И, рыдаючи, просил,
- Чтоб конек его простил.
- «Отпусти вину Ивану,
- Я вперед уж спать не стану». —
- «Ну, уж Бог тебя простит! —
- Горбунок ему кричит. —
- Все поправим, может статься,
- Только, чур, не засыпаться;
- Завтра, рано поутру,
- К златошвейному шатру
- Приплывет опять девица —
- Меду сладкого напиться.
- Если ж снова ты заснешь,
- Головы уж не снесешь».
- Тут конек опять сокрылся;
- А Иван сбирать пустился
- Острых камней и гвоздей
- От разбитых кораблей
- Для того, чтоб уколоться,
- Если вновь ему вздремнется.
- На другой день поутру
- К златошвейному шатру
- Царь-девица подплывает,
- Шлюпку на берег бросает,
- Входит с гуслями в шатер
- И садится за прибор…
- Вот царевна заиграла
- И столь сладко припевала,
- Чт Иванушке опять
- Захотелося поспать.
- «Нет, постой же ты, дрянная! —
- Говорит Иван, вставая. —
- Ты вдругорядь не уйдешь
- И меня не проведешь».
- Тут в шатер Иван вбегает,
- Косу длинную хватает…
- «Ой, беги, конек, беги!
- Горбунок мой, помоги!»
- Вмиг конек к нему явился.
- «Ай, хозяин, отличился!
- Ну, садись же поскорей!
- Да держи ее плотней!»
- Вот столицы достигает.
- Царь к царевне выбегает.
- За белы руки берет,
- Во дворец ее ведет
- И садит за стол дубовый
- И под занавес шелковый,
- В глазки с нежностью глядит,
- Сладки речи говорит:
- «Бесподобная девица!
- Согласися быть царица!
- Я тебя едва узрел —
- Сильной страстью воскипел.
- Соколины твои очи
- Не дадут мне спать средь ночи
- И во время бела дня,
- Ох! измучают меня.
- Молви ласковое слово!
- Все для свадьбы уж готово;
- Завтра ж утром, светик мой,
- Обвенчаемся с тобой
- И начнем жить припевая».
- А царевна молодая,
- Ничего не говоря,
- Отвернулась от царя.
- Царь нисколько не сердился,
- Но сильней еще влюбился;
- На колен пред нею стал,
- Ручки нежно пожимал
- И балясы[44] начал снова:
- «Молви ласковое слово!
- Чем тебя я огорчил?
- Али тем, что полюбил?
- О, судьба моя плачевна!»
- Говорит ему царевна:
- «Если хочешь взять меня,
- То доставь ты мне в три дня
- Перстень мой из окияна!» —
- «Гей! Позвать ко мне Ивана!» —
- Царь поспешно закричал
- И чуть сам не побежал.
- Вот Иван к царю явился,
- Царь к нему оборотился
- И сказал ему: «Иван!
- Поезжай на окиян;
- В окияне том хранится
- Перстень, слышь ты, Царь-девицы.
- Коль достанешь мне его,
- Задарю тебя всего». —
- «Я и с первой-то дороги
- Волочу насилу ноги —
- Ты опять на окиян!» —
- Говорит царю Иван.
- «Как же, плут, не торопиться:
- Видишь, я хочу жениться! —
- Царь со гневом закричал
- И ногами застучал. —
- У меня не отпирайся,
- А скорее отправляйся!»
- Тут Иван хотел идти.
- «Эй, послушай! По пути, —
- Говорит ему царица, —
- Заезжай ты поклониться
- В изумрудный терем мой
- Да скажи моей родной:
- Дочь ее узнать желает,
- Для чего она скрывает
- По три ночи, по три дня
- Лик свой ясный от меня?
- И зачем мой братец красный
- Завернулся в мрак ненастный
- И в туманной вышине
- Не пошлет луча ко мне?
- Не забудь же!» – «Помнить буду,
- Если только не забуду;
- Да ведь надо же узнать,
- Кто те братец, кто те мать,
- Чтоб в родне-то нам не сбиться».
- Говорит ему царица:
- «Месяц – мать мне, Солнце – брат». —
- «Да смотри, в три дня назад!» —
- Царь-жених к тому прибавил.
- Тут Иван царя оставил
- И пошел на сеновал,
- Где конек его лежал.
- «Что, Иванушка, невесел?
- Что головушку повесил?» —
- Говорит ему конек.
- «Помоги мне, горбунок!
- Видишь, вздумал царь жениться,
- Знашь, на тоненькой царице,
- Так и шлет на окиян, —
- Говорит коньку Иван, —
- Дал мне сроку три дня только;
- Тут попробовать изволь-ка
- Перстень дьявольский достать!
- Да велела заезжать
- Эта тонкая царица
- Где-то в терем поклониться
- Солнцу, Месяцу, притом
- И спрошать кое об чем…»
- Тут конек: «Сказать по дружбе,
- Это – службишка, не служба;
- Служба все, брат, впереди!
- Ты теперя спать поди;
- А назавтра, утром рано,
- Мы поедем к окияну».
- На другой день наш Иван,
- Взяв три луковки в карман,
- Потеплее приоделся,
- На коньке своем уселся
- И поехал в дальний путь…
- Дайте, братцы, отдохнуть!
Часть третья
Доселева Макар огороды копал, а нынече Макар в воеводы попал.
- Та-ра-ра-ли, та-ра-ра!
- Вышли кони со двора;
- Вот крестьяне их поймали
- Да покрепче привязали.
- Сидит ворон на дубу,
- Он играет во трубу;
- Как во трубушку играет,
- Православных потешает:
- «Эй! Послушай, люд честной!
- Жили-были муж с женой;
- Муж-то примется за шутки,
- А жена за прибаутки,
- И пойдет у них тут пир,
- Что на весь крещеный мир!»
- Это присказка ведется,
- Сказка вскоре же начнется.
- Как у наших у ворот
- Муха песенку поет:
- «Что дадите мне за вестку?
- Бьет свекровь свою невестку:
- Посадила на шесток,
- Привязала за шнурок,
- Ручки к ножкам притянула,
- Ножку правую разула:
- «Не ходи ты по зарям!
- Не кажися молодцам!»
- Это присказка велася,
- Вот и сказка началася.
- Ну-с, так едет наш Иван
- За кольцом на окиян.
- Горбунок летит, как ветер,
- И в почин на первый вечер
- Верст сто тысяч отмахал
- И нигде не отдыхал.
- Подъезжая к окияну,
- Говорит конек Ивану:
- «Ну, Иванушка, смотри,
- Вот минутки через три
- Мы приедем на поляну —
- Прямо к морю-окияну;
- Поперек его лежит
- Чудо-юдо Рыба-кит;
- Десять лет уж он страдает,
- А доселева не знает,
- Чем прощенье получить;
- Он учнет тебя просить,
- Чтоб ты в Солнцевом селенье
- Попросил ему прощенье;
- Ты исполнить обещай,
- Да смотри ж, не забывай!»
- Вот въезжает на поляну
- Прямо к морю-окияну;
- Поперек его лежит
- Чудо-юдо Рыба-кит.
- Все бока его изрыты,
- Частоколы в ребра вбиты,
- На хвосте сыр-бор глумит,
- На спине село стоит;
- Мужички на губе пашут,
- Между глаз мальчишки пляшут,
- А в дубраве, меж усов,
- Ищут девушки грибов.
- Вот конек бежит по киту,
- По костям стучит копытом.
- Чудо-юдо Рыба-кит
- Так проезжим говорит,
- Рот широкий отворяя,
- Тяжко, горько воздыхая:
- «Путь-дорога, господа!
- Вы откуда и куда?» —
- «Мы послы от Царь-девицы,
- Едем оба из столицы, —
- Говорит киту конек, —
- К Солнцу прямо на восток,
- Во хоромы золотые». —
- «Так нельзя ль, отцы родные,
- Вам у Солнышка спросить:
- Долго ль мне в опале быть,
- И за кои прегрешенья
- Я терплю беды-мученья?» —
- «Ладно, ладно, Рыба-кит!» —
- Наш Иван ему кричит.
- «Будь отец мне милосердный!
- Вишь, как мучуся я, бедный!
- Десять лет уж так лежу…
- Я и сам те услужу!..» —
- Кит Ивана умоляет,
- Сам же горько воздыхает.
- «Ладно, ладно, Рыба-кит!» —
- Наш Иван ему кричит.
- Тут конек под ним забился,
- Прыг на берег и пустился;
- Только видно, как песок
- Вьется вихорем у ног.
- Едут близко ли, далеко,
- Едут низко ли, высоко
- И увидели ль кого —
- Я не знаю ничего.
- Скоро сказка говорится,
- Дело мешкотно[45] творится.
- Только, братцы, я узнал,
- Что конек туда вбежал,
- Где (я слышал стороною)
- Небо сходится с землею,
- Где крестьянки лен прядут,
- Прялки на небо кладут.
- Тут Иван с землей простился
- И на небе очутился,
- И поехал, будто князь,
- Шапка набок, подбодрясь.
- «Эко диво! Эко диво!
- Наше царство хоть красиво, —
- Говорит коньку Иван
- Средь лазоревых полян, —
- А как с небом-то сравнится,
- Так под стельку не годится.
- Что земля-то!.. Ведь она
- И черна-то и грязна;
- Здесь земля-то голубая,
- А уж светлая какая!..
- Посмотри-ка, горбунок,
- Видишь, вон где, на восток,
- Словно светится зарница…
- Чай, небесная светлица…
- Что-то больно высока!» —
- Так спросил Иван конька.
- «Это терем Царь-девицы,
- Нашей будущей царицы, —
- Горбунок ему кричит, —
- По ночам здесь Солнце спит,
- А полуденной порою
- Месяц входит для покою».
- Подъезжают; у ворот
- Из столбов хрустальный свод:
- Все столбы те завитые
- Хитро в змейки золотые;
- На верхушках три звезды,
- Вокруг терема сады;
- На серебряных там ветках,
- В раззолоченных во клетках
- Птицы райские живут,
- Песни царские поют.
- А ведь терем с теремами
- Будто город с деревнями;
- А на тереме из звезд —
- Православный русский крест.
- Вот конек во двор въезжает;
- Наш Иван с него слезает,
- В терем к Месяцу идет
- И такую речь ведет:
- «Здравствуй, Месяц Месяцович!
- Я – Иванушка Петрович,
- Из далеких я сторон
- И привез тебе поклон». —
- «Сядь, Иванушка Петрович! —
- Молвил Месяц Месяцович. —
- И поведай мне вину[46]
- В нашу светлую страну
- Твоего с земли прихода;
- Из какого ты народа,
- Как попал ты в этот край, —
- Все скажи мне, не утай». —
- «Я с земли пришел Землянской,
- Из страны ведь христианской, —
- Говорит, садясь, Иван, —
- Переехал окиян
- С порученьем от царицы —
- В светлый терем поклониться
- И сказать вот так, постой:
- «Ты скажи моей родной:
- Дочь ее узнать желает,
- Для чего она скрывает
- По три ночи, по три дня
- Лик какой-то от меня;
- И зачем мой братец красный
- Завернулся в мрак ненастный
- И в туманной вышине
- Не пошлет луча ко мне?»
- Так, кажися? Мастерица
- Говорить красно царица;
- Не припомнишь все сполна,
- Что сказала мне она». —
- «А какая то царица?» —
- «Это, знаешь, Царь-девица». —
- «Царь-девица?.. Так она,
- Что ль, тобой увезена?» —
- Вскрикнул Месяц Месяцович.
- А Иванушка Петрович
- Говорит: «Известно, мной!
- Вишь, я царский стремянной;
- Ну, так царь меня отправил,
- Чтобы я ее доставил
- В три недели во дворец;
- А не то меня отец
- Посадить грозился на кол».
- Месяц с радости заплакал,
- Ну Ивана обнимать,
- Целовать и миловать.
- «Ах, Иванушка Петрович! —
- Молвил Месяц Месяцович. —
- Ты принес такую весть,
- Что не знаю, чем и счесть!
- А уж мы как горевали,
- Что царевну потеряли!..
- Оттого-то, видишь, я
- По три ночи, по три дня
- В темном облаке ходила,
- Все грустила да грустила,
- Трое суток не спала,
- Крошки хлеба не брала,
- Оттого-то сын мой красный
- Завернулся в мрак ненастный,
- Луч свой жаркий погасил,
- Миру Божью не светил:
- Все грустил, вишь, по сестрице,
- Той ли красной Царь-девице.
- Что, здорова ли она?
- Не грустна ли, не больна?» —
- «Всем бы, кажется, красотка,
- Да у ней, кажись, сухотка[47]:
- Ну, как спичка, слышь, тонка,
- Чай, в обхват-то три вершка;
- Вот как замуж-то поспеет,
- Так небось и потолстеет:
- Царь, слышь, женится на ней».
- Месяц вскрикнул: «Ах, злодей!
- Вздумал в семьдесят жениться
- На молоденькой девице!
- Да стою я крепко в том —
- Просидит он женихом!
- Вишь, что старый хрен затеял:
- Хочет жать там, где не сеял!
- Полно, лаком больно стал!»
- Тут Иван опять сказал:
- «Есть еще к тебе прошенье,
- То о китовом прощенье…
- Есть, вишь, море; Чудо-кит
- Поперек его лежит:
- Все бока его изрыты,
- Частоколы в ребра вбиты…
- Он, бедняк, меня прошал,
- Чтобы я тебя спрошал:
- Скоро ль кончится мученье?
- Чем сыскать ему прощенье?
- И на что он тут лежит?»
- Месяц ясный говорит:
- «Он за то несет мученье,
- Что без Божия веленья
- Проглотил среди морей
- Три десятка кораблей.
- Если даст он им свободу,
- Снимет Бог с него невзгоду.
- Вмиг все раны заживит,
- Долгим веком наградит».
- Тут Иванушка поднялся,
- С светлым Месяцем прощался,
- Крепко шею обнимал,
- Трижды в щеки целовал.
- «Ну, Иванушка Петрович! —
- Молвил Месяц Месяцович. —
- Благодарствую тебя
- За сынка и за себя.
- Отнеси благословенье
- Нашей дочке в утешенье
- И скажи моей родной:
- «Мать твоя всегда с тобой;
- Полно плакать и крушиться:
- Скоро грусть твоя решится, —
- И не старый, с бородой,
- А красавец молодой
- Поведет тебя к налою[48]»,
- Ну, прощай же! Бог с тобою!»
- Поклонившись, как умел,
- На конька Иван тут сел,
- Свистнул, будто витязь знатный,
- И пустился в путь обратный.
- На другой день наш Иван
- Вновь пришел на окиян.
- Вот конек бежит по киту,
- По костям стучит копытом.
- Чудо-юдо Рыба-кит
- Так, вздохнувши, говорит:
- «Что, отцы, мое прошенье?
- Получу ль когда прощенье?» —
- «Погоди ты, Рыба-кит!» —
- Тут конек ему кричит.
- Вот в село он прибегает,
- Мужиков к себе сзывает,
- Черной гривкою трясет
- И такую речь ведет:
- «Эй, послушайте, миряне,
- Православны христиане!
- Коль не хочет кто из вас
- К водяному сесть в приказ[49],
- Убирайся вмиг отсюда.
- Здесь тотчас случится чудо:
- Море сильно закипит,
- Повернется Рыба-кит…»
- Тут крестьяне и миряне,
- Православны христиане,
- Закричали: «Быть бедам!»
- И пустились по домам.
- Все телеги собирали;
- В них, не мешкая, поклали
- Все, что было живота,
- И оставили кита.
- Утро с полднем повстречалось,
- А в селе уж не осталось
- Ни одной души живой,
- Словно шел Мамай войной!
- Тут конек на хвост вбегает,
- К перьям близко прилегает
- И что мочи есть кричит:
- «Чудо-юдо Рыба-кит!
- Оттого твои мученья,
- Что без Божия веленья
- Проглотил ты средь морей
- Три десятка кораблей.
- Если дашь ты им свободу,
- Снимет Бог с тебя невзгоду,
- Вмиг все раны заживит,
- Долгим веком наградит».
- И, окончив речь такую,
- Закусил узду стальную,
- Понатужился – и вмиг
- На далекий берег прыг.
- Чудо-кит зашевелился,
- Словно холм поворотился,
- Начал море волновать
- И из челюстей бросать
- Корабли за кораблями
- С парусами и гребцами.
- Тут поднялся шум такой,
- Что проснулся царь морской:
- В пушки медные палили,
- В трубы кованы трубили;
- Белый парус поднялся,
- Флаг на мачте развился;
- Поп с причетом всем служебным
- Пел на палубе молебны;
- А гребцов веселый ряд
- Грянул песню наподхват:
- «Как по моречку, по морю,
- По широкому раздолью,
- Что на самый край земли,
- Выбегают корабли…»
- Волны моря заклубились,
- Корабли из глаз сокрылись.
- Чудо-юдо Рыба-кит
- Громким голосом кричит,
- Рот широкий отворяя,
- Плесом волны разбивая:
- «Чем вам, други, услужить?
- Чем за службу наградить?
- Надо ль раковин цветистых?
- Надо ль рыбок золотистых?
- Надо ль крупных жемчугов?
- Все достать для вас готов!» —
- «Нет, кит-рыба, нам в награду
- Ничего того не надо, —
- Говорит ему Иван, —
- Лучше перстень нам достань, —
- Перстень, знаешь, Царь-девицы,
- Нашей будущей царицы». —
- «Ладно, ладно! Для дружка
- И сережку из ушка!
- Отыщу я до зарницы
- Перстень красной Царь-девицы», —
- Кит Ивану отвечал
- И, как ключ, на дно упал.
- Вот он плесом ударяет,
- Громким голосом сзывает
- Осетриный весь народ
- И такую речь ведет:
- «Вы достаньте до зарницы
- Перстень красной Царь-девицы,
- Скрытый в ящике на дне.
- Кто его доставит мне,
- Награжу того я чином:
- Будет думным дворянином.
- Если ж умный мой приказ
- Не исполните… я вас!..»
- Осетры тут поклонились
- И в порядке удалились.
- Через несколько часов
- Двое белых осетров
- К киту медленно подплыли
- И смиренно говорили:
- «Царь великий! Не гневись!
- Мы все море уж, кажись,
- Исходили и изрыли,
- Но и знаку не открыли.
- Только Ерш один из нас
- Совершил бы твой приказ:
- Он по всем морям гуляет,
- Так уж, верно, перстень знает;
- Но его, как бы назло,
- Уж куда-то унесло». —
- «Отыскать его в минуту
- И послать в мою каюту!» —
- Кит сердито закричал
- И усами закачал.
- Осетры тут поклонились,
- В земский суд бежать пустились
- И велели в тот же час
- От кита писать указ,
- Чтоб гонцов скорей послали
- И Ерша того поймали.
- Лещ, услыша сей приказ,
- Именной писал указ;
- Сом (советником он звался)
- Под указом подписался;
- Черный рак указ сложил
- И печати приложил.
- Двух дельфинов тут призвали
- И, отдав указ, сказали,
- Чтоб, от имени царя,
- Обежали все моря
- И того Ерша-гуляку,
- Крикуна и забияку,
- Где бы ни было, нашли,
- К государю привели.
- Тут дельфины поклонились
- И Ерша искать пустились.
- Ищут час они в морях,
- Ищут час они в реках,
- Все озера исходили,
- Все проливы переплыли,
- Не могли Ерша сыскать
- И вернулися назад,
- Чуть не плача от печали…
- Вдруг дельфины услыхали
- Где-то в маленьком пруде
- Крик неслыханный в воде.
- В пруд дельфины завернули
- И на дно его нырнули, —
- Глядь: в пруде, под камышом,
- Ерш дерется с Карасем.
- «Смирно! Черти б вас побрали!
- Вишь, содом какой подняли,
- Словно важные бойцы!» —
- Закричали им гонцы.
- «Ну а вам какое дело? —
- Ерш кричит дельфинам смело. —
- Я шутить ведь не люблю,
- Разом всех переколю!» —
- «Ох ты, вечная гуляка,
- И крикун, и забияка!
- Все бы, дрянь, тебе гулять,
- Все бы драться да кричать.
- Дома – нет ведь, не сидится!..
- Ну, да что с тобой рядиться, —
- Вот тебе царев указ,
- Чтоб ты плыл к нему тотчас».
- Тут проказника дельфины
- Подхватили за щетины
- И отправились назад.
- Ерш ну рваться и кричать:
- «Будьте милостивы, братцы!
- Дайте чуточку подраться.
- Распроклятый тот Карась
- Поносил меня вчерась
- При честном при всем собранье
- Неподобной разной бранью…»
- Долго Ерш еще кричал,
- Наконец и замолчал;
- А проказника дельфины
- Все тащили за щетины,
- Ничего не говоря,
- И явились пред царя.
- «Что ты долго не являлся?
- Где ты, вражий сын, шатался?» —
- Кит со гневом закричал.
- На колени Ерш упал,
- И, признавшись в преступленье,
- Он молился о прощенье.
- «Ну, уж Бог тебя простит! —
- Кит державный говорит. —
- Но за то твое прощенье
- Ты исполни повеленье». —
- «Рад стараться, Чудо-кит!» —
- На коленях Ерш пищит.
- «Ты по всем морям гуляешь,
- Так уж, верно, перстень знаешь
- Царь-девицы?» – «Как не знать!
- Можем разом отыскать». —
- «Так ступай же поскорее
- Да сыщи его живее!»
- Тут, отдав царю поклон,
- Ерш пошел, согнувшись, вон.
- С царской дворней побранился,
- За плотвой поволочился
- И салакушкам шести
- Нос разбил он на пути.
- Совершив такое дело,
- В омут кинулся он смело
- И в подводной глубине
- Вырыл ящичек на дне —
- Пуд по крайней мере во сто.
- «О, здесь дело-то не просто!»
- И давай из всех морей
- Ерш скликать к себе сельдей.
- Сельди с духом собралися,
- Сундучок тащить взялися,
- Только слышно и всего —
- «У-у-у!» да «О-о-о!».
- Но сколь сильно ни кричали,
- Животы лишь надорвали,
- А проклятый сундучок
- Не дался и на вершок.
- «Настоящие селедки!
- Вам кнута бы вместо водки!» —
- Крикнул Ерш со всех сердцов
- И нырнул по осетров.
- Осетры тут приплывают
- И без крика поднимают
- Крепко ввязнувший в песок
- С перстнем красный сундучок.
- «Ну, ребятушки, смотрите,
- Вы к царю теперь плывите,
- Я ж пойду теперь ко дну
- Да немножко отдохну:
- Что-то сон одолевает,
- Так глаза вот и смыкает…»
- Осетры к царю плывут,
- Ерш-гуляка прямо в пруд
- (Из которого дельфины
- Утащили за щетины).
- Чай, додраться с Карасем, —
- Я не ведаю о том.
- Но теперь мы с ним простимся
- И к Ивану возвратимся.
- Тихо море-окиян.
- На песке сидит Иван,
- Ждет кита из синя моря
- И мурлыкает от горя;
- Повалившись на песок,
- Дремлет верный горбунок.
- Время к вечеру клонилось;
- Вот уж солнышко спустилось;
- Тихим пламенем горя,
- Развернулася заря.
- А кита не тут-то было.
- «Чтоб те, вора, задавило!
- Вишь, какой морской шайтан! —
- Говорит себе Иван. —
- Обещался до зарницы
- Вынесть перстень Царь-девицы,
- А доселе не сыскал,
- Окаянный зубоскал!
- А уж солнышко-то село, И…»
- Тут море закипело:
- Появился Чудо-кит
- И к Ивану говорит:
- «За твое благодеянье
- Я исполнил обещанье».
- С этим словом сундучок
- Брякнул плотно на песок,
- Только берег закачался.
- «Ну, теперь я расквитался.
- Если ж вновь принужусь я,
- Позови опять меня;
- Твоего благодеянья
- Не забыть мне… До свиданья!»
- Тут Кит-чудо замолчал
- И, всплеснув, на дно упал.
- Горбунок-конек проснулся,
- Встал на лапки, отряхнулся,
- На Иванушку взглянул
- И четырежды прыгнул.
- «Ай да Кит Китович! Славно!
- Долг свой выплатил исправно!
- Ну, спасибо, Рыба-кит! —
- Горбунок-конек кричит. —
- Что ж, хозяин, одевайся,
- В путь-дорожку отправляйся;
- Три денька ведь уж прошло:
- Завтра срочное число[50].
- Чай, старик уж умирает».
- Тут Ванюша отвечает:
- «Рад бы с радостью поднять;
- Да ведь силы не занять!
- Сундучишко больно плотен,
- Чай, чертей в него пять сотен
- Кит проклятый насажал.
- Я уж трижды поднимал:
- Тяжесть страшная такая!»
- Тут конек, не отвечая,
- Поднял ящичек ногой,
- Будто камушек какой,
- И взмахнул к себе на шею.
- «Ну, Иван, садись скорее!
- Помни, завтра минет срок,
- А обратный путь далек».
- Стал четвертый день зориться,
- Наш Иван уже в столице.
- Царь с крыльца к нему бежит, —
- «Что кольцо мое?» – кричит.
- Тут Иван с конька слезает
- И преважно отвечает:
- «Вот тебе и сундучок!
- Да вели-ка скликать полк:
- Сундучишко мал хоть на вид,
- Да и дьявола задавит».
- Царь тотчас стрельцов позвал
- И немедля приказал
- Сундучок отнесть в светлицу.
- Сам пошел по Царь-девицу.
- «Перстень твой, душа, найден, —
- Сладкогласно молвил он, —
- И теперь, примолвить снова,
- Нет препятства никакого
- Завтра утром, светик мой,
- Обвенчаться мне с тобой.
- Но не хочешь ли, дружочек,
- Свой увидеть перстенечек?
- Он в дворце моем лежит».
- Царь-девица говорит:
- «Знаю, знаю! Но, признаться,
- Нам нельзя еще венчаться». —
- «Отчего же, светик мой?
- Я люблю тебя душой,
- Мне, прости ты мою смелость,
- Страх жениться захотелось.
- Если ж ты… то я умру
- Завтра ж с горя поутру.
- Сжалься, матушка царица!»
- Говорит ему девица:
- «Но взгляни-ка, ты ведь сед;
- Мне пятнадцать только лет:
- Как же можно нам венчаться?
- Все цари начнут смеяться,
- Дед-то, скажут, внучку взял!»
- Царь со гневом закричал:
- «Пусть-ка только засмеются —
- У меня как раз свернутся:
- Все их царства полоню!
- Весь их род искореню!» —
- «Пусть не станут и смеяться,
- Все не можно нам венчаться, —
- Не растут зимой цветы:
- Я красавица, а ты?..
- Чем ты можешь похвалиться?» —
- Говорит ему девица.
- «Я хоть стар, да я удал! —
- Царь царице отвечал. —
- Как немножко приберуся,
- Хоть кому так покажуся
- Разудалым молодцом.
- Ну, да что нам нужды в том?
- Лишь бы только нам жениться».
- Говорит ему девица:
- «А такая в том нужда,
- Что не выйду никогда
- За дурного, за седого,
- За беззубого такого!»
- Царь в затылке почесал
- И, нахмуряся, сказал:
- «Что ж мне делать-то, царица?
- Страх как хочется жениться;
- Ты же, ровно на беду:
- Не пойду да не пойду!» —
- «Не пойду я за седого, —
- Царь-девица молвит снова. —
- Стань, как прежде, молодец, —
- Я тотчас же под венец». —
- «Вспомни, матушка царица,
- Ведь нельзя переродиться;
- Чудо Бог один творит».
- Царь-девица говорит:
- «Коль себя не пожалеешь,
- Ты опять помолодеешь.
- Слушай: завтра на заре
- На широком на дворе
- Должен челядь[51] ты заставить
- Три котла больших поставить
- И костры под них сложить.
- Первый надобно налить
- До краев водой студеной,
- А второй – водой вареной,
- А последний – молоком,
- Вскипятя его ключом.
- Вот, коль хочешь ты жениться
- И красавцем учиниться, —
- Ты, без платья, налегке,
- Искупайся в молоке;
- Тут побудь в воде вареной,
- А потом еще в студеной.
- И скажу тебе, отец,
- Будешь знатный молодец!»
- Царь не вымолвил ни слова,
- Кликнул тотчас стремяннова.
- «Что, опять на окиян? —
- Говорит царю Иван. —
- Нут уж, дудки, ваша милость!
- Уж и то во мне все сбилось.
- Не поеду ни за что!» —
- «Нет, Иванушка, не то,
- Завтра я хочу заставить
- На дворе котлы поставить
- И костры под них сложить.
- Первый думаю налить
- До краев водой студеной,
- А второй – водой вареной,
- А последний – молоком,
- Вскипятя его ключом.
- Ты же должен постараться,
- Пробы ради, искупаться
- В этих трех больших котлах,
- В молоке и двух водах». —
- «Вишь, откуда подъезжает! —
- Речь Иван тут начинает. —
- Шпарят только поросят,
- Да индюшек, да цыплят;
- Я ведь, глянь, не поросенок,
- Не индюшка, не цыпленок.
- Вот в холодной, так оно
- Искупаться бы можно,
- А подваривать как станешь,
- Так меня и не заманишь.
- Полно, царь, хитрить-мудрить
- Да Ивана проводить!»
- Царь, затрясши бородою:
- «Что? Рядиться мне с тобою? —
- Закричал он. – Но смотри!
- Если ты в рассвет зари
- Не исполнишь повеленье, —
- Я отдам тебя в мученье,
- Прикажу тебя пытать,
- По кусочкам разрывать.
- Вон отсюда, болесть злая!»
- Тут Иванушка, рыдая,
- Поплелся на сеновал,
- Где конек его лежал.
- «Что, Иванушка, невесел?
- Что головушку повесил? —
- Говорит ему конек. —
- Чай, наш старый женишок
- Снова выкинул затею?»
- Пал Иван к коньку на шею,
- Обнимал и целовал.
- «Ох, беда конек! – сказал. —
- Царь вконец меня сбывает;
- Сам подумай, заставляет
- Искупаться мне в котлах,
- В молоке и двух водах:
- Как в одной воде студеной,
- А в другой воде вареной,
- Молоко, слышь, кипяток».
- Говорит ему конек:
- «Вот уж служба, так уж служба!
- Тут нужна моя вся дружба.
- Как же к слову не сказать:
- Лучите б нам пера не брать;
- От него-то, от злодея,
- Столько бед тебе на шею…
- Ну, не плачь же, Бог с тобой!
- Сладим как-нибудь с бедой.
- И скорее сам я сгину,
- Чем тебя, Иван, покину.
- Слушай, завтра на заре
- В те поры, как на дворе
- Ты разденешься, как должно,
- Ты скажи царю: «Не можно ль,
- Ваша милость, приказать
- Горбунка ко мне послать,
- Чтоб впоследни с ним проститься».
- Царь на это согласится.
- Вот как я хвостом махну,
- В те котлы мордой макну,
- На тебя два раза прысну,
- Громким посвистом присвистну,
- Ты, смотри же, не зевай:
- В молоко сперва ныряй,
- Тут в котел с водой вареной,
- А оттудова в студеной.
- А теперича молись
- Да спокойно спать ложись».
- На другой день, утром рано,
- Разбудил конек Ивана:
- «Эй, хозяин, полно спать!
- Время службу исполнять».
- Тут Ванюша почесался,
- Потянулся и поднялся,
- Помолился на забор
- И пошел к царю во двор.
- Там котлы уже кипели;
- Подле них рядком сидели
- Кучера, и повара,
- И служители двора;
- Дров усердно прибавляли,
- Об Иване толковали
- Втихомолку меж собой
- И смеялися порой.
- Вот и двери растворились,
- Царь с царицей появились
- И готовились с крыльца
- Посмотреть на удальца.
- «Ну, Ванюша, раздевайся
- И в котлах, брат, покупайся!» —
- Царь Ивану закричал.
- Тут Иван одежду снял,
- Ничего не отвечая.
- А царица молодая,
- Чтоб не видеть наготу,
- Завернулася в фату.
- Вот Иван к котлам поднялся,
- Глянул в них – и зачесался.
- «Что же ты, Ванюша, стал? —
- Царь опять ему вскричал. —
- Исполняй-ка, брат, что должно!»
- Говорит Иван: «Не можно ль,
- Ваша милость, приказать
- Горбунка ко мне послать?
- Я впоследни б с ним простился».
- Царь, подумав, согласился
- И изволил приказать
- Горбунка к нему послать.
- Тут слуга конька приводит
- И к сторонке сам отходит.
- Вот конек хвостом махнул,
- В те котлы мордой макнул,
- На Ивана дважды прыснул,
- Громким посвистом присвистнул,
- На конька Иван взглянул
- И в котел тотчас нырнул,
- Тут в другой, там в третий тоже,
- И такой он стал пригожий,
- Что ни в сказке не сказать,
- Ни пером не написать!
- Вот он в платье нарядился,
- Царь-девице поклонился,
- Осмотрелся, подбодрясь,
- С важным видом, будто князь.
- «Эко диво! – все кричали. —
- Мы и слыхом не слыхали,
- Чтобы льзя[52] похорошеть!»
- Царь велел себя раздеть,
- Два раза перекрестился, —
- Бух в котел – и там сварился!
- Царь-девица тут встает,
- Знак к молчанью подает,
- Покрывало поднимает
- И к прислужникам вещает:
- «Царь велел вам долго жить!
- Я хочу царицей быть.
- Люба ль я вам? Отвечайте!
- Если люба, то признайте
- Володетелем всего —
- И супруга моего!»
- Тут царица замолчала,
- На Ивана показала.
- «Люба, люба! – все кричат. —
- За тебя хоть в самый ад!
- Твоего ради талана[53]
- Признаем царя Ивана!»
- Царь царицу тут берет,
- В церковь Божию ведет,
- И с невестой молодою
- Он обходит вкруг налою[54].
- Пушки с крепости палят;
- В трубы кованы трубят;
- Все подвалы отворяют,
- Бочки с фряжским[55] выставляют,
- И, напившися, народ
- Что есть мочушки дерет:
- «Здравствуй, царь наш со царицей!
- С распрекрасной Царь-девицей!»
- Во дворце же пир горой:
- Вина льются там рекой;
- За дубовыми столами
- Пьют бояре со князьями,
- Сердцу любо! Я там был,
- Мед, вино и пиво пил;
- По усам хоть и бежало,
- В рот ни капли не попало.
Вопросы и задания1. Что роднит «Конька-горбунка» с русскими народными сказками?
2. Изменяется ли Иван в этой сказке?
3. Сопоставь образы Ивана и Ерша.
4. Какую роль играет в сказке перо Жар-птицы?
5. Зачем автор вводит в сказку описания Небесного и Подводного царств?
6. Какие образы народных сказок использует в своем произведении автор?
7. В чем особенность построения этой сказки?
8. Как соединяются между собой приключения Ивана?
9. За что наказан в сказке кит?
9. Какие художественные приемы использует автор для создания образа спальника?
10. Как показывается в сказке любовь конька к Ивану?
10. Назови основные особенности языка сказки.
11. Подготовь выразительное чтение понравившегося эпизода сказки. Выучи его наизусть.
12. На основе сопоставления этой сказки с народной сказкой «Иван-царевич и Серый волк» подготовь самостоятельное сообщение о том, что общего и в чем различие образов конька и Серого волка.
Александр Сергеевич Пушкин
Нет в отечественной литературе писателя, чье творчество было бы столь многообразным и многогранным. Должен сообщить тебе по секрету, что отношение к произведениям этого гениального писателя очень многое говорит о человеке. Я думаю, если кому-то не нравится Пушкин, если его произведения оставляют читателя равнодушным, значит, с читателем что-то не так, значит, он болен какой-то опасной болезнью: невежеством, черствостью души. От такого недуга не спасет ни один врач, если человек сам не захочет излечиться. Поэтому, если, читая Пушкина, ты испытываешь скуку, никому не говори об этом, но постарайся разобраться, может быть, тебе просто непонятны какие-то слова или ты невнимательно читал книгу. Я уже говорил, что А. С. Пушкин написал очень много самых разных произведений. Ты познакомился с его переводом шотландской баллады «Ворон к ворону летит», а сейчас начинаешь изучать «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях». Не правда ли, она чем-то напоминает немецкую народную сказку о Белоснежке? Но не подумай, что А. С. Пушкин написал свое произведение, прочитав сказки братьев Гримм.
Ты должен был запомнить, что сюжет о злой мачехе и трудолюбивой падчерице – один из самых распространенных в народных сказках. А Пушкин очень хорошо знал и любил фольклор не только русский, но и других народов.
В «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» причудливо переплелись русские и западноевропейские черты (обрати внимание: жениха царевны зовут королевич Елисей). Поэт удачно использовал в сказке приемы стихотворного европейского рыцарского романа.
Еще в XVII веке в Россию проникли с запада рыцарские романы: произведения, рассказывающие о смелых рыцарях, разыскивающих похищенных невест и сражающихся со злобными драконами, о злых и добрых волшебниках, о чести и славе воинов. Эти романы проникли в устное народное творчество и стали достоянием русского фольклора. А. С. Пушкин слышал пересказы романов о Бове-королевиче, о Еруслане Лазаревиче в народном варианте, читал он и подлинные рыцарские романы. Для всех них характерно использование приключения (авантюры). Обрати, пожалуйста, внимание, сколько приключений в сказке А. С. Пушкина.
«Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», которую ты сейчас будешь читать, не просто литературная философская сказка, но сказка стихотворная (таких сказок нет в фольклоре, они существуют только в литературе), а это значит, что ее автор использует в ней поэтическую образность для создания лирического эмоционального настроения.
Вспомни, мы с тобой говорили о том, что в «Белоснежке» братьев Гримм природа олицетворена в образах гномов. В сказке А. С. Пушкина вместо семи гномов – семь богатырей, но вопрос о связях человека с природой не только сохранился, он усилился за счет использования лирических эффектов.
Кто помогает Елисею найти дорогу к своей невесте, к кому и как обращается он за помощью?
Сравни образы двух жестоких мачех. Как описывается мачеха в «Белоснежке» и какие художественные средства использует А. С. Пушкин для создания у читателя отрицательного отношения к мачехе?
Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях
- Царь с царицею простился,
- В путь-дорогу снарядился,
- И царица у окна
- Села ждать его одна.
- Ждет-пождет с утра до ночи,
- Смотрит в поле, инда[56] очи
- Разболелись глядючи
- С белой зори до ночи;
- Не видать милого друга!
- Только видит: вьется вьюга,
- Снег валится на поля.
- Вся белешенька земля.
- Девять месяцев проходит,
- С поля глаз она не сводит.
- Вот в сочельник[57] в самый, в ночь,
- Бог дает царице дочь.
- Рано утром гость желанный,
- День и ночь так долгожданный,
- Издалеча наконец
- Воротился царь-отец.
- На него она взглянула,
- Тяжелехонько вздохнула,
- Восхищенья не снесла
- И к обедне умерла.
- Долго царь был неутешен,
- Но как быть? и он был грешен;
- Год прошел как сон пустой,
- Царь женился на другой.
- Правду молвить, молодица[58]
- Уж и впрямь была царица:
- Высока, стройна, бела,
- И умом и всем взяла;
- Но зато горда, ломлива,
- Своенравна и ревнива.
- Ей в приданое дано
- Было зеркальце одно;
- Свойство зеркальце имело:
- Говорить оно умело.
- С ним одним она была
- Добродушна, весела,
- С ним приветливо шутила
- И, красуясь, говорила:
- «Свет мой, зеркальце! скажи
- Да всю правду доложи:
- Я ль на свете всех милее,
- Всех румяней и белее?»
- И ей зеркальце в ответ:
- «Ты, конечно, спору нет;
- Ты, царица, всех милее,
- Всех румяней и белее».
- И царица хохотать,
- И плечами пожимать,
- И подмигивать глазами,
- И прищелкивать перстами,
- И вертеться, подбочась,
- Гордо в зеркальце глядясь.
- Но царевна молодая,
- Тихомолком расцветая,
- Между тем росла, росла,
- Поднялась – и расцвела,
- Белолица, черноброва,
- Нраву кроткого такого.
- И жених сыскался ей,
- Королевич Елисей.
- Сват приехал, царь дал слово,
- А приданое готово:
- Семь торговых городов
- Да сто сорок теремов.
- На девичник[59] собираясь,
- Вот царица, наряжаясь
- Перед зеркальцем своим,
- Перемолвилася с ним:
- «Я ль, скажи мне, всех милее,
- Всех румяней и белее?»
- Что же зеркальце в ответ?
- «Ты прекрасна, спору нет;
- Но царевна всех милее,
- Всех румяней и белее».
- Как царица отпрыгнет,
- Да как ручку замахнет,
- Да по зеркальцу как хлопнет,
- Каблучком-то как притопнет!..
- «Ах ты, мерзкое стекло!
- Это врешь ты мне назло.
- Как тягаться ей со мною?
- Я в ней дурь-то успокою.
- Вишь какая подросла!
- И не диво, что бела:
- Мать брюхатая сидела
- Да на снег лишь и глядела!
- Но скажи: как можно ей
- Быть во всем меня милей?
- Признавайся: всех я краше.
- Обойди все царство наше,
- Хоть весь мир; мне ровной нет.
- Так ли?» Зеркальце в ответ:
- «А царевна все ж милее,
- Все ж румяней и белее».
- Делать нечего. Она,
- Черной зависти полна,
- Бросив зеркальце под лавку,
- Позвала к себе Чернавку
- И наказывает ей,
- Сенной девушке своей,
- Весть царевну в глушь лесную
- И, связав ее, живую
- Под сосной оставить там
- На съедение волкам.
- Черт ли сладит с бабой гневной?
- Спорить нечего. С царевной
- Вот Чернавка в лес пошла
- И в такую даль свела,
- Что царевна догадалась,
- И до смерти испугалась,
- И взмолилась: «Жизнь моя!
- В чем, скажи, виновна я?
- Не губи меня, девица!
- А как буду я царица,
- Я пожалую тебя».
- Та, в душе ее любя,
- Не убила, не связала,
- Отпустила и сказала:
- «Не кручинься, Бог с тобой».
- А сама пришла домой.
- «Что? – сказала ей царица. —
- Где красавица девица?»
- «Там в лесу, стоит одна, —
- Отвечает ей она, —
- Крепко связаны ей локти;
- Попадется зверю в когти,
- Меньше будет ей терпеть,
- Легче будет умереть».
- И молва трезвонить стала:
- Дочка царская пропала!
- Тужит бедный царь по ней.
- Королевич Елисей,
- Помолясь усердно Богу,
- Отправляется в дорогу
- За красавицей душой,
- За невестой молодой.
- Но невеста молодая,
- До зари в лесу блуждая,
- Между тем все шла да шла
- И на терем набрела.
- Ей навстречу пес, залая,
- Прибежал и смолк, играя;
- В ворота вошла она,
- На подворье[60] тишина.
- Пес бежит за ней, ласкаясь,
- А царевна, подбираясь,
- Поднялася на крыльцо
- И взялася за кольцо;
- Дверь тихонько отворилась,
- И царевна очутилась
- В светлой горнице; кругом
- Лавки, крытые ковром,
- Под святыми стол дубовый,
- Печь с лежанкой изразцовой.
- Видит девица, что тут
- Люди добрые живут;
- Знать, не будет ей обидно.
- Никого меж тем не видно.
- Дом царевна обошла,
- Все порядком убрала,
- Засветила Богу свечку,
- Затопила жарко печку,
- На полати взобралась
- И тихонько улеглась.
- Час обеда приближался,
- Топот по двору раздался:
- Входят семь богатырей,
- Семь румяных усачей.
- Старший молвил: «Что за диво!
- Все так чисто и красиво.
- Кто-то терем прибирал
- Да хозяев поджидал.
- Кто же? Выдь и покажися,
- С нами честно подружися.
- Коль ты старый человек,
- Дядей будешь нам навек.
- Коли парень ты румяный,
- Братец будешь нам названый.
- Коль старушка, будь нам мать,
- Так и станем величать.
- Коли красная девица,
- Будь нам милая сестрица».
- И царевна к ним сошла,
- Честь хозяям отдала,
- В пояс низко поклонилась;
- Закрасневшись, извинилась,
- Что-де в гости к ним зашла,
- Хоть звана и не была.
- Вмиг по речи те спознали,
- Что царевну принимали;
- Усадили в уголок,
- Подносили пирожок,
- Рюмку полну наливали,
- На подносе подавали.
- От зеленого вина
- Отрекалася она;
- Пирожок лишь разломила,
- Да кусочек прикусила,
- И с дороги отдыхать
- Отпросилась на кровать.
- Отвели они девицу
- Вверх во светлую светлицу
- И оставили одну,
- Отходящую ко сну.
- День за днем идет, мелькая,
- А царевна молодая
- Все в лесу, не скучно ей
- У семи богатырей.
- Перед утренней зарею
- Братья дружною толпою
- Выезжают погулять,
- Серых уток пострелять,
- Руку правую потешить,
- Сорочина в поле спешить[61],
- Иль башку с широких плеч
- У татарина отсечь,
- Или вытравить из леса
- Пятигорского черкеса.
- А хозяюшкой она
- В терему меж тем одна
- Приберет и приготовит.
- Им она не прекословит,
- Не перечат ей они.
- Так идут за днями дни.
- Братья милую девицу
- Полюбили. К ней в светлицу
- Раз, лишь только рассвело,
- Всех их семеро вошло.
- Старший молвил ей: «Девица,
- Знаешь: всем ты нам сестрица,
- Всех нас семеро, тебя
- Все мы любим, за себя
- Взять тебя мы все бы рады,
- Да нельзя, так Бога ради,
- Помири нас как-нибудь:
- Одному женою будь,
- Прочим ласковой сестрою.
- Что ж качаешь головою?
- Аль отказываешь нам?
- Аль товар не по купцам?[62]»
- «Ой вы, молодцы честные,
- Братцы вы мои родные, —
- Им царевна говорит, —
- Коли лгу, пусть Бог велит
- Не сойти живой мне с места.
- Как мне быть? ведь я невеста.
- Для меня вы все равны,
- Все удалы, все умны,
- Всех я вас люблю сердечно;
- Но другому я навечно
- Отдана. Мне всех милей
- Королевич Елисей».
- Братья молча постояли
- Да в затылке почесали.
- «Спрос не грех. Прости ты нас, —
- Старший молвил, поклонясь, —
- Коли так, не заикнуся
- Уж о том». – «Я не сержуся, —
- Тихо молвила она, —
- И отказ мой не вина».
- Женихи ей поклонились,
- Потихоньку удалились,
- И согласно все опять
- Стали жить да поживать.
- Между тем царица злая,
- Про царевну вспоминая,
- Не могла простить ее,
- А на зеркальце свое
- Долго дулась и сердилась;
- Наконец об нем хватилась
- И пошла за ним, и, сев
- Перед ним, забыла гнев,
- Красоваться снова стала
- И с улыбкою сказала:
- «Здравствуй, зеркальце! скажи
- Да всю правду доложи:
- Я ль на свете всех милее,
- Всех румяней и белее?»
- И ей зеркальце в ответ:
- «Ты прекрасна, спору нет;
- Но живет без всякой славы,
- Средь зеленыя дубравы,
- У семи богатырей
- Та, что все ж тебя милей».
- И царица налетела
- На Чернавку: «Как ты смела
- Обмануть меня? и в чем!..»
- Та призналася во всем:
- Так и так. Царица злая,
- Ей рогаткой угрожая[63],
- Положила иль не жить,
- Иль царевну погубить.
- Раз царевна молодая,
- Милых братьев поджидая,
- Пряла, сидя под окном.
- Вдруг сердито под крыльцом
- Пес залаял, и девица
- Видит: нищая черница[64]
- Ходит по двору, клюкой
- Отгоняя пса. «Постой,
- Бабушка, постой немножко, -
- Ей кричит она в окошко, —
- Пригрожу сама я псу
- И кой-что тебе снесу».
