Двенадцать детей Парижа Уиллокс Тим
– Да.
До пристани было около трехсот ярдов. Тангейзер сомневался, что его жена дойдет туда. Карла тоже не знала, удастся ли ей это. Ее тело сегодня подверглось суровым испытаниям – более страшные муки выпали только на долю мертвых.
– Паскаль, за мной, – позвал Матиас. – Оставь мешок!
Они побежали к массивной фигуре, которая стояла на залитом лунным светом перекрестке, погубившем повозку. Грозно рыча, Инфант Кокейна размахивал булавой. От стены рядом с ним отскочила стрела. Перед Гримандом, в том же пятне лунного света и в опасной близости от булавы, стоял Юсти, целясь из лука в скопление факелов. Тангейзер хлопнул короля воров по спине, схватил его руку с булавой и крикнул ему в ухо:
– Мой Инфант, ты еще крепок?
Булава опустилась, не причинив никому вреда. Белые дыры глазниц повернулись к рыцарю:
– Мы добрались до адского корабля?
– Еще нет. Дай мне булаву и иди с Паскаль к повозке.
– Вы научите меня стрелять из лука? – спросила вдруг Малан.
– Научу, – пообещал госпитальер. – Проверь, готовы ли остальные. И держитесь в тени, оба!
Матиас опустил булаву на землю. Просвистела еще одна стрела. Уже точнее. Тангейзер схватил Юсти и оттащил от полосы света к дому, за угол которого задело колесо. Сняв с плеча лук, он выхватил из колчана четыре стрелы и вставил одну в паз. Люди с факелами отступили, но большой перекресток тоже освещался луной. Выбрав один темный силуэт, рыцарь всадил в него стрелу. Раненый повернулся вокруг своей оси и рухнул на землю. Остальные разбежались.
– Не выходи на свет, – сказал иоаннит поляку. – Выбери цель. Они попытаются обойти нас по этой улице, слева от тебя. Нагони на них страху и дай знать, когда увидишь их.
Над ними пролетела еще одна стрела. Похоже, лучник их врагов тоже прятался в тени.
– Не подстрели меня, – предупредил Матиас юношу.
Пригнувшись, он нырнул в темноту. По лабиринту улиц разносились крики и проклятия. Расстояние до тех, кто кричал, и их точное местоположение определить было трудно – в отличие от страха, пропитавшего их голоса. Никто из этих людей не хотел умирать сегодня ночью. Между выстроившимися в ряд домами и церковью было открытое пространство. В нем появился лучник, натягивающий тетиву – цель он уже выбрал. Тангейзер выпрямился и выпустил стрелу ему в грудь. Лучник опрокинулся на спину. До него было около двадцати футов. Неплохо.
Подбегая к лучнику, Матиас вставил в паз новую стрелу, а нагнувшись к колчану, выхватил целую горсть стрел. Лучник попытался дотянуться до его горла, но дюжина широких наконечников вонзилась ему в лицо. Повернувшись, госпитальер увидел ополченца, который бежал к нему от церкви, подняв меч. Позволив ему приблизиться, Тангейзер увернулся от клинка, отбил меч луком и воткнул пучок стрел в шею врага. Увидев, что на него ринулся третий ополченец, он отступил в сторону и натянул тетиву. Его противник с разбегу ударил головой в грудь четвертого «пилигрима», который вышел из-за угла церкви с факелом в руке. Тот, который бежал, обнял мужчину с факелом за талию, чтобы удержать равновесие, и стрела иоаннита пробила обе его щеки, накрепко – словно подкову – пригвоздив к груди товарища. Пошатываясь, они скрылись из глаз, словно два неумелых танцора в балете безумцев. Рыцарь же повернулся к ополченцу с мечом, который стоял на коленях, захлебываясь кровью, и выдернул стрелы из его шеи, словно сорняки из болотистой почвы.
Затем, скрываясь в тени стен, Тангейзер побежал к повозке.
– Это Матиас! – крикнул он своим спутникам.
Юсти спустил тетиву. Стрела пролетела мимо, и госпитальер услышал за своей спиной сдавленный крик.
– Отличный выстрел, парень, – похвалил он поляка. – Легче, чем в уток, а?
Мальчик часто дышал. Глаза его были широко раскрыты. Он кивнул, но без особой уверенности. Тангейзер разделил окровавленные стрелы: часть добавил в колчан Юсти, а остальные взял себе. Потом он заметил выпавший из повозки арбалет, который разрядился от удара о землю. Прижав ногой стремя, рыцарь натянул тетиву, поставил арбалет рядом со своим юным товарищем и сжал плечо парня, чтобы успокоить его:
– Ты – наша защита. Следи за теми, кто попытается обойти с фланга. Если они бросятся на тебя, отступай.
Потом Матиас вернулся к повозке. Гуго взял все, что ему было приказано, и еще виолу Карлы. Парень был спокойнее, чем предводитель их маленького отряда. Мышки держались за руки, бесстрастные, как две одинаковые жемчужины. Паскаль снова взяла мешок, Эстель поставила фонарь на землю и обняла жену рыцаря за талию – похоже, не просто так.
Карла опиралась на повозку, и казалось, только это и удерживало женщину от падения. Ее лицо было искажено мукой.
– Я оставила Антуанетту, – сказала итальянка. – Забыла о ней.
Муж посмотрел на нее с изумлением. Антуанетту? Кто такая Антуанетта? Впрочем, неважно.
– Где оставила? – спросил он.
– В соборе.
– Там гораздо безопаснее, чем здесь, так что не волнуйся. Мой Инфант? – госпитальер стал искать глазами гиганта.
– Матиас! – окликнула его Паскаль.
Тангейзер повернулся к ней:
– Инфант крепок, так что у тебя тоже нет причин волноваться.
Но девушка указала ему на Гриманда. Великан держался за скамью повозки. Из его бока торчало оперение стрелы, поднимавшееся и опускавшееся в такт его осторожному дыханию. Если бы наконечник перебил крупные сосуды, то даже этот здоровяк был бы уже мертв. Но смерть и теперь могла настигнуть его уже через несколько шагов. Сталь стрелы разрезала его внутренности при каждом движении.
Матиас посмотрел на Карлу:
– Что скажешь?
– Если стрела останется, ему конец, – вздохнула женщина.
– Я смогу ее извлечь?
– Найди наконечник. Попробуй его нащупать.
– Мой Инфант, повернись ко мне, только очень медленно.
Гриманд выполнил просьбу, и Тангейзер снял с него рубаху через голову. Обнажились сильные мышцы живота.
– Держись крепче. Паскаль, положи пистолет и принеси фонарь. Будешь смотреть, – скомандовал иоаннит.
Оценив угол и глубину проникновения стрелы, рыцарь прижал правую ладонь к животу раненого, а левой взялся за конец стрелы и толкнул. Стрела не поддалась.
– Наконечник застрял в мышце живота, – сообщил он супруге.
– Это хорошо, – кивнула она.
– Превосходно, – откликнулся Гриманд.
– Молчи, – приказал Тангейзер.
Он надавил сильнее, и кожа вспучилась под его ладонью. Пальцем отметив это место, госпитальер отпустил стрелу и потянулся к кинжалу на левом бедре.
– Паскаль, проталкивай стрелу, как это делал я. Почувствовав сопротивление, остановись и держи в таком положении.
Девушка, не колеблясь, выполнила его указание. Кожа на животе Гриманда снова натянулась, и Матиас сделал крестообразный надрез, по два дюйма с каждой стороны. Лепестки кожи завернулись, как спелый инжир, и из надрезов хлынула кровь.
– Почему бы просто не протолкнуть ее насквозь? – спросила Паскаль.
– Сопротивление. Древко может просто сломаться, – объяснил рыцарь.
Он вставил палец в рану, нащупал наконечник стрелы по ту сторону мышцы и сделал надрез вдоль пальца. Показался стальной наконечник. Тангейзер протянул кинжал Паскаль:
– Возьми его двумя руками и прижми лезвие к концу стрелы, плашмя, у самой рукоятки. По моей команде сильно надавишь. Два дюйма. Только не сломай древко. Или мне сделать это самому?
– Нет, я сделаю, – решительно заявила девушка.
Иоаннит прижал ладони по обе стороны от раны, поддерживая живот Гриманда.
– Мой Инфант, обопрись на руки и наклонись, чтобы живот провис. Как будто ты хочешь помочиться, – сказал он раненому.
– А мне и правда хочется.
– Превосходно.
– Но не на сапоги же!
Гриманд опустил руку, расстегнул штаны и принялся мочиться.
– Паскаль, подтолкни стрелу, только осторожно, как раньше, – велел Матиас своей помощнице.
Он опасался пораниться – стальное острие наконечника показалось между его ладоней.
– Еще, – сказал рыцарь.
Наконечник стрелы вышел наружу на три дюйма, и госпитальер немного расслабился:
– Достаточно. Дай мне кинжал. Мой Инфант, прекращай мочиться.
– Я что, собака? – огрызнулся великан.
– Разве королю Кокейна это не под силу? Попытайся.
Гриманд, до сих пор ни звуком не давший понять, что ему больно, застонал от усилия.
Струя прервалась.
– Напряги живот и держись крепче, – скомандовал Матиас.
– Что теперь? Хочешь, чтобы я обделался?
– Только по необходимости. Кстати, лучник, который выпустил эту стрелу, остался без лица.
Стрела, торчащая из тела гиганта, была зажата, словно в тисках. Тангейзер ухватил наконечник большим и указательным пальцем, сделал надрезы на его креплении, вверху и внизу, а затем снял наконечник.
– Заканчивай свое дело, – сказал он и обошел Гриманда со спины.
– С удовольствием, – обрадовался тот. – Все, что ли?
Рыцарь вытер руки о его спину, уперся ладонью ему в ребра, а второй рукой ухватил древко перед оперением. Дождавшись возобновившегося журчания, он дернул стрелу. Древко вышло на добрых восемь дюймов, прежде чем мышцы раненого сократились. После этого стрела выскользнула из руки Матиаса, и оперение обожгло ему пальцы.
– А вот это быстро остановило мою струю, – усмехнулся Гриманд.
– Еще раз, – Тангейзер отступил на шаг, уперся ногой и ухватил древко обеими руками. Мышцы гиганта уже не расслаблялись, но рыцарю все же удалось выдернуть стрелу. Он бросил ее на землю. Гриманд вздохнул и подтянул штаны. Иоаннит зачерпнул немного колесной мази из ведерка, висевшего под скамьей, и смазал его раны спереди и сзади, а потом снова вытер руки рубахой великана.
– Это были песня и танец человека, нагруженного тремя камнями бессмертия, – усмехнулся он.
– Двумя и какой-то крохой, у которой такой вкус, будто ты выковырял ее из носа, – отозвался раненый.
– У тебя в кишках полдюжины дыр. Так что скажи мне честно… – начал госпитальер.
– Да я смогу дойти до твоего адского корабля даже на руках, черт возьми! – перебил вор.
– А Карлу нести сможешь?
Тангейзер внезапно почувствовал ладонь жены на своем плече, но не обернулся.
– Я отнесу ее к вратам рая, если она захочет, – заверил его Инфант.
– Пока хватит и адского корабля.
– Но мне нужны мои глаза. Мои крылья. Ля Росса.
Матиас посмотрел на Эстель. Девочка подняла руки, и он взял ее за талию и посадил на плечи Гриманда. Его улыбка была ужасна.
– А можно Ампаро полетает со мной? – наклонилась вниз Ля Росса.
– Не в этот раз, – покачал головой иоаннит.
Затем он повернулся и протянул руки Карле. Она колебалась.
– Если ты упадешь, любимая, упадем мы все, – предупредил ее рыцарь.
Они посмотрели друг другу в глаза, и Карла кивнула. Тангейзер подхватил ее на руки.
– Мой Инфант! – повернулся он к гиганту.
Гриманд протянул Матиасу свои громадные ладони.
Тот передал ему ослабевшую женщину с новорожденной девочкой на руках и усмехнулся:
– Похоже, у него тебе, дорогая, будет удобнее, чем у меня.
Карла покачала головой и улыбнулась:
– Похоже.
– Паскаль, – теперь госпитальер посмотрел на свою ученицу, – отведи их к причалу. И на борт баржи.
– А почему вы не идете с нами? – спросила Эстель.
– За нами будет погоня – их слишком много, и они слишком близко, – объяснил рыцарь.
Он отвернулся, чтобы не задерживать спутников, и окинул взглядом вещи, оставшиеся в повозке. Лук и колчан Алтана. Заряженный арбалет. Доспехи. Бурдюк с вином. Три алебарды. Матиас взял две алебарды и вино и снова оглянулся на уходящего прочь Гриманда.
Король воров шагал во тьму вместе с детьми и женщиной, которую любил.
Тангейзер понимал, что он чувствует. Карла смотрела на него из-за плеча гиганта. Она знала, что ему это нужно. Потом итальянка отвернулась, и ее муж поискал взглядом Грегуара.
Мальчик выдернул копье из бока лошади, обрезал постромки и смазал рану колесной мазью. Теперь он пытался снять хомут с шеи Клементины. Иоаннит подошел, положил на землю оружие и помог слуге. Кобыла со вздохом опустила голову. Мышцы сокращались под ее шкурой, а из живота текла кровь. Грегуар начал всхлипывать, и Тангейзер отстранил его:
– Иди с остальными. Возьми эти алебарды. Они нам еще понадобятся. Но больше всего мне нужен ты.
– Она будет мучиться? – спросил мальчик, глядя на лошадь.
– Нет. Иди.
Тангейзер повернулся и увидел, что к нему бежит Юсти. Его преследовал «пилигрим» с копьем. Рыцарь метнулся к повозке и схватил заряженный арбалет. Когда «пилигрим» поднял руку с копьем для броска, стрела пронзила его подмышку. Копье покачнулось, но все равно полетело вперед.
«Пилигрим» и мальчик упали одновременно. Матиас бросил арбалет и побежал за повозку. Из боковой улицы выскочили еще несколько человек и замахали руками тем, кто ждал на перекрестке за церковью.
Юсти, которому копье попало в спину, пытался встать на колени. Тяжелое древко заставляло копье раскачиваться, и боль снова уложила мальчика на землю.
Госпитальер вытащил меч, положил его на повозку и взял спонтон.
Грохнул мушкетный выстрел. Ни вспышки, ни дыма – слишком далеко. Послышались крики.
Это кричал Грегуар.
Тангейзер увидел, как мальчик корчится в луже крови, своей и Клементины.
Из одной штанины его новых красных штанов торчали обломки кости.
Копье, пронзившее Юсти, имело длинный и тонкий наконечник. Он вошел над левой лопаткой и вышел в верхней части груди, возможно задев легкое. Это выяснится потом.
Матиас наклонился, ухватил древко, поставил ногу на спину юноши и выдернул копье. Потом он поднял оружие, перехватил поудобнее, повернулся и швырнул в сторону противников, выбрав жертву среди троих «пилигримов», слишком неповоротливых или тупых, чтобы броситься врассыпную. Копье попало в грудь самому массивному из них, пронзив его насквозь.
После этого Тангейзер поднял Юсти на ноги. Глаза мальчика остекленели.
Наклонившись к нему, иоаннит взял его за подбородок:
– Грегуар умирает. Отрежь кусок ремня от упряжи и туго перетяни ему ногу.
Он вложил в руку мальчика кинжал и хлопнул его по спине. Юсти заковылял к другу. Приблизившись, он поскользнулся в луже крови и упал рядом с Грегуаром. Потом поляк перекатился на бок, встал на колени и левой рукой схватил ремень перерезанной сбруи. Боль в раненом плече заставила его вскрикнуть, но этот крик сразу же сменился воплем ярости. Зажав конец ремня зубами, Юсти принялся резать кинжалом толстую кожу.
Тангейзер замер, завороженный этой картиной.
Его парни выведены из строя. Возможно, навсегда.
В груди Матиаса словно что-то оборвалось. Он позволил чувствам заполнить себя, чтобы не взорваться самому.
Еще один мушкетный выстрел. Рыцарь повернулся боком к «пилигримам». Большинство выстрелов не попадают в такую узкую мишень – опаснее пригибаться навстречу пуле. Два ружья. С перекрестка поднимался пороховой дым. Неужели это гвардейцы Доминика?
Тангейзер приветствовал охватившую его ярость. Она прогнала усталость из тела и печаль из сердца. Теперь ее огонь горел ровно и был холоден, как сердце дьявола.
Из боковой улочки высыпали «пилигримы» – с решимостью испуганных людей, намеренных проявить храбрость. Чуть меньше дюжины. Три ряда. Впереди четыре копья.
Госпитальер подпустил их поближе, чтобы они заслонили мушкеты на перекрестке.
Грегуар умолк.
Матиас посмотрел в глаза крайнему слева.
Потом он перехватил спонтон, как косу, и ринулся на врага.
Глава 36
Повешенный
Карла чувствовала боль Гриманда по ударам громадного сердца, передававшимся ей через его рубаху. Она видела, как люди умирали от ранений в живот. В госпитале на Мальте медики и их помощники отделяли этих несчастных от остальных, не предпринимая попыток спасти их, поскольку эти усилия все равно были бы тщетными. Содержимое кишечника разъедало Инфанта изнутри. Его желудок уже стал твердым, как дубовая доска. Король воров не жаловался. Он был полон решимости не причинить ей ни малейшего неудобства, словно получил наконец работу, которой мог гордиться, и не собирался тратить время зря. По сравнению с повозкой его руки казались пуховой периной, чему графиня была очень рада. Но что бы ни говорили эти два безумца, сам Гриманд и ее муж, она знала, что тяжесть ее тела усиливает мучения раненого и приближает его конец. И чувствовала себя виноватой.
Сзади, из города, донесся звук выстрела.
Итальянка оглянулась, но ничего не увидела. Они повернули на север. Впереди Гуго согнулся под тяжестью груза. В одной его руке гремели оба фонаря, а в другой была ее виола. Карла понимала – и Матиас тоже, – что следовало бы бросить инструмент, но инстинкт подсказывал ей, почему Гуго несет его. Мальчик не хотел расставаться со своей мечтой. За ним шли девочки-близнецы, которых называли Мышками. Паскаль же куда-то исчезла.
– Гриманд, пожалуйста, отпустите меня. Я могу идти, – попыталась облегчить страдания Младенца графиня.
– Карла, прошу вас. Если я вас отпущу, то встану на колени и буду ждать, пока ваш муж меня убьет. – Король Кокейна вздохнул. – Этого позора мне хотелось бы избежать.
– Он поможет вам добраться до пристани.
– Не будь я ему нужен для замены той старой кобылы, он перерезал бы мне горло не задумываясь – как и ей.
Итальянка не стала спорить.
– Вам нельзя разговаривать, – заметила она только.
– Это мой последний в жизни разговор, – возразил Гриманд. – Последний и самый важный. Хотя если учесть, что все остальные разговоры были обыкновенными, это ни о чем не говорит.
– Я не верю в эти глупости. По крайней мере, произнесенные человеком, которого вырастила Алис, – заявила женщина.
– А разве у нас не было важных разговоров? – спросила Эстель.
– Зачем отказывать умирающему в мрачной риторике? – вздохнул в ответ вор.
Карла невольно посмотрела в его лицо. От него волнами исходил странный, кисловатый запах. Пот стекал по лбу гиганта и собирался в его пустых глазницах. При каждом шаге капельки пота выплескивались через край и катились по щекам. Итальянка вспомнила яростные карие глаза этого человека, одного взгляда которых хватило, чтобы сохранить ей жизнь. А эти руки, руки убийцы, приняли ее ребенка… Теперь карих глаз больше нет, а руки убийцы несут ее саму сквозь ночь, темнее которой мир еще не знал. Карла не понимала, что все это значит – тайный смысл происходящего был скрыт от нее. Но когда-нибудь она поймет. Потому что это останется с ней навсегда.
– Что он говорит? – раздался голос Эстель над головой Гриманда.
– Он имеет в виду, что немного преувеличивает, а также то, что не послушает нашего совета, – объяснила графиня.
– Ладно, я сдаюсь. Вы обе правы, – сдался Инфант. – Я слушал слова матери, но не слышал их. А что касается твоих слов, Ля Росса, то они были бриллиантами в короне моего королевства.
– Правда? – обрадовалась девочка.
Карла посмотрела на ее решительное маленькое лицо, испачканное порохом и кровью.
– Я помню каждое твое слово, потому что много раз мысленно повторял их, словно музыку, темной ночью и ясным днем, и от них и день, и ночь становились светлее.
– Я тоже их помню, – сказала Эстель. – Но готова поспорить, что ты не помнишь каждое.
Гриманд оскалился – Карла предположила, что это улыбка.
– В точности как бабушка, – усмехнулся он.
– Значит, вы по-прежнему не хотите рассказать то, что знаете, – заметила итальянка.
– Я знаю то, что у нас с ней есть теперь. И не хочу, чтобы крылья превратились в руки. Возможно, когда-нибудь позже ей расскажете вы – но это я оставляю на ваше усмотрение. Если вы согласны оказать мне эту любезность, – ответил слепой великан.
Графиня сглотнула, сдерживая внезапно подступившие слезы. Потом она кивнула. Гриманд не видел этого, но чувствовал.
– Почему он не объясняет, что это значит? – обиделась Ля Росса.
– Он объясняет. Я расскажу тебе позже, когда мы будем дома. Когда ты станешь старше, – пообещала ей итальянка.
Эстель задумалась.
– Это значит, что дом очень-очень далеко? – спросила она через некоторое время.
Гриманд и Карла рассмеялись, но боль быстро заставила их обоих умолкнуть.
– Далеко, но не очень, – ответила графиня. – И я рада, что ты едешь туда с нами.
– Тангейзер сказал, что я могу отнести Ампаро домой, – вспомнила девочка.
– Ты уже ее отнесла, – подтвердила итальянка. – И можешь нести дальше.
– Если подумать, то воробышек спас нас всех, – заметил Гриманд.
Карла задумалась. Это было правдой, во многих отношениях. Наверное, Инфант убил бы ее, не будь она беременна. Может быть, именно это он имел в виду. Переспрашивать женщина не стала.
– Не воробышек, а соловей, – поправила гиганта Эстель.
– Я никогда не видел соловья, и ты тоже, но воробышка я могу узнать. – Король Кокейна усмехнулся. – А ты?
– Нет, но я могу видеть Ампаро, а ты не можешь, – отозвалась Ля Росса.
– Совершенно верно, милая, и именно поэтому я мысленно вижу воробышка. Пока девчушка жива, мы побеждаем.
Гриманд остановился и напрягся, словно сражаясь с каким-то внутренним катаклизмом. Щеки и брови у него дрогнули, как будто он крепко зажмурился, но края глазниц остались неподвижными. Их неестественная, зияющая пустота обнажала боль и одновременно скрывала ее от остальных. Потом приступ боли прошел. Инфант фыркнул и пошел дальше.
– Вам следовало бы попробовать камни бессмертия, – сказал он Карле. – За это стоит отдать глаза и получить стрелу в живот, хотя, к сожалению, за последнее я ничего не получил. Вы должны поговорить насчет этого со своим мужем.
Из темноты появилась Паскаль. С пистолетами и свежей кровью – чужой – на лице. Лоб девушки перевязан белой лентой, которую дал ей Матиас.
– Милиция прошла сквозь дома на этой стороне моста, мимо Тангейзера, – сказала она. – Мы должны пересечь рынок.
Карла посмотрела на открытое, вымощенное булыжником пространство. Они будут там как на ладони.
– Так ближе, – настаивала Паскаль. – Вон фонарь у конюшни, и мы почти на месте.
Он махнула Гуго, чтобы тот шел на освещенное луной пространство, и мальчик, похоже, посчитал эту идею разумной. Эстель каким-то образом повернула Гриманда, и они зашагали по стертым камням.
Паскаль кралась рядом, вглядываясь в темноту, словно дикая кошка: совершенно бесстрашная, живая и полная решимости прорваться сквозь ночь.
– Я весь горю, снаружи и внутри, – задумчиво произнес король Кокейна, словно удивляясь. – Это всё карты. Моя мать сказала, что нельзя смотреть в чужие карты – это приносит несчастье. Ведь ты не знаешь, на что смотришь, и видишь только свою гибель. Как она была права! Но я бы не сказал, что приговор слишком суров, поскольку я заслужил худшего. – Он оскалился. – На самом деле я бы сказал, что приговор слишком великодушен.
– Как можно не проявить великодушие к королю Земли Изобилия? – подбодрила его итальянка
– Бывший король, бывшее изобилие, хотя…
Голова Гриманда поворачивалась из стороны в сторону, словно он сравнивал две картины в воображаемой галерее. Карла подумала, что его познание себя шло параллельно познанию мира Алис и они никак не пересекались. Сын никогда не слушал мать. Потому что единственное, о чем он знал больше ее, – это он сам. Своим знанием он пытался ее защитить.
Остатки бровей Гриманда взлетели вверх:
– Это не та смерть, которой я желал. Я никого не убил и едва ли теперь успею.
– Ты убил Роде, – сказала Эстель.
– Но сначала ты его подстрелила, так что эту смерть нельзя записать на мой счет.
– Я подстрелила и того бандита, помнишь? Но его убил Танзер. На чей счет его записать?
– Твой Танзер не будет претендовать. – Гриманд усмехнулся. – Он может себе это позволить.
– Да, но я сама убила Пепина. И Ирен.
Паскаль удивленно вскинула голову. Похоже, она была удивлена услышанным не меньше Карлы, хотя и совсем не напугана.
– Ты убила Ирен? – переспросила дочь печатника.
– А кто это такая? – поинтересовался вор.
– Прямо в сердце, – ответила Ля Росса своей новой подруге. – Можешь спросить Танзера. Он сказал: «Хорошо».
– Думаю, тебе этого достаточно, – решил Гриманд.
– А еще то существо под повозкой, – вспомнила Паскаль.