Против «мессеров» и «сейбров» Крамаренко Сергей

Заграничная командировка. Ирак

Мы вошли в самолет и заняли свои места в гражданском авиалайнере, летящем в Багдад. Мы – это я, жена и пятилетняя дочь (сын остался дома в Москве). Почти две недели перед этим были заполнены беседами с различными офицерами в одном из управлений Генерального штаба, получением заграничных паспортов, покупкой гражданской одежды, всевозможными хлопотами...

Судьба вновь бросила меня в далекую страну с весьма почетной и сложной миссией – теперь я советник командующего ВВС Ирака по безопасности полетов. На душе немного тревожно. Как я справлюсь с этим?

После часовой остановки в Стамбуле самолет снова в воздухе. До сих пор смотреть вниз было приятно: зеленые поля, голубые реки, синее море. Но вот под самолетом поплыла бескрайняя серо-желтая равнина – это почти безлюдная Аравийская пустыня. Потом вдали показался большой город, и самолет пошел на посадку. Вот и приземление – мы в сказочном Багдаде, «городе 1001 ночи». Открывается выходной люк, мы спускаемся и как будто попадаем в раскаленную сауну. Даже в туркменском Кызыл-Арвате, про который летчики шутят: «На небе есть ад, а на земле Кызыл-Арват», я не испытывал такой жары. Градусов 45, не меньше!

В здании аэропорта мы проходим пограничный и таможенный контроль. Вежливые работники быстро выполняют все формальности, и мы входим в зал прилета. Слышна русская речь: «С прилетом!» – это встречают нас представители военной миссии, офицер и переводчик в штатском. Садимся в машину и едем. Впереди крепостные стены, мы смотрим и не верим своим глазам. На стенах висят повешенные. Офицер объясняет:

– Был заговор против президента, но неудачный. Вот результат: повешены на всеобщее обозрение...

В военной миссии нас встречает помощник главного военного советника полковник Владлен Астремский. Сам главный военный советник, генерал Лебедев, – в какой-то поездке. Астремский кратко вводит нас в курс дела, затем приглашает в машину и везет в четырехэтажную гостиницу под названием «Шикерчи». Заходим внутрь, нас встречает хозяин – невысокий араб, который приветствует нас на русском языке и ведет в отведенные апартаменты: двухкомнатный номер, кухня, ванна с туалетом. Во дворике бассейн, кругом пальмы. В гостинице живут в основном русские специалисты, работающие в иракских ВВС. Несколько летчиков, обучающих иракцев полетам на самолетах МиГ-21 и Су-7, другие – штатские, работают на авиационном заводе и также заняты обучением иракцев. Они быстро устанавливают с нами контакт, затем ведут в соседние лавочки и помогают купить все необходимое.

На другой день утром к 9 часам я иду в военную миссию. Астремский подробно рассказывает о ее работе и прикрепляет ко мне переводчика – молодого выпускника военного института. Договорившись со штабом ВВС Ирака, он сообщает, что завтра нас там примет начальник штаба. Я начинаю понимать, что главное действующее лицо, главный организатор здесь именно Астремский. Ну, тем лучше: он бывший летчик, а летчики всегда хорошо понимают друг друга.

Утром следующего дня мы едем в штаб. У входа часовой. Астремский говорит два слова: «Хабара, руси», – и часовой козыряет, пропуская нас. С тех пор эти слова: «Хабара, руси» (что значит «русский специалист») везде служили мне пропуском.

Когда мы входим в приемную начальника штаба, адъютант сразу проводит нас в его комнату. Мы здороваемся с высоким стройным полковником. Астремский представляет меня, говорит, что я работник Службы безопасности полетов ВВС, что до этого воевал с американцами в Корее и сбил 15 самолетов. Начальник штаба оживляется и приветливо пожимает мне руку еще раз. Отдав распоряжение, он предлагает выпить чашечку чая, и в этот момент входит вызванный офицер. Это оказывается начальник службы безопасности полетов ВВС Ирака, которого зовут Дмитрий. Я должен помочь ему организовать в ВВС службу безопасности полетов.

Летный парк военной авиации в Ираке составляют в основном советские самолеты: истребители МиГ-21, штурмовики Су-7б, бомбардировщики Ту-16, транспортные самолеты Ан-12 и Ан-26, вертолеты Ми-4. Есть и французские «Миражи». За прошлый год, перед моим приездом, произошло 10 летных происшествий. Для сравнительно небольшого количества самолетов в ВВС это большая потеря. Дмитрий сразу поясняет мне:

– Поэтому мы и запросили советского специалиста по безопасности. Надеемся, что вы нам поможете снизить аварийность.

Отступать нельзя, и я говорю: «Буду стараться!», а сам думаю – справлюсь ли?

Первое время я изучаю материалы аварийности в кабинете Дмитрия. Большинство из них по вине летного состава: из-за ошибок в технике пилотирования и эксплуатации самолетов. Время приближается к 12, когда в комнату входит солдат с подносом, на котором небольшие стаканчики с ароматным, очень приятным чаем. Дмитрий улыбается: «У нас обязательное средство против жары – чай, а затем кофе». Действительно, часа через полтора входит буфетчик с кофейником и наливает в небольшие чашечки густой темно-зеленоватый напиток, чуть больше столовой ложки. Я пью, и усталость спадает, появляется бодрость. Дмитрий спрашивает: «Хорошо?» Отвечаю: «Очень». На этом рабочий день в штабе заканчивается. Дмитрий говорит, что завтра мы едем в Хаббанию, где находятся истребители, – будем знакомиться с ними. Выделенный мне шофер (солдат по имени Хасан) увозит меня в гостиницу. Мы едем по широкой улице, много машин, а светофоров нет ни одного. Машины разъезжаются, чуть не касаясь друг друга, но столкновений нет. Оказывается, каждый перекресток – это небольшая круглая площадь, и машины, становясь в круг, ухитряются избегать столкновений.

У дверей гостиницы нас встречает привратник Али, очень вежливый и услужливый парень. Через полгода, когда у него был день рождения, наши специалисты собрали ему подарок: довольно значительную сумму, чуть ли не двухмесячное жалованье. А на другой день Али не было – вместо него появился другой юноша. Мы спрашиваем, где Али, и на это следует неожиданный ответ: «Али отдыхает, он нанял меня вместо себя».

Жара стоит большая, но в гостинице прохладно, работают водяные кондиционеры, в которых испаряется вода и, охлаждаясь сама, охлаждает воздух. Очень простое и довольно эффективное устройство. К тому же оно повышает влажность чрезвычайно сухого, пустынного воздуха, что полезно для здоровья. И вот по такой жаре после обеда нужно идти в штаб военной миссии на занятия – изучать руководящие документы. Нагретые камни мостовой чуть ли не обжигают ноги. У нас семичасовой рабочий день: наверное, можно было протестовать, но все предпочитали не «бунтовать» против установленного порядка.

Жители Багдада после обеда располагались на отдых по домам или на специальных качалках в тенистых садах и там предавались беседам или дремали до вечера. Вечером весь Багдад оживал. Усаживаясь за столики многочисленных кафе, толпы людей заполняли набережную Тигра – реки, протекающей через Багдад. Вдоль набережной было много небольших бассейнов, где плавали довольно большие рыбы. Желающие подкрепиться подходили и указывали хозяину на понравившуюся рыбу. Ее немедленно вытаскивали из бассейна, оглушали ударом по голове и затем разрубали начиная со спины, очищали от внутренностей и ставили боком к огню небольшого костра. После небольшого прожаривания рыбу клали чешуей на раскаленные угли, накладывали резаные помидоры, различные приправы и пряности, и минут через 20—30 подавали ожидающим посетителям. Впрочем, большинство предпочитали заказывать чай и различные сладкие напитки.

На следующий день на автомашине выехали на авиационную базу Хаббания, которая была километрах в 100 от Багдада. Погода была солнечная. К счастью, ветра почти не было: сезон «хамсинов» (пустынных ветров), поднимающих песчаные бури, еще не наступил.

Летчики в классе готовились к предстоящим полетам. Многое мне было интересно, но кое-что вызывало недоумение. Скажем, на голове у одного из летчиков был черный обруч, и на мой вопрос, что это означает, Дмитрий объяснил, что этот летчик совершил «хадж», то есть путешествие в Мекку в знак благодарности за спасение Аллахом его жизни. Во время полетов он столкнулся с другим самолетом: тот летчик погиб, а он на поврежденном самолете сумел сесть и остался живым. После этого он и ходил в Мекку – благодарить Аллаха.

На другой день состоялись полеты. Многое делалось совершенно правильно, но кое-что нужно было подправлять. Все мои замечания я высказал Дмитрию, он согласился со мной, сказал: «Да, надо исправлять», – но время проходило, и ничего не менялось. Так повторилось еще несколько раз: замечания делались, а недостатки не исправлялись. Тогда я решил создать курсы по безопасности полетов, собрал все требования по обеспечению безопасности и ознакомился с имевшимися в штабе английскими наставлениями по безопасности полетов. Обобщив все это, я написал наставление ВВС Ирака по безопасности полетов, после чего предложил Дмитрию попросить начальника штаба собрать в две очереди командиров эскадрилий, а затем их заместителей для проведения курса занятий по безопасности полетов. К моему удивлению, Дмитрий горячо поддержал мое предложение, и через неделю начались занятия с первой группой руководящего летного состава.

Выяснилось, что иракцы очень любят заниматься, узнавать что-то новое, поэтому занятия имели большой успех. Потом эти летчики оказывали мне большую помощь в наведении порядка. К тому же я перестал указывать Дмитрию на недостатки и давать рекомендации по их устранению. Я понял, что он, как вообще и все иракские офицеры, очень самолюбив и поэтому даваемые мною указания воспринимал чуть ли не как личное оскорбление. Тогда я изменил тактику и стал говорить, что на такой-то базе видел вот то-то. Подобное, дескать, было и в Советском Союзе, но там провели такие вот мероприятия, и результат получился очень хороший! Через несколько дней Дмитрий подходил ко мне и сообщал, что для устранения недостатков и замечаний на такой-то базе он совершил проверку. Оказалось, что этот недостаток действительно есть, и для его исправления он дал указания провести такие-то мероприятия: довольно часто за основу бралось именно рассказанное мной. После этого мои отношения с Дмитрием наладились, а самое главное – положение дел улучшилось: удалось устранить большинство недостатков, ведших к летным происшествиям. Да и руководящий летный состав, прошедший краткий курс безопасности полетов, стал понимать полезность проводимых мною мероприятий и начал сам выявлять и устранять то, что как-то могло привести к летным происшествиям.

Результатом было резкое уменьшение аварийности. За год в авиации Ирака произошла лишь одна катастрофа, когда пилот самолета МиГ-15, пристраиваясь к ведущему на большой скорости, опасно сблизился с ним и, чтобы избежать столкновения, резко рванул ручку управления на себя. Самолет резко увеличил угол атаки и начал вращаться. Вместо того чтобы начать выводить самолет из штопора или катапультироваться, летчик растерялся и, нажав (видимо, машинально) на кнопку радио, начал молить Аллаха о спасении. К сожалению, самолет из штопора не вышел и летчик погиб. Это происшествие показало недостаточность подготовки летчиков к действиям в особых условиях полета. Тренировки были усилены, и случаев срыва в штопор больше не было.

Во-вторых, поломка самолета МиГ-21 произошла из-за самоуверенности летчика и пренебрежения им тренировками в кабине. На авиабазу пришли новые самолеты МиГ-21. Их отличием от других «МиГов» было наличие на ручке управления двигателем специальной защелки, которая не давала летчику убрать обороты двигателя до холостого хода. В воздухе летчик изменял обороты от максимальных до почти малых, а после приземления, нажав на защелку, убирал обороты до минимальных – так называемых холостых, когда тяга почти нулевая.

Командир базы, прекрасный летчик, решив полетать на новом типе самолета, сел в кабину, не слушая советов техника, запустил двигатель, вырулил, прекрасно взлетел и произвел полет. Но после посадки скорость пробега из-за больших оборотов двигателя уменьшалась очень медленно: самолет пробежал всю полосу, попал в поднятую сетку заграждения, прорвал ее и, поломав шасси, остановился. При осмотре кабины было установлено, что ручка оборотов двигателя была убрана только до защелки.

Курсы безопасности помогли мне и в поднятии моего авторитета. Установились хорошие отношения с командующим ПВО, молодым энергичным офицером. Однажды он пригласил меня участвовать в инспекции самой западной авиабазы страны, и мы летели в самолете над Аравийской пустыней. Я рассматривал расстилавшееся подо мной море песков и заметил внизу какие-то черные точки. Не понимая, что это такое, я обратился к нему с вопросом:

– Господин полковник, не скажете ли мне, что это за черные точки в этой пустыне? Не большие ли скалы?

– Нет, мистер Сергей. – К этому времени все командование стало называть меня по имени. – Это шатры кочевников, бедуинов, – сказал он и добавил: – А ведь мой дед был бедуином и жил в таком шалаше...

Это поразило меня. Насколько я знал, бедуины были беднейшим и одним из низших слоев в арабском обществе. Поэтому я, не удержав своего удивления, воскликнул:

– Не может быть! Вы, один из высших руководителей иракской армии, вместе с тем внук бедуина? Мне это кажется невероятным!

– Да, это так, мистер Сергей. Дед был бедуином, в ссоре он убил своего одноплеменника. Суд старейшин постановил изгнать его из племени. Его обрекли на смерть, – ведь в пустыне нет ни укрытия от солнца, ни воды. Человек может выжить там всего несколько дней. А до ближайшего поселения, Багдада, было километров двести – это неделя пути.

– Ну и как он спасся? – снова задаю вопрос я.

– Ему повезло: на второй день пошел дождь. Дед смог напиться, запасся водой и благополучно добрался до Багдада. Бездомный, бедный, он устроился подметальщиком улиц, построил халупу и женился на такой же бедной, как он. У них родился сын. Когда он подрос, началась война с турками. Его забрали в армию, на фронте он отличился, стал сержантом. После войны он остался в армии. Женился он уже на богатой девушке, и родился я. Сержанты, как и офицеры, имеют право отдавать детей в военные училища. Я поступил в летное. Окончил, летал прекрасно. Стал офицером и постепенно продвигался в должностях. Вот, мистер Сергей, сейчас у нас дорога вверх всем открыта.

– Очень рад, господин полковник, – с чувством ответил я. – Желаю вам еще долго служить Родине!

Через некоторое время в моей работе возникло затруднение. Дело в том, что в ВВС имелось управление контрразведки, которое возглавлял капитан Али. Сначала перед каждым моим выездом на аэродромы он вызывал меня к себе и расспрашивал, куда я поеду и что там буду делать. Поняв, что за каждым моим шагом внимательно следят, я начал сам заходить к нему и сообщать, что на такой-то базе отмечены такие-то недостатки и мне необходимо поехать туда, чтобы выяснить причину их возникновения и провести мероприятия по их предупреждению. После нескольких таких посещений Али стал относиться ко мне с большим доверием. Однажды после обычного доклада Али спросил меня:

– Мистер Сергей, ты коммунист?

Такая прямота вопроса и ошеломила, и обрадовала меня. Али явно начал доверять мне, поэтому я ответил:

– Знаешь, Али, я коммунист.

Али ответил:

– Конечно, знаю, но ты не знаешь, что я коммунистов расстреливал.

Это меня совершенно ошеломило. Признаваться в таком не каждый решится. Я спросил:

– Почему же, Али, ты так делал? Ведь видишь, что коммунисты – хорошие люди и во всем помогают вашей стране.

– Да, я вижу, но тогда я был молодой курсант военного училища. Ночью наш взвод подняли, дали винтовки, патроны. Вывезли за город к каким-то зданиям: там у вырытой ямы стояли несколько человек. Нас поставили против них, приказали стрелять. Мы стреляли, и они упали.

– Понимаю, Али, что ты не мог иначе. А сейчас что ты будешь делать?

– Теперь я вижу, что коммунисты – хорошие люди, и больше такого не повторится.

Видимо, доверие Али ко мне возросло так, что он стал изливать мне свою душу. Однажды он сказал:

– Ты знаешь, Сергей, я учился на техника по авиационному вооружению у вас, в Луговой, и там встретил и полюбил одну девушку.

– Очень хорошо, Али, наши девушки очень красивые! Ты женился на ней?

– Нет, Сергей, мне было нельзя, меня бы уволили или сослали в отдаленный гарнизон. Наши офицеры могут жениться только на иракских девушках...

Видимо, Али хорошо отозвался обо мне своему начальнику, потому что однажды он сообщил мне, что меня приглашают завтра вечером на набережную Тигра, а его товарищи, как он мне сказал, «хотят со мной познакомиться». Это меня озадачило – устанавливать неслужебные контакты нам не рекомендовалось. Поэтому я уклонился от ответа, сказав, что завтра вечером наш советник проводит совещание и я должен там присутствовать. Али выразил сожаление, но больше встретиться с товарищами не предлагал.

Через неделю после возвращения из поездки в Хаббанию я должен был зайти к начальнику оперативного отдела ВВС Ирака и доложить результаты своей поездки по различным вопросам. Подойдя к его кабинету, я увидел, что дверь закрыта. Подождав приезда Дмитрия, я спросил у него, где начальник оперативного отдела. Ответ последовал неожиданный: «В тюрьме. Арестован за шпионаж в пользу англичан». Через неделю я узнал, что состоялся суд, который за длительное сотрудничество с англичанами и передачу им секретных сведений об авиации Ирака приговорил его к смертной казни и что приговор уже приведен в исполнение. В этой стране офицерам предоставлены большие льготы, но и требования к ним высокие.

Немного коснусь и бытовой стороны пребывания в Ираке. Багдад действительно был красив: множество улиц, мечетей. Правда, в одну из них, в самую красивую Золотую мечеть, меня с женой так и не пустили. По-английски нас спросили: «Мусульмане?» Хотя я был атеистом, но ответил: «Нет, христиане». Тогда нам объяснили, что нам вход запрещен.

В городе были целые торговые улицы. Мне запомнилась специальная Золотая улица, где в мастерских изготавливали золотые украшения, которые продавали тут же, в магазинах, а иногда и прямо в мастерских. Огромный багдадский базар занимал несколько кварталов. Бесчисленные ряды лавочек, где продавалось все, что могло быть продано: от простой воды до импортных (обычно английских) тканей и костюмов. Итальянская и польская посуда, датский сыр и масло, немецкие ножи, кофеварки... Словом, товары со всего мира. Нам, приехавшим из Москвы, где такого изобилия не было, все это было в диковинку.

Разговор с продавцами шел на смеси различных языков. Начинался он с приветствия: «Салям алейкум!» Сразу шел ответ: «Алейкум салям». Иногда знакомым продавцам говорилось: «Шленек зен», – что значило что-то вроде: «Хороши ли дела?» Ответ был обычно: «Зен, зен». Продавец вскакивал, прекращал пить чай или играть в нарды, усаживал гостей, предлагал им чашечки с чаем, начинал показывать товары. Перебиралось и показывалось множество. Покупателя в магазинах ткани обвертывали различными материалами, в обувных – обували на ноги различную обувь, и каждый раз выражалось восхищение и шло неизменное: «Зен», то есть хорошо, красиво. В конце концов мы не выдерживали и что-нибудь да покупали.

Узнав такую тактику продавцов, мы старались не заходить в лавочки и только смотрели с улочек. Тогда начиналось новое привлечение покупателей. К нам подходили симпатичные молодые люди, спрашивали по-английски или по-русски, что нам нужно, и, узнав, вели к знакомым продавцам, помогали покупать товары, приговаривая: «Дорого – мило, а дешево – гнило».

Рядом с гостиницей был красивый двухэтажный дом с зеленым газоном и финиковыми пальмами. Во дворе хлопотали три женщины и бегало с десяток ребятишек. Иногда там показывался хорошо одетый пожилой араб. Как-то одна из наших женщин разговорилась с соседкой и потом сообщила нам, что дом принадлежит доктору, а женщины – три его жены. На мой вопрос, как же они мирно уживаются друг с другом, и рассказ о том, что в России жены не терпят соперниц, арабка ответила, что у них мужчина может иметь четырех жен – лишь бы их обеспечивал. Одна занимается детьми, другая убирает дом, третья готовит еду, и ссорятся они, лишь когда одной из жен муж покупает украшения, а другим нет, поэтому их муж старается угождать всем трем. Правда, потом я узнал, что в армии многоженство не приветствуется и иракские офицеры имеют только по одной жене. Но у многих, особенно у пожилых арабов, многоженство еще существует. Так, утром к нашей гостинице пожилой араб на ослике всегда привозил молоко. Однажды он пришел без ослика, но с двумя женщинами, которые несли бидоны. Оказалось, что ослик заболел, и его жены принесли молоко на себе.

В гостинице был небольшой бассейн, примерно метров 6 на 6. Почти весь день в нем купались дети специалистов, а вечером освежались и взрослые. Рассказывали, что один живший в гостинице финн, привыкший купаться в холодной воде, привозил и бросал в бассейн куски льда и так и плавал между льдин. Уже при нас отец двух японских мальчишек учил их плавать. Он бросал мальчишек в воду, и когда они, захлебываясь и крича от страха, кое-как добирались до края бассейна, он хватал их и снова бросал в воду. Когда мальчишки совсем изнемогали и начинали тонуть, он вытаскивал их и укладывал отлеживаться. На третий день такого «обучения» мальчишки стали плавать и уже через месяц плавали как рыбы.

День свержения колониального английского ига и установления республики отмечался военным парадом и всенародным праздником. Парад начинался с показа авиационной техники: иракские летчики показывали одиночный и групповой пилотаж. Затем командир вертолетной эскадрильи показывал пилотаж на английском вертолете. К моему ужасу, двигатель вертолета вдруг зачихал в верхней части восходящей фигуры (это было что-то вроде боевого разворота с вращением вертолета) и, кажется, вот-вот готов был остановиться. Видимо, не сработала система подачи топлива, не рассчитанная на такие фигуры. К счастью, летчик моментально перевел вертолет на пикирование, и двигатель снова заработал. После парада я спросил этого летчика, как он рискнул выполнять такую акробатику да еще перед президентом Ирака и министром обороны? Он ответил, что раньше он тренировался и у него хорошо получалось и мотор работал прекрасно, но на показе он увлекся и допустил зависание вертолета в перевернутом положении. Мне осталось только поздравить его с быстрым исправлением допущенной ошибки во время в целом прекрасного пилотажа.

Парад закончился прохождением военных колонн и особенно красивым пробегом верблюжьего эскадрона. В Москве на парадах прохода кавалерийских полков по Красной площади в мое время уже не было, поэтому вид рядов бегущих верблюдов сразу привлек мое внимание. Никогда прежде я не видел такой картины: верблюды не бежали рысью, а скорее неслись или плыли как лебеди! Вытянутые вперед длинные шеи только усиливали их сходство с этими красивыми птицами.

Праздник закончился торжественным обедом. Обилие блюд, различных плодов и фруктов поражало взгляд, но общее внимание привлекали зажаренные на вертелах барашки, мясо которых, видимо, пропитанное какими-то специями, ели с помощью одних рук, и оно было необычайно вкусным.

Отношения со строевыми иракскими летчиками у меня были самые дружественные. Я часто рассказывал им о проведенных воздушных боях с немецкими и американскими самолетами. Многое из того, что я рассказывал, они использовали при учебных боях. Но обычно, кроме чисто летных, задавались вопросы и о жизни в Советском Союзе, об обычаях и много других вопросов. Но меня огорошил вопрос одного командира транспортной эскадрильи, когда мы с ним пили чай после полетов:

– Мистер Сергей, вы верующий?

Я растерялся. Удобно ли мне, не верящему в бога, сообщать это верующему мусульманину? Но решив не лукавить, я сказал:

– Нет, я атеист и в бога не верю.

Последовал новый вопрос:

– Но как же вы, Сергей, можете жить, ведь человек должен во что-то верить. Без веры жить нельзя!

Подумав, я понял, что он прав, какая-то цель жизни и опора должна быть. И я ответил:

– Вы правы, я верю в Ленина. И живу, чтобы рай был не на небе, а на земле!

Мой собеседник подумал немного, а потом сказал:

– Да, это тоже вера, но ваши намерения не осуществятся...

Год моего пребывания в Ираке заканчивался. Новым главным военным советником был генерал Ржечицкий. В беседе со мной он сказал, что иракское командование довольно моей работой и что он дал шифровку начальнику штаба ВВС маршалу Силантьеву с просьбой поощрить меня за успешную работу по снижению аварийности в иракских ВВС. К этому он добавил, что иракское командование попросило прислать уже четырех специалистов по боевой подготовке и безопасности полетов.

Жаль было расставаться с иракским офицерами, со многими из которых были установлены самые хорошие отношения, жаль было покидать прекрасный город Багдад с его величественными башнями, мечетями и минаретами. Прощай, красивейший восточный город, прощай, приветливый и дружелюбный народ Ирака!

Алжир

После командировки в Ирак я вернулся в Службу безопасности полетов на должность старшего инспектора-летчика. Прошло два года, и меня вызывают в управление кадров ВВС. Там мне вручают пакет с личным делом, сообщают, что мне надо явиться в 10-е управление Генерального штаба, и добавляют: «Вас уже там ждут, пропуск заказан». Я сажусь в троллейбус, и через 15 минут я уже подхожу к бюро пропусков Генерального штаба. Дежурный офицер, проверив документы, выдает мне пропуск на вход в здание и рассказывает, как мне туда пройти.

Прохожу к знакомому подъезду, куда я входил два года назад. Там я предъявляю пропуск и поднимаюсь на пятый этаж, в комнату, где сидит вызывавший меня офицер. Он сообщает, что нужен старший офицер в аппарат главного военного советника в Алжире. Из нескольких предложенных кандидатур начальник «десятки» выбрал меня. Следует формальный вопрос о моем согласии. Думал я недолго: новая страна, Средиземное море, новые люди... Говорю: «Согласен!» – и в ответ слышу: «Прекрасно». Он берет трубку и что-то говорит. Затем поднимается и говорит: «Идемте, начальник ждет вас».

Я вхожу в приемную. Дежурный докладывает начальнику и приглашает зайти к нему. Вхожу, представляюсь. Генерал-полковник Григорий Петрович Скориков внимательно смотрит на меня, затем расспрашивает о работе в Ираке. Я кратко докладываю и в ответ слышу:

– Очень хорошо. Главный военный советник в Ираке очень хорошо отозвался о вас. Надеюсь, что и в Алжире будете работать не хуже.

На этом аудиенция окончена, она длилась всего 10 минут. Оформление на новую работу за границей на этот раз шло быстро. Видимо, прежняя работа в Ираке давала мне какие-то преимущества, и уже через неделю мы с женой снова ехали в Шереметьево. Дети на этот раз остались в Москве: заботу о них взяли на себя родители жены.

Аэропорт встретил нас шумной толпой улетающих и прилетевших. Оформление, проход через таможенный, а затем паспортный контроль шли обычным порядком. И лишь оказавшись в самолете, мы смогли немного расслабиться и отдохнуть. До этого было множество дел, которые нужно было срочно решить: все-таки мы улетали из Москвы на два года.

Алжир после четырех часов полета встретил нас неприветливо. Выйдя из самолета и пройдя в зал таможенного досмотра, мы первым делом обратили внимание на настороженное отношение к нам таможенников. Они с хмурыми лицами тщательно осматривали все наши вещи. Полная противоположность улыбающимся иракцам! Европейцев здесь, видимо, не любили. Наконец все формальности закончены. В зале нас встречает представитель военного советника: мы здороваемся и начинаем знакомиться, но он уже все о нас знает и проводит в машину. Едем мы по прекрасному асфальтированному шоссе, на котором очень немного машин. Скоро перед нами возникает прекрасный белый город, расположенный на склонах приморской возвышенности, дома спускаются к самому морю. Въезжаем в узкие улицы. Кругом прекрасные здания, множество магазинов. Вот машина останавливается перед небольшим двухэтажным зданием. Мы входим в ворота небольшого дворика, заходим в здание и поднимаемся на второй этаж, где входим в кабинет главного военного советника. Сидящий за столом сухощавый, с небольшой сединой человек поднимается. Я докладываю о своем прибытии и в ответ слышу приветствие и поздравления с благополучным прибытием.

Генерал-лейтенант Анатолий Клюев провоевал всю Отечественную войну и сейчас возглавляет большой коллектив военных специалистов, помогающих создавать алжирскую армию. И, самое главное, разминировать огромные пространства от мин, заложенных французской армией в ходе длительной войны против народно-освободительной армии Алжира. В мою задачу, как ее поставил Клюев, входит работа по подбору кандидатов для направления в военные училища Советского Союза. Кроме того, на меня возлагается вся работа по обеспечению деятельности военной миссии. Это меня не радует: хозяйственными делами я никогда не занимался. Но дисциплина обязывает на все отвечать: «Есть». Впрочем, работа эта, как потом оказалось, была довольно легкой. Напряженными были только несколько месяцев, когда осуществлялись отбор слушателей и отправка их в военные училища Советского Союза.

Познакомившись с остальными членами военной миссии, которые произвели на меня самое приятное впечатление, мы с женой отправились на снятую для нас двухкомнатную квартиру в доме местного жителя. Там нас встретила довольно миловидная женщина. Нас провели в отведенные нам комнаты, объяснили, как и чем пользоваться. Мы преподнесли хозяевам заранее приготовленные подарки, в основном различные консервы и несколько бутылок московской водки. За все нас горячо благодарили. Правда, получился небольшой казус. Минут через двадцать хозяйка вернулась и отдала нам две банки свиной тушенки. Оказывается, свинину алжирцы, как и все мусульмане, не едят, а мы об этом не подумали. Пришлось эти банки заменить на куриный паштет.

На следующий день утром на приехавшей за нами машине я отправляюсь в миссию. Видимо, в это время был так называемый час пик, потому что узкая улица была буквально забита машинами. Расстояние в полкилометра пришлось ехать минут двадцать. Особенно долго мы стояли перед одним из перекрестков, где сходились сразу несколько улиц. Стоящий в центре полицейский буквально зачаровал нас своими изящными движениями. Он свистел, махал жезлом и довольно быстро пропускал машины. Мне объяснили, что этот полицейский – местная знаменитость и что президент Алжира за его прекрасную работу даже присвоил ему офицерское звание.

Несколько месяцев прошло в довольно нудной работе. Местное командование представляло в миссию списки на заранее обусловленное количество слушателей для отправки их в Советский Союз на обучение. Мне оставалось только проверить их соответствие запланированному количеству и отправить списки в Управление Генерального штаба, а после их утверждения договориться с Министерством обороны Алжира о сроках и порядке отправления будущих слушателей на учебу.

Осенью генерал Клюев решил проинспектировать работающих в Алжире советских военных советников. В ходе поездки мы встречались с работавшими в Алжире советскими специалистами. Здесь были и саперы, разминировавшие сотни минных полей, особенно густых возле бывших французских гарнизонов, были и нефтяники, учителя, врачи, преподаватели университета.

Меня поражали контрасты Алжира. Перевалив через горы, мы въехали в безграничную песчаную пустыню. Ни одного живого существа, лишь изредка попадались оазисы: несколько финиковых пальм с одной или несколькими хижинами либо палатками. Но вот вдруг впереди показалась зеленая роща, где под деревьями стояли небольшие коттеджи. Это было так неожиданно, что не хотелось верить своим глазам: среди песчаной пустыни стоял сказочный городок. Дома, бассейны, магазины, зеленые пальмы, под ними уютные коттеджи, рядом теннисные корты. Настоящее чудо! Переводчик рассказал, что здесь живут американские специалисты, руководители нефтяной компании, добывающей в Сахаре нефть. Для создания им приемлемых условий жизни и был построен этот сказочный городок. На вопрос: «Откуда же взята вода для жизни и людей, и деревьев?» он сказал: «Из артезианских скважин. Под песками Сахары море пресной воды. Только качай!»

Обратный путь на запад лежал по берегу моря. Многочисленные апельсиновые рощи слева, голубая гладь Средиземного моря справа, зеленые склоны гор создавали живописные картины. Но вот и окраина Алжира. Впереди прекрасный каменный храм, построенный в память погибших моряков разбившихся о прибрежные скалы кораблей. За ним древний город Касба с его тесными улочками...

Снова потекли дни, заполненные переговорами о необходимости обучения тех или иных специалистов. Тихая жизнь нарушалась приглашениями на различные празднества, обычно в посольства социалистических стран. Чаще других нас с женой приглашали в посольство ГДР. Там, как и у нас, отмечались и наши, и мусульманские праздники, поэтому мы имели много шансов встретить знакомых.

Спокойную жизнь прерывали неприятные происшествия. Так, алжирские спецслужбы несколько раз безуспешно пытались завербовать кого-либо из советских специалистов. Наконец им как будто повезло. Недалеко от города Алжира был небольшой университетский городок Бумердес, где работали советские преподаватели. Весь день они были заняты на лекциях и практических занятиях, а их жены имели много свободного времени и часто ездили на большой базар в Янтая километрах в десяти от Бумердеса. Поездки обычно происходили на местных автобусах или такси. Но однажды машин не было, и торопившиеся домой женщины остановили проезжавшую автомашину и попросили их подвезти. Молодой, приятного вида алжирец согласился. По дороге они разговорились. Выяснилось, что алжирец неплохо знает русский язык, так как несколько лет учился в Ленинграде. Через неделю поездка на рынок повторилась, и алжирец снова оказался попутчиком.

Приятные поездки стали чаще. Возникла дружба скучающей женщины с щедрым алжирцем, началось посещение его дома. Затем машину остановила полиция, и пассажирку препроводили в полицейский участок. Женщине показали снимки их интимных встреч: алжирец оказался агентом спецслужбы. Женщину заставили подписать обязательство работать на алжирскую контрразведку, но, к счастью, женщина набралась смелости и, приехав в советское посольство, рассказала там о случившемся. Под чужим именем, переодетую и загримированную, чтобы она не была остановлена спецслужбой, ее немедленно посадили на самолет и отправили в Союз. Так закончился этот любовный роман. В Союзе эта женщина после довольно неприятного разговора и соответствующего внушения стала работать на своей прежней работе в школе.

Другой случай был более трагичным. В Алжире работал наш военный атташе – весьма приятный человек. По праздникам он устраивал довольно большие приемы, и на них приглашалось множество алжирских офицеров и военных атташе из других посольств. Поскольку принять и угостить 20—30 приглашенных – довольно сложное дело, то в устройстве приемов были заняты как семьи атташе и его помощников, так и некоторые жены военных специалистов. В приеме гостей и их угощении часто принимал участие и помощник военного атташе, молодой майор по фамилии Филатов. Как-то раз, неся к столу на блюде огромного омара, он вдруг уронил его, и я видел, что он плакал на кухне. Его еле-еле успокоили, но вечер был основательно испорчен. После этого странного случая мы вскоре вернулись в Союз, и вдруг, через несколько лет я прочитал в газете, что военным трибуналом приговорен к расстрелу американский шпион некто Филатов. Я немедленно позвонил одному из своих знакомых по службе в Алжире, рассказал ему о прочитанном, и тот ответил: «Да, действительно, это тот Филатов». Встретившись с ним через несколько дней, я более подробно узнал о Филатове и о том, как он был завербован.

Как я уже сказал, Анатолий Филатов был помощником военного атташе в Алжире. Будучи любознательным, он часто заходил в книжные магазины города и покупал книги по истории, экономике и культуре Алжира. Один раз, когда он рылся в книжной лавке, ища какую-то редкую книгу, миловидная девушка спросила его, что он так старательно ищет. Услышав ответ Филатова, она сказала, что эта очень редкая книга есть в ее библиотеке и она может ее дать ему на несколько дней почитать. Филатов согласился, и они договорились встретиться в этом магазине через несколько дней.

Встреча состоялась, но девушка сказала, что она только что с работы, и предложила подъехать к ее дому: там она вынесет ему книгу. Не видя ничего подозрительного, Филатов согласился, но по дороге его уговорили зайти посмотреть всю библиотеку – дескать, может его заинтересует что-то еще? Уютная обстановка дома, дружеское и предупредительное отношение к нему девушки располагали к доверию. Филатов взял книгу, затем пришел отдать ее, затем последовало несколько уже интимных встреч... Оба были молоды и красивы, и все способствовало их взаимному увлечению.

Финал был логичным: на одной из встреч присутствовал незнакомый мужчина. Вежливо извинившись за вторжение в их частную жизнь, он показал несколько снимков их интимных отношений и попросил Филатова подписать соглашение об оказании некоторых небольших услуг американской разведке. Филатов, возмутившись, порвал эти фото и наотрез отказался это делать. Но незнакомец невозмутимо сказал, что есть еще много копий и они будут переданы советскому послу и опубликованы в газете с описанием его похождений. В конце концов Филатов согласился, втайне думая каким-то образом увильнуть от этого обязательства. Несколько месяцев это ему удавалось, он даже уехал в какую-то командировку, но на приеме у военного атташе он увидел этого незнакомца и настолько растерялся, что даже выронил блюдо с омаром.

Далее он уже послушно делал все, что от него требовали, – в частности, передал американской разведке списки всех работников советской военной миссии и других сотрудников посольства. Возвратившись в Москву, Филатов продолжал исполнять и другие поручения своих хозяев. Для этого использовалась ниша за батареей отопления в одном из подъездов многоэтажного дома на улице возле Моссовета. Видимо, каким-то образом он навлек на себя подозрение, и во время закладки «письма» в этот «почтовый ящик» его арестовали.

Военный трибунал судил его вместе с каким-то диссидентом, но если диссиденту за убеждения дали несколько лет, то Филатова за шпионаж приговорили к расстрелу. Жаль было только его жену и двоих малолетних детей. Лишь через несколько десятков лет я узнал, что Президиум Верховного Суда изменил приговор: расстрел был заменен предателю тюремным заключением...

Между прочим, деятельность нашей военной миссии тщательно контролировалась алжирской полицией. Все телефоны прослушивались. Одно время в телефоне, стоявшем в нашей комнате, появился какой-то сильный треск, сильно мешавший разговорам. Так продолжалось несколько дней, пока, придя вечером домой, мы не увидели другой, новенький аппарат с прекрасной слышимостью. Помощник старшего военного советника, которому я рассказал об этой любезности хозяина гостиницы, сказал, что это любезность не хозяина, а полиции, работники которой из-за сильных помех не могли понять содержание телефонных разговоров и срочно приняли свои меры, заменив телефонный аппарат.

Если в рабочие дни скучать было некогда (весь день занимала работа в помещении военной миссии), то в выходные дни делать было нечего. День проходил за чтением книг или в прогулках по городу. Магазины были полупустыми, хотя товаров было множество. Все было просто: население получало невысокую зарплату и покупало все в дешевых ларьках на рынке. В первые дни наших прогулок не успевали мы пройти и квартал, как кто-то обязательно залезал мне в карманы. Лишь когда я одного такого мальчишку схватил за руку, а потом, покачав головой, сказал что-то вроде «нехорошо, я советский!», все такие попытки были прекращены. Местные мальчишки стали узнавать нас и больше не пытались что-то украсть.

Летом в выходные дни мы выезжали на берег Средиземного моря с его теплой водой и прекрасными пляжами, а осенью довольно часто на рыбалку. В небольших речках недалеко от города ловились небольшие угри. Правда, однажды мне удалось вытащить и крупного, килограмма на три. Весной мы выезжали на близлежащее небольшое озеро, где хорошо ловились небольшие, с полкилограмма, сазаны. Рыбалка и разговоры о рыбацких удачах были для нас отличным отдыхом.

Приближался конец двухлетнего пребывания в Алжире, и вот неожиданная радость: в Алжир прибыла советская военная эскадра – эскадренный миноносец, подводная лодка и еще несколько кораблей. Начался обмен приглашениями. Посольство приглашало моряков на свою территорию, устраивало для них концерт и экскурсии по городу и близлежащим местам. Моряки, в свою очередь, приглашали сотрудников посольства и военной миссии на свои корабли. Особенно впечатляющим был осмотр подводной лодки. Туда, в ее чрево, спускались самые отважные, в том числе несколько женщин. Впечатлений была масса: все удивлялись, как можно жить и работать в таком тесном суденышке.

Через несколько дней состоялся концерт приехавших советских артистов. Так приятно было видеть знакомые лица и слушать наши прекрасные песни. С нами была одна ленинградка, вышедшая лет 15 назад за алжирского студента, обучавшегося в ленинградском институте, и вот уже почти 10 лет жившая в Алжире. Муж ее сделал прекрасную карьеру и был уже министром, а сын учился во французском колледже и говорил на трех языках: французском, русском и арабском. Вначале все шло хорошо, но когда стали исполняться «Подмосковные вечера», наша знакомая расплакалась и ушла, сказав: «Извините, у меня в Ленинграде умирает мать...»

За студентов из арабских и других государств, обучавшихся в Москве, выходило много русских девушек, оказавшихся оторванными от своей Родины. Я запомнил, как в Алжире мы встретили еще одну нашу соотечественницу, которая бунтовала против обычаев, царящих в алжирских семьях. «Они из меня рабу хотят сделать. Не получится!» – заявляла она. Не знаю, чем кончилось это бунтарство, но при нас она действительно вела себя независимо, пытаясь установить в семье мужа свои порядки. Впрочем, на наш взгляд, алжирские женщины пользовались большими правами. Например, можно было видеть такую картину: идет семья – впереди хозяйка с закрытым до глаз лицом, за ней муж несет младенца, а сзади идут еще несколько детей. Видимо, в каждой стране свои обычаи и человеку другой культуры трудно привыкать к ним.

Но вот и конец командировке. Проделана большая, но в общем незаметная работа по руководству и обеспечению советских военных специалистов, которые очищали огромную территорию от мин, установленных французской армией во время боевых действий. Но какая разница с Ираком! Там советский военный советник товарищ и друг. В любой военной части любой иракский командир будет радушно встречать советского советника и сразу будут устанавливаться самые приятные, чуть ли не приятельские отношения. Здесь же отношения несколько настороженные. Тяжелые утраты, понесенные алжирцами в длительной борьбе за независимость, заставляют их неприязненно относиться к европейцам, людям другой расы, куда, видимо, они причисляли и нас.

Последние прощальные слова и объятия, знакомый аэропорт... Под нами зеленые рощи, потом бескрайняя синь моря. Прощай, Алжир!

Поездка в Корею на празднование 40-летия Победы

В начале июля 1993 года мне позвонил секретарь Российского комитета ветеранов войны. Он сообщил, что правительство Корейской Народно-Демократической Республики пригласило советскую делегацию ветеранов на празднование 40-й годовщины победы над армией Соединенных Штатов Америки. Руководителем делегации назначили бывшего командира 10-й моторизованной дивизии, которая освобождала Корею в 1945 году, генерала армии Николая Григорьевича Лященко. В состав делегации вошли дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Виталий Иванович Попков и Герой Советского Союза генерал-лейтенант Дмитрий Павлович Оськин, бывший командир 523-го авиаполка 303-й авиадивизии, которая в 1951—1952 годах участвовала в защите воздушного пространства Северной Кореи от американских самолетов. От 324-й истребительной авиадивизии пригласили меня и бывшего командира 196-го полка полковника Евгения Георгиевича Пепеляева. Всего в составе делегации было 5 человек. Через неделю загранпаспорта были готовы, а с авиабилетами было еще проще. Отлет был назначен на вечер 20 июля.

В аэропорт все прибыли в военной форме (на мне были уже погоны генерал-майора авиации) – и вот уже наш самолет рулит к взлетно-посадочной полосе. В воздухе ночь пролетает быстро, и утро застает нас где-то над Байкалом. Смотрим вниз: внизу сопки и сплошной лес. Самолет поворачивает вправо, на юг, и солнце переходит влево. А вот и море – мы над Северной Кореей. Под нами довольно высокие горы. Ближе к морю они понижаются и переходят в невысокие сопки. Сколько раз мне приходилось летать над ними! Где-то среди них и та сопка, куда я спустился на парашюте. Где-то там деревушка, где гостеприимные корейцы угощали меня сильно наперченной капустой – кимчой. Это блюдо приходилось запивать рисовой водкой, иначе дышать было просто невозможно – так перец обжигал рот.

Лайнер идет на снижение. Впереди большой город. Я смотрю и не верю глазам: огромные двадцати-тридцатиэтажные дома. Несколько домов в 40 этажей и выше! А ведь в годы войны здесь были сплошные руины. Самолет выпускает шасси, затем щитки. Земля быстро приближается, выровнявшаяся машина касается земли и бежит по посадочной полосе.

У аэровокзала мы видим выстроившихся в длинную линию ярко одетых встречающих нас корейцев. В основном это изящные женщины с букетами цветов. Они весело машут, приветствуя нас. Самолет останавливается метрах в 50 от встречающих. Подъезжает трап, открывается входная дверь, и приветствия усиливаются. Мы спускаемся по трапу и подходим к встречающим нас официальным лицам, обмениваясь с ними приветствиями.

Подъезжают роскошные лимузины «Мерседесы». Мы едем по безукоризненному шоссе среди рисовых и кукурузных полей и скоро въезжаем в город, утопающий в зелени. На окраине аккуратные трех– и четырехэтажные дома. Среди домов разбит правильный сквер, окружающий величественный памятник: всадник на устремленном вперед коне. Это символ народной Кореи, летящей в будущее.

Проехав по чистым и нарядным улицам, мы подъезжаем к двум огромным сорокачетырехэтажным зданиям – гостиницам. В одной из них, где-то выше двадцатого этажа, поместили и нас. В одноместном номере все удобства: холодильник, телевизор, туалет с душем, современная мебель. После короткого отдыха нас приглашают на ужин. Блюда в основном обычные, видимо, повара знают вкусы русских. Иногда по нашей просьбе нам приносят и корейские блюда – в основном рыбные и овощные. На столе стоят бутылки с пивом и женьшеневой водкой. После нескольких тостов разговор с сопровождающими нас корейцами оживляется, и мы довольно долго обмениваемся впечатлениями.

На другой день мы едем осматривать город. Подъезжаем к Дому пионеров: это большое шестиэтажное здание. Как нам сказали, в нем больше пятисот комнат для различных кружков. Сначала нас проводят в комнату, где несколько девушек выписывают на полосках ткани какие-то иероглифы, затем мы идем в зал, где дети осваивают компьютеры, после попадаем в комнату, где несколько мальчиков разбирают и собирают автоматы. Видимо, это будущие воины. Затем обед и снова осмотр – в этот раз какого-то огромного дворца. Большой холл, пушистые ковры... Мы входим в огромный зал, заполненный множеством людей, увешанных орденами. Здесь и штатские, и военные, руководители воинских и трудовых коллективов. Следует торжественное заседание, затем концерт. На следующий день – основные торжества: военный парад, показ художественных изображений из тысяч ярко одетых спортсменов, а ночью – праздничный салют.

Военный парад отличался безукоризненной выправкой и четким строем колонн. Особо красиво шагали батальоны девушек, и их особенно тепло приветствовали все зрители.

Следующий день был посвящен осмотру города. Поражал огромный памятник советским воинам, освободившим Корею в 1945 году. Впечатляющим было кладбище на склоне горы выдающихся корейских революционеров, в верхней части которого была могила жены Ким Ир Сена. Нам, ветеранам, отрадно было видеть содержащееся в образцовом состоянии кладбище советских воинов – освободителей Кореи.

Но вот нам объявляют: «Мы только что получили приглашение на прием к товарищу Ким Ир Сену». В сопровождении корейского генерала мы садимся в автомашины и подъезжаем к дворцу. Проходим вестибюль, входим в просторную комнату. Нас усаживают за круглый стол. Кроме нас, в комнате еще супружеская пара, потом выяснилось, что это врач, оперировавший в годы войны Ким Ир Сена, и его жена. Мы молча ждем, проходит несколько минут, и в комнату входит Ким Ир Сен. Он обменивается с нами рукопожатиями и приглашает садиться. Начинается разговор. Вначале Ким Ир Сен обращается к нам с вопросом: «Скажите, как вас называть? Господа или товарищи?» На это мы дружно отвечаем, что мы были товарищами, сейчас считаем себя товарищами и навсегда ими останемся!

Подают блюда. Видимо, для нас специально приготовлены русские блюда: суп из вермишели, мясо с картошкой, компот. Разговор в основном ведут Ким Ир Сен и Лященко – старый знакомый и друг Ким Ир Сена. Он приглашает Ким Ир Сена приехать в нашу страну, но тот отказывается:

– Пока у вас у власти люди, предавшие социализм, я не приеду.

В конце обеда он вдруг говорит:

– Я вижу, что вы устали, поэтому недели две отдохните у нас!

Эти недели мы проводим на восточном побережье Кореи, где осматриваем Алмазные горы, чьи острые пики возносятся высоко вверх. Нас приглашают принять радоновые ванны, и пузырьки газа покрывают все тело. После ванны мы ощущаем такой приток бодрости, что долго не можем заснуть. Эффект от этих ванн поразительный!

Все хорошее кончается особенно быстро. Вот и пролетели две недели в гостеприимной Корее – Стране утренней свежести. Снова аэропорт... Ветераны войны за ее свободу, мы искренне желаем ей счастья!

Поездка в США

В ходе Второй мировой войны американские «летающие тигры» (как они себя называли) вместе со «сталинскими соколами» громили общего врага и на западе, и на востоке. Но в годы «холодной войны» «соколы» и «тигры», выполняя приказы правительств своих стран, сражались друг с другом в небе Северной Кореи...

В первый год войны и советские, и американские летчики соревновались в благородстве. Бой вели только летчики, хотевшие драться. Уход американских самолетов на свой аэродром, а советских – за реку Ялуцзян означал прекращение боя, и противная сторона их не преследовала. Но в последний год войны это джентльменство стало нарушаться, и американские «Сейбры» стали атаковать взлетающие и садящиеся «МиГи» на китайской территории и часто сбивали их. А последняя воздушная победа американцев в войне в Корее и вовсе позорна. В день окончания войны, 27 июля 1953 года, в 12 час. 30 мин. капитан ВВС США Ральф Парр, пилотировавший «Сейбр» над китайской территорией (около 300 км от границы КНР и КНДР!), сбил безоружный советский самолет Ил-12 (пассажирский вариант военно-транспортного самолета), выполнявший рейс Порт-Артур – Владивосток. На его борту находился 21 человек – члены экипажа и офицеры военно-медицинской службы[33].

Явно неблагородно вели себя американские летчики по отношению к висящим на парашюте сбитым советским летчикам. Кроме меня, такому расстрелу со стороны двух «Сейбров» подвергся старший лейтенант А.П. Вердыш из нашего полка (к счастью, он остался жив), а Героя Советского Союза полковника И.М. Горбунова в июне 1953 года расстреляли четыре «Сейбра», и он приземлился уже мертвым. Не знаю, точно ли это, но мне говорили, что американским летчикам платили за сделанный из ФКП снимок висящего на парашюте летчика.

Тем не менее во многих случаях взаимное уважение существовало и осталось. Можно сказать, что воевали лишь машины-самолеты различных государств, а управляли ими летчики, выполнявшие волю пославших их руководителей своих стран. Поэтому, когда бои безрезультатной войны окончились, ее участники стали стремиться увидеться друг с другом, посмотреть, с кем же они сражались, и просто поговорить, обменяться мнениями.

И вот ради этого американские летчики, ветераны корейской и вьетнамской войн, решили пересечь половину земного шара и увидеть загадочную бывшую великую страну, за полвека поднявшуюся от сохи до космического корабля, ранее покупавшую «фарманы», а теперь производившую потрясающие «МиГи» и «Сухие», да и просто поговорить по душам с такими же летчиками, как и они.

Звонок телефона оторвал меня от дел. Звонил офицер из Российского комитета ветеранов войны: «Приехала делегация американских летчиков-асов, участников войны в Корее. Завтра в Академии Жуковского будет встреча с нашими летчиками-ветеранами. Они особенно хотят встретиться с теми, кто воевал в Корее. Приглашаем вас принять участие». Дальше, узнав, что я согласен участвовать во встрече, он сообщил время и другие подробности.

На другой день, за десяток минут до указанного времени, мы с женой уже поднимались по ступенькам Петровского дворца, в котором размещалось командование авиационной Академии им. Н.Е. Жуковского. Меня, как и остальных прибывших летчиков, встретили представители Академии и представили стоявшим невдалеке нескольким американцам. С помощью переводчиков началось взаимное знакомство, а затем и разговоры.

В празднично убранном зале все расселись вокруг довольно большого стола. Сначала начальник Академии познакомил всех с историей здания, затем рассказал об Академии. Затем разговор перешел на самые различные темы.

Мы с женой сидели возле довольно приятной семейной пары. Муж – высокий американец довольно пожилого возраста представился как Лямун Ливингстон, летчик бомбардировщика В-29, впоследствии участник вьетнамской войны. Его жена, очень миловидная женщина, пыталась завязать разговор с моей женой, но переводчика поблизости не было, и разговор шел в основном знаками и мимикой. Используя свое небольшое знание английского языка, мне пришлось помогать им в общении, и понемногу разговор наладился. Невдалеке сидела известная летчица, «ночная ведьма» Надежда Попова. Жена рассказала соседке ее историю, мне удалось перевести. Затем мы рассказали американцам о других присутствующих и познакомили их с сидящей рядом Марией Покрышкиной.

Сопровождавшееся поездкой в город Жуковский знакомство с Ливингстонами закончилось тем, что мы обменялись адресами и договорились переписываться. Переписка длилась несколько лет, и несколько раз в письмах Лямун спрашивал, не желаем ли мы посетить Америку, но я обходил этот вопрос. Слишком больших расходов требовала эта поездка – не под силу военному пенсионеру. Но как-то вечером раздался звонок: «Мистер Крамаренко, с вами будет говорить Ливингстон, я переводчик». Далее Лямун Ливингстон, поздоровавшись и справившись о нашем здоровье, сказал, что он приглашает меня приехать в гости к нему в Техас, что его друзья-летчики хотят увидеть меня и поговорить со мной.

Что делать? Я вежливо отказываюсь, прямо сообщив, что мои средства не позволяют мне сделать это, но в ответ мне сообщают, что все расходы берет на себя Лямун. Мне оставалось только благодарить за такое щедрое приглашение. В дальнейшем было еще несколько разговоров, которые мне помогала переводить моя дочь. Прошло несколько недель, и в январе мы летим в Чикаго. Над Великими озерами «Боинг» входит в облака. Я всматриваюсь в стекла иллюминаторов, но ничего не видно. Рев двигателей усиливается, снижение окончено. Самолет вздрагивает, начинается выпуск шасси: значит, земля близко. Я пытаюсь что-то разглядеть, но бесполезно – в стеклах серая мгла облаков. Небольшой толчок, самолет как будто бы замедляет скорость и начинает снижаться. Значит, высота уже метров 200—150, – но все равно ничего не видно. Я начинаю тревожиться, но наконец показываются яркие точки – огни подхода к посадочной полосе. Высота при этом метров 50, и видимость также минимальная – метров 500. Не могу не поражаться мастерству летчиков: садятся в таких условиях летчики только высшего класса!

Наш самолет вылететь в Остин не может – метеоусловия слишком сложные. Но через полтора часа туда вылетает самолет другой компании с более подготовленными летчиками, и мы садимся в него. Заняв свои места в самолете и дождавшись взлета, я еще раз убедился в мастерстве летчиков. Видимость из-за сильного снегопада была метров 300, сразу после отрыва самолета от земли исчезли все огоньки взлетной полосы, и нам оставалось только терпеливо ждать, когда самолет пробьет облачность...

Выйдя из самолета и войдя в огромнейшее здание аэропорта Остина, столицы Техаса, мы сразу увидели поджидавшего нас Ливингстона. Программа нашего визита грандиозна: две недели мы проведем у него, знакомясь с американской жизнью и обычаями, – за это время нас пригласят на встречу с американскими асами. Кроме того, он предлагает слетать в Лас-Вегас на его самолете. Затем неделя отводится на посещение Вашингтона и Нью-Йорка, после чего нам предстоит отлет домой.

Лететь в Лас-Вегас предстояло около 10 часов на небольшом одномоторном самолете почти через всю Америку. Но пилотировал его не Лямун, а пилот, работающий в центре по обучению летчиков. «Я не такой хороший летчик, чтобы лететь так далеко», – сказал по этому поводу бывший пилот В-29. Все путешествие произвело на нас глубокое впечатление, но больше всего мне все же запомнилась встреча с лучшими летчиками-асами Техаса, которая состоялась 1 февраля в довольно большом городе Сан-Антонио, расположенном километрах в 90 от Остина.

В просторном зале большого здания собрались более двух десятков гостей. Это были члены Американской ассоциации асов. Встретили нас президент ассоциации бригадный генерал Фрэнк Гейлер, сбивший во Второй мировой войне 5 самолетов противника, и его жена, которые представили нас членам ассоциации. На встрече присутствовали многие местные летчики-асы, в том числе вице-президент ассоциации полковник Джеральд Браун (5 побед во Второй мировой войне и в войне в Корее), Клайд Кертин (5 побед в Корее), полковник Джек Доналсен (5 побед во Второй мировой войне), подполковник Джим Эмпри (5 побед во Второй мировой войне), Джек Илфри (7 побед во Второй мировой войне), полковник Джо Мэт (5 побед во Второй мировой войне), полковник Ральф Парр (10 побед в Корее[34]), д-р Ньюэл О. Робертс (5 побед во Второй мировой войне), полковник Дэррел Велч (5 побед во Второй мировой войне), и приглашенные гости, включая генерала Роберт Диксона (бывшего командующего тактического командования ВВС США), и с десяток других офицеров.

Состоялся оживленный обмен мнениями с приглашенными асами, который переводила моя дочь, преподаватель английского языка в МГУ. Затем состоялось мое выступление, в котором я кратко остановился на совместной борьбе с немецким фашизмом и японским милитаризмом, после чего стал рассказывать о воздушных боях с американскими летчиками в ходе войны в Корее. Надо признать, что мое положение было довольно трудным и щекотливым. Ведь в зале сидели летчики, некоторые из них сражались с советскими летчиками, чьи товарищи были сбиты и погибли! И хотя с тех пор прошло 50 лет, но как они будут воспринимать слова своего бывшего противника?

Поэтому основное внимание в моем докладе было обращено на то, что советские летчики имели задачей воспрепятствовать американским самолетам уничтожать мирное население и промышленные объекты Северной Кореи. Конечно, большую роль играло стремление правительства Советского Союза избежать перерастания военного конфликта в Корее в третью мировую войну. Именно поэтому количество советских истребителей было почти в 10 раз меньше количества американских самолетов. Американские летчики пользовались абсолютной безопасностью на своих аэродромах и при полетах к районам боевых действий, и только в районах севернее линии Пхеньян—Гензан «Сейбры» вели воздушные бои с советскими истребителями, а штурмовики F-80 и F-84 атаковали наземные цели в глубине Кореи. И именно поэтому «МиГи» не камуфлировались и не красились, а, сделанные из серебристого алюминиевого сплава, сверкали на ярком корейском солнце ослепительными красными звездами. В результате американские бомбардировщики и штурмовики, увидев за десятки километров сверкающие «МиГи», немедленно прекращали боевые действия и торопливо уходили на море, за береговую черту, куда ни один советский самолет не заходил.

Советские летчики сражались с теми, кто хотел драться, и в этой схватке исход зависел от качества самолетов и искусства летчиков! Побеждали сильнейшие, а более слабые сбивались или покидали поле боя. Особо большие потери понесли стратегические четырехмоторные бомбардировщики В-29, которых мы заставили прекратить дневные полеты в небе Северной Кореи.

В конце выступления я сердечно поблагодарил Американскую ассоциацию летчиков-асов за их приглашение и прекрасную встречу и особо выразил признательность семье Ливингстонов за необыкновенное гостеприимство, оказанное мне и моей семье, – как и за само приглашение в США. В заключение встречи выступил президент ассоциации генерал Гейлер, который вручил мне модели самолетов Ла-5 и МиГ-15, на которых я воевал в годы Отечественной войны и войны в Корее.

Встреча показала, что русские и американские летчики имеют много общего и во взглядах, и в характерах, в том числе и как боевые летчики и авиаторы. При расставании было сказано, что лучше сидеть вместе и вести дружеские беседы, чем ловить друг друга в прицелы.

Потом была поездка в Вашингтон и даже посещение Белого дома, на которое нам любезно достал приглашение сенатор от штата Техас. Меня поразил музей Национального аэрокосмического агентства (НАСА). Множество макетов и реальных самолетов и космических кораблей, прекрасный кинозал с фильмами о космонавтике и космонавтах... Делается все, чтобы посетители испытывали гордость за американскую науку и промышленность и за людей, дерзающих прокладывать новые пути и свершения. А вот от Арлингтонского кладбища мои впечатления были самыми унылыми. На огромном поле стоят тысячи полуметровых столбиков, на которых миллиметровыми буквами написаны имена и звания покоящихся. Лишь на могилах Джона и Жаклин Кеннеди лежат небольшие мраморные плиты. Такой прагматизм показался мне проявлением неуважения к делам покойных ветеранов...

День в Нью-Йорке, – и вот автомобиль снова везет нас в аэропорт. Нас приглашают пройти все положенные процедуры, мы садимся в самолет. Нарастает рев двигателей, – и вот мы уже в воздухе. Домой!..