- Отвечает ей черница:
- «Ох ты, дитятко девица!
- Пес проклятый одолел,
- Чуть до смерти не заел.
- Посмотри, как он хлопочет!
- Выдь ко мне». Царевна хочет
- Выйти к ней и хлеб взяла,
- Но с крылечка лишь сошла,
- Пес ей под ноги – и лает,
- И к старухе не пускает;
- Лишь пойдет старуха к ней,
- Он, лесного зверя злей,
- На старуху. «Что за чудо?
- Видно выспался он худо, —
- Ей царевна говорит, —
- На ж, лови!» – и хлеб летит.
- Старушонка хлеб поймала;
- «Благодарствую, – сказала. -
- Бог тебя благослови;
- Вот за то тебе, лови!»
- И к царевне наливное,
- Молодое, золотое,
- Прямо яблочко летит…
- Пес как прыгнет, завизжит…
- Но царевна в обе руки
- Хвать – поймала. «Ради скуки
- Кушай яблочко, мой свет,
- Благодарствуй за обед»,—
- Старушоночка сказала,
- Поклонилась и пропала…
- И с царевной на крыльцо
- Пес бежит и ей в лицо
- Жалко смотрит, грозно воет,
- Словно сердце песье ноет,
- Словно хочет ей сказать:
- Брось! – Она его ласкать,
- Треплет нежною рукою;
- «Что, Соколко, что с тобою?
- Ляг!» – и в комнату вошла,
- Дверь тихонько заперла,
- Под окно за пряжу села
- Ждать хозяев, а глядела
- Все на яблоко. Оно
- Соку спелого полно,
- Так свежо и так душисто,
- Так румяно-золотисто,
- Будто медом налилось!
- Видны семечки насквозь…
- Подождать она хотела
- До обеда, не стерпела,
- В руки яблочко взяла,
- К алым губкам поднесла,
- Потихоньку прокусила
- И кусочек проглотила…
- Вдруг она, моя душа,
- Пошатнулась не дыша,
- Белы руки опустила,
- Плод румяный уронила,
- Закатилися глаза,
- И она под образа
- Головой на лавку пала
- И тиха, недвижна стала…
- Братья в ту пору домой
- Возвращалися толпой
- С молодецкого разбоя.
- Им навстречу, грозно воя,
- Пес бежит и ко двору
- Путь им кажет. «Не к добру! —
- Братья молвили, – печали
- Не минуем». Прискакали,
- Входят, ахнули. Вбежав,
- Пес на яблоко стремглав
- С лаем кинулся, озлился,
- Проглотил его, свалился
- И издох. Напоено
- Было ядом, знать, оно.
- Перед мертвою царевной
- Братья в горести душевной
- Все поникли головой
- И с молитвою святой
- С лавки подняли, одели,
- Хоронить ее хотели
- И раздумали. Она,
- Как под крылышком у сна,
- Так тиха, свежа лежала,
- Что лишь только не дышала.
- Ждали три дня, но она
- Не восстала ото сна.
- Сотворив обряд печальный,
- Вот они во гроб хрустальный
- Труп царевны молодой
- Положили – и толпой
- Понесли в пустую гору,
- И в полуночную пору
- Гроб ее к шести столбам
- На цепях чугунных там
- Осторожно привинтили
- И решеткой оградили;
- И, пред мертвою сестрой
- Сотворив поклон земной,
- Старший молвил: «Спи во гробе;
- Вдруг погасла, жертвой злобе,
- На земле твоя краса;
- Дух твой примут небеса.
- Нами ты была любима
- И для милого хранима —
- Не досталась никому,
- Только гробу одному».
- В тот же день царица злая,
- Доброй вести ожидая,
- Втайне зеркальце взяла
- И вопрос свой задала:
- «Я ль, скажи мне, всех милее,
- Всех румяней и белее?»
- И услышала в ответ:
- «Ты, царица, спору нет,
- Ты на свете всех милее,
- Всех румяней и белее».
- За невестою своей
- Королевич Елисей
- Между тем по свету скачет.
- Нет как нет! Он горько плачет,
- И кого ни спросит он,
- Всем вопрос его мудрен;
- Кто в глаза ему смеется,
- Кто скорее отвернется;
- К красну солнцу наконец
- Обратился молодец.
- «Свет наш солнышко! ты ходишь
- Круглый год по небу, сводишь
- Зиму с теплою весной,
- Всех нас видишь под собой.
- Аль откажешь мне в ответе?
- Не видало ль где на свете
- Ты царевны молодой?
- Я жених ей». – «Свет ты мой, —
- Красно солнце отвечало, —
- Я царевны не видало.
- Знать, ее в живых уж нет.
- Разве месяц, мой сосед,
- Где-нибудь ее да встретил
- Или след ее заметил».
- Темной ночки Елисей
- Дождался в тоске своей.
- Только месяц показался,
- Он за ним с мольбой погнался.
- «Месяц, месяц, мой дружок,
- Позолоченный рожок!
- Ты встаешь во тьме глубокой,
- Круглолицый, светлоокий,
- И, обычай твой любя,
- Звезды смотрят на тебя.
- Аль откажешь мне в ответе?
- Не видал ли где на свете
- Ты царевны молодой?
- Я жених ей». – «Братец мой, —
- Отвечает месяц ясный, —
- Не видал я девы красной.
- На стороже я стою
- Только в очередь мою.
- Без меня царевна, видно,
- Пробежала». – «Как обидно!» —
- Королевич отвечал.
- Ясный месяц продолжал:
- «Погоди; об ней, быть может,
- Ветер знает. Он поможет.
- Ты к нему теперь ступай,
- Не печалься же, прощай».
- Елисей, не унывая,
- К ветру кинулся, взывая:
- «Ветер, ветер! Ты могуч,
- Ты гоняешь стаи туч,
- Ты волнуешь сине море,
- Всюду веешь на просторе,
- Не боишься никого,
- Кроме Бога одного.
- Аль откажешь мне в ответе?
- Не видал ли где на свете
- Ты царевны молодой?
- Я жених ее». – «Постой, —
- Отвечает ветер буйный, —
- Там за речкой тихоструйной
- Есть высокая гора,
- В ней глубокая нора;
- В той норе, во тьме печальной,
- Гроб качается хрустальный
- На цепях между столбов.
- Не видать ничьих следов
- Вкруг того пустого места;
- В том гробу твоя невеста».
- Ветер дале побежал.
- Королевич зарыдал
- И пошел к пустому месту
- На прекрасную невесту
- Посмотреть еще хоть раз.
- Вот идет; и поднялась
- Перед ним гора крутая;
- Вкруг нее страна пустая;
- Под горою темный вход.
- Он туда скорей идет.
- Перед ним, во мгле печальной,
- Гроб качается хрустальный,
- И в хрустальном гробе том
- Спит царевна вечным сном.
- И о гроб невесты милой
- Он ударился всей силой.
- Гроб разбился. Дева вдруг
- Ожила. Глядит вокруг
- Изумленными глазами,
- И, качаясь над цепями,
- Привздохнув, произнесла:
- «Как же долго я спала!»
- И встает она из гроба…
- Ах!., и зарыдали оба.
- В руки он ее берет
- И на свет из тьмы несет,
- И, беседуя приятно,
- В путь пускаются обратно,
- И трубит уже молва:
- Дочка царская жива!
- Дома в ту пору без дела
- Злая мачеха сидела
- Перед зеркальцем своим
- И беседовала с ним,
- Говоря: «Я ль всех милее,
- Всех румяней и белее?»
- И услышала в ответ:
- «Ты прекрасна, слова нет,
- Но царевна все ж милее,
- Все румяней и белее».
- Злая мачеха, вскочив,
- Об пол зеркальце разбив,
- В двери прямо побежала
- И царевну повстречала.
- Тут ее тоска взяла,
- И царица умерла.
- Лишь ее похоронили,
- Свадьбу тотчас учинили,
- И с невестою своей
- Обвенчался Елисей;
- И никто с начала мира
- Не видал такого пира;
- Я там был, мед, пиво пил,
- Да усы лишь обмочил.
Вопросы и задания1. Какие традиционные приемы народной сказки использует А. С. Пушкин в своем произведении? Какие черты отличают сказку А. С. Пушкина от народной?
2. Как в сказке А. С. Пушкина передается лирическое отношение Повествователя к царевне?
3. Как А. С. Пушкин показывает изменение отношения мачехи к царевне от безразличия к ненависти?
4. Как описывается терем богатырей в лесу? Какие предметы русского быта упоминаются в этом описании?
5. Как описываются в сказке богатыри? В чем отличие образов богатырей от образов гномов из «Белоснежки»?
6. Охарактеризуй образ королевича Елисея. Какие черты Елисея подчеркивает поэт?
7. Как в сказке А. С. Пушкина показана связь человека с природой?
8. Подготовь выразительное чтение понравившегося отрывка.
9. Самостоятельно на основе сопоставления этой сказки с «Белоснежкой» подготовь сообщение об образах главных героинь этих произведений.
Ханс Кристиан Андерсен
Нет, наверное, в нашей стране ни одного ученика, который не знал бы имени датского сказочника. Написанные в XIX веке в маленькой Дании «Стойкий оловянный солдатик», «Принцесса на горошине», «Дюймовочка», «Гадкий утенок» и другие сказки знают и любят дети. X. К. Андерсен, как и все сказочники, много взял из устного народного творчества, но еще больше он придумал сам, создав удивительный мир, где борются добро и зло и где дети понимают и умеют гораздо больше, чем взрослые.
Одна из самых любимых детских сказок – «Снежная королева». Здесь вновь звучит вечная тема человеческой дружбы и преданности. Маленькая девочка Герда вступает в борьбу с могущественной Снежной королевой и одерживает победу.
Дания – северная страна с суровым климатом, по этому тема природы занимает в этой сказке особое место. Да и сама Снежная королева, олицетворение зимней стужи, одновременно и явление природы, и ее злейший враг (ведь ее холод убивает все живое).
Когда ты станешь читать эту сказку, то попытайся проследить, как создается писателем образ природы, а также посмотри внимательно, в каких еще образах отражаются явления природы и как показано взаимоотношение с ней человека.
В нашей магической книге помещена сказка «Дикие лебеди». Уже по ее названию можно догадаться, что я собираюсь предложить тебе сравнить ее со сказкой из сборника братьев Гримм «Шесть лебедей».
Действительно, создавая свою сказку, датский писатель опирался на уже известный тебе фольклорный источник. Он сохранил сказочную основу, но добавил множество новых подробностей. Писатель не просто создал замечательный образ Элизы, он сумел показать, как много значит для человека умение любить, сохранять в самых суровых условиях мужество и стойкость. Как и в большинстве сказок X. К. Андерсена, в «Диких лебедях» очень важное место занимают образы природы: животных и растений.
Подумай, какую роль они играют в сказке и как помогают раскрыть характер Элизы.
Дикие лебеди
(перевод А. Ганзен)
Далеко-далеко, в той стране, куда улетают от нас на зиму ласточки, жил король. У него было одиннадцать сыновей и одна дочка, Элиза. Одиннадцать братьев-принцев уже ходили в школу; на груди у каждого красовалась звезда, а сбоку гремела сабля; писали они на золотых досках алмазными грифелями и отлично умели читать, хоть по книжке, хоть наизусть – все равно. Сразу было слышно, что читают настоящие принцы! Сестрица их Элиза сидела на скамеечке из зеркального стекла и рассматривала книжку с картинками, за которую было заплачено полкоролевства.
Да, хорошо жилось детям, только недолго!
Отец их, король той страны, женился на злой королеве, которая невзлюбила бедных детей. Им пришлось испытать это в первый же день: во дворце гало веселье, дети затеяли игру в гости, но мачеха вместо разных пирожных и печеных яблок, которых они всегда получали вдоволь, дала им чайную чашку песку и сказала, что они могут представить себе, будто это угощение.
Через неделю она отдала сестрицу Элизу на воспитание в деревню каким-то крестьянам, а прошло еще немного времени, и она успела столько наговорить королю о бедных принцах, что он больше и видеть их не хотел.
– Летите-ка подобру-поздорову на все четыре стороны! – сказала злая королева. – Летите большими птицами и промышляйте о себе сами!
Но она не могла сделать им такого зла, как бы ей хотелось, – они превратились в одиннадцать прекрасных диких лебедей, с криком вылетели из дворцовых окон и понеслись над парками и лесами.
Было раннее утро, когда они пролетали мимо избы, где спала еще крепким сном их сестрица Элиза. Они принялись летать над крышей, вытягивали свои длинные шеи и хлопали крыльями, но никто не слышал и не видел их; так им и пришлось улететь ни с чем. Высоко-высоко взвились они к самым облакам и полетели в большой темный лес, что тянулся до самого моря.
Бедняжечка Элиза стояла в крестьянской избе и играла зеленым листочком – других игрушек у нее не было; она проткнула в листке дырочку, смотрела сквозь нее на солнышко, и ей казалось, что она видит ясные глаза своих братьев; когда же теплые лучи солнца скользили по ее щеке, она вспоминала их нежные поцелуи.
Дни шли за днями, один как другой. Колыхал ли ветер розовые кусты, росшие у дома, и шептал розам: «Есть ли кто-нибудь красивее вас?» – розы качали головками и говорили: «Элиза красивее». Сидела ли в воскресный день у дверей своего домика какая-нибудь старушка, читавшая Псалтырь, а ветер переворачивал листы, говоря книге: «Есть ли кто-нибудь набожнее тебя?» – книга отвечала: «Элиза набожнее!» И розы и Псалтырь говорили сущую правду.
Но вот Элизе минуло пятнадцать лет, и ее отправили домой. Увидав, какая она хорошенькая, королева разгневалась и возненавидела падчерицу. Она с удовольствием превратила бы ее в дикого лебедя, да нельзя было этого сделать сейчас же, потому что король хотел видеть свою дочь.
И вот рано утром королева прошла в мраморную, всю убранную чудными коврами и мягкими подушками купальню, взяла трех жаб, поцеловала каждую и сказала первой:
– Сядь Элизе на голову, когда она войдет в купальню; пусть она станет такой же тупой и ленивой, как ты! А ты сядь ей на лоб! – сказала она другой. – Пусть Элиза будет такой же безобразной, как ты, и отец не узнает ее! Ты же ляг ей на сердце! – шепнула королева третьей жабе. – Пусть она станет злонравной и мучится от этого!
Затем она спустила жаб в прозрачную воду, и вода сейчас же позеленела. Позвав Элизу, королева раздела ее и велела войти ей в воду. Элиза послушалась, и одна жаба села ей на темя, другая на лоб, а третья на грудь; но Элиза даже не заметила этого, и, как только вышла из воды, по воде поплыли три красных мака. Если бы жабы не были отравлены поцелуем ведьмы, они превратились бы, полежав у Элизы на голове и на сердце, в красные розы; девушка была так набожна и невинна, что колдовство никак не могло подействовать на нее.
Увидав это, злая королева натерла Элизу соком грецкого ореха, так что она стала совсем коричневой, вымазала ей личико вонючей мазью и спутала ее чудные волосы. Теперь нельзя было и узнать хорошенькую Элизу. Даже отец ее испугался и сказал, что это не его дочь. Никто не признавал ее, кроме цепной собаки да ласточек, но кто же стал бы слушать бедных тварей!
Заплакала Элиза и подумала о своих выгнанных братьях, тайком ушла из дворца и целый день брела по дорогам и болотам, пробираясь к лесу. Элиза и сама хорошенько не знала, куда ей надо идти, но так истосковалась по своим братьям, которые тоже были изгнаны из родного дома, что решила их искать повсюду, пока не найдет.
Недолго пробыла она в лесу, как настала уже ночь, и Элиза совсем сбилась с дороги; тогда она улеглась на мягкий мох, прочла молитву на сон грядущий и склонила голову на пень. В лесу стояла тишина, воздух был такой теплый, в траве мелькали, точно зеленые огоньки, сотни светлячков, а когда Элиза задела рукой за какой-то кустик, они посыпались в траву звездным дождем. Всю ночь снились Элизе братья: все они опять были детьми, играли вместе, писали грифелями на золотых досках и рассматривали чудеснейшую книжку с картинками, которая стоила полкоролевства. Но писали они на досках не черточки и нулики, как это было раньше, – нет, они описывали все, что видели и пережили. Все картины в книжке были живые: птицы распевали, а люди сходили со страниц и говорили с Элизой и ее братьями; но стоило ей захотеть перевернуть лист, – они впрыгивали обратно, иначе в картинках вышла бы путаница.
Когда Элиза проснулась, солнышко стояло уже высоко; она даже не могла хорошенько видеть его за густой листвой деревьев, но отдельные лучи его пробирались между ветвями и бегали золотыми зайчиками по траве; от зелени шел чудный запах, и птички чуть не садились Элизе на плечи. Невдалеке слышалось журчание источника; оказалось, что тут бежало несколько больших ручьев, вливавшихся в пруд с чудным песчаным дном. Пруд был окружен живой изгородью, но в одном месте дикие олени проломали для себя проход, и Элиза могла спуститься к самой воде. Вода в пруду была чистая и прозрачная; не шевели ветер ветвей деревьев и кустов, можно было бы подумать, что и деревья и кусты нарисованы на дне, так ясно они отражались в зеркале вод.
Увидав в воде свое личико, Элиза совсем перепугалась, такое оно было черное и гадкое; но вот она за черпнула горстью воды, потерла глаза и лоб, и опять заблестела ее белая нежная кожа. Тогда Элиза разделась совсем и вошла в прохладную воду. Такой хорошенькой принцессы поискать было по белу свету!
Одевшись и заплетя свои длинные волосы, она пошла к журчащему источнику, напилась воды прямо из пригоршни и потом пошла дальше по лесу, сама не зная куда. Она думала о своих братьях и надеялась, что Бог не покинет ее: это ведь он повелел расти диким яблокам, чтобы напитать голодных; он же указал ей одну из таких яблонь, ветви которой гнулись от тяжести плодов. Утолив голод, Элиза подперла ветви палочками и углубилась в самую чащу леса. Там стояла такая тишина, что Элиза слышала свои собственные шаги, слышала шуршанье каждого сухого листка, попадавшегося ей под ноги. Ни единой птички не залетало в эту глушь, ни единый солнечный луч не проникал сквозь сплошную чащу ветвей. Высокие стволы стояли плотными рядами, точно бревенчатые стены; никогда еще Элиза не чувствовала себя такой одинокой.
Ночью стало еще темнее; во мху не светилось ни одного светлячка. Печально улеглась Элиза на траву, и вдруг ей показалось, что ветви над ней раздвинулись и на нее глянул добрыми очами сам Господь Бог; маленькие ангелочки выглядывали из-за его головы и из-под рук.
Проснувшись утром, она и сама не знала, было ли то во сне или наяву.
Отправившись дальше, Элиза встретила старушку с корзинкой ягод; старушка дала девушке горсточку ягод, а Элиза спросила ее, не проезжали ли тут, по лесу, одиннадцать принцев.
– Нет, – сказала старушка, – но вчера я видела здесь на реке одиннадцать лебедей в золотых коронах.
И старушка вывела Элизу к обрыву, под которым протекала река. По обоим берегам росли деревья, простиравшие навстречу друг другу свои длинные, густо покрытые листьями ветви. Те из деревьев, которым не удавалось сплести своих ветвей с ветвями их братьев на противоположном берегу, так вытягивались над водой, что корни их вылезали из-под земли, и они все же добивались своего. Элиза простилась со старушкой и пошла к устью реки, впадавшей в открытое море.
И вот перед молодой девушкой открылось чудное безбрежное море, но на всем его просторе не виднелось ни одного паруса, не было ни единой лодочки, на которой она могла бы пуститься в дальнейший путь. Элиза посмотрела на бесчисленные валуны, выброшенные на берег морем, – вода отшлифовала их так, что они стали совсем гладкими и круглыми. Все остальные выброшенные морем предметы: стекло, железо и камни – тоже носили следы этой шлифовки, а между тем вода была нежнее мягких рук Элизы, и девушка подумала: «Волны неустанно катятся одна за другой и наконец шлифуют самые твердые предметы. Буду же и я трудиться неустанно! Спасибо вам за науку, светлые быстрые волны! Сердце говорит мне, что когда-нибудь вы отнесете меня к моим милым братьям!»
На выброшенных морем сухих водорослях лежали одиннадцать белых лебединых перьев; Элиза собрала и связала их в пучок; на перьях еще блестели капли – росы или слез, кто знает? Пустынно было на берегу, но Элиза не чувствовала этого: море представляло собой вечное разнообразие; в несколько часов тут можно было насмотреться больше, чем в целый год где-нибудь на берегах пресных внутренних озер. Если на небо надвигалась большая темная туча и ветер крепчал, море как будто говорило: «Я тоже могу почернеть!» – начинало бурлить, волноваться и покрывалось белыми барашками. Если же облака были розоватого цвета, а ветер спал, – море было похоже на лепесток розы; иногда оно становилось зеленым, иногда белым; но какая бы тишь ни стояла в воздухе и как бы спокойно ни было само море, у берега постоянно было заметно легкое волнение, – вода тихо вздымалась, словно грудь спящего ребенка. Когда солнце было близко к закату, Элиза увидала вереницу летевших к берегу диких лебедей в золотых коронах; всех лебедей было одиннадцать, и летели они один за другим, вытянувшись длинною белою лентой. Элиза взобралась на верх обрыва и спряталась за куст. Лебеди опустились недалеко от нее и захлопали своими большими белыми крыльями.
В ту же самую минуту, как солнце скрылось под водой, оперение с лебедей вдруг спало, и на земле очутились одиннадцать красавцев принцев, Элизиных братьев! Элиза громко вскрикнула; она сразу узнала их, несмотря на то, что они успели сильно измениться; сердце подсказало ей, что это они. Она бросилась в их объятия, называла их всех по именам, а они-то как обрадовались, увидав и узнав свою сестрицу, которая так выросла и похорошела. Элиза и ее братья смеялись и плакали и скоро узнали друг от друга, как скверно поступила с ними мачеха.
– Мы, братья, – сказал самый старший, – летаем в виде диких лебедей весь день, от восхода до самого заката солнечного; когда же солнце заходит, мы опять принимаем человеческий образ. Поэтому ко времени захода солнца мы всегда должны иметь под ногами твердую землю: случись нам превратиться в людей во время нашего полета под облаками, мы тотчас же упали бы с такой страшной высоты. Живем же мы не тут; далеко-далеко за морем лежит такая же чудная страна, как эта, но дорога туда длинна, приходится перелетать через все море, а по пути нет ни единого острова, где бы могли провести ночь. Только на самой середине моря торчит небольшой одинокий утес, на котором мы кое-как и можем отдохнуть, тесно прижавшись друг к другу. Если море бушует, брызги воды пролетают даже через наши головы, но мы благодарим Бога и за такое пристанище: не будь его, нам вовсе не удалось бы навестить нашей милой родины – и теперь-то для этого перелета нам приходится выбирать два самых длинных дня в году. Лишь раз в год позволено прилетать нам на родину; мы можем оставаться здесь одиннадцать дней и летать над этим большим лесом, откуда нам виден дворец, где мы родились и где живет наш отец, и колокольня, где покоится наша мать. Тут даже кусты и деревья кажутся нам родными; тут по равнинам по-прежнему бегают дикие лошади, которых мы видели в дни нашего детства, а угольщики по-прежнему поют те песни, под которые мы плясали детьми. Тут наша родина, сюда нас тянет всем сердцем, и здесь-то мы нашли тебя, милая, дорогая сестричка! Два дня еще можем мы пробыть здесь, а затем должны улететь за море в чудную, но не родную нам страну! Как же нам взять тебя с собой? У нас нет ни корабля, ни лодки!
– Как бы мне освободить вас от чар? – спросила братьев сестра.
Так они проговорили всю ночь и задремали только на несколько часов.
Элиза проснулась от шума лебединых крыл. Братья опять стали птицами и летали в воздухе большими кругами, а потом и совсем скрылись из виду. С Элизой остался только самый младший из братьев; лебедь положил ей свою голову на колени, а она гладила и перебирала его перышки. Целый день они провели вдвоем, к вечеру же прилетели и остальные, и, когда солнце село, все вновь приняли человеческий образ.
– Завтра мы должны улететь отсюда и сможем вернуться не раньше будущего года, но мы тебя не покинем здесь! – сказал младший брат. – Хватит ли у тебя мужества улететь с нами? Мои руки довольно сильны, чтобы пронести тебя через лес, – неужели же мы все не сможем перенести тебя на крыльях через море? – Да, возьмите меня с собой! – сказала Элиза.
Всю ночь провели они за плетеньем сетки из гибкого лозняка и тростника; сетка вышла большая и прочная; в нее положили Элизу; превратившись на восходе солнца в лебедей, братья схватили сетку клювами и взвились с милой, спавшей еще крепким сном сестрицей к облакам. Лучи солнца светили ей прямо в лицо, поэтому один из лебедей полетел над ее головой, защищая ее от солнца своими широкими крыльями.
Они уже были далеко от земли, когда Элиза проснулась, и ей показалось, что она видит сон наяву, так странно было ей лететь по воздуху. Возле нее лежали ветка с чудесными спелыми ягодами и пучок вкусных кореньев; их набрал и положил к ней самый младший из братьев, и она благодарно улыбнулась ему, – она догадалась, что это он летел над ней и защищал ее от солнца своими крыльями.
Высоко-высоко летели они, так что первый корабль, который они увидели в море, показался им плавающею на воде чайкой. В небе позади них стояло большое облако – настоящая гора! – и на нем Элиза увидала движущиеся исполинские тени одиннадцати лебедей и свою собственную. Вот была картина! Таких ей еще не приходилось видеть! Но по мере того как солнце подымалось все выше и выше и облако оставалось все дальше позади, воздушные тени мало-помалу исчезали.
Целый день летели лебеди, как пущенная из лука стрела, но все-таки медленнее обыкновенного; теперь ведь они несли сестру. День стал клониться к вечеру, поднялась непогода; Элиза со страхом следила за тем, как опускалось солнце, – одинокого морского утеса все еще не было видно. Вот ей показалось, что лебеди как-то усиленно машут крыльями. Ах, это она была виной того, что они не могли лететь быстрее! Зайдет солнце, они станут людьми, упадут в море и утонут! И она от всего сердца стала молиться Богу, но утес все не показывался. Черная туча приближалась, сильные порывы ветра предвещали бурю, облака собрались в сплошную грозовую свинцовую волну, катившуюся по небу; молния сверкала за молнией.
Одним своим краем солнце почти уже касалось воды; сердце Элизы затрепетало; лебеди вдруг полетели с неимоверной быстротой, и девушка подумала уже, что они все падают; но нет, они опять продолжали лететь. Солнце наполовину скрылось под водой, только тогда Элиза увидала под собой утес, величиною не больше тюленя, высунувшего голову из воды. Солнце быстро угасало; теперь оно казалось только небольшой блестящей звездочкой; но вот лебеди ступили ногой на твердую почву, и солнце погасло, как последняя искра догоревшей бумаги. Элиза увидела вокруг себя братьев, стоявших рука об руку; все они едва умещались на крошечном утесе. Море бешено билось об него и окатывало их целым дождем брызг; небо пылало от молний, и ежеминутно грохотал гром, но сестра и братья держались за руки и пели псалом, вливавший в их сердца утешение и мужество.
На заре буря улеглась, опять стало тихо и ясно; с восходом солнца лебеди с Элизой полетели дальше. Море еще волновалось, и они видели с высоты, как плыла по темно-зеленой воде, точно несметные стаи лебедей, белая пена.
Когда солнце поднялось выше, Элиза увидела перед собой как бы плавающую в воздухе гористую страну с массами блестящего льда на скалах; между скалами возвышался огромный замок, обвитый какими-то смелыми воздушными галереями из колонн; внизу под ним качались пальмовые леса и роскошные цветы, величиной с мельничные колеса. Элиза спросила, не это ли та страна, куда они летят, но лебеди покачали головами; она видела перед собой чудный, вечно изменяющийся облачный замок фата-морганы[65]; туда они не смели принести ни единой человеческой души. Элиза опять устремила свой взор на замок, и вот горы, леса и замок сдвинулись вместе, и из них образовались двадцать одинаковых величественных церквей с колокольнями и стрельчатыми окнами. Ей показалось даже, что она слышит звуки органа, но это шумело море. Теперь церкви были совсем близко, но вдруг превратились в целую флотилию кораблей; Элиза взглянула пристальнее и увидела, что это просто морской туман, подымавшийся над водой. Да, перед глазами у нее были вечно сменяющиеся воздушные образы и картины! Но вот наконец показалась и настоящая земля, куда они летели. Там возвышались чудные горы, кедровые леса, города и замки. Задолго до захода солнца Элиза сидела на скале перед большой пещерой, точно обвешанной вышитыми зелеными коврами, – так обросла она нежно-зелеными ползучими растениями.
– Посмотрим, что приснится тебе тут ночью! – сказал младший из братьев и указал сестре ее спальню.
– Ах, если бы мне приснилось, как освободить вас от чар! – сказала она, и эта мысль не выходила у нее из головы.
Элиза стала усердно молиться Богу и продолжала свою молитву даже во сне. И вот ей пригрезилось, что она летит высоко-высоко по воздуху к замку фата-морганы и что сама фея выходит ей навстречу, такая светлая и прекрасная, но в то же время удивительно похожая на старушку, которая дала Элизе в лесу ягод и рассказала о лебедях в золотых коронах.
– Твоих братьев можно спасти, – сказала она. – Но хватит ли у тебя мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежных рук и все-таки шлифует камни, но она не ощущает боли, которую будут ощущать твои пальцы; у воды нет сердца, которое стало бы изнывать от страха и муки, как твое. Видишь, у меня в руках крапива? Такая крапива растет здесь возле пещеры, и только она, да еще та, что растет на кладбищах, может тебе пригодиться; заметь же ее! Ты нарвешь этой крапивы, хотя твои руки покроются волдырями от ожогов; потом разомнешь ее ногами, ссучишь из полученного волокна длинные нити, затем сплетешь из них одиннадцать рубашек-панцирей с длинными рукавами и набросишь их на лебедей; тогда колдовство исчезнет. Но помни, что с той минуты, как ты начнешь свою работу, и до тех пор, пока не окончишь ее, хотя бы она длилась целые годы, ты не должна говорить ни слова. Первое же слово, которое сорвется у тебя с языка, пронзит сердца твоих братьев, как кинжалом. Их жизнь и смерть будут в твоих руках! Помни же все это!
И фея коснулась ее руки жгучею крапивой; Элиза почувствовала боль, как от ожога, и проснулась. Был уже светлый день, и рядом с ней лежал пучок крапивы, точно такой же, как та, которую она видела сейчас во сне. Тогда она упала на колени, поблагодарила Бога и вышла из пещеры, чтобы сейчас же приняться за работу.
Своими нежными руками рвала она злую, жгучую крапиву, и руки ее покрывались крупными волдырями, но она с радостью переносила боль: только бы ей удалось спасти милых братьев. Потом она размяла крапиву голыми ногами и стала сучить волокно. С заходом солнца явились братья и очень испугались, видя, что она стала немой. Они думали, что это новое колдовство их злой мачехи, но, взглянув на ее руки, поняли, что она стала немой ради их спасения. Самый младший из братьев заплакал; слезы его падали ей на руки, и там, где падала слезинка, исчезали жгучие волдыри, утихала боль.
Ночь Элиза провела за своей работой; отдых не шел ей на ум; она думала только о том, как бы поскорее освободить своих милых братьев. Весь следующий день, пока лебеди летали, она оставалась одна-одинешенька, но никогда еще время не бежало для нее с такой быстротой. Одна рубашка-панцирь была готова, и девушка принялась за следующую.
Вдруг в горах послышались звуки охотничьих рогов; Элиза испугалась; звуки все приближались, затем раздался лай собак. Девушка скрылась в пещеру, связала всю собранную ею крапиву в пучок и села на него.
В ту же минуту из-за кустов выпрыгнула большая собака, за ней другая и третья; они громко лаяли и бегали взад и вперед. Через несколько минут у пещеры собрались все охотники; самый красивый из них был король той страны; он подошел к Элизе, – никогда не встречал он такой красавицы!
– Как ты попала сюда, прелестное дитя? – спросил он, но Элиза только покачала головой; она ведь не смела говорить: от ее молчания зависела жизнь и спасение ее братьев. Руки свои Элиза спрятала под передник, чтобы король не увидал, как она страдает.
Пойдем со мной! – сказал он. – Здесь тебе нельзя оставаться! Если ты так добра, как хороша, я наряжу тебя в шелк и бархат, надену тебе на голову золотую корону, и ты будешь жить в моем великолепном дворце! – И он посадил ее на седло перед собой; Элиза плакала и ломала себе руки, но король сказал: – Я хочу только твоего счастья. Когда-нибудь ты сама поблагодаришь меня!
И повез ее через горы, а охотники скакали следом.
К вечеру показалась великолепная столица короля, с церквами и куполами, и король привел Элизу в свой дворец, где в высоких мраморных покоях журчали фонтаны, а стены и потолки были изукрашены живописью. Но Элиза не смотрела ни на что, плакала и тосковала; безучастно отдалась она в распоряжение прислужниц, и те надели на нее королевские одежды, вплели ей в волосы жемчужные нити и натянули на обожженные пальцы тонкие перчатки.
Богатые уборы так шли к ней, она была в них так ослепительно хороша, что весь двор преклонился перед ней, а король провозгласил ее своей невестой, хотя архиепископ и покачивал головой, нашептывая королю, что лесная красавица, должно быть, ведьма, что она отвела им всем глаза и околдовала сердце короля.
Король, однако, не стал его слушать, подал знак музыкантам, велел вызвать прелестнейших танцовщиц и подавать на стол дорогие блюда, а сам повел Элизу через благоухающие сады в великолепные покои, она же оставалась по-прежнему грустною и печальною. Но вот король открыл дверцу в маленькую комнатку, находившуюся как раз возле ее спальни. Комнатка вся была увешана зелеными коврами и напоминала лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу лежала связка крапивного волокна, а на потолке висела сплетенная Элизой рубашка-панцирь, все это, как диковинку, захватил из леса один из охотников.
– Вот тут ты можешь вспоминать свое прежнее жилище! – сказал король. – Тут и работа твоя; может быть, ты пожелаешь иногда поразвлечься среди всей этой окружающей тебя пышности воспоминаниями о прошлом! Увидав дорогую ее сердцу работу, Элиза улыбнулась и покраснела; она подумала о спасении братьев и поцеловала у короля руку, а он прижал ее к сердцу и велел звонить в колокола по случаю своей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевой.
Архиепископ продолжал нашептывать королю злые речи, но они не доходили до сердца короля, и свадьба состоялась. Архиепископ сам должен был надеть на невесту корону; с досады он так плотно надвинул ей на лоб узкий драгоценный обруч, что всякому стало бы больно, но она даже не обратила на это внимания: что значила для нее телесная боль, если сердце ее изнывало от тоски и жалости к милым братьям! Губы ее по-прежнему были сжаты, ни единого слова не вылетело из них – она знала, что от ее молчания зависит жизнь братьев, – зато в глазах ее светилась любовь к доброму красивому королю, который делал все, чтобы только порадовать ее. С каждым днем она привязывалась к нему все больше и больше. О! Если бы она могла довериться ему, высказать ему свои страдания, но – увы! – она должна была молчать, пока не окончит своей работы. По ночам она тихо уходила из королевской спальни в свою потаенную комнатку, похожую на пещеру, и плела там одну рубашку-панцирь за другой, но когда принялась уже за седьмую, у нее вышло все волокно.
Она знала, что может найти крапиву на кладбище, но ведь она должна была рвать ее сама; как же быть?
«О, что значит телесная боль в сравнении с печалью, терзающей мое сердце! – думала Элиза. – Я должна решиться! Господь не оставит меня».
Сердце ее сжималось от страха, точно она шла на дурное дело, когда пробиралась лунною ночью в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище. На широких могильных плитах сидели отвратительные ведьмы; они сбросили с себя лохмотья, точно собирались купаться, разрывали своими костлявыми пальцами свежие могилы, вытаскивали оттуда тела и пожирали их. Элизе пришлось пройти мимо них, и они так и таращили на нее свои злые глаза, но она сотворила молитву, набрала крапивы и вернулась домой.
Лишь один человек не спал в ту ночь и видел ее – архиепископ; теперь он убедился, что он был прав, подозревая королеву; итак, она была ведьмой и потому сумела околдовать короля и весь народ.
Когда король пришел к нему в исповедальню, архиепископ рассказал ему о том, что видел, что подозревал; злые слова так и сыпались у него с языка, а резные изображения святых качали головами, словно хотели сказать: «Неправда, Элиза невинна!» Но архиепископ перетолковывал это по-своему, говоря, что и святые свидетельствуют против нее, неодобрительно качая головами. Две крупные слезы прокатились по щекам короля, сомнение и отчаяние овладели его сердцем. Ночью он только притворился, что спит, на самом же деле сон бежал от него. И вот он увидел, что Элиза встала и скрылась из спальни; в следующие ночи повторилось то же самое; он следил за ней и видел, как она исчезала в своей потаенной комнатке.
Чело короля становилось все мрачнее и мрачнее; Элиза замечала это, но не понимала причины; сердце ее ныло от страха и жалости к братьям; на королевский пурпур катились горькие слезы, блестевшие, как алмазы, а люди, видевшие ее богатые уборы, мечтали быть на месте королевы! Но скоро-скоро конец ее работы; недоставало всего одной рубашки, и тут у Элизы опять кончилось волокно. Еще раз, последний раз, надо было сходить на кладбище и нарвать несколько пучков крапивы. Она с ужасом подумала о пустынном кладбище и о страшных ведьмах, но решимость ее спасти братьев была непоколебима, как и вера в Бога.
Элиза отправилась, но король с архиепископом следили за ней и увидали, как она скрылась за кладбищенскою оградой; подойдя поближе, они увидели сидевших на могильных плитах ведьм, и король повернул назад: между этими ведьмами находилась и та, чья голова только что покоилась у него на груди!
– Пусть судит ее народ! – сказал он.
И народ присудил – сжечь королеву на костре.
Из великолепных королевских покоев Элизу перевели в мрачное, сырое подземелье с железными решетками на окнах, в которые со свистом врывался ветер. Вместо бархата и шелка дали бедняжке связку набранной ею на кладбище крапивы; эта жгучая связка должна была служить Элизе изголовьем, а сплетенные ею жесткие рубашки – постелью и коврами; но дороже всего этого ей и не могли дать, и она с молитвой на устах вновь принялась за свою работу. С улицы доносились до Элизы оскорбительные песни насмехавшихся над ней уличных мальчишек; ни одна живая душа не обратилась к ней со словами утешения и сочувствия.
Вечером у решетки раздался шум лебединых крыл – это отыскал сестру самый младший из братьев, и она громко зарыдала от радости, хотя и знала, что ей осталось жить всего одну ночь; зато работа ее подходила к концу и братья ее были тут!
Архиепископ пришел провести с нею ее последние часы, – так обещал он королю, – но она покачала головой и взором и знаками попросила его уйти; в эту ночь ей ведь нужно было закончить свою работу, иначе пропали бы задаром все ее страдания, и слезы, и бессонные ночи! Архиепископ ушел, понося ее бранными словами, но бедняжка Элиза знала, что она невинна, и продолжала работать. Чтобы хоть немножко помочь ей, мышки, шмыгавшие по полу, стали собирать и приносить к ее ногам разбросанные стебли крапивы, а дрозд, сидевший за решетчатым окном, утешал ее своей звонкой песней.
На заре, незадолго до восхода солнца, у дворцовых ворот появились одиннадцать братьев Элизы и потребовали, чтобы их впустили к королю. Им отвечали, что этого никак нельзя: король еще спал и никто не смел его беспокоить. Они продолжали просить, потом стали угрожать; явилась стража, а затем вышел и сам король узнать, что случилось. Но в эту минуту взошло солнце, и никаких братьев больше не было – над дворцом взвились одиннадцать диких лебедей.
Народ валом повалил за город посмотреть, как будут жечь ведьму. Жалкая кляча везла телегу, в которой сидела Элиза; на нее накинули плащ из грубой мешковины; ее чудные длинные волосы были распущены по плечам, в лице не было ни кровинки, губы тихо шевелились, шепча молитвы, а пальцы плели зеленую пряжу. Даже по дороге к месту казни не выпускала она из рук начатой работы; десять рубашек лежали у ее ног совсем готовые, одиннадцатую она плела. Толпа глумилась над нею:
– Посмотрите на ведьму! Ишь, бормочет! Небось не молитвенник у нее в руках – нет, все возится со своими колдовскими штуками! Вырвем их у нее и разорвем в клочки.
И они теснились вокруг нее, собираясь вырвать из ее рук работу, как вдруг прилетели одиннадцать лебедей, сели по краям телеги и шумно захлопали своими могучими крыльями. Испуганная толпа отступила.
– Это знамение небесное! Она невинна, – шептали многие, но не решались этого сказать вслух.
Палач схватил Элизу за руку, но она поспешно набросила на лебедей одиннадцать рубашек, и… перед ней встали одиннадцать красавцев принцев, только у самого младшего не хватало руки, вместо нее было лебединое крыло: Элиза не успела докончить последней рубашки, и в ней недоставало одного рукава.
– Теперь я могу говорить! – сказала она. – Я невинна!
И народ, видевший все, что произошло, преклонился перед ней, как перед святой, но она без чувств упала в объятия братьев – так подействовали на нее неустанное напряжение сил, страх и боль.
– Да, она невинна! – сказал самый старший брат и рассказал все, как было; и пока он говорил, в воздухе распространилось благоухание, точно от множества роз, – это каждое полено в костре пустило корни и ростки, и образовался высокий благоухающий куст, покрытый красными розами. На самой же верхушке куста блестел, как звезда, ослепительно белый цветок. Король сорвал его, положил на грудь Элизы, и она пришла в себя на радость и на счастье!
Все церковные колокола зазвонили сами собой, птицы слетелись целыми стаями, и ко дворцу потянулось такое свадебное шествие, какого не видал еще ни один король!
Вопросы и задания1. Почему королева-мачеха не смогла заколдовать Элизу?
2. Назови представителей природы, помогающих Элизе.
3. Почему принцы-лебеди прилетают на родину, хотя полет над морем может стоить им жизни?
5. Почему народ в сказке осуждает Элизу и глумится над ней? Как проявляется в этой сказке образ Повествователя? Как Повествователь выражает свое отношение к персонажам?
6. Есть ли в этой сказке образ волшебного помощника? (Ответ обоснуй.)
7. Какие художественные приемы в этой сказке помогают показать любовь Элизы и братьев, Элизы и молодого короля?
8. Подготовь выразительное чтение понравившегося отрывка.
9. Назови основные отличия сказки Андерсена от народной сказки «Шесть лебедей».
10. Расскажи, на долю героини какой сказки («Шесть лебедей» или «Дикие лебеди») выпадает больше испытаний.
Редьярд Джозеф Киплинг
Перед тобой вновь знакомое имя, вызывающее в памяти сказку о любопытном Слоненке. Английский писатель Р. Д. Киплинг родился в конце XIX века в Индии, где тогда служил его отец. Будущий писатель в детстве слушал не только европейские сказки, но также сказки многих народов Индии и других азиатских стран. Позднее, когда у него самого появилась дочь, он стал придумывать для нее сказки. (Если ты читал сказку «Как было написано первое письмо» и помнишь девочку Теффи, то я могу тебе сказать, что она очень похожа на Жозефину, маленькую дочь писателя.)
Одна из сказок, написанных для Жозефины, – «Кошка, гулявшая сама по себе». Ее очень хорошо перевел для детей К. И. Чуковский, но у переводчика был сын, а не дочь, поэтому в переводе он изменил обращение к девочке на обращение к мальчику.
Киплинг очень любил животных, и особенно кошек. Не случайно в этой сказке кошка оказывается умнее не только других зверей, но побеждает в споре даже женщину, умевшую колдовать.
Среди произведений литературы есть такие, в которых главными героями оказываются животные. Причем это не изображение людей, скрытых под обличьем зверя, – это именно животные, хотя в сказках они разговаривают. Произведения, в которых раскрываются повадки и характеры животных, называются анималистическими.
Анималистическая сказка – это такое произведение, в котором писатель пытается, используя сказочный сюжет, раскрыть подлинные повадки и характерные черты какого-нибудь животного.
Найди в сказке характерные детали поведения животных, о которых пишет автор.
Итак, перед тобой анималистическая сказка.
Подумай, зачем понадобилось женщине приручать животных. Отчего кошка не захотела подчиниться человеку, но заключила договор с женщиной? Какие черты подчеркивает писатель в кошке? Какие особенности ты заметил в языке сказки? Зачем в ней используется обращение к слушателю?
Кошка, гулявшая сама по себе
(перевод К.Чуковского)
Слушай, мой милый мальчик, слушай, внимай, разумей, потому что это произошло, потому что это случилось, потому что это было еще в ту далекую пору, когда ручные животные были животными дикими.
Собака была дикая, и лошадь была дикая, и корова была дикая, и овца была дикая, и свинья была дикая – и все они были дикие-предикие и дико блуждали по мокрым и диким лесам.
Но самая дикая была дикая кошка – она бродила где вздумается и гуляла сама по себе.
Человек, конечно, был тоже дикий, страшно дикий, ужасно дикий. И никогда бы ему не сделаться ручным, если бы не женщина. Это она объявила ему – при первой же встрече, – что ей не нравится его дикая жизнь. Она живо сыскала ему для жилья уютную, сухую пещеру, потому что спать в пещере было куда лучше, чем валяться под открытым небом на куче сухой листвы. Она посыпала пол чистым песочком и развела в глубине пещеры отличный костер.
Потом она повесила у входа в пещеру шкуру дикой лошади хвостом вниз и сказала мужчине:
– Вытирай, милый, ноги перед тем, как войти: ведь теперь у нас хозяйство.
В этот вечер, мой милый мальчик, они ужинали дикой овцой, зажаренной на раскаленных каменьях, приправленной диким чесноком и диким перцем. Потом они съели дикую утку, начиненную диким рисом, дикими яблоками и дикой гвоздикой; потом хрящики диких быков; потом дикие вишни и дикие гранаты. Потом мужчина, очень счастливый, пошел и заснул у огня, а женщина села колдовать: она распустила волосы, взяла плечевую баранью кость, очень плоскую и очень гладкую, и стала пристально всматриваться в проходящие по кости разводы. Потом она подбросила поленьев в огонь и затянула песню. Это было первое в мире колдовство и первая волшебная песня.
И собрались в мокром и диком лесу все дикие звери; сбились в одно стадо и, глядя на свет огня, не знали, что это такое.
Но вот топнул ногой дикий конь и дико сказал:
– О друзья мои! О мои недруги! Чует сердце мое: не к добру засветили мужчина и женщина в большой пещере большой огонь. Нет, это не к добру!
Дикий пес задрал дикий нос, понюхал, как пахнет баранье жаркое, и дико сказал:
– Пойду погляжу, а потом расскажу. Мне кажется, что там не так уж плохо. Кошка, пойдем со мною!
– Ну нет, – отвечала кошка. – Я, кошка, хожу где вздумается и гуляю сама по себе.
– Ну, тогда я тебе не товарищ, – сказал дикий пес и побежал к пещере во весь дух. Но не пробежал он и десяти шагов, а кошка уже подумала: «Я, кошка, хожу где вздумается и гуляю сама по себе. Почему бы мне не пойти туда и не посмотреть, как и что. Ведь я пойду по своей собственной воле». И она тихонько побежала за псом, ступая мягко-премягко, и забралась в такое местечко, откуда ей было слышно решительно все.
Когда дикий пес подошел к пещере, он диким носом приподнял лошадиную шкуру и стал упиваться прекрасным запахом бараньего жаркого, а женщина, колдовавшая костью, услышала шорох и сказала, смеясь: