Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря Дубовая Лилия
Да, что касается переговоров, то тут любому политику не позавидуешь, потому что они – одна из главных составляющих этого почтенного занятия. Немцову с ними тоже всегда и сильно везло. Я не буду сегодня говорить о бесконечных, нервных, затяжных, нудных, сложных, ужасно тяжелых и так ничем хорошим и не закончившихся переговорах с «Яблоком». Чего только и кто только об этом не писал. Разве что скажу, что мне кажется, переговоры с Явлинским просто не могли быть успешными. Во-первых, считаю, что обе стороны – и СПС и «Яблоко» – внутренне не готовы были объединяться, что бы при этом не говорилось на публику, а во-вторых, Григорий Алексеевич никогда, ни при каких обстоятельствах не смог бы отказаться от своего единственного детища. Ведь «Яблоко» – это все, что он создал в своей жизни.
Немцов же, на удивление, умел наступать на горло собственной песне ради дела (взять хотя бы наши первые думские выборы, когда в итоге тройку возглавил Кириенко, все правильно рассчитавший и умно вошедший в коалицию самым последним). Но и ему любые переговоры давались непросто. Помню, как в самом начале 1999 года к нам (напомню, что Немцов сидел тогда в здании Администрации Президента) зачастила Хакамада. Шел разговор об участии Ирины с ее партией в предстоящих думских выборах. Что происходило там – за закрытой дверью кабинета – не знаю. Но могу рассказать, как с интересом наблюдала, как после ухода Ирины из кабинета просто вылетал взъерошенный Немцов, делал пару-тройку кругов по приемной, останавливался, выдыхал, а после произносил свою коронную – именно тогда рожденную и выстраданную фразу:
– Это не Хакамада, это Хиросима какая-то.
После чего возвращался в кабинет работать. А вот переговоры, которые он вел тогда со своим нынешним товарищем по борьбе Владимиром Рыжковым, вообще доводили его до белого каления. После посещений того же кабинета Рыжковым, с Немцовым какое-то время вообще невозможно было даже разговаривать. Борису требовалось очень много времени, чтобы прийти в себя после их общения. Думаю, просто они с Володей очень разные. И им сложно до конца понять и принять мнение своего оппонента. Интересно, сейчас что-то изменилось?
Но вернемся к шахтерам. Как я уже писала, Немцов инспектировал свои любимые проекты «Сахалин-1» и «Сахалин-2», когда Ельцин, уставший от развязанной с помощью шахтеров «рельсовой войны», решил окончательно разобраться с ситуацией. Он вызвал Немцова из командировки и, наряду с другими членами правительства, отправил его на переговоры с бастующими шахтерами. Нам достался небольшой городок Шахты в Ростовской области. Мы прилетели в Ростов, где нас встречала, наверное, вся чиновничья верхушка города, и отправились на место нашей дислокации. Стояло прекрасное лето. Запомнились огромные белые акации (жаль, что они уже не цвели) и пирамидальные тополя вдоль дорог, а еще бесконечное количество подростков у обочин, которые пытались продать проезжающим огромных раков – чаще только выловленных и еще живых, а иногда – ярко-красных, а значит, уже готовых к употреблению. Кстати, раков мы потом попробовали. Это было одно из главных блюд импровизированного банкета, который устроило руководство городка по поводу нашего отъезда. Но до этого было еще очень далеко. Переговоры нам еще только предстояли.
Еще добавлю, что поразили меня городские пригороды. Уж очень контрастировали с многочисленными убогими хатками огромные новоявленные хоромы местной Рублевки. Правда, их почти не было возможности разглядеть, потому что все они были обнесены высоченными монументальными заборами, из-за которых выглядывали только крыши коттеджей, принадлежавших местным нуворишам.
– Не спасут вас заборы, если вдруг что, – зло подумала я.
Итак, мы прибыли. После встречи «на высшем уровне», то есть, предварительного разговора с шахтерским начальством, Немцов решил разобраться с ситуацией прямо на месте и отправился… в шахту. Я не ошиблась, не в офис, где сидят директор и его окружение, а прямо под землю. Мой друг и соратник Мокшин тоже оказался в числе «счастливцев», которым разрешили сопровождать въедливого, настырного и не в меру любопытного вице-премьера, а вот меня в шахту не пустили, сказали, что это не женское дело. Пришлось дожидаться их на поверхности. Через пару часов я смогла наблюдать их триумфальное возвращение. Черные, все в угольной пыли, с лучезарными белозубыми улыбками, новоявленные шахтеры быстро, но очень картинно отчитались перед камерами об увиденном во чреве земли и, в лице Немцова, публично заверили дедушку Ельцина и весь российский народ в том, что проблемы угледобытчиков – белой кости и элиты нашего рабочего класса – будут решены в кратчайшие сроки.
А после того, как Немцов с компанией приняли душ, привели себя в порядок и переоделись, уже в разговоре я услышала:
– Да, Лиль, правильно я сделал, что тебя туда не взял. Нечего там женщине делать. Жутковато с непривычки. И как они туда добровольно каждый день спускаются?..
Но я все-таки чувствовала себя немного обделенной: все вокруг – герои, а я только сторонний наблюдатель. Обидно.
На этом «показательные выступления» закончились и началась настоящая серьезная работа. Немцов встретился с лидерами шахтерских профсоюзов, со стачкомом. Но это его не удовлетворило. Он вместе с нами отправился прямо на рельсы – к бастующим шахтерам. Предварительно Немцов поговорил с журналистами и попросил нас присмотреть несколько шахтеров – «из тех, кто посерьезнее и поавторитетнее» – и предложить им принять участие в переговорах. Что мы и сделали.
Запомнился мне один момент, который показал до какой степени те, кто тогда жил и работал в Москве, не понимали того, что происходит в остальной России. Подыскивая тех самых кандидатов для переговоров, о которых просил Немцов, в разговоре с шахтерами, уничтожавшими в это время свой скромный, принесенный из дома женами обед, состоявший из картошки, черного хлеба, сала, помидоров, зеленого лука и чеснока, зашел разговор о зарплате.
– Вот почему мы здесь сидим? – начал один из шахтеров, старательно нарезая хлеб и сало. – От хорошей жизни? Нет. Просто мы работаем, пашем как проклятые, рискуем каждый день, а деньги нам не платят. А как это жене объяснишь? Детей ведь кормить надо. Вот тысячу на той неделе дали – и живи, как хочешь.
– Тысячу долларов? – не подумав, спросила я, исходя из свой тогдашней зарплаты. (Я точно помню, что официальная ТАССовская зарплата у меня была двести пятьдесят-триста долларов, а еще тысячу я как парламентский корреспондент получала в конверте, что закончилось чуть позже, после дефолта и ухода из руководства ТАСС господина Невзлина (кстати, он, в отличие от многих, честно платил журналистам положенную зарплату до конца 1998 года). Вспомнилось вдруг еще, как Невзлин, увидев меня уже в думской приемной Немцова и узнав, что я теперь являюсь пресс-секретарем последнего, затащил меня в кабинет к Борису и сказал, что тот «должен ценить профессионалов и не обижать», хотя мог бы этого и не делать.
Сразу ответа на свой дурацкий вопрос я от шахтера не услышала. Возникла пауза. Она росла, ширилась и затягивалась. Шахтеры круглыми глазами молча смотрели на меня, видимо, соображая, за что и кому платят такие деньги, а я смотрела на них, делая вид, что ничего серьезного не произошло, про себя ругая эту идиотку, которая сначала говорит, а потом думает.
– Нет, – наконец тихо сказал мой собеседник, – тысячу рублей.
Вот тогда я быстро продолжила:
– Конечно, это не дело. Людям должны платить за честно сделанную работу. А пойдемте со мной к вице-премьеру. Немцов – нормальный мужик. Он все поймет. А вы ему лично все расскажете.
Сейчас уже точно не помню, но два или три шахтера согласились участвовать в переговорах. Всю ночь Немцов разговаривал с ними, обсуждал ситуацию и условия, на которых шахтеры освободят железнодорожные пути. Мы сидели в соседнем кабинете и ждали результатов. Благо, что у руководства шахт оказался серьезный запас хорошего коньяка и прочих крепких напитков, большая часть которых была потреблена главными переговорщиками, а меньшая – несущими свою вахту журналистами. К утру договоренности были достигнуты. Немцов отправился выступать перед шахтерами, которых набился полный актовый зал, где и сообщил им, что деньги на зарплаты уже выделены и вот-вот прибудут. Немцов не обманул. Когда собрание закончилось, мы оказались свидетелями следующей картины. В кассу бухгалтерии выстроилась огромная очередь из желающих получить зарплату. А по коридору во главе с главным бухгалтером шли люди и несли коробки. Это были, представьте себе, коробки из-под ксероксов, полные денег.
– Что несем, товарищи? – громко спросил довольный Немцов.
– Зарплату, Борис Ефимович, – сказала, улыбнув шись, пышнотелая бухгалтерша. – Спасибо вам.
На следующее утро мы с чувством честно выполненного долга покидали гостеприимные Шахты.
Последнее что помню, это была фраза Немцова, который смотрел на еще почти спящий город из окна автомобиля:
– Да, и стоило ради этого на рельсах сидеть.
С глубокой горечью Немцов наблюдал, как почти под каждым кустом и на каждой скамейке спит пьяным сном очередной шахтер, ночью бурно отметивший получение долгожданной зарплаты. Еще печальнее смотрелись женщины, которые с горем пополам тащили домой своих не стоящих на ногах мужей. и еще – маленькое добавление от Немцова:
– Одна деталь. Губернатор Чуб на время забастовки сбежал из Ростова в Германию. Мы уехали, когда пошли поезда. Аксененко и я плакали от счастья и дикой усталости. В ходе встречи с шахтерами со мной случился обморок (впервые в жизни) из за трех бессонных ночей. Ампилов хотел меня взять в заложники. Я согласился. Он испугался.
Ножик Валерии Ильиничны
Собиралась сегодня рассказать о том, как побывала, сопровождая Немцова, в аликперовской вотчине – в Когалыме. И тут вдруг Путин выпустил на свободу «узника № 1», ФБ запестрел комментариями. Как всегда: каждый по-своему и каждый о своем. Но поразил меня, если честно, пост моего бывшего шефа, который, поздравив Ходорковского и его близких, совершенно неожиданно для меня заговорил (о чем бы вы думали?) о милосердии Владимира Владимировича. Как? Немцов? Человек, который столько лет в политике? И – с мальчишеским восторгом – о милосердии Путина? Не понимаю. Впрочем, на мой взгляд, ему всегда мешала излишняя эмоциональность.
– Но при чем здесь ножик Валерии Ильиничны? – спросите вы меня, уважаемые читатели.
Сейчас все объясню.
Все началось с того, что моя добрая приятельница Тамара Кандала разместила пост со статьей Валерии Новодворской под отличным названием (кстати, сейчас это большая редкость): «Милость к падким». Замечательная и любимая мной Валерия Ильинична, комментируя ситуацию, все расставила на свои места одной только фразой. Позволю себе здесь ее процитировать: «Милосердие – это не камень, милосердие должно быть даваемым добровольно хлебом». Что скажете? Имеет ли смысл к этому что-либо добавлять.
По-моему – нет.
Новодворская. Мне довольно часто приходилось с ней общаться во время моей работы в СПС. Дело в том, что наши (я имею в виду Чубайса, Немцова и Гайдара) ее обожали. Лера (так совсем по-домашнему звал ее Немцов) всегда была почетным гостем СПСовских съездов. Особенно тех, которые считались сложными или судьбоносными. Впрочем, там что ни съезд, то был или сложный, или, что еще хуже, судьбоносный.
Новодворской всегда предоставляли слово, и она всегда блестяще выступала. Как правило, мне поручали встретить почетную гостью, провести в зал, напоить чаем, усадить где-нибудь в первых рядах поудобнее, помочь подняться на сцену. И вот – она приходила. Вся такая немного смешная, чуть нелепая, нескладная, с трудом передвигающаяся, запыхавшаяся, всегда как-будто куда-то опаздывающая. Садилась, выпивала свою чашку чая, выдыхала и начинала внимательно вслушиваться в шум и гул живущего своей жизнью съезда. Она никогда не выступала одной из первых. Внимательно слушала все, что звучало с трибуны. С особым интересом – Чубайса и Гайдара. Я не заметила ее особых симпатий к Хакамаде. Кириенко, судя по тому, что она о нем говорила, Валерия Ильинишна не жаловала, чуть позже – о Никите Белых отзывалась как о человеке с хорошими задатками, но которому пост лидера партии достался рановато. А вот Немцова она обожала. Борис был ее настоящей слабостью.
Как сейчас помню: Немцов вещает с большой трибуны. Как всегда – без бумажки, четко и, вместе с тем, эмоционально, даже чуть театрально, с каждым словом словно расцветая и набираясь энергии от замершей и превратившейся в слух аудитории. Новодворская садится поудобнее, вытягивает шею, прикрывает глаза, внимательно слушает, одобрительно кивает в наиболее понравившихся местах, хлопает, довольно улыбается, одобряет. Поворачивается ко мне:
– Красавец. Уж мне-то что с этого… А красавец. Хорош Борька, ой, хорош… Хоть и мальчишка еще. Ему бы на годик в места не столь отдаленные, опыта набраться.
– Что вы, Валерия Ильинична, лучше не надо. Может, без такого опыта обойдется?
– И правда. Что это я. Не надо. Хотя… лучше всяких университетов…
И вот, внимательно всех послушав и во всем разобравшись, Новодворская просит слова. Медленно поднимается. Кто-то из мужчин помогает ей преодолеть ступеньки. Она выходит на сцену. Начинает говорить. И удивительное дело, мгновенно куда-то исчезает эта немолодая, тучная, немного странная на вид женщина. И возникает оратор, политик, аналитик, журналист, блестящий полемист, человек со своей позицией, с позицией устоявшейся, аргументированной, выстраданной. Человек, раз и навсегда решивший для себя важнейший вопрос. «Свобода всегда лучше, чем несвобода» – в этом вся Новодворская. И никто и никогда не докажет ей, что это не так. А речь? Тонко, логично, литературно, с уместными цитатами, с забытой всеми латынью. Помню красиво вплетенную в выступление цитату из Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий» (надпись на вратах ада). Какими бессловесными на ее фоне выглядит подавляющее большинство политиков «путинского созыва». Вечно мычащие единороссы, не способные внятно сформулировать, высказать свое мнение без оглядки на руководство, доказать, объяснить, отспорить, не переходя на склоку, скандал или истерику.
Да, любило наше руководство свою Леру. Однажды я обратила внимание на Чубайса, который, сидя на сцене в президиуме, не просто слушал. Он слушал как-то завороженно, внимал, непроизвольно улыбаясь, кивая головой, потирая руки и аплодируя.
Еще помню овации. Всегда были овации, под которые она – красиво бросив в восторженный зал последнюю, очень продуманную, наиболее уместную и обязательно запоминающуюся фразу – спокойно и с чувством выполненного долга уходила со сцены.
А теперь уж точно – про ножик.
Было это на одном из съездов. Что и к чему, помню не очень. Но происходило все за городом в гостинице «Холидей Инн». После продолжительного, насыщенного и утомительного трудового дня порешавшие все вопросы рядовые делегаты съезда, лидеры, депутаты и гости собрались на скромный фуршет на открытом воздухе. Июнь был в самом разгаре, теплый летний вечер располагал к хорошему доброму разговору за рюмкой коньяка. Под белыми полотняными шатрами, прямо на зеленой траве на берегу искусственного прудика, обрамленного цветущими клумбами, деревцами и кустарниками, были расставлены столы, часть из которых уже оккупировали самые шустрые и наиболее проголодавшиеся делегаты. Мы с Валерией Ильиничной под ручку подошли к одному из шатров и я, оглядываясь, стала соображать, куда бы нам пристроиться. И тут замахал рукой Гайдар:
– Лерочка, сюда, сюда, к нам. Я тебе и местечко занял.
Мы подошли. За столом сидели Гайдар, Гозман, Хакамада. Сразу за нами подошел Немцов. Я спросила у моей подопечной, что бы она хотела отведать и выпить. Валерия Ильинична, услышав о еде, сразу взбодрилась, попросила сначала принести ей сок, а после, подумав, сказала:
– Мне, если можно, мясца бы. Мясо, я надеюсь, имеется?
Мясо имелось, и мы с Гайдаром отправились к столу, чтобы положить что-нибудь на тарелки. Гайдар – для себя, я – для нашей дорогой гостьи. Наконец, мясо с гарниром было благополучно доставлено окончательно проголодавшейся Новодворской. Но тут и возникло это самое извечное и весьма существенное «но». Почему-то кто-то решил, что фуршет на природе должен быть очень демократичным. А может, просто хотели сэкономить партийные деньги. Помнится, что съезд был весьма многочисленный и народу было более чем достаточно. Видимо, поэтому фуршет сервировали по-простому, предложив всем желающим воспользоваться салфетками, пластиковыми тарелками, стаканчиками, вилками и ножами. И все бы ничего. Но пластиковые ножи почему-то совсем не желали справляться с любимым Валерией Ильиничной мясом. А поэтому, внимательно посмотрев, как мучительно пытаются отпилить от куска небольшие и удобные для немедленного поглощения кусочки окружающие ее лидеры «Си-Пи-Си», Валерия Ильинична, вздохнув, с видом «ничего-то вы в этой жизни не понимаете, дети мои малые», и попросила меня подать ей ее дамскую сумку совсем не дамского вида. После чего, освободив место на столе, Валерия Ильинична сосредоточенно и очень серьезно начала, как фокусник из шляпы, выуживать из своей безразмерной сумки всевозможные интересные предметы: бумажные салфетки, носовые платки, таблетки, блокнотик, телефон, ключи, ручку, пару простых карандашей, журнальчик, аккуратно сложенный пакет, тезисы своего выступления, футляр для очков и прочее, и прочее – все то, что составляет содержимое среднестатистической сумочки среднестатистической российской женщины. Наконец, она вытащила то, что искала. На глазах у изумленной публики из кожаного футляра был торжественно извлечен сверкнувший в последних лучах заходящего июньского солнца «ножик» Валерии Ильиничны.
– Вот и он – мой ножичек. Всегда с собой ношу. С отсидки. Привычка такая. Мало ли что. Вдруг пригодится, – торжественно заявила удовлетворенная произведенным эффектом Новодворская, демонстрируя всем и каждому свое холодное оружие. Нет, дамы и господа, это не была дамская игрушка для зачинки карандашей. Это был серьезный охотничий клинок, которым, если что, наверное, можно при определенной силе и от медведя отбиться.
Я осмотрелась, пытаясь оценить реакцию окружающих. Сцена вокруг представляла собой что-то похожее на ту самую паузу, что так талантливо держат профессиональные актеры известного столичного драматического театра после знаменитой гоголевской фразы:
– К нам едет ревизор…
Все молчали, взирая на этот шедевр оружейного искусства, предназначенный, видимо, для самообороны героя – разведчика или партизана, оказавшегося в тылу противника, представляя, как картинно, в лучших традициях современных сериалов, падают окровавленными на белый снег, сраженные насмерть столь мощным оружием многочисленные немецко-фашистские захватчики.
Валерия Ильинична, насладившись произведенным эффектом, спокойно порезала на мелкие кусочки свое мясо и протянула нож Гайдару:
– Егорий, возьми, оно вернее будет.
А дальше помню только гомерический хохот Немцова, который, как всегда, отошел и развеселился первым.
– Ну, Лера, ты даешь. Уважаю, – поскуливая, сквозь выступившие от неуемного смеха слезы, сказал никак не желавший успокоится любимый Лерой «красавец», одновременно наблюдая за тем, как ловко, поглядывая на всех с довольной улыбкой, орудует «ножичком» Новодворской радостный Гайдар.
Гиблое место
На дворе стояла теплая московская осень. Было самое начало октября 1997 года. Я только что вернулась из очередной загранкомандировки. Если не ошибаюсь – из Германии. И тут, совсем неожиданно, выяснилось, что Немцов срочно вылетает в Когалым. Напомню, что в свою бытность вице-премьером Борис курировал всю российскую нефтянку и именно поэтому был приглашен Вагитом Алекперовым (если кто запамятовал, то это «Лукойл») в любовно отстроенный им Когалым, городок, где проживают те, кто разрабатывает нефтяные месторождения Западной Сибири.
Не могу сказать, чтобы я сильно вдохновилась предстоящей поездкой, посмотрев на карте, где этот самый Когалым находится, и выяснив, что обозначает его название.
– Ой, недаром эти ханты назвали город «гиблым местом», – грустно подумала я и отправилась оформлять командировку. Коллеги, провожая меня, дружно похихикали на тему: «не все вам, девушка, по заграницам летать, посмотрите, как простые русские люди живут», а еще посоветовали прихватить с собой телогреечку и резиновые сапоги. Мол, знаем мы эту тундру – все болота да лишайники, на асфальт и брусчатку (это я к слову, потому что вспомнила, что мэром Когалыма начинал свою деятельность, на благо российского народа, наш нынешний городской голова – борец с пробками, большой любитель платных стоянок и свежеположенной плитки – Сергей Собянин) не рассчитывайте.
Вечером, упаковывая сумку я, прислушавшись к своей женской интуиции, все-таки бросила в нее платье и туфли на каблуках. Мало ли что. Все-таки вице-премьера сопровождаешь, да и хозяин – не абы кто, а самый настоящий олигарх, а посему надо все предвидеть: кто знает, в какую ситуацию попадешь.
И вот, после нескольких часов полета, мы приземлились. Прямо в чистом поле, извините, в чистой тундре расположился небольшой, продуваемый всеми ветрами, аэропорт. Я ожидала увидеть все, что угодно, кроме того, что увидела. А увидела я, как на фоне окружающего пейзажа – мхов и лишайников удивительной красоты, вобравших в себя все краски осени от рыжевато-желто-оранжевого до серо-болотно-коричневого, да еще низкорослых, кривеньких деревьев, больше похожих на кустарники – выстроилась в ряд целая кавалькада из новехоньких черных внедорожников. Оказывается, нас так встречали. Рассадили московских гостей по машинам – чуть ли не по одному на каждую – и по прекрасной трассе, казавшейся среди этой нетронутой природы чем-то странным и инородным, с ветерком повезли в город.
Первое, что подумалось, когда мы проехали практически через весь городок, добираясь до только что отстроенной четырехзвездочной гостиницы под тем же, что и город, замечательным названием «Когалым», что кто-то сильно пошутил насчет этого самого «гиблого места». Место было совсем даже и не гиблое, а очень симпатичное. Это был прекрасный, совершенно европейского типа городок, кстати, как выяснилось, отстроенный по западному образцу и западными же специалистами. Все выглядело новым, чистым, ухоженным и очень уютным.
Особенно поразило впечатляющее здание офиса градообразующей компании, а также стоящие рядышком новехонькие церковь Апостолов Петра и Павла и мусульманская мечеть. Но все затмила гостиница, первыми постояльцами которой мы явились. Этот плод чей-то неуемной фантазии сиял отполированным гранитом и мрамором, декоративной отделкой, сильно смахивающей на натуральный малахит, блестел глазами окон, окантованных темно-коричневыми деревянными рамами, и совсем уже убил двумя скульптурами, представляющими собой полуобнаженных то ли нимф, то ли древнегреческих богинь с фонарями в вытянутых руках, навсегда застывших перед центральным входом в этот шедевр современной архитектуры. Точно такие же нимфы, только живые и одетые в белые блузки, мини-юбки и туфли-лодочки, приветливо встретили нас в фойе гостиницы и, лучезарно улыбаясь, быстро и без проблем разместили всех в роскошные одноместные номера. Кстати, весь холл гостиницы был украшен неимоверным числом живых белых хризантем. Их количество наводило на мысль, что растут они тут где-то рядом – на ближайшем болоте – и являются, вместе со мхами и лишайниками, главенствующими представителями местной флоры.
Попутно нам сообщили о предстоящем ужине и сказали, что через полчаса нас ждут в ресторане, чтобы в теплой и дружественной обстановке отметить прибытие на гостеприимную когалымскую землю дорогих столичных гостей. Тут-то я поняла, что недаром, совсем не даром прихватила с собой платье и каблуки.
Зал ресторана встретил нас обилием огней, ненавязчивой музыкой и весьма приличным количеством нефтяников и их верных подруг. Мой постоянный спутник Петька Мокшин уже пристроился за столом, который находился в некотором отдалении от Немцова и Алекперова, и активно приглашал к себе всех прибывавших один за другим журналистов, мотивируя такое расположение стола желанием спокойно поесть и немного выпить, чтобы настроиться на завтрашнюю тяжелую журналистскую работу в поле, точнее – в тундре.
Мы сели своей теплой компанией, оценили ситуацию, поняли, что сегодня работы точно не будет, успокоились и решили отдать должное закускам, которые просто метала на стол милейшая расторопная и бойкая официантка.
Петька, нужно сказать, всегда серьезно относившийся к еде и ответственно подходивший к данному процессу, отведав очередное блюдо и утолив первый голод, решил поинтересоваться у официантки, что будет на горячее, видимо, чтобы решить заранее, что выбрать.
– Что вы, – мило сказала наша фея, – горячее еще не скоро.
– Как это, – удивился Мокшин, – почему? Неужели не успели приготовить?
В этот момент все сидящие за столом журналисты, заинтересованные происходящим разговором, повернули головы к собеседникам.
– Нет, что вы, – сказала девушка, – все готово. Просто закуски вы еще не все попробовали. Сейчас еще принесу.
Петька внимательно осмотрел заставленный едой более чем обильный стол и заинтересованно продолжил:
– Еще закуски? И много?
– Сколько точно закусок – не знаю. Но всего тридцать шесть, – ответила официантка.
– Чего тридцать шесть? – в недоумении уточнил Петька.
– Тридцать шесть наименований, – гордо сказала девушка. Подождала минуту и, так и не услышав ничего больше от оторопевшего Мокшина, гордо удалилась.
Но, как вы уже поняли, ненадолго. Через несколько минут на нашем столе красовалась новая порция закусок. Я осмотрелась. Народ тихо цедил коньяк и усиленно соображал, как это все если не съесть, то хотя бы попробовать и чем все это может обернуться на утро. Потом один за другим как-то обреченно все начали выуживать самые понравившиеся кусочки, уверяя себя и окружающих, что негоже де обижать гостеприимных хозяев. Но было видно, что порыв прошел и темпы поглощения уже сильно замедлились. И тут вновь появилась она. На ее руках было огромное блюдо со здоровенной рыбиной.
– Муксун, – громко провозгласила официантка.
– ???
– Очень вкусная рыбка. Вы такой у себя в Москве не ели. Возьмите. Хотя бы по кусочку. Вот тут, из серединки, – нежно, словно журчащая реченька, уговаривала она нас. И уговорила. Под открывшееся, второе дыхание был опробован вкуснейший муксун, а еще позже – под внезапно открывшееся затаившееся в самой глубине журналистского естества – третье, все это изобилие было залакировано рюмкой чудного ликера со слоеным желе из фруктового ассорти.
Наконец, торжественный ужин подошел к концу. Выбравшись из-за стола, медленно, тихо переваливаясь, как разжиревшие после теплого лета откормленные утки, мы направились к своим номерам. Но тут в холле осоловевшие от обильного угощения журналисты столкнулись с премьером, которого на какое-то время, занятые едой, почти потеряли из вида.
– Ребята, вы как? Все в порядке? – спросил Немцов.
– Да, отлично, вот только разве можно столько есть? Как завтра работать? – ответил кто-то из журналистов.
– Не говорите. Но вам хорошо, спать пойдете, а меня еще куда-то отсюда везут, – как-то обреченно сказал Немцов, который, кстати сказать, во время работы в правительстве немного поправился и сильно об этом беспокоился.
Знаете, что меня поразило больше всего? Да то, что на следующее утро (а ужин закончился далеко за полночь), когда мы встретились за завтраком, никто не обошелся одним черным кофе.
– Журналист должен поесть впрок, – заметил кто-то из мужчин, щедро намазывая масло и джем на пышный круасан и запивая всю эту вкусноту крепким свежеприготовленным кофе, – а то сегодня поедем производство смотреть, вдруг пообедать не придется.
Все дружно закивали, подтверждая тем самым, что полностью согласны с мнением коллеги, и дружно попросили официантку этот чудный кофе повторить.
Потом нам показали все красоты алекперовской вотчины. Немцов оценил, как хорошо поставлено дело, впечатлился производством и остался очень доволен. Проблема была только в одном. Во второй половине дня, перед тем, как мы должны были полететь дальше, в большом киноконцертном зале у Немцова была запланирована встреча с жителями города, на которой он должен был выступить перед ними и ответить на их вопросы. Немцов сильно нервничал, потому что время в стране было трудное, были серьезные задолженности по зарплате, и в этой связи от вопросов наш вице-премьер ничего хорошего не ждал. Правда, его оптимизм несколько возрос, когда днем он посетил продовольственный магазин, который порадовал вице-премьера своим ассортиментом, а еще пообщался на улице с попавшимся на пути делегации дворником, который, как выяснилось, был очень доволен и своей работой на свежем воздухе (отмечу, что среднегодовая температура в Когалыме составляет минус 2,5 градуса), а также зарплатой, которая оказалась значительно выше, чем этого можно было ожидать.
Когда Немцов поднялся на сцену, полный зал встретил его бурными аплодисментами. Вице-премьер рассказал, в каком восторге он от гостеприимного города и его хозяев, как его впечатлило производство, какие молодцы российские нефтяники, качающие черное золото и зарабатывающие доллары для всей нашей необъятной родины; рассказал о своей работе, о ситуации в стране, пообещал, что с каждым годом у нас в России все будет лучше и лучше и, наконец, попросил задавать вопросы, приготовившись мужественно отвечать даже на самые болезненные и нелицеприятные.
В зале установилась тишина. Возникла неожиданная пауза. Удивительно, но никто не спешил обвинять правительство младореформаторов и стоящего перед ними его представителя в лице Немцова во всех смертных грехах, начиная с невыплаты зарплат и пенсий. Напряжение нарастало. Немцов ждал. Зал безмолвствовал.
Наконец, в одном из первых рядов поднялась колоритная пышная дама в мехах.
– Борис Ефимович, – обратилась она к столичному гостю, – у нас проблема. Помогите.
– Я вас слушаю, – сказал в ответ насторожившийся Немцов.
– Знаете, нам обещали построить подземный гараж к зиме, а пока так и не построили. Скоро холода. Джип на нашем морозе не заведешь. Надо что-то делать, – закончила дама.
Немцов в ответ засиял белозубой улыбкой, выпрямил плечи, повернулся к кому-то из руководства, сидящего на сцене и радостно, весь лучась от оптимизма и огромного человеческого счастья, что внезапно открылось ему здесь – в Когалыме, так по-простому, как свой парень своего парня, спросил:
– Ну что, решите проблему? Будет гараж?
– Будет, будет, Борис Ефимович, обещаем. Как на духу – будет, – послышалось в ответ.
– Ну вот, будет вам гараж, – сказал вице-премьер, повернувшись к даме, изображая всем своим видом, что сделал для этого все, что мог.
В ответ зал разразился или, если хотите, взорвался настоящими овациями.
А вы говорите – «гиблое место».
Ух, ты! Чили, Мексика, Венесуэла
Последние дни ноября девяносто седьмого ничего хорошего не обещали. Стояла отвратительная поздняя московская осень. До нового года оставалось еще немногим больше месяца, шла рутинная работа: ТАСС – Белый дом – ТАСС – и снова Белый дом. И вдруг, совершенно неожиданно, нам, пулу журналистов, работающих с Немцовым, сообщили, что вице-премьер в середине декабря намерен посетить с ознакомительным визитом Латинскую Америку. При этом Андрей Першин (в то время пресс-секретарь Бориса) сказал, что ехать совсем необязательно, потому что для агентств командировка будет достаточно накладной, но не сильно информативной. Мы с коллегой из РИА-Новости, посовещавшись, решили, что такую командировку грех пропустить. И придумали, что для того, чтобы нас туда точно отправили, нужно перед начальством кивать на конкурентов:
– Как это так, РИА (соответственно, в моем исполнении), ТАСС (в его) своего корреспондента отправляет, а мы что – хуже? Вот у них будет эксклюзив от Немцова, а у нас нет. Стратегический план был успешно претворен в жизнь обеими сторонами и, что свидетельствует об интеллектуальном уровне его разработчиков, идейных вдохновителей и, одновременно, главных исполнителей и заинтересованных лиц, оказался весьма успешным. Ура! Через пару дней мы уже оформили наши командировки. Нас ждали три столицы: Сантьяго, Мехико и Каракас. Вот такой рождественский подарок подготовил нам наш незабвенный первый вице-премьер.
Оказавшись в битком набитом правительственном самолете, мы только подивились многочисленности российской делегации и исходя из этого поняли, что правительство младореформаторов, судя по всему, придает огромное значение развитию всех и всяческих связей с крупнейшими знаковыми государствами Латинской Америки.
Итак, наше путешествие началось.
Началось оно, кстати, с почти анекдотического случая. Наш самолет сел на дозаправку в аэропорту острова Сал, принадлежащего республике Кабо-Верде или, чтобы было понятнее, республике Островов Зеленого мыса. Время было ночное, сонное. Но так как лететь нам нужно было еще не один час, то большая часть обитателей правительственного самолета отправилась в здание аэропорта, размяться. Оказалось, что мы-то просто хотели походить ногами по земле, а у нашего вице-премьера все было куда серьезнее. Он должен был встретиться с послом нашей великой страны в Кабо-Верде. Только вот беда. По каким-то неизвестным мне причинам наш рейс немного подзадержался, а посему посол, который утомился встречать посланцев своей далекой родины, решил не мучиться в аэропорту, и, оставив своих подчиненных, чтобы те сообщили, когда самолет с правительственным чиновником будет на подлете, благополучно убыл в свою резиденцию. Только подчиненные что-то прохлопали, упустили время и сообщили послу о прибытии Немцова только тогда, когда встретили нас на гостеприимной земле Кабо-Верде.
К Борису подбежал нервно подергивающийся, возбужденный и взъерошенный представитель посольства, сказал, что рад приветствовать столь высокого гостя и сообщил, что посол вскоре прибудет. Через какое-то время примчалась пара-тройка подозрительных внедорожников военного образца. Из одного из них выскочили черные африканские люди в форме и один – тоже черный, тоже африканский и тоже в форме – но точно самый крутой, если, конечно, судить по числу декоративных элементов, которыми эта форма была обильно декорирована.
– На нашего посла это никак не похоже, – прокомментировал Немцов, – я в курсе, что он здесь полжизни сидит, но загореть до такой степени явно не мог. И правда, это оказался сам министр обороны дружественной африканской страны, видимо, с большей и с самой боеспособной половиной своей армии. Мы расшаркались с министром и стали наблюдать, что будет дальше. Прошло еще минут двадцать. На посольских было страшно смотреть. А посла все не было. Немцова это почему-то сильно развеселило.
– Так, – сказал он, – сейчас мы ему устроим сюрприз. Он тут так давно и хорошо сидит, что, наверное, меня и в лицо не знает. Поэтому (он оглядел всех рядом стоящих и выхватил взглядом своего пресс-секретаря, который, в отличие от самого Немцова и журналистов, был при полном параде, то есть в костюме и при галстуке) – ты, Першин, будешь Борисом Немцовым, а ты – и вице-премьер указал на меня – его супругой Раисой Максимовной.
Наконец, примчался полуживой посол. Судя по всему, он коротал время ожидания совместно с хорошей порцией доброго виски, но от понимания, что он натворил, уже почти протрезвел. Посол, видимо, все-таки как-то мельком видел вице-премьера по телевизору, потому что, хотя и очень настороженно и с опаской, изначально отправился к нему, но Немцов глазами указал ему на меня и Першина. После этого, чуть кивнув своему спасителю в знак благодарности за оказанную услугу, посол подошел к нам и начал знакомиться. Правда, всего через несколько минут мы сломались, потому что развеселившиеся журналисты начали корчиться от еле сдерживаемого смеха. Осознав, что его разыграли, сообразительный посол понял, что голову рубить ему не будут, немного успокоился, провел с членом правительства родной страны, видимо, очень содержательную беседу (мы ее не слышали, так как собеседники присели чуть в сторонке), а после проводил нас до самого трапа, раскланялся и пообещал обязательно встретить на обратном пути. На что Немцов заметил, что это совсем не нужно.
– Нет, нет, – уверил посол, – я обязательно буду, обязательно. – И в порыве замахал рукой в спину уходящему Немцову.
Чили встречал нас полноценными плюс тридцатью пятью градусами. Нам сообщили об этом еще в самолете. Подавляющее большинство членов делегации, вылетевшее из осенне-зимней Москвы одетыми строго по погоде, приняло информацию к сведению и переоделось. Но был с нами такой колоритный персонаж по имени Коля Ефимович – старый знакомый Немцова еще по Нижнему Новгороду, журналист, который каким-то чудом вслед за Немцовым ухитрился перебраться на работу в столицу и к тому времени представлял небезызвестную всем нам «Комсомольскую правду», так Коля почему-то решил, что его объявление о резком изменении температуры за бортом совсем не касается. Он остался глух к советам коллег и не пожелал сменить на что-то более соответствующее погоде свои любимые брюки из плотной шерсти, заявив, что не будет заниматься ерундой и переоденется в гостинице. В этой связи у нас появился еще один повод повеселиться.
Оформление документов по прибытии в аэропорт сильно затянулось, поэтому мы встали в тени каких-то удивительной красоты деревьев, цветущих огромными гроздьями сине-фиолетовых цветов, чем-то похожих на белую акацию, и стали с интересом наблюдать за несчастным Ефимовичем, который каждую минуту прикладывался к бутылке с водой и вытирал обильный пот со лба, живо представляя себе, как ему сейчас несладко приходится в его утепленных брюках. Увы, мы еще не догадывались, что бывший нижегородец, а нынешний москвич приготовил, что называется, «на жару». Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что сандалии, которые уже через час и до самого отъезда на заснеженную родину будут красоваться на ногах Коли, до конца жизни будут сниться мне в страшных снах.
Я не очень помню, чем таким особенным мы занимались в Чили. Осталась в памяти, разве что встреча с одним из «чикаго-бойз» или «чикагских мальчиков». Это был кто-то из пяти самых известных чилийских экономистов, которым генерал Аугусто Пиночет, после военного переворота и своего прихода к власти в 1973 году, поручил провести реформу экономики в Чили. Реформа до сих пор оценивается по-разному, но известна она первым применением принципов «шоковой терапии» с целью перехода от социалистической экономики к рыночной. Запомнилось мне, что Пиночет, известный как один из самых жестких диктаторов, полностью отдал экономику на откуп специалистам в лице «Чикаго-бойз», никак не вмешивался в реформы и потребовал от них только одного: чтобы они не воровали, пообещав при обнаружении чего-то такого самого жесточайшего наказания. Я не буду сейчас влезать в подробности и анализировать результаты чилийской реформы, скажу только, что уже тогда средняя зарплата в Чили была в разы выше, чем в других странах региона, а сама столица и район Сантьяго, где обитали представители среднего класса, если честно, меня сильно впечатлили. Еще помню страшно довольного Мишу Соколова, который взял эксклюзив у этого самого «мальчика», который ко времени нашей с ним встречи давно уже оформился в серьезного и совсем не юного мужчину.
Я поинтересовалась у Немцова, почему он не встречается с Пиночетом, добавив, что я бы на его месте это обязательно сделала. Немцов ответил, что «личность, конечно, легендарная, и интересно было бы встретиться», только он думает, что, случись такая встреча, его «как либерала не поняли бы».
А вот чем особенно запомнились мне предрождественские каникулы в Чили, так это посещением знаменитых чилийских винных погребов. Смотрю я сейчас на сохранившуюся фотографию, где сижу с Першиным за столиком и дегустирую вино, на фоне такой же дружной журналистской компании за соседним столом, где высвечивается довольное лицо Соколова, и вспоминаю, как это было замечательно. С тех самых пор я ценю чилийское вино – особенно красное – которое, если кто не знает, делается из винограда с лозы, завезенной сюда из Франции. Хотя, замечу, что вкус чилийского вина немного слаще и куда более пряный. Сказываются более мощные почвы и обилие солнца. Кстати, Немцову подарили какую-то очень ценную бутылку коллекционного вина, которое хранилось в специальном погребе за решеткой и за семью печатями. Запомнилось, как эту бутылку торжественно оттуда изымали и преподносили вице-премьеру, а еще то, что была она обильно покрыта пылью. Но самое интересное, что со слов Немцова я знаю ее дальнейшую судьбу. Было это вино распито Борисом вместе с «кремлевским диггером» Ленкой Трегубовой, когда эта красавица однажды возникла в гостях у вице-премьера.
– Знаешь, ничего особенного я в этом вине не нашел. Вино как вино. Кислое. Пробка только раскрошилась, никак не открывалась, от старости, видимо, – рассказывал мне Немцов.
Итак, я остановилась на том, что, оценив продукцию чилийских виноделов, мы отправились дальше. Впереди нас ждали Мексика и Венесуэла. Но об этом – в свое время.
Клянусь Кецалькоатлем, это было круто
Так и не заглянув в гости к Пиночету, мы покинули Чили и отправились в Мексику. Но пока не забыла, добавлю, что Миша Соколов, увидев первую часть этой истории, полностью поддержал мое мнение о чилийском вине (а они там – на радио «Свобода» – в этом понимают, впрочем, как и во многом другом) и еще добавил, что эта поездка Немцова по странам Латинской Америки была инициирована самим Ельциным, который именно тогда почему-то возжелал усилить присутствие России в данном регионе. Уж и не знаю, повлиял ли наш вояж на отношения между странами, но Бориса Николаевича в этой ситуации добрым словом помяну. Без него не видать бы мне Теотиуакана, не узнать о могуществе великого ацтекского бога с телом змеи, покрытым перьями с практически непроизносимым именем Кецалькоатль, не залезть на пирамиду Солнца, не понять, как и из чего делается знаменитая текила, не отведать пульке и не уяснить, чем же так хорош добрый венесуэльский ром с колой.
Мехико встретил нас жарой, рождественскими базарами, национальным мексиканским балетом, который, на самом деле балетом не являлся, а походил, скорее на российский ансамбль «Березка», только без «во-поле березонька стояла» и «люли-люли». А еще – смогом. Сначала я даже не поняла, почему в городе так трудно дышится, першит в горле, кашляется и все время хочется пить, но когда мы оказались на крыше самого высокого в Мехико небоскреба, принадлежащего государственной нефтяной компании (Немцов, так? Если что – поправь), где брали интервью у нашего первого вице-премьера по окончании его встречи с руководством компании, то увидели, как над городом просто висит огромное облако из выхлопных газов, а над ним, выше, в голубом-голубом небе сияет огромное золотое солнце.
После успешно проведенных переговоров и также успешно отдиктованной в ТАСС информации я попала в добрые руки своих коллег по ТАССу, которые трудились на благо родины в мексиканском отделении агентства. Меня накормили, напоили, затоварили огромной авоськой со специально обработанными фруктами (приказали есть только их и не пить сырой воды и свежевыжатого сока), повозили по городу и, конечно, привезли на серебряный рынок, который поразил меня своими масштабами и великолепием. А вечером состоялся прием в российском посольстве.
Запомнился он двумя обстоятельствами. И прежде всего – красотой здания, в котором нас принимали. Посольство располагалось в самом престижном районе мексиканской столицы, в самом настоящем дворце, окруженном парком. Оказалось, что дворец был куплен молодым советским государством с подачи знаменитой бывшей дворянки, позже – пламенной революционерки, народного комиссара, члена ЦК, секс-символа революции, а по совместительству Чрезвычайного и полномочного посла РФ – Александры Коллонтай.
В свою бытность послом в Мексике, а это случилось в 1926-27 годах, красавица-революционерка, в силу своего дворянского происхождения, не чуждая вкусу вообще и вкусу к роскоши в частности, присмотрела этот «очаровательный домик», настояла на его приобретении, популярно объяснив товарищам большевикам, что без этого ей в Мексике «ну, никак», и устроила там себе прекрасную резиденцию, а посему до сих пор поминается добрым словом всеми последующими послами, вплоть до нынешнего.
– Уже не один десяток лет мексиканцы пытаются заполучить здание назад. Говорят, что, мол, этот дворец является памятником архитектуры, что он должен принадлежать народу, – поведал мне, угощая бокалом шампанского, пресс-секретарь посольства.
– Ну, а вы? – с неподдельным интересом спросила я, с восторгом взирая на всю эту красоту.
– Что отвечаете? Неужели – отдадите? Пламенная революционерка постаралась: заполучила вам целый дворец. Я бы ни за что не отдала.
– Вот и мы не отдаем. Пока как-то выкручиваемся. Говорим, что другого подобрать не можем, но думаем над этим, решаем проблему. Лет десять уже как решаем, – закончил он с тихой представительской и весьма дипломатичной улыбкой.
И по ней я сразу поняла, что прикипевшие всем сердцем к наследию незабвенной Коллонтай российские послы не будут спешить с передачей архитектурного шедевра прежним хозяевам. И то, памятник – памятником, а деньги уплачены и святое право собственности еще никто не отменял.
Второе упомянутое мной обстоятельство представляло собой эксклюзивное интервью с Немцовым, на которое меня подбили коллеги из мексиканского отделения, мечтавшие отличиться перед московским начальством и обставить конкурентов из РИА.
– Лиль, давай возьмем быстренько интервью, а?
– зазывно и грустно, нежным голосом просил шеф редакции Алексей Кравченко (очень симпатичный человек, да еще и красавец-мужчина). – Тебе ничего– ничего не надо будет делать. Отдыхай. Я все сам. Только Немцова отлови.
И что мне оставалось, особенно, помятуя о пакете с подаренными фруктами, обработанными лично второй половиной моего уважаемого коллеги? Только выполнить его просьбу.
Поэтому, отловив, как и обещала, Немцова в одном из углов барочной залы и прижав его к мраморной колонне, я подозвала Алексея, после чего мы быстро получили от вице-премьера вожделенный комментарий. И все бы прошло просто «на ура», если бы этого не увидел Першин, который и так бесконечно боролся с вредной журналисткой, ухитрившейся еще до того, как он занял столь ответственную должность при Немцове, слетать с только что назначенным вице-премьером в командировку, быстренько его обаять, заполучить номер личного мобильного телефона и теперь успешно его использовать, не прибегая к посредничеству пресс-секретаря.
Першин, оскорбленный в лучших чувствах, в очередной раз заявил, что «так не делается», что «все общение с Немцовым должно происходить с его ведома и подачи» и что я «еще не раз пожалею о содеянном». Увы, все мои попытки утихомирить разбушевавшегося Першина успехом не увенчались. А кроме того, как оказалось, Немцов, вроде бы сильно занятый беседой с послом, все-таки заметил наш с Першиным конфликт, что в дальнейшем обернулось для меня большой удачей, речь о которой еще впереди.
На следующий день нам всем вообще очень повезло. Немцов отправился куда-то без прессы, поэтому нас повезли смотреть Теотиуакан – древний ацтекский Город Богов, известный своей знаменитой – третьей в мире по высоте – пирамидой Солнца, а также храмовым комплексом и пирамидой Луны. Сказать, что это было потрясающе – значит, не сказать ничего. Честно, восхождение на эту самую пирамиду останется одним из самых ярких впечатлений в моей жизни.
Вот держу в руках фотографии и вспоминаю, как преодолевала все эти бесконечные ступени, чтобы добраться на вершину. Хотя сначала я и не думала на нее карабкаться. То есть была мысль, что надо преодолеть первый ряд ступеней и подняться на первую смотровую площадку, обозреть с нее окрестности и на этом успокоиться. Но коллеги в лице мужской половины делегации заявили, что «покорение пирамиды Солнца является делом чести российского журналиста, настоящего мужчины и… настоящей женщины (тут я уловила направленные на меня выразительные взгляды и сразу в один миг осознала всю глубину сего патриотического порыва).
Под их чутким наблюдением я начала свое восхождение. И добралась же. И постояла там, обозревая всю эту красоту сверху. И подержалась за металлическую трубу, которая, как нам сказали, наделяет человека положительной энергией. И, действительно, я ее каким-то образом ощутила (хотя совершенно в это не верила), и потому, видимо, вниз спустилась легко – просто прыгая со ступеньки на ступеньку горной козой. Кстати, насколько помню, на пирамиду Луны из всех нас ухитрился залезть только мужественный Миша Соколов, оказавшийся единственным покорителем двух вершин – пирамиды Солнца и пирамиды Луны. Но он на самом деле всегда был склонен к геройству. И, как я понимаю, до сих пор остается себе верен. А после, выслушав рассказ о городе, о построившем его народе, о древнем боге с телом змеи и о том, как идут раскопки, окрыленные и впечатленные, мы отправились понаблюдать вживую за процессом, как из листьев агавы извлекается сок, который путем ферментирования сбраживается и превращается в слабоалкогольный напиток пульке, из которого, в свою очередь, получается знаменитая мексиканская текила. А далее пришло время обучения нас правильному употреблению сего божественного напитка, как известно, с солью, с соком лайма, с томатным соком, приправленным тем же лаймом, с солью и перцем. И только выполнив всю программу, то есть приобщившись к национальному напитку, мы отправились в следующий пункт нашего назначения. Впереди нас ждала Венесуэла.
Крутые бедра Каракаса
Хотела все по порядку: прилетели, доехали, отработали, посетили, улетели. Не получилось. Венесуэла сразу бросилась в глаза. Поразила в одно мгновение. Чем? Да своими крутобедрыми красотками.
Господи, сколько же их ходило, нет, летало и парило по этим улицам. Вот – черная шоколадка, обернутая в свое цветастое платьице, которое даже не подозревает о существовании колен, потому что… едва прикрывает ягодицы. А вот – еще одна, цвета кофе с молоком, с длинными вьющимися мелким бесом волосами, с двумя угольками зрачков, что чернее самой черной ночи, с губами, которые не молят о поцелуе, а берут его; с ногами, созданными танцевать танго и самбу и словно с самого рождения облаченными в открытые босоножки на неимоверной высоты шпильке; с бедрами, от которых становятся влажными мужские сны. А рядом еще одна – почти светлая, словно едва покрытая первым легким загаром, рассекающая толпу с грацией крадущейся пантеры. И это мое впечатление – женское. Стоит ли говорить о сильной половине нашей делегации?
Смотрю, как телевизионщики старательно снимают улицу, еще улицу, площадь, фонтан.
– Ребята, – говорю, – не слишком ли много перебивок? У вас немцовских интервью и новостей столько не наберется.
– Какие к черту перебивки, – нервно рычит ни на минуту не прекращающий снимать оператор. – Приеду, ребятам покажу, какие тут ходят. Пусть облизываются.
– Да, – соглашаюсь я, – это точно. Обзавидуются.
Нахожу глазами своего будущего шефа и сразу обретаю способность читать мужские мысли. Считываю что-то близкое к «черт, черт, черт… и зачем я с собой в этот раз Раису взял?» (жену – как вы поняли).
Ну, если он и не совсем это думал, если я и ошиблась, так только в деталях. Более того, я просто уверена, что мысли о величии России или о важности своей сегодняшней миссии, если в этот момент и случились, то где-то на задворках вице-премьерского сознания. Впрочем, я его на этот раз понимала. Эти женщины стоили того, чтобы хоть на минуту забыть обо всем на свете. И кто осудит? Что, если вице-премьер, так уже и не мужчина?
Правда, одна забавная история, которая произошла чуть позже и о которой я хочу сейчас написать, немного поубавила мои восторги по поводу внешности никарагуанок. Красивые, конечно, но не все. А почему я так решила, сейчас узнаете.
У нас образовалось совсем немного свободного времени, и знакомая журналистка из «Московского комсомольца» попросила зайти с ней в магазинчик женского белья. А нужно сказать, девочка эта, имя которой я не хочу называть, была очень миниатюрной, хрупкой, изящной, начисто лишенной того, что называют «женскими достоинствами». Такая русская Твигги. В магазинчике к нам тут же подбежала продавец, которая могла служить лучшей рекламой своего товара: ее грудь смотрела строго вперед и вверх, а ее бедра, да чего уж, ее попа… Ну, подскажите, с чем можно сравнить красивую женскую задницу? Короче, это была классная попа.
– Чем могу помочь, – спросила эта красотка в форменном платье-халатике, плотно обтягивающем ее фантастические формы.
– Мне нужно это и это, – объяснила ей моя спутница.
– А ваш размер, – поинтересовалась продавец.
Услышав ответ, она резко загрустила, да так, что улыбка тут же сошла с ее лица и немедленно сменилась таким сочувствующим-сочувствующим выражением. Потом она со вздохом еще раз с ног до головы осмотрела мою спутницу, снова вздохнула, – уже совсем горько, и отправилась за бельем. Через несколько минут девица принесла подходящие комплекты. Мы стали их рассматривать. Моя приятельница наконец выбрала что-то такое спортивно-девичье, что, видимо, сильно удивило нашу продавщицу. В ее глазах читался невысказанный вопрос, недоумение и даже обвинение. И тут, вместо того, чтобы получить деньги за удачно проданный товар, она жестом показала нам, чтобы мы оставались на месте, а сама снова отошла.
Вернулась она со страшно довольным выражением лица и, лучезарно улыбаясь, протянула моей спутнице бюстгальтер с плотными чашечками, скрывающими под собой несуществующую грудь и увеличивающими ее в разы и трусики, каких я не видела больше нигде и никогда. Они были с вшитыми подушечками, которые увеличивали ягодицы. И тут я поняла, что, возможно, далеко не у всех красавиц Каракаса все как есть свое и совсем-совсем натуральное. Вот и вся история. Добавлю только, что ничего в жизни не понимающая русская журналистка купить от всего сердца предложенное белье отказалась, а взяла то, что выбрала сама, чем заслужила презрительную гримаску бельевой красавицы, которая, конечно, хотела как лучше.
Раз я столько времени уделила венесуэльским красоткам, то должна сказать пару слов и о венесуэльских красавцах. Нас, я имею в виду журналисток, Каракас тоже порадовал. Вот держу в руках фотографию и сама себе улыбаюсь. Стою я – вся такая довольная, в окружении эскорта, предоставленного нам руководством принимающей стороны. Четыре настоящих рембо на мотоциклах, состоящие их одних мускулов, все как один в черных очках (мода у них такая; видимо, насмотрелись американских боевиков), в форме цвета отбеленного хаки, в высоченных черных сапогах, с черными же бронежилетами, при оружии и, что меня особенно впечатлило – с таким своеобразным нарукавником, расположенным выше локтя на левой руке, на котором закреплен весьма устрашающего вида нож.
Так, в окружении этих венесуэльских рембо, мы и носились по улицам Каракаса. Хотя «носились» – громко сказано. Скорее пытались проехать, потому что пробки там были немыслимые, при этом, как мне показалось, никаких правил движения не существует. А если они и были на бумаге, то их никто не читал. Вальяжные, довольные, расслабленные, млеющие от жары водители автомобилей, в основном – кабриолетов с открытым верхом, купленных не один десяток лет назад – во время венесуэльского нефтяного бума – никуда не спешили. На своих авто самых разных расцветок, вплоть до любимого Барби всего мира ярко-розового; авто из эпохи пятидесятых, из тех, что обожал звездный мальчик американского рок-н-ролла Элвис Пресли; авто, которые в США ИЛИ в Европе можно встретить сегодня разве что на ретро-шоу – они никуда не спешили. Они в них просто жили: слушали музыку, пили колу или что покрепче, курили, клеили красоток, стоящих у обочины, жевали, подпевали любимому певцу, орущему на всю улицу из включенного на всю катушку магнитофона, даже сидя пританцовывали, а еще – еще они пытались всеми способами хоть на десять минут встроиться в наш кортеж, что, судя по всему, считалось особым шиком. После чего приступали к работе полицейские и наши мотоциклисты, главной задачей которых являлось максимально быстрое выдворение непрошеных гостей. Полицейские что-то настойчиво кричали, грозили палками, потом слушали весьма эмоционально окрашенные ответы, столь же эмоционально отвечали, переругивались или просто мирно разговаривали, а после с улыбкой выпроваживали очередного довольного жизнью лихача.
Ну, а теперь можно начать с самого начала.
Помню, как мы с аэропорта направляемся в Каракас. С интересом смотрю на показавшийся вдали город, который расположился в уютной и живописной долине Карибских Анд. Из окна автомобиля все выглядит очень красиво: стекло и бетон, сплошные небоскребы, почти Нью-Йорк. Правда, потом окажется, что часть из высоток стоит недостроенная, часть сильно обветшала. А за парадным фасадом прячется откровенная бедность. Хотя, нет, не прячется. Бедность, скорее – нищета, глядит на вас с холмов и горных склонов на подъезде к городу многомиллионными глазницами незастекленных окон известных на весь венесуэльских барриос – чтобы было совсем понятно – трущоб. В Каракасе и возле проживает более четырех с половиной миллионов человек. Две трети из них – обитатели барриос.
Нам не разрешают открывать окна автомобиля, потому что сверху может свалиться все, что угодно. И это можно понять, если знаешь, что трущобы Каракаса лишены канализации и водопровода, а электричество они просто воруют, незаконно подключаясь к электросетям. Строения вокруг похожи на скворечники, сделанные из подручных материалов, их высоко расположенные окна не имеют стекол, а просто прикрыты белым тряпьем или решеткой, двери тоже часто заменяет простыня. Появляться здесь не рекомендуется. Можно просто исчезнуть навсегда. Да и в город из гостиницы выходить вечером нам сильно не советуют.
Но ужасы барриос остаются где-то за спиной. А сама столица встречает нас каким-то бесконечным праздником или карнавалом. Довольная, праздношатающаяся толпа вечно улыбающихся людей гуляет, танцует, оценивающе смотрит друг на друга, болтает, хохочет, кокетничает, целуется, флиртует, поет, что-то жует, пьет тут же отжатый сок или пряно пахнущий кофе, при этом, кажется, совсем не работает и никуда не спешит.
А мы? Мы работаем? Удивительное дело. Почти ничего не помню. Помню, как возлагали венок в Пантеоне национального героя Симона Боливара, как встречались с представителями российской диаспоры, да и то, только потому, что после выступления Немцова к нему подошла очаровательная дама весьма преклонных лет (дитя первой волны русской эмиграции), с волосок к волоску уложенной седой головой, подкрашенными узкими аристократическими губами и с идеально прямой спиной, отличающей тех, кто не понаслышке знает, что такое институт благородных девиц. Старушка, вытирая белоснежным платочком уголки глаз и с восторгом глядя сверху вниз на представительного вице-премьера, на прекрасном литературном русском вещала, что «наконец-то приехал из России чиновник, который умеет говорить и который уж точно читал Льва Николаевича Толстого, а это значит, что на любимой далекой родине все будет хорошо». Немцов в ответ на комплимент как-то стеснительно улыбался и аккуратно, словно фарфоровую, пожимал даме ручку, чуть приостановившись, словно задумавшись: уместно ли будет ее поцеловать, но, в итоге, так и не решившись.
Да, была еще тема тяжелой нефти, какие-то переговоры по этому поводу, которые очень интересовали Немцова, курирующего на тот момент нефтяную отрасль. Представители нефтяной компании подарили нам по скромному, красиво упакованному кулечку, в котором оказалась маленькая бутылочка этой самой тяжелой нефти (учитесь, так и делаются большие деньги, когда ничто не пропадает), которую я благополучно «забыла» на прикроватном столике в гостинице, чем, наверное, ввела в недоумение прислугу, убиравшую номер после моего отъезда. И еще один рабочий момент, а именно – эксклюзивное интервью, которое я взяла у Немцова в самолете, когда мы возвращались из поездки в чудное местечко – такой экзотический экологический отель для очень и очень богатых, расположенный на озере с водопадом в окружении девственного тропического леса. А попала я туда совершенно случайно. И все потому, если вы еще помните историю о Мексике, что конфликтнула с пресс-секретарем Немцова Андреем Першиным.
Может, чтобы немного поставить его на место, а может, просто чтобы сделать мне приятное, вице-премьер настоял, чтобы кроме НТВшной камеры в этой, в общем-то познавательно-развлекательной, поездке его сопровождала и я. А на обратном пути наговорил мне на пару интересных новостей, чем порадовал мое начальство и полностью оправдал мое пребывание в этом тропическом раю.
А потом наши рождественские латиноамериканские каникулы закончились. Мы летели в самолете и вспоминали, как все было прекрасно. Полет прошел без происшествий. Разве что можно вспомнить тот самый остров Сал, что принадлежит республике Кабо-Верде, на котором нас обещал ждать посол. Надеюсь, вы еще помните посла, что проспал прилет вице-премьера? Знаете, он сдержал свое слово и прибыл к самолету в сопровождении всего посольства. Мы приземлились на дозаправку. И первым, кого мы увидели, был свежий как огурчик посол, ни в одном глазу которого, несмотря на ночь, не было ни грамма сна. В окружении всех своих подчиненных он дожидался высокого гостя. Немцову, как ему этого не хотелось, пришлось все-таки выползти из самолета и сказать послу пару ободряющих слов, после которых тот понял, что прощен и что никаких нежелательных санкций не последует. Поэтому, проводив нас и помахав ручкой до тех пор, пока самолет не скрылся в облаках, посол, скорее всего, спокойно отправился к себе в резиденцию, чтобы запить столь волнующее событие доброй порцией виски.
Да, чуть не забыла, всю обратную дорогу нас развлекал огромный ручной сине-зеленый попугай, которого прикупил и контрабандой вывез в Москву охранник Немцова. Он гордо прохаживался по салону самолета с птицей на плече, обучая ее «нормальному русскому языку» в виде наиболее залихвастских нецензурных выражений и скармливая птице все, что не доели пассажиры. А еще, конечно, вездесущий Борис Надеждин, который прикупил у индейцев в Теотиуакане небольшой и весьма звонкий барабанчик, а посему старательно осваивал его всю дорогу, импровизируя на темы зажигательных латиноамериканских ритмов, но почему-то постоянно сбиваясь на родную и до боли знакомую цыганочку.
Зимняя Москва встретила нас тридцатиградусным морозом, что после плюс тридцати пяти давалось очень нелегко. Утром, грустно бредя из магазина с полной продуктов авоськой (моя семья встретила меня девственно чистым холодильником), пробираясь между сугробами, загребая ногами снег и вытирая слезящиеся от мороза глаза, я почему-то вспомнила последние строки любимого с детства романа Дефо:
– Бедный Робин Крузо, где ты был, куда ты попал? – кричал попугай.
Небольшое послесловие
А вот это добавил Борис Немцов, после того, как я разместила этот рассказ на своей страничке в ФБ.
«Лиля, а были мы на самом большом водопаде в мире Angel Falls, куда подлетели на самолете. Самолет в каньоне с рассказом пилота о том, сколько их там разбилось, – это трудно забыть. Тяжелая нефть была в бассейне реки Ориноко. Она сочилась прямо из земли. А еще была встреча с Мисс Вселенной Ирэн Сайз, которая хотела стать президентом, но проиграла Чавесу».
И точно, я сразу вспомнила, как развеселые и очень лихие пилоты, итальянцы пустили нас с Борисом к себе в кабину, чтобы мы лучше смогли увидеть, где летим. Самолет летучей белкой крутился в глубоком каньоне, вокруг возвышались высоченные скалы, впереди, казалось, что на расстоянии вытянутой руки – стремительно рвался и падал вниз бурный и могучий в своем величии водопад. Летчики развлекались тем, что демонстрировали нам свои способности и рассказывали о том, кто, когда и как тут разбился, а потом, когда уже казалось, что в этом каньоне мы все и останемся, резко рванули вверх и спокойно полетели к экзотическому отелю на берегу озера, о котором я уже написала.
А еще, забыла самое главное. Конечно, я искупалась в Карибском море. Разве можно было этого не сделать? Нам, журналистам, выделили пару часов и привезли на закрытый пляж, где отдыхали только американские военные. Там мы с удовольствием поплавали, а я даже получила от американцев внушение, что слишком далеко заплыла.
Я действительно неплохой пловец, поэтому была очень удивлена, что неожиданно с двух сторон рядом со мной обнаружились два здоровенных негра, которые знаками показали, чтобы я возвращалась, сопроводили меня до берега, а после принесли здоровенный орех, полный прохладного кокосового молока.
Подарки, подарочки
Это точно было девятое января. Мой день рождения. Год, к сожалению, из памяти испарился, но скорее всего – двухтысячный. Мы с начальником конфликтнули еще до новогодних каникул. По какому поводу – уже не помню, дело давнее, но что «разошлись во мнениях» – это точно. Кстати, из моих рассказиков можно решить, что наши отношения смахивали на идиллию. Скажу честно, этого не было. Характер у Немцова взрывной, у меня – тоже. Так что всякое бывало, и, как говорится, коса на камень находила довольно часто. Впрочем, так всегда бывает, если работаешь в жесткой связке. Благо, что мы оба отходчивые, Да и вспоминается сейчас только хорошее. И думаю, что это замечательно.
Итак, я приготовила и накрыла скромный стол, собрала у себя только самых близких – дочь, маму, брата. И только прозвучал первый тост, как снизу позвонила консьержка:
– Лиля, вас тут спрашивают.
– Кто, – говорю, – я никого не жду.
– Ну, мужчина. Такой… из телевизора…
– Ладно, сейчас спущусь.
В полном недоумении я оставила своих гостей и отправилась на первый этаж. Честно, у меня почему-то даже мысли не мелькнуло, что это может быть Немцов. Каково же было мое удивление, когда возле консьержки я обнаружила своего начальника с приличным таким букетом метровых роз, лучезарно улыбающегося коммунистическому электорату в лице двух-трех праздногуляющих бабулек из нашего дома.
– Вот он, который из телевизора, – повторила консьержка.
На что Немцов еще шире улыбнулся и подошел ко мне.
– Лиль, это тебе.
– ???
– Короче, с днем рождения поздравляю. И больше не ссоримся. Хорошо?
– Согласна. Спасибо. Цветы чудные.
– Сам покупал, – сказал Немцов.
И хотя я знала, что цветы в случае необходимости покупает его водитель Серега Агеев, сделала вид, что на этот раз было все, как он сказал. А после мои шеф повернулся, чтобы уйти.
– Стой, начальник, ты куда собрался?
– Ну все уже, поздравил и поеду.
– Нет, так я тебя не отпущу. Пойдем, выпьешь за мое здоровье бокал вина. Да я там и вкусненького кое-чего приготовила. Никуда не спешишь?
– Нет. Но как-то неудобно. Я без приглашения.
– Пойдем, пойдем. У меня там только родня. Рады будут с тобой познакомиться.
Короче, уговорила. Пришли мы ко мне домой вдвоем. Немцов сразу со всеми задружился и очень быстро освоился. Поразил в самое сердце мою маму. С удовольствием выпил за «лучшего пресс-секретаря всех времен и народов» и испробовал все, что я приготовила.
– Ну как на него можно после этого сердиться, – только и подумала я после его ухода.
Вообще, подарки Немцов дарил довольно своеобразно. Как-то всегда будто немного стесняясь.
Так, однажды, приехав из какой-то экзотической страны, позвал меня в кабинет. Протянул огромный серебряный браслет и сказал:
– На, Лилька, тебе привез. Увидел и купил. Подумал: возьму Дубовой. Все равно такой больше никто надеть не рискнет. Значит, Лильке точно понравится.
Читать бесплатно другие книги:
