Миссия той пассии Салимов Марсель
Нет, если бы это добро мой отец или дед наживали, тогда, конечно, другое дело. Тогда бы я, может быть, каждый грамм учитывал бы. Потому что это моё. Попробуй тронь!
Нынешние воры не то что прежние. По мелочам не блатуют. Целые эшелоны куда-то исчезают, фабрики-заводы – их и с места стронуть нельзя, а как-то умудряются и их присвоить. Говорят, скоро и земли воды начнут делить. И всё не просто так, а по закону. Они так и называются – «воры в законе».
Вот и у нас в колхозе земли-воды потихоньку присваивают. Раньше как-то свободнее было, ходи, где хочешь и куда хочешь. Скот можно было пасти. Сенокосные угодья – тоже. А теперь на каждом углу хозяин с ружьём – «не ходи сюда, моя земля!» Водички захочешь попить – «а ну вали отсюда, это моя вода!» Даже мимо усадьбы ихней так просто не пройдёшь – сразу стая собак на тебя. Злые. Не хуже самого хозяина. За версту чуют чужака. Который безземельный. Или безлошадный.
Жена ругается.
– Дурак ты, – говорит, – кто умеет воровать, давно разбогател, а ты что же?
Ну, естественно, объясняешь, что воровать нечестно. Вообще, нехорошо это. Присваивать себе чужое имущество, колхозное оно или государственное.
– Плевала, – кричит, – я на твою честность! Что делать-то будешь? Батраком, что ли, пойдёшь к новым помещикам?!
Обидно мне стало от этих слов. Всё-таки я так думал, что батраки в прошлом веке остались. И помещики тоже.
В самом деле, что же делать? Думал-думал, да ничего другого и не придумал, кроме как воровать идти. Смотрю вокруг – в колхозе всё уже растаскали. Надо, думаю, в город подаваться. Может быть, там ещё что-нибудь осталось.
Приехал, значит, в город. Большой город. Столичный. Где сам президент живёт. Смотрю, добра-то сколько, что в магазине, что на базаре. Но каждое добро при хозяине. Любой торгаш на тебя генералиссимусом смотрит. Или бульдогом. Неужели, думаю, и здесь всё разворовали. Или присвоили. Или приватизировали.
Потом, смотрю, кошка. Красивая такая кошка, не то бухарская, не то сиамская. И главное – ничья, бесхозная. Идёт себе по улице и на прохожих мяукает. Эх, думаю, украсть, что ли? Вдруг хозяин отыщется. За большое вознаграждение. Может быть, даже в долларах. Говорят, в столицах это бывает.
Беру, значит, эту кошку – и за пазуху. Только хотел уйти, откуда ни возьмись, два амбала. Хоть и в штатском, но выправка военная.
– А ну, – говорят, – отпусти кота!
Эге, думаю, неужели уже хозяин отыскался.
– Отпустить-то, – говорю, – можно, а как, мерси-пардон, насчёт вознаграждения?
– А-а-а, – говорят, – тебе ещё вознаграждение?! Ну-ка, пойдём с нами!
– Куда? – спрашиваю.
– Там узнаешь!
Взяли они кота, погладили, приласкали и, представляете, посадили в чёрный «Мерседес».
Кот, значит, мяукнул, как бы отдавая приказ шофёру, и машина тронулась, а за ней – колонна мотоциклистов, вроде как телохранители. Ого, думаю, да что это за кот, а?
Не успел удивиться как следует, привезли в полицию. Амбалы что-то на ухо полицейскому начальнику, а тот кивает головой и говорит:
– Ага-а! – потом мне, строго, как все начальники: – А ну, рассказывайте, кто вас подбил на этот провокационный шаг?
– Какой, – говорю, – провокационный шаг?
– Да украсть президентского кота!
– О аллах, откуда мне было знать, что он президентский?! Думал, обыкновенная кошка. Бесхозная. Дай, думаю, сворую… Или присвою… Или приватизирую… Потому что, сами же понимаете, товарищ начальник, все вокруг воруют…
Начальник – ничего. Посмотрел так строго, как бы прикидывая, посадить меня или отпустить, и говорит:
– А ты, дядя, на какой должности состоишь?
– Ни на какой, – говорю. – Разве я похож на такого…
– Как же ты так, – удивился начальник, – ни на какой должности не состоишь, а воруешь? За это у нас в тюрьму сажают.
И, действительно, посадил. Сокамерники, черти, смеются.
– Это ты, – говорят, – тот самый, который даже президентского кота свистнул?
Сам начальник тюрьмы подходил.
– Где, – говорит, – тот самый арестант, который на президентское имущество покушался? Вот, – говорит, – тебе ксива от жены.
Читаю записку. Жена на развод подала. «Мне, – пишет, – не нужен такой муж, который кошек ворует».
Вот и пойми их, женщин. Сама же говорила, воровать надо. Чтобы разбогатеть.
Караул! грабят…
Зазвенел телефон. Майор Мортаев поднял трубку.
– Алло, полиция! – раздался в телефоне взволнованный женский голос. – Ограбили. В автобусе. Кошелёк… Три тысячи…
Не успел майор Мортаев ответить, как открылась дверь. В кабинет дежурного ввалился солидный на вид мужчина с непокрытой головой.
– Ограбили-и-и! – застонал он. – Трое… Прямо днём… Шапка… Норковая…
Майор Мортаев в первый момент растерялся, не зная, с кем говорить: с мужчиной или с женщиной по телефону.
– Успокойтесь, гражданка, – сказал он наконец в трубку. – Тут вот одного гражданина на пятьдесят тысяч ограбили, а вы со своими тремя тысячами!
– На шестьдесят тысяч, – слегка поправил мужчина. – Такая шапка…
Не успел майор Мортаев поподробнее расспросить, какая именно эта шапка, как опять зазвонил телефон.
– Алло! Да, майор Мортаев слушает. Что, ограбление квартиры? Минуточку, записываю. Так. Японский телевизор. Ноутбук. Шуба из меха баргузинского соболя. Бриллиантовое колье…
Исписав несколько листов бумаги, майор поднял глаза на мужчину без шапки. Мужчина, поймав строгий взгляд полицейского начальства, что-то застеснялся, попятился к двери и, вежливо попрощавшись, вышел.
Помощник дежурного лейтенант Луртаев положил перед майором оперативную сводку. Майор начал листать бумаги…
– Так… На железнодорожной станции ограблен вагон. Импортных товаров на сумму… На заводе – групповое хищение в особо крупных… Кража со взломом… Ограбление банка…
Неожиданно в комнату влетел всё тот же лейтенант Луртаев.
– Товарищ майор! – закричал он с порога. – Ограбили!
– Кого ещё ограбили? – равнодушно поинтересовался майор.
– Ограбили! Вернее, угнали. Нашу машину угнали, полицейскую.
– Вот те на, – растерялся майор. – Как же теперь после дежурства домой возвращаться? Говорят, вечером в городе ходить небезопасно. Кругом грабят.
Он уже хотел закричать: «Караул! Грабят!..» Но тут зазвонил телефон, и майор покорно поднял трубку…
Директор-путешественник
Мой друг работает директором завода. Руководит большим коллективом. Давненько я уже его не видел. Всё дела да дела. Как-то забываем старых друзей. Надо навестить его.
Захожу, значит, на завод. Нету директора на месте. Говорят, в Германию уехал. В командировку.
Захожу через неделю.
– У себя директор? – спрашиваю у секретарши.
– Нет, не у себя.
– Неужели до сих пор из Германии не вернулся?
– Из Германии вернулся, но уехал в Японию.
– Ишь ты, в Японию! Наверное, по туристической путёвке?
– Нет, не по туристической. В командировку.
М-да… Беспокойная всё-таки у директора жизнь. Всё командировки да командировки. Ладно, пусть ездит, видит свет. Вернётся, авось и мне расскажет, как там жизнь, в чужих краях.
Через некоторое время опять прихожу на завод.
– Ну как, вернулся директор?
– Нет ещё.
– Ишь ты, видать, понравилось ему в Японии.
– А он не в Японии.
– А где же тогда?
– В Финляндии.
– Вай-вай! Неужели прямо из Японии в Финляндию перелетел? И в Уфе не приземлился?
– Приземлился. На завод зашёл. Командировочную оформить. И очень торопился. На международный симпозиум.
Да, симпозиум – это дело такое. Тем боже, если международный… Ладно, думаю, расскажет, как из Финляндии вернётся.
Однако и после Финляндии я его не застал. Говорят, уехал в Америку. Из Америки – в Австралию. Из Австралии – в Африку…
Такой уж он, мой друг. Прямо-таки какая-то неуёмная страсть к путешествиям.
Кое-как застал я его на рабочем месте. Да изменился он как-то, загорел, возмужал. Во взгляде твёрдость и решимость ещё куда-нибудь уехать.
– Только что из Саудовской Аравии, – говорит директор. – Тяжёлая была командировка. Жара, понимаешь ли. Кое-как вернулся.
– Да, путешествия – это трудное занятие. Утомляет. Это под силу только мужественным людям. А польза хоть какая есть от всех этих поездок?
– А как же, очень большая польза. Вот из Аравии, например, себе шапку привёз, жене – сапоги, сыну – ноутбук. Устал, понимаешь ли, всё это на себе таскать. Прямо-таки измучился. А прежние мучения… вспомнить страшно. Из Германии кухонный комбайн привёз, из Японии – автомобиль, из Финляндии – мебель, из Америки – джинсы, из Африки – шубу…
М-да… Это же просто каторга – столько вещей на себе таскать. Не всякий решится. Но мой друг мужественно преодолевает эти препятствия. Одно только плохо: завод его разоряется. Людям нечем зарплату платить.
Вообще, постепенно обанкротился завод. Люди все поувольнялись. Один директор остался. Его тоже хотели уволить, да всё застать не могут на рабочем месте. Всё время он в командировках…
Помереть некогда
Заболел я как-то. Положили в больницу.
Вообще-то я никогда не болел, удивлялся, как это некоторые люди даже из-за насморка на больничный выходят. А тут так скрутило, что пришлось в больницу лечь.
Больница, конечно, не санаторий. Таблетки, процедуры – всё это своим чередом, только скучно целый день без дела лежать. Особенно, если не навещают. Меня, слава богу, навещают, не забывают. На другой же день пришла бухгалтер Зиля. С большой сумкой через плечо.
– Без вас, как без рук, – говорит она, выгружая из сумки целые кипы бумаги. – Просмотрите, пожалуйста, отчёты. А то ведь люди без премии останутся.
Это не дай бог, чтобы люди без премии остались. не успел как следует углубиться в отчёты, как пришла секретарша Сария.
– Сали Салиевич, вы же обещали мне с квартирой помочь… – начала Сария и вдруг, словно бы спохватившись, спросила: – А как ваше самочувствие?
– Плохо, – говорю, – самочувствие. не знаю, выживу ли.
– То есть, как это – «выживу ли»? – забеспокоилась Сария. – Вы же сами обещали мне насчёт квартиры. Неужели забыли?
Ну, как можно такое забыть. Квартира – это первейшее дело. Делать нечего, остаток дня оформлял ей документы на квартиру.
Только успел оформить документы, как пришёл свояк Ханиф.
– Ну, ты тоже нашёл время болеть! – недовольно начал он. – Ты же меня просто без ножа режешь. Ты же меня, ну, прямо-таки…
– Подожди, – говорю, – объясни, в чём дело.
– «Объясни, в чём дело»! – скривился Ханиф. – Сам же обещал сына в институт устроить. Забыл, что ли?
Ну, как можно такое забыть. Сыновья – они наше первейшее дело. Так сказать, наше будущее. А если они вдруг останутся в институт неустроенными, а?
Делать нечего, хоть и тяжело это, пришлось созваниваться со знакомым профессором и как-то объяснить это деликатное дельце.
Слава богу, профессор вроде бы согласился, а то уж у меня давление подскочило от переживаний. Не успела медсестра сделать укол, чтобы сбить давление, как пришёл сосед Рамай.
– Эх, сосед, сосед, – начал он каким-то совсем уж убитым голосом и достал из кармана бутылку водки.
– Подожди, – говорю, – объясни, в чём дело?
– Дело, говоришь… – простонал сосед и схватился за сердце.
– Сердце, что ли, колет?
– Колет – это ещё полбеды. Горит!
– Инфаркт, значит.
– Инфаркт, – презрительно скривился сосед. – Инфаркт бы я кое-как пережил. Хуже. Жена от меня ушла.
– Вот те на. Как же так? Вы же вроде бы дружно жили?
– Притворялась. М-да… Такие дела. Давай выпьем с горя!
– Так мне нельзя.
– А мне, ты думаешь, можно? Мне тем боже нельзя. – Рамай выпил стакан водки. – Закусить ничего нет? – Он начал шарить по тумбочкам в поисках закуски, доел остатки каши с обеда и незаметно стащил у соседа по палате кусок колбасы. – Три дня, понимаешь ли, не ел. Как жена ушла. Тебе-то хорошо здесь, – завистливо вздохнул Рамай. – Питание бесплатное. Никаких тебе забот, тревог, беспокойства!
Неудобно мне как-то стало. Действительно, лежу я здесь, на бесплатном питании, без всяких забот и тревог. Когда у соседа, можете себе представить, жена ушла.
– Пойдём, – говорю, – сосед. Не горюй. Не переживай так сильно. Вернём мы твою жену.
Зашли к главврачу.
– Извините, – говорю, – товарищ доктор, но я не могу в больнице лежать, когда столько людей нуждаются в моём участии и помощи.
Главврач встретил нас, надо сказать, чрезвычайно сурово. Сначала вообще не хотел выписывать, но потом всё-таки смягчился и говорит:
– Если умрёте, на себя пеняйте!
Я пообещал пенять на себя, если умру. И мы с соседом, пропустив для храбрости по рюмке водки, отправились искать его жену.
Не пойдёт…
Написал я юмореску. Отнёс в редакцию. Редактор прочитал её с удовольствием и даже рассмеялся. Ну, думаю, дело на мази. Будут печатать.
Однако редактор вдруг посуровел.
– Не пойдёт, – говорит.
Спрашиваю:
– Почему не пойдёт?
– Ну как тебе сказать, – объясняет редактор, – мелкотемье. Какие у тебя герои? Бездельники, несуны, любители выпить. В эпоху грандиозных реформ надо писать по-другому. Крупномасштабно. И главное, смелее. Такие сейчас времена.
Ну что ж делать. Написал другую юмореску. Крупномасштабно и посмелее. Приношу в редакцию.
Редактор прочитал с интересом. Рассмеялся.
– Хорошо, – говорит, – но… не пойдёт.
– Почему, – спрашиваю, – не пойдёт?
– Ну как тебе сказать… Слабовато. Какие у тебя герои? Бюрократы, приспособленцы, конъюнктурщики. Всё это уже было. Во времена грандиозных социальных взрывов надо замахиваться по-крупному. Невзирая на мелкие недочёты быстротекущей действительности. Такие времена…
Что ж делать, раз такие времена, замахнулся я по-крупному. Невзирая на мелкие недостатки. Несу следующую юмореску.
Редактор прочитал. Рассмеялся.
– Недурственно, – говорит, – но не пойдёт. Какие у тебя герои? Коррупция, высшие эшелоны власти. Даже президента кольнул. В эпоху великих социальных потрясений надо быть поскромнее. Ближе к народу, жить его болями и радостями. Такие времена!
Делать нечего. Стал я поскромнее. Ближе к народу. К его болям и радостям.
Редактор, ознакомившись с очередной юмореской, от души посмеялся.
– Здорово, – говорит, – просто великолепно. Но, к сожалению, не пойдёт, потому что во времена великих социальных…
Пришёл я домой. Думал-думал да и написал фельетон про самого редактора.
Редактор прочитал, вроде бы рассмеялся, по привычке. Но вдруг помрачнел и посмотрел очень строго.
– Видимо, не пойдёт, – говорю я, – потому что во времена великих социальных…
– Вот именно, – подхватил редактор, – во времена великих…
– Как хотите, – говорю я. – Не хотите публиковать, отнесу в другую редакцию. Там с удовольствием возьмут.
И, действительно, взяли. И опубликовали.
Только вот редактор со мной после этого не здоровается. Как будто сердится за что-то.
Ну что ж, оно бывает, что люди сердятся друг на друга и даже перестают здороваться. Во времена великих социальных потрясений.
Ёлки-палки
Случится же такое, ёлки-палки! Ради чего, спрашивается, люди бегают, суетятся, что-то достают, чего-то в жизни добиваются…
Накануне Нового года Рашида жена из дома выгнала.
– Иди, – говорит, – купи чего-нибудь к празднику.
Пошёл Рашид в супермаркет, а там товару – глаза разбегаются. Рашид посмотрел на это изобилие, кое-что руками потрогал, кое-что понюхал даже. Он давно уже заметил, люди в эти супермаркеты как в музей на экскурсию ходят. Да и снаружи одно загляденье, кругом офисы, рестораны и ультрасовременные здания банков. Чем больше банков, тем меньше денег. А у некоторых вообще их нет. Но всё равно, банковские здания радуют взгляд изяществом форм и неожиданностью архитектурных излишеств.
Повздыхал Рашид от этого хронического безденежья, как вдруг его осенило – ведь ёлки в лесу бесплатно растут. А Новый год без ёлки – всё равно что брачная ночь без невесты.
Пошёл Рашид в лес, срубил там самую красивую ёлку. Только было взвалил её на плечи, как вдруг слышит крик:
– Руки вверх!
Смотрит: перед ним – лесник. В форме и с ружьём, всё как положено. Ну, Рашид вообще-то такой парень, не теряется ни при какой ситуации.
– С наступающим Новым годом! – бодро воскликнул он. – Вот, передайте, пожалуйста, жене. От её бывшего однокашника, то есть от меня, небольшой сюрприз, этот скромный подарок… – и протягивает ему ёлку.
– Так ты с Веркой в одном классе учился? – удивился строгий охранник лесного богатства. – Вот это сюрприз так сюрприз… Мне, как должностному лицу, самому рубить лесную красавицу не полагается, так что… Спасибо вам от имени вашей бывшей одноклассницы.
Лесник с ёлкой уже выходил из леса, как навстречу ему – милиционер, или, так сказать, полиционер.
– Ага, попался! Ну что, акт будем составлять?
– Обязательно! – с энтузиазмом воскликнул лесник, не хуже Рашида не терявшийся ни при каких обстоятельствах. – Только что конфисковал, ёлки-палки, у одного злостного нарушителя лесного законодательства. Хорошо, что вас встретил, а то мне по инструкции из леса отлучаться нельзя. У вас есть с собой чистые бланки?
– А зачем нам, собственно, эта бумажная волокита? Да ещё в канун Нового года, – замялся полиционер. – Давайте я без формальностей отнесу конфискованную ёлку в отделение, а вы с сознанием исполненного долга возвращайтесь к охране лесных богатств нашей Родины.
На том и порешили. Полиционер, вспомнив что ему наказала жена, с удовольствием водрузил хвойную подругу себе на плечи. Но не успел сделать и пару шагов, как навстречу ему какой-то человек, и тоже в каких-то погонах.
– Я налоговый инспектор, – представился он.
– А я милиционер, то есть полиционер!
– А по мне хоть президент! Перед налоговыми органами все равны. Согласно положению… Статья такая-то… Пункт такой-то… Подпункт… – инспектор достал калькулятор и начал что-то подсчитывать.
Полиционер был честный малый и примерный служака, который любого провинившегося мог схватить за шиворот и доставить в отделение. Но страх как не любил всякие такие положения, пункты, подпункты и прочую бюрократию. Он без лишних слов вручил свою ношу инспектору и тут же удалился, сославшись на необходимость срочной охраны общественного порядка.
А инспектор, кстати вспомнив жену и детей, слегка всхлипнул от охвативших его неясных чувств… Но вдруг перед ним выросла чья-то мрачная фигура. Это был Рашид, который, оказывается, вовсе не ушёл домой, а издалека наблюдал за дальнейшими приключениями лесной красавицы. И он твёрдо решил вернуть её обратно.
– Эй, ты, тормози! – мрачно процедил он сквозь зубы. – Я из ОПГ Гришки-косого.
– А что это такое ОПГ? – заикаясь, спросил инспектор.
– Ты что, совсем тупой, да? ОПГ – организованная преступная группировка, в натуре. На слово поверишь или тебе какое доказательство предъявить? – Рашид сделал вид, что достаёт из кармана что-то тяжёлое и отнюдь небезопасное для здоровья.
– Нет, нет, что вы! Доказательств не надо, верю на слово. – Инспектор, надо сказать, как человек с большим жизненным опытом, с уважением относился к разного рода мафиям, организованным группировкам и вообще к текущей криминальной хронике своего микрорайона.
Он без лишних разговоров протянул ёлку Рашиду и в самых трогательных выражениях поздравил новоявленного мафиози с наступающим Новым годом.
Довольный Рашид в самом радостном настроении приходит домой и… что он видит, ёлки-палки! Дома сидит в гостях свояк, а в каждом углу – по ёлке.
– Понимаешь, какое дело, – сказал свояк. – Нам зарплату ёлками выдали. Мне целая сотня досталась. Вот тебе принёс четыре штуки. Ладно, потом рассчитаемся, как только зарплату получишь.
Рашид без сил опустился на стул. Ну зачем, ёлки-палки, ради чего мы всё бегаем, суетимся, что-то достаём, чего-то добиваемся? Ну зачем он весь день потратил на добычу одной ёлки, если дома их целых четыре?! А впрочем, пусть стоят, веселее будет.
Эх, если бы его посетил и другой свояк, работающий на ликёро-водочном заводе… Им наверняка зарплату спиртом выдают. Если бы так… Вот было бы здорово, ёлки-палки!
Благодать!
Жизнь наша сплошная благодать. Все мы чему-то рады. Встретил я вчера Гайнетдин-бабая. Идёт довольный такой.
– Пенсию, – говорит, – повысили. На двести рублей. В советские времена у меня зарплата была такая. Вот, бутылку взял. «В семейном кругу» называется. Вместе с семьёй прибавку обмыть.
Хорошо всё-таки живётся старикам. Благодать! Умеют радоваться даже малому. Вроде бы не замечая того, что попутно повысили цены на электричество, газ, квартплату…
Был однажды в Уфе президент Ельцин, спросил у восторженно его приветствующих:
– Как поживаете?
– Хорошо, – ответили ему уфимцы.
– Вот меня переизберёте, ещё лучше будете жить, – шуткой на шутку ответил он.
Всё-таки интересные люди – наши правители. Любят эдак пошутить.
Президент Путин однажды на Казанском сабантуе, засунув голову в катык, выудил оттуда монету. В шутку, конечно. Дескать, я ваши деньги откуда угодно могу вытащить. Даже из простокваши. Благодать, да и только!
А на Уфимском сабантуе он не стал совать голову в кефир. По-другому пошутил. Из лука шарики расстрелял. Шутку можно понять так: будете слишком надуваться спесью, и ваш суверенитет лопнет, как эти шарики. Намёк поняли?
Поняли, конечно. Мы народ понятливый. Это, так сказать, политическая благодать.
Сегодня утром встретил старуху Гайнетдин-бабая.
– Вчера, – говорит, – у моего старика от этого «семейного круга» голова кругом пошла. Отравился бабай. Видать, водка, как её… палёная…
Это уж не благодать. Гораздо хуже. Хуже уже некуда!
– Ну, что ж, – говорю, – в больницу надо.
Бабка смеётся.
– Он, – говорит, – как услышит слово «больница», сразу выздоравливает. Знает он тамошние порядки. Однажды лежал уже. С тех пор болеть отказывается.
– А тебе как живётся? – спрашиваю у бабки.
– Благодать, – говорит она, – хорошо живётся, сынок. Умирать не надо. Дорогое это удовольствие – помирать. Жить куда дешевле, чем оплачивать похороны. Поэтому мы со стариком решили ещё восемьдесят лет жить не помирая. Тем боже что пенсию повысили…
Бабка, довольная, распрощалась со мной и пошла в сторону базара.
Я с восхищением посмотрел ей вслед. Чтобы жить в нашей стране, надо быть именно такой оптимисткой. Да, пока есть в России такие люди, наш народ не уничтожат никакие революции, никакие реформы.
Одним словом, благодать!
Ишачья жизнь
Булат с Саматом завсегда были друзьями. Ещё в школе, где Булат учился на «двойки» и «тройки».
Однажды он вдруг, словно нечаянно, получил «четвёрку». Так его прямо-таки захвалили.
Читать бесплатно другие книги:
