Бывших ведьмаков не бывает! Романова Галина
— Тогда не откажите в любезности составить мне пару.
— Я, право, не уверен… Боюсь, сейчас я не в том состоянии…
— Я знаю. Ваши плечи, — кивнул князь. — Владислава мне рассказывала. Я буду действовать осторожно.
Одним движением сбросив домашний сюртук, Владислав Загорский натянул кожаные перчатки, предложив противнику другую пару, и выбрал саблю из тех, что стояли в козлах. Лясота встал напротив него, убрав левую руку за спину. Отцу княжны Владиславы было около пятидесяти лет, но он выглядел намного моложе. Если бы не обильная седина и морщины, ему никто не дал бы больше тридцати пяти лет. Все еще по-юношески стройный, подтянутый, он двигался с энергией и живостью молодого человека.
Несколько секунд противники молча смотрели друг на друга, ожидая, кто начнет первым. Лясота помнил правило фехтования: тот, кому принадлежит первый удар, часто раскрывается для ответного удара противника, не успев защититься. Но и тянуть тоже нельзя.
Князь Загорский улыбнулся, и это решило дело. Лясота атаковал. Быстро, коротко, как на уроке. Его клинок скользнул вдоль сабли противника, но князь сбил его, уводя в сторону, и рубанул в ответ. Лясота отступил, разрывая дистанцию, отмахнулся, защищаясь, а дальше тело, вспоминая старую науку, двигалось само. Выпад, удар, ложный замах, рубящий сверху вниз, боковой… Клинки звенели непрерывно, то убыстряя, то замедляя песню. Князь Загорский сперва улыбался, но чем дальше, тем слабее становилась его улыбка. Нет, он не отступал — Лясота раз или два, разохотившись, пытался перейти в атаку, вынудить его защищаться, но всякий раз натыкался на глухую стену обороны, а потом сам был вынужден отступить.
В один прекрасный момент князь резко ускорил темп. Сабля словно ожила в его руке. Лясота, оторопев от такого натиска, начал отступать, постепенно сдавая позиции. Вспомнились раны, заныли плечи. Он попытался провести контрприем, рванулся вперед, обходя клинок противника и целясь ему в грудь — и от резкого движения мышцу пронзила такая боль, что пришлось отступить, теряя обретенное преимущество. Уже понимая, что это конец, он продолжал сражаться до тех пор, пока мощный удар по клинку не вынудил его отвести руку в сторону, а в следующий миг острие почти коснулось его груди.
— Туше!
— Ох, — испустил вздох Лясота, — ваше сиятельство, вы превосходно сражаетесь.
— Вы, Петр, тоже. — Князь отвел клинок, отсалютовал им, и Лясота машинально ответил тем же привычным с юности жестом. — Сказать по правде, я давно не получал такого удовольствия. Где вы учились?
— Нигде. Я…
— Не лгите. — Тон князя изменился. Он по-прежнему был учтив и вежлив, но в голосе появились властные нотки. — Я больше вашего знаю жизнь. Я больше видел людей. Вы не тот, за кого себя выдаете. Из вас такой же приказчик, как из меня — архидьякон. Кто вы на самом деле? Как вас зовут? Откуда вы взялись?
— Я имею право не отвечать?
— Имеете, — неожиданно легко согласился князь. — Мне — имеете, потому что вы вернули мне дочь, которую я уже не чаял увидеть. Вернули живой и здоровой, рисковали ради нее жизнью. И за все дни, что прожили под нашей крышей, ни разу не заикнулись о награде за услугу. А вы не могли не знать, что такое княжна Владислава Загорская.
Лясота этого не знал. И понял, что не желает ничего знать, лишь бы его оставили в покое и прекратили этот допрос.
— Ваше сиятельство, я не понимаю: о чем речь?
— Пусть так, — вскинул руку Владислав Загорский. — В конце концов, чем меньше народа это знает, тем лучше, для всех. И ради спокойствия моей дочери я мог бы обойти этот вопрос. Но кроме меня есть и другие люди, на вопросы которых вам придется дать ответ.
— Кто это?
— Сегодня утром пришел телеграф, — будничным тоном сообщил князь Владислав. — В столице интересовались местонахождением моей дочери и просили сообщить все, что я знаю о некоем Петре Михайлике.
Лясота измерил взглядом расстояние до ближайшего окна. Первый этаж. Прыгать невысоко. Выбить стекло ничего не стоит, но… стоит ли?
— Кто интересуется? — Он постарался говорить спокойно. — Я могу узнать?
— Третье отделение. Старший дознаватель Юлиан Дич.
Это имя много о чем говорило Лясоте и отозвалось в душе похоронным звоном.
— Третье отделение не только интересуется неким Петром Михайликом, чье внешнее описание очень похоже на ваше, — добивал его князь Загорский. — Оно задает весьма неприятные вопросы. Я могу узнать правду о том, кто вы на самом деле? Поймите, я отец и мое беспокойство оправданно. Если вам есть что скрывать, я могу это понять. Вам доверяла моя дочь. Хотя бы в знак благодарности за ее спасение я прошу вас доверять мне!
Лясота колебался. Что-то в голосе, взгляде, жестах князя Загорского располагало к этому человеку, но привычка скрывать была еще сильна.
— Вы меня выдадите? — поинтересовался он.
— Третьему отделению? Не знаю, — пожал плечами князь. — Видите ли, наше семейство тоже в какой-то мере поднадзорно его дознавателям. Вы в самом деле не представляете, что такое моя дочь?
Лясота покачал головой.
— А вы не знаете, что такое я, — ответил он.
— Так расскажите мне хотя бы что-нибудь! Клянусь жизнью Владиславы, я ни за что не использую эти сведения против вас. Вы совершили подвиг — не просто вернули отцу его единственного ребенка, вы вернули Загорью мою наследницу! Как честный человек, я готов признать ваше право хранить тайны, но с Третьим отделением шутки плохи.
— Я это знаю, — невесело усмехнулся Лясота.
— Вас все-таки разыскивают?
— Не так чтобы очень. Вы пообещаете, что не скажете…
— Я уже поклялся и готов поклясться еще раз, что не напишу ни строки в Третье отделение. Более того, я готов в обмен на вашу откровенность быть откровенен и с вами и рассказать кое-что о предназначении княжны Владиславы.
— Какое может быть у нее предназначение? — усмехнулся Лясота.
— Владислава… — Князь напрягся. — Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему моя вотчина до сих пор называется княжество Загорское, хотя вот уже почти четыреста лет на всей территории нынешней империи нет ни следа других княжеств? Когда-то, более пятисот лет назад, на месте империи было скопище княжеств, то мирно соседствующих, то враждующих друг с другом. Потом они объединились, потеряв свои границы и названия. Вместо княжеств появились уделы, губернии, волости… И только княжество Загорское, став частью империи вслед за остальными, осталось княжеством. Мы сохранили, хотя и весьма условно, границы. Правит им по-прежнему княжеский род, хотя во многих других волостях и губерниях давно уже наместники, губернаторы и так далее, назначенные императором. И хорошо, если это потомки правящих когда-то здесь семейств. И только в дела Загорья самодержцы ни разу не вмешивались.
— Почему?
— Вы представляете себе карту княжества? До библиотеки идти далеко, я расскажу на словах. Вся его восточная часть — это горы, часть Каменного Пояса, их западные склоны. Граница проходит именно по хребту. Оттуда, со склонов гор, течет река Змеиная.
Лясота кивнул. Он начал что-то вспоминать. Ну да, Звездичевский перед своей отправкой в Загорье рассказывал кое-что об этом княжестве.
— Предгорья тут близко. — Князь кивнул в сторону окна. — В трех днях пути отсюда в горах, практически на берегу Змеиной, находится пещера. Там вход в подземное царство.
— Что?
— Подземное царство, — повторил князь. — И наш род князей Загорских издавна сторожил этот вход.
— Я вспомнил! Десять лет назад…
— Да, — помрачнел князь. — Десять лет назад мне пришлось обратиться за помощью в Третье отделение. Они обещали прислать человека… ведьмака.
— Я знал его, — промолвил Лясота. — Его звали Теодор Звездичевский. Он был моим другом и соседом в Ляхии. Он… погиб?
— Наверное, — помолчав, ответил князь. — Он прибыл в Загорье, я ввел его в курс дела, и он отправился к пещерам. К сожалению, как раз в это время в моей семье случилось несчастье — моя жена трагически потеряла ребенка, и я не мог составить ему компанию, хотя и был должен. Больше его никто не видел.
Лясота кивнул. Остальное было понятно без слов.
— Но откуда это знаете вы? — поинтересовался князь. — Утечка информаций? Из Третьего отделения?
— Это невозможно, — усмехнулся Лясота. — Просто я… тоже работал на Третье отделение. Вернее, учился. Теодор намного обгонял меня в учебе, раз именно его послали к вам как молодого специалиста. Он был отличником, подавал большие надежды. А я — так, середняк. Не без способностей, но…
— Вы — тоже ведьмак?[14]
— Бывший. Девять лет назад мои способности… покинули меня. За Каменным Поясом один шаман в становище биармов обещал, что рано или поздно они вернутся, но прошло уже почти три года, а я до сих пор слеп и глух.
— Понимаю. Но разве такое возможно? Потерять данные при рождении способности…
— Можно. Если бы вы побывали там же, где и я… Благодарю высшие силы за то, что сохранили мне хотя бы жизнь и здравый рассудок!
— Понимаю, — повторил князь.
— Ничего вы не понимаете. — Решившись, Лясота задрал рукав рубашки, показывая старые шрамы на запястьях. — Десять лет назад к вам приехал Теодор Звездичевский, а вы помните, что произошло примерно через год?
— Восстание.
— Да, и я был одним из его участников, членом Общества Спасения. Хотел завербовать и Теодора, как человека, которому можно доверять, но вы же знаете его судьбу.
— Так вы, Петр, один из тех…
— Да. Свои способности я потерял в крепости, перед отправкой на каторгу. Я пробыл там пять лет. Потом — бежал, скрывался у биармов какое-то время. Затем пошел в приказчики к торговцу пушниной. Через некоторое время рискнул вернуться сюда.
— Под чужим именем, — догадался князь.
— Да. Петр Михайлик никогда не учился в школе при Третьем отделении. Зато там наверняка кое-что знают об Александре… то есть Лясоте Травнике.
Он замолчал. Пальцы князя крепко сжали его локоть.
— Вы спасли мою дочь, — промолвил Владислав Загорский. — Княжна Владислава — страж и щит на вратах в подземное царство. Она пока еще ничего не знает о своем предназначении, но я как можно скорее начну готовить девочку к… к этому. Вам же — спасибо. Вы даже не догадываетесь, что было бы с миром, если бы вход оказался открыт. Не только я, как отец, — все человечество должно быть вам благодарным. Я напишу в Третье отделение этому Юлиану Дичу…
— Нет! — шарахнулся Лясота. — Вы поклялись, ваше сиятельство, жизнью вашей дочери. Если сделаете это, вы потеряете Владиславу навсегда!
Он был уверен, что ради своей свободы сделает и не такое. И плевать на какое-то там человечество! Своя шкура дороже.
— Вы меня перебили, — спокойно продолжал князь. — Я напишу в Третье отделение, что никогда не видел, не слышал и ничего не знаю о человеке по имени Петр Михайлик. Факт возвращения Владиславы в отчий дом скрыть не удастся, но я сумею придумать правдоподобную историю. А вам я обещаю выправить паспорт на любое другое имя и даже обещаю дать денег на дорогу — если, конечно, вам есть куда идти.
Вот так-то. Коротко, вежливо и недвусмысленно. Паспорт и деньги. Награда за хорошо проделанную работу. Князь Загорский прав — зачем ему держать здесь беглого каторжника и мятежника? Мало неприятностей и без него? Поблагодарить, заплатить — и выставить. Судьба.
— Есть, — кивнул Лясота. — Мне есть куда пойти.
27
Свою дочь князь Владислав нашел в саду. С тех пор как три года назад Владислава Загорского оставила жена, он перестал бывать в загородном доме, который в свое время обставил и перестроил в честь женитьбы. Тогда же, почти двадцать лет назад, был заложен и этот парк, переделанный из обновленной дубовой рощи. Были высажены липовые, березовые, рябиновые, сосновые аллеи, полностью обновлен берег пруда, вдоль посыпанных галькой дорожек высажены кусты сирени, акации и другие кустарники. На газонах разбиты клумбы. Елена Загорская любила, когда цветы растут просто так, а не срезаны и поставлены в вазоны. Для нее же построили оранжерею, где цветы появлялись круглый год. Однажды Владислав Загорский выписал для супруги даже несколько орхидей.
Однако после ее отъезда парк оказался заброшен. Дичали и вырождались цветы на клумбах, которые мало-помалу приобретали неряшливый вид. В давно не подстригавшихся кустах бурно росла крапива и клены, зарастали дорожки, по которым больше некому было гулять. Рвения садовника хватало только на то, чтобы выкашивать на газонах траву да убирать сухие ветви, падавшие с деревьев.
Владислава неспешно шла по дорожке; кусты тянулись к ней, желая коснуться хотя бы края ее платья. Увидев дочь издалека, князь застыл как громом пораженный. Три года назад от него уехала нескладная девочка, а вернулась юная девушка, прекрасно сознающая свою красоту и женственность. Несколько дней вновь обретенная дочь жила с отцом, а он все никак не мог поверить, что это ему не снится.
Княжна Владислава несла охапку белых, розовых и лиловых цветов. Князь сначала не понял, откуда она их взяла, а потом присмотрелся и узнал астры, которые высаживались на клумбы по осени. Три года они были предоставлены сами себе, и князь был уверен, что капризные цветы давно пропали, ан нет! Букет прекрасно сочетался с темно-розовым платьем девушки, белым кружевом воротника и светло-розовой, несколько старомодной шляпкой. Дочь надела платье своей матери; уезжая из поместья, княгиня Елена оставила здесь часть своих вещей. И теперь при взгляде на взрослую дочь Владислав Загорский на миг подумал, что время повернуло вспять…
Княгиню Елену он любил слепо. Юная девушка была совершенно очарована загадочным князем, приехавшим в столицу нежданно-негаданно. Ей в ту пору едва минуло шестнадцать, она считалась завидной невестой и мечтала о неземной любви. Таинственный незнакомец-князь один в один походил на идеал девичьих грез не только из-за своей внешности, но и из-за слухов, которые ходили о его княжестве. Молодые люди познакомились на гулянье, устроенном в честь бракосочетания наследника престола, нынешнего императора. Князь Владислав представился ее родителям, получил право бывать в доме и через несколько недель сделал предложение.
Елена Загорская уезжала в Загорье с особенным чувством. Ей не терпелось увидеть загадочные горы, парк, который разбили в ее честь, и загородный дом. Загорск не был тихим провинциальным городком, где время застыло, как муха в янтаре. Тут текла своя жизнь, но вскоре княгине сделалось скучно. А неожиданные напасти только усилили ее страдания.
Первый ребенок, сын, родился слабеньким и прожил на свете всего три дня. Тяжело переживавшая потерю первенца, Елена надолго заскучала и немного ожила через три года, когда родила здоровую и крепкую девочку. Обрадованные супруги решили попытать счастья снова, но младенец умер еще до рождения, в утробе матери. Княгиня вся измучилась, пытаясь разрешиться от бремени мертвым ребенком, заболела и едва не рассталась с жизнью. Обожавший свою жену князь Владислав не осмелился настаивать. На продолжении попыток заполучить наследника-сына и все свои помыслы сосредоточил на дочери, единственной наследнице не только состояния, но и дела, которому он отдал всего себя. Оставленная им в покое, княгиня Елена с головой окунулась в светские развлечения. Когда дочери исполнилось двенадцать, она стала возить ее на известные детские балы, где в один прекрасный день встретилась с князем Михаилом Чаровичем…
После развода князь Владислав долго не мог прийти в себя. Он писал бывшей жене, просил свиданий с дочерью, но либо не получал ответа, либо назывались совершенно не подходящие сроки: «Мы будем дома до конца недели, а потом уезжаем в путешествие…» Сама Владислава отцу писала; два-три раза в неделю от нее неизменно приходило письмо на двух листах, исписанных убористым аккуратным почерком. Но, конечно, этих писем было мало, и князь Загорский не помнил себя от счастья, что его дочь снова с ним. А ведь еще весной он начал задумываться о втором браке; как бы то ни было, княжеству Загорскому был нужен новый сторож. Однако теперь, когда дочь вернулась, можно было отложить решение этого вопроса.
Остановившись в начале аллеи, князь ждал, пока погруженная в свои думы Владислава подойдет ближе. Еще утром за завтраком он заметил, что дочь очень бледна, а под глазами у нее залегли тени, словно она провела ночь без сна. Хотел было тут же расспросить о нездоровье, но девушка отговорилась тем, что хочет прогуляться в саду — мол, от свежего воздуха все пройдет. Ее не было два часа. За это время князь Владислав успел выяснить подноготную ее спасителя и спешил объясниться с дочерью.
Девушка заметила отца и пошла чуть быстрее. Ее губы растянулись в легкой улыбке. Но глаза оставались такими же печальными, и это не могло обмануть князя.
— Хорошо погуляла? — поинтересовался он, когда дочь поравнялась с ним.
— Да, папенька, — ответила девушка.
— Вижу, ты нашла астры?
— Да.
— На что они тебе? Поставишь в вазон?
— Отнесу маме.
— Отнесу… — Князь запнулся. — Что ты имеешь в виду, дочка?
— Мне приснился сон, — вздохнула Владислава.
— Ох… только сон!
— Необычный сон, папа. Я его уже видела раньше, два раза. — Девушка остановилась посреди дорожки. — Только не до конца, а сегодня увидела полностью. Будто я иду по какому-то темному коридору, — пустилась она в рассказ, — окон нет, потолок какой-то странный, словно это не коридор, а огромная нора или подвал… в общем, под землей. Иду-иду, и вдруг впереди свет. Я подхожу, а это — пещера. Весь пол уставлен свечами так, что некуда ногу поставить. И я иду прямо по свечам. — Девушка прижала букет к себе. — Почему-то оказалось, что у меня ноги босые, а на мне только белая сорочка. В центре — постамент, а на нем…
— Гроб, — подсказал князь.
— Нет, просто тело в саване. Я подхожу ближе и вижу, что это мама. Она не спит и смотрит на меня. А лицо у нее такое, как будто она помолодела. И вот она смотрит на меня и говорит: «Принеси мне цветов. Я без них уснуть не смогу!» Я все думала-думала, что это значило, а когда пошла гулять и увидела в той стороне заросшую клумбу, почему-то сразу поняла, что мама имела в виду именно эти цветы, и никакие другие!
— Но как же мы их отнесем ей? — решил подыграть дочери князь Владислав. — Мы здесь, а твоя матушка далеко. Цветы успеют завянуть.
— Их можно везти в вазоне, — предположила девушка.
— Отличная мысль!
— Да, надо только найти того, кто их отвезет. Может быть, — глаза ее загорелись, — попросить Петра? Ты знаешь, он такой… такой…
— Не сейчас. — Князь решил, что дольше оттягивать разговор не имеет смысла. Эвон как у нее глаза-то разгорелись! — О цветах мы побеспокоимся чуть позже. Сейчас я хочу сказать тебе одну вещь.
— Какую, папенька?
Владислав Загорский взял дочь под локоть. Девочке нужна будет поддержка, когда она узнает правду.
— Об этом человеке.
— Ты о Петре?
— Да. Дело в том, что он… нас покидает.
Владислава остановилась.
— Как? Почему? Зачем?
Князь вздохнул. Смятение дочери сказало ему слишком много. Пожалуй, он правильно сделает, если нарушит данное слово.
— У него есть дела. Важные жизненные обстоятельства, из-за которых он не может и не хочет оставаться с нами.
Исподтишка наблюдая за лицом дочери, князь заметил, что на последних словах Владислава несколько успокоилась.
— И что это за дела?
— Видишь ли, дочка, дело в том… Даже не знаю, как сказать. Дело в том, что этот Петр Михайлик — совсем не тот человек, за которого себя выдает. Скажи, где вы с ним познакомились?
— На пароходе. Мы плыли по Волге и… Но, папа, при чем тут это? Он мне кое-что рассказывал о своей жизни.
— А он рассказал тебе, что на самом деле он — беглый каторжник? Ты видела у него на запястьях следы от кандалов?
Владислава похолодела. Ей стало страшно, как и тогда, в тот день, когда она узнала правду. Раньше, да и теперь еще иногда каторжники в ее воображении рисовались лохматыми уродливыми опустившимися мужиками в лохмотьях, сутулыми, грязными, с тупыми злобными лицами. Петр был совсем не таким. Достаточно было вспомнить его осанку. Его скорее можно было представить в парадном мундире, с эполетами и саблей на балу в Дворянском собрании, чем в лохмотьях и с кайлом на руднике.
— Да, папа, — пробормотала она. — Знаю.
— Вот как? — Князь был неприятно удивлен.
— Да. Он мне говорил.
— И ты знаешь, почему он был осужден на каторгу?
— Да. Он принимал участие в восстании.
— Он и ему подобные подняли мятеж против императора! Они хотели свергнуть царя и убить его семью!
— Нет, этого не может быть!
— Может, девочка моя, еще как может. — Отец взял дочь за руку. Рука была холодна как лед. Ослабевшие пальцы разжались, роняя цветы на дорожку. — Тебе было всего семь лет, ты этого почти не помнишь, тем более что все произошло в столице. Но я знаю. Не скрою, я не испытывал к ним особой симпатии, когда все открылось. Ненавидеть восставших? Нет. За что? Но и любить особо их не любил и их взгляды не разделял. Убийство — это не выход. Уж если что-то и менять, то постепенно, путем реформ. Но сейчас это не главное. Главное, что этим человеком заинтересовалось Третье отделение и сами инквизиторы.
— Инквизиторы? Но почему?
— Есть причины.
— Расскажи!
— Начать с того, что его настоящее имя — Лясота Травник. И он не просто мятежник, участник восстания. Он — ведьмак.
— Колдун?
— Да.
К несчастью, Владислава представляла, кто такие колдуны. Память о днях, проведенных на чертовой мельнице, была еще свежа.
— Сама понимаешь, оставить это дело просто так мы не можем. С Третьим отделением шутки плохи.
— И что теперь будет? — прошептала она.
— Поскольку Лясота Травник честно выполнил свой долг, вернул тебя целой и невредимой, спас жизнь, я намерен отплатить ему добром за добро. Я не напишу в Третье отделение, кто он на самом деле. И вообще буду молчать о том, что когда-то виделся с этим человеком. В обмен на мое молчание твой спаситель обещал как можно скорее покинуть наш дом.
— Как — покинуть? — прошептала Владислава. — Навсегда?
От отца не укрылась внезапная бледность, залившая лицо дочери, и ее потухшие глаза. Черт побери, только этого недоставало!
— Навсегда.
Княжна была близка к обмороку. Чтобы не упасть, она ухватилась за руку отца.
— Я могу с ним проститься? — как со стороны, прозвучал ее изменившийся голос.
— Не уверен, надо ли это, — честно ответил князь. — Ты не в том состоянии.
— Я должна, должна успеть…
Как пловец, кидающийся в бурное море в надежде достичь берега и отталкивающийся от камня, за который цеплялся из последних сил, Владислава оттолкнула руку отца и побежала к усадьбе. Перед глазами все плыло. Сердце замирало. Не чувствуя под собой ног, едва не падая от волнения, она взбежала на крыльцо, напугав дворовую девку, хватаясь за перила, кинулась на второй этаж, к комнатам для гостей. И только перед дверью в его комнату остановилась, хватая ртом воздух и силясь успокоиться. За дверью кто-то был. Он еще здесь?
Сборы были недолгими. Да, собственно, и собирать было нечего. Паспорт князь выписал скоро — Загорье действительно было государством в государстве, и найти пустой бланк и заполнить его на имя Ивана Горского, представителя давно разорившегося захудалого дворянского рода, было делом двух минут. Князь снизошел даже до того, что выписал на имя Ивана Горского банковский билет в пять тысяч рублей, который Лясота мог предъявить в столичном банке «Кострюк и Сын», и добавил на дорогу еще три с половиной тысячи. Все это лежало в новом кошельке. Князь Загорский даже снабдил его сменным бельем, саквояжем, новым костюмом — в общем, всем, что может понадобиться в дороге молодому человеку. Даже пару пистолетов и ту пожертвовал. Все это не могло сгладить впечатления, что его вроде как выбрасывают за порог, но Лясота привык к подобному отношению. В конце концов, он вернул князю дочь, и Владислав Загорский по-своему вознаградил его за подвиг. Теперь он богат, в кармане восемь с половиной тысяч. С такими деньгами можно попытаться начать новую жизнь. И Поленька… В последнее время он не вспоминал об оставленной много лет назад невесте. Пора явиться к ней. Интересно, какова она стала сейчас?
Тихий стук отвлек его от размышлений.
— Кто там?
— Можно?
Дверь распахнулась. На пороге замерла княжна Владислава. Лясота заметил, какой она была бледной.
— Барышня?
— Я хотела успеть… — Девушка не решалась сделать шаг, держась за дверной косяк. — Вы уезжаете?
— Да. — Лясота хотел избежать этой повинности. Он и так уже здорово рисковал, задерживаясь на одном месте.
— Почему?
— Я должен. Вы нанимали меня, барышня, чтобы я доставил вас отцу. Я честно выполнил свое обещание, хотя из вырученных за ваш кулон денег не осталось ничего, так что, получается, я сопровождал вас в Загорск бесплатно. К счастью, ваш батюшка оказался понимающим человеком и компенсировал мои расходы.
Он намеренно говорил эти вещи, чтобы оттолкнуть от себя девушку. Через несколько минут они расстанутся навсегда. Пусть она лучше разочаруется в нем, как в человеке чести — быстрее забудет, утешится, заживет своей жизнью.
— Зачем вы говорите мне все это? — пролепетала Владислава. — Я не понимаю.
— А тут и понимать нечего. Я выполнил свою задачу и должен вас покинуть.
— Нет! — Она сделала шаг навстречу. Глаза девушки блестели. — Я прошу вас!
— Остаться? Это невозможно. Вы не знаете…
— Ваше настоящее имя? — Она сделала еще шаг. — Лясота Травник? Офицер, восставший против царя? Видите, я знаю все. И все-таки прошу… умоляю…
Она сделала третий шаг, протягивая руки. Пол уходил из-под ног. Комната качалась перед глазами, все плыло в какой-то дымке, а этот человек… Петр… Лясота… все еще был так далеко. Девушка вспомнила красавца-коня золотисто-каурой масти… мягкие губы на щеке, отчаянный лихорадочный поцелуй в разбойничьем логове — «На удачу!» — и как потом он обнимал ее в ту ночь, когда на них напали упыри.
— Умоляю, — прошептала она. Сделала еще шаг — и внезапно оказалась в его объятиях. Запрокинула голову, впилась пальцами в плечи, с близкого расстояния всматриваясь в его лицо. — Лясота…
— Барышня, вы сами не знаете, чего просите. — Его голос задрожал. — Я не могу. Я должен уехать. Я хочу уехать, в конце концов! Меня ищут. Если вы знаете мое имя, должны понимать, что мне необходимо исчезнуть.
— Куда?
— Понятия не имею. Подальше отсюда. Вы, княжна Владислава Загорская, слишком приметная фигура, чтобы подле вас можно было остаться незамеченным. В этот раз каторгой я могу не отделаться. Как бы то ни было, живым я не дамся. Ваш отец рассказал вам, что ему уже телеграфировали из Третьего отделения, интересовались мною?
— Д-да…
Ей было страшно. Так страшно, что она в отчаянии цеплялась за мужчину, чтобы не потерять сознание. Вокруг смыкалась чернота, и этот человек — его горящий пристальный взгляд — был опять ее единственной надеждой.
— Теперь понимаете, что я должен бежать, и как можно скорее? Ваш батюшка был столь любезен, что даже забронировал для меня место на пароходе. Он отходит от пристани Загорска через два часа, я должен успеть.
— Два часа? — Владиславе показалось, что она ослышалась. Всего два часа!
— Николай уже закладывает коляску. Вы задерживаете меня!
Да, она задерживала его. Тем, что стояла так близко, что он кожей ощущал ее дыхание, что его руки касались ее талии, а она сама касалась его плеч и смотрела во все глаза. А какого цвета глаза у Поленьки? Забыл…
— И куда же вы отправитесь теперь?
— Еще не решил. — Он попробовал казаться беззаботным. — Пароход идет до Усть-Нижнего почти трое суток. У меня будет время подумать и принять решение.
Поленька! Дом на углу в Трубниковой переулке. Скорее бежать туда, каленым железом старой любви выжечь любое воспоминание об этой девушке, ее руках, губах, голосе, дыхании…
— Неужели, — глаза княжны наполнились слезами, — неужели мы никогда больше не встретимся?
Ну вот, начинается! Хотелось сказать что-нибудь резкое, но язык не поворачивался. Руки, не желающие разжимать объятий, были против. Глаза, не желающие смотреть в другую сторону, были против. Собственное тело предавало его.
— Никогда, — все-таки удалось выдавить еле слышно. — У меня своя жизнь, у вас — своя. Мы случайно встретились на пароходе во время обычной прогулки по реке и так же расстались, запомните это.
— Да уж… — Владислава улыбнулась сквозь слезы. — Обычная прогулка… Но если вдруг, — голос ее окреп, — если вдруг вам будет некуда пойти, запомните во Владимире адрес. Соборная улица, дом шестнадцать. Этот дом купил мой отец…
И там часто останавливалась его жена, когда зимой наезжала в столицу. Именно там они и жили три года назад, пока княгиня Елена после развода не перебралась к новому супругу. Дом был записан на княжну Владиславу и после замужества должен был стать частью ее приданого.
— Просто назовите мое имя, и вам откроют.
— Благодарю за любезное приглашение, барышня. А сейчас разрешите откланяться. У меня действительно мало времени.
Она отступила, сжимая руки и не сводя с него жадных глаз. Девушка не плакала, крепилась и даже пыталась улыбнуться, протягивая руку для поцелуя. Ее пальцы были холодны как лед. Они слабо дрогнули в его ладони, и Лясота опять подумал, что девушка сейчас упадет в обморок.
Обошлось. Быстро одевшись и подхватив саквояж и трость — тоже, кстати, подарок князя, внутри прятался клинок, — Лясота сбежал по ступенькам и запрыгнул в поданную Николаем двуколку. Не удержался — бросил взгляд на окна особняка. В одном из них маячила девичья фигурка. Смотрит. Жаль.
— Будь счастлива, — прошептал. — И моли Бога, чтобы поскорее дал тебе забвение. Потому что я-то тебя вряд ли забуду.
— Вы что-то сказали, барин? — обернулся через плечо Николай.
— Ничего. Помолился перед дорогой. Трогай!
28
Едва дождавшись, пока стихнет дом и удалится на покой прислуга, князь Михаил Чарович осторожно отворил дверь в спальню жены. Княгиня Елена спала, разметавшись по постели. Доктора, навещавшие больную, категорически запретили супругам любые телесные контакты — не столько из-за боязни заразы, сколько для того, чтобы не повредить растущего во чреве младенца. Жизнь и здоровье княгини висели на волоске, и точно так же висели на волоске жизнь и здоровье ее нерожденного ребенка.
Самим Михаилом Чаровичем в эти дни владели двойственные чувства. С одной стороны, он ужасно тяготился больной жены, с трудом притворялся скорбящим, когда к ним в дом с визитами наезжали дамы из высшего света. Он мечтал, чтобы Елена исчезла, умерла, ушла из дома — что угодно, только бы освободила его от своего присутствия. А с другой стороны — надеялся, что она проживет еще какое-то время. И ребенок… Наследник имени и титула, как ни крути. Не было бы младенца, все пошло бы по-иному.
В комнате, прикорнув на кушетке, дремала сиделка, Князь улыбнулся, слушая рулады, которые выводила носом эта женщина. Нужно было совсем немного: угощая сиделку хересом, чуть-чуть задержать рюмку в руке, мысленно проговаривая заговор, и вот она уже спит. Все-таки, желая подстраховаться, князь протянул в ее сторону руку, пошевелил пальцами, прошептал:
- Бродит сон-упокой,
- Ведет дрему с собой.
- Сон бредет и глядит.
- Кто не спит — спать велит,
- Как петух пропоет —
- Все уйдет.
Сиделка всхрапнула, обмякла. Теперь она будет спать до третьих петухов и не сможет ему помешать.
Михаил Чарович подошел к постели. Ловко, невзирая на темноту, вынул из кармана домашнего халата четыре свечи, быстро установил их по углам постели. Щелкнул пальцами, зажигая огоньки. Комната озарилась призрачным бледно-голубым светом. По стенам легли причудливые тени. Одна вдруг шевельнулась сама по себе.
— Тьфу ты, бес проклятый! Чтоб тебя…
Испугавшись матерной брани, тень застыла, но само ее присутствие заставило князя заторопиться.
Он встал в изножье постели жены. Скинул халат. Он был босиком, в одних исподних штанах, стянутых тканым поясом, на котором висели две мешочка и нож в кожаных ножнах. Несколько секунд смотрел в лицо жены; синие тени искажали его черты до неузнаваемости. Когда-то он по-своему любил эту женщину. Не так, чтобы действительно потерять голову от любви, но достаточно, чтобы внушить ей неземную страсть и вынудить бросить мужа. И даже не испытывал отвращения, когда спал с нею и зачал ей дитя. Но в глубине души он постоянно помнил, что не княгиня Елена, а ее дочь была ему нужна. И время наступало. Мать должна уйти, а дочь — занять ее место.
Несколько раз глубоко вздохнув, он развязал висевшие на поясе мешочки, извлек из каждого по щепотке порошка, кинул на пламя свечей. Повалил густой розовый дым. Запахло травами и серой. Князь тихо забормотал заклинание, стараясь не сбиться и не запутаться.
— Тебе речи ти на свете тоя жити не имети. Тебе рече ти жалети ни хворобе ни дороге. Тоя мольцы ни алкати ни робити ни искати. Тоя жити не ищите. Тоя дщери не хвалити…
Бормоча, он обошел постель, опять извлек по щепотке порошка, сыпнул на пламя двух других свечей. Дым стал гуще. Под потолком заметались тени. Где-то далеко отчаянно завыли собаки. Им отозвался глухой протяжный гул в печных трубах. От едкого запаха першило в носу, дым выедал глаза, но князь продолжал читать заклинание.
— Ни наве ни бергыни ни древам ни перыни…
Княгиня глухо застонала сквозь сон, качнула головой туда-сюда по подушке. На висках ее выступил пот, глаза заметались под плотно закрытыми веками, губы задрожали. Она задышала чаще, сама того не подозревая, все больше вдыхая едкий дым.
Князь встал над спящей женщиной, медленно извлек нож, протягивая руки вперед. Осторожно взял безвольную руку жены, поднял, поднося к ближайшей свече и касаясь лезвием кожи.
— Зови!
Надавил, делая надрез.
— Зови!
Лицо княгини Елены исказила мука.
— Зови!
Из надреза показалась черная в свете свечей кровь. Первые капли упали на огонек свечи, зашипели, пригасив пламя. Пахнуло паленым. Елена застонала. Перекатилась туда-сюда голова на подушке.