Детская книга для девочек Акунин Борис

Глава 29

У самого дома Геля шепнула:

– Осторожно! Тут у них специальный бандит стоит. На этом… на шухере, вот!

– Обнакновенное дело, – зашептал в ответ Щур, – да я один тайный подходец знаю. Упырь этот ничем не брезгует. Краденое скупает, деньги в рост дает. Были мы у него как-то с Ваней Полубесом… Только тихо. Чтоб даже дышали через раз, барышня хорошая…

– Буду как ниндзя во тьме, – пообещала она.

– Чего?

– В смысле – как мышка, – торопливо поправилась Геля.

Они обошли дом по большой дуге, прокрались во двор с другой стороны. Щур отодвинул какую-то доску и помог девочке забраться в подвал.

Геле показалось, что она ослепла, – так темно там было. Щур же, бесшумно спустившийся следом, ориентировался в темноте не хуже настоящей крысы.

Не прошло и пяти минут, как он уже вталкивал Гелю в какое-то тесное, насквозь пропахшее нафталином помещение. После беспросветной тьмы подвала полоска света, пробивающаяся из-за противоположной двери, резанула по глазам. Геля зажмурилась, в носу отчаянно защекотало, и тут Щур зажал ей ладонью рот.

Как раз вовремя – она все-таки чихнула.

Щур подержал ее так еще немножко, потом медленно отпустил и приложил палец к губам. Геля осторожно огляделась. Они сидели в шкафу! В настоящем шкафу – сверху свисали какие-то тряпки (они-то и воняли нафталином), только задней стенки у него не было, зато, судя по всему, он загораживал дверь, ведущую в подвал.

Шкаф был крепкий, дубовый. Снаружи вроде бы кто-то разговаривал, но слышно было плохо. Щур уже припал глазом к щелке. Геля пихнула его в бок, чтоб подвинулся, – ну, ей же тоже интересно! – и пристроилась рядом, присев на корточки. Можно сказать, заняла место в партере.

Картинка ей открылась идиллическая – с потолка низко свисала лампа в уютном, с бахромой, абажурчике. На столе, крытом истертой гобеленовой скатертью, высверкивал серебряный самовар (куда побогаче, чем у Рындиных). Мелания Афанасьевна, сдвинув на лоб свои жуткие очки, хлюпала чаем из блюдечка. Напротив сидел благообразный седой старик с длиннющей бородой – ни дать ни взять, Дед Мороз на отдыхе – и кормил из бутылочки, как давеча Щур, ту самую малышку. Ну, просто в гостях у сказки, блин.

– …сам видишь – дела мои пошатнулись, – отдуваясь, сказала Павловская, – так накинул бы за девку хоть полтинничек.

– Где ж я тебе напасусь полтинничков? – возмутился старик. – И сотнягу-то тебе плачу токмо по дружбе. Мне этих младенцев тащут и тащут, складывать уже некуда. И то, подумать – верный кусок хлеба на всю жизнь, эдак дите свое пристроить каждый рад.

– Благодетель ты, Калистрат Калиныч, – насмешливо скривила губы статская советница.

– Благодетель и есть! – загорячился дед. – Ты б знала, во сколько мне обходится один пащенок! Корми его, гляди за ним! Так ведь дохнут еще, паскуды, что твои мухи! Из пяти хорошо ежели одного до нужной кондиции довести выходит!

– Ну, за девку бы все же накинул, – не сдавалась Павловская, – девка-то тебе большой барыш сулит!

– Твоя правда. Девку-уродку завсегда жальчее, – согласился Калиныч и вздохнул. – Ох, больно уж тоща. Откормить сперва придется, а уж потом я за нее возьмусь. – Он умильно почмокал малютке и продолжил мирным голосом, словно речь шла о самых обыкновенных вещах: – Сперва горбик ей набью – чтоб и на спине, и на грудине. А после ножку еще подвыверну – хроменькая горбунья будет, это ж загляденье! Каменное сердце дрогнет, мошна сама собой развяжется…

Над головой у Гели грохнуло. Это Щур саданул кулаком по двери и с криком:

– Ах ты, старый упырь! – вывалился из шкафа.

Калиныч вскочил, но мальчишка уже выхватил у него из рук ребенка.

– Ну, здравствуй, мил человек, – старик, как видно, был не из пугливых. – Кто таков, обзовись, покуда я псов своих не кликнул.

– Не поверишь. Двоюродный внучонок самой госпожи статской советницы, – с издевкой представился Щур. – Что вылупилась, бабуся моя слепенькая? Никак не рада мне?

Павловская остолбенело таращилась на мальчишку, так и держа блюдечко в растопыренных пальцах.

– Кончилась твоя комедь, гадюка. И гляди, на Хитровку сунешься – своим скажу. Из рогаток расстреляют… – Щур хотел еще что-то добавить, но Калиныч пронзительно свистнул, и началась невообразимая кутерьма.

Входная дверь распахнулась, в комнату ворвалось какое-то страшилище – горбатое, с длинными, как у гориллы, руками и ужасно изуродованным лицом (вместо носа – черная нашлепка, лоб и щеки покрыты жуткими язвами).

– Маз, паскуда, что ж ты гостей не встренул? – рявкнул старик.

Маз растопырил руки и двинулся на них. Щур с силой пнул ногой стул Павловской. Статская советница тяжело завалилась набок, потянув за собой скатерть. Самовар опрокинулся, на Калиныча хлынул кипяток, белобородый взвыл и закрутился на месте.

Щур сунул младенца Геле, подтолкнув ее обратно к шкафу, а сам колобком бросился под ноги Мазу. Горбун рухнул на старика, а мальчишка, подхватившись, еще и накинул на них скатерть.

В дверь все лезли чудовища, одно страшнее другого.

– Дите держи, не выпускай! – Щур, запрыгнув в шкаф вслед за Гелей, поволок ее по темному подвальному коридору. Она бежала, стараясь поднимать ноги повыше, чтобы не споткнуться.

Пару раз свернув, беглецы выскочили куда-то, где невыносимо пахло кошками и кислой капустой. Щур распахнул покосившуюся дверь и резко отпихнул Гелю в сторону.

В дверном проеме стоял человек:

– Что за хипеж, браток? Облава?

Щур вместо ответа боднул его головой в живот. Человек согнулся пополам, а мальчишка, подхватив Гелю, бросился бежать по улице.

Позади слышались какие-то крики, но они мчались со всех ног, не пытаясь спрятаться, – малышка на руках у Гели орала как резаная. Выбежали на широкую, хорошо освещенную улицу – у обочины стояло несколько пролеток.

– До Солянки за целковый! – на бегу выкрикнул Щур.

– Давай ко мне! – самый расторопный из возниц махнул им рукой, а остальные снова задремали на козлах.

Щур подсадил Гелю с ребенком в коляску и оглянулся. Но их уже никто не преследовал.

Когда поехали, отобрал орущую малышку, стал укачивать:

– Ну, котечка моя, будет плакать! Ах ты, котечка-коток, котя – серенький хвосток, баю-бай, баю-бай, спи, котена, засыпай…

Геля, однако, была не расположена к пению.

Придвинувшись к Щуру поближе, зашипела ему на ухо:

– Что ты натворил? Какие рогатки? У этой Павловской в полиции кум! Да она тебя со свету сживет, если только эти тролли до тебя раньше не доберутся…

– Пошел котик во лесок, нашел котик поясок, – продолжал напевать Щур. Только когда малышка пригрелась и затихла, обернулся к Геле:

– Чего за тролли еще?

– Ну… это такие упыри, – подумав, объяснила она.

– И как же было дите там кинуть? С упырями? Чтоб ему ноги повывернули? Слыхали, как этот благодетель хвалился, – один из пяти ребят у него выживает. – Щур сжал челюсти так, что желваки заиграли. – Сам ее в Воспитательный дом подкину. Там тоже один из пяти выживает, так хоть нарочно не калечат.

Геля приподнялась, похлопала извозчика по спине.

– Будьте добры, отвезите нас на Чистопрудный бульвар.

– Ваша воля, – пожал плечами дядька.

– Раз она подкидыш, не все ли равно, куда ее подкидывать? – сказала Щуру, который вопросительно поднял брови. – Я знаю одну женщину. У нее муж умер и дочка. Она строгая, но очень, очень добрая.

– Можно, – поразмыслив, кивнул Щур. – Ежели оставить не захочет, так все одно в Воспитательный дом снесет. Так на так выходит.

Ехали на этот раз неспешно, Щур все напевал колыбельные, и Геля стала задремывать – от приятного покачивания, мелькающих огоньков и тихого, хрипловатого голоса:

– А про налетчиков-то ваших тоже разъяснилось, – внезапно сказал Щур, и Гелин сон раскололся, как зеркало.

– А? – тупо переспросила она, стряхивая остатки дремы.

– Ну, налетчики. Те, что Вильгельмовичу наваляли. Помните – Маз, Дроссель? Я ж говорил, что не наши. Калиныча это псы. Видать, бабка их подговорила вас пугнуть, от Хитровки отвадить. А не вышло. Ох, и упертая вы! – Щур, улыбаясь, покачал головой.

– Ну да, – сонно кивнула Геля. И встрепенулась: – А что же ты теперь будешь делать? Вдруг они и до тебя доберутся?

– Ништо. Мы с Вильгельмовичем им добиралки-то пообрываем, – свирепо произнес Щур. – Не верите? Вильгельмович – он только с виду хлипкий. А по своей человеческой натуре – кремень. И товарищ хороший, каких поискать… Я к нему жить уйду, давно зовет. Только сперва мелюзге скажу, чтоб разбегались, а то, не приведи господь, бабка их по одному к Калинычу перетаскает.

– В полицию ее надо! – решительно заявила Геля. – Чтобы никому больше не могла навредить!

– Про полицию забудьте, – скривился Щур, – нету у вас супротив нее доказательствов. Статская советница – это вам не кот начхал. Ваше слово против ейного – пустой брех, ни шиша не стоит.

Геля подумала и была вынуждена согласиться.

– А Калиныч? Неужели так и будет калечить детей?

– Дак его сто раз ловили, а пришить ни черта не могут. Даже в газете прописывали. Сам видал – возбудить, мол, уголовное дело по обвинению в сознательном калечении детей крайне сложно.

– Так что же, все напрасно? – поникла девочка.

– Как так – напрасно? Советница пакостить покуда не посмеет, нет резону ей светиться. Да дите еще у них вырвали! Глядишь, пристроим в хорошее место – будет жить. Разве ж плохо?

– Хорошо, – улыбнулась Геля. – Дяденька извозчик, остановите, пожалуйста, у электротеатра!

Замешавшись в толпу, валившую с последнего киносеанса, двинулись по бульвару.

Железные ворота были заперты, и Геля посетовала:

– Эх, с другой стороны надо было заходить. Там калитка…

– Вы чего, сюда хотели деваху подкинуть? – удивился Щур. – А не рановато ей в гимназию?

– В самый раз. Пойдем.

Пришлось идти назад, до переулка. Геля боялась, что малышка проснется и снова начнет плакать, но обошлось. Калитка закрытого учебного заведения, по счастью, оказалась открытой.

– Видишь – там крыльцо? Это квартира начальницы гимназии, – шепотом сказала Геля.

Щур кивнул:

– Я мигом, – крадучись, пробежал через двор, положил младенца на крыльцо, несколько раз провернул звонок и бросился обратно – к на редкость полезным кустам сирени, которые, как нарочно, были растыканы по всей Москве.

Младенец проснулся и заорал.

Дверь распахнулась, выглянула перепуганная горничная и тут же скрылась в квартире.

– Не вышло. В полицию побегла звонить, – с досадой шепнул Щур.

Но тотчас на крыльцо вышла Ольга Афиногеновна, подхватила ребенка на руки:

– Катя, да как же ты его здесь оставила? – упрекнула она горничную.

– Испугалась я, а вдруг он мертвый? – плаксивым голосом ответила та.

– Мертвые дети не орут, дуреха. Бери извозчика и сейчас же поезжай за доктором! – приказала Ливанова и унесла малышку в дом.

– Теперь ходу! – Щур дернул Гелю за руку, и они дунули прочь.

Когда уже шли по Маросейке, он одобрительно заметил:

– А с начальницей вы ловко придумали. Годная тетка. Такая от одного гонора подкинутое дите не станет в приют сбагривать.

Глава 30

Этим утром Геля, наконец, проснулась правильно. Не в какой-нибудь кошмар, а в прекрасный и важный день. Все было хорошо и правильно. Она помирилась с другом. Потом они вместе спасли маленькую девочку от ужасной участи. А сегодня – сегодня Геля приступит к спасению целого человечества. Павловскую, правда, не удалось разоблачить. Ну и что? Что значат жалкие козни какой-то противной старухи по сравнению с такими великими делами?

К завтраку она вышла в своем самом любимом платье (которое с матросским воротником) и с королевской улыбкой, преисполненная сознанием собственного величия.

– …прелестный, здоровый ребенок, только худенький очень. Я рекомендовал усиленное питание… – как раз говорил доктор жене.

– Мальчик или девочка? И что Леля собирается делать?

– Девочка. А Леля… Ты же знаешь Лелю. Решила оставить у себя. Александрой думает назвать. Хочет, чтобы ты крестила…

– Сегодня же к ней поеду!

Геля уткнулась в свою тарелку, чтобы скрыть отблеск королевского величия в глазах. На нее, однако, никто не смотрел – Аннушка принесла почту, и Василий Савельевич сразу же зашуршал газетой, а Аглая Тихоновна занялась письмами.

– А все же Леля иногда ошибается, – весело сказала Аглая Тихоновна, поднимая, как знамя, лист розоватой бумаги, исписанный затейливым почерком. – Мелания Афанасьевна прислала письмо с извинениями. Она пишет, что погорячилась, обвиняя Полю, но теперь, все как следует обдумав, уверена, что произошло досадное недоразумение!

– Вот как? Ты позволишь? – Василий Савельевич взял у жены письмо, пробежал глазами по строчкам. – А я думаю, что здесь как раз не обошлось без Лели. Это она убедила Павловскую написать письмо. Да-с.

– Но почему ты не веришь, что Мелания Афанасьевна искренне сожалеет?

– Что бы там ни произошло в тот день, со стороны это выглядит скверно. И не забывай, Полю поймали с поличным. Эта булавка… заколка… бирюлька – да дьявол ее побери! – была в кармане у нашей дочери. Я хочу сказать – Павловская могла предложить уладить дело миром. По доброте душевной. Но извинения – это как-то слишком. Кроме того, – он со вздохом вернул Аглае Тихоновне письмо, – сплетен все равно не избежать. Завтрашний день должен был стать торжественным и радостным для Поли. Утром – получение аттестата. Вечером – гимназический бал. Но, боюсь, ей придется терпеть косые взгляды и шушуканье самого недоброжелательного свойства…

– Мы должны избавить от этого Полю, – твердо сказала Аглая Тихоновна. – Я сама заберу завтра аттестат, а она останется дома.

– Пусть сама решает, – сказал Василий Савельевич.

– Можно мне подумать до вечера? – спросила Геля. О завтрашнем дне она ничего не знала. Даже не знала, останется ли она здесь, или Фея уже заберет ее домой.

– Хорошо. Подумай. – Василий Савельевич выглядел несколько разочарованным. Наверое, ждал от своей дочери более героического поведения.

Поля, то есть Геля, и сама бы рада была попасть на бал – пусть и всего лишь гимназический. Но ради спасения человечества приходится жертвовать всякими милыми вещами.

– Мамочка, можно мне теперь пойти погулять? – сладеньким голоском спросила девочка.

– Конечно, милая.

– А я могу поинтересоваться, куда ты собралась? – нахмурился Василий Савельевич.

– Да просто поброжу по бульварам, – почти честно ответила Геля. Она действительно собиралась прогуляться по бульварам. Но, понятное дело, не просто так.

Люсинда сказала, что девочка, которая приведет ее к Алмазу, каждое утро после завтрака гуляет по Сретенскому бульвару со своей гувернанткой.

Туда Геля и направилась.

В это время дня на бульварах был совершенный детский сад. Няньки со всех окрестных улиц приводили туда вверенную их попечению ребятню. Малыши липли к киоскам с игрушками и сладостями, гоняли голубей и капризничали.

На Чистопрудном, кроме малышни, прогуливались и парочки, катались на ярко расписанных лодках. За ними охотились уличные фотографы с громоздкими аппаратами на треногах – их было здесь полно, один даже привязался к Геле, но она очень уж спешила. А так могло получиться интересно – посмотреть на свою фотографию через сто лет!

Вот, кстати, о фотографии – хорошо, что этот вид искусства уже был изобретен и даже процветал. Геля сразу узнала девочку по фотке, которую показала ей Фея.

Но в реальности девчонка оказалась гораздо красивее, чем на снимке, – голубые, чуть навыкате, глаза, ярко-желтые волосы, завитые в крупные кудряшки, белое платье, перехваченное широченной голубой лентой, – чистый ангелочек. Однако вел себя ангелочек, как тысяча взбесившихся чертей.

– Папенька добрый, он все позволит! А вы запрещаете все потому, что вы недобрая, вы – злая! Вы мне всю радость портите только всегда… вы… вы… Я сейчас пойду попрошу папеньку и… и пожалуюсь заодно на вас! Вы всего лишь прислуга, так маменька говорит, и не смеете мне запрещать! – топая ногами, орал ангелочек.

Гувернантка с длинным лошадиным лицом беспомощно возразила:

– Но в вашем возрасте очень вредно часто посещать подобные увеселения! Ваша маменька доверила мне…

– А я скажу ей, и она вас уволит! Вышвырнет как шавку, так и знайте! Вы никто, пустое место, и не смейте мне указывать! – ангелочек запустил в гувернантку зонтиком и на всех парах помчался прочь.

Гувернантка, подхватив зонтик, бросилась вдогонку:

– Мадемуазель! Остановитесь, мадемуазель! Возьмите зонтик, у вас будут веснушки!

Геля только головой покачала. Да это же умереть-уснуть! Познакомиться с этой горгоной, по всей видимости, будет непросто, а уж подружиться… Что же делать? Если девчонка с гувернанткой ушли с бульвара, то все пропало!

Но они не ушли. Застывшая в раздумьях Геля увидела их, мирно бредущих (под зонтиками!) с дальнего конца бульвара. Правда, мирно бредущими они выглядели только издали. Когда поравнялись с Гелей, та убедилась, что маленькая дьяволица неисправима. Она продолжала орать и топать ногами.

– А вот и стану! А вот и стану! – вопила она. – Вы еще увидите меня на арене! В красном бархатном костюмчике и с золоченой плетью, как у мадемуазель Тексас! И куча львов вокруг, и все меня слушаются!

– Кто же вам позволит кривляться перед публикой? – не сдержав злорадства, поинтересовалась гувернантка. – Цирковые артисты хуже прислуги! Это низкое занятие!

– А вот и нет! А вот и нет! Вы это просто от зависти сказали! Вы сами хуже прислуги! А цирковыми артистами все восхищаются! А уж дрессировщиками и подавно!

Парочка прошла мимо, а Геля, повинуясь внезапному порыву, бросилась ловить извозчика. Извозчиков на бульварах было не меньше, чем фотографов, и через минуту Геля уже мчалась в коляске к дому.

Нет, все-таки настоящему лазутчику и супергерою необходим личный транспорт! А то ведь зависишь от нелепой случайности, когда каждая минута на счету! Это еще повезло, что она почти не тратила своих карманных денег, а то и вчера, и сегодня ей пришлось бы несладко!

Дома Геля первым делом разыскала Силы Зла – они дрыхли на подоконнике в ее комнате, подставив брюшко солнечным лучам.

Геля быстрехонько собрала весь нехитрый реквизит – обруч, разноцветные мячики из фольги, запихнула разнежившуюся кошку в корзину. Оставалось надеяться, что, во-первых, эта противная крикунья все еще не кончила своей прогулки, а во-вторых, Силы Зла не подведут.

Выгрузившись на Сретенском, Геля огляделась по сторонам и, заприметив в отдалении золотые кудряшки и голубую ленту, с облегчением вздохнула. Теперь оставалось осуществить самую рискованную часть плана.

Геля поставила корзинку на газон, откинула крышку и скомандовала:

– Entre!

Кошка посмотрела на нее, как на полную дуру. Куда это – антре? Посреди шумной улицы, где галдят дети, носятся трамваи наперегонки с лошадьми, и вдруг антре? Да я вас умоляю.

Но Геля была неумолима. Она повторила команду более строгим голосом.

Кошка злобно сузила глаза – ах, так? – вылезла из корзинки и, не медля ни минуты, взлетела на старую липу, растущую поблизости. Устроилась на пологой ветке и принялась вылизывать лапку, время от времени бросая на горе-дрессировщицу презрительные взгляды.

Вот тебе и антре. План провалился. Придется до завтра придумать что-нибудь попроще.

– Это ваша кошка? – вдруг послышался за спиной у Гели капризный голосок. – Она сбежала от вас?

Геля обернулась и увидела – трам-пара-рам! (или, вернее, трах-тибидох!) – ту самую маленькую злючку.

– Ничего она не сбежала, – недовольно ответила Геля, – мы просто… Мы отрабатываем мысленные команды, вот!

– Что за чушь! – удивилась желтоволосая.

– Не чушь, а научно доказанный факт! – вдохновенно врала Геля. – Вы разве не знаете, что самые одаренные из кошек умеют читать мысли? А моя кошка очень умна и прекрасно образованна. Все простые команды она уже знает, и теперь мы перешли к месмерическому контакту. А вы проходите, пожалуйста, не мешайте нам заниматься!

– А вот и не пройду! А вот вы все и врете!

– Ну хорошо. Если хотите посмотреть – стойте здесь, только тихо. Кошки очень чувствительны, а вы, прошу прощения, кричите ак пейзанка.

Девчонка обиженно надула губы, а вот гувернантка, наоборот, сладко улыбнулась Геле.

Геля же во все глаза уставилась на кошку. Теперь нет пути назад, и ей не повредило бы малюсенькое чудо.

«Силы Зла, миленькие, хорошенькие, слезайте! Мне очень нужна ваша помощь! – мысленно заклинала она кошку. – От вас зависит спасение человечества! Миленькие, хорошенькие Силы Зла, ну что вам стоит спасти человечество? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…»

– А вот ничего у вас и не вышло! – не выдержала маленькая дрянь с голубой лентой, но ровно в этот момент Силы Зла почему-то сменили гнев на милость и прыгнули прямо Геле на плечо.

– Ап! – торжественно произнесла Геля.

– Это просто совпадение! – заявила желтоволосая. – Вот скомандуйте ей еще что-нибудь!

– На сегодня мысленных команд достаточно, – продолжало нести Гелю, – я только недавно стала тренировать ее месмерические способности, и кошка может переутомиться. Но пару простых трюков мы вам покажем, просто чтобы посрамить ваше недоверие.

Она опустила Силы Зла в траву и выставила перед ними кольцо, обернутое цветной лентой. Если кошка сейчас удерет – ей, Геле, конец.

Но киса, как шелковая, попрыгала через кольцо, потом протанцевала полечку, принесла мячик, дала Геле лапку. Через несколько минут их уже окружила стайка смеющейся детворы. Девчонка с голубым бантом хохотала и хлопала больше всех. Однако скоро Силы Зла стали уставать – Геля поняла это по тому, как раздраженно кошка охлестывала хвостом бока.

– Merci, c'est tout[5], – поспешно сказала она, и Силы Зла, хмуро взглянув на нее – ну то-то же! – тотчас убрались в корзинку.

Дети разочарованно заныли, а желтоволосая и вовсе затопала ногами, требуя:

– Еще! Еще! Вы не смеете так быстро заканчивать представление!

– Вот уж ерунда! – сказала Геля и подхватила корзинку. – Мы нисколько не обязаны вас развлекать.

– Оставьте девочку в покое, она не хочет с вами дружить, – с неподобающим взрослому человеку ехидством произнесла гувернантка, предприняв попытку схватить злючку за руку.

– А вот и хочет! А вот и хочет! – крикнула та и, обогнав Гелю, преградила ей дорогу:

– Меня зовут Олимпия Брянчанинова! Мой папа генерал, а я стану настоящей дрессировщицей, только дрессировать буду тигров, а не каких-то жалких кошек!

– Да неужели? Если вы будете так кричать и топать, то тигры вас моментально сожрут, и никакой папа-генерал не поможет! Кошки – очень независимые создания, к ним надо относиться с уважением. А тигры, между прочим, те же кошки, только покрупнее!

– А вот и не сожрут! Я как отлуплю их своей плеткой! Будут слушаться, как миленькие!

– Плеткой? – Геля хмыкнула. – В дрессировке животных главное – любовь и терпение. А у вас терпения, похоже, кот наплакал. А уж о любви я вообще молчу.

– Терпения у меня сколько угодно, – надменно заявила Олимпия. – Думаете, легко каждое утро завивать такие кудри? – Она тряхнула своими соломенными кудряшками. – Приходится целый час сидеть неподвижно, да еще дура-горничная жжется плойкой! А я тем не менее все терплю!

– Все равно, ничего у вас не выйдет, – равнодушно сказала Геля. – Вы никого не любите и не уважаете, сразу видно. Только и умеете, что нос задирать. Ни люди, ни животные не отвечают доверием и любовью на подобное поведение. Готова поспорить, у вас и друзей-то нет…

– А вот и есть! А вот и есть! У меня, между прочим, сегодня день рождения и гостей будет сто человек! Или даже больше!

– Поздравляю! – насмешливо сказала Геля. – И что, все эти сто человек – ваши друзья? Впрочем, мне все равно. Дайте пройти. – И, отодвинув в сторону красивую злючку, пошла по направлению к дому.

Вот ведь беда! Эта Олимпия такая вредная, и Геля, вместо того чтобы подружиться, поссорилась с ней. Никудышняя из нее актриса, а уж на супергероя-шпиона она и вовсе не тянет! Теперь миссия провалена…

– Постойте! Да постойте же! – Олимпия нагнала Гелю. Вид у нее был совершенно разнесчастный. – Вы правы. Эти гости – они мне не друзья. Это дети знакомых папеньки и маменьки… Всяких важных людей. А мне бывает так одиноко! Может быть, вы согласились бы прийти ко мне?

И Геле стало ужасно жаль генеральскую дочь. Ведь до чего противная! Наверное, ее на самом деле все терпеть не могут.

– Хорошо, – кивнула она. – Если ваша маменька позволит…

– Как предусмотрительно и вежливо с вашей стороны! – похвалила Гелю гувернантка, но, покосившись на Олимпию, ядовито добавила: – Я уверена, что приглашение вы получите! Мадемуазель никогда ни в чем не отказывают.