4.51 стратагемы для Путина Вассерман Анатолий
Единая военная машина работоспособна, только если части её точно друг к другу пригнаны. НАТО применяет стандартные боеприпасы, даже если они не лучшие (винтовочный патрон 7.62*51 и автоматный 5.56*45 справедливо упрекают за избыточную в своих классах мощность, а пистолетный 9*19 создан Люгером ещё в 1902-м и при всём совершенстве устарел). Согласованы частоты радиопереговоров и способы их кодирования. Унифицирована даже колея танков (чтобы танки одной страны могли идти за минными тралами другой). Сколько времени уйдёт на перестройку армий, ещё недавно строго соблюдавших стандарты Варшавского договора? Сколько нужно денег, известно точнее — до 8 % валового национального продукта вместо нынешнего 1 % составят военные бюджеты этих стран.
Все политические решения в НАТО принимаются единогласно. Скольких седых волос стоит достижение консенсуса — знает любой дипломат. Представители шестнадцати государств спорят иной раз месяцами. Хотя все члены НАТО имеют не только немалые общие интересы, но и единый опыт, а главное — единые структуру и традиции общества. Да и то дают себя знать застарелые конфликты — например, между Грецией и Турцией. Не зря Франция ещё при де Голле вышла из военной организации НАТО — не верит в надёжность и оперативность защитного механизма. Упростится ли достижение согласия, когда Организацию пополнят новые страны: с нестабильными экономиками, с быстро меняющимися настроениями общества, с конфликтами, унаследованными ещё от Австро-Венгерской и Османской империй?
Впрочем, сейчас разве что самым зашоренным НАТОманам неясно: полноправие новых членов НАТО не ожидает. Формула «Партнёрство ради мира» — лучшее, на что они могут надеяться. И в случае любого обострения обстановки страны эти будут использованы разве что в качестве плацдармов — чтобы возможные удары по войскам НАТО не задели территорию блока. А армии бывшего Варшавского договора окажутся лишь пушечным мясом, заслоняющим основные ударные силы от огня обороняющихся.
Участь, приемлемая для политиков, оплачивающих личный авторитет кровью подданных. Но сами народы наших восточных соседей, избавившись от эйфории разговоров о равноправии с былыми противниками, вряд ли захотят такой ценой поддерживать престиж своих вождей.
Перспектива ясна любому серьёзному политику Запада. Почему же в расширение НАТО на Восток столь охотно играют?
Некоторые осы снабжают потомство живыми консервами. Насекомое подходящего размера живёт, дышит, не гниёт. Лежит в гнезде и покорно ждёт, пока вылупившиеся личинки его съедят. А чтобы добиться такого паралича жертвы, хватает точного укола в нервный центр.
Важнейший нервный центр России — безопасность. Пока она не обеспечена, мы ни о чём больше всерьёз не заботимся. Не удивительно. Слишком часто прокатывалась по нашей земле гроза. Слишком мало домов, где до новых жертв уже успевала остыть память о павших прежде. Слишком многим готовы мы пожертвовать, лишь бы не было войны.
И слишком мало способных устоять перед соблазном, не нажимать на нашу болевую точку. Даже наши собственные вожди с удовольствием водили народ на столь удобном крючке. От Ивана IV до Иосифа I — кто не объявлял несогласных агентами вражьего Запада[61]? Хотя и знали, что раскалывают народ, ослабляют его перед лицом подлинных врагов. Чего же ожидать от политиков иностранных, которым наши судьбы просто безразличны!
Сейчас нас вновь поймали на испытанную веками удочку. Вновь у наших границ возникает сила, способная обрушить на страну бурю. Вновь мы не можем не думать о близкой опасности.
Тем более что на нас и реально давят. Прибалтийские республики — кандидаты в НАТО, между прочим — требуют демилитаризовать Калининградскую область, а если получится, то и её государственную принадлежность пересмотреть. Турция — член НАТО! — в одностороннем порядке меняет судоходный режим черноморских проливов, утверждённый конвенцией в Монтрё ещё в 1936-м и гарантированный (по сей день) теми же странами, которые сейчас обещают нам безопасность со стороны НАТО.
Западных политиков, держащих нас на крючке, устраивает любой из привычных нам выходов. Мы можем предлагать им в обмен на нерасширение НАТО различные уступки. Они подождут: рано или поздно найдётся уступка достаточно щедрая. Мы можем лихорадочно и беспланово наращивать военные мускулы. Они не испугаются: военные расходы без конкретной цели вновь разорят нашу страну, уберут у них опасного конкурента.
Конечно, мы могли бы встать на путь жёсткой невоенной конфронтации. Опыт есть.
Мировое общественное мнение всегда было чувствительно к нашим аргументам. НАТО признавали мировым жандармом даже в те времена, когда СССР и сам не отказался бы от этой роли. А после распада СССР блок легко счесть единственной оставшейся общемировой угрозой демократии и правам человека.
И серьёзный противовес НАТО мы в состоянии создать. Немало быстроразвивающихся стран, потерявших надежду пробиться на мировой рынок, пытаются создать рынок собственный. Бразилия, Индия, Египет, Аргентина… При должных усилиях можно их объединить вокруг России и экономически, и политически.
Вот только не слишком ли большие понадобятся усилия?
Из тысячи кроликов не склеишь слона. Отсталые экономики, замкнувшись друг на друга, потеряют стимул к прогрессу. Один раз мы уже отстали от мира из-за своей замкнутости. И уже скоро 40 лет догоняем[62]. Неужели опять отставать?
Тем более что к такому блоку постараются прибиться все Жириновские мира — Саддам Хусейн, Муаммар Каддафи[63]… Умеющие только превращать всё достояние своих стран в оружие. Даже если оружие им будем продавать мы — уже известно, как быстро и охотно они платят.
В любой группе, которую мы могли бы сформировать, Россия окажется самой передовой страной. И вынуждена будет брать на себя роль локомотива и донора. Сможем ли мы вновь взвалить на себя роль кормушки полумира?
Что же тогда срочно делать?
Ничего.
Нет, конечно, действовать необходимо. Договариваться с Западом есть о чём. Переустройство и перевооружение армии неизбежны. Но нельзя делать это только в расчёте на угрозу расширения НАТО.
Ведь есть шахматный принцип: угроза сильнее исполнения. Пока над нами дамоклов меч превращения недавних союзников во вражьи плацдармы, мы готовы любой ценой избежать этой угрозы. Но если НАТО попытается её реализовать — она ударит прежде всего по самим хитроумным игрокам.
Наш протест против расширения НАТО должен быть спокоен и твёрд. Никто не попытается всерьёз его оспаривать. С нами могут сделать лишь то, на что мы сами согласимся.
Для силы протеста вовсе не обязательно менять министра иностранных дел. Дадим Западу чёткий сигнал: если даже уступчивый Козырев сопротивляется — значит, с этого рубежа Россия не отступит.
Конечно, уточнять рубеж придётся. Необходимо договариваться с НАТО. Для начала — не с блоком в целом, а с двумя-тремя главенствующими странами. В старые времена это называли разделом сфер влияния. Конечно, наша сфера существенно съёжится по сравнению с былым величием. Но добиться её соответствия нашим реальным возможностям и потребностям вполне возможно.
По мере роста возможностей мы можем мягко, но надёжно выдавливать НАТО — и экономически, и политически — из регионов, в которых наше влияние не забыто. Северная Африка и Юго-Восточная Азия не просто многим нам обязаны — в политике о долгах забывают быстро. Важнее, что инфраструктуры тамошней промышленности рассчитаны на нас и переориентация обошлась бы слишком дорого. Главное — не откладывать возрождение связей на слишком далёкое будущее.
И не стоит бояться, что защита собственных интересов повредит нашим взаимоотношениям со всем миром. Заигравшиеся политики смирятся с опровержением своей комбинации. И продолжат игру — но уже с должным уважением к сопернику. Чтобы не превращать его в противника.
Канцлера Российской империи Горчакова спросили, сердится ли Россия на условия Парижского мира 1856-го года (когда Россия, проигравшая Крымскую войну, лишилась права держать на Чёрном море флот). Ответ одноклассника Пушкина вошёл в историю:
«Россия не сердится. Россия сосредоточивается».
2006–06–20
Встреча ближе Эльбы[64]
Россия и НАТО — варианты взаимодействия
Недавний феодосийский конфликт народа и власти Украины[65] вновь привлёк внимание к давней и всё ещё не разрешённой проблеме: как должна относиться Россия к расширению НАТО на восток и может ли её отрицательная позиция по этому вопросу повлиять на реальный ход событий.
К сожалению, в обозримом будущем политический вес России вряд ли станет достаточен для открытого противостояния. Более того, мы пока не в силах даже открыто поддержать своих естественных союзников — вроде крымчан[66]. Косвенные же манёвры требуют изобретательности, всё ещё недоступной большей части деятелей, определяющих основы российской внешней политики — не говоря уж об исполнителях её деталей.
Ещё в 1996-м вопрос о включении бывших российских союзников в НАТО впервые перешёл из области теоретических изысканий в практическую плоскость. Тогда же мы приступили к разработке изобретательских приёмов остановки процесса, несомненно весьма нежелательного для России — пока сама она остаётся вне сильнейшего в мире военного блока.
Уже в начале 1997-го нами выработана концепция предоставления странам, чьё вхождение в НАТО нежелательно для России, взаимных — российских и НАТОвских — гарантий постоянного нейтралитета. К концу того же года она сформулирована во всех необходимых подробностях. С тех пор она не менялась принципиально, а только дополнена рассмотрением отдельных аспектов её применения в конкретных экономических и географических условиях. По датам написания прилагаемых документов можно проследить основные этапы уточнения и развития концепции.
Кроме того, концепция постоянно уточняется по мере изменения обстановки в мире в целом и вокруг НАТО в частности. В качестве одного из примеров уточнения приложена версия основного документа «Пояс политического целомудрия», составленная в 2002-м году[67]. Обстановка же меняется не в последнюю очередь потому, что Россия даже не пытается ни действовать согласно нашей концепции, ни каким-либо иным — пусть и менее эффективным — способом затормозить процесс. Более того, ни один российский политик не рискнул хотя бы высказать наши предложения публично.
Нельзя гарантировать, что воплощение наших предложений остановило бы НАТО на границе по Одеру и Нейсе. Но шансы на это были достаточно велики, чтобы признать подобную пассивность явно непростительной.
Более того, если бы предлагаемой стратегии сразу был дан ход, все взаимоотношения с Западом развивались бы качественно иначе. Давление на Россию все эти годы было бы куда меньше. Ведь известно, что давление такого рода возрастает в отсутствие сопротивления.
Теперь же Организация Северо-атлантического Договора подошла к России вплотную. Калининградская область с главной базой Балтийского флота уже непосредственно окружена силами, которые ещё недавно принято было именовать не иначе как «потенциальный противник».
Да и на границах основной — не анклавной — территории России вполне возможно появление новых вооружённых сил.
Правда, просьба Грузии о вступлении в НАТО — жест явно символический, рассчитанный в основном на внутреннее употребление. Но Украина уже с конца 2004-го — после очередных выборов президента[68] — движется на запад (что мы прогнозировали ещё в 2002-м). Если обе эти республики действительно будут активно сотрудничать с НАТО (не говоря уж об их полном вхождении в блок), Россия окажется практически отрезана и от большей части Чёрного моря, и от нашего последнего союзника в Закавказье — Армении, и от потенциального партнёра — Ирана.
Да и Белоруссия может стать зоной соперничества между Россией и НАТО, не только если с нынешним главой республики что-то стрясётся. Александр Григорьевич способен самостоятельно разыграть НАТОвскую карту, пытаясь удержать равновесие между стремлением своего народа к единству с Россией и собственным желанием самостоятельности.
Конечно, НАТО в своём нынешнем виде и при нынешней политической обстановке в мире не может рассматриваться как прямая и явная военная угроза России. Но лидеры организации сейчас видят в ней инструмент унификации стран Восточной Европы по западным нормам. Да и сами руководители этих стран не скрывают, что рассматривают членство там именно как способ устранения избыточного своеобразия.
Исходя из этого, можно признать: НАТО — готовая структура утилизации России. Правда, само понятие утилизации достаточно многозначно, чтобы Россия могла вести вокруг него и собственную игру. Но в западном сознании Россия — нечто, подлежащее утилизации в том же смысле, в каком применяется это понятие, например, к ядерным отходам.
Впрочем, если продолжить эту аналогию, то нынешняя Россия — скорее плутоний, накапливающийся в составе таких отходов. А его можно пустить в оружие, а можно — в самые эффективные и экономичные реакторы.
Увы, наши нынешние оппоненты слишком недальновидны, чтобы оценить потенциал России — не говоря уж о том, чтобы его использовать. И вследствие собственного неумения обращаться к нашим возможностям готовы действовать по принципу «Не мне — так не доставайся же ты никому».
Эффективность самой НАТО сейчас весьма сомнительна. Более того, нынешнее расширение резко ослабляет организацию. Достаточно вспомнить анекдотический военный потенциал Румынии. Поэтому похоже, что сейчас расширение НАТО — прежде всего способ навязывания Соединёнными Штатами экономического балласта Западной Европе. Не забудем: экономическое соперничество с Европейским Союзом во многих отношениях опаснее для США, чем былое политическое противостояние с СССР.
Дотации вступающим в НАТО странам пойдут в основном из кармана европейских соседей. Конечно, не столько напрямую, сколько через косвенные механизмы. Например, территориальная интеграция в рамках НАТО должна быть даже теснее, чем была в своё время в Организации Варшавского договора. Перевооружаются же новые члены НАТО прежде всего продукцией заокеанского ВПК: её навязывают как военно-рекламными акциями вроде недавнего применения высокоточного оружия в Ираке, Югославии, Афганистане, так и прямым политическим давлением. Так экономика США присасывается к европейским источникам. Подпитка из них может оказаться дополнительной опорой для вывода США из нынешнего кризиса.
Единое аэрокосмическое пространство НАТО необходимо прежде всего для беспилотных самолётов и летающих дальних радиолокационных разведчиков. Ими сильны сейчас именно США. Кто гарантирует, что вся эта крылатая разведка вечно пребудет нацеленной на потенциального военного противника, а не на реального экономического соперника[69]?
В собственно военном плане НАТО сейчас почти ничего не даёт самим США. Раньше организация имела смысл хотя бы как система постоянных баз. Но опыт афганского похода доказал: в нынешней политической обстановке США получат базы в любом желаемом месте и числе. Правда, не навсегда: из Узбекистана американцев уже попросили убраться. Но ведь они сами объявили: эта база нужна им ненадолго. А если бы вовремя настояли на большем сроке — Узбекистан не имел бы удобного повода возразить.
Итак, НАТО уже бесспорный реликт прошлой эпохи. США чем дальше, тем откровеннее будут использовать организацию как инструмент против своих нынешних номинальных союзников — и по совместительству реальных соперников. Те входят в саму же НАТО и уже поэтому лишены возможности активно ей противодействовать. Всё это увеличивает шансы на то, что страны Западной Европы проявят интерес к предлагаемой концепции. Тем более что она базируется на уже существующем прецеденте. А прецедентное право пользуется немалым уважением и в США, и в Европе.
Ограничение продвижения важно не в нынешней обстановке. НАТО может заняться Россией при обстоятельствах, мрачных и без её участия.
Россия пребывает сейчас в вилке между двумя стремительно развивающимися экономическими и политическими центрами. НАТО — при всём нынешнем замедлении её развития — накопила потенциал, достаточный для множества мощных крупномасштабных действий. А по другую сторону России — Китай с огромными и весьма радужными перспективами, заинтересованный в наших природных ресурсах, пожалуй, больше, чем в ресурсах интеллектуальных, да и склонный к демографической экспансии.
Между тем экономические возможности России заметно скромнее, чем у любого из этих двух соседей (по сути, нашу экономику сейчас держит на плаву в основном баснословно выгодная конъюнктура нефтегазового рынка — но в долгосрочной перспективе он неустойчив). Демографический прогноз и подавно крайне неблагоприятен (что особо подчёркивалось в нескольких посланиях президента федеральному собранию). Если Россия не выдержит предстоящих в ближайшие годы испытаний, если положение в стране заметно ухудшится, НАТО может войти к нам в качестве не военной, а полицейской силы — под лозунгом наведения порядка в разваливающейся ядерной державе.
Конечно, Россия может в каких-то грядущих манёврах использовать как опору даже силы НАТО. Но они должны стать именно инструментом нашей собственной политической активности (в том числе и орудием противодействия китайскому давлению), а не самостоятельным игроком на российских географических просторах. А для этого их надо пока держать в стороне от нас. Предлагаемая концепция — теоретически не единственный возможный приём такого удержания. Но практически — самый перспективный.
Правда, вожди нынешних кандидатов в НАТО явно не заинтересованы в компромиссах вроде нейтралитета. Они пришли к власти откровенно преступными путями: Саакашвили — открытым государственным переворотом, Ющенко — безудержной (и уже надёжно доказанной) фальсификацией выборов[70]. НАТО для них — внешняя опора, способная заменить внутреннюю легитимность. Марионеточный статус они предпочитают неизбежному суду.
С другой стороны, основная масса граждан Грузии — не говоря уж об Украине — не заинтересована в НАТОвстве. Не только из-за расходов, необходимых для перевооружения и радикальной реорганизации вооружённых сил. Куда важнее — осознание неизбежной утраты возможностей влияния рядовых граждан не только на внешнюю, но и на внутреннюю политику. Ведь лидеры этих стран не скрывают, что считают НАТО гарантом стабильности — то есть сохранения их собственной политической линии.
Столь очевидное противоречие интересов власти и подвластных случается в современных развитых странах не часто. Но его можно обыграть многими способами, проверенными в разных местах и эпохах. Особенно если наша пропаганда вспомнит искусство коммунистических агитаторов, да ещё и дополнит его изысканным арсеналом современных рекламщиков.
Пока смешно надеяться, что наши глобальные конкуренты в одночасье сдадутся и позволят народам Украины и Грузии вернуться к своему естественному союзнику (а народу Украины, где 2/3 — русские по языку[71] — и просто воссоединиться с остальными русскими, от которых его отторгли прежде всего коммунисты в 1920-е годы). Но нейтралитет этих республик может стать компромиссом, на какое-то время приемлемым для всех сторон. Прежде всего — для смягчения местных внутренних конфликтов.
Причём — в отличие от вхождения в НАТО — нейтралитет не создаст никаких необратимых последствий. Поэтому мы сможем спокойно дожидаться, пока дальнейшая эволюция мировой экономики (и неразрывно связанной с нею глобальной политики) создаст нам удобные условия для дальнейших шагов по возрождению нашего влияния во всех аспектах и ракурсах.
Стратагема 1. Энергогидроединство
На эту тему мы писали не раз. Как и положено политическим консультантам, много лет пытались предложить идею политикам, достаточно влиятельным, чтобы на любое их предложение обращали внимание. Увы, никто из тех, кому мы направляли свои разработки, не воспользовался ими. Кто-то мог счесть свою целевую аудиторию недостаточно продвинутой для оценки наших доводов; кто-то, возможно, побоялся связать своё имя с направлениями техники, не раз скомпрометированными в рамках разных политических кампаний… В конце концов пару лет назад мы решили опубликовать проект для всеобщего сведения. В эту книгу включили самый проработанный вариант проекта. Он интересен прежде всего синергетическим эффектом: несколько технических предложений, обладающих собственными ограничениями, взаимоподдерживаются, и каждое устраняет многие сложности осуществления других. Естественно, какие-то технические тонкости, интересные только специалистам, сюда не вошли — но специалисты и сами разберутся в наших предложениях.
Технополитическая стратегия
Когда пару лет назад[72] на очередном саммите президент Казахстана поинтересовался возможностью закупки воды сибирских рек, Дмитрий Анатольевич Медведев ответил в духе рекомендации Первого консула Французской республики Наполеона Карловича Бонапарта автору статьи о правах и обязанностях Первого консула в конституции 1800-го года: «Пишите кратко и неясно». И не только потому, что идею эту много лет продвигал человек, скоропостижно лишившийся медведевского доверия[73]. Но ещё и потому, что технические перспективы такой торговли действительно не вполне ясны. И в обстановке новой угрозы экономического кризиса многим боязно ввязываться в дело, не гарантирующее сиюсекундной трёхсотпроцентной отдачи. Особенно когда синица в руках — нефтегазовые промыслы и трубы, созданные десятилетиями усилий советских времён — регулярно несёт золотые яйца в стиле Фаберже.
Ядерная энергоизбыточность
Между тем высокоразвитые страны все меньше зависят от нашего экспорта.
В частности, 3/4 энергопотребностей Франции покрывают ядерные электростанции; на долю же газа — основного экспортного товара нескольких стран СНГ — приходится всего 1/6–1/4 энергобаланса. Правда, газ технически удобен: так, теплоснабжение жилья проще организовать газовыми котельными, чем охлаждающими водами реакторов или даже электричеством с АЭС. Но для нас существенно: Франция мало зависит от наших поставок и потому не может быть прочно привязана к нашей политике простейшим — сырьевым — путём.
Сходное положение может в скором будущем сложиться и у нашего главного европейского партнёра. Германские левые, как и прежде, призывают к полному отказу от неё. Христианские же демократы склонны забыть былую истерию, поднятую под зелёным знаменем экологизма, окончательно вылечить страну от остатков чернобыльского синдрома и возобновить развитие самого безопасного — вопреки многочисленным предрассудкам — вида энергетики.
Напомним: взрыв мощнейшего реактора в Чернобыле выбросил в атмосферу куда меньше радиоактивности, чем вылетает её за год из труб угольных тепловых электростанций (уголь чаще всего залегает вместе с гранитом, так что зола содержит ощутимую примесь распадающихся элементов). Но точный расчёт опасности не всякому под силу, а эффектные картинки видел каждый.
Германия уже обсуждает путь решения своих внутренних противоречий полной заменой реакторного парка системами нового поколения, не несущими психологического груза прежних страхов. Заодно возникнет немало новых рабочих мест в реакторостроительной промышленности (что весьма важно в годы кризиса, когда без работы оказывается изрядная часть кадров высшей квалификации). А главное — благодаря накопленному опыту новые установки можно сделать существенно мощнее прежних поколений, так что после полного перевооружения отрасли её суммарная производительность резко возрастёт.
Правда, немалая доля ожидаемого избытка уйдёт на компенсацию мощностей, выбывающих (под давлением брюссельской бюрократии, сделавшей чернобыльский синдром инструментом ограничения новых конкурентов) в постсоветских членах ЕС. Игналинская станция в Литве убита. Болгарский Козлодуй и венгерский Пакш — в состоянии неопределённости. Газовые войны Украины с остальной Россией вынудили восток ЕС вновь заговорить об АЭС, но с возобновлением транзита газа по Украине и нормализацией отношений с Польшей вопрос пока заглох. ВнутриЕСовские же дрязги позволяют Германии заработать (а заодно — привязать «новых европейцев» к германской политике)[74].
Нам нужна энергия
В то же время ЕС ограничивает энергетические возможности и за своими пределами. Так, Чернобыльская АЭС на Украине будет окончательно ликвидирована, как только местные руководители исчерпают способы разворовывания денег, выделенных европейцами на этот акт технического вандализма.
Проблемы российской энергетики — иного рода. В самом скором будущем её развитие может упереться в лимиты, установленные конвенцией о парниковых газах. Сама теория парникового эффекта физически ложна (и лжива) — но политики уже сделали из неё далеко идущие выводы. В частности, для нашей страны предел установлен по состоянию на 1990-й год, когда промышленность ещё работала эффективно. Но после восстановления предперестроечного объёма производства (что ожидается в ближайшие годы, сразу по окончании худшей фазы кризиса) нам придётся — по меньшей мере до окончания срока действия международных соглашений на эту тему — либо остановить промышленный рост вследствие нехватки энергии, либо развивать ядерную энергетику.
Все страхи мира
Между тем население всего постсоветского пространства далеко не свободно от чернобыльского синдрома. Более того, у нас он выражен куда ярче, чем у многих наших соседей. Например, Финляндия сейчас строит крупнейшую в мире АЭС — в дополнение к имеющимся — именно потому, что с незапамятных времён ценит экологическую чистоту и прекрасно понимает: обеспечить её могут только современнейшие технологии. Сможет ли наш народ в обозримом будущем отнестись к АЭС столь же разумно?
Впрочем, даже если мы сами изживём чернобыльский синдром — его ещё долго будут использовать против нас бесчисленные конкуренты. Уже сейчас идёт мощная агитационная кампания, заверяющая в полной безопасности западных ядерных технологий и разрушительности советских и постсоветских (что опровергается хотя бы сопоставлением российских и американских ТВЭЛов). По мере укрепления нашей конкурентоспособности нагнетание страхов будет неизбежно усиливаться, дабы лишить нас энергетической опоры.
В то же время конкурирующие с нашей промышленностью страны избавятся от чернобыльских страхов существенно раньше. Ведь технологии управления массовой психологией отработаны на Западе куда лучше, чем у нас. Следовательно, в скором будущем там ядерная энергетика будет развиваться без особых помех. Соответственно сократится зависимость от ископаемых топлив — в том числе от казахских, российских, туркменских поставок.
Следовательно, мы должны заблаговременно изыскать иные способы привязки Запада к нашим возможностям и нашей деятельности.
Смотреть шире
По меньшей мере одна попытка такой привязки — российская инициатива по созданию международного предприятия для обогащения урана и переработки отработанного ядерного топлива — несколько лет назад встречена мировым сообществом довольно скептически. Многие критики сочли её просто эффектным трюком, спасающим от гнева международного сообщества ядерные программы государств, сомнительных с западной точки зрения (и прежде всего Ирана, серьёзно подозреваемого в оружейных амбициях). Сами же эти государства, похоже, полагают российское предложение изощрённым приёмом удержания их вдали от закрытого клуба великих ядерных держав.
Между тем главный недостаток инициативы — её относительная узость. Она коснулась лишь двух звеньев ядерного цикла. Главная же его часть — собственно выработка изобильной и поэтому дешёвой энергии — осталась за кадром и не попала в рассмотрение ни политиков, ни аналитиков. Хотя на этом этапе риск куда больше и разнообразнее.
Для государств, мягко говоря, не слишком развитых технически, ядерный реактор на собственной территории, под собственным управлением — прежде всего предмет гордости. Пусть он создан целиком из зарубежных блоков, да и монтировали его иностранные специалисты — но надо по крайней мере доказать всему миру: граждане этой страны не хуже всех прочих управляются даже с самой сложной техникой. Того и гляди, последуют инвестиции в расчёте на наличие высококвалифицированных кадров. АЭС — хорошая реклама.
Но есть и другие страны. Пресыщенные новыми технологиями. А порою изрядно опасающиеся возможных (и, как многие утверждают, неизбежных) побочных эффектов. Пусть даже опасения безмерно преувеличены.
Выходит, чтобы проект заинтересовал действительно весь мир (или хотя бы всю Евразию), он должен касаться не только начальных и конечных этапов работы. Куда важнее возможность вынести из других стран саму генерацию.
Пустынные просторы
Строго говоря, обеспечить безопасность АЭС можно практически в любом месте. Например, академик Андрей Дмитриевич Сахаров в своё время предлагал глубинные энергокомплексы. Если погрузить реактор на 4 км под землю, давление водяного столба исключит возможность вскипания содержимого реактора — значит, тепловые взрывы вроде чернобыльского станут заведомо невозможны. Вдобавок с такой глубины даже ядерный взрыв всего содержимого реактора дойдёт до поверхности лишь легчайшей рябью.
Но подобные технические изыски вряд ли доступны уму — а главное, сердцу — рядового обывателя. Следовательно, придётся прибегать к более примитивным, зато наглядным и общепонятным, приёмам. Простейший из них исчерпывается древней поговоркой: «С глаз долой — из сердца вон».
В наших пустынных просторах более чем достаточно территорий, исключающих в обозримом будущем какие бы то ни было иные формы хозяйственного освоения, кроме ядерной энергетики. Да и окрестного пространства хватит для выпадения сколь угодно мощных радиоактивных осадков: пусть современные ядерные технологии практически безопасны — необходимо доказать общественному мнению, что исключена даже теоретическая угроза.
Отдаление от населённых пунктов исключает и опасность, в современном мире более чем реальную. Ядерные реакторы, сочетающие высокую интенсивность рабочих процессов со столь же высокой концентрацией опасных веществ — лакомая мишень для террористов. Да и в случае боевых действий (увы, ни в каком мире не исключённых) доехать или долететь до реакторного поля будет труднее — это заметно уменьшает вероятность удара.
Впрочем, полагаться только на дистанцию недопустимо. Необходима оборона станций от любых внешних угроз — хоть террористов, хоть ракет, хоть падающих авиалайнеров. Но если станции сгруппированы на одном сравнительно компактном участке — затраты на оборону в расчёте на одну станцию существенно падают по сравнению с ныне принятым разбросанным их размещением. Следовательно, рентабельность всего комплекса существенно растёт. Более того, сокращение удельных расходов позволяет употреблять сверхсложные методы защиты — вплоть до сплошных барьеров из электронных датчиков и специальных спутников наблюдения на геостационарной орбите.
В качестве одного из примеров эффективности такого энергокомплекса отметим: там можно без опасений пользоваться реакторами на быстрых нейтронах, преобразующими инертные в ядерном отношении материалы — вроде урана-238 — в делящиеся. В природном уране доля естественного реакторного сырья — урана-235 — всего 1/140. А ведь преобразованию поддаётся ещё и торий: его в природе никак не меньше, чем урана. Тем самым общий запас ядерных энергоносителей можно увеличить в сотни раз. Тогда возрастёт и рентабельность добычи урана. Ведь чтобы окупилась разработка уже разведанных австралийских и африканских месторождений, рыночная цена должна — по недавней оценке «Казатомпрома» — составлять примерно $200 за килограмм вместо обычных ныне $100[75]. Размножение устранит дефицит урана, неизбежный при нынешних технологиях, и в то же время позволит извлекать из него куда больше денег — значит, соответственно больше платить добытчикам.
Условия местности
Но столь масштабные проекты предъявляют к месту своего осуществления весьма жёсткие и специфические требования.
Местность нужна изолированная. В идеале — с единственной транспортной магистралью для строительных и эксплуатационных нужд. Все прочие подступы должны легко просматриваться и быть практически непроходимы для людей и техники, доступной частным лицам.
Требуется достаточное расстояние до густонаселённых и/ или экологически уязвимых регионов, чтобы снять всякие опасения даже на случай полного единовременного разрушения нескольких реакторов.
Геологическое устройство должно допускать заглубление реакторов по меньшей мере на несколько сот метров без чрезмерных строительных расходов, дабы предотвратить не только вынос содержимого разрушенных реакторов, но и удар по ним с воздуха. Ещё лучше, чтобы была возможность заглубить реакторы с водяным теплоносителем на 4 км: как отмечено выше, это исключает саму возможность вскипания содержимого активной зоны.
Паротурбинная — основная сейчас — технология преобразования ядерной энергии в электрическую требует интенсивного охлаждения. Оптимальный вариант — водяной — обращает наш взор к ядерному полигону на Новой Земле.
Кроме того, нынешнее глобальное потепление кончится лет через тридцать — согласно известной периодичности не только солнечной активности, но и особенностей геометрии земной орбиты, определяющих нюансы поглощения Землей солнечного излучения. Поэтому сверхмощный источник тепла в Ледовитом океане может показаться полезным для грядущего поддержания проходимости нескольких сложных участков Северного морского пути.
Увы, добираться до Новой Земли тяжело не одним злоумышленникам, а расстояние транспортировки энергии основным потребителям не меньше, чем из центральноазиатских степей, причём прокладывать электромагистрали куда сложнее. И дело не только в транспорте. С техническими сложностями можно было бы управиться. Но куда девать неизбежные экологические истерики скандинавских стран? Особенно Норвегии: основной доход она сейчас получает от экспорта электроэнергии своих ГЭС и природного газа со своего шельфа, так что конкурентов не желает. Достаточно вспомнить вытеснение России со Шпицбергена под напором целенаправленно ужесточаемых экологических фантазий, чтобы понять: спокойно эксплуатировать новоземельский энергокомплекс нам в обозримом будущем не дадут.
С другой стороны, существуют и узлы охлаждения с замкнутым контуром. Правда, их температура несколько выше — соответственно КПД установки ниже. Но разница не так велика, чтобы радикально влиять на рентабельность проекта в целом. А размещать их можно хоть в пустыне.
Вдобавок существуют и перспективные конструкции реакторов, вовсе не нуждающиеся в паросиловом цикле. Например, реактор на быстрых нейтронах с газообразной активной зоной может выдавать раскалённый газ в магнитогидродинамический генератор. Верхняя температура такого цикла столь велика, что рост нижней температуры даже на пару сот градусов мало скажется на КПД. Хотя, конечно, для большей рентабельности желательно всё же использовать выходящий из МГД газ для нагрева паросиловой установки. Газофазные реакторы пока не вышли из экспериментальной стадии — но где, как не на нашем идеальном ядерном полигоне, завершить эксперименты!
Старый полигон
В западносибирских степях России, соответствующих большинству приведенных требований, инфраструктура для серьёзных экспериментов — да и для большого комплекса станций — практически отсутствует. Зато она всё ещё не вполне разрушена по соседству — на ядерном полигоне в Семипалатинске.
Геологическая структура полигона надёжно закупоривает продукты даже мощнейших ядерных взрывов. Это значит: можно внести под землю сколь угодно сложные технические устройства, не опасаясь обвалов и прочих техногенных катастроф. Более того, взрыв одного подземного реактора никак не отразится на работе соседних.
Отработанные — в том числе и оставшиеся от былых взрывов — скважины можно использовать для вечного захоронения долгоживущих активных отходов переработки отработанного ядерного топлива. С полигона же будут вывозиться лишь полезные продукты переработки.
Полигон изначально расположен в экологически безопасном отдалении от большинства значимых местностей. Обезопасить его от террористов несложно: пустынные подходы к нему легко контролируются и на протяжении большей части года трудно проходимы, да и воздушные трассы проходят мимо.
Иные способы использования полигона не предложены до сих пор. И вряд ли будут предложены: местностей, где случались ядерные взрывы, будут бояться ещё долго.
Экономическая сторона проекта может урегулироваться на взаимоприемлемой основе. Энергетический рынок — в отличие от рынка космических запусков — столь остро конкурентен, что произвольное назначение цен на нём невозможно. Поэтому возможно согласование интересов точным расчётом.
Размах необходимой работы столь велик, что требует взаимной уверенности в стабильно хороших межгосударственных отношениях. Казахстан и Россия уже достаточно долго демонстрируют именно такую стабильность, так что начинать работу можно без особого риска. Начавшись же, она сама будет способствовать поддержанию политического и экономического единства.
За морем телушка — полушка
К сожалению, рентабельность зависит не только от масштабов производства. Как видно хотя бы из опыта уже двух газовых войн Украины с остальной Россией, транспортные расходы способны повлиять на экономические показатели проекта ничуть не меньше, чем собственно производственные.
В частности, линии электропередачи к потенциальным потребителям в Западной Европе не только потребуют капиталовложений, сопоставимых с расходами на магистральные газопроводы. Они ещё и преобразуют заметную долю перекачиваемой по ним энергии в тривиальное и никому не нужное тепло. Борьба с законом Ома отнимает заметно больше сил, нежели, к примеру, перекачка газа — хотя и на обслуживание насосных станций на магистральных газопроводах также тратится немалая мощность.
Выход из положения теоретически общеизвестен. Сверхпроводящий кабель вовсе не создаёт сопротивления и не поглощает энергию. Правда, материалы для его изготовления недёшевы — но по сравнению с десятками или даже сотнями ядерных реакторов тысячи километров кабеля почти незаметны.
Увы, сверхпроводимость оплачивается не только ценой кабеля. Куда важнее, что наблюдается она только при сверхнизких температурах. Расходы на охлаждение кабеля нынче — при всём совершенстве современной теплоизоляции — многократно превосходят затраты на прокачку газового потока, сопоставимого по содержащейся в нем мощности.
Впрочем, рецептуры сверхпроводников совершенствуются. Ещё недавно эффект наблюдался только при охлаждении жидким гелием — до 4.2 Кельвина. Открытые около двадцати лет назад керамические материалы сверхпроводимы при температуре жидкого водорода — 21 К. Есть уже и вещества, работоспособные при температуре жидкого азота (80 К) и даже углекислоты (200 К) — но пока слишком хрупкие для надёжного кабеля. Когда проблема решится, сверхпроводящий кабель станет рентабельнее не только газопровода, но и любого другого ныне существующего способа энерготранспорта — ведь каждый лишний десяток градусов увеличивает энергозатраты на охлаждение раза в два.
Правда, каждый шаг по температурной шкале требует изрядных исследований не только новых рецептур, но и новых классов материалов. Как отмечено выше, первый же крупный скачок прогресса потребовал перехода от сплава к керамике. Что потребуется для следующего прорыва — пока неясно.
Так что любой эксперимент в этой сфере должен сопровождаться крупномасштабными теоретическими исследованиями. По счастью, как раз в нашей стране достижения теоретиков на данном направлении громадны. Достаточно напомнить: теорию сверхпроводимости создавали — после первых концептуальных успехов Бардина, Купера и Шриффера — именно отечественные физики Гинзбург, Ландау, Абрикосов и Горьков. Не зря Гинзбург и Абрикосов удостоены Нобелевской премии (Ландау награждён за более ранние достижения). Научная школа исследований по квантовой физике в целом и теории сверхпроводимости в частности у нас всё ещё высоко развита. И можно надеяться: целенаправленная поддержка этой школы способна в обозримом будущем дать принципиально новые результаты с неисчерпаемым выходом в практику.
По академическим меркам затраты на такую поддержку должны быть грандиозны. Но на фоне общего бюджета столь же грандиозного ядерного комплекса они окажутся почти неощутимы.
Вдобавок следует учесть: научная теория никогда не бывает узконаправленной. Наряду с ожидаемыми результатами она всегда приносит и что-то непредвиденное. Причём польза от непредвиденных достижений зачастую многократно превосходит планируемый эффект.
В данном случае главным достижением окажется сам факт развития наук и интеллектуальных технологий. Современное общество прогрессирует тем быстрее и заметнее, чем больше в нём доля интеллекта, создающего новое, и меньше — доля использования уже существующих находок.
Экибастуз
Среди таковых, в частности, технология, опробованная ещё в начале 1980-х годов на Экибастузе. Тамошняя ГРЭС-2 — по сей день одна из крупнейших в Республике Казахстан электростанций. Её уникальная труба высотой 420 метров в своё время вошла в Книгу рекордов Гиннесса.
Пуск первого блока ГРЭС-2 состоялся в декабре 1990-го года, а 22-го декабря 1993-го года запущен второй энергоблок (в его пуске принимал участие президент Нурсултан Абишевич Назарбаев). Одновременно со станцией возведен поселок энергетиков (его назвали Солнечным).
ЭГРЭС-2 вырабатывает электроэнергию из высокозольного экибастузского угля двумя энергоблоками по 500 МВт. Энергия ГРЭС-2 предназначена сейчас для обеспечения севера Казахстана и покрывает 15 % энергопотребления республики. Потребители — десятки предприятий не только Казахстана, но и России. Среди них, в частности, космодром «Байконур», канал Иртыш — Караганда.
Отсюда же идёт самая длинная на планете ЛЭП постоянного тока. Это сверхмощная линия электропередачи напряжением 1500 КВт Экибастуз — Центр протяженностью 2414 километров. Первая опора ЛЭП установлена в декабре 1980-го года. С тех пор 4000 опор (высота опоры 41 метр) шагают на запад республики, через реки Иртыш, Ишим, Тобол, Урал, Волгу, до Тамбова, связывая Казахстан с Россией. Если не удастся воспользоваться достоинствами сверхпроводимости, можно аналогичным образом транслировать энергию в Европу через Русскую равнину, Днепр, Двину, Неман, Вислу и Одер.
Научная непроработанность технологии сверхпроводящей электропередачи — очевидный минус. Но изобретательское искусство в немалой степени базируется на превращении минусов в плюсы. Финансирование наук, интеллектуальных технологий, просвещения всегда оборачивается столькими плюсами, что на фоне неизбежных бесчисленных побочных выгод ядерного проекта померкнет даже решение задачи высокотемпературной сверхпроводимости.
Особенно если участь, что финансировать наш прогресс будут извне.
Евроденьги для энергозоны
Общий размах капиталовложений в предлагаемый проект многократно превосходит собственные возможности российского бюджета. Причём не только нынешнего — грозящего зачахнуть в случае перебоев потока нефтедолларов. Даже во времена расцвета общесоюзной экономики, когда мы по технологиям и производительности труда не слишком болезненно отставали от западного рынка, работа подобного масштаба вполне заслужила бы титул «проект века» и отняла десятилетия.
По счастью, нам вовсе не обязательно исполнять её в чучхейском духе — с опорой исключительно на собственные силы. Наоборот, Россия — вовсе не самая заинтересованная в проекте часть света. Дешёвая энергия нужна в первую очередь самым промышленно развитым странам — западноевропейским. У них же хватает и денег на столь объёмное строительство. Они и заплатят.
Конкретные формы оплаты могут быть весьма разнообразны. Оптимальную комбинацию акционирования, кредитования, прямых субсидий — например, в рамках печально известных экологических проектов — вряд ли следует расписывать заранее. Главное — не запутаться во взаимоотношениях с европейскими — пока куда более опытными, чем мы — финансистами.
Развитие энергозоны изрядно привяжет Европейский Союз к Казахстану, России, а возможно, и другим странам, размещающим у себя компоненты зоны. Между тем многие на Западе уже сейчас — пока мы поставляем только нефть и газ — изрядно опасаются энергетической зависимости. Особо сильные страхи порождены двумя украинскими газовыми войнами. Формальная правота России в данном случае важна для правительств, но не для обывателей и уж тем более не для антироссийски настроенной части политической верхушки. Идея диверсификации энергоснабжения — здравая политически, но не всегда бесспорно выгодная экономически — в очередной раз вошла в моду[76]. Собственно, отсюда и возник в массовом сознании мощный импульс к возрождению — вопреки фобиям, умело выращенным нефтедолларовой пропагандой — ядерной энергетики, совсем было заклеванной зелёными ястребами.
Политические опасения неизбежны, если весь контроль над энергозоной окажется в руках Казахстана и России. Но финансовое участие ЕС как раз и означает: некоторая доля управленческих полномочий окажется в его руках. Поэтому не нужно стремиться к полному владению реакторным и турбинным хозяйством. Более того, Россия может отказаться от контрольного пакета. Мы своё в любом случае наверстаем: вышеперечисленные побочные эффекты — далеко не единственные и, возможно, даже далеко не главные выгоды проекта.
Отечественный потребитель
Вспомним хотя бы энергодефицит в европейской части России. Заметная часть здешних электростанций построена так давно, что уже выработала весь ресурс. Поддержание их существования требует запредельного энтузиазма персонала и капиталовложений, сопоставимых с новым строительством.
Да и экологические соображения не следует забывать полностью. Даже без преувеличений, привычных для нынешней Европы, следует признать: антропогенная нагрузка на Центральную Россию великовата и расширение сети электростанций в регионах наибольшего потребления энергии затруднительно.
Кроме того, аппаратную часть проекта осуществит российская промышленность. Наши научные и технологические заделы в отрасли колоссальны и не уступают никакой другой стране ни по объёму возможного производства, ни по его совершенству. Нынешний застой в ядерной энергетике грозит обесцениванием и даже утратой многих ключевых достижений: например, уникальный волгодонский реакторный завод ныне выпускает в основном колокола и прочий ширпотреб, не использующий и сотой доли технических возможностей предприятия. Создание энергозоны востребует все ресурсы отечественной ядерной промышленности, возродит сотни тысяч рабочих мест — да и новые создаст.
Наконец, следует учесть и ценовые факторы. Ядерная энергетика — в долгосрочной перспективе, при развитии полного цикла преобразования малоактивных изотопов в расщепляющиеся — даёт наиболее дешёвое электричество. К сожалению, для преобразования требуется довольно жёсткий режим работы реактора, пока ещё создающий изрядные опасения за его безопасность. Соответственно в густонаселённых районах такие реакторы строят очень неохотно. Энергозона предоставляет неограниченные возможности строительства реакторов на быстрых нейтронах. Значит, цена электроэнергии оттуда в скором будущем станет куда ниже, чем из других доступных источников. Западная Европа может пренебречь этим — в её продукции доля расходов на энергию и сейчас достаточно мала. Наша же — куда более энергоёмкая — промышленность буквально воскреснет, сбрызнутая дешёвой энергией, как живой водой.
Почти век назад государственная программа электрификации России — ГОЭЛРО — сформировала новое качество отечественной промышленности, создала предпосылки развития множества ранее невиданных (не только в нашей стране, но порою и во всем мире) производств (в том числе и жизненно важных оборонных, через два десятилетия после её разработки обеспечивших неоспоримое преимущество над мощнейшей военной машиной Запада). Трудно переоценить перспективы, открывающиеся перед российской — да и всей постсоветской — экономикой при обеспечении доступа к практически неограниченному и высокорентабельному источнику экологически чистой электроэнергии. Новая ГОЭЛРО даст несомненно куда больший эффект, нежели предыдущая.
Не Европой единой
Впрочем, крупные потребители электричества есть не только в Европе — что Западной, что российской.
Уже много лет Китай входит в число наиболее быстро развивающихся экономик мира. Не удивительно, что его энергопотребление — и промышленное, и бытовое — растёт как на дрожжах. И в стране давно ощущается изрядный — хотя пока и далеко не катастрофический — дефицит электричества.
«Самая густонаселённая демократия мира» — Индия — ненамного отстаёт от Китая и по темпам производства, и по динамике уровня жизни. Правда, там энергии требуется несколько меньше — всё-таки страна куда южнее. Но разница не столь велика, чтобы полностью снять энергодефицит.
Нынешний кризис резко сокращает американский и даже западноевропейский спрос на индийскую и китайскую продукцию. Развитие внутреннего рынка этих стран пока не компенсирует сжатие внешнего. Значит, и энергопотребление в них заметно упадёт. Но кризис — даже по худшему сценарию — немногим дольше, нежели нужно для развёртывания энергоцентра. К новому подъёму экономики мы должны успеть обеспечить растущие потребности южных соседей, а не вынуждать потенциальных партнёров искать иных поставщиков.
В республиках Средней Азии производство ограничено дефицитом не энергии, а воды. Перекачка её из сибирских рек экологически целесообразна — что бы ни заклинали по этому поводу особо оголтелые зелёные.
Более того, есть немалые основания считать: высыхание Аральского моря вызвано не просто избыточным орошением близлежащих земель. Главное — испарения из самого моря уносятся господствующими ветрами к истокам впадающих в него рек, а влага из орошаемых регионов теми же ветрами вынесена далеко за пределы замкнутого цикла Памир — Арал. Без подкачки сибирской воды восстановить климат всего региона заведомо невозможно. Пересыхание же Арала оборачивается переувлажнением значительной части Сибири. Создавшийся в последние десятилетия климатический перекос можно устранить только возвращением воды из Сибири в Среднюю Азию.
Но расход энергии насосами так велик, что при нынешних тарифах на электричество и ценах местной сельскохозяйственной продукции строительство комплекса каналов, трубопроводов и насосных станций вряд ли окупится. Более того, даже обустройство на южном конце системы ГЭС, использующих накопленную перебрасываемой водой потенциальную энергию, компенсирует далеко не все энергозатраты: даже если считать КПД этих ГЭС идеальным, они не вернут энергию, истраченную на преодоление трения водного потока.
Потечёт из энергозоны дешёвое электричество — потечёт в Среднюю Азию дешёвая вода. Восстановится климатическая норма и всего региона, и — через механизм циклонального переноса — и Китая, и даже Западной Европы.
Последнее следует отметить особо. Традиционно считается: раз в Европе господствуют ветры с океана, то и климат в ней зависит исключительно от состояния Атлантики. Но ведь ветер — как и любой поток — создаётся разностью условий между его источником и приёмником. Катастрофическое осушение центральноазиатского воздуха не могло не повлиять на движение воздуха, насыщенного морской влагой, через весь континент. И судя по частоте нынешних природных катаклизмов — повлияло пагубным образом. Достаточно учесть: за последние годы только засуха и жара причинили Европейскому Союзу убытки на сотню миллиардов евро, а катастрофические наводнения — и того больше. Восстановление влагосодержания, характерного для Центральной Азии до эпохи массированного разбора Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи на орошение, создаст мощный стабилизатор климата по всей Евразии, где аномальные экстремумы уже превращаются из редчайших исключений в разрушительную норму.
Все страны, обретающие стабилизацию, будут столь заинтересованы в проекте, что скорее всего также захотят участвовать в его финансировании. Нам это выгодно не только в чисто денежном плане, но и с точки зрения контроля. Если акции распределятся между достаточным числом государственных и коммерческих структур Евразии, риск перехвата управления окажется минимален, так что территориальный вклад Казахстана и технологический вклад России обеспечит сохранение комплекса в наших руках. В то же время Запад сможет не опасаться приостановки своего снабжения по политическим причинам — слишком уж разнообразны будут интересы всех владельцев. Можно даже предоставить энергозоне какую-либо ограниченную форму экстерриториальности, тем самым снимая любые политические сомнения любого участника проекта. Причём для ЕС это станет своеобразной формой сублимации имперских амбиций брюссельских чиновников (хотя они сами эти амбиции и отрицают)[77].
Китайские воды
Интерес к гидротехнической части проекта неизбежно проявит и Китай. Его сельское хозяйство уже несколько веков использует почти все доступные в стране водные ресурсы. Великие китайские реки Хуанхэ и Янцзы разобраны по орошаемым полям в значительно большей степени, нежели великие среднеазиатские реки Аму-Дарья и Сыр-Дарья. Правда, китайская ирригационная система обеспечивает возврат в реки значительной части вод с полей, так что тамошние реки всё же добираются до океана.
В последние десятилетия в китайское водное хозяйство всё активнее вовлекаются верховья Иртыша, ибо прилегающие к ним земли, населённые в основном уйгурами и прочими тюрками, всё плотнее интегрируются в общекитайскую экономическую и политическую систему. Заодно Китай обрёл и дополнительный рычаг давления на Казахстан: чем больше иртышской воды используется в верховьях, тем меньше перетекает через границу. Поэтому Китай политически не заинтересован в появлении у Казахстана независимого источника водоснабжения. Да и все прочие источники экономической независимости казахов сокращают китайские возможности поглощения Центральной Азии.
Но потребность Китая в среднеазиатских ресурсах можно удовлетворить и нормальной торговлей. А вот источников воды, доступных за любые деньги, Китай пока не может изыскать. Поэтому его включение в систему снабжения сибирской водой скорее всего будет сочтено более чем приемлемой компенсацией отключения возможности давления на Казахстан через Иртыш. Более того, Китай может без особого труда для себя оплатить значительную часть всей системы транспортировки воды (и предоставить кредит на весь объём работ)[78].
Эколожь и экоправда
Несомненно, привлечение внешних источников финансирования вызовет очередной всплеск праведного эколожеского негодования. Мол, раз нам дают деньги на преобразование природы — значит, это преобразование заведомо разрушительно, даже если ни в каком ином месте такой проект неосуществим.
Между тем для природы разрушительно как раз нынешнее положение. Выше уже отмечен механизм ветрового выноса водяного пара из Средней Азии, приводящий к необратимым (без нового притока воды) катастрофическим изменениям местного климата. Но сложности возникают и вдали от пересыхающих рек. Так, на южные районы Сибири то и дело сыплются песок и соль, принесённые ветром из туркменских пустынь. И даже в Западной Европе сказывается тамошний перегрев. Принято считать, что азиатский климат отделён от европейского непроходимым барьером — Уральским хребтом на севере и Каспийским морем на юге. Между тем в барьере остаётся немалый разрыв, перекрытый разве что сравнительно маловодной рекой Урал. Там и проходят воздушные потоки, достаточные для ощутимых климатических взаимозависимостей.
Крупнейшие реки Европы, включая Дунай, Днепр и Волгу, текут на юг, и в полноводных низовьях масса холодной воды вбирает немалую долю окружающего тепла. Сходная картина — и в Китае, где Хуанхэ и Янцзы текут со сравнительно холодных гор на тёплую равнину. Сибирские же реки текут со сравнительно тёплого юга на холодный север. Маловодные верховья уносят лишь незначительную часть тепла. Поэтому европейский и китайский климат куда умереннее сибирского, где юг остаётся жарким, а север нестерпимо холоден.
Отбор значительных масс воды из низовьев Оби (а в отдалённой перспективе — и других сибирских рек) заметно снизит южносибирскую и среднеазиатскую жару. В то же время он сократит другую острую сегодня климатическую проблему — распреснение Ледовитого океана. Нынешнее очередное глобальное потепление вызвало таяние заметной части северных льдов. Само по себе это нам вроде бы даже выгодно: упрощается навигация по Северному морскому пути, и мы можем предложить его услуги для международных перевозок. Но отдалённые последствия весьма опасны: пресная вода испаряется легче солёной, увлажнение воздуха приводит к потеплению северных регионов России, нарушая устойчивость вечной мерзлоты. Уменьшение сброса пресной воды реками частично компенсирует её избыток, порождённый таянием льдов.
Первые варианты проекта перекачки воды из низовьев Оби в Среднюю Азию предусматривали открытый канал, чья поверхность испаряла бы немногим меньше воды, нежели весь Ледовитый океан. В те годы это казалось разумным, ибо климат был куда холоднее. Теперь открытые каналы несомненно неприемлемы. Но ведь и технические возможности с тех пор заметно возросли. Можно затянуть каналы синтетической плёнкой, можно и вовсе не рыть каналы, а проложить пластмассовые трубы прямо по почве. Современные пластмассы столь эластичны, что даже зимнее промерзание содержимого не разорвёт их.
Ещё в конце 1980-х Горбачёв намеревался создать в Сибири большой нефтехимический комплекс, дабы продавать не сырую нефть, как раз в ту пору резко подешевевшую (что и спровоцировало перестройку), а готовую продукцию, где основную долю цены составляет не сырьё, а труд. Тогда, к сожалению, политическая неразбериха не позволила довести разумную идею до осуществления[79]. Теперь же ей может поспособствовать появление поблизости громадного потребителя — строительства пластмассовых водопроводов. Учитывая же отдалённую перспективу динамики водопотребления, можно предсказать довольно стабильный (хотя и не такой высокий, как в первые годы строительства) многолетний спрос на трубы, что гарантирует рентабельность новых предприятий даже при колебаниях конъюнктуры мирового рынка пластмасс.
Прогресс неотвратим
Казалось бы, к чему нам все эти героические усилия? И без того Казахстан, Россия, Туркмения немало получают от продажи энергии. Причём в сыром виде — в потоках нефти и газа — и без экологически малоприятных последствий, связанных с крупномасштабным производством на собственной территории.
Увы, опыт лежебочества на нефтедолларовом матрасе у нас уже есть. В конце 1973-го, когда очередная ближневосточная война впервые взметнула нефтяные цены до трудновообразимых высот, идеологическое крыло КПСС решило прекратить экономическую реформу, начатую Косыгиным в 1965-м, и возобновить ортодоксально социалистический формат управления народным хозяйством. Последствия оказались вполне предсказуемы. Когда нефть вновь подешевела, оказалось: мы упустили десять лет развития и отстали от Запада практически во всем. Только военная промышленность прогрессировала — ведь её финансирование не только не сократилось, но даже наращивалось за счёт амортизационных (то есть предназначенных для ремонта и развития) отчислений прочих отраслей. Но оборонные технологии слишком специфичны: использовать их как стимул для нового развития всей экономики не удалось. Перестройка — лихорадочная попытка за пару лет сделать всё, для чего первоначально планировались два десятилетия — провалилась.
Правда, кое-кто полагает: обвал нефтяного рынка в начале 1980-х организован искусственно — как раз ради удара по советской экономике, уже плотно подсевшей на нефтедолларовую иглу. Но это достаточно маловероятно: уже следующий большой обвал, обернувшийся для нас августовским дефолтом 1998-го, явно не продиктован антисоветскими — точнее, уже антироссийскими — соображениями. Да и нынешняя опаснейшая для нас динамика цен порождена не политическими, а чисто экономическими — то есть заведомо неотвратимыми — факторами. А значит, будет повторяться и впредь: законы развития экономики куда стабильнее политических интриг.
Подорожание любого фактора производства заставляет искать способы обойтись меньшим его количеством или даже вовсе без него, чтобы сократить расходы. Стал дороже вольфрам — во всём мире разработали режущий инструмент из микрокорунда — спечённого порошка окиси алюминия, лежащей буквально под ногами, в любой глине. Подорожала рабочая сила — началось массовое внедрение промышленных роботов. Нефть оказалась в дефиците — весь мир стремительно кинулся внедрять энергосберегающие технологии (и искать новые жидкие горючие: так, переработка рапса и кукурузы в топливо уже пару раз задирала цену продовольствия до уровня, чреватого голодом).
Крупномасштабное преобразование практически всей промышленности требует порядка десяти лет. Война Судного дня случилась в конце 1973-го — но только к началу 1980-х массово распространились экономичные автомобили, эффективная теплоизоляция зданий, аэробусы, где расход энергии на одного пассажира в разы меньше, чем в «Конкорде»… Августовский дефолт — дальнее эхо ирано-иракской войны (1980–1988). Вскоре после него начался новый нефтяной бум — и в обычный экономически обоснованный срок, несмотря на массированные провокации вроде американского вторжения в Ирак и угрозы вторжения в Иран, цена нефти вновь рухнула с заоблачного уровня. Нынешний рост её цен — следствие чисто спекулятивного спроса, порождённого заметным обесцениванием (и предполагаемым скорым обвалом) главного всемирного резерва — американского доллара. Так что на него рассчитывать нельзя[80].
Крепёж для единства
Конечно, полностью игнорировать политические факторы не следует. В конце концов, та же Война Судного дня в немалой степени порождена тогдашними — крайне обострёнными — взаимоотношениями Советского Союза с западным миром. Естественно, на таком фоне даже и речи не могло быть о серьёзном экономическом — и прежде всего технологическом — сотрудничестве. И всё наше взаимодействие сводилось к торговле — да и то со множеством политических ограничений, неизбежных в войне, пусть и холодной.
Нынче политических разногласий уже практически нет. Зато чисто экономических споров куда больше. Слишком уж насыщенны многие привлекательные для нас рынки, слишком мал для бесчисленных западных производителей рынок внутрироссийский. А ведь ещё Ульянов отмечал (и до сих пор никто его в этом не опроверг): политика — концентрированное выражение экономики. Того и гляди, экономические противоречия обернутся новым витком политического противостояния. В конце концов, Первая Мировая война возникла до социалистической революции (и даже породила её): просто великие державы не смогли бескровно разделить мировой рынок.
Сегодня война Германии против Франции с Великобританией практически немыслима: слишком много у них общих взаимовыгодных дел (даже политические споры конфигурированы иначе: Германия и Франция против Великобритании, очень уж тесно привязанной к заокеанским сородичам). У нас же с Западной Европой отношения далеко не так тесны: по сути, только газопроводы и привязывают нас к Европейскому Союзу. Значит, нам жизненно необходимы новые совместные проекты. Только они смогут предотвратить новые витки политического противостояния, реально интегрировать нас с остальной Европой.
Синергетика взаимодействия
Совместная зона ядерной энергетики — как раз один из проектов, где наши и западноевропейские возможности стыкуются по всем плоскостям. У них громадная плотность населения — у нас просторы, достаточные для любого производства и не подлежащие хозяйственному освоению даже в самой дальней перспективе. У них деньги — у нас научные и технологические заделы на самых разных направлениях, нужных для осуществления проекта. У них «зелёные» страхи — у нас опыт работы с реальной опасностью. У них энергодефицит (пусть временно ослабленный кризисным сокращением промышленности) — у нас изобилие возможностей (не только ядерных) его преодоления. Наконец, и у них, и у нас серьёзные климатические колебания — но только у нас возможность смягчения этих колебаний.
Сходная стыковка получается и с Китаем. Там разве что экологических страхов поменьше, чем в Западной Европе и у нас: при нынешней нищете значительной части нашего населения очень актуальна поговорка: не до жиру — быть бы живу. Но реальные интересы страны этот проект вполне удовлетворит.
Не следует забывать: в этой зоне согласуются и стыкуются интересы непосредственных участников проекта — Казахстана и России. До сих пор главной точкой совпадения наших усилий остаётся экспорт углеводородов. Но в то же время мы на нефтегазовом рынке оказываемся в какой-то мере конкурентами: ведь казахское и российское топливо добывается независимо. Здесь же само производство экспортируемого товара — электроэнергии — оказывается возможно лишь благодаря взаимодействию и взаимодополнению возможностей двух республик. Вместе мы оказываемся несравненно большей силой, чем при простом арифметическом суммировании независимых возможностей. Взаимоподдерживающее — синергетическое — сотрудничество всегда было и будет лучшим средством гармонизации отношений.
Ступени развития
Любое научное и техническое новшество обладает ограниченным — пусть порою и очень значительным — потенциалом развития. Каждая конкретная ступенька прогресса сперва вздымается очень резко, потом выходит на горизонталь, а рано или поздно даже начинает падать.
По счастью, человеческая мысль не перестаёт работать. Задолго до исчерпания каждой ступеньки уже успевают вырасти следующие. Кривая прогресса в целом, огибающая все эти ступени, растёт непрерывно. Надо только вовремя строить всё новые ступени, чтобы вовремя перепрыгивать на них со старых.
Изобилие углеводородных запасов, доставшихся нам в основном благодаря превратностям геологических и исторических судеб, достаточно для нынешнего благополучия — но никак не для претензий на звание сверхдержавы, пусть даже и всего лишь энергетической. Чтобы сверхдержавное положение было устойчивым, необходимо заранее выстроить новую ступень, куда можно будет перешагнуть, когда наступит неизбежный — то ли вследствие исчерпания залежей, то ли после очередного технологического перевооружения потребителей — спад добычи.
Самой перспективной энергетической технологией сейчас считается термоядерный синтез. Уже на полном серьёзе обсуждается добыча на Луне гелия-3 — редкого изотопа, очень выгодного в качестве сырья для такого синтеза. Если даже такие экспедиции будут рентабельны — можно представить, хотя бы в общих чертах, возможности технологии в целом.
К сожалению, термоядерный синтез очень капризен. Технологии стабилизации его режима отлаживаются уже полвека — и конца-края не видно. Работы по созданию международного экспериментального реактора были заморожены на десять лет не только под давлением нефтяного лобби — сказалось и массовое разочарование невыполнением предыдущих обещаний учёных.
Конечно, рано или поздно все трудности будут преодолены — просто потому, что общее их количество ограничено, а природа не изобретает новых. Но когда и как это случится — пока невозможно предсказать. Поэтому нужно заранее построить несколько промежуточных ступеней, способных поддержать мировую экономику, когда нефтегазовая ступень начнёт проваливаться (ибо запасы органического топлива, хотя и несравненно выше панических прогнозов, но всё же исчерпаемы), а термоядерная ещё не поднимется на должную высоту.
Реакторная зона, созданная всеми развитыми странами и работающая в их общих интересах — ступень очевидная, надёжная и сравнительно легко возводимая. Заняться её созданием должны и Европейский Союз, и Китай с Индией. Это — в их собственных интересах. И экономических, и политических: в наши дни долгосрочная стабильность — самостоятельная ценность.
На многие десятилетия вперёд зона закрепит за Казахстаном и Россией статус научных центров и энергетических сверхдержав, обеспечит опору для разнообразнейшего развития. Но это — лишь побочный эффект. Очень выгодный для нас — и ни в коей мере не обесценивающий проект в глазах партнёров.
Несомненно, наступит время, когда эта ступень тоже станет анахронизмом и будет отброшена, чтобы обеспечить дальнейший разгон экономики. Но пока её ещё предстоит построить и запустить. Займёмся же этим сегодня!
Стратагема 2. Подводные ванты
В отличие от предыдущих разработок, отшлифованных годами, эта — совсем свежая. Поскольку повод к ней возник уже в 2014-м году. Причём именно работа над нею послужила толчком к формированию всей этой книги.
За морем телушка — полушка, да рубль перевоз
Газовые месторождения, как и нефтяные, расположены в основном далеко от потребителей. Значительная часть газа добывается попутно с нефтью: месторождения обычно содержат смесь углеводородов с разным размером молекул, а при нормальных условиях — на открытом воздухе при температурах, приемлемых для человека — молекулы с 4 и менее атомами углерода образуют именно газ (от 5 до 16 атомов углерода — жидкости, тяжелее — твёрдые вещества). Потребители рассеяны по всему свету, и к каждому из них трубу не протянуть. Вдобавок они появляются и исчезают, наращивают и сокращают аппетит… Трубы же рассчитаны на почти постоянный поток: его сокращение не меняет многие накладные расходы, и цена перекачки в расчёте на единицу объёма растёт (по той же причине и любые другие производственные мощности стараются загружать чем сильнее), а при сокращении потока в несколько раз ниже проектной производительности насосы могут действовать неустойчиво. Поэтому магистральные трубопроводы строят под контракты, рассчитанные на десятилетия[81], и прокачка по ним чаще всего идёт по правилу «бери или плати»: некоторый минимальный объём оплачивается, даже если реальная поставка меньше (не столько для страховки от упущенной выгоды поставщика, сколько для того, чтобы потребитель всё же забирал достаточно для устойчивой работы транспортной системы). Биржевые же контракты, возникающие в результате ежедневных торгов и отражающие сиюминутную потребность, по трубам удовлетворить невозможно. Поэтому нефть уже давно развозят в основном танкерами (а по суше — цистернами). В последние годы стремительно развивается танкерная перевозка природного газа — в сжиженном виде.
Увы, охлаждение газа до температуры, переводящей его в жидкость — дело весьма энергозатратное[82]. Правда, холодом теоретически можно воспользоваться в конечной точке маршрута: под испаряющийся газ можно подставить что-то нуждающееся в охлаждении (пока, насколько известно авторам, станции регазификации — контролируемого испарения — не столь совершенны). Но в пути следования приходится непрерывно доохлаждать газ: теплоприток со стороны не устранить даже самой совершенной изоляцией. И эти энергозатраты при любой изоляции, технически осуществимой в обозримом будущем, гарантированно в разы превышают затраты на перекачку того же газа по трубе[83].
Это, кстати, одна из причин организации США государственного переворота на Украине в 2013–14-м годах. Сланцевый бум в США ещё несколько лет сможет давать сравнительно дешёвый газ: запрет экспорта нефти привёл к накоплению громадного количества бурового оборудования, доступного для аренды за гроши до полного износа, а пустынные площади, пригодные для загаживания при хищнической добыче, пока далеко не исчерпаны. Но даже если бы этот газ был вовсе бесплатным, одни затраты на его перевозку через Атлантику сопоставимы с ценой газа, поступающего в ЕС из РФ (хотя они и меньше цен, установленных внутриЕСовскими поставщиками — Британией и Норвегией). Добиться покупки европейцами американского газа можно единственным путём — практически полностью отрезать ЕС от РФ.
Конечно, строительство газопровода требует заметно больше времени и денег, чем строительство танкеров и заводов сжижения газа с той же суммарной пропускной способностью. Но уже через несколько лет различие эксплуатационных затрат покрывает разницу стартовых расходов — и в дальнейшем газопровод приносит выгоду и продавцу, и покупателю.
Хочешь сделать — ищешь способ; не хочешь — причину
Япония, изыскивающая альтернативные энергоресурсы для компенсации закрытых АЭС, обратилась и к российскому Газпрому: остров Сахалин, занимающий 4-е среди регионов РФ место по запасам газового конденсата (смеси природного газа с самыми лёгкими фракциями нефти — с 5–6 атомов углерода), отделён от японского острова Хоккайдо проливом Лаперуза шириной всего 43 км. Но Газпром счёл прокладку газопровода через пролив невозможной: слишком сложен рельеф дна, слишком заметна сейсмическая опасность. На острове сейчас строится завод сжижения природного газа. Но Япония сочла поставку продукции этого завода невыгодной. Причём не только вследствие дороговизны перевозки. Важно ещё и то, что местные погоды делают судоходство столь нестабильным, что в самой Японии придётся строить громадные газохранилища — а это тоже весьма дорого.
Поставка российского газа в Японию важна не только экономически. Между нашими странами с давних времён существует серьёзнейшее политическое противоречие (о нём мы скажем подробнее в других частях книги). Любая хозяйственная связь способствует если не полному забвению этого противоречия, то по меньшей мере отвлечению от него. А отвлечение в свою очередь помогает прокладывать новые связи. В этом деле нельзя пренебрегать ничем — особенно такими долгосрочными и крупными контрактами.
Выходит, неготовность Газпрома решать новые технические задачи (а прокладка трубопровода через пролив Лаперуза — дело действительно сложное) может ударить не только по его собственным деловым интересам, но и по стратегическим перспективам всей страны. Ведь Япония сейчас располагает многими передовыми технологиями, жизненно важными для ускоренного развития нашего собственного хозяйства.
В толще воды
Пролив Лаперуза заметно мелководнее морей, где уже проходят трубы Газпрома: его средняя глубина 20–40 метров (в зависимости от того, усреднять ли по всему проливу или только по кратчайшему расстоянию между островами), наибольшая — 118 метров (у Балтийского моря 51 и 470, у Чёрного 1240 и 2210 метров соответственно). Но по скалистому дну действительно трудно класть трубы: где-то они могут упереться в острые камни, где-то провиснут. На мелководных прибрежных участках можно прорыть канавы, где трубы лягут ровно. А на большой глубине что делать?
Теория решения изобретательских задач указывает: если какой-то фактор опасен — лучше вовсе не доводить до соприкосновения с ним. Пусть труба не ложится на дно, а остаётся на плаву. Пролив достаточно глубок, чтобы даже под крупнейшими судами оставалось вполне достаточно пространства для свободного размещения сколь угодно сложных трубопроводных конструкций.
Читать бесплатно другие книги:
