Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану Литке Федор
Четверг 30 августа – пятница 31 августа. Плавание наше от тихих и переменных ветров было довольно медленным. К вечеру только 29 августа достигли мы до Зимних гор, наконец, 30 августа поутру задул свежий ветер от NO, с помощью которого успели мы в тот же день еще засветло войти в реку Двину и остановились на якоре, не доходя Лебединого острова, а на другой день поутру прибыли благополучно к Архангельскому порту.
Судно предписано было немедленно разоружить, выгрузить и той же осенью килевать для осмотра его повреждений. Руль со всем, к нему принадлежащим, оказался точно в том же состоянии, как был навешен, и мог бы, по-видимому, прослужить в таком виде еще долго. Очистив трюм, нашли по кильсону[152] на разных местах болты, высунувшиеся вверх на ладонь и более.
Пятница 14 сентября. 14 сентября ввели бриг в речку Соломбалку, а 20 числа, наконец, повалили. Оказались в нем страшные повреждения: греп[153] раздроблен был в лучинки, которые загнулись вниз и назад наподобие веера, все железные скрепления в этом месте были исковерканы, а медные изломаны в несколько кусков. В корме киля не было вовсе, а нижняя часть старнпоста[154] была снаружи, во многих местах, как в носу, так и в корме, шпангоуты были видны, так что спасением нашим обязаны мы единственно сплошному набору брига, ибо никакие помпы не могли бы преодолеть течи, если б обнаружились незаделанные спации[155]. Ужас объял меня, когда я увидел, в каком мы находились положении! Одно всемогущее провидение могло спасти нас. Еще два-три подобных удара кормой – тронулись бы транцы[156], и соотчичи наши, вероятно, и до этой минуты не знали бы, где и какая постигла нас участь! По весьма странному случаю нижний рулевой крюк найден висящим в петле; вероятно, отломился он во второй раз, ибо неестественно, чтобы он мог удержаться тогда, когда вышибло руль из петель.
У города Архангельска пробыл я до наступления зимы, занимаясь приведением в порядок журналов и составлением карт, а тогда со всеми этими документами отправился в Санкт-Петербург.
Глава пятая. Четвертое плавание брига «Новая Земля» 1824 года
Назначение трех экспедиций на север. – Отплытие из Архангельска брига «Новая Земля». – Плавание в Белом море. – Плавание на север и встреча льдов. – Стоячие льды у южного берега Новой Земли. – Буря их рассеивает. – Встреча льдов в Карских Воротах. – Отплытие от берегов Новой Земли. – Крейсерство у острова Колгуев. – Обратное плавание в Архангельск.
В первые три экспедиции совершено было, по-видимому, все то, что возможно совершить у берегов Новой Земли на мореходном судне, снаряженном не для зимовки: западные и южные берега, равно как и пролив Маточкин, были описаны; двухлетние попытки проникнуть к северному берегу были неуспешны по причине сплошных льдов в той стороне; осмотреть восточный берег с мореходного судна было мало надежды по той же причине, так как, по всем известиям, льды почти никогда того берега не оставляют. Но ни известия эти, с одной стороны, ни двухлетний опыт – с другой, не могли еще служить доказательством невозможности хотя бы временного освобождения берегов этих ото льда, тем более что мы, находясь в прошедшем году в Карских Воротах, не видели никаких признаков близости его. оэтому правительство решило сделать еще один опыт для довершения начатого обозрения той страны. Экспедиция эта, по воле государя императора, была опять возложена на меня.
В то же время решено было отправить штурмана 12-го класса Иванова на реку Печору, как для окончания описи этой реки, начатой им в 1821 и 1822 годах, так и для обозрения берега, к востоку от нее простирающегося, и снарядить у города Архангельска бриг под начальством лейтенанта Демидова для производства промера Белого моря. Распоряжение этими двумя экспедициями было поручено мне же.
От Государственного Адмиралтейского департамента было мне дано в руководство следующее предписание:
«По случаю отправления в четвертый раз под начальством вашим экспедиции в Северный Ледовитый океан, подчинения вам же штурмана 12-го класса Иванова с помощниками, отряжаемыми для описи реки Печоры, и особенного штурмана, который назначается на транспортном судне для довершения промера глубин Белого моря, Государственный Адмиралтейский департамент, с согласия господина начальника Морского штаба его императорского величества, предписывает вам к исполнению следующее:
1. Еще попытаться, если дозволят обстоятельства, обойти мыс Нассавский и определить местоположение берегов, простирающихся к NO от сего мыса до самой северо-восточной оконечности Новой Земли, и когда льды исполнить то не воспрепятствуют, стараться пройти вдоль восточного берега Новой Земли до Маточкина и даже Вайгачского пролива. Но ежели, по примеру прежних годов, льды не дозволят обойти северный край Новой Земли, то обратиться к югу. Для описи восточного берега представляются два способа: 1) на гребных судах или байдарах отправиться с Маточкина Шара в то время, когда сильными западными ветрами отнесет лед от берега; 2) пройти Вайгачский пролив и начать сию опись с южной стороны. Но как от сего последнего способа можно ожидать более удобства, ибо Карское море бывает иногда ото льдов чисто, например, случилось в 1734 году при плавании лейтенантов Муравьева и Павлова, в 1823 году при плавании вашем, то на первый случай департамент полагает начать с сего способа; а если того не удастся, тогда употребить первый в следующем году. При таковом удобстве от невстречи льдов в Карском море стараться не только описать восточную сторону Новой Земли, но и также южные и восточные берега моря, с островом Белым, до Обской губы.
2. Желательно было бы, если бы вы сделали покушение к северу на середине между Шпицбергеном и Новой Землей для изведания, до какой степени широты возможно проникнуть в сем месте.
3. Снабдить штурмана Иванова подробным наставлением касательно его занятий, которые состоять должны в довершении описи и промера глубин устья реки Печоры, потом в описи берега, простирающегося к О от оной, с прилегающими к нему островами. Впрочем, имеете вы право, по усмотрению вашему, употребить Иванова в помощь себе собственно при списывании восточного берега Новой Земли.
4. Дать нужные наставления штурману, который посылается для промера глубин Белого моря, полагая производить промер по той части, где не означена глубина на карте, а также стараться определить положение длинных банок, находящихся против мысов Толстого и Городецкого.
5. Обе сии экспедиции должны состоять в полной зависимости вашей. Снаряжение оных имеет быть производимо через вас. По окончании же оных приведение в порядок журналов и карт должно совершиться под вашим надзором; и все сии документы через вас представятся в департамент, равно как и те, кои будут относиться до возлагаемого собственно на вас поручения.
6. Найденная вами, в неоднократные плавания ваши к Новой Земле разность в долготе мыса Канденоиса 1°11'24' против определения астронома Абросимова заставляет думать, что подобная разность находится и в определении всего берега Канинской земли. За всем тем следует определить долготы, сколько можно более пунктов на сем берегу, наипаче остров Моржовец, мысы Воронов и Канушин, по известной долготе Орлова мыса, дабы вернее означить ширину входа в Белое море.
7. Буде ветры и обстоятельства дозволят, то определить разность долготы между Канденоисом и Микулькиным Носом, дабы означить пространство северной части Канинской земли, лежащей между сим мысом и Канденоисом; равно определить южную оконечность острова Колгуев и противолежащий берег, дабы удостовериться в удобности плавания в сем проливе».
Суббота 15 марта. Я отправился из Санкт-Петербурга 15 марта по довольно хорошему еще санному пути и
25 марта прибыл в Архангельск.
В начале июня оба судна вытянулись на рейд, а 14-го того же месяца были совершенно готовы к отплытию. Наше снабжение было точно такое же, как прежде. Офицеры брига «Новая Земля» были все те же, которые служили на нем в 1823 году; число служителей то же.
Вторник 17 июня. Северо-западный ветер, который у города Архангельска продолжался с весьма немногими изменениями почти 8 месяцев сряду, продержал нас на месте еще несколько дней. 17 числа стал он отходить через N к NO. Вечером того дня бриг «Кетти» попытался сняться с якоря, но, отойдя с версту, должен был опять остановиться.
Среда 18 июня. На следующее утро снялись мы оба с тихим восточно-северо-восточным ветром, но у Мудьюжского острова опять встретили северо-западный ветер и вынуждены были положить якорь. В 5 часов пополудни перешел ветер к О, и в 8 часов под парусами мы перешли через бар. Бриг «Кетти», ходивший хуже брига «Новая Земля», от него отстал и скоро скрылся из вида.
Мы держали курс к Зимним горам, где мне хотелось сделать наблюдения для определения долготы, но после десятидневной беспрерывной ясной погоды теперь, как нарочно, сделалась пасмурная. Когда мы миновали Зимние горы, то тихий восточный ветер обратился, как обыкновенно, в рифмарсельский от NO и окутал нас мокрым туманом.
Пятница 20 июня. Вынужденные лавировать, форсировали мы парусами, невзирая на сильную неправильную качку; и от этого 20 числа вечером потеряли грот-марса-рей, переломившийся по самой середине. Такой лавировкой трудно было что-нибудь выиграть, и потому, чтобы не утруждать без пользы людей, решился я спуститься за Зимние горы, где мы, сверх того, удобнее могли исправить наше повреждение. В 10 часов вечера положили якорь на SW 16° в двух милях от Керецкого мыса на глубине 9 сажен, грунт – вязкий ил, покрытый песком и камешками. Мы застали здесь семь ладей, выжидавших на якоре перемены ветра.
Суббота 21 июня. На другой день стояла прекрасная погода. Мы воспользовались ею для определения долготы Зимних гор, западнейшая оконечность которых лежала от нас на NW 3°; положение для наших целей самое выгодное. Троекратные наблюдения по обе стороны меридиана, выводы которых почти нисколько не различались между собой, показали долготу оконечности от Архангельска 0°43'45' W. В продолжение дня прошло мимо нас к городу Архангельску несколько судов. Пять судов видны были в море под зарифленными марселями – доказательство, что там продолжался прежний ветер; мы же имели ветер умеренный, только изредка находили из ущелин жестокие порывы.
Якорное место по юго-западную сторону Зимних гор при ветрах между NO и SO весьма спокойно и безопасно. Какой бы сильный ветер ни дул в море, здесь, под защитой высокого берега, жестокость его не приметна. Следует ложиться около мыса Керецкого, и не более одной или двух миль от берега. Тут глубина 8 и 10 сажен и грунт большей частью ил. Далее к N глубина более и грунт не так чист.
Воскресенье 22 июня. Поутру снялись мы с якоря и пошли к N с тихим восточным ветром. Против Каменного ручья встретили северный ветер, а несколько далее опять северо-восточный, дувший с прежней силой. Такое, по-видимому, странное упорство северо-восточного ветра объяснить нетрудно. Белое море имеет вид, подобный двум комнатам, соединенным узким коридором, и так как в таком коридоре по понятным причинам бывает сквозной ветер, то точно то же должно быть и в канале, соединяющем две части Белого моря. В этом канале, который по справедливости можно бы назвать Беломорским коридором, не бывает почти иных ветров, крме северо-восточного и юго-западного. Какой бы ветер ни дул в океане, у Святого Носа берет он обыкновенно направление между NNW и NNO, а у реки Паноя переходит к ONO и NO, если не пересилит его ветер, дующий из Двинской губы; в последнем случае от Зимних гор до Паноя дуют ветры от SW или WSW. Корабли на этом пространстве находят обыкновенно или чистый фордевинд, или совершенно противный ветер.
Четверо суток продолжался жестокий северо-восточный ветер, походивший иногда весьма сильно на шторм. Мы почти ничего не выигрывали лавировкой из-за сильного, неправильного волнения и течения к SW. Положение брига «Кетти» при этих обстоятельствах нас очень заботило. Судя по его качествам, можно было наверное сказать, что его утащило в западнейшую часть моря.
Четверг 26 июня. Сделалось немного потише. Вечером, подойдя к северному берегу, пеленговали мы деревню Чапому на NW 30° в 9 милях и в то же время имели весьма хорошие наблюдения для часового угла, по которому долгота деревни вышла 1°38'30' W от Архангельска. Пункт этот замечателен тем, что от него берег заворачивается к Кандалакшской губе.
Пятница 27 июня – суббота 28 июня. К утру ветер опять усилился, но после сделался потише. 28 числа ветер умеренный, лавировали несколько выгоднее. Поутру находились против Пулонгской башни и нашли по точным наблюдениям долготу ее от Архангельска 0°33'33' W. По этим наблюдениям выходит разность долготы (1°05') между Пулонгской башней и деревней Чапома, только на одну минуту различающаяся от определяемой частными описными картами Белого моря. В течение последней недели находили мы всегда без малейшего исключения под северным берегом чистый горизонт и ясное небо, а под южным – пасмурность и туман. Противоположность эта в последние два или три дня была чрезвычайно разительна. Туман в южной половине моря образовывал довольно резко окраенную полосу, имевшую совершенно иной климат. Приближаясь к этой полосе, находили мы ветер крепче, волнение больше; термометр опускался и даже барометр падал на несколько сотых; по удалении же к N все приходило опять в прежнее состояние. Средняя высота барометра во все это время была 29,8 дюйма, термометра – менялась от +3 до +1°.
Воскресенье 29 июня – понедельник 30 июня. В полдень 29 числа подошли мы к острову Сосновец, который могли узнать единственно по стоящей на нем башне, отличить же его от берега не было никакой возможности. К вечеру держались ближе к южному берегу, а утром 30-го были у Воронова мыса. Время было ясное, но горизонт покрыт был густыми парами, из-за которых происходили самые странные рефракции; наблюдений делать было невозможно. К полудню, когда мы находились на параллели северной оконечности острова Моржовца, горизонт несколько очистился, однако же я счел лучшим наблюдать полуденную высоту солнца с гребного судна. Это весьма хорошее средство, когда горизонт пересечен туманом или берегом, поскольку с больших возвышений малая погрешность в исчислении расстояния до видимого горизонта причиняет большую в его угле наклонения. Широта острова Моржовца, выведенная по этому наблюдению, соответствовала совершенно показанной на меркаторской карте Белого моря.
После полудня возвратились мы к мысу Воронову и в 3 часа, находясь на параллели его, могли, наконец, сделать надежные наблюдения для определения его долготы, которая вышла 1°58' О от Архангельска. Хотя положение наше от этого мыса и не весьма благоприятствовало определению погоды, но давало ту выгоду, что широта места была известна с точностью. В расстоянии же до мыса могло быть сомнение не более как на полмили; почему и принятая разность долготы не могла приметно различествовать от истинной. Наблюдения, в разные времена и двумя разными наблюдателями деланные, дали совершенно одинаковые выводы.
В Инструкции Государственного Адмиралтейского департамента упомянуто было между прочими пунктами, долготу которых определить надлежало, и об острове Моржовце, но мне показалось излишним здесь останавливаться, потому что этот остров, находясь почти на меридиане мыса Воронова и в виду его, привязан к нему пеленгами, и, следственно, в долготе его нельзя было предполагать какой-нибудь значительной погрешности. Поэтому я решил идти теперь к Конушину Носу ближайшим путем, т. е. между островом Моржовцом и Северными Кошками; однако же скоро должен был избрать другой путь, убедившись, что лавировать между банками при сильных переменных и неизвестных течениях сколь опасно, столько же и невыгодно, ибо ни одной минуты нельзя быть уверенным в своем месте.
В 8 часов вечера, когда мы считали себя от северной оконечности Моржовец на SW в 10 милях, открылся он нам вдруг сквозь пасмурность на SO в 15 милях. Увидев себя близ банок, найденных в прошлом году капитаном Домогацким, повернули мы к S, предполагая этим курсом от них удалиться, но вместо того были только увлекаемы к О. Это побудило меня спуститься к Терскому берегу с тем, чтобы, поднявшись к N, пройти к Канинскому севернее всех банок; если же будет продолжаться восточный ветер, то идти, в первую очередь в Иоканские острова для проверки хронометров. Это было необходимо потому, что с самого дня отплытия нашего из Архангельска появилась между ними довольно значительная разность.
Вторник 1 июля. Поутру 1 июля находились мы против Орловой башни. Погода была ясная, но горизонт так был искажен рефракцией, что наблюдения наши никуда не годились. Мы испытали тут достопримечательную местность ветра. Во втором часу пополудни, находясь милях в 12 от берега, мы заштилели. В то же время в весьма недалеком от нас расстоянии к востоку продолжал дуть ровный восточный ветер; это можно было видеть по весьма темным рябинам на воде. Пользуясь этим ветром, пять купеческих судов, которые были далеко позади, нас обогнали, и одно прошло не более как в одной версте от Новой Земли. Иногда получали и мы на несколько минут этот ветер, но он всегда опять утихал или обращался в маловетрие от W или N.
Между тем как мы прилагали все усилия, чтобы войти в эту полосу ветра, к большой досаде нашей показалась на горизонте ладья, которая нас очень скоро настигла и обогнала, пройдя в ветре не более как в одном кабельтове, мы же под всеми парусами едва двигались по 2 узла. Часов пять оставались мы в таком неприятном положении, но, наконец, достиг ветер и до нас. Какая бы могла быть причина столь странного явления? Я не думаю, чтобы берег, находившийся под ветром в 12 милях.
Среда 2 июля. В четвертом часу утра обогнули мы Святой Нос, а в 7 часов положили якорь на прежнем своем месте за Иоканскими островами. Не упуская ясного времени, съехал я в тот же час на берег в Обсерваторную бухту и начал наблюдения для проверки хронометров. Дело это, за которым единственно сюда приходили, было кончено 5 июля. Оба хронометра оказались переменившими несколько свой ход. Долгота Обсерваторной бухты, выведенная по новому ходу хронометров, отличалась от определенной в прошлом году только на 6,5' во времени.
В пребывание наше на Иоканском рейде не встретилось ничего достопримечательного, кроме нашедшего вечером 4 июля от NW жестокого шквала с сильной грозой, проливным дождем и градом, столь крупным, какого мне дотоле еще видеть не удавалось: некоторые градины были величиной с порядочный каленый орех. Барометр, в продолжение двух суток поднимавшийся, упал перед этим шквалом на 0,02 дюйма, а потом продолжал подниматься; симпиезометр[157] упал на 0,07 дюйма.
Воскресенье 6 июля. Приготовившись как должно к морю, т. е. налившись водой, вымывшись в парусиновой бане и запасшись от Иоканских лопарей свежей семгой и оленьим мясом, отправились мы 6 июля поутру в путь. Подняв якорь, нашли мы в нем повреждение, которое нас очень удивило: одна его лапа имела две трещины и была согнута, однако же не прямо от веретена, а вбок, как будто свернута. Надобно думать, что он попал на дне между двух камней и согнулся таким образом при поворотах судна. Какая ужасная сила была для этого потребна.
Ветер был тихий от SO, так что мы в полдень имели еще Святой Нос в виду; вскоре, однако же, скрылся он в псмурности. На следующее утро показались нам оба берега, Терский и Канинский, что здесь, конечно, весьма редко случается, ибо наименьшее расстояние содержит 80 миль. В полдень усмотрели и самую оконечность Канина Носа, обсервованная широта была 68°33'08', совершенно так же, как по пеленгам. Вечером определили долготу Канина Носа. Три ряда наблюдений, произведенных мной от 3 до 5 часов, крайние выводы которых различались между собой только на 2'45', показали долготу его от Обсерваторной бухты 3°42'30'. Наблюдения лейтенанта Завалишина и штурманов Ефремова и Харлова дали совершенно тот же вывод, почему и можно принять за истинную долготу Канина Носа от Гринвича 43°16'30'. Долгота эта меньше определенной по наблюдениям прежних годов на 7'20', но так как ни одно из них не было учинено в виду самого мыса и, следственно, в вывод долготы всегда входило счисление, нынешние же наблюдения были к нему отнесены непосредственно исправленными пеленгами, то и заслуживают неоспоримое перед прежними преимущество.
Вторник 8 июля. Определяя долготу Канина Носа, легли мы со свежим благополучным ветром к S, надеясь в следующий день определить и мыс Конушин, но в полночь, когда мы находились по счислению против реки Торны, появился густой туман, который вынудил нас привести к ветру. Мы лавировали двое суток короткими галсами, стараясь только удержать свое место. Лавировка была весьма беспокойная: берег проглядывал сквозь туман только изредка, глубины на оба галса увеличивались и уменьшались весьма неправильно и приводили нас в недоумение. Иногда полагали мы, что течением отнесло нас к W и приблизило к банкам, лежащим вдоль Терского берега; в другое время опасались восточного берега.
Четверг 10 июля. Поутру 10 числа поднимавшийся барометр предвозвестил, наконец, благоприятную перемену погоды, и мы спустились к Канинскому берегу. Вскоре усмотрели берег, прилежащий реке Торне, и, подойдя к нему на расстояние 5 миль, легли вдоль него к S, по глубине от 9 до 7 сажен.
Река Торна служит пределом двух совершенно разновидных берегов. К северу от нее до самого Канина Носа продолжаются горы от 300 до 400 футов вышиной, довольно пологие, покрытые тундрой и, кроме снегов в ущельях, не представляющие ни одного отличительного пункта. У реки Торны горы эти вдруг исчезают, и как оба берега реки, так и простирающийся к югу морской берег низменны, песчаны, совершенно голы и отрубисты к воде. Берег между устьями рек Торны, Месны и залива Камбалицы отличается несколькими неправильными островершинными буграми, цвета более темного, чем цвет берега. Они открываются на горизонте в виде сенных скирд. Кроме бугров этих, берег имеет весьма единообразный вид, но устья рек из-за низменности берегов весьма отличительны, так как представляются сначала сквозными проливами. Берега их начинают створяться не прежде, как подойдешь к ним на расстояние 4 или 5 миль.
В 6 часов находились мы против реки Шойны и пеленговали устье реки Кии на SO 14° в 16 милях. Весьма хорошие наблюдения, в 4 и в 5 часов сделанные, согласно показали долготу устья реки Торны 44°17', устья реки Кии 44°13'.
Наступившая пасмурная погода с густым дождем вынудила нас опять привести к ветру. Встретив это новое препятствие, решился я, наконец, оставить Белое море. Долгота мыса Конушина оставалась, правда, неопределенной, но я считал это излишним потому, что мыс этот лежит почти на меридиане реки Кии и только в 25 милях на таком малом расстоянии нельзя предполагать какой-нибудь приметной погрешности в описанной карте, и что, следовательно, по долготе реки Кии и без непосредственного определения Конушина Носа можно весьма верно обозначить долготу последнего. Мне казалось тем менее позволительным медлить еще в Белом море, что наступление уже половины июля месяца вменяло мне в обязанность поспешать на север к главнейшей и обширнейшей цели нашей экспедиции.
Пятница 11 июля. Приняв это решение, легли мы на NW к Канину Носу, от которого в 5 часов утра взяли свое отшествие. Мне хотелось пройти, во-первых, вдоль северного берега Канинской земли до Микулкина Носа, и если можно будет, между островом Колгуев и Колоколковским мысом, и потом уже обратиться по предписаниям к N, но весьма свежий ветер от ONO при пасмурной погоде вынудил нас отложить сие предприятие до будущего времени. Я решил следовать теперь прямо на север до широты 74 или 75° и потом уже взять курс на мыс Нассавский как во избежание льдов, которые в первую половину лета встречаются иногда во множестве около SW берега Новой Земли (как мы это в 1821 году испытали), так и потому, что этим путем проходили мы пространство океана, по которому весьма мало еще было плаваний.
12 числа около полудни, находясь уже в широте 69°28' и долготе 40°55', увидели мы, к изумлению нашему, на горизонте на NW судно, а вслед за тем еще пять других; все они лежали бейдевинд правым галсом. С одного из этих судов (бриг «Диана» из Лондона) приезжал к нам капитан (Христерс). Он говорил, что продолжительные южные и юго-восточные ветры и ожидание господствующего здесь северо-восточного заставили их удалиться так много от обыкновенного тракта купеческих судов, идущих в Архангельск. Они считали себя, однако же, на 3° западнее настоящего. Капитан Христерс был уже второй месяц в море. Вручив ему донесения и письма для доставления в Архангельск, мы с ним расстались.
В тот же день поймали мы трехдюймовую сосновую доску, по-видимому, ни на каком деле не бывшую и находившуюся в воде еще недавно.
Пятница 18 июля. С разными ветрами, большей частью между NO и О, подвигались мы медленно к N, не встречая ничего достойного примечания. Погода была сносная, но становилось час от часу холоднее, и, наконец, 18 июля поутру в широте 74°10' и долготе 43° термометр несколько часов сряду стоял на точке замерзания. По такому холоду должно было заключать, что к NO море льдисто, хотя доселе и не видели мы никаких примет льда. Морские птицы окружали нас в продолжение всего этого времени во множестве, а 14 числа поутру пролетело одно стадо малых береговых птиц. Мы тогда были в широте 72°12' и долготе 44°40'.
Суббота 19 июля. Невзирая на восточный ветер, при котором барометр стоял выше 30 дюймов, окружил нас густой туман; термометр стоял на 1° ниже нуля; снасти все обледенели, так что для управления парусами надлежало их беспрестанно околачивать.
Воскресенье 20 июля. Обстоятельства эти, необыкновенные среди лета и в тихое время, заставили нас наверное ожидать скоро появления льда; однако же 20-го поутру, когда горизонт совершенно очистился, не было его видно ни с какой стороны. В полдень обсервованная широта 74°55', долгота 46°29'.
Понедельник 21 июля. Пролежав к N до утра, повернули мы к О и в 7 часов увидели наконец льды, соседство которых было для нас так ощутимо. К N и NO покрывали они море сплошь далее видимого горизонта; к О и SO были довольно густы, однако же проходимы. Мы пробирались сквозь них разными курсами до 3 часов пополудни, когда густой мрак покрыл весь горизонт, едва допустив нас рассмотреть, что льды впереди нашего курса сплотились. Это заставило нас привести к ветру на NW. В ожидании, когда прояснится, держались мы на этом галсе под малыми парусами до утра, будучи вынужденными почти беспрестанно то спускаться, то приводить к ветру, то в дрейф ложиться из-за окружавших нас со всех сторон льдов. Ветер был пресвежий от NO, но, невзирая на то, море было так спокойно, как пруд, – несомненный признак сплошных льдов в надветренной стороне, что подтверждалось еще и яркой набелью (Ice blink), от N до О простиравшейся.
Вторник 22 июля. Поутру мрачность сделалась реже, и мы спустились к SO. Пройдя в этом направлении 30 миль сквозь льды, более или менее густые, достигли мы довольно чистого моря и привели на О, а вскоре потом на NO.
Среда 23 июля. До следующего утра шли мы этим курсом, встречая только отдельные плавающие льдины, но в 7 часов показались в разных направлениях ледяные поля, которые час от часу становились чаще. В десятом часу, пройдя между двух полей, около 100 сажен одно от другого отстовших, увидели мы к N и S сплошные льды. К О море в пасмурности казалось чистым, но не более как через полчаса открылись и в этом направлении сплошные льды, соединявшиеся с прежними; мы должны были поспешить выбраться из этого бассейна через то же отверстие, которым в него вошли, но оно между тем сделалось гораздо уже, а когда мы к нему подошли, то и совсем почти створилось, так что нам одно средство осталось – протереться сквозь лед (англичане действие это называют boring), что и было исполнено без всякого вреда для брига. Пройдя около 10 миль к S, легли мы на SO и потом на О, дабы попытаться пройти к берегу еще в меньшей широте. В полдень обсервованная широта 75°05' – двадцатью милями южнее счислимой; разность эта произошла в три дня.
Четверг 24 июля. Время было неприятное и холодное. Мокрый туман, садясь на снасти, замерзал. На другой день около двух часов показался нам сквозь пасмурность на короткое время берег Новой Земли в расстоянии близ 25 миль. Льду под ним и ни с какой стороны не было видно, но ветер от NNO не допустил нас воспользоваться этой безледностью моря до утра 25 числа, когда, отойдя к W, позволил он нам лечь к NO вдоль берега, скрытого от нас густой мрачностью.
Пятница 25 июля. В два часа пополудни она несколько прояснилась, и мы пеленговали мыс Спидвел на SO 51° в 13 милях; это показало, что мы находимся южнее против счисления на 20 миль. Тут стали нам показываться ледяные горы (падун), довольно редко рассеянные, между которыми продолжали мы наше плавание спокойно и успешно, однако же не впрок, ибо в 10 часов вечера увидели сплошной лед по всему горизонту от SW до NO; в этом последнем направлении примыкал он к берегу в широте около 76°. Неожиданное препятствие это вынудило нас лавировать обратно к SW.
Находясь теперь посреди наших курсов 1822 и 1823 годов, уверились мы, что нынешнее лето несравненно льдистее прежних. Тогда не видели мы в широте 75° еще ни одной льдины, ныне же встретили непроходимый лед. Но если невзирая на то, в оба эти года мы были вынуждены возвращаться от мыса Нассавского, то ныне не оставалось ни малейшей надежды достигнуть даже и до этого пункта, тем более успеть в обозрении северного берега Новой Земли. По этой причине решился я оставить это предприятие и, освободясь изо льдов, обратиться к W, дабы, согласно предписаниям, испытать, до какой широты можно проникнуть на середине между Шпицбергеном и Новой Землей, т. е. около долготы 43° О от Гринвича.
Погода столь же нам теперь не благоприятствовала, как и море. Мы были окружены постоянным мраком, который по временам усугублялся еще от снегопада. Термометр стоял по большей части на О° и ниже.
Стесненные с одной стороны сплошным льдом, с другой – берегом, а посередине множеством ледяных гор, и окруженные сверх того густым туманом, который ограничивал зрение на расстояние 100 сажен, имели мы весьма беспокойную лавировку, которую сверх того еще мало выигрывали от частых перемен ветра, невыгодно для нас располагавшегося.
Воскресенье 27 июля. Не ранее вечера 27 июля успели мы выбраться на свободу. В 9 часов мыс Спидвел лежал от нас на SO в 17 итальянских милях. Берег Новой Земли в первый раз за этот год очистился совершенно от мрачности. Находясь к нему теперь ближе, чем в прежние годы, имели мы случай открыть и исправить некоторые погрешности нашей карты.
Сплошной лед, нас остановивший, составлял непрерывную цепь с теми, в которых мы были 21 и 23 июля. Он простирался от берега Новой Земли сначала на W, потом между S и W параллельно берегу, в расстоянии от него около 30 миль, до широты 75° и, наконец, заворачивался к NW. Мы следовали вдоль него, держась вплоть к его краю и оставляя отделившиеся льды к SW и S, но нигде не находили отверстия, коим бы можно было надеяться проникнуть к N. Низменные льды разной величины, плотно соединявшиеся, покрывали море до видимого горизонта, образуя только в разных местах довольно обширные заливы.
Понедельник 28 июля. В один из таких заливов зашли мы в тумане вечером 28 июля так далеко, что должны были несколько часов лежать назад к SO и S, дабы из него высвободиться, к счастью, ветер тому не препятствовал.
Среда 30 июля. В полдень обсервованная широта 76°03', долгота 43°49'; склонение компаса 4°16' О. Лед, который доселе простирался к NW, принял отсюда направление между S и W, загнувшись сперва обширной бухтой к N. Вид его здесь был еще грознее прежнего; поля имели высоты от 7 до 8 футов над водой, были совершенно отрубисты к морю, весьма обширны и соединялись между собой весьма плотно. Во многих местах видны были на нем холмы прозрачного льда (тороса) около 70 футов вышиной; словом, он походил совершенно на полярный лед, соединяющий берега Шпицбергена и Гренландии. Мы продолжали идти вдоль него к SW до 10 часов вечера, когда широта наша была 76°05' и долгота 42°15'. Находясь теперь уже 50 милями ближе к восточному берегу Шпицбергена (всегда на большое расстояние окруженному стоячим льдом), чем к Новоземельскому берегу, и видя, что лед беспрерывно продолжается к западу и с каждой милей становится выше и плотнее, решился я оставить эту попытку, которая, по крайней мере в этом году, не обещала ни малейшего успеха, и следовать к острову Вайгач, для исполнения предписанного мне касательно восточного берега Новой Земли.
Сегодня термометр не поднимался выше 0°, целый день шел беспрерывно самый мелкий снег. Причиной обоих явлений был, вероятно, тихий северо-восточный ветер, дувший с покрытого льдом пространства.
Достойно примечания, что лед этот имел почти то же положение, как и ледяной материк, доведший капитана Вуда до берега Новой Земли. Вуд встретил первый лед около 76° широты и 40° долготы, т. е. почти в том месте, до которого мы продолжали идти к NW, отсюда он поплыл вдоль льда к SO до берега Новой Земли, у которого и потерпел кораблекрушение. Общее направление нами найденного льда пересекает берег Новой Земли у острова Адмиралтейства, где, как я и прежде полагал, должен был разбиться корабль «Спидвел». Случайное сходство это, конечно, еще не доказывает, чтобы море между Новой Землей и Шпицбергеном было заграждено неподвижным льдом, однако же необоримые препятствия, встреченные капитаном Вудом, шкипером Фан-Горном и нами, т. е. всеми мореходами, искавшими путь на север на середине между обеими землями, убеждают, что это пространство моря не так редко льдами запирается, как-то старались доказать Ломоносов, Енгель, Баррингтон и некоторые другие.
В полночь бросили мы в море плотно закупоренную и засмоленную бутылку с запиской на четырех языках, в которой обозначены были время, широта и долгота места и изъявлена просьба, чтобы нашедший доставил ее российскому правительству. Это есть простейшее, но вместе с тем и самое верное средство получать надежные выводы о господствующих в больших морях течениях. Капитаны Росс и Парри имели для этого особые медные сосуды, закупоренные герметически.
Пролежав несколько к S, взяли мы курс на Костин Нос; на вид его хотелось мне прийти для проверки хронометров, между которыми с некоторого времени стала опять оказываться довольно значительная разность. Погоды стояли облачные при тихих ветрах из SW четверти.
Пятница 1 августа. В этот день переменили мы грот-салинг, сломавшийся от излишней тугости брам-вант[158]. Это обстоятельство, само по себе неважное, было для меня весьма неприятно потому, что отняло у меня способ продолжать наблюдения над уклонением магнитной стрелки. Этот салинг был на этот случай скреплен медью, запасный же, который мы теперь должны были положить, имел крепления железные.
Воскресенье 3 августа. В полдень были мы по счислению в широте 71°42' и долготе 49°20'. Часу в пятом пополудни окружил нас густой туман, а вскоре после того и термометр спустился до 0°. Это заставило думать, что в соседстве с нами есть льды, мы и не ошиблись, ибо в 7 часов встретили сплошную гряду их, покрывавшую весь восточный горизонт на сколько можно было видеть. Льды эти показались мне стоячими, поскольку не было между ними ни одной полыньи, и во многих местах идны были великие груды взвороченного льда. Ближайший пункт берега, река Сивучиха, лежал от нас на О в 35 милях. Глубина 75 сажен.
Понедельник 4 августа. Повернув на левый галс к SW, мы заштилели и до следующего полудня подвигались вперед весьма медленно. Все это время слышали мы шум ото льдов, которые скрывались в густом тумане. Часу во втором поднялся ветер от NO, с которым, отойдя к S миль 20 по чистому морю, легли мы к О, но вскоре опять встретили сплошные льды, занимавшие весь горизонт от SO до N. Это послужило нам доказательством, что юго-восточная часть Новой Земли ныне, подобно как и в 1821 году, окружена льдами, которые на этот раз уничтожили намерение мое подойти к Костину Носу, лежащему от нас в 50 милях на OtS.
Вторник 5 августа. К ночи ветер усилился, а на другой день перешел к SO и потом к SW. Мы продолжали лежать к SO, проходя временами мелкие рассеянные льды и видя сплошной лед к N, когда туман несколько проносило.
Среда 6 августа. Весьма ясный и сравнительно теплый день, ибо термометр в первый раз в последние четыре недели поднялся до 7°. Ветер от S, в полдень широта 70°23', долгота по лунным наблюдениям 53°10'; берег Новой Земли в виду, в расстоянии 30 миль. Сплошной лед, шедший доселе в параллель берега, стал уклоняться к S и в половине четвертого заставил нас повернуть на левый галс; в это время покрыл он весь горизонт от S, через О до N, до самого берега и был столь плотен, что можно было почитать его стоячим. Замечательно, что общая окраенность была ныне почти та же, что и в 1821 году, но плотность гораздо более. Лед, находившийся далее видимого горизонта, поднят был рефракцией и представлялся в разных странных видах: то блестящими столбами, то отрубистым берегом с башнями и прочее.
Четверг 7 августа. Видя невозможность пройти к О ни в этом месте, ни севернее, надлежало сделать попытку южнее. Для этого, пролежав миль 20 к SW, повернули мы к О и в 7 часов утра нашли опять на сплошные льды. В то же время подувший от О ветер нанес на нас густой туман, который давно уже был виден на восточном горизонте. Довольно хлопотливо было выбраться из льдов на просторное место, и это нам стоило нескольких сильных толчков.
Пятница 8 августа. Густейший туман продолжался почти без перерыва до вечера следующего дня при тихих ветрах из SO четверти. Во все это время окружены мы были льдами и пробирались под малыми парусами с большим затруднением и беспокойством к S и О. 8 августа в 3 часа горизонт и небо очистились, так что мы могли определить по лунным расстояниям наше место. Широта была 70°, долгота 53°34'.
Сплошной лед виден был от NO до S простирающимся за видимый горизонт, почему и вынуждены мы были опять повернуть к SW, чтобы сделать попытку еще в меньшей широте, хотя мы и теперь находились уже на середине между материковым берегом и Новой Землей.
Суббота 9 августа. Новая попытка эта была не более прежних удачна, ибо поутру 9 августа встретили мы опять льды. Между тем подул жестокий ветер от S, с великим волнением и густым туманом; выйдя, с немалой однако же опасностью, из обложивших нас льдин и отойдя еще миль 12 к W, привели мы в бейдевинд на левый галс под грот-марселем и зарифленным фоком. При начале этого ветра появились около брига пять молодых ястребов и одна маленькая птичка, которые от усталости садились на снасти и паруса, и все весьма легко были переловлены. Вероятно, этим самым ветром отнесло их от берега, до которого ближайшее наше расстояние было по счислению 70 миль.
Вторник 12 августа. Буря эта на другой день перешла к W, а совершенно утихла не ранее утра, когда мы опять спустились к О, надеясь иметь после таких ветров беспрепятственнейшее против прежнего плавание. В надежде этой мы и не обманулись, ибо в 10 часов, находясь там, где 6 августа встретили стоячий лед, не видели около себя ни одной льдины. В полдень широта 70°18', долгота 54°30'. Со свежим SW ветром продолжали мы плыть к О до 9 часов вечера; ночь лавировали короткими галсами, а с рассветом опять спустились.
Среда 13 августа. Остров Вайгач, положенный на моей карте по догадкам, был по счислению весьма уже близко, но мы его увидели не ранее девятого часа, когда счислимый пункт наш был уже на берегу его. Подойдя к группе островов Дыровых[159], лежащих у западного его берега, легли мы к северной его оконечности, называемой Вороновым Носом, от которой в полдень находились на WNW в 7 милях. По весьма хорошим наблюдениям найдена широта этого пункта 7°23', долгота 53°31'. На WtN от Воронова Носа лежат островки того же имени, а несколько далее небольшой и низменный островок Чирячий, с плоской вершиной, и посему, вероятно, тот самый, который на промышленничьих картах назван Плоским; на нем стоит гурий. На ONO от него лежит остров Олений, который и есть севернейший из всех.
Все эти острова соединяются между собой, как и с берегом Вайгача, рифами, на которых ходили ужасные буруны. Этот последний берег кончается к морю невысокими отрубами и простирается внутрь пологостью. Приметнейший из всех пункт – мыс Воронов; он имеет высоту от 250 до 300 футов и круглую вершину, на которой стоит гурий или крест, – что именно, мы не могли рассмотреть. Вообще вид берегов этих имеет большое сходство с видом южного берега Новой Земли.
Когда мы подходили к острову Вайгач, Карское море казалось нам ото льдов совершенно свободным. Это подало нам надежду, что третье покушение вознаградит нас, наконец, за все перенесенные доселе неудачи. Определив широту Воронова Носа, легли мы под всеми парусами на WNW в полной почти уверенности через несколько часов приступить к описи берега, ни одним мореплавателем доселе не виданного. Но едва прошли в ту сторону одну милю, как увидели сплошной лед, покрывавший весь горизонт от О до W так далеко, как можно было видеть. Эта неприятная встреча уничтожила в миг все надежды, которыми мы было начали ласкаться.
Мысль об описи восточного берега Новой Земли надлежало отложить, по крайней мере, до некоторого времени, ибо если крепкие ветры от W и SW, дувшие весьма постоянно сряду две недели, не могли отогнать льдов от самого, так сказать, порога Карского моря, то это явно доказывало, что далее оно ими совершенно наполнено. Но так как ветры с западной стороны могли еще их удалить к востоку столько, чтобы очистить нам доступ к берегу, то и решился я пробыть около тех мест еще с неделю, определить в это время один или два пункта южного берега Новой Земли, у которого мы в прошлом году наблюдений не имели, и потом, если, судя по ветрам, можно будет ожидать какой-нибудь благоприятной перемены в положении льдов, сделать новое покушение в Карское море. Если же нет, то оставить это предприятие вовсе и обратиться к острову Колгуев и Канинскому берегу, как предписано мне было в инструкции.
Остаток дня лавировали мы между берегами острова Вайгач и Новой Земли, окруженные множеством мелкого, рассеянного льда и имея к N непрерывную цепь сплошного. В 8 часов находились в 6 милях от островов, лежащих у восточного берега Кусовой земли. Весь этот берег обложен был стоячим льдом, который соединялся со сплошным, находившимся к N. Продолжение восточного берега Новой Земли видимо было до NW; сколько можно было судить, простирался он прямо на N и не имел никаких приметных изгибов. Лавировка наша не могла служить к определению ширины пролива по причине сильных течений, которые носили нас по разным направлениям без всякой видимой правильности. Казалось только, что пролив этот на нашей карте показан около 6 миль шире надлежащего. Наблюдения, которые я надеялся произвести у южного берега, должны были решить этот вопрос. Течения эти производили жестокие сулои, которые нас иногда беспокоили. Глубина менялась также весьма часто и неправильно от 25 до 60 сажен. Вообще же под островом Вайгач было более при иловатом грунте, напротив того к стороне Новая Земля менее и грунт – камень.
Четверг 14 августа. В следующий полдень находились мы на W от мыса Воронова в 12 милях, выиграв в сутки лавировкой весьма мало. Вопросы наблюдения этого дня нисколько не отличались от полученных накануне.
В самый почти полдень увидели мы два карбаса, шедшие от острова Вайгач к W. Неожиданная встреча людей в таком безлюдном месте не могла нас не обрадовать, а тем более когда мы вообразили, что это может быть Иванов. Предположению этому противоречила удивительная всех их к нам холодность. Они продолжали свой путь, не обращая на нас, по-видимому, никакого внимания, и мы должны были сделать два пушечных выстрела, прежде чем они остановились. Убрав паруса, были они как бы в нерешительности, что предпринять. Наконец, подняли их опять и спустились к нам. Это были самоеды, ехавшие на Новую Землю для промыслов. Они очень обрадовались, найдя в нас земляков своих, и признавались, что, увидев большой корабль наш, были в страхе и не решались к нему пристать, но один из кормщиков, самоед Григорий Афанасьев, бывавший в Архангельске, где, по его словам, видел «всего довольно и даже немцев», успокоил их, говоря, что бывают корабли еще больше нашего, и что на них ходят такие же, как они, люди. Этому Анахарсису[160] из самоедов вручили мы письма для доставки через мезенского исправника в Санкт-Петербург.
Посетители пробыли у нас два часа. Во все это время были очень пристойны: ничем нам не докучали, ничего не просили и с большой признательностью приняли маленький подарок в виде сухарей и масла, сожалея только, что не имеют гостинца для нас, потому что еще не начинали своих промыслов. Заметив, что один из них особенно похваливал наши веревки и жаловался, что снасти у их якорей уже худы, приказал я дать на каждый карбас по найтовному концу[161]. В ответ на это они, посоветовавшись между собой, вынули из карбасов несколько моржовых клыков и стали их вешать на безмене; они удивились, когда я сказал, что нам ничего в возврат не нужно, однако же весьма спокойно все опять убрали и очень дружески пожелали нам счастливого пути.
Пятница 15 августа. Целый день продолжалось маловетрие от S при штиле. Ночью подул тихий ветер от NO, с которым мы легли к S, чтобы обогнуть каменную банку, на которой в прошлом году чуть не разбились, потом привели на W и на NW к берегу Новой Земли. Тихие северные ветры при пасмурной погоде продолжались этот и следующий день, а к ночи сделался штиль.
Воскресенье 17 августа. По счислению находились мы весьма близко к островам Бритвиным; глубина всю ночь, однако же, была более 100 сажен, но около трех часов утра уменьшилась вдруг до 50 сажен. С поднявшимся в то же почти время тихим от ОSO ветром легли мы к S и, пройдя в эту сторону около трех миль, увидели на NNW в расстоянии не большем 3 миль островки Саханинские, от которых, следовательно, во время поворота находились не далее полумили или одной мили, не видя их за туманом. Приглубость их с южной стороны делает их весьма опасными. Ветер перешел в восьмом часу к NO, сделался рифмарсельным, крепким и с такой силой продолжался до вечера следующего дня. Мы были довольны, что находимся у южного, а не у восточного берега Новой Земли, где при этом ветре положение наше могло бы быть сомнительным. Этот ветер произвел сильное течение к NW, против которого, форсируя парусами, едва могли мы удержаться в виду Саханинских островов. Он стих к утру 19 августа.
Вторник 19 августа. В этот день удалось нам, наконец, сделать наблюдения, по которым определена острова Большого Саханинского широта 70°29, долгота 53°30'. На карте моей был он положен на 5' севернее и 30' западнее; такой разности удивляться не должно, поскольку мы в прошлом году против этого места, как и выше упомянуто, были без наблюдения и заметили сильные течения.
Исполняя это дело, решился я оставить берега Новой Земли, поскольку дувший два дня сряду крепкий северо-восточный ветер не только не позволял надеяться найти теперь Карское море ото льдов свободнейшим, но даже не оставалось сомнения, что оно ими еще более прежнего наполнено. Вследствие этого взяли мы в четыре часа вечера курс к острову Колгуев.
Суббота 23 августа. Тихие ветры с разных сторон замедлили плавание наше так, что мы не ранее вечера 23 августа подошли к этому острову. Ночь лавировали короткими галсами, а на другое утро спустились к западному его берегу. Находясь почти на меридиане западнейшей его оконечности, удалось мне взять сквозь облака несколько высот солнца, по которым определена долгота ее 48°33'. Ветер дул от SO весьма свежо; мы правили к южной оконечности, стараясь держаться как можно ближе к берегу острова, и для того форсировали парусами.
Понедельник 25 августа. Поутру поднялся жестокий ветер, заставивший нас убрать все паруса, кроме зарифленных марселей, к этому присоединились дождь и густая пасмурность. Около полудня ветер стих, потом перешел к W и опять усилился; мы опасались быть прижатыми к берегу, который видели поутру в небольшом расстоянии, и для того спешили подняться к N.
Вторник 26 августа. Ветер, однако же, с полуночи стал стихать и перешел к SO. 26 августа после проливного дождя подул северо-восточный ветер, и несколько прояснилось. Мы поспешили спуститься к берегу, от которого в восьмом часу вечера были не далее 4 миль, но в это время опять собрался густой туман, а к ночи заштилело.
Среда 27 августа. Продолжался крепкий юго-восточный ветер с густой пасмурностью. Берег Колгуевский видели на короткое время поутру.
Четверг 28 августа. В полночь дул ветер от SW, а вскоре потом с жестоким шквалом от WNW поднялся от этого румба шторм. Положение наше было критическое. Поставив, хотя и с немалой опасностью для мачт, рифленые марсели и рифленые же фок и грот, успели мы, однако же, к утру подняться столько к N, что не были в большой опасности, если б нас и выбило из парусов. Ветер этот, хотя и не с такой уже силой, продолжался и в следующий день.
Пятница 29 августа. Такие чрезвычайно неблагоприятные обстоятельства заставляли меня, наконец, помышлять о возвращении. В шестидневное презатруднительное крейсерство не могли мы сделать совершенно ничего. Весьма сомнительно было, чтобы дальнейшие усилия увенчались лучшим успехом, поскольку часто возобновлявшиеся бури и беспрерывное ненастье свидетельствовали явно о наступлении здесь осени. С другой стороны, опасность нашего плавания с каждым днем становилась более, ибо южная часть острова Колгуев, бывшего нашей целью, окружена неизвестными мелями, которыми наполнена и Чешская губа; притом же по всему этому пространству нет ни одной гавани, где бы в бурное время можно было укрыться. Итак, оставаясь здесь долее, мог бы я подвергнуть порученное мне судно и людей очевидной опасности и без всякой притом пользы и потому решился 30 августа начать обратный путь в Архангельск.
Суббота 30 августа. На следующее утро усмотрели мы Канин Нос, а вечером на меридиане его имели весьма хорошие наблюдения, которыми проверяли наши хронометры.
Понедельник 1 сентября. Мы медленно плыли при тихих противных ветрах к Терскому берегу и 2 числа в полдень были еще в 20 милях на NNO от Городецкого мыса. В это время занимало нас странное воздушное явление: при весьма ясном небе появились около солнца в трех местах частицы радужных кругов: одна частица справа от солнца в одной с ним высоте, т. е. около 24°43'; другая слева и несколько выше; обе дуги отстояли от солнца, находившегося в центре их, на 24°, наконец, третья, большая и ярчайшая, видима была на SSO в высоте 71°14', в разности от солнца на 46°33'; она была обращена к нему выпуклой своей частью, имея центром зенит. Порядок цветов ближайших к солнцу дуг был (начиная от солнца) следующий: фиолетовый, синий… и, наконец, красный; дальней же дуги – обратный, т. е. начиная от солнца: красный, оранжевый… и, наконец, фиолетовый.
Явление продолжалось более часа. Барометр стоял тогда на 30,02 дюйма, термометр Реомюра 6°, ветер тихий от SW[162].
Среда 3 сентября. В полдень находились мы от Городецкого мыса на NtOО в 10 милях, выграв в сутки не более 10 миль. К невыгодной самой по себе лавировке присоединялось еще противное течение, сносившее нас к N по 10 и 12 миль в сутки. В этом месте, близ которого мы два месяца назад испытали странную местность ветра, случилось и теперь необыкновенное, по крайней мере в столь возвышенных широтах, явление. После продолжительного и весьма переменного маловетрия установилось решительно два противоположных течения воздуха: вверху дул довольно ровный западный ветер, наполнявший бом-брамсели, брамсели и даже верхнюю часть марселей и дававший нам ходу до двух узлов, между тем как внизу стоял ветер от О, и фок, и грот ложились на ванты. Поверхность моря была в это время гладка, как зеркало.
Четверг 4 сентября – пятница 5 сентября. В следующие дни плавание наше было успешно не более прежнего. 4 числа вечером застиг нас в самом узком месте, между Орловым Носом и банками, лежащими против него, крепкий ветер, который однако же к утру стих и потом обратился в штиль при весьма густом тумане. Мы считали себя весьма близко к берегу, но, впрочем, находились в большом сомнении касательно настоящего своего места. В четвертом часу пополудни юго-западный ветер разогнал туман, и мы увидели берег Орлова Носа в расстоянии по меньшей мере 20 миль; следовательно, находились на самой середине между банками. Мы легли на WNW и, соблюдая все возможные осторожности, вышли на фарватер, не имея ни разу менее 3 сажен глубины, и избавились таким образом весьма счастливо от большой опасности. В восьмом часу находились от Орловской башни на О в 6 милях и повернули к S. В Беломорском коридоре встретил нас, как обыкновенно, пресвежий противный ветер; мы боролись против него четверо суток, прежде чем обогнули Зимние горы.
Среда 10 сентября. Наконец поутру мы пришли на бар, где должны были стать на якорь, ибо лоцманы, невзирая на светлое время и умеренный ветер, нас не встретили. Мы послали тотчас на Мудьюжский остров шлюпку. Лоцман, приехавший на ней, уверял, что их карбас обсох, и что по этой причине они не могли к нам выехать. Отговорка эта была выдумана довольно неудачно, ибо они могли нас увидеть в самую полную воду. О такой непростительной оплошности лоцманов, которую, кроме нас, испытали также пришедшие за несколько до того дней военный транспорт «Мезень» и бриг «Кетти», счел я долгом по прибытии в Архангельск донести главному начальству.
Между тем, пока мы ждали лоцмана, ветер стих и не позволил нам в тот же день перейти через бар. Это промедление послужило, однако же, в пользу, ибо мы успели весьма исправными наблюдениями определить положение башни на Никольской косе. Широта ее вышла 64°59'40', долгота 0°17'52' W от Архангельска. На следующее утро вышли в реку Двину, а в сумерки положили якорь в Соломбальской гавани.
Больных в течение всего похода имели мы весьма мало. В этом, и в одном только этом отношении были мы ныне столько же счастливы, как и в прежние экспедиции.
Описав четырехкратное путешествие наше к Новой Земле, в продолжение которого осмотрены и определены астрономическими средствами берега, отчасти из плаваний прежних мореходов уже известные, остается мне еще упомянуть о том, какие есть средства обозреть те части ее, до которых разные физические препятствия не позволили нам проникнуть, т. е. берега северный и восточный.
Говоря о восточном береге Новой Земли, должно различать берег, принадлежащий южному острову, от принадлежащего северному. Первый описать несравненно легче последнего. Можно почти без сомнения совершить это даже и с теми средствами, какие мы имели, если только употребить на то целое лето. Для этого нужно, если льды повстречаются на первом шаге в Карское море, остановиться или в Маточкином Шаре, или в Никольском Шаре (но лучше в Маточкином, поскольку, следуя от N к S, будешь, по всей вероятности, иметь более сухопутных течений) и с первым западным ветром, который удалит льды в море, идти к восточному берегу. На этот случай можно учредить где-нибудь на возвышенном месте сигнальный пост, который бы извещал о всяком движении льдов.
Расстояние от восточного устья Маточкина Шара до Карских Ворот с небольшим 150 миль, и поэтому в двое суток, а если ветер будет дуть довольно свежо, то даже и в одни, все дело может быть окончено. Но если бы даже и случилось, что поднявшимся восточным ветром нажмет льды опять на берега, и судно претерпит бедствие, то и в таком случае экипаж его легко может спастись, идя только до берегов Никольского Шара, откуда на самоедских карбасах, которые там до сентября месяца всегда можно встретить, переедет на материковый берег.
Эту часть также легко описать берегом, на оленях. Перевезя на мореходном судне нужное количество этих животных с острова Вайгач на Новую Землю, должно остаться тут зимовать – в Никольском Шаре или другом удобном месте. Южная часть Новой Земли изобилует дикими оленями, и потому нет причины опасаться недостатка в оленьем корме на зиму, но для совершенного обеспечения себя с этой стороны можно избранных оленей заблаговременно приучить к хлебной пище, что, как я слышал, некоторые из мезенских жителей испытали уже с успехом. Весной, когда утвердится надежный наст, описатели отправятся на оленях вдоль берега и в короткое время могут описать его до Маточкина Шара.
Множество выкидного леса по всему восточному берегу Новой Земли облегчит им средства защищать себя от стужи. Что отряды, подобным образом снаряженные, под управлением людей предприимчивых и искусных, совершить могут и на сколь долгое время могут ограничиться собственными своими средствами, доказывает путешествие капитанов – барона Врангеля и Анжу. Экспедиции этих достойных офицеров могут в деле этого рода служить образцом.
Опись восточной части северного острова сопряжена с гораздо большими трудностями. Нельзя положительно ни утверждать, ни отрицать возможности совершения его на оленях; но трудности этого предприятия должны бесконечно возрасти от втрое большего протяжения этого берега и от большой суровости климата. Но опыт во всяком случае может быть не бесполезен, успех первого предприятия покажет степень вероятности в этом втором.
Для описи этого берега морем должны быть употреблены два судна, построенные и снабженные во всем по примеру судов, посылаемых в последние времена английским правительством для искания северо-западного пути, суда, которые могли бы смело втираться во льды, не подвергаясь большой опасности быть проломленными или раздавленными, которые могли бы оставаться зимовать везде, где Бог приведет. Такие два судна могут начать опись свою от восточного устья Маточкина Шара и совершить ее, если не в одно, то в два или три лета. Что предприятие это не есть физически невозможное, доказывает плавание Лошкина, который в два лета дошел от Карских Ворот до мыса Доходы, но трудности и опасности его должны быть весьма велики от множества льдов, с одной стороны низкопосылаемых к оному берегу обширными лиманами Оби и Енисея, которые в отношении к нему пришлись, так сказать, в упор; а с другой – приносимых постоянным от О к W течением и господствующими восточными ветрами из большой части прочих рек Сибири и со всего Сибирского океана. Как встречать и преодолевать эти трудности, учат нас путешествия Росса и Парри.
По достижении мыса Доходы или Баренцева мыса Желания труднейшее будет уже сделано, ибо здесь мореплаватели найдут попутное течение и по большей части попутный ветер, которые много облегчат плавание вдоль северного берега даже и в том случае, если близ него встретится много льдов. По той же самой причине не следует это предприятие начинать от запада.
Если бы подобная экспедиция действительно когда-нибудь состоялась, то начальнику ее по достижении северо-восточнейшей оконечности Новой Земли не следует упускать из вида предположения, более чем вероятного, о существовании неизвестных доселе земель в небольшом расстоянии к NO от этого мыса. Открытие этих островов или доказательство несуществования их было бы по крайней мере столько же важно, как опись восточного берега Новой Земли.
Глава шестая. Беломорская экспедиция
Обозрение прежних описей и промеров Белого моря. – Плавание брига «Кетти» в 1823 и 1824 годах.
Первые карты Белого моря, равно как и всех других морей, сделавшиеся известными россиянам, были иностранными и составлялись из показаний английских и голландских мореплавателей, с половины XVI века ходивших к городу Архангельску. Мореходы того времени, особенно голландские, могут нам, просвещенным, служить образцами во многих отношениях. Они почитали обязанностью замечать в путешествиях своих все, что могло сколько-нибудь принести пользы мореплаванию; замечания свои поспешали они сообщать ученым мужам, которые, со своей стороны, не щадили ни трудов, ни издержек для собирания всевозможных сведений о странах мало известных.
Таким образом произошли собрания карт Фишера, Витта, Питта, Меркатора, Витсена, Блайя, Гондия, Масса, Герарда, Ван Кёлена, Колзона и многие другие, которые при всех недостатках своих удивляют нас подробностью как самых карт, так и приложенных к ним описаний и мореходных наставлений. Если б мы, вооруженные всеми тонкостями как астрономической, так и механической части науки мореплавания, следуя примеру стариков, не пропускали ничего без внимания и наблюдения свои делали тотчас известными, чтобы просвещенная критика могла в них отделить истинное от ложного, то не могли бы сохраниться в картах ближайших к нам мест, даже до позднейшего времени, самые грубые ошибки.
Карты XVII и даже начала XVIII столетия по несовершенству астрономических средств того времени не могли не иметь многих погрешностей. Не на всех находим мы меридиональный масштаб, экваториальный же на весьма немногих. Географическое положение мест по большей части на них неверно. Карта Белого моря, которой сначала руководствовались наши мореплаватели, находится в первой части Атласа Ван Кёлена, известного у нас под названием Зеефакела. Сочинение ее относится к самому первому времени плавания голландцев в Белое море, ибо на ней против Мурманского устья реки Двины показано несколько створов, которыми суда при входе в него должны были руководствоваться.
Повосточнее Никольского монастыря обозначены места лоцманских и караульных домов. Березовое устье еще не промерено, против бара обозначено, однако же, якорное место. Город Архангельск на ней показан, но это, может статься, прибавление позднейшее, ибо возле него обозначен также монастырь Св. Михаила. Весьма легко отличить на этой карте, что мореплаватели видели сами и что обозначали только по слухам, западный или Терский берег положен довольно хорошо, только что остров Сосновец сделан вдесятеро больше настоящего; также и Зимний берег от Двины-реки до мыса Воронова изображен не худо, и расстояние между этими берегами довольно верно, но положение Мезенской губы и Канинского берега весьма неверно, последний сближен с Терским около параллели Орлова Носа на 24 мили, тогда как ближайшее между ними расстояние около 60, а потом идет прямой чертой к NO.
По самой середине этого узкого места обозначена банка, простирающаяся от S к N с лишком на 100 миль, и на ней несколько островов и подводных камней. Голландцы соединили таким образом в одну полосу все отдельные надводные и подводные банки, по Белому морю рассеянные. На полях этой карты изображены в большом масштабе острова Иоканские, Лумбовские, Кильдин и Кольская губа, названная тут, по обыкновению того времени, рекой.
Мореходы наши более половины века довольствовались этой картой, копируя ее в случае надобности и переводя экспликации[163] на русский язык. Переводом этим объясняется уродливая номенклатура, поселившаяся в наши карты, которые только в последние времена были от нее совершенно очищены. Наконец, перекопирование наскучило, и эта карта в 1774 году напечатана в типографии Морского Корпуса в уменьшенном виде и с распространением берегов к западу даже до Скагеррака, а к востоку до Новой Земли. На этой карте сохранены все погрешности оригинала, хотя в то время существовала уже более правильная русская карта Белого моря, основанная, по крайней мере отчасти, на описях русских мореплавателей.
Жалобы мореплавателей на неисправность карт, возраставшие по мере распространения в России искусства мореплавания, должны были, наконец, возбудить внимание правительства. В 1756 году решено было описать Белое море, но по непостижимой несообразности, которой отличаются многие предприятия этого рода, принадлежащие тому времени, вместо того чтобы описывать берег, вдоль которого более всего совершается плаваний, решились начать с Мезенской губы, куда и в то время, хотя более чем ныне, но все же весьма немного приходило судов. Для этого послан был туда от города Архангельска на одномачтовом боте штурман Беляев, имевший под начальством своим штурманов Толмачева, Погуткина и Ломова.
Они отправились в море 10 июля и 20 числа остановились у острова Моржовец, который описали кругом береговой мерой. Они нашли длину его от NW к SO 8 миль, окружность 19 миль; все это совершенно согласуется с новейшими описями. Исполнив это, продолжали они путь к Мезени, куда и прибыли 25 числа. Замечательно, что во всю дорогу от Архангельска были они сопровождаемы лоцманами. Двинского лоцмана оставили в деревне Куе, откуда взяли другого; этот проводил их до реки Золотицы и сменился; потом меняли они лоцманов в реках Мегре, Майде и на острове Моржовец. Близ южной оконечности последнего, у ручья Рыбного, жили в то время постоянно лоцманы для встречи и сопровождения судов к Мезени; место их жительства обозначено было флагом.
По прибытии в Мезень приступили они к описи берегов реки: Беляев взял на себя западный берег, поручив восточный Толмачеву; первый довел свою опись до реки Кедовки, что близ Воронова Носа, а последний до Михайловской сопки, лежащей к северу от реки Неси. Возвратившись в конце августа к боту, ожидавшему их все это время в реке Мезени, у мыса Хвосты, приступили они к промеру реки, а окончив его, отправились к острову Моржовцу для произведения и около него промера; однако же позднее осеннее время и сильные бури не допустили их исполнить этого дела; они вынуждены были возвратиться в Архангельск, куда прибыли 28 сентября.
1757 год. На следующее лето те же штурманы и на том же судне были опять отряжены для окончания начатого дела. Они отправились из Архангельска 10 июня и 13 числа того же месяца прибыли в Мезень. Беляев, отрядив Толмачева описывать Канинский берег от Михайловской сопки к N, сам приступил к промеру Мезенской губы и, окончив его в половине июля, возвратился в Мезень, где присоединился к нему Толмачев, доведший между тем береговую опись до реки Кии. 5 августа отправились они в море в намерении закончить промер между островом Моржовец и Канинским берегом; однако же лоцманы не взялись их туда вести из-за множества мелей, которыми это пространство моря усеяно; будучи вынуждены оставить это дело неисполненным, обозначили они то место на своей карте сплошной мелью. Штурман Беляев решился теперь продолжать подробную опись берега от реки Кедовки до реки Двины, предписав штурману Ломову с ботом стараться отыскать банку, лежащую, по рассказам жителей, в небольшом расстоянии к W от реки Кедовки. Ломов, не исполнив, однако же, этого дела, возвратился в Архангельск 14 августа. Штурман Беляев прибыл туда же, описав подробно весь Зимний берег и остров Мудьюжский.
Журнал штурмана Беляева и составленная с него карта, как подробностью, так и точностью, нимало не уступают тем, на которых основана новейшая наша карта Белого моря. Они содержат все возможные топографические подробности: везде показаны высота, вид и качество берега; ни один ручеек, ни одна изба не пропущены без внимания. В доказательство верности его описи довольно привести следующее: между начальным и окончательными пунктами, т. е. между слободой Окладниковой (что ныне г. Мезень) и оконечностью Никольской косы, по его карте генеральный румб NO и SW 58°, расстояние 27 немецких миль, а по новейшим наблюдениям – 58°, 27 немецких миль. В рассуждение, что для описи этого берега, содержащего в окружности не мнее 50 немецких миль, не имел он иных средств, кроме компаса и линя, нельзя не признать особенного искусства и тщательности Беляева. Его промер Мезенской бухты до сих пор единственный, который мы имеем.
Описи Беляева и Немтинова соединены были с голландскими, и таким образом составилась карта, которой наши мореплаватели и руководствовались до 1778 года. Когда именно она была сочинена, мне неизвестно, но должно думать, что вскоре после экспедиции Немтинова, т. е. около 1770 года. Общий вид Белого моря на ней гораздо сходнее с истиной, чем на всех прежних картах; но при всем том имела она великие недостатки. Терский берег перешел на нее со всеми погрешностями карт голландских как в положении, так и в названиях; южная окраенность этого берега понижена настолько, что расстояние между ней и островом Жижгинским, вместо 60 миль содержит только 21 милю. Остров Сосновец изображен, как и прежде, величиной почти с Моржовец.
Банка с несколькими островами и камнями, находившаяся прежде на середине моря, легла теперь гораздо ближе к Терскому берегу, ибо Канинский удалился на многие мили к востоку. Банка эта простиралась к югу почти до параллели Моржовца, а к северу даже за Святой Нос. Глубин на этой карте нет почти вовсе, кроме перенесенных с карт Беляева. Еще примечается на ней одна погрешность, которая в продолжение почти сорока лет переходила на все карты без исключения. Остров Моржовец представлен имеющим до полдюжины губ, по-видимому, весьма закрытых, между тем как в самом деле в нем нет ни одной порядочной заводи. Губы эти обязаны происхождением своим неисправным копировальщикам, которые приняли озера, на карте Беляева изображенные, за губы, а ручьи, из них вытекающие, за проливы.
1777 год. В 1777 году послан был от города Архангельска лейтенант Пусторжевцов на торшхоуте «Баре» для описи некоторых островов и рек в западной части Белого моря. Он описал подробно и промерил реки Суму, Кемь и Шую и острова, перед устьем их лежащие, также бухту на юго-западной стороне острова Соловецкого, остров Жижгинский и прочие. О других менее важных местах собирал сведения у прибрежных жителей и мореходов. Экспедиция эта, присовокупив некоторые подробности, вообще совершенству карт Белого моря способствовала мало, поскольку эти отдельные описи не были между собой соединены ни астрономическими наблюдениями, ни другими средствами.
1778 год. Наконец решено было приняться за то дело, которым, кажется, надлежало бы начать всякую опись Белого моря, т. е. за опись берега Терского и за промер глубин. На этот предмет посланы были от города Архангельска торшхоут «Барб» и бот № 2 под командой лейтенантов Петра Григоркова и Дмитрия Домажирова. Им предписано было действовать независимо одному от другого. Первый должен был описать берег от реки Пялицы до Орлова Носа, последний – от Орлова Носа до Святого Носа, и каждый сделать промер против своего участка.
Они отправились из Архангельска в половине июля, каждый к своему начальному пункту; лейтенант Григорков высадил в реке Пялице мичмана Воинова и штурмана Мялицына, снабдив их для описи берега астролябиумом, пелькомпасом и линями. С этими простыми средствами описали они к концу августа подробно весь берег до Тонкого Орлова Носа и возвратились на торшхоут, ожидавший их в то время в Трех островах. Григорков между тем сделал подробный промер перед устьем реки Пялицы, вдоль обоих берегов и от одного берега к другому по шести румбам, и между островом Моржовец и рекой Паной по двум румбам. Между реками Золотица и Пялица наибольшая глубина была 55 сажен, между Вороновым Носом и рекой Паной 35 сажен. От устья последней реки на NO 81° в 13 милях нашел он в одном месте глубину 6 сажен, а от Трех островов на ONO в 9 милях 5 сажен. Отправясь от Трех островов к OtN, встретил он в 37 милях от берега банку, на которой только 1–2 сажени воды было. Длина этой банки от NWW к StOO 7миль. Исполнив это, возвратился он в Архангельск.
Лейтенант Домажиров на пути своем сделал промер от Зимних гор к острову Сосковец и от последнего по румбу NOW до параллели Орлова Носа. В этом месте высадил он мичмана Поскочина и штурмана Харламова для описи берега; сам же занялся промером, который произвел по пяти или шести румбам между параллелями Орлова Носа и ручья Головатова на расстояние 27 миль от берега. На NO 38° в 27 милях от Тонкого Орлова Носа нашел он банку, на которой в полную воду глубина была 2 сажени, от нее к SSO в двух милях другую, где было 4 сажени глубины. Четырех же саженную банку нашел он в 20 милях на NO 51° от того же мыса. Кроме этих банок, везде глубина была от 20 до 30 сажен. В этом состоял весь успех лейтенанта Домажирова, который от дурных погод и крепких ветров часто должен был укрываться то в Трех островах, то за Лумбовскими, а один раз жестоким от NNO штормом прогнан был даже в речку Двину. Между тем высаженные им на берег мичман Поскочин и штурман Харламов, проработав до начала сентября, могли описать берег только до Лумбовского мыса. Крутизны и глубокие расселины чрезвычайно замедляли их дело.
Лейтенанты Григорков и Домажиров представили карту своих описей и промеров, на которой Терский берег изображен был вдвойне, т. е. по их описи и с карт голландских. Сверх обыкновенной экспликации, приложено было к этой карте следующее известие: «Кормщик Мезенского уезда Кузнецовой слободы крестьянин Тимофей Баранов объявил, что он около 50 кампаний уже сделал в море, и что в том месте, где мы нашли песчаный банк, оный есть действительно и лежит от Моржовца к N, длинен, а на каком расстоянии от Моржовца, не знает; выше же оного к N есть другой банк, на котором находятся наружные камни, и на них поставлены кресты, подле которых через банк можно проходить даже кораблю, и оный находится среди моря, в который проход оной крестьянин проходил на ладье, и все вышеописанные банки, равно и камни, по объявлению оного кормщика на карте назначены только для виду. Камни же, которые назначены на большом банке против Орлова Носа, про оные никто не знает». Здесь разумеется «банка с несколькими островами и каменьями», о которой мы выше упоминали.
Убедившись в несуществовании длинной банки там, где производим был промер, Григорков и Домажиров уничтожили на своей карте ту часть ее, которая простирается к югу от островов Лумбовских; но северную половину оставили, обозначив ее только пунктиром, а не сплошными, как прежде, точками, и переменив (вероятно, по ошибке) глубину 15 сажен на северном конце этой банки в 5 сажен. Хотя они в следующем году уничтожили и эту остальную часть, но она, невзирая на то, перешла точно в том же виде и с той же ошибкой и на новейшие карты.
Кажется, что трудами этих офицеров начальство было не весьма довольно. На одной копии с их карты, принадлежащей к тому же году, находится следующее примечание:
«О недостатках сей карты, происшедших от неисполнения, что Адмиралтейской Коллегией повелено было сделать.
1. Берег справедливейшей мерой описан до острова Ломбаско (Лумбовского), а надлежало описать до Святого Носа.
2. Банк по голландской карте, среди моря лежащий, не вымерен, и ничего о нем не объяснено. Объявление лоцмана Баракова о найденном банке и о другом, севернее его, справедливо, однако же оные обстоятельно не вымерены. Он же Бараков утверждает также справедливо, что на большом банке, против Орлова Носа лежащем (разумея не иной, как на голландской карте назначенный), никаких камней наружных нет; справедливо же и то, что сей банк в том месте находится, ибо по плаваниям описателей найдены между глубокими местами мелкие (тут исчислены мелкости, о коих уже выше упомянуто)… Сии мелкости и явно доказывают, что помянутый банк находится, но описателями порядочно не вымерен.
3. Журналы описателей в Коллегию не присланы, и кем рассмотрены оные, кроме них, не объяснено.
4. Описанный от Пялицы до острова Ломбаско берег весьма далее лежит к востоку, нежели на голландской карте, а оттого и Ломбаско лежит южнее назначенного на голландской карте по разности широты 4 мили немецких, и которое из сих положений справедливо, того узнать невозможно, ибо при начале и при окончании береговой описи полуденных обсервций взято не было, и широты мест неизвестны, потому и описание сомнительно.
5. При плавании для измерения глубин и сыску банков не видно, чтобы когда-нибудь браны были полуденные обсервации; посему можно заключить, что описатели нужных к тому инструментов не имели.
6. Широта моря между рек Золотица и Пялица и между Воронова Носа и реки Паной, на истинных ли румбах и расстояниях утверждена, о том не объяснено; следовательно, подвержена великому сомнению.
7. По сказкам морских вольных промышленников находятся якорные места между острова Сосновец и берега, против реки Паной, между Трех островов и между Ломбаских островов; но о сем не объяснено».
Обвинения эти справедливы только отчасти. Опись Григоркова и Домажирова имела всю ту точность, какой только можно было требовать от ограниченных способов, им данных. Широты на их картах, конечно, весьма ошибочны, а долгот совсем нет; но во взаимном положении главнейших мест отличается она весьма мало от новейших карт. Окончательный пункт описи (мыс Лумбовский) в отношении к начальному (река Пялица) положен только на 2' южнее истинного; весь же берег отнесен к востоку не только более, но даже несколько менее надлежащего. Ширина моря между реками Золотица и Пялица по их карте 33 мили, по новейшим – 34 мили. Против Воронова Носа у них 32 мили, на новейших картах – 35 миль. Все это доказывает, что эти офицеры, как при описи, так и при составлении своей карты, прилагали все старание достигнуть выводов верных.
К той же копии приложено еще следующее.
Примечание, касающееся до попечения Адмиралтейской Коллегии
…Адмиралтейская Коллегия, повелев учинить опись на первый случай до Святого Носа, не могла быть тем довольна, и кажется, что ее весьма полезное в рассуждении мореплавания намерение простиралось далее; ибо, как ей было известно, что в российских пределах за Святым Носом, между Иоканскими островами и берегом, между Семью островами и берегом, между Кильдюйном и берегом и между прочими до Кильдюйна островами и в реках находятся весьма хорошие и от ветров закрытые гавани; то по окончании сей описи не упустила бы оная намерение свое сделать действительным; но, понеже оную карту, неведомо по каким причинам, Коллегия внимательно не рассмотрела, то и оставалось ее намерение в забвении, а карта недоконченной и подверженной сомнению.
Это, однако же, ненадолго, ибо в следующем году Григорков и Домажиров (произведенные между тем в капитан-лейтенанты) были посланы опять и на тех же судах для окончания начатого ими дела.
После соединения всех этих описей и промеров составилась, наконец, карта Белого моря, превосходившая верностью все прежние и, что касается до восточной ее части (от меридиана реки Пялицы до Канинского берега), весьма мало уступающая новейшим.
Этой картой руководствовались наши мореплаватели более 20 лет. Но так как, с одной стороны, за верность ее ничто не ручалось, поскольку она не была основана на наблюдениях астрономических, отчего и географическое положение главнейших пунктов было на ней весьма ошибочно; а с другой – западная половина моря, от реки Пялицы до самой вершины залива Кандалакши, оставалась совсем еще почти неизвестной, тo в конце прошедшего столетия решено было произвести этому морю новую генеральную опись.
Исполнение этого дела возложено было на генерал-майора Голенищева-Кутузова, управлявшего тогда чертежной Государственной Адмиралтейств-коллегии. Все берега, окружающие Белое море, от Канина до Святого Носа, разделены были на 15 участков; опись каждого участка поручена одному флотскому офицеру с необходимым числом штурманов. Для определения в широтах и долготах начальных и окончательных пунктов описей Адмиралтейств-коллегия просила Академию наук отрядить людей, в этом деле искусных, но Академия ответствовала, что ей послать некого, и потому избраны были учителя астрономии Морского корпуса Абросимов и Иванов, которые перед отправлением взяли несколько уроков практической астрономии у профессора Разумовского. Им даны были инструкции как от академика Разумовского, так и от генерала Кутузова. Инструменты отпущены частью от Академии, частью от Коллегии.
1798–1801 годы. Опись эта продолжалась в течение 1798–1801 годов. Описатели и астрономы все свои журналы, карты и наблюдения представляли генералу Кутузову, который со своей стороны астрономические наблюдения препровождал в Академию наук. Академия их рассматривала и перевычисляла; напоследок все вместе было рассмотрено Государственным Адмиралтейским департаментом, который утвердил, в каких долготах и широтах обозначить главнейшие пункты. На этих основаниях генерал-лейтенант Голенищев-Кутузов составил меркаторскую Генеральную карту Белого моря и прилежащих заливов Онегского, Кандалакского и части Северного океана до мыса Святой Нос, которая вышла в 1806 году. За ней должен был последовать полный атлас Белого моря, который, надо надеяться, скоро будет окончен.
Около того же времени появилась и другая генеральная (плоская) карта Белого моря. Офицеры, занимавшиеся описью берегов под руководством генерала Кутузова, дубликаты описных карт своих оставляли в конторе главного командира Архангельского порта. По окончании всей описи Главный командир того порта адмирал Фондезин поручил штурману 12-го класса Ядровцову составить из них генеральную. Ядровцов взял за основание своей карты наблюдения тех же астрономов, но некоторые пункты обозначил с календаря, изданного в 1805 году. При нанесении глубин следовал в точности промерам Беляева, Григоркова и Домажирова. Карта эта от адмирала Фон-Дезена была представлена в Государственную Адмиралтейств-коллегию.
Коллегия, рассматривая как эти две новейшие карты, так и карту Григоркова, нашла между ними несходство, а именно: между первыми двумя в том, что город Онега и река Пялица обозначены на карте Ядровцова западнее (в отношении к Архангельску), город 48-ю, а река 21 минутами, нежели на карте Кутузова, а между этими двумя и картой прежних описей в том, что на первых расстояние между Святым и Каниным Носом было 18 милями более показанного на последней. По этому поводу Коллегия отнеслась в Адмиралтейский департамент и предложила отправить к берегам Белого моря астронома для проверки долготы всех этих мест. Но департамент, рассуждая, что карта Григоркова, сочиненная в давние времена и на недостоверных основаниях, доверенности не заслуживает, а карта Ядровцова, как неверная только копия карты Кутузова, не достойна никакого внимания, и находя, что все главнейшие пункты утверждены наблюдениями с такой точностью, какой только желать можно, решил, что вновь отправлять астрономов не нужно.
Таким образом, карта генерал-лейтенанта Кутузова, на которой географическое положение некоторых главнейших пунктов было и действительно неверно, но которой главный недостаток состоял в том, что не показаны были на ней банки, открытые в 1778 и 1779 годах капитаном Григорковым, и промер, сделанный капитаном Домажировым в 1779 году, оставалась в начальном своем виде с лишком 15 лет. По этой причине мореплаватели, отправлявшиеся из Архангельска, брали с собой обыкновенно и карту Ядровцова, на которой, как выше упомянуто, соединены были все промеры.
Из описания плаваний брига «Новая Земля» видно, каким образом обнаружилась неверность карты Кутузова и как постепенно находимо было истинное географическое положение главнейших пунктов Белого моря. Остается упомянуть о промерах.
1822 год. Опасность, которой подверглось это судно в 1821 году в пути своем к Новой Земле, доказала необходимость сделать новый, подробный промер Белого моря. Поэтому в следующем уже году предписано было командиру брига «Кетти» капитан-лейтенанту Длотовскому, который отправлялся для постройки башни на острове Сосновец, по исполнении этого дела плыть к банке, найденной бригом «Новая Земля», определить ее пространство и потом промерить восточную часть моря, где на карте не показаны глубины. Но Длотовский, отправясь из Архангельска не ранее исхода июня, простояв у Сосновца, покуда строилась башня, и встретив потом крепкие противные ветры, возвратился в Архангельск без всякого успеха.
1823 год. В 1823 гоу отправлен был на том же судне капитан-лейтенант Домогацкий, получив точно такое же наставление, как и предшественник его Длотовский. Он оставил Архангельск 13 июня, останавливался у реки Пулонги и в Трех островах, для смены караульных у Пулонгской и Орловской башен и 18 числа, определив свое место по последней башне, пошел к банкам, но поднявшийся в то же время крепкий ветер (NW), при густом тумане, вынудил его спуститься за Зимние горы, где он и стал на якорь. 23 числа он опять под парусами плыл с переменными ветрами до Орлова Носа 6 дней; 29 июня, заштилев при густом тумане, стал на верп на глубине 14 сажен, грунт – песок, от устья Паноя на NO 62° в 14 милях.
В этом месте замечено, что приливное течение первые три часа идет от WNW к OSO со скоростью от 3 узла, а последние от NNW к SSO, сначала по 3 узла, а потом только по одному узлу до самой перемены течения; иногда вдруг находит от OSO с шумом струя, и вода обращается на убыль, сначала на WNW, а потом на NNW, и с такой же скоростью, как во время прилива. Это течение только поверхностное, потому что за 2 часа до перемены его вода низом уже прибывает или убывает, и глубина заметно меняется. Подъем воды в прилив от 2 до 2 сажен. Вода прибывает весьма непостоянно, так что в одну склянку возвышается до 3/4 сажени и на время останавливается, а потом продолжает прибывать. Подобные же неверности замечены и при отливе[164].
Вечером того же дня туман прочистился, и капитан Домогацкий направил вторично курс к банкам; но окрепший ветер вынудил его опять удалиться к SW, чтобы на просторе выждать перемены. Наконец, 1 июля пошел он снова от Орловой башни к О и вскоре, увидев перед носом в расстоянии около 2 миль бурун, положил якорь на глубине 20 сажен, грунт – песок. Пеленги с этого места: башня SW 34°, Трехостровский Кувшин SW 56°, мыс Тонкий Орлов NW 85°. Расстояние от башни 8 мили. Дабы не потерять без пользы тихого и ясного времени, капитан Домогацкий приготовился немедленно послать гребные суда для описания банки, но восьмивесельная лодка по спуске на воду тотчас затонула; шестивесельный ял оказался также ненадежным, и потому должно было спустить баркас. Отправленный на нем штурман нашел расстояние банки от судна три мили прямо на О, глубины на ней в малую воду две сажени, окружность банки около трех миль.
Простояв на якоре до 14 июля, капитан Домогацкий отправился к острову Сосновцу для исправления своих гребных судов. Из-за крепких противных ветров простоял он там до 26 июля, потом отправился опять в море и в полночь на 27 июля стал за темнотой на якорь, от Орловской башни на SO 57° в 20 милях. Поутру при тихом ветре поднял паруса, но, не будучи в состоянии преодолевать течение, положил опять якорь на глубине 14 сажен, грунт – песок, от той же башни на SO 61° в 21 мили. Вечером показался к N в расстоянии около трех миль большой бурун, но сгустившийся вскоре туман не позволил тогда же осмотреть этой новой банки. В следующее утро отправлен был к ней мичман Дурнов, который нашел расстояние ее от брига около трех миль на WN 45°. Подъехав к банке, он был брошен течением в буруны, так что со всевозможным усилием гребцов едва мог от нее отгрести. Глубина на банке в малую воду 11 футов. С половины прилива бурун на ней бывает невидим. Нашествие густого тумана воспрепятствовало обмерить всю банку кругом.
Здесь замечено, что при начале отлива течение шло от NO, потом переходило к О и около малой воды действовало от SO к NW; когда начинался прилив, течение обращалось от SSW, переходило постепенно через WN, а в полную воду стремилось опять от NO, обойдя таким образом в полсутки кругом всего компаса; скорость течения от одного до двух узлов. Капитан Григорков нашел точно такие же перемены течений и в том же порядке на банке против Орлова Носа. Домогацкий и при этом случае говорит о внезапном увеличении глубины, которое, однако же, происходило от вышесказанной причины.
Крепкий от SW ветер вынудил капитана Домогацкого вступить под паруса около полудня 28 июля, но вечером того же дня стал он опять на якорь, переменив место весьма мало. На следующее утро увидел он буруны от NO до NW в расстоянии около 2 миль. Он принял эту банку за ту же, у которой стоял накануне; но обсервованная в полдень широта поместила его около 6 миль южнее прежнего, а потому он и заключил, что она есть другая, близкая к первой. Но кажется, что в обсервации его есть какая-нибудь погрешность, и что он в оба раза видел одну и ту же банку, ибо впоследствии, отойдя к W миль около семи, нашел он себя по пеленгам от Трех островов в 5 милях на SOtO, между тем как, по его счислению (приняв обсервованную широту), надлежало бы ему быть около 10 миль далее к SO.
В это время решился Домогацкий идти обратно в Архангельск. Его вынудили к тому дурные качества брига, перегрузка его большими гребными судами, висевшими на боковых боканцах, повреждения, которым те суда беспрестанно подвергались, а наконец и то обстоятельство, что на судне, до 12 футов углубленном, подробная опись банок, посередине моря лежащих, если не совершенно невозможна, то по крайней мере весьма затруднительна и опасна.
1824 год. Плавание капитана Домогацкого принесло некоторую пользу отысканием двух опасных банок, лежащих близ обыкновенного тракта мореходных судов; но промер Белого моря вообще далеко еще не был окончен, и потому решено было отправить в следующем году на том же судне лейтенанта Демидова. Государственный Адмиралтейский департамент признал за нужное поручить экспедицию в мое распоряжение, почему и дано было от меня Демидову наставление следующего содержания:
«§ 1. Цель возложенной на вас экспедиции есть промер Белого моря, который должен состоять: 1) в определении положения многих лежащих посередине него банок, 2) в измерении глубин в тех местах, где есть повод подозревать изменение их со времени последнего промера.
§2. Опаснейшие из вышеупомянутых банок – называемые Северными Кошками, о которых некоторое известие найдете вы в прилагаемой при этом особой записке. Они лежат близко к корабельному фарватеру, между Орловым Носом и рекой Паной, простираются на немалое расстояние к востоку и частью при малых водах осыхают. В этом состоит все сведение, которое мы имеем о них доселе.
§3. Сколь бы подробная опись банок этих, со всеми возможными быть между ними проходами, ни была полезна, но произведение ее невозможно с теми средствами, которые вы будете иметь; а поэтому и должны вы ограничиться определением только внешней их окраенности и пространства, ими занимаемого, останавливаясь для этого на якоре в главных пунктах и определяя их или пеленгами приметных мест, или астрономическими наблюдениями. Первый способ может быть, вероятно, употреблен у западных пределов этих банок; северные же, южные, а особенно восточные, лежащие или вне вида берегов, или в таком от них расстоянии, что пеленги не могут быть верны, должны быть основаны совершенно на астрономических наблюдениях. Счисление же при жестоких течениях, царствующих в тех местах, не может в этом случае быть применяемым.
§4. Кроме Северных Кошек лежат вдоль корабельного же фарватера еще несколько банок и мест, имеющих особенную глубину, из которых некоторые для судов большого ранга опасны. Положение их на разных картах найдете вы весьма различным, а потому и недостоверным, хотя существование их и не подлежит сомнению. По этой причине надлежит все эти места отыскать и привязать к известным пунктам берега одним из вышепоказанных средств.
§5. Глубины же на банках этих или возвышение их над водой должны быть, как и вообще все промеры, приводимы на малую воду. Для этого лучше всего наблюдать на гребном судне целый период прилива у самой банки. Но где обстоятельства сделать этого не позволят, должно все время наблюдать воду со стоящего на якоре судна по лоту, чтобы знать, какое уменьшение сделать во всех измеренных глубинах.
§6. Пространство моря, заключенное между всеми этими банками и Терским берегом, особенно же между параллелями Орлова Носа и реки Паной, как в самом узком месте, а равно и между Сеерными Кошками и островом Моржовец, где есть много причин подозревать, что или прежний промер был не верен, или глубины с того времени изменились, надлежит промерить в подробности, для чего достаточно будет, если углы, между курсами заключенные, будут по два румба, и глубина измеряема будет через каждую итальянскую милю.
§7. О глубинах в восточной части Белого моря мы не имеем никакого почти сведения, потому и надлежит промерить всю эту часть от параллели острова Моржовец до параллели Канина Носа, не теряя, однако же, из виду, что так как мореходные суда весьма редко или никогда не имеют случая плавать в этой части моря, то и нет особенной необходимости в столь же подробном промере ее, который нужен для западной части.
§8. Нужно промерить также пространство, заключенное с одной стороны между рекой Золотицей и мысом Вороновым, а с другой – между реками Пялицей и Паной, по трем или четырем румбам, и Двинский залив по двум румбам, т. е. от башни на Никольской косе к деревне Красная Гора и от нее к Зимним горам. Под последними надлежит сделать подробный промер от деревни Больших Козлов до Каменного Ручья, в море же на 5 или 6 итальянских миль, ибо тут есть хорошее якорное место при северо-восточных ветрах.
§9. Когда и в каком порядке производить эти различные промеры, должно совершенно зависеть от обстоятельств и предоставляется собственному вашему рассуждению; замечу только, что лучше было бы в первой половина лета, в продолжение тихого времени и светлых ночей, повершить промер и опись банок, как опаснейшую часть вашего дела. Мне не нужно упоминать о всех строгих мерах острожности, которые следует принимать как стоя на якоре, так и плавая между банками в открытом море. В этом опасном предприятии, к успокоению вашему, могут служить следующие обстоятельства: 1) что грунты около банок по большей части надежные; 2) что в летнее время весьма редко случаются здесь такие ветры, чтобы нельзя было отстояться на якорях; 3) что самые банки – песчаные, на которых и в несчастном случае судно легко может быть спасено. Плавание ваше может продолжиться без нужды до наступления сентября месяца и даже, смотря по времени и обстоятельствам, несколько и долее.
§10. Сверх этого главного предмета вашей экспедиции возлагается на вас Конторой главного командира здешнего порта доставка часовых к башням, поставленным по западному берегу Белого моря. Вы воспользуетесь этим, чтоб определить географическое положение всех трех башен, подверженное доселе некоторому сомнению. Для определения долготы Пулонгской башни, к которой вы можете прибыть мало дней спустя по отбытии из Архангельска, достаточно одного исправного на берегу наблюдения. Но у острова Сосновец надлежит вам определить не только состояние, но и ход хронометров и то же самое повторить и по прибытии к Трем островам. Излишне было бы упоминать, что хотя и поставлены вам на вид эти три пункта, но чем многочисленнее будут наблюдения, тем лучше.
§11. По причине сильных течений, царствующих в Белом море, все важнейшие пункты описей и промеров ваших должны быть основаны на астрономических наблюдениях, когда нельзя будет употребить для этого пеленгов. На этот случай надлежит вам хронометр ваш, не обещающий слишком правильного хода, проверять в продолжение кампании несколько раз. Я полагаю, что если каждые три недели вы будете находить снова ход его в каком-либо одном пункте, то на выводы его положиться будет можно. Три острова, кажется, удобнейшее для этого место, поскольку лежат почти на середине того пространства, где вы будете действовать.
§12. По берегам Белого моря весьма мало находится мест, где бы мореходные суда могли укрываться от ветров, но и о тех не имеем почти никаких сведений. Весьма желательно, чтобы вы постарались восполнить этот недостаток, сколько позволит главный предмет вашего назначения; причем могут вам быть полезны нанятые для вашего брига за лоцманов мещане, которым известны все отстойные места. Не излишним считаю обратить внимание ваше на остров Сосновец, некоторую реку, около Трех островов в море впадающую, где зимовали большие купеческие суда, две гавани за островом Лумбовским и прочее. Тех мест, которые вам случится осмотреть, надлежит составить не только подробные и точные планы, но и обстоятельные лоции.
§13. Другим несовершенством наших карт есть недостаток видов, в премногих случаях очень необходимых. Поэтому надлежит вам везде снимать их, обозначая верно румб и расстояние до берега, состояние погоды в то время и прочее.
§14. Стоя на якоре как в море, так и на рейдах, замечайте тщательно все обстоятельства периодических течений, которые в Белом море представляют много достопримечательных явлений. Например, у одной из Северных Кошек нашел я, что прилив идет первые три часа OSO, а последние SSO, а отлив по противным направлениям со скоростью от 3 до 4 узлов. Капитан Домогацкий в прошлом году заметил у тех же банок, что течение в продолжение 12 часов обходило кругом весь компас. Всем известно явление, называемое манихой, ограничивающееся, однако же, одним Двинским заливом. Множество подобных явлений может существовать, которые доселе никем не были замечаемы, почему и надлежит вам обратить на предмет этот все внимание ваше».
В приложенной к этому наставлению записке изложены были все сведения, какие мы до того времени имели о банках, по Белому морю рассеянных, и которые здесь повторять после сделанного мной обозрения прежних описей и промеров было бы излишне. В заключение этой записки было сказано: «Северные Кошки соединяются, вероятно, с другими банками, севернее их против мысов Орлова и Городецкого лежащими, если и не непрерывной цепью мелей, то по крайней мере местами, меньшую против прочих глубину имеющими. Но весьма сомнительно, чтобы вдоль всего Терского берега до самого Святого Носа простиралась одна непрерывная банка, как показывается на всех почти картах.
Бриг «Новая Земля» в плаваниях своих переходил это пространство по разным направлениям и в разных местах до шести раз и никогда не находил глубины меньшей 25 и 30 сажен. Поэтому можно сомневаться в существовании пятисаженной банки, показанной на Меркаторской карте Белого моря, на параллели Святого Носа, равно как и другой, находимой на некоторых английских картах в 40 итальянских милях на W от Канина Носа под названием Atkinson’s Shoal. Желательно, однако же, чтобы исправными около тех мест промерами обстоятельства эти были выведены из сомнения».
Бриг «Кетти» был снабжен всеми инструментами, какие могли для него быть нужны, и хронометром Арнольда № 2112; вместо прежних гребных судов – двумя архангельскими карбасами, которые легки как в ходу, так и на подъем. Офицеры брига были лейтенант Рейнеке, мичманы Шатилов и Бубнов. В должность лоцманов были наняты для Терского берега сумской крестьянин Ласкин, а для Канинского – Откупщиков, тот самый, который в 1823 году служил на бриге «Новая Земля».
О выступлении брига «Кетти» в море вместе с бригом «Новая Земля» мы уже упоминали. Следует теперь описание плавания первого судна в собственных словах лейтенанта Демидова.
Когда мы прошли мыс Кацнес, ветер, зайдя к NO с пасмурностью, стал крепчать и к полудню заставил взять у марселей по два рифа. При этом первом случае оказались качества брига весьма мало обещающие: беспокойная качка, не более узла хода и до 4 румбов дрейфа.
20 числа к полуночи ветер еще более усилился и вынудил взять у марселей все рифы и убрать грот. Не имея уже возможности взять к Кацнесу ни даже на бар, продолжали мы держаться под Терским берегом.
21-го в шестом часу пополудни, находясь против реки Чаванги и видя невозможность удержаться на месте, чтобы не снесло, спустился я на SSW к мысу Ухтнаволоку, у которого, по словам лоцмана, взятого для западного берега, надеялся найти удобное якорное место за островом Жижгинским. В час пополуночи открылись в пасмурности Летние горы, а вскоре отделился и остров на SWtW милях в 10; тогда, приведя на W и обойдя севернее, стали на якорь по западную сторону, на 8 саженях, грунт – мелкий песок с ракушкой, имея башню на NO 56° от берега в одной миле. Перед положением якоря приехал с острова лоцман для провоа в Онегу. Лоцманы содержатся здесь для судов, ходящих за лесом в Онегу, но в случае нужды они могут быть полезны и для провода за остров Соловецкий.
До 23 числа невозможно было спустить шлюпки, а так как в этот день пополудни несколько стихло, то, желая воспользоваться случаем составить план острова и якорного места, послал я на берег штурмана Чуркина. Он возвратился через сутки, описав остров берегом; промер же кругом сделать было нельзя из-за крепости ветра; выдавшиеся рифы определены по пеленгам бурунов; совершенно же скрытых, по уверению лоцманов, не находится, кроме разбросанных в проливе между островом и материковым берегом. Рифы эти хорошо защищают от восточных ветров; между ними хотя и есть проход, но нужно для этого иметь знающих лоцманов, и те берутся водить только с тихими попутными ветрами.
Сильный ветер с частыми порывами, продолжавшийся восемь дней беспрерывно между NO и О, оправдал замечание лоцманов, что таковые неровные северо-восточные ветры бывают продолжительны. Во все это время погоды стояли пасмурные с частыми густыми туманами, мочившими хуже всякого дождя. Термометр не поднимался выше 4°, а по большей части стоял на 2°.
27 числа с полудня стало гораздо тише, и в 4 часа я мог съехать на берег для обсерваций, по окончании которых немедля возвратился на бриг. В отсутствие свое, чтоб воспользоваться тихой погодой, велел переменить якорь, опасаясь, не повредило ли каната о грунт, и хотя в это время подрейфовало не более мили, но глубина быстро увеличивалась до 28 сажен. Находя опасным оставаться на такой глубине, я снялся с якоря при тихом северо-восточном ветре и попутном течении, с которым надеялся с выгодой лавировать; однако же опыт не оправдал моей надежды, и к следующему полудню едва мог я взять на старое место. На этот раз стал ближе к острову, на 5 саженях, грунт – мелкий камень с песком.
28 числа ездил на берег для обсервации. На другой день успел взять на берегу меридиональную высоту солнца. По многим наблюдениям найдена широта южной оконечности острова 65°11'41'N, долгота 3°40'54' W от Архангельска. На первом якорном месте замечено, что течение идет на убыль от StO со скоростью до 1 узлов, на прибыль же от NOtN по 1 узла; переходит в обоих случаях через О, и меньшая скорость от OSO и SO по 1/3 узла; на последнем же месте течение вовсе нечувствительно. По замеченной у берега полной воде (23 числа в 11 часов 30 минут утра) найден прикладной час 5h28'. На вершине острова есть озеро с хорошей пресной воды.
Стоять здесь при северо-восточных и восточных ветрах довольно спокойно; только следует становиться от берега не далее 1 мили, на глубине от 5 до 8 сажен, где и грунт – надежный ил, покрытый камнем и ракушкой; далее же глубина увеличивается вдруг до 25 сажен и более. По уверению лоцманов, по северную сторону острова, кроме выдавшегося рифа, на котором стоит промышленничья изба и несколько банок, обозначенных на составленной карте, нет никаких опасностей, и обходить можно не в дальнем расстоянии.
29 числа в 7 часов пополудни под парусами стали лавировать, держась близ Терского берега, с тихими переменными ветрами из NO и SO четвертей и постоянно пасмурной погодой с густыми туманами, так что хотя случалось подходить близко к берегу, но различить его не было возможности.
2 июля в первом часу пополудни увидели Пулонгскую башню и, определив место пеленгами, нашли себя на 27 миль впереди счисления. Из-за маловетрия и течений могли подойти к башне только в час после полуночи и, послав в деревню Пялицу за сотским, продолжали держаться под парусами. К полудню съехал я на берег для обсерваций, по которым найдены у самой башни широта 66°16'46', долгота 0°28'30' W; в третьем часу возвратился на бриг.
Переменив часовых и сдав провизию сотскому из Пялицы, продолжали мы путь, и во втором часу пополуночи стали на якорь против южной оконечности острова Сосновца. По наблюдениям за ней найдена широта 66°29'5' N, долгота 0°8'57' О.
4 числа, окончив обсервации, в седьмом часу вечера снялся с якоря и пошел к Орловской башне, где также должен был переменить караульных и сдать провизию. Мрачность, покрывавшая берега, редко позволяла различать их, но в полдень, находясь на параллели острова Данилова, мог определить широту его 66°44'42' N.
5 июля в 7 часов начался сильный шквал от NNW с густым туманом, продолжавшимся до полуночи. В 11 часов утра при тихом северо-восточном ветре подошел я к Трем островам и, послав берегом в деревню Паной за старостой, в ожидании его стал на верп по южную сторону острова.
6 числа после полудня сделаны были наблюдения на юго-западной оконечности острова, но по причине часто находивших облаков не весьма надежные. Имея в предмете промер банок, для привязки которых на берегу нет ни одного места, приметного в дальнем расстоянии, кроме Орловской башни, место которой на картах вовсе не обозначено, и найдя большое несходство Меркаторской карты с подлинным положением Трех островов и Толстого Орлова Носа, я счел необходимым сделать опись этого берега и определить место башни. Это было сделано в один день с описанием острова. Следующее утро обещало ясный день, и потому я послал штурмана Порядина для взятия меридиональной высоты у самой башни; но нашедшие облака ему в том попрепятствовали, и он возвратился, переменив только караульных. Пристать к берегу было весьма затруднительно по причине крутизны и открытого места.
7 июля в половине шестого пополудни, сдав провизию приезжавшему за ней сотскому, поднял верп, но вскоре из-за совершенного штиля и сильного течения от S вынужден был снова его положить. Поутру в исходе пятого часа при тихом ветре от N под парусами пошел к тому же месту, где на карте капитан-лейтенанта Домогацкого указана глубина 1 сажени (в широте 67°03'45', от Трех островов в 20 милях). В половине седьмого по пеленгам находились мы от Трех островов на SO 60° в 5 милях, и вскоре берега` совсем скрылись в мрачности. В полдень по обсервации были в широте 67°06'54'; по счислению в расстоянии от Трех островов 26 миль, по взятым же после полудня высотам в 16 милях; но как счисление, так и обсервации заслуживают весьма мало доверия: первое по совершенной неизвестности течений, которые в этих местах изменяются как в направлении, так и в скорости; в последних же кроме погрешности от горизонта по необходимости принимается счислимая разность широты, малая погрешность которой в этих больших широтах делает значительную разность в вычислении долготы. Можно считать, однако же, довольно верно, что мы находились севернее сказанного места и не в дальнем расстоянии; меньшая же глубина была 13 и 14 сажен, грунт – мелкий песок. Как на Панойской банке, так и во все время не было никаких признаков мелководия. В полдень глубина была 28 сажен, грунт – мелкий камень.
8 числа, хотя горизонт начинал покрываться мрачностью, но я продолжал идти к О, надеясь в случае отыскания мелководья удержаться у него на якоре до благоприятного времени. В 5 часов увидели берег около Конушина Носа в расстоянии миль 25, а в половине шестого, полагая себя гораздо восточнее Обсушной банки, найденной в 1821 году, и считая бесполезным удаляться от нее к О с глубины 19 сажен, грунт – ракушки, повернул на правый галс и лег бейдевинд на W; от полудня до поворота глубина шла 22, 17, 19, 22, 19 сажен, грунт – большей частью крупный камень. В 8 часов ветер стал свежеть и нанес густой туман; в 10 часов глубина с 20 вдруг уменьшилась до 15, почему, повернув, положил марсель на стеньгу и, имея 1 узла ходу, в продолжение получаса находил глубину 17, 13, 14, 18, 19, 14; грунт – мелкий песок. Испытав столь быстрое изменение глубины, я счел безопаснее, наполнив паруса, лечь на W и приблизиться к Терскому берегу. Поутру ветер несколько стих. В десятом часу до полудня перешли мы через банку, вероятно, ту самую, которую после имели случай промерить. Глубина на ней была от 11 до 17 сажен.
9 июля в шестом часу глубина вдруг уменьшилась до 10 сажен, и мы увидели остров Трехостровский на N в полумиле; повернув от него, держались между берегом и банками при беспрерывном густом тумане.
10 числа в три часа несклько прочистилось; пользуясь этим временем, подошел я к берегу по южную сторону Трех островов и стал на якорь. Вскоре зашел опять туман.