Капля крепкого Блок Лоренс
Я вздохнул и кивнул:
— Намек понял, Грег. Тебе это не по зубам, да и мне тоже. Не будет нам блюдечка с голубой каемочкой.
— Зато у тебя голова на плечах. Нет, ради бога, только не извиняйся. Да, и у меня она тоже есть. А как же иначе?
— А я все думаю о второй пуле.
— Той, что угодила в рот?
Я кивнул:
— Это означает послание. Хотя зачем сперва убивать человека, а уж затем оставлять ему послание, ума не приложу, всегда удивлялся. И вообще, кому оно предназначалось?
— Ну, иногда просто убивают кого-то, чтобы преподать ему урок. Но человек мертв, так что урок вряд ли пойдет ему впрок.
У меня в подсознании начала формироваться некая пока невнятная мысль. Грег продолжал что-то говорить, но я отключился. Не слушал его, пытался сформировать эту мысль, а потом вдруг вскинул руку, прервав Грега на полуслове.
— Это была не месть, — заявил я.
— С чего ты взял?
— Стрельба. Это не был рассерженный человек из списка или не из списка, который решил с ним поквитаться. Он хотел заставить его замолчать. Навсегда.
— В смысле: «Чтобы никому больше ни слова», так, что ли?
— Скорее всего. В самом этом убийстве агрессии или злобы не было.
— Без злобы выпустил в человека две пули?
— Если избивают, агрессия и злость налицо. Саттенштейн задал ему хорошую трепку. Бить человека по физиономии, пока она не превратится в гамбургер, — это злость. А быстро и эффективно устранить кого-то — это совсем другое.
— Но с определенной целью.
— Думаю, да.
— Чтобы не проболтался.
— Может, дело вовсе не в том, что он успел сказать. А в том, что еще мог сказать.
— И он хотел помешать ему сделать это. Но…
— Девятая ступень, — пробормотал я. — Из чего она складывается?
— Как она работает? — Грег недоуменно уставился на меня. — Ну, берешь свой список Восьмой ступени…
— Нет, как она работает, я примерно представляю, и как ты направляешь своих подопечных — тоже. Но каковы основные требования? Перед началом каждого собрания слышу о каком-то особом языке этой ступени, будто бы на стене всегда висит девиз с главным правилом. Что именно там сказано?
— Так, дай-ка сообразить. Могу, конечно, и ошибиться, не дословно: «При любой возможности старайся прямо и без обиняков извиниться перед такими людьми, с тем условием, что это не ранит их самих или кого-то еще». Вроде бы слово в слово. Но…
— Так кого это могло ранить?
— Извинения Джека? Только его самого, с учетом тяжелой руки Марка Саттенштейна. Я понимаю, куда ты клонишь, Мэтт. Нам надо сосредоточиться не на попытках Джека извиниться перед людьми. Мы должны искать нечто такое, некий его проступок, который вообще не числился в списке.
— Хочешь сказать, он кого-то убил?
— Это было во время ограбления. Кажется, есть специальный термин для этого вида преступления. Ну, когда грабят людей в их собственном доме.
— Ограбление с вторжением в частное жилище.
— Да, именно. Совсем недавно услышал его. Если судить по новостям, такое последнее время происходит все чаще. Живая иллюстрация к неуклонному падению нравов.
— А деталей не помнишь?
— Да я вроде бы и не слышал. — Он нахмурился, силясь вспомнить хоть что-то. — Он писал об этом еще на Четвертой ступени, и я узнал про его записи и про все остальное, только когда выслушал его материалы по Пятой ступени.
Грег впал в глубокую задумчивость. Я жестом попросил официантку подать нам еще кофе. Она наполнила чашки.
— Слышал какие-то туманные объяснения, — наконец подал голос Грег. — Он не стал читать эту часть вслух. Прочел одно или два предложения, потом подытожил. Так что я слышал сжатую версию.
— И?…
— Человек, которого он ограбил, был преступником. Вроде бы торговал наркотой. Они ворвались к нему…
— Они?
— У Джека был сообщник. Они вдвоем ворвались в дом, если не ошибаюсь, на окраине города, в Верхнем Вест-Сайде. Ну и хотели остановить этого человека. Тот вырвался, побежал за «пушкой», и тогда они его застрелили.
— Кто стрелял? Джек?
— Не помню. Даже не уверен, Мэтт, что он мне это вообще сказал. Как-то совсем не горел желанием выслушивать эту часть истории. Я хотел, чтобы он прошел через раскаяние, но лишняя информация мне была ни к чему. Ведь я был его поручителем, а он был для меня другом, человеком, которому я пытался помочь. И мне страшно не хотелось мириться с тем фактом, что он еще и убийца.
— Просто расскажи мне все, что помнишь.
— Тогда смерть этого человека не слишком волновала Джека. Может, поэтому я не запомнил, кто именно убил, Джек или его сообщник.
— Ты говоришь, ничуть не волновала?
— Там была еще женщина. То ли жена, то ли подружка наркодельца, точно не скажу, и Джек вроде тоже не знал.
— Не важно.
— Нет, важно. — Он вздохнул. — Она была там, видела их лица. И сообщник Джека ее застрелил.
— Но не Джек?
— Он говорил, что просто не мог спустить курок. Она умоляла их о чем-то по-испански. Джек не понял ни слова, но было ясно, что бедняжка просила сохранить ей жизнь, а он держал «пушку» в руке и просто не мог в нее выстрелить.
— И за него это сделал сообщник.
— Тебе, Мэтт, это покажется странным, но я думаю, Джек считал себя дважды виновным.
— Потому что были две жертвы?
— Нет, я говорю только о женщине. Виноватым в том, что так и не смог спустить курок, и в том, что женщина получила смертельное ранение. И еще он считал: его вина, что наркоделец полез за «пушкой», мол, если бы он повел себя по-другому, этого бы не случилось.
Я знал, как это бывает. Я помнил, как выбежал тогда из пивного ресторана, погнавшись за двумя бандитами, помнил, как выпустил в них всю обойму. Если бы я действовал хоть немного иначе, если бы выпустил хоть одной пулей меньше, маленькая девочка осталась бы в живых. О, я слишком хорошо знал, что происходит, когда потом прокручиваешь в уме бесконечные варианты альтернативных сценариев. И в то же время понимаешь: переписать прошлое все равно не удастся.
— Их так и не арестовали, — пробормотал я.
— Нет.
— Ни его, ни сообщника?
— Нет.
— Но в списке Восьмой ступени об этом ни слова.
— Возможно, он собирался внести это событие в более позднюю версию. Или сомневался, стоит ли вообще писать о нем, особенно после нашего обсуждения, как можно извиниться перед умершими.
«Когда-нибудь и мне предстоит такой же разговор с Джимом», — подумал я.
— Сообщник… — пробормотал я.
— Знаю о нем только одно: он убил женщину. И уверен, что Джек ни разу не упоминал его имени. Исхитрялся обходиться местоимениями или просто называл напарником. Словно очень тщательно защищал его анонимность. — Он посмотрел на меня. — Считаешь, это он убил Джека? Его сообщник?
— Как знать. — Я пожал плечами. — И потом, этот таинственный сообщник, возможно, давно умер или отбывает срок за решеткой. Но вообще-то не мешало бы узнать, кто он такой.
— Думаешь, у него был мотив? Ведь столько лет прошло.
— Срок давности на убийц не распространяется.
— И он не хотел, чтобы Джек проболтался.
— Конечно, нет.
— И еще мы знаем, что он способен убить человека. Не важно, кто из них застрелил того мужчину. Именно сообщник стрелял в женщину.
— А она умоляла его сохранить ей жизнь, — добавил я. — Но женщина видела его и могла впоследствии опознать. Что еще мог сказать Джек об этом образце добродетели?
Но если он даже что-то и говорил, Грег не знал. Я пошел домой. В ячейке меня ждала записка. Первая мысль — наверняка от Джен, хочет сообщить, что свидание все же состоится. Но звонивший назвался Марком. Сообщил номер телефона, по которому я мог ему перезвонить, а также указал инициалы вместо прозвища.
«Какое-то давнее и шапочное знакомство по „Обществу анонимных алкоголиков“, — подумал я. — Возможно, Марк Заика, или Марк Мотоцикл».
Я поднялся к себе в номер, еще раз взглянул на записку, потом скомкал ее и бросил в корзину. Кто бы он там ни был, этот Марк, в любом случае звонить сейчас поздно. К тому же он наверняка успел найти другого человека, готового выслушать его проблемы и предупредить, чтобы не пил. И к утру Марк забудет, зачем звонил мне. И что звонил вообще.
Глава 25
Утром я купил «Таймс» почитать за завтраком. В Вудсайде перебили целую семью иммигрантов из Колумбии. По словам полиции, преступники вторглись к ним в дом. Погибли трое взрослых и четверо детей, на телах следы множественных ножевых ранений. Однако власти не уверены, каков мотив преступления: ограбление или месть. Я решил, вполне могло быть и то и другое. Кто-то из дельцов наркомафии мог выдать другого, или же то были последствия непримиримой борьбы между мафиями за передел рынка. Так почему бы заодно и не убить? И почему бы потом не убраться из дома, прихватив наличные и товар, раз уж вы там все равно оказались? И разумеется, надо было перебить всю семью, потому как на том обычно строился весь их бизнес.
И тут я вспомнил о Билле Лонергане. Точного адреса в «Таймс» не сообщалось, а потому я не знал, насколько близко он жил к месту преступления, но Вудсайд район небольшой.
«Интересно, — подумал я, — насколько тщательно он следит за преступлениями в своем районе?»
Я решил, он вряд ли мог проглядеть то, что произошло у него прямо под носом. Тем более в собственном доме убиты семь человек, четверо из них дети. И в телевизионных новостях наверняка сообщили об этом ужасном происшествии, и будут трубить еще долго, до тех пор, пока копы не потеряют все ниточки, способствующие раскрытию, или же из общественного сознания его вытеснит новое, еще более ужасное преступление.
Ну и после всего этого я, само собой, снова принялся размышлять о Джеке Эллери и его сообщнике.
Я позвонил Грегу Стиллмену, и тот первым делом сообщил, что изо всех сил пытается вспомнить как можно больше о сообщнике Джека.
— Но теперь мне кажется, он вообще избегал говорить о нем, чтобы ненароком не выдать, — заявил он. — И еще не уверен, что они работали вместе только один раз.
— А ты знаешь, когда именно это случилось?
— Убийство? Ну, до того, как его посадили в тюрьму. А потом он начал совершать и другие преступления, думаю, это очевидно. Это длилось многие годы, но с чисто хронологической точки зрения никак не отражено в его материалах по Четвертой ступени. Так что, я бы сказал, лет десять или двенадцать назад.
— И тебе известно только, что произошло это на окраине города?
— Да, в Вест-Сайде. Когда представляю себе картину, вижу адрес по Риверсайд-драйв, сам не понимаю почему.
— Может, он говорил, что смотрел в окно на Гудзон после того, как тот, другой парень, застрелил женщину?
— Не припоминаю.
— Ну а сам дом? Многоквартирное здание?
— Понятия не имею. Мэтт?…
— Просто мне жутко любопытно.
— Очень мило. Отвечаешь на вопрос прежде, чем я задам его.
— Я все время размышляю об этом. Но даже если получишь ответ, далеко с ним не уйдешь, верно? Мужчину и женщину убивают в их собственном доме где-то к северо-западу от Таймс-сквер.
— У меня почему-то сложилось впечатление, что это было на окраине, в спальном районе.
— Прекрасно. Где-то к северо-западу от Центрального парка.
— Но ведь и это мало чем поможет, я прав?
— Не думаю, что он упоминал их имена. Жертв, я имею в виду.
— Нет.
— Или что-то отличающее их друг от друга.
— Такого рода детали могли быть упомянуты им только на Четвертой ступени, Мэтт.
— Однако он о них умолчал.
— А если даже что и сказал, я пропустил мимо ушей. Я ведь уже говорил тебе, что пытался не зацикливаться на том, что слышу.
— Да.
— Самое время сыграть в игру под названием Две Обезьяны.
— Это как?
— Ну, ты знаешь. Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего никому не скажу.[39] Если бы я тогда обращал больше внимания…
— Ты ведь не хочешь вспоминать это, Грег.
— Нет.
— Жаль, у тебя не сохранилось копии его Четвертой ступени.
— Я этих материалов не читал. Просто слушал те их части, которые он мне зачитывал.
— Понимаю. А что он с ними потом сделал?
— Я велел ему выбросить.
— В мусорное ведро?
— Да. Но сперва порвать на мелкие клочки.
Точно так я поступил с моей неудавшейся попыткой составить список Восьмой ступени.
— Я всегда так говорю своим подопечным, — пояснил Грег. — Извлекайте все, что можно из своей системы, и тогда делитесь этим с Господом Богом или другим человеком…
— Как этим можно делиться с Богом?
— Я и сам часто задавался этим вопросом. Наверное, подразумевается, что Господь слышит все, когда ты делишься со своим поручителем. Так о чем это я?… Ах да. Ты делишься этим с другим человеком, а затем самое время избавиться от тяжкого груза.
— И они уносят его домой и сжигают. Или же рвут на мелкие кусочки. Ты тоже так поступал со своими материалами?
— А как иначе?
Незадолго до полудня я решил, что неплохо было бы сменить обстановку и что день сегодня выдался в самый раз для долгой прогулки. И я отправился на встречу в группу под названием «Ренессанс». Обычно они собирались на углу Сорок восьмой и Пятой авеню.
Центр города всегда был местом притяжения для жителей пригорода. Они съезжались в свои конторы и офисы с утра, а после работы разъезжались по домам. А потому здесь на собрании можно было увидеть больше ухоженных людей в хороших костюмах, нежели в других, более привычных для меня местах. Но определенного дресс-кода не существовало, и сидящий рядом со мной небритый парень выглядел так, словно провел ночь в большой картонной коробке.
После собрания я позвонил знакомому копу. И сообщил, что решил покопаться в так и нераскрытом деле о вторжении в частный дом с двойным убийством наркодельца и его жены или подруги. Обоих тогда застрелили, и произошло это в Верхнем Вест-Сайде приблизительно в начале семидесятых.
— Вообще-то таких историй сотни, — отозвался он. — Но ты сказал, убиты двое, оба погибли от огнестрела, и потому дело до сих пор точно не закрыто. А это сужает круг поисков. Ладно, поспрошаю, может, кто что и вспомнит.
Такой же разговор состоялся у меня еще с двумя старыми приятелями. И вот, наконец, я повесил трубку в твердом убеждении, что из моей затеи ничего не выйдет. Потом прошел несколько кварталов по Пятой авеню до главной библиотеки, где провел час, листая подшивки «Нью-Йорк таймс», и еще пару часов — в зале микрофильмов в поисках иголки в стоге сена.
Бессмысленно и бесполезно.
Вечером на собрании в соборе Святого Павла женщина по имени Джози вдруг заинтересовалась, насколько я близок к первой своей годовщине.
— Уже скоро, — ответил я.
Она заметила, что таких годовщин наверняка будет много, и посоветовала не забывать о радостной дате.
Марка Заики там не было, он чаще заглядывал в Фаейрсайд, зато у столика с кофе я встретил Марка Мотоцикла и спросил, не звонил ли он мне вчера ночью. Он ответил, что не звонил, у него даже номера моего телефона нет.
— Видимо, звонил кто-то другой, — пробормотал я.
— Раз уж ты затронул эту тему, то, может, дашь мне свой номер телефона?
Я протянул ему одну из своих минималистских визиток, она нашла пристанище в нагрудном кармане его рубашки. Затем Мотоцикл достал ручку и написал свое имя и номер телефона на клочке бумажки. Мне ничего не оставалось, как вежливо поблагодарить его и сунуть этот клочок в бумажник.
Донна тоже была там. Судя по одежде, пришла прямо из офиса. Волосы собраны в пучок, сколоты булавкой и не спадают на глаза. Она подтвердила, что ничего не отменяется и наша встреча состоится в назначенное время.
— Стало быть, завтра в три дня, — уточнил я. — На углу Восемьдесят четвертой и Амстердам.
Она крепко сжала мою руку в своей.
Похоже, такая уж у нее привычка — трогать меня за руку, но скорее, это результат того, как отлично она сегодня выглядела в прекрасно пошитом костюме — жакете и юбке. А возможно, тому мой недавний разговор с Джен. Как бы там ни было, но всю вторую половину встречи я размышлял над тем, присоединится ли Донна ко всей честной компании, когда они пойдут в «Пламя» на так называемые посиделки.
Она не присоединилась, что, впрочем, неудивительно. Не припоминаю, чтобы я когда-нибудь видел ее там. Я и сам решил не задерживаться. Выпил кофе, съел сандвич — иными словами, обошелся без ужина, — распрощался и двинул домой.
Никаких сообщений для меня не было, но не пробыл я в номере и десяти минут, как зазвонил телефон. Сперва я подумал, что это Джен, потом — Донна, и наконец, — Марк, Мотоцикл Марк, решивший пустить в ход только что полученный номер телефона. Или же другой Марк, который звонил накануне.
Я получил ответ, сняв трубку. Звонил Грег.
— Я тут напутал немного. Только сейчас вспомнил, что сделал несколько записей по Четвертой ступени, когда сам старался стать трезвенником. И у меня сохранились копии двух из них.
— Знаешь, — процедил я сквозь зубы, — это касается только тебя и так называемой высшей силы. — Я едва не сказал «поручителя», но вовремя вспомнил, что его поручитель восседает в кресле на самом Большом Собрании, на Небесах.
— Да не в том дело.
— Тогда в чем же? О…
— Ты понял, да? Если я не уничтожил свои материалы по Четвертой ступени…
— Тогда кто сказал, что точно так же не мог поступить Джек?
— Вот именно! Завтра поеду и поищу у него в комнате. Или как думаешь, может, они все там опечатали этой желтой лентой, пометив место преступления?
— Наверняка опечатали, — ответил я. — Но это было давно, так что, возможно, ленту уже сняли. Как только эксперты-криминалисты заканчивают работу, смысла охранять это место уже нет. Он ведь жил в меблированной комнате, верно? Платил за нее еженедельно или раз в месяц…
— Раз в неделю.
— Тогда велика вероятность, что ее уже кому-то сдали.
— И если он оставил там свои записи по Четвертой ступени, новый жилец уже наверняка успел их прочесть. Но разве они не обязаны собрать и упаковать все его вещи? По-моему, так делают всякий раз, когда человек умирает.
— Да, скорее всего. И затем отдают вещи покойного его наследникам или ближайшим родственникам, — добавил я. — Не думаю, что Джек оставил завещание.
— У каждого алкоголика свои причуды. Но последняя воля и завещание? Нет, вряд ли. Не думаю, что у Джека было что завещать или кому завещать.
— Лично мне кажется, владелец меблированных комнат должен был хотя бы для приличия выждать какое-то время. А потом наверняка забрал себе что хотел, а остальное просто выбросил.
— Я тоже так думаю. А потому пойду туда прямо завтра. Скажу ему, что я двоюродный брат Джека и что пришел за его вещами. Не думаю, что возникнут проблемы, нет?
— Да какие тут могут быть проблемы? Подумаешь, коробка со старой одеждой и бумагами. Да он будет счастлив избавиться от этого барахла.
— Я могу отдать одежду в благотворительное общество «Добрая воля» или «Салли». А если найдется какая-нибудь личная вещичка, ну, типа складного карманного ножа, возьму себе на память. — Какое-то время он молчал, видно, вспоминая других умерших друзей и другие сувениры. — А если найду записи по Четвертой ступени, сразу звоню тебе.
— Договорились.
— Мэтт… Послушай, а ты не хочешь составить мне компанию?
— А ты когда туда собираешься?
— Завтра днем.
Что ж, мне не пришлось изобретать предлог для отказа. Об этом уже прекрасно позаботилась Донна.
— Не могу, — ответил я. — Должен ехать в Бруклин.
— Неужели? Был плохим мальчиком? За что такое наказание?
— Это по делу. Обещал помочь члену нашей группы вывезти вещи из квартиры бывшего дружка.
— О господи, — пробормотал Грег. — Причина уважительная, но цена слишком высока, согласен? Тебя ждет куда худший день, чем меня. Ладно, Мэтт, если найду что интересное, сразу тебе позвоню.
«Разве они не обязаны собрать и упаковать все его вещи? По-моему, так делают всякий раз, когда человек умирает».
Все зависит от того, кто этот человек, как и где он умер. Если респектабельный член общества и озаботился составить подробное завещание, его собственность будет распределена согласно указаниям в завещании. (Разумеется, после того, как приходящая медсестра прикарманит несколько симпатичных вещичек, точно зная, что именно их собирался подарить ей покойный.) Затем нагрянут родственники и начнут сражаться из-за всякой ерунды, и родные братья и сестры непременно перегрызутся из-за пустяков, вспоминая детские обиды и споры.
А если завещания нет, они начнут борьбу за более существенные доли наследства.
Но если умерший испустил дух в ночлежке в Бауэри или в жалкой меблированной комнатушке для бедняков, если копы положили его тело в пластиковый мешок и задернули молнию, а потом, чертыхаясь, стащили его вниз по лестнице, можно не сомневаться: пиши пропало всем мало-мальски ценным вещам. Заначка на черный день, пара баксов, оставшихся от последнего выданного властями пособия, свернутая в несколько раз и спрятанная в ботинке десятидолларовая купюра — ни один родственник ничего этого не найдет. Все заберут копы.
Лично я всегда забирал. Научился этому у напарника, который доходчиво объяснил этическую сторону ситуации.
«Этика, — сказал он, — состоит в том, чтобы честно поделиться с напарником».
И потому я грабил покойников. И не могу сказать, что потом не спал из-за этого ночами или же выпивал хотя бы на каплю больше виски, чем обычно. Даже приблизительно не могу представить, сколько всего денег я украл за эти годы.
Обычно мы находили по пять, десять долларов, ни разу до сотни не дотягивало. Впрочем, в один прекрасный день мне пришлось поделить с напарником целых девятьсот семьдесят два доллара. Я хорошо запомнил эту сумму. Мы тщательно поделили ее на две части, и каждому досталось по четыреста восемьдесят шесть долларов, что было в ту пору немалым подспорьем.
Помню, как уходили из дома, преисполненные чувства благодарности и уважения к покойному старичку, который ненамеренно стал нашим благодетелем. (Он напился, упал в ванной, раскроил череп и истек кровью, не приходя в сознание.) Мы были готовы возненавидеть его за беспорядок, который он устроил, но деньги заставили переменить отношение к этому человеку. Нет, разумеется, совсем не обязательно умирать вот так в Бауэри; к примеру, актер Уильям Холден[40] умудрился уйти на тот свет именно таким образом примерно за год до того, как я выпил свою последнюю рюмку.
Вот еще несколько имен для списка, если я когда-нибудь дойду до Восьмой ступени. Как же просить прощения у людей, чьи имена вылетели у тебя из головы в ту же секунду, как только ты составил отчет? Я даже не был уверен, что поступал дурно, забирая эти деньги. Если бы мы с напарником их там оставили, «бабки» непременно прикарманил бы кто-то другой. Да и вообще, кому должны принадлежать эти деньги по закону? Штату Нью-Йорк? И на кой черт, допустим, какому-нибудь бюро в Олбани эти пять или десять долларов, и даже такой царский подарок, как девятьсот семьдесят два доллара?
С другой стороны, то были не мои деньги.
Словом, пополнить мой список могли множество Джонов Доу и Ричардов Роу, а также парочка Мэри Моу. Потому как женщины тоже, представьте себе, умирают, по естественным и неестественным причинам, и тебе приходится заглядывать к ним в кошелек в поисках документа, удостоверяющего личность, правильно? И ты всегда находишь там пару баксов.
Одно время я работал с напарником, который не побрезговал вынуть пару золотых серег в виде обручей из ушей мертвой проститутки.
— Похоже, каратов восемнадцать, — заметил он. — Зачем, скажи на милость, бедняжке золотые серьги, если ее все равно закопают в общей безымянной могиле?
Я сказал, что он может оставить их себе.
— Уверен?…
— Да, — ответил я, — совершенно уверен. Жалко было бы разбивать пару серег.
Как благородно с моей стороны. Возможно, этого хватит, чтобы я после смерти оказался на небесах.
«Чего хорошего ты сделал в своей жизни?» — «Ну, Святой Петр, как-то раз я мог украсть золотую серьгу из уха мертвой шлюхи. Но воздержался…»
Глава 26
— Даже не сразу тебя признал, — покачал я головой.
Донна усмехнулась и взбила волосы.
— Что, совсем на себя не похожа?
Длинные рыжие волосы, спадавшие прежде на плечи и время от времени на глаза, были по-мальчишески коротко подстрижены и завиты в мелкие плотные кудряшки, шапочкой покрывающие голову.
— Правда, ей здорово? — спросил сидящий за рулем Ричард. — Настоящее превращение или преображение. Даже не знаю, как правильно, а?
Ни один из нас не смог ответить на этот вопрос.
— Ладно, как бы оно там ни называлось, одним словом, метаморфоза! Из Бренды Старр[41] в Маленькую Сиротку Энни.[42]
— Лучше бы ты этого мне не говорил, — выдала она. — Мне всегда страшно нравилась Бренда Старр.
— Но что ты имеешь против Энни?
— Ничего. Но никогда не хотела быть на нее похожей. — Она сидела на переднем сиденье рядом с Ричардом, закинув руку за спинку кресла и развернувшись, чтобы видеть меня. — Ну, Мэтью С.? Каков ваш вердикт?
— И длинные были хороши, — ответил я, — и короткая стрижка тебе тоже очень идет. У нее, пожалуй, только одно преимущество — лицо лучше видно.
— Да, а то прямо так и терялось в волосах, — кивнул Ричард. — А сейчас прямо так и выпрыгивает.
— Прекрасно. Значит, я похожа на сиротку Энни, и лицо у меня выпрыгивает, — пробормотала Донна.
— Но ведь это же очень красиво, милая. Ты уж поверь.
— Ладно, — кивнула она, — ясно одно: волос больше нет. Паренек из парикмахерской поверить своим ушам не мог, когда я пришла к нему утром и сказала, какую прическу хочу.
Читать бесплатно другие книги:
