Ночь голубой луны Аппельт Кэти

81

Доуги посмотрел на часы, что висели в кухне. Полночь. Неудивительно, что в голове туман. Ему удалось проспать всего несколько часов. Так что Второму придётся подождать. Его хозяин никуда не пойдёт, пока не выпьет пару чашек. Доуги подошёл к раковине, открыл кран и наполнил кофеварку водой.

Дожидаясь, пока сварится кофе, он осмотрел укулеле. Дерево коа блестело, как новенькое, как в тот день, когда он получил этот инструмент в подарок от дяди.

Доуги нахмурился, покачал головой и накрыл гитару кухонным полотенцем, вспомнив сразу обычай закрывать лицо покойника. На душе у него защемило, и он потёр онемевшие кончики пальцев.

Доуги так любил эту укулеле. Когда он касался её струн, слова его песен лились согласно с её звучанием: ясно, звонко, радостно. Никакого заикания. Просто чудо. Он не считал себя музыкантом или тем более композитором. Конечно нет! Просто когда он вернулся после войны домой в Нью-Джерси и его била непроходящая дрожь, в один прекрасный день к нему пришёл его дядя Сильвестр и принёс ему укулеле.

– Вот, возьми, – сказал он. – Когда-то и я получил её в подарок. Тогда я тоже вернулся с войны, только с другой.

Доуги взглянул на крошечную гитару, не в силах вымолвить ни слова. Он не смог даже выдавить из себя «с-с-с-спасибо». Впрочем, дяде и не нужны были его слова. Он просто сказал:

– Каждый, кто был на войне и выжил, чтобы рассказать о ней, не может обойтись без музыки. – Помолчал и добавил: – Укулеле тебе поможет.

Больше дядя Сильвестр ничего не стал объяснять, а просто вручил гитару Доуги и вышел, закрыв за собой дверь.

Доуги не собирался никому рассказывать о войне, о том, что ему довелось там увидеть, услышать, почувствовать и пережить. Об этом невозможно было рассказать. Он просто не смог бы выжать из себя ни слова, даже если бы очень захотел. Он остался сидеть за столом, весь дрожа с головы до ног. А укулеле дяди Сильвестра лежала возле него на столе, крохотная и молчаливая.

Так она и лежала, пока мама Доуги не взяла её и не сунула ему в руки. И тогда он слегка коснулся нейлоновых струн большим пальцем. В ответ инструмент зазвенел. Вот этим-то укулеле и отличается от всех других гитар и от всех вообще струнных инструментов: она не поёт, она звенит. Звенит, почти как колокольчик, свежим, чистым, ясным звоном.

С тех пор Доуги не расставался с ней. Она лежала у него на пассажирском сиденье, когда он вёл свой жёлтый автобус по трассам, шоссе и городским улицам. Он ехал всё дальше и дальше, пока наконец не остановил автобус в Техасе возле солнечного песчаного пляжа. И с тех пор каждый вечер он сидел на крыльце призрачно-голубого дома, перебирал струны укулеле и пел свои песни ясно, звонко, радостно, ни капельки не заикаясь. Он пел для Берегини и для Синь.

Но всё это было до происшествия с крабами, расколотой миской, разбитыми цветочными горшками и сломанной укулеле. Так он и не спел свою песенку из трёх слов, глядя на луну, круглую, как тарелка с дымящимся гумбо.

82

В глазах у Верта застыла тревога. Волны становились всё выше, ветер – всё сильнее. Маленькая шлюпка предназначалась для тихого пруда, а не для