Двенадцать детей Парижа Уиллокс Тим

– День выдался удачным, сударь. Около тридцати пистолей, больше половины золотого экю, – сообщил Кристьен, заглянув внутрь двух открытых кошельков.

– Возьми оба кошелька с собой, – велел ему Тангейзер.

Затем он закрыл окно. Перед его мысленным взором возникло лицо Паскаль.

– Что приказал Ле Телье по поводу детей в доме сестры Фроже? – спросил он.

– Фроже? – переспросил Пикар.

Иоаннит шагнул к столу, и Кристьен попятился.

– За каждую ложь придется платить, – сообщил ему рыцарь. – Тебя видели с Фроже сегодня вечером.

Он ударил ногой Ле Телье, и тот взвыл.

– Я могу спросить твоего хозяина, а это потраченное время, платить за которое тоже придется тебе, – продолжил Матиас.

– Он отправил сержантов, чтобы они схватили Анну и ждали в доме Ирен, на тот случай, если вы вернетесь, – рассказал Пикар.

– Анну? – не понял госпитальер, но потом вспомнил: сержант Фроже знал Паскаль под этим именем.

– Девочку с черными волосами, – пояснил Малыш Кристьен. – Ле Телье спросил, кто из детей вам дорог больше всего.

Тангейзер опустил взгляд. Глаза Марселя остекленели от страха.

– А остальные? – уточнил рыцарь.

– Он сказал, что Анны будет достаточно, а остальные – просто помеха.

Иоаннит вспомнил, как они обедали. Мышки смеялись над непослушными яйцами. Юсти поедал пироги с инжиром. Флер… Правая рука Матиаса сомкнулась на горле Ле Телье. Кожа лейтенанта была тонкой и влажной от пота. Приподняв его с пола и ощутив сопротивление застрявшей в крышке стола стрелы, Тангейзер почувствовал отдаленное эхо его мучений. Но этой боли было недостаточно.

– Я не имею к этому отношения, – добавил Пикар.

Фальшивые оправдания Кристьена помогли госпитальеру встряхнуться. Он заставил себя успокоиться. Нет, Ле Телье еще рано умирать. Тангейзер отпустил его.

– Отведи меня к Орланду, – сказал он Кристьену.

Рыцарь не собирался оставлять свидетелей того, что произошло в особняке Ле Телье, но убивать Стефано он не хотел. Ему нравился этот человек, способный держать слово. Малыш Кристьен поднимался по лестнице с трудом. Иоаннит перегнал его, схватил за воротник и потащил за собой. Прислугу отпустили на ночь, и было ясно, что никто из оставшихся в доме людей не придет, пока их не позовут. Они остановились у двери. Госпитальер постучал:

– Стефано из Сьона! Это Матиас Тангейзер.

Огромный швейцарец открыл дверь. В руке у него был меч. Он окинул взглядом окровавленный торс рыцаря, золотую цепь и арбалет, вложил меч в ножны и отдал честь.

Тангейзер заговорил по-итальянски:

– Как прошел день?

– Милорд, после нашей последней встречи самым трудным для меня было не уснуть.

– Ты сослужил мне хорошую службу. Как Орланду? Он способен передвигаться?

– Только не ускоренным маршем. Он слаб – сами знаете, лихорадка, – но голова у него ясная. Каждый час я заставляю его пятнадцать минуть ходить по комнате.

– Превосходно, приятель. А теперь, к сожалению, мы снова должны расстаться.

– Да будет мне позволено, милорд… Я уже видел эту цепь.

– Да. Если бы она по-прежнему висела на шее Ле Телье, к утру ты был бы уже мертв, и Орланду тоже. А в случае удачи Марселя и я вместе с вами.

– Именно поэтому я и боролся со сном. Почувствовал неладное, как только мы попали сюда, хотя Орланду был спокоен. Если я вам еще нужен, только скажите.

Матиас боролся с искушением. Стефано, конечно, надежен, однако он представления не имеет, что от него может потребоваться. Предстоящее смущало даже самого госпитальера. Кроме того, он не хотел, чтобы за ним охотилась швейцарская гвардия – а это вполне может произойти, если он увлечет за собой одного из ее капралов.

– Я хочу, чтобы все, что ты видел и делал с тех пор, как покинул особняк Бетизи вместе с сержантом Баро – который теперь мертв, – стало твоей тайной. Тебе придется придумать какую-нибудь историю, объясняющую твое отсутствие. Но в такой день это будет нетрудно. Согласен? Даешь слово?

– Даю слово, милорд, все это останется тайной. Но могу я спросить, почему?

– Молчание принесет пользу нам обоим. Мы оба – и Орланду тоже – оказались втянутыми в чужой заговор. Заговор начался с Марселя Ле Телье и им же закончится. Его смерть стоит перед тобой. Если будет расследование – заговора Ле Телье или его кончины, – то твое участие, скорее всего, будет означать твой конец. И уж точно ни при каких обстоятельствах это не принесет тебе пользы. Что касается других участников, то большинство из них уже мертвы, а остальные скоро к ним присоединятся.

Стефано покосился на Кристьена. Тот посмотрел на Тангейзера, но не решился ничего спросить.

– Молчание солдата – это щит солдата, милорд. А сочинять истории мне не впервой, – заявил гвардеец.

– Я тоже буду хранить тайну. Потрать это в Сьоне.

Матиас взял кошелек с пистолями у Кристьена и отдал Стефано. От его веса брови швейцарца поползли вверх. Потом он нахмурился:

– Милорд, я не могу взять это просто за бодрствование.

– Отдай церкви, если должен.

– А я должен, милорд?

Стефано улыбнулся. Госпитальер похлопал его по спине:

– Когда-нибудь мы еще встретимся. В другой битве.

– Надеюсь, милорд. Только если на одной стороне.

– Если нет, бей сильнее, потому что от меня пощады не жди. До встречи. Аддио.

Швейцарец отдал честь и стал спускаться по лестнице.

– Выходи через черный ход, Стефано, или девчонка тебя подстрелит, – сказал ему вслед иоаннит. – И хочу предупредить, в холле ты найдешь…

– Я уже нашел их, милорд, пока вы брали цепь. Буона фортуна.

Кристьен озадаченно прислушивался к их разговору.

Орланду все понимал, но не вмешивался.

Тангейзер жестом приказал Пикару войти в комнату, снял стрелу, последовал за ним и поставил арбалет у стены. Орланду сидел на стуле. Его смуглое лицо было бледным, но сил хватило, чтобы встать. Глаза юноши были черными и бездонными, как у его отца. Рыцарь улыбнулся – вид этого парня всегда вызывал у него такую реакцию.

Взгляд его пасынка остался серьезным.

– Ты опять весь в крови, – заметил он.

– Не волнуйся, это не моя, – усмехнулся его отчим.

Людовичи по-прежнему не улыбался.

– Дай мне обнять тебя, – сказал Матиас. – Или хотя бы пожать руку.

Левая рука Орланду висела на перевязи. Он протянул правую руку, и Тангейзер сжал ее. Однако его радость испортило присутствие служителя коллежа.

Старик старался держаться в тени.

– Это Бонифаций, – сказал юноша.

– Я знаю, кто он, – кивнул рыцарь. – Ты сможешь сам спуститься по лестнице? Хорошо. Сядь на ступеньках в вестибюле и подожди меня. Я быстро. Если кто-нибудь постучит, спросишь, кто это, и позовешь меня.

– Пожалуйста, мальчик мой! – взмолился Бонифаций. – Он собирается хладнокровно убить меня.

Людовичи понял, что так и будет. Он посмотрел на золотую цепь на груди Тангейзера.

– Ты убил его превосходительство? – догадался молодой человек.

Теперь он был явно взволнован.

Его отчим тоже. Его превосходительство? Что это с мальчиком?

– Его превосходительство внизу, молит о смерти, – сообщил он пасынку.

Бонифаций опустился на колени рядом со своим стулом и сцепил пальцы.

– Матиас, я не понимаю… – растерянно уставился на иоаннита юноша.

– Я тоже, но это может подождать, – отозвался тот. – Карла в опасности. Иди, стереги входную дверь.

– Я понимаю, что мне тебя не остановить, но Бонифаций мой друг. Я жил в его доме, – продолжил спорить Людовичи.

Тангейзера затошнило:

– Вчера этот друг сказал мне, что не может вспомнить, когда видел тебя в последний раз. Он заодно с Ле Телье и его фанатиками, которые хотели убить твою мать. А также тебя и меня.

– Это правда? – Вопрос Орланду предназначался Малышу Кристьену.

Ударом наотмашь госпитальер отправил Кристьена на пол.

– Ты просишь этот мешок дерьма подтвердить мои слова? – вновь повернулся он к пасынку.

Орланду попятился от его ярости.

– Ты заодно с этими животными? – продолжал рыцарь.

– Против тебя, Матиас? Конечно, нет! – воскликнул молодой человек. – Я тебя люблю. Но я против гугенотов. Ты не был здесь, ты не знаешь, какие они и что они собирались сделать с короной и страной. Ле Телье – великий человек, блестящий человек, и он многое поведал мне о политике. Благодаря ему я скоро вступлю в ряды «Пилигримов святого Иакова», которые…

– Я знаю, кто они, – вздохнул иоаннит. – Скоро, говоришь… Тебя обманули. Но по крайней мере в этом нет твоей вины. Что же касается всего остального, то тут я тебе не судья.

Он не мог прочесть выражение лица Орланду, его черных глаз. Его отец Людовико был фанатиком, инквизитором. Неужели это наследственное? Боль и страх охватили Тангейзера. Он подумал о Карле. И решительно разрубил запутанный узел чувств:

– Кто в тебя стрелял?

– Не знаю, – сказал юноша.

Тангейзер наступил на голову Кристьена и прижал ее к доскам пола:

– Кто в него стрелял?

– Доминик. Доминик Ле Телье!

– Почему?

– Орланду хотел увезти мать из особняка д’Обре.

Тангейзер вновь перевел взгляд на пасынка. В черных глазах юноши мелькнуло что-то жуткое. Рыцарь не знал, что это, и не хотел знать.

– Мы не могли позволить ей уехать. – Пикар тяжело дышал. – Иначе весь план рушился.

– Орланду, – вновь обратился к Людовичи Матиас, – почему ты хотел увезти Карлу? Тебе стало известно о плане?

Молодой человек не отвечал. Похоже, он находился во власти своего непреодолимого упрямства.

Госпитальер перенес вес тела на пятку и почувствовал, как меняется под его ногой форма черепа Пикара.

– Кристьен, Орланду знал о заговоре? – снова обратился он к неудачливому драматургу.

– Я не знаю. Не знаю! – застонал тот. – Я понятия не имею, что произошло между ним и остальными.

Рыцарь убрал ногу. Людовичи смотрел на Пикара не мигая. Матиас тоже.

– Орланду, ты знал, что они задумали убить символ мира? – спросил иоаннит.

Юноша не отвечал. Упрямство. Или страх. Перед совестью. Или перед отчимом.

– Отвечай.

– Да, да, прекратите это! – подал голос служитель коллежа. – Он знал. Я ему сказал.

Тангейзер посмотрел на Бонифация.

– Меня не посвящали в заговор, – сказал старик. – Но я знал.

Рыцарь подождал, пока он соберется с духом.

– Я полюбил Орланду. Давно, – объяснил Бонифаций. – А потом в Париж приехала его мать. Когда он возвращался от нее, я видел, что он счастлив. Он был так прекрасен в эти минуты, прекраснее, чем всегда, хотя мне это казалось невозможным. Мать его была мне безразлична. Я ее никогда не видел. И я молчал. Но в назначенный день я понял, что не перенесу вида уничтоженной красоты. И сказал ему.

По щекам старика потекли слезы.

Тангейзер посмотрел на Орланду. Юноша явно не догадывался о природе любви Бонифация, и пусть он останется в неведении. Напрашивался еще один вопрос, но Матиас не стал его задавать. Хватит с него ответов. Ударом ноги он заставил Кристьена встать. Потом вытащил кинжал и подошел к служителю. Сморщенный содомит умоляюще хватал его сапоги.

– Старики боятся смерти больше молодых, – сказал госпитальер пасынку. – Хотя должно быть наоборот. Если не желаешь смотреть, подожди внизу.

– Матиас! – позвал его тот вместо ответа. – Ты хочешь знать, спас бы я и семью д’Обре?

Тангейзер наклонился, вонзил кинжал в правую нижнюю часть тощего живота служителя и вспорол его наискосок, до нижних левых ребер. Потом он выпрямился, оставив Бонифация извиваться в конвульсиях среди собственных внутренностей.

Вытерев лезвие, он посмотрел на Орланду:

– Мне не обязательно это слышать.

– Ты никогда не скрывал от меня правду. Я тоже не буду.

– Прекрасно. Ты оставил бы д’Обре умереть. А теперь нам пора.

– Бонифаций сказал мне в пятницу. Как раз в то утро стреляли в адмирала Колиньи.

Матиас взял себя в руки и кивнул. Людовичи продолжил:

– Гугенотская знать была в ярости. Они угрожали отомстить – открыто, прямо на улицах. Я посчитал, что в такой атмосфере убийство одних д’Обре будет достаточным символом. Смерть невинной семьи спровоцирует гугенотов на войну, не причинив вреда моей матери.

– Не причинив ей вреда?

Вопрос прозвучал тихо, но мальтийский рыцарь вздрогнул, услышав собственный голос. Орланду смотрел ему в глаза, словно зачарованный. Лицо Тангейзера не оставляло сомнений – между ними порвалась какая-то связь, которую юноша считал несокрушимой. Иоаннит сам осознал это не сразу, но его пасынку хватило доли секунды. Перед глазами Тангейзера все поплыло, и он произнес вслух то, что знали оба и о чем уже не было смысла молчать:

– Если ты собираешься когда-нибудь рассказать об этом Карле, дай мне знать сейчас, и я убью тебя прямо на месте.

Губы Орланду дрожали. Он был в смятении.

У Матиаса же было такое чувство, словно он вонзил нож себе в живот.

– Я скажу ей, что ты погиб в бою, и она будет оплакивать тебя, – сказал он. – Карла выдержит, потому что у нее большое сердце. Она всю жизнь будет любить мальчика – и мужчину, – которым дорожила. Но знание о твоих «расчетах» – ужас, стыд, отчаяние – будут преследовать ее до самого последнего вздоха. И вот этого вреда я не допущу. Она не узнает правду, иначе мы оба будем прокляты. Ты меня слышишь?

Людовичи заморгал, сдерживая слезы.

– Ты меня слышишь? – повторил его отчим.

– Я никогда не расскажу об этом матери, – пообещал юноша.

– Мне бы хотелось, чтобы ты дал слово чести.

– А оно чего-то стоит?

– Для меня – целого мира, если ты его дашь.

– Слово чести.

– Иди сюда.

Орланду, пошатываясь, подошел к рыцарю. Тот прижал его голову к своему плечу.

– В твоем возрасте я резал шиитов по приказу султана и считал это святым делом, – вздохнул Матиас. – Поэтому послушай совета опытного человека. Если и совершать смертный грех, то только ради себя, а не кого-то другого, не ради его веры, его короны или его денег. Тогда, по крайней мере, мы будем прокляты как люди, а не как рабы или шлюхи.

– Мне очень жаль, – пробормотал молодой человек.

– Знаю. Ты должен испить сию чашу до дна. Это пойдет тебе на пользу. А теперь нам пора.

Юноша выпрямился. Тангейзер улыбнулся. Орланду же так и не смог этого сделать.

– Чем тебе помочь? – спросил он отчима.

– Возьми лук и колчан и будь готов передать их мне, – распорядился иоаннит, после чего повернулся к Пикару. – Давай, прихвостень!

Матиас спустил Кристьена по ступенькам. Снизу доносились стоны. Рыцарь сдернул с кровати матрас и потянул за собой.

– Твой великий человек – фанатик, – сказал он пасынку. – И у него хватило ума, чтобы вовлечь тебя и остальных в кровную месть против меня. Война, которой вы так жаждали, уже разразилась, но Ле Телье все равно собирался убить Карлу. Сегодня вечером. На моих глазах.

Госпитальер взял арбалет и вставил в него стрелу.

– Кровная месть? – удивился Орланду. – Из-за чего?

– Не знаю. Я его не спрашивал.

Лейтенант по уголовным делам Парижа балансировал на одном целом колене позади своего полированного письменного стола. Глазные яблоки на его лице, забрызганном мозгом сержанта, дрожали. Кровь и слизь, вытекавшие из приоткрытого рта, были похожи на какую-то отвратительную опухоль. Ле Телье раскачивался и глухо стонал. Его скрещенные ладони наводили на мысль о какой-то странной молитве. Возможно, он действительно молился…

Орланду вскрикнул.

– Прибереги свою жалость для кого-нибудь другого, – усмехнулся иоаннит. – Этот червяк, которому ты служил, построил свою башню на страданиях тысяч людей: он отправил их на дыбу, колесо или виселицу, причем их вина или невиновность его не интересовали. Он волновался не больше, чем когда отправлял свою лошадь к кузнецу, чтобы тот ее подковал.

Тангейзер сеял скорбь, не испытывая особых чувств. Но теперь он злился на этот наполненный убийствами день. Он шел через реку крови, а другого берега еще не было видно. Рыцарь не сомневался в правильности всего, что он сделал, но его приводила в ярость мысль, что источником этих кровавых дел стал этот лицемер и что такое ничтожество смогло сбить с пути истинного его сына. Он положил арбалет на стол.

– Эй, смотри на меня! – позвал он Марселя.

Тот поднял голову, но, не выдержав взгляда Тангейзера, опустил глаза.

– Будешь отвечать кивками, – сказал ему иоаннит. – Кивни.

Ле Телье кивнул.

– Ты заплатил за убийство Карлы, чтобы заставить меня страдать.

Лейтенант снова кивнул.

– Когда ты узнал, что я в Париже, то нанял головорезов, чтобы они схватили меня и привели к тебе.

Еще один кивок.

– Ты рассчитывал также захватить Карлу и убить ее у меня на глазах.

Марсель принялся всхлипывать.

– Ты знал, что она беременна. Отвечай.

Ле Телье еще раз кивнул.

– А перед тем, как убить меня, ты рассчитывал получить удовлетворение, сообщив, чем я заслужил такое жестокое наказание.

Марсель кивнул, и капли слез упали на его бороду.

– Если я вытащу кляп у тебя изо рта, ты скажешь теперь, прежде чем я тебя убью, чем я заслужил твою ненависть? – спросил госпитальер.

Ле Телье посмотрел на него. Кивать не было нужды, но он кивнул трижды. Отчаянное желание назвать виновника своих преступлений пересилило даже надежду остаться в живых.

– Хорошо, – сказал Тангейзер. – Потому что я не намерен слушать. Мне плевать.

Марсель не поверил ему и что-то замычал в кляп.

– Что бы я ни сделал тебе или твоим близким, я не испытываю раскаяния или сожаления. А перед тем как покинуть этот город, хозяином которого ты себя считаешь, я убью твоего сына, – сообщил ему Матиас.

Взгляд Ле Телье стал безумным. Он пытался осознать услышанное.

Тангейзер сделал паузу.

Марсель промямлил что-то сквозь кляп.

Тангейзер вытащил меч.

– Позволь мне его убить, – попросил Орланду.

– На Мальте, когда мы стояли бок о бок, как братья, против тысяч доблестных врагов, я делал все возможное, чтобы ты не отнял ни одной жизни, – покачал головой его отчим. – В том, чтобы отнять эту, нет никакой доблести.

Он подвел молодого человека к окну и открыл створки:

– И в этом тоже.

Иоаннит подождал, пока юноша увидит постыдные дела, творившиеся на пропитанной кровью полосе песка.

– Вот твои «пилигримы», – сказал он сухо. – Вот твоя война.

Людовичи ухватился за подоконник здоровой рукой, чтобы не упасть.

– Наша война, – поправился Матиас, – потому что я виноват в ней больше, чем ты. Смотри и запоминай, брат мой.

Оставив Орланду размышлять над увиденным, Тангейзер вернулся к Ле Телье и острием меча приподнял его подбородок:

– В геенну огненную.

Взмахнув мечом, он обрушил его на шею Марселя. Лысая голова упала на стол и покатилась к ногам Кристьена. Кровь хлынула на крышку стола, подхватив лежавшие на нем бумаги. Госпитальер взял чашу с вином и осушил ее. Превосходное. Он поставил чашу, и его взгляд привлек лист бумаги. Знакомый почерк.

В суматохе он только теперь понял, откуда здесь взялся Бонифаций.

Тангейзер посмотрел на Пикара, который стоял у двери, прислонившись к стене:

– Значит, ты отдал Ле Телье письмо, которое я тебе отправил.

– Нет, сударь, нет! То есть я не собирался. Но Бонифаций…

– У тебя остался последний шанс спасти свою жизнь. Рассказывай, каков был план.

Малыш Кристьен относился к той разновидности животных, которые не способны поверить в свою смерть, какими бы серьезными ни выглядели аргументы. Пока он жив, он верил, что не умрет.

– Вы, сударь, приказали мне прийти на встречу у виселиц на Гревской площади, – начал он объяснять. – Доминик с капитаном Гарнье – и, естественно, их люди – сидят в засаде, смешавшись с отрядами милиции на площади и соседних улицах. Они считают, что вы придете туда раньше. Письмо было первым известием о вас, которое до нас дошло.

– Значит, Гарнье знает о доме печатника.

– Я ничего об этом не знал, сударь, пока Фроже… Нет, на самом деле это Ле Телье сказал капитану, что вы убили девятнадцать ополченцев. Я тут ни при чем…

– Когда ты должен был прийти к виселицам?

– В половине двенадцатого.

– Один или под охраной?

– Один, на случай, если вы за мной следите.

Они подождут как минимум пять минут, прежде чем пошлют за Кристьеном.

– Орланду, который час?

– Десять, начало одиннадцатого.

– «Пилигримы» пешие или конные? – спросил Тангейзер.

– Доминик, Гарнье и Тома Крюс верхом.

Три минуты, чтобы добраться сюда, пять на размышления, три для возвращения на Гревскую площадь, не меньше десяти, чтобы собрать отряд и выступить. То есть примерно в полночь. Но куда выступить? Пришлось признать, что его противники умнее, чем казалось до сих пор.

Матиас полагал, что его целью должны быть ворота Сен-Дени. Тампль и его верные рыцари находились за Гревской площадью, а кружным путем туда придется идти долго. Но в любом случае остается одна проблема: убедить часового открыть ворота после того, как он устроит бойню на улице. Можно спрятаться, как предлагал Гриманд. Но их слишком много. И сколько дней они смогут прятаться? Сколько времени пройдет, прежде чем Доминик пустит по его следу Шатле или кого-то посерьезнее?

Страницы: «« ... 3233343536373839 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Автор этой книги – биржевой маклер, один из самых компетентных людей Уолл-стрита. В молодости ему по...
Мы мирные люди, но наш бронепоездСтоит на запасном пути…И нашему современнику, заброшенному в 1941 г...
Если ты угодил в ШТОРМ ВРЕМЕНИ и унесен из наших дней в Московское княжество XV века – учись грести ...
Он всегда хотел стать пилотом – но летать ему суждено не в мирном небе наших дней, а в пылающих небе...
Впереди Иру ждало лето, полное развлечений и отдыха. Но девушка решила не тратить время зря и устрои...