Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря Дубовая Лилия

Стойких партиец – Ирина Хакамада

Моя первая попытка знакомства с Ириной не удалась. Думаю, что она об этом эпизоде и не вспомнит, а моя память его почему-то сохранила. Скорее всего это случилось году в девяносто восьмом. Моя любимая Лена Макашова, которую я обожаю и считаю одним из самых интересных российских модельеров, просто мечтала о Хакамаде. Колоритная полуяпонка покорила ее воображение.

– Хочу, хочу Хакамаду. Хочу такую музу. Моя. Я это чувствую, – твердила Макашова с удивительным постоянством.

– Ладно, – сказала я. – Вот будет у тебя очередной показ коллекции, дашь мне приглашение. Я его в Белом доме твоей обожаемой Хакамаде как-нибудь передам.

И, действительно, в один прекрасный день Лена дала мне это самое приглашение, а я, после очередного заседания правительства, добралась до Ирины и попыталась ей его вручить, объяснив в двух словах, что это, зачем и почему. Увы, Хакамада довольно жестко объяснила мне, что она «не в восторге» от российских модельеров. На что я (а я тоже не без характера), обидевшись за Макашову, сказала, что это «ее проблема» и приглашение ей не оставила. Ну, не хочет идти на показ вожделенная Хакамада, так пойдет кто-нибудь другой. Тот, кому это доставит удовольствие.

Лене я, конечно, ничего про это не рассказала, а просто сообщила, что не смогла с Ириной до показа пересечься.

Правда, закончилась вся эта история, хотя и несколько позже, но вполне благополучно. Во время предвыборной компании девяносто девятого, когда Немцов и Хакамада как проклятые мотались по городам и весям нашей весьма обширной родины, а я, естественно, моталась вместе с ними, Ирина обратила внимание на то, как я одеваюсь, однажды сделала мне комплимент и в ответ услышала предложение, которое, положа руку на сердце, одна женщина крайне редко делает другой:

– Ирина, если вам все так нравится, хотите, я вас со своим модельером познакомлю?

– А можно? – удивленно спросила Хакамада.

– Конечно, – сказала я – вот, вернемся в Москву и поедем.

Так Макашова обрела музу, Ирина сменила стиль, а я сделала доброе дело – порадовала и ту и другую. Кстати, закончилось все это созданием новой марки ХАКАМА, которая живет и процветает и по сей день.

Но рассказать я хотела не об этом, а об одном забавном случае, который произошел на учредительном партийном съезде в конце мая 2001 года, известном как рекордно долгий – длившийся почти сутки – съезд СПС. Сразу скажу, что мне нравится Ирина, что я считаю ее самой яркой женщиной-политиком у нас в стране и очень-очень надеюсь, что она не обидится на меня за эту историю.

Итак, мы уже вовсю работали в Думе, партия росла и развивалась, шла, что называется, от победы к победе, но официально не была единой партией (напомню – на выборы СПС шел как блок), единого лидера тоже не было. Регионы настаивали на том, что такой руководитель необходим, потому что им сильно мешает отсутствие единоначалия. Поэтому было решено собрать съезд, оформить партию и выбрать наконец лидера. Было понятно, что станет им Немцов, возглавлявший думскую фракцию. И все бы так и произошло, будь это, к примеру, «Единая Россия», где как приказали, так и проголосовали. Но в тогдашнем СПС, практикующем «демократию без берегов», этого не случилось. Кстати, французские литераторы, чей термин «реализм без берегов» я сейчас перефразировала, тоже в итоге дописались черт знает до чего. Так что, делаем вывод, что идею никогда и ни при каких обстоятельствах – будь то политика или литература – нельзя доводить до абсурда. Врочем, я отвлеклась. Ведь мой рассказ не о развитии демократии в России, а о Хакамаде.

Перед самым съездом одна малосимпатичная группа «старых демвыборцев» решила поиграть в игры и начала уговаривать Гайдара возглавить партию. Сначала, насколько я знаю, Егор Тимурович отбрыкивался от этого предложения руками и ногами, но в самый последний момент им каким-то образом удалось упросить его выставить свою кандидатуру. Было понятно, что это ни к чему хорошему не приведет, поэтому Немцов и Чубайс срочно ринулись исправлять ситуацию. И, в итоге, это им удалось.

Съезд начался очень пафосно. Делегаты постояли под «Патриотическую песню» Глинки, продемонстрировав свое неприятие старого-нового гимна, заслушали приветствия от Путина и Маргарет Тэтчер, приняли программу и устав и начали разбираться с лидерством. Вскоре выяснилось, что альтернативы Немцову нет, но небольшое политическое шоу мы все же получили, когда на сцену концертного зала Президиума Российской Академии Наук (именно там проходило сие историческое действо) вышел Кара-Мурза-старший и предложил в лидеры партии свою кандидатуру, раскритиковав и Немцова, и Гайдара. Правда, практически вслед за ним вышел Кара-Мурза-младший, который с высокой трибуны официально заявил, что «дядю он, конечно, уважает, но голосовать будет за Немцова», чем сразу дал понять всем собравшимся в зале, что если уж ближайшие родственники не взирая на лица голосуют за Бориса, то и спорить не надо – Немцов круче, поэтому нужно дружно избрать именно его. А тут подоспел и сам Гайдар, который, в конце-концов, снял свою кандидатуру и поставил в этой истории большую жирную точку своей коронной полюбившейся партийцам и процитированной всеми журналистами фразой: «Слабые люди не создают сильных партий».

И все бы ничего, но дальше начали избирать «лучших из лучших» в политсовет партии, и с этим что-то сразу не сложилось. Видимо, столкнулось очень много интересов или желающих порулить было больше, чем автомобилей. Закончилось все решением избирать политсовет тайным голосованием, что, естественно, сильно усложнило как само голосование, так и подсчет голосов. История сильно затянулась. Затянулась до такой степени, что уже и солнце зашло, и чудный московский вечер медленно, но верно превратился в ночь, и ночь полностью вступила в свои права, а подсчет голосов все продолжался и продолжался, а съезд все шел и шел.

Праздные депутаты шатались по холлу из угла в угол, кто-то еще спорил до хрипоты, кто-то нервно ждал, кто-то перекусывал в удачно обнаруженном выше этажом работающем буфете, кто-то спокойно посапывал в полутемном и полупустом зале, кто-то тихонько баловался где-то неподалеку купленным коньячком. А мы с самыми стойкими журналистами из тех, кто решил остаться до победного и ждать результатов, весело коротали время за легким ни к чему не обязывающим трепом и баловались сигаретами. В это время к нам подошел бессменный помощник Хакамады Костя Лазарев и, весело хихикая, с невесть откуда взявшимся артистизмом в лицах начал изображать, как выглядит на сию минуту его любимая начальница.

– Моя, – сказал он, – моя-то выпила коньяка. Знает ведь, что с ней после этого будет. А выпила. И теперь ходит – вот такая.

И Костя показал (и очень удачно), какая теперь ходит Ирина.

Думаю, сейчас самое время сказать и даже ответственно заявить, что Хакамада вообще не пьет. Не пьет. Вообще. Я-то это хорошо знаю, потому что она сама мне рассказывала, что папины гены (а папа был японским коммунистом, приехавшим по собственной воле и в строгом соответствии со своими убеждениями в СССР строить со всем советским народом светлое коммунистическое будущее) сделали свое черное дело и поэтому, в связи с их присутствием в организме российской демократки с японскими корнями, как и любому другому японцу, пить крепкие напитки ей категорически противопоказано, так как алкоголь сразу же поступает в кровь со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но продолжу. Только Костя полицедействовал, как из-за его спины раздался такой до боли знакомый и до странности веселый голос Ирины:

– А че-е-е-го вы т-т-у-т делаете, р-е-е-б-я-та? А?

Костя поперхнулся, резко замолчал, закашлялся, засмеялся или зарыдал (точно было не разобрать), повернулся, посмотрел на свою лучезарно улыбающуюся начальницу, немного подумал и начал лепетать что-то маловразумительное, слившееся в один словесный поток, из которого периодически выскакивали только четко определяемые «да я» и «Ирина Муцуовна». Я смотрела на Костю, на Ирину и быстро пыталась сообразить, что делать и как увести Хакамаду, пока кто-нибудь из журналистов не очнулся и не попросил у нее каких-нибудь комментариев. А такой – о, я это точно знала – вскоре обязательно должен был появиться.

На мое счастье, в это время к нам подошел, вернее, подбежал ответственный секретарь партии Виктор Некрутенко, который нежно обнял так и не переставшую улыбаться Хакамаду и быстро увел ее от греха подальше «попить чайку».

Бедный Костя наконец замолчал, а после, через паузу обреченно сказал:

– Все, ребята, я уволен.

Прошло еще немного времени, голоса подсчитали и нас пригласили в зал для озвучивания окончательных результатов голосования. Мы заняли свои места. Партийное руководство направилось на сцену и чинно расселось за стоящим там столом. Меня это не волновало. Я ждала только ее – Хакамаду. И она появилась. Ирина, как ни в чем не бывало, бодро прошествовала к столу, села на свое место и начала что-то горячо обсуждать с Немцовым.

– Уф, – выдохнула я, – все в порядке. – И посмотрела на сидящих рядом журналистов. Помню Наташу Паньшину из ИТАР-ТАСС, которая, как мне показалось, с нескрываемым интересом так же, как и я, наблюдала за вышеназванной особой.

Но это еще не конец. Этот стойкий партийный самурай по имени Ирина Муцуовна еще показал настоящий класс! (Прошу обратить внимание, что я почти никогда не пользуюсь восклицательными знаками. Не люблю. Но не в этот раз). Она выступила. Произнесла блестящую речь и сорвала бурные аплодисменты.

Вот такие бывают полуяпонки – настоящие демократки из дочек несгибаемых японских коммунистов.

По улице ходила большая крокодила

И еще одна фотография. Сергей Мазаев и я лихо отплясываем «цыганочку» под убойный аккомпанемент Володи Преснякова, которого на фото нет. Он там, где-то за нами, сидит за пианино, ударяет по клавишам и самозабвенно поет: «Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором». Мы с Мазаевым подпеваем. Точнее – Мазаев подпевает, а я (при полном отсутствии голоса и слуха, но с необыкновенным задором) подмурлыкиваю что-то относительно напоминающее.

Отдыхаем. Заслуженно. Только что «отработали» концерт на крупнейшем стадионе в славном городе на Неве, получив в ответ от многотысячной толпы заветное – «Ты прав!», а посему теперь можем себе позволить остаток вечера (скорее – часть ночи) провести в уютном ресторанчике, принадлежащем кому-то из питерских партийцев. Ведь завтра все начнется по новой: самолет, перелет, очередной город, стадион и следующий концерт, где весь цвет русского рока вместе с лихо зажигающими Немцовым и Хакамадой будет агитировать за только что народившийся СПС.

Шел незабвенный девяносто девятый. Правые намеревались взять думские вершины, а посему к предвыборной компании отнеслись очень серьезно. Начали ее практически за год до выборов и построили на привлечении молодежи, то есть тех, кто в своем плодавляющем большинстве выборы игнорировал, голосовать не ходил, политикой практически не интересовалася, да и вообще власти предержащим не верил. Их нужно было для начала хотя бы собрать в одном месте и заставить себя услышать. Традиционные варианты агитации здесь не срабатывали, поэтому была найдена «фишка», которая вытянула всю предвыборную компанию и привела партию к победе. Какая? Да эти самые рок-концерты по всей России, которые собирали полные стадионы. Изначально в них пробовались разные группы, и в итоге сложилась команда, которая и отработала всю компанию. Партию представляли Борис и Ирина, а русский рок – уже упомянутые мной Мазаев со своим «Моральным кодексом», Володя Пресняков, Володя Кузьмин и, конечно, мой любимый Владимир Шахрин с группой «Чайф».

Нужно сказать, что работа была каторжная. Я помню только самолеты, города, названия которых тут же стирались из памяти, бесконечные аэровокзалы, гостиницы, стадионы и четко отстроенные схемы визитов. Мы прилетали в очередной город, встречались с партактивом, с агитаторами и рядовыми партийцами, проводили пресс-конференцию. Далее Ира и Борис каждый по своей программе работали с прессой, а вечером начиналась основная часть: шествие с российским флагом (это многометровое полотнище, которое несла молодежь из региональных отделений, на мой взгляд, было просто гениальной идеей, потому что сразу складывалось впечатление, что в колонне идет целый город. Ну, если не целый, то, как минимум, его лучшая и большая половина), которое заканчивалось на стадионе грандиозным концертом. Нужно сказать, что если музыканты отрабатывали только концерт, то бедные Немцов и Хакамада тащили на себе основную нагрузку.

Вспоминается, как мы прилетаем в очередной город. Сойдя с трапа я быстро выясняю, какую программу нам приготовили, сажусь в машину и тут же начинаю звонить домой в Москву. Моя дочь тогда закончила школу и поступала в институт, а я, как говорила моя лучшая подруга – «не мать, а ехидна» – вместо того, чтобы переживать за дитятко и сидеть под дверью экзаменационной комиссии, возила Ирину и Бориса по городам и весям нашей необъятной родины. Выяснив все про очередную «пятерку», я успокаивалась и снова бросалась в работу.

Самым легким (на первый взгляд) было общение с коллегами по партии. Но теперь я понимаю, что так мне только казалось, потому что я к этому не имела отношения. А на самом деле в это время решались вопросы, связанные с составлением партийных списков, что, естественно, было не таким уж простым делом. Далее – встреча с партактивом. Ну, эти встречи Немцов и Ирина щелкали на «раз-два», как орешки. А вот к началу пресс-конференции (если вспомнить, что вчера вечером был концерт, а после – перелет и все остальное) мои лидеры были уже значительно выжаты. Иногда я смотрела на них, сидящих за столом в ожидании журналистов, и мне казалось, что один из них внезапно заснет, тогда я с ужасом представляла, как на вопрос корреспондента кто-нибудь моих подопечных однажды не ответит, а тихо засопит носом и улыбнется блаженной улыбкой чему-то приятному, что именно в эту минуту привидится ему во сне.

Но, что удивительно, как только появлялась камера, глаза моих, казалось бы, едва живых лидеров, загорались внутренним светом, выражение лица мгновенно делалось серьезным и осмысленным, после чего они окончательно просыпались и расцветали пышным цветом с каждым новым вопросом и каждым новым ответом. Скажу, что это то редкое качество, без которого нет публичного политика высокого класса. Любовь к камере, к зрителю и к слушателю. Ну и, конечно, умение держать внимание зала. Всегда интересно было наблюдать, как оказавшись во враждебно настроенной аудитории (а такое бывало довольно часто), Немцов уходил из нее любимым и самым лучшим – нежно обвешанным гроздьями старушек и старичков, дяденек и тетенек, со всей страстью обещавших ему голосовать за правых.

Но вернемся к концертам, вернее – к одному из них. Мы только что успешно поагититровали в родном городе Немцова. Нижний принял нас на ура, концерт прошел блестяще, а пресса была просто лучше некуда. Окрыленный успехом Немцов решил сделать всем приятное и, так как до следующего концерта в Самаре оставался целый свободный день, то бывший нижегородский губернатор организовал для всех нас чудесную экскурсию по Волге. Нам предоставили милый пароходик, где участники предвыборного турне прекрасно отдохнули, полюбовались открывающимися с реки видами, с удовольствием отобедали. Кстати, от обеда остался в памяти очень серьезный и какой-то очень честный тост Мазаева, который сказал, что он не случаен в этой команде и что он не зарабатывает здесь деньги, а делает большое и нужное дело. А потом, так как погода немного испортилась, собрались все вместе и послушали небольшой концерт, который устроили музыканты из «Морального кодекса». Это была своеобразная импровизация на таких небольших барабанчиках (что-то очень африканское). Мазаев, как я поняла, для себя сильно этим увлекался и был необыкновенно хорош. Но все рано или поздно кончается, закончился и день нашего отдыха.

Утром мы прибыли к самолету. Это было какое-то подозрительно маленькое и несуразное воздушное судно, сильно не внушавшее доверия. Я почему-то запомнила покрашенное зеленой краской ведро, одиноко висевшее на крючке при входе в салон. Уж очень наличие данного ведра меня смутило. Но только я хотела поинтересоваться, что это все значит, как выяснилось, что в связи с сильной жарой, чтобы мы взлетели, самолет требуется полить холодной водой. До этого я никогда не попадала в подобные ситуации, поэтому не скажу, чтобы это меня сильно обрадовало. Но в итоге все было сделано, самолет был готов ко взлету.

Тут появились наши музыканты. Первым, мило улыбаясь, в салон зашел Володя Кузьмин и сразу начал поить нас с Ириной чаем из своего термоса, который был постоянным и неизменным спутником многоопытного певца. За ним появились «чайфы» и Мазаев. Мазаев оказался без группы. Он сообщил, что отправил ребят и инструменты поездом, при этом добавил, что поездом, по-видимому, отправился и его костюм, которого он утром в номере не обнаружил, а посему он сильно извиняется за свой внешний вид.

Вид, действительно, был не очень. Всегда корректный Сергей, одетый в прекрасно сшитый костюм и белую сорочку без галстука, сегодня щеголял в рваных джинсах и майке-алкоголичке. Но это было бы сущим пустяком, не окажись при ближайшем рассмотрении, что Мазаев провел бурную ночь и до сих пор несет на себе ее отпечаток. Ну, если совсем откровенно – наш музыкант, наш агитатор и наша предвыборная надежда был прилично нетрезв.

Ирина, глянув на Мазаева, сильно занервничала.

– Лиль, ты видишь, какой он?

– Ира, конечно, вижу. Мягко говоря, хорош.

– Что делать будем? Вечером концерт.

– Не знаю. Давай его чаем напоим. Может быть, отойдет?

Мы с Ириной бросились за помощью к Кузьмину. Тот сказал, что не стоит беспокоиться и что сейчас он займется заблудшим товарищем.

Мазаев отказался от чая и потребовал кофе. У Кузмина (вот что значит – профи) оказался и термос с кофе. Вот только когда Мазаев выпил большую его часть, мы поняли, что трезвее он не стал, а ситуация неожиданно для всех нас даже усугубилась.

И тут один из музыкантов Кузьмина, в ответ на вопрос Хакамады на тему «что бы это значило» тихо спросил:

– А он Володин кофе пил?

– Естественно, – сказала Хакамада, – другого нет.

– Ну, дело в том, – еще тише продолжил он, – что я в кофе коньяка налил. Для тонуса. И через паузу добавил:

– Много.

Ну что, нам оставалось уповать только на удачу и на крепкий организм Мазаева, который, не обращая никакого внимания на наше беспокойство, мило и сладко заснул, свернувшись клубочком в своем кресле.

По прибытии в Самару нам каким-то чудом удалось провести совершенно довольного жизнью веселого Мазаева, страстно желавшего и порывавшегося дать интервью, мимо встречавших нас журналистов. После чего музыканты отправились в гостиницу, пообещав к вечеру реанимировать товарища, а мы поехали выполнять свою программу.

… На трибунах был аншлаг. Прекрасный летний вечер, присутствие губернатора Титова (тогда – страстного поклонника СПС), который лично принял участие в нашем шествии с флагом, нарядившись в футболку с традиционным «Ты прав» на груди, позитивно настроенная пресса, улыбающиеся жители города, ожидавшие выступления рок-звезд, – все внушало оптимизм. Все уже как-то подзабыли о Мазаеве, вот только Хакамада, девушка очень ответственная и серьезная, проявляла беспокойство, пытаясь понять, все ли в порядке. Музыканты убедили Иру, что все хорошо. И она, приободрившись, с удвоенной силой включилась в процесс агитации, а именно, начала одаривать окружающих лучезарными улыбками, пожимать протянутые ей руки, пританцовывать, периодически выкрикивать лозунги и активно приглашать публику поддержать ее своим громогласным «да».

И вот уже спел про свою «обожаемую и желанную стюардессу по имени Жанна» Володя Пресняков, уже пострадал он, вспоминая волшебный «синий Зурбаган»; уже пробежал вдоль трибун через весь стадион с гитарой в руках Володя Кузмин, рассказав всем «о девушке своей мечты» по имени Сюзанна и сообщив кому-то, что «не забудет ее никогда». Пришло время выступления «Морального кодекса».

Музыканты вышли на сцену. Ирина, переглянувшись со мной, облегченно вздохнула. На сцене, как ни в чем не бывало, в темном отглаженном костюме и в белоснежной сорочке стоял Мазаев. Он запел. И мы окончательно успокоились. Одна композиция следовала за другой. Все шло как по маслу. И тут… Тут Мазаев грянул что-то зазухабисто веселое, и это разухабисто-веселое вдруг перешло в невесть откуда взявшийся припев, который совершенно в этом месте не предполагался (мы это знали, потому что слышали все не один раз). В припеве сначала возникли какие-то «матросы», которые «курили папиросы», а потом (что было еще более удивительно) – «большая крокодила», которая, по словам Мазаева, почему-то «по улице ходила» и, естественно, «зеленая была».

Ира даже перестала танцевать. Она в ужасе смотрела на меня, а я наблюдала за публикой. Публика, не так близко знакомая с творчеством группы «Моральный кодекс», ничего не заметила и продолжала радостно приветствовать музыкантов, хлопать и подпевать.

На наше счастье – это была последняя композиция. Мазаев раскланялся и на сцену поднялся «Чайф», чьи «Аргентина-Ямайка» и «Не спешите нас хоронить» окончательно возбудили публику и подогрели ее до точки кипения.

– Обошлось, – сказала Ирина.

– Да, слава богу, – ответила я.

Но, как оказалось, мы рано обрадовались.

Неожиданно от сцены на поле стадиона двинулась одинокая мужская фигура. Это был Мазаев. Честно отработавший свое музыкант медленно направился к манящей его зеленой травке, которой было покрыто поле стадиона. Он благополучно перешел через засыпанную гравием беговую дорожку, опустился на колени и пополз по траве. Выбрав, по его разумению, подходящее местечко, с которого было прекрасно видно и слышно выступающих товарищей, Мазаев эффектно полулежа расположился на поле и начал дирижировать и всячески демонстрировать свое уважительное и восторженное отношение к творчеству коллег. Смотрелось это весьма странно: одинокий Мазаев привлекал всеобщее внимание. Ирина быстро сообразила, что надо что-то делать, подхватила Немцова, Титова, партийных активистов и отправилась спасать ситуацию. Вскоре на поле вокруг Мазаева образовалась бешено танцующая группа «правых», во главе с чувствующей себя как рыба в воде Ириной и немного смущающимся Немцовым (Ирина танцует классно, а Борис – не очень. Начальник – извини).

Короче, все обошлось. И только на следующее утро в самолете Мазаев был удивительно молчалив, а Коля Фоменко, который был бессменным ведущим концертов, старательно над ним потешался:

– Так как там, Мазаев, ты говоришь? По улице ходила большая крокодила? Ну-ка расскажи, что это за животная такая и откуда она там взялась?

Как мы отстояли свободу слова

Дефолт, как известно, грянул неожиданно. За ним, уже ожидаемо, благополучно было отправлено в отставку правительство младореформаторов. Первым красиво вылетел Кириенко, правда, как потом выяснилось, в итоге он вполне удачно приземлился туда, где пребывает и поныне. Последним из коридоров Белого Дома испарился Немцов.

Здесь нужно сказать, что Немцов исчез оттуда не по велению грозного Бориса Николаевича, а по собственному желанию. Ельцин (все-таки была у него к красавцу первому вице-премьеру какая-то слабость) Немцова вместе со всеми в отставку не отправил, но Борис (ох, уж эти принципы) решил, что работать в правительстве Примакова, лишившись команды единомышленников, не станет и, как мы его все дружно ни уговаривали переждать и присмотреться, что будет дальше, написал заявление по собственному желанию. Ельцину это сильно не понравилось, и тогда он не глядя подмахнул бумаги на увольнение Немцова, посчитав, видимо, что неразумных детей надо наказывать в назидание другим – чтобы неповадно было.

Белодомовский пул, естественно, впал в печаль и уныние. Кто знает, что ждет нас завтра? И что за птица этот Примаков? А здесь все связи были отлажены, ходы выверены, контакты – как на тарелочке с голубой каемочкой. Живи себе и радуйся. Так нет. Беда. Гроза. Новое правительство. Начинай все с самого начала. Короче, грустно это все было, дамы и господа.

И вот, как-то утром я не спеша собираюсь на работу, и тут мне звонят из ТАССа и говорят, что нас приглашает к себе сам Игнатенко. Что будешь делать? Генеральный директор – это святое. За две минуты по журналистской привычке собралась и бегом помчалась в родную контору.

Приезжаю. Встречаю Ваню Иванова, который работал с премьером, с ходу спрашиваю:

– Ты что-то понимаешь? Чего Игнатенко возбудился? Зачем нас на ковер вызвали?

– А черт его знает, – отвечает, почесывая затылок Ваня, – я попытался разобраться в ситуации, но, увы, никто ничего.

– Поняла, тогда просто ждем.

Через несколько минут пригласили нас к генеральному. Стоим. Смотрим. Молчим. А тот с порога:

– Вы работать собираетесь!

– Работать, я вас спрашиваю, собираетесь? Мне тут сообщили, что Примаков сегодня будет в Белом Доме. А может, уже в Белом Доме.

– Виталий Никитич, так это вы знаете. По своим каналам. А мы еще не в курсе. Думаю, что никто из журналистов не знает, – попытался аккуратненько возразить бесстрашный Иванов. Я в поддержку только кивнула.

– А-а-а-а, – страшно вскричал генеральный (как будто от этого что-то могло измениться), – тоже не знают, говоришь? Да интерфаксовцы, наверное, уже по всем углам сидят и Примакова поджидают. А вы…

– А мы здесь, – громко сообщил в ответ оскорбленный в лучших чувствах Ваня.

– Да, – поддержала я коллегу, – здесь. И вы сами нас сюда пригласили, а так мы бы уже давно в Белом Доме были и, как вы говорите, Примакова бы ловили.

– Так в чем дело? – вскричал еще более возбудившийся Игнатенко. – Идите и работайте.

– Уже идем, – хором ответили мы с Ивановым и, заполучив под это дело разъездную машину, отправились по месту назначения.

Игнатенко беспокоился зря. Никаких мифических интерфаксовцев под пальмами в премьерской зоне не пряталось. Ребята, как и мы, подтягивались на работу в спокойном темпе. Мы с Ваней, вооруженные информацией, начали выяснять – что и как. Оказалось, действительно, Примаков уже на месте. Ваня, у которого были налажены контакты с чиновниками из аппарата правительства, отправился поближе к премьерской зоне, а я тихонько расположилась под пальмой у лифтов на четвертом этаже, понимая, что мимо них никто из встречавшихся с новым премьером, не проскочит. И оказалась права. Первым появился Явлинский. Только Григорий Алексеевич нажал кнопку, чтобы вызвать лифт, как я выскочила из-за кадки с комнатным растением с вопросом:

– Григорий Алексеевич, какие вопросы вы обсуждали с премьер-министром? Возможно ваше появление в правительстве Примакова? И если «да», то в какой должности?

– Без комментариев, – отрезал Явлинский.

– Григорий Алексеевич, ну хотя бы два слова для ИТАР-ТАСС, иначе напишу, что вы ничего не ответили. Честно, в правительство идете?

– Нет, – только и сказал нырнувший в подошедший лифт Явлинский.

– Ну, нет, значит нет, – подумала я. – Кто бы в этом сомневался, в вашем вечном нет. (Я еще помнила переговоры Немцова с Явлинским, когда тот, только получив должность вице-премьера, попытался пригласить Григория Алексеевича к себе в команду и получил от него это же самое «нет»). Мне, впрочем, и одного слова было достаточно, чтобы отдиктовать в ТАСС свое сообщение, поэтому не сильно я и переживала из-за неразговорчивости несостоявшегося вице-премьера или министра.

Следующая встреча оказалась куда более интересной. Я в обнимку с пальмой уже почти засыпала, как совсем неожиданно у лифта появился Борис Абрамович Березовский собственной персоной.

– Два слова для ИТАР-ТАСС, Борис Абрамович, – подскочила я к всесильному олигарху. – Можно узнать, о чем вы беседовали с господином Примаковым?

Березовский посмотрел на меня, видимо, вспомнил, где меня видел, и, судя по выражению лица, попытался воссоздать в памяти мое имя, но ему это не удалось.

– А вы почему здесь? – ответил БАБ мне вопросом на вопрос. – Немцов ведь уже не в правительстве.

– Ну, Борис Абрамович, – Немцовы приходят и уходят, а я остаюсь, – нагло сказала я. – И, все-таки, вы же не в правительство хотели – порулить? Я надеюсь.

Березовский вместо ответа распоясавшейся девице начал молча нервно нажимать на кнопку и оглядываться, как от меня сбежать. Но, увы, лестница была далеко. И тут, на мою беду, приехал лифт. Березовский в него не просто вошел а, я бы сказала, впрыгнул.

Я, не долго думая, подставила ногу, не давая двери лифта закрыться.

– Так да или нет, Борис Абрамович? Просили должность или не просили?

– Нет, – выдавил из себя неразговорчивый олигарх.

– И на этом спасибо, – сказала я и отпустила дверь.

После чего в ТАСС полетело новое сообщение. Наверное, я бы окончательно сжилась с этой пальмой и узнала бы еще много чего интересного, но тут появилась охрана, и меня под белые рученьки отправили в комнату для журналистов. Как выяснилось – не меня одну. Вскоре там сидел весь белодомовский пул – до единого человека. Оказалось, что Примаков был уверен, что все его сегодняшние встречи останутся тайной для страны, но неожиданно для себя обнаружил, что радио и телевидение активно информирует граждан о том, кто и зачем приходил к новому премьеру. Удивлению и возмущению Евгения Максимовича не было предела. Он потребовал отловить всех журналистов и поставить их на место. Что и было сделано.

Да, но тогда мы еще не знали, что в ближайшие дни нас – журналистскую вольницу, привыкшую к отзывчивости и открытости младореформаторов, ждет очень печальное будущее.

Нет, у нас не отобрали пропуска в Белый Дом. Но каждое утро нас стали собирать на первом этаже в холле и сопровождать в специально отведенную нам комнату, оснащенную телефонами и компьютерами. Периодически нам приносили три одинаковых бумажки, которые одновременно раздавали всем трем крупнейшим агентствам – и мы, как полные идиоты, на «три-четыре» дружно задиктовывали полученную от пресс-службы информацию. Ничего более печального мы и представить себе не могли. День за днем проходили в ожидании и в болтовне. Ситуацию скрашивали только перекуры на лестнице (тогда такое еще было возможно) и обожаемые всеми яблоки в слоеном тесте из белодомовского буфета. Так долго продолжаться не могло. День на четвертый, когда к яблокам в тесте присоединилась купленная в том же буфете бутылка коньяка, у нас созрел коварный план. А так как коньяк, как оказалось, просто удивительным образом настраивает на борьбу за свободу слова, коварный план быстро, не раздумывая, был приведен в жизнь. (Дело прошлое, но имена тех, кто принял участие в этой авантюре, на всякий случай называть не буду. Ведь многие еще в профессии. Впрочем, кто был – тот знает).

Мы сочинили текстик «из информированных источников», что Примаков отдал устное указание не общаться с журналистами и не давать им никакой информации о том, что происходит и как идет формирование нового правительства. Этот текстик мы под самое окончание рабочего дня отдиктовали в свои агентствам и благополучно разошлись по домам.

На следующий день день все газеты вышли под заголовками, каждый из которых с тем или иным уровнем таланта и профессионализма просто взывал к народу и, главное, к президенту Ельцину, о необходимости сохранить важнейшее завоевание последних лет, а именно – свободу слова и право граждан на получение информации и поставить на место зарвавшегося премьера.

Я тупо смотрела на передовицу в «Коммерсанте», а ребята слушали «Эхо Москвы», которое просто захлебывалось от возмущения. Только тут мы сообразили, что сделали. Но отступать было поздно. Мы, понимая, что просто так это не пройдет, договорились, что «источник» не раскрываем. Даже под пытками. И не раскрыли, как нас не пытали – всех вместе и по одиночке. Итог? Итог был. В конце дня нас выпустили из комнаты и разрешили работать. Хотя, конечно, работать в правительстве Примакова было совсем не так просто, как с младореформаторами. Недолюбливал Евгений Максимович прессу. Да и его вице-премьеры тоже. Но все-таки по бумажке из пресс-службы мы больше новости не диктовали.

И, кстати, не так уж мы и согрешили в конце концов. Значительно позже я узнала, что устные рекомендации не общаться с прессой все же были. А рассказал мне о этом источник, который я открою. Звали его Починок Александр Петрович.

Вот так мы спасли свободу слова в России. Но, как оказалось, ненадолго.

Баечки без названия

В холле перед думским кабинетом Немцова было на удивление пусто. Я только что переговорила с одним из молодых депутатов нашей фракции, который попросил подсказать, на что нужно обратить внимание, когда даешь короткие интервью на камеры для новостных программ. На мой взгляд, формула успеха в этом случае максимально проста: минимум слов при максимуме мыслей. То есть чем короче и точнее будет твой ответ, тем меньше вероятность, что из него вырежут самое важное.

Ничего серьезного по работе в ближайшее время у меня не предвиделось, поэтому я сидела на диванчике и размышляла, кого затащить с собой в буфет на чашечку кофе. И вдруг мимо меня на всех скоростях промчался Немцов. Сначала он проскочил вперед, но потом внезапно остановился, развернулся ко мне и спросил:

– У тебя пропуск с собой?

– Да. (На удивление, пропуск действительно оказался со мной, а не в дамской сумочке, лежащей в кабинете).

– Тогда побежали, – сказал шеф и, ничего не объяснив, полетел дальше.

Проклиная все на свете, а прежде всего, этого «длинного жирафа», который совершенно не понимает, что за ним очень тяжело поспевать даме на шпильках, рванула за шефом. Только одна мысль меня успокаивала. Я представляла, как сейчас мы добежим до машины, плюхнемся в нее, и уж тогда я выдохну. Но не тут-то было. Немцов промчался мимо думской стоянки, проигнорировав своего водителя Сережу Агеева и поспешил в сторону Тверской. Я хвостиком метнулась за ним. Мы перешли Тверскую по переходу и оказались возле гостиницы «Националь». Здесь Немцов притормозил и начал внимательно осматриваться. Я молча стояла рядом. И тут из одного из припаркованных автомобилей вышел и двинулся к нам навстречу, сам Владимир Александрович Гусинский. Он подошел к Немцову, с улыбкой пожал ему руку, скосил взгляд в мою сторону и сказал:

– Ну, Немцов, ты теперь и на деловые встречи с девушками ходишь?

Мой шеф не успел ничего ответить, а я возмущенно буркнула:

– Я не девушка, а пресс-секретарь.

– Одно другому не мешает, – развеселился Гусинский и продолжил: – Теперь мне все понятно. А-то смотрю – с Немцовым женщина. И приличная такая.

Я стала соображать, как на это отреагировать, еще подумала – а что, получается, что у Немцова все остальные неприличные? Но тут очнулся мой шеф:

– Да, это Лиля – мой пресс-секретарь, а взял я ее сюда, потому что Чубайс должен позвонить.

Ну наконец-то я поняла – для чего здесь оказалась. – Лиль, возьми телефон и жди звонка. Если что – подзовешь. Хорошо? А мы тут побеседуем, – сказал Немцов.

– Конечно, – ответила я. – Извините. Взяла телефон и отошла на несколько шагов в сторону.

– Далее минут двадцать случайные прохожие могли наблюдать такую веселую картину: вдоль по улице мирно беседуя, ходят туда-сюда Немцов с Гусинским. За ними на небольшом расстоянии шагают два личных охранника известного олигарха и медиамагната, а за ними – еще чуть в стороне – девушка с мобильным телефоном в руках, явно имеющая к этим двоим какое-то отношение. Судя по удивленным лицам прохожих, наша небольшая компания вызывала у публики неподдельный интерес.

– А Чубайс? – спросите вы.

– А что, Чубайс? Чубайс, естественно, позвонил.

Мы с пресс-секретарем Ирины Хакамады Катей Головковой стояли в думском буфете, пили кофе и обсуждали нашу совместную поездку в Хорватию. Совсем недавно отгремела успешная предвыборная компания девяносто девятого года. Правые благополучно разместились и освоились в Думе, депутаты трудились на законодательной ниве на благо родины, а мы с Катей, доработав до майских праздников, позволили себе чудесный недельный отдых в благословенном городке Ровини на полуострове Пула. Но на этот момент праздники были в прошлом, и мы могли только вспоминать, как это было замечательно, глядя на фотографии.

Тут к нам подошла Маша Арбатова.

– Девочки, к вам можно присоединиться? – спросила она, в ответ получила наше «конечно», взяла чашку кофе и встала рядом.

– Маша, какими судьбами? – поинтересовалась я. – К Немцову пришла? (Маша в то время имела отношение к СПС и периодически к Борису заходила).

– Нет, сегодня не к Немцову, – ответила Маша. – Тут в Думе выставка Никоса Сафронова открывается. Вот, пришла по дружбе его поддержать. А что у вас за фото? – поинтересовалась она в ответ.

– Да, мы с Катей отдыхали в Хорватии. Вот, смотрим, ностальгируем. Как-будто и не было отдыха. Как приехали, так сразу втянулись в работу.

– А, Хорватия, отличное место. Чистый секс-туризм, – откомментировала Арбатова.

Мы с Катей недоуменно переглянулись:

– Что, какой такой секс-туризм? – спросили мы Машу в два голоса.

– Нормальный. Вы что, не знали? Туда немки на выходные ездят. Вы там мужиков видели – как на подбор – один к одному. Одним словом – генофонд. Вот немки и пользуются.

– Ну да, согласны, красавцы эти хорваты. Но мыто отдыхать ездили.

Маша, в ответ на наше последнее заявление, как-то грустно на нас посмотрела, ничего не сказала, допила свой кофе, помахала нам ручкой и пошла поддерживать Никоса Сафронова. А мы отправились по своим рабочим местам.

Чуть позже Маша все-таки зашла к Немцову. Я это знаю, потому что она была у него в кабинете, когда он пригласил меня, чтобы дать какое-то поручение. Не помню, в этот раз или в другой я снова столкнувшись у Немцова с Машей, поинтересовалась:

– Шеф, а что ты меня все время к себе в кабинет приглашаешь, когда у тебя Арбатова? Или это мне только так кажется?

– А, заметила, – сказал он. – Знаешь, она такая активная, что я ее боюсь.

Он так и не добавил ничего к сказанному в ответ на мой полный недоумения взгляд.

Так до сих пор и мучаюсь. Поэтому и спрашиваю:

– Маша, а ты в курсе – чем ты его так напугала?

Гримасы эпохи малиновых пиджаков

Очень не люблю ярлыков. Поэтому, когда девяностые, с подачи нынешней власти, все кому не лень называют «лихими», всегда возражаю. Да не лихие они были, дамы и господа, а живые, совсем не такие, как нынешнее болото. Хотя, конечно, было всякое, как и в любое другое время, когда рушится система и происходят серьезные перемены.

Шел девяносто девятый. Мы с Немцовым возвращались из командировки в Новосибирск. Был поздний вечер. Мы в окружении местных партийцев только вошли в здание аэропорта, как от группы весьма подозрительного вида товарищей, отличавшихся от остальных пассажиров мощным телосложением, бритыми затылками, громкими голосами, специфичским жаргоном и поведением, а также явной любовью к малиновому цвету, отделился один и, радостно скалясь, подошел к Немцову с протянутой для рукопожатия рукой.

– А, Немцов. Я тебя узнал. Какими судьбами у нас в Новосибирске? Что молчишь? Не боись.

Познакомиться хочу, потому как уважаю. Давай, пожми руку простому человеку.

Наши провожающие сильно напряглись, а Немцов, спокойно с улыбкой пожал незнакомцу руку и сказал что-то в ответ.

Обладатель малинового пиджака довольно оглянулся на своих товарищей, всем своим видом демонстрируя, какой он крутой и как запросто общается с великими мира сего, и, кивнув напоследок, удовлетворенно вернулся к своим.

Мы что-то пошутили на эту тему, мол, вот она какая – истинная популярность, и пошли оформлять документы на посадку. У нас оставалось еще немного времени, поэтому Немцов продолжил разговор с однопартийцами, а я отошла немного в сторону и просто стояла и ждала, когда он закончит общение. И тут мое внимание привлекло следующее действо.

Колоритная компания, та самая, на которую мы обратили наше внимание, проходила через рамку металлоискателя. Практически все успешно преодолели это препятствие, но тут дошла очередь до нашего нового знакомого. Громкий звон оповестил проверяющих, что у него имеется что-то недозволенное. Товарища вернули назад, потребовали выложить все из карманов и пройти через рамку еще раз. Тот без всякого удовольствия повиновался. Он опорожнил многочисленные карманы и вновь прошел через рамку. Снова запищало. Малиновый пиджак вернулся, выматерился, попыхтел, проверил карманы еще раз, выскреб из них какую-то мелочь, снял ремень и снова шагнул в неизвестность.

Не тут-то было. Опять раздался громкий звон. И тут уже окончательно взбесившегося подозрительного гражданина отвели в сторонку и стали внимательно досматривать. Сняли пиджак. Мужчина остался в одной черной майке и в джинсах. Только тогда все увидели здоровенную золотую цепь, украшавшую бычью шею обладателя малинового пиджака.

– Цепь сними, – строго сказал проверяющий.

– Не могу, – посмотрев на него, как-то обиженно сказал обладатель столь впечатляющего ювелирного украшения. И, театрально помолчав, победоносно оглядевшись вокруг, вдруг громко провозгласил: – Запаяно.

Что и как там происходило дальше – не знаю, потому что срочно занялась поиском носового платка, чтобы стереть выступившие от смеха слезы.

Я уже говорила, что за время своей работы в ИТАР-ТАСС, повидала много вице-премьеров, «хороших и разных». Помнит ли сейчас кто-то, кроме меня Илюшина, Ярова, Маслюкова, Кулика? Но был в этом ряду один очень симпатичный человек – Олег Николаевич Сысуев. Получилось так, что я работала с вице-премьерами, отвечавшими за социалку. Первоначально в правительстве младореформаторов курировать социальную сферу назначили Немцова, после его полномочия расширили, он начал заниматься нефтянкой, а ответственным за пособия, пенсии и прочие разные выплаты и льготы назначили Олега Николаевича. Поэтому, так как контакты с Немцовым уже были налажены, мое руководство решило не усложнять, и мне поручили отслеживать их обоих. Сысуев мне сразу очень понравился. Он производил впечатление умного, профессионального, а главное – честного и порядочного человека, болеющего за свое дело. А уж когда Олег Николаевич, глядя в камеру своими добрыми и полными вселенской скорби глазами, рассказывал о том, что правительство, несмотря на сложную ситуацию, старается выполнять все свои обязанности перед пенсионерами, то ему верили и сочувствовали все бабушки и дедушки нашей огромной страны. Но этот рассказ не об Олеге Николаевиче, а еще об одной «гримасе» времени.

Не знаю, почему и из каких соображений, но однажды было принято решение провести выездное заседание министров социального блока. И я вместе возглавляемой Сысуевым правительственной делегацией отправилась в Хабаровск. Полет был достаточно продолжительным и утомительным. Мы прилетели в город очень рано – часов в пять утра. Нас быстро довезли до гостиницы и сказали, что мы можем немного отдохнуть, но уже в десять должны быть на первом совещании.

Я только вошла в свой номер и начала решать – попытаться ли мне немного поспать или принять душ, как прозвенел звонок. С недоумением, соображая, кто бы это мог быть, я взяла трубку, но не успела еще ничего сказать, как услышала:

– Девочка нужна?

В первую минуту я даже не поняла, что это значит. А сообразив сказала:

– Спасибо, нет. Но если я рассчитывала на то, что на этом все закончится, то ошиблась.

– Ой, простите, – сказал голос на том конце провода, – вам, конечно, мальчик.

– ???

– Я говорю, мальчик не нужен? – с достойной уважения настойчивостью произнесла моя собеседница.

Я сильно разозлилась и, на свою беду, вместо того, чтобы заявить свое твердое «нет», сказала:

– Давайте мальчика. Только, пожалуйста, негра. Такого крепкого и очень черного. Люблю, понимаете, экзотику.

На том конце провода молчали. Видимо, перерабатывали информацию. Я не стала дожидаться ответа и положила трубку. Но на этом история не закончилась. Прошло несколько минут. Я только нырнула под одеяло и закрыла глаза, как снова раздался звонок.

– Да, слушаю, – прорычала я. И в ответ уже знакомый спокойный и милый женский голос с достоинством произнес:

– А китаец вам не подойдет?

Тут уж я, хотя очень не люблю ненормативную лексику, напрягла все свои способности и популярно объяснила все, что я об этом думаю. Видимо, прозвучало все мною сказанное очень убедительно, потому что до утра меня больше никто не беспокоил.

Вся дальнейшая командировка прошла в штатном режиме. Я отработала совещание, выслушала Олега Николаевича и отдиктовала в контору необходимую информацию, совершенно позабыв нелепую утреннюю историю. И только во второй половине дня, когда выдалось свободное время, прогуливаясь по набережной, я обратила внимание, что почему-то все время выхватываю взглядом из толпы пробегающих мимо в больших количествах хрупких смуглых юношей с высокими скулами и раскосыми глазами.

Баечки в стиле «мини»

Страницы: «« « 1234567 » »»