Голодное пламя Сунд Эрик
Жанетт Чильберг в буквальном смысле принесла работу домой.
Она уже успела выучить личные дела Ханны Эстлунд и Йессики Фриберг наизусть, как и информацию, пришедшую вечером от полицейских-стажеров. Перешагивая порог дома на Эншедевэген, она была настолько вымотана, что сначала даже не обратила внимания на чад из кухни.
Ханна и Йессика, думала она. Две застенчивые девочки, которых никто особенно не помнит.
И… Виктория Бергман, с которой все знакомы, но которую никто на самом деле не знал.
Утром, если школьные фотографии придут, как условлено, у нее, вероятно, появится лицо Виктории Бергман. Девочки с отличными оценками, не считая оценок за поведение.
Жанетт повесила куртку и прошла на кухню. Мойка, которую она утром оставила сверкающей, сейчас походила на преисподнюю. В гостиной витал слабый дымок, свидетельствовавший о том, что что-то сгорело, а на кухонном столе лежала открытая упаковка рыбных палочек и обрывки салатных листьев.
– Юхан! Ты здесь?
Жанетт выглянула в прихожую. В комнате Юхана горел свет.
Жаннетт снова стало тревожно за него.
За последнюю неделю, по словам классного руководителя, Юхана несколько раз выгоняли с уроков, да и в классе он казался рассеянным и незаинтересованным. Угрюмым интровертом.
К тому же он успел несколько раз подраться с одноклассниками, чего раньше никогда не случалось.
Выйдя в прихожую, Жанетт чуть не упала, споткнувшись о сумку, которую накануне брала с собой в тир.
Проклятье, подумала Жанетт. В сумке лежал ее служебный пистолет, и не запереть его в оружейный шкаф было непростительно.
Приготовившись к худшему, она быстро открыла сумку и достала ящичек.
Пистолет лежал на своем месте. Кровь стучала в висках, когда Жанетт потрогала его.
Холодный.
Жанетт пересчитала патроны. Число пуль осталось прежним, и Жанетт выдохнула, хотя и обругала себя последними словами.
Халатная дура. Конченая, опасная для окружающих распустеха. Непростительно.
Накануне вечером она, как и сегодня, приползла домой без сил, бросила сумку в прихожей, да и забыла про нее, а в утренней спешке не обратила на сумку внимания.
Такого просто не должно быть, подумала она. Взяв ящик под мышку, она прошла в кабинет, открыла шкаф под книжной полкой и заперла оружие.
Пройдя через прихожую, Жанетт вернулась к комнате сына.
– Тук-тук, – сказала она и приоткрыла дверь. Юхан лежал на кровати ничком. – Как дела, друг? – Жанетт подошла, присела на край кровати.
– Я приготовил тебе ужин, – буркнул мальчик. – Там, в гостиной.
Жанетт погладила сына по спине, обернулась и сквозь приоткрытую дверь увидела, что он накрыл стол к ужину. Жанетт поцеловала Юхана в лоб и вышла взглянуть на накрытый стол.
Тарелка с зажаренными в камень рыбными палочками, рожками и красиво разложенными салатными листьями с лужицей кетчупа. На салфетке рядом с тарелкой – нож и вилка, наполовину наполненный винный бокал, горящая свеча.
Жанетт поначалу не знала, что сказать.
Он приготовил ей ужин – такого еще никогда не было. Он так старался.
Да черт с ним, с бардаком на кухне, подумала Жанетт. Юхан готовил ужин, чтобы порадовать меня.
– Юхан?
Никакой реакции.
– Ты не представляешь себе, как я рада. Не хочешь тоже поесть?
– Я уже поел, – раздраженно буркнул Юхан из своей комнаты.
У Жанетт вдруг закружилась голова, и она почувствовала себя бесконечно усталой. Она ничего не понимала. Если Юхан хотел обрадовать ее, почему он ее отталкивает?
– Юхан? – повторила она.
Снова молчание. Жанетт подумала, что сын обижен на нее из-за того, что она так запоздала. Жанетт посмотрела на часы. Она должна была вернуться в половине девятого, а сейчас уже начало одиннадцатого. Жанетт встала в дверях, заглянула в комнату:
– Прости, что я поздно пришла. На дороге такая пробка…
Господи, подумала она. Не могла придумать что получше?
Жанетт села на кровать, посидела, потом поняла, что Юхан спит. Выключила свет, тихо закрыла дверь и вернулась в гостиную. Снова увидев накрытый сыном стол, она чуть не расплакалась.
Жанетт принялась за ужин. Конечно, все уже остыло, но на вкус было не так плохо, как на вид. Она отпила вина, соскребла с салата кетчуп, пожевала рожки и пережаренные рыбные палочки и быстро поняла, что проголодалась.
Милый мой Юхан, подумала она.
Поев, Жанетт убрала со стола. Привела кухню в порядок и вернулась в гостиную, на диван. Ей вдруг пришла в голову мысль позвонить Оке, но у него было занято. Когда Жанетт попыталась добраться до него через Александру, ответил автоответчик, а у Жанетт не было никакого желания посвящать Ковальску в проблемы Юхана. Она оставила короткое сообщение, попросив Александру передать Оке, чтобы тот позвонил домой, как только сможет.
Жанетт надеялась, что какая-нибудь ерунда по телевизору поможет ей расслабиться, но скоро поняла, что работают только кабельные каналы.
После того как она забраковала два вгоняющих в депрессию документальных фильма по SVT и тупую развлекательную программу по четвертому каналу, она сообразила, что не оплатила счет поставщику телеуслуг.
Жанетт вздохнула, вспомнив, как часто они с Оке проводили вечера перед телевизором, ели чипсы и смеялись над каким-нибудь дурацким фильмом, но она понимала теперь, что едва ли станет жалеть о том периоде жизни. Он был бессмысленным ожиданием чего-то лучшего, бедным на эмоции существованием, неумолимо проглатывавшим вечер за вечером, которые слагались в месяцы и годы.
Все-таки жизнь слишком дорога, чтобы тратить ее впустую, ожидая, когда же что-нибудь случится. Когда же произойдет что-нибудь, что подхватит тебя и понесет дальше.
Она даже не могла вспомнить, на что надеялась тогда или о чем мечтала.
Оке, наоборот, воображал, как его грядущий успех позволит им воплотить их общие мечты в жизнь. Говорил, что она сможет уволиться из полиции, если захочет, и злился, когда она возражала, говоря, что это ее жизнь и что никакие деньги в мире этого не изменят. Ее представления о том, что мечты должны всегда оставаться мечтами, Оке отрицал как псевдоинтеллектуальную чепуху, вычитанную из еженедельных журналов.
После той ссоры они не разговаривали несколько дней, которые, может быть, не были решающими, но все же стали началом конца.
Вита Берген
София проснулась на полу гостиной. За окном было темно, на часах – начало восьмого, но София понятия не имела – утра или вечера.
Поднявшись и выйдя в прихожую, она обнаружила, что написала что-то на зеркале перьевой ручкой. Детским почерком на зеркале значилось «Una kam o!», и София сразу узнала разбегающиеся в разные стороны, похожие на вороньи следы каракули Солес. Эта маленькая африканская горничная так и не научилась писать как следует.
Una kam o, подумала София. Это шифр, и она поняла слова.
Солес просит о помощи.
Стирая тушь рукавом свитера, она увидела, что в нижней части зеркала написано что-то еще – той же перьевой ручкой, но мелким, почти болезненно аккуратным почерком.
Сильверберг, аллея Дунцфельт, Хеллеруп, Копенгаген.
София прошла на кухню и увидела на столе пять грязных тарелок и столько же стаканов.
Под мойкой стояли два полных мусорных мешка. София порылась в мусоре, чтобы сообразить, что было съедено. Три пакета чипсов, пять шоколадных пирожных, две упаковки говяжьих котлет, три больших бутылки газировки, жареный цыпленок и четыре упаковки мороженого.
София ощутила во рту привкус объедков и не решилась заглянуть во второй мусорный мешок – она знала, что в нем.
Диафрагму скрутило, но дурнота мало-помалу отпустила. София решила прибраться и вытеснить случившееся из подсознания.
Она взяла полупустую бутылку вина и подошла к холодильнику. Остановилась, увидев на двери записки, газетные вырезки, рекламу и свои собственные пометки. Их были сотни, слой на слое, прижатых магнитами или липкой лентой.
Большая статья о Наташе Кампуш, девушке, которую восемь лет держали в подвале недалеко от Вены.
Подробный чертеж тайной комнаты, которую устроил для нее Вольфганг Приклопил.
Справа – список покупок, ее собственным почерком: «Пенополистирол, клей для пола, серебристый скотч, брезент, резиновое колесо, дверной крюк, электрический провод, гвозди, шурупы».
Слева – изображение электрошока «Тазер».
Электропистолет.
На некоторых записках стояла подпись – Unsocial mate.
Неприятный приятель.
София медленно опустилась на пол.
Квартал Крунуберг
Когда Жанетт везла Юхана в школу, он был, кажется, в хорошем настроении, и ей показалось глупым пережевывать события вчерашнего вечера. За завтраком она еще раз сказала «спасибо» за ужин, и Юхан слабо улыбнулся в ответ. Этого вполне достаточно.
Приехав в полицейский участок на Кунгсхольмене и поставив машину в подземный гараж, она воспользовалась случаем и позвонила Оке. На сей раз он ответил.
– Привет, это я, – сказала она по старой привычке.
– Кто? – У Оке был удивленный голос, и Жанетт поняла, что теперь не она является безусловным «это я» в его жизни. Теперь единственная женщина, которая может сказать так, – это Александра Ковальска.
– Это я, Жанетт, – пояснила она, выходя из машины. – По документам – все еще твоя жена, так как у нас с тобой несовершеннолетний ребенок и закон дает нам проверочный срок – шесть месяцев. Но ты, может, нас забыл? Твоего сына зовут Юхан, и ему чертовски плохо. – Она слишком сильно хлопнула дверцей, заперла машину и пошла к лифтам.
– Прости. – Голос Оке стал мягче. – Я немного занят и ответил, не посмотрев, кто звонит. Я не хотел показаться грубым. Черт, я каждый день думаю, как вы там с Юханом.
– В таком случае тебе достаточно снять трубу и позвонить. – Жанетт нажала на кнопку лифта. – Я звонила твоей новой жене, оставила сообщение на ее автоответчике. Разве она тебе не передала?
– Александра? Ни слова не сказала, что ты звонила. Наверное, просто забыла. Так как вы? Ты сама как?
– У меня все лучше и быть не может. Я завела себе любовника на десять лет моложе, но вот у твоего сына не все так гладко. К тому же машина, по-моему, разваливается на ходу, а мне не на что ее ремонтировать. – Жанетт почувствовала, как ее захлестывает знакомая волна горечи.
С резким звоном опустился лифт, двери разъехались, и Жанетт вошла в кабину.
– Я как раз продал пару картин и могу послать тебе денег.
– Какая щедрость! А с другой стороны – половина этих картин ведь принадлежит мне. В том смысле, что это я годами покупала краски, холсты, и я дала тебе возможность сидеть дома и развиваться.
– Жанетт, ты просто невозможна. С тобой нельзя разговаривать. Я пытаюсь быть любезным, и вот…
– Ладно, ладно, – перебила его Жанетт. – Я стала жалкой озлобленной сукой. Прости. Я рада за тебя, и на самом деле мне неплохо. Мне только трудно понять, как тебе живется в этом во всем. На Александру мне наплевать, я ее не знаю и знать не хочу, но с тобой ведь все по-другому. Мы были вместе двадцать лет, и я думала, что достойна несколько большего уважения.
– Я же уже попросил прощения. А мне это не так просто. Что еще мне сделать?
– Да-да, ты старался изо всех сил, – кисло сказала Жанетт, выходя из лифта.
– Завтра мы приезжаем домой. Если хочешь, я заберу Юхана после школы. Он может переночевать у нас, если тебя нужно разгрузить.
Разгрузить, подумала Жанетт. Вот как он на это смотрит.
– Вы разве не должны быть в отъезде целый месяц?
– Планы изменились. Мы улетели из Бостона, потому что в Стокгольме открылось нечто потрясающее. Потом объясню. Мы побудем в городе всего пару дней, а потом – назад в Краков.
– Мне пора заканчивать, но ты можешь позвонить Юхану, сказать, как ты по нему скучаешь. И что вы завтра заберете его.
– Конечно. Обещаю.
Они попрощались, Жанетт сунула телефон в сумку, подошла к кофейному автомату, налила себе чашку кофе и унесла ее с собой, в кабинет.
Едва открыв дверь, она увидела у себя на столе толстый пакет. Жанетт вошла, закрыла дверь, села. Сделала несколько глотков горячего кофе и только потом открыла пакет.
Школьные фотографии за три года, гуманитарное учебное заведение Сигтуны.
Через две минуты Жанетт нашла ее.
Викторию Бергман.
Жанетт прочитала подпись под фотографией, провела пальцем по рядам будущих студенток в одинаковой школьной форме и констатировала, что Виктория Бергман – в среднем ряду, почти крайняя справа, она меньше всех ростом и выглядит немного по-детски.
Худенькая светловолосая девочка, наверное – с голубыми глазами. Жанетт сразу бросилась в глаза ее серьезная физиономия и то, что у девочки почти нет груди, в отличие от остальных.
Жанетт подумала: кто-то ведь знает эту серьезную девчушку.
Что-то во взгляде девочки показалось ей знакомым.
Еще ее поразило, насколько серьезный вид у девочки – по какой-то причине она ничего для себя не ждет. Из-за того что Виктория была не накрашена, она выглядела серой в отличие от других молодых девушек, которые приложили все усилия, чтобы выглядеть на фотографии как можно лучше. К тому же Виктория единственная не улыбалась.
Жанетт открыла второй фотоальбом, за следующий год, и обнаружила фамилию Виктории в списке отсутствующих. Альбом за последний школьный год также не содержал фотографий девушки.
Жанетт заподозрила, что Виктория Бергман уже в те годы умела отлично прятаться. Она снова взяла первый альбом и посмотрела на разворот.
Фотография была сделана почти двадцать пять лет назад, и Жанетт понимала, что использовать ее для идентификации сегодня невозможно.
Или возможно?
Во взгляде девочки было что-то, уже знакомое Жанетт. Как будто девочка избегала смотреть в глаза собеседнику.
Жанетт с головой ушла в изучение фотографии и дернулась, когда зазвонил телефон.
Она посмотрела на часы. Хуртиг? Ему давно следовало быть здесь. Неужели что-то случилось?
К ее разочарованию, это оказался прокурор Кеннет фон Квист. Он представился в высшей степени угодливым голосом, и Жанетт тут же почувствовала раздражение.
– О’кей, это вы. Что вы хотите?
Прокурор откашлялся.
– Не сердись. У меня для тебя есть кое-что, что ты оценишь. Постарайся через десять минут остаться одна в кабинете и жди факс.
– Факс? – Жанетт не могла понять, к чему он клонит, и в ней тут же проснулась подозрительность.
– Именно. Птичка мне напела, что Виктория Бергман стала очень популярной.
Не зная, что думать, Жанетт перевела взгляд на фотографию на столе.
– Скоро ты получишь сообщение, предназначенное только для твоих глаз. Факс, который придет через десять минут, – это некий документ из суда первой инстанции Накки, датированный осенью 1988 года, и ты будешь первой – не считая меня самого, – кто прочитает его после того, как он был подписан. Полагаю, ты догадалась, о чем речь?
Жанетт онемела.
– Понимаю, – выдавила она наконец. – Можете на меня рассчитывать.
– Отлично. Пользуйся на здоровье, и – удачи. Я полагаюсь на тебя и рассчитываю, что все останется между нами.
Погоди-ка, подумала Жанетт. Это ловушка.
– Подождите, не кладите трубку. Почему вы вообще решили переслать мне этот документ?
– Ну, скажем… – Фон Квист немного поразмыслил, потом откашлялся. – Таким образом я хочу извиниться за то, что раньше вставлял тебе палки в колеса. Я хочу исправиться, а у меня, как тебе известно, есть связи.
Жанетт так и не знала, что думать. Слова вроде выглядели извинением, но тон был таким же самодовольным, как всегда.
Подозрительно, подумала Жанетт. Но чем я рискую, кроме выговора от Биллинга?
– Извинения приняты.
Они попрощались и закончили разговор. Жанетт откинулась на спинку кресла и снова взялась за фотографии. У Виктории Бергман был все тот же ускользающий вид, и Жанетт никак не могла решить – то ли из-за того, что над ней так неудачно подшутили, то ли потому, что ей известен некий секрет.
В дверь постучали, и вошел Хуртиг – волосы влажные, куртка насквозь промокла.
– Прости, что опоздал. Черт знает что за погода.
Казалось, из факса никогда не перестанут выползать листы. Жанетт уже надоело переносить их с пола на стол. Когда аппарат наконец затих, она собрала листы и положила стопку перед собой.
Первый документ насчитывал почти шестьдесят страниц и был озаглавлен «Рассмотрение вопроса о защите персональных данных».
Затем следовало заключение суда об указанном рассмотрении, состоящее больше чем из сорока страниц.
Чтобы прочитать все, потребуется немало времени. Жанетт попросила Хуртига принести две чашки кофе – для нее и самого Хуртига.
Рассмотрение касалось Виктории Бергман, дата рождения – 7 июня 1970 года, и содержало заключения трех инстанций: Управления судебной медицины, полиции лена Стокгольм, а также психиатрического отделения больницы Накки. Решение выносил суд первой инстанции коммуны Накка. В самом низу документа помещалось краткое изложение дела.
В сентябре 1988 года Управление судебной медицины составило отчет, в котором утверждалось, что Виктория Бергман подвергалась серьезным сексуальным посягательствам до достижения ею полного созревания, и суд первой инстанции Накки разрешил ей защиту персональных данных.
Холодный стиль документа показался Жанетт отвратительным. «Полное созревание» – это что?
Она стала читать дальше и нашла объяснение. Девочка, Виктория Бергман, по заключению Управления судебной медицины, подвергалась сексуальному насилию в возрасте от нуля до четырнадцати лет. Гинеколог и судебный врач провели полное обследование тела Виктории Бергман и обнаружили свидетельства грубого вторжения.
Да, в документе так и было написано. Грубое вторжение.
В заключение Жанетт прочитала, что установить, кто совершил насилие, невозможно.
Жанетт открыла рот. Эта маленькая, худенькая, светлая девочка с серьезным лицом и ускользающим взглядом решила не выдавать своего отца.
Жанетт подумала о заявлении на Бенгта Бергмана, поданном в полицию, – она принимала участие в этом деле. Там были двое детей из Эритреи, которых выпороли до крови и изнасиловали, и проститутка, которую жестоко избили брючным ремнем и подвергли анальному насилию каким-то предметом. Жанетт вспомнила: бутылкой.
Второй отчет, из полиции лена Стокгольм, утверждал: во время допроса выяснилось, что податель заявления, Виктория Бергман, подвергалась сексуальным посягательствам по крайней мере с пяти-шестилетнего возраста.
Все началось так давно, что уже не вспомнишь, когда именно, подумала Жанетт.
В любом случае трудно было решить, насколько достоверно такое свидетельство. Но если посягательства начались, когда она была совсем маленькой, то она уже тогда подвергалась насилию.
Черт. Надо показать эти документы Софии Цеттерлунд, независимо от того, что она там пообещала фон Квисту. София объяснит, что произошло с психикой малышки, отец которой обращался с ней подобным образом.
В конце Жанетт прочитала, что проводивший расследование полицейский счел угрозу, которой мог подвергнуться податель заявления, достаточно серьезной. Следовало прибегнуть к защите персональных данных.
Человека, совершившего посягательства, тоже не смогли установить.
Жанетт поняла, что нужно как можно скорее связаться с теми, кто вел расследование. Ничего, что оно велось больше двадцати лет назад, – если чуть-чуть повезет, нужные ей люди еще служат.
Жанетт подошла к приоткрытой фрамуге. Вытряхнула из пачки сигарету, зажгла, глубоко затянулась.
Если кто-нибудь зайдет и начнет выступать по поводу того, что пахнет дымом, она заставит упомянутого ворчуна прочитать то, что сама только что прочитала. А потом протянет ему пачку сигарет и пригласит к открытому окну.
Вернувшись за письменный стол, Жанетт начала читать заключение, выданное психиатрическим отделением больницы Накки. В основном там было то же, что и в остальных документах. Заявителю следует согласиться на защиту персональных данных, исходя из того, что выяснилось за время пятидесяти психотерапевтических бесед, которые частично касались сексуальных посягательств в возрасте от пяти до четырнадцати лет, частично – сексуальных посягательств в возрасте после пятнадцати.
Сволочь, подумала Жанетт. Жалко, что ты уже сдох.
Хуртиг принес кофе, и они налили себе по чашке. Жанетт попросила напарника прочитать заключение суда с самого начала, а сама взялась за разбирательство.
Жанетт сложила внушительную кипу документов и заглянула на последний лист, чтобы удовлетворить любопытство – как звали полицейского, который расследовал дело.
Увидев, кто подписался под разбирательством и рекомендовал Виктории Бергман защиту персональных данных, Жанетт поперхнулась кофе.
В самом низу листа расписались трое:
Ханс Шёквист, дипломированный судебный врач
Ларс Миккельсен, сержант уголовной полиции
София Цеттерлунд, дипломированный психолог
Вита Берген
Все могло быть совсем иначе.
Холодный линолеум лип к голым плечам. За окном – темнота.
По потолку под нервозный шелест сухих осенних листьев (недалеко был парк) проплывали пятна света от автомобильных фар.
София лежала в кухне возле двух мусорных мешков с объедками и блевотиной и таращилась в потолок. В кухне была открыта фрамуга, в гостиной приоткрыто окно, и записки на двери холодильника трепыхались от сквозняка. София прищурилась, и бумажки стали похожи на крылья мух, суетливо бьющихся о москитную сетку.
Снизу казалось, что их сотни.
Рядом – празднично накрытый стол, теперь на нем липкие тарелки и немытые вилки.
Nature morte.
Были свечи, живой огонь, а теперь – стеариновые останки.
София поняла, что утром она не вспомнит ничего.
Как когда-то, когда она нашла эту поляну у озера в Дала-Флуда, – тогда время остановилось, и потом не одна неделя прошла в попытках отыскать ее снова. С самого детства София страдала провалами в памяти.
Она подумала про «Грёна Лунд», про вечер, когда исчез Юхан. Образы искали опору в памяти.
Что-то рвалось изнутри, хотело стать словами.
София закрыла глаза, всматриваясь в себя.
Она пыталась нащупать точку зрения, с которой можно было бы посмотреть на прошлое с необходимой дистанции.
Юхан сидел рядом с ней в корзине «Свободного падения». Жанетт стояла у ограды, наблюдая за ними. Они медленно поднимались вверх, метр за метром.
На полпути она испугалась, а когда они поднялись на пятьдесят метров, у нее закружилась голова. Иррациональное взялось из ниоткуда.
Неконтролируемый страх. Чувство, что она не владеет ситуацией.
Она не смела пошевелиться. Едва дышала. А Юхан смеялся и болтал ногами. Она просила его прекратить, но мальчишка только ухмыльнулся ей в лицо и продолжал свое.
София вспомнила, как где-то в глубинах ее фантазии болты, удерживающие корзину на месте, под действием дополнительной нагрузки разболтались, и София с Юханом понеслись к земле.
Корзина накренилась, и София умоляла мальчика прекратить смеяться, но он не слушал ее. Надменно и высокомерно он отвечал на ее мольбы тем, что болтал ногами еще сильнее.
И вдруг появилась Виктория.
Страх исчез, мысли прояснились, и она успокоилась.
Потом все снова черно.
В голове шумело, ей было трудно сфокусировать взгляд, но мало-помалу шум стих. Кусок за куском возвращалась память.
Она лежала на боку. Гравий дорожки колол ей бедро, ощущался сквозь плащ и свитер. Вонзался в тело.
Как чужие голоса вдалеке.
Она ощутила запах. Чью-то прохладную руку на своем горячем лбу.
Она прищурилась и сквозь частокол ног, ботинок, сапог увидела скамейку, а возле скамейки – саму себя, стоящую спиной к себе.
Да, так все и было. Она увидела Викторию Бергман.
Галлюцинация?
София провела рукой по глазам, по рту. Ощутила струйку слюны, стекающую из уголка рта. Ощутила сломанный зуб.
Но голова не кружилась. Она видела саму себя. Свои светлые волосы, свой плащ, свою сумочку.
Это была она. Это была Виктория Бергман.
Она лежала на земле и в двадцати метрах перед собой видела саму себя.
Виктория подошла к Юхану и взяла его за руку.
София хотела крикнуть Юхану «берегись!», но только беззвучно открыла рот.
В груди сдавило, Софии казалось, что она вот-вот задохнется.
Паническая атака, подумала она и постаралась дышать медленнее.
София Цеттерлунд вспомнила: она видит себя натягивающей на Юхана какую-то розовую маску.
…На улице засигналил автомобиль, и София открыла глаза. Оперлась на локоть, начала медленно вставать.
Лежа на полу кухни в доме на Боргместаргатан, София Цеттерлунд знала, что спустя двенадцать часов не вспомнит ничего о том, как лежала на полу в доме на Боргместаргатан и думала, что спустя двенадцать часов она проснется и поедет на работу.
Читать бесплатно другие книги:
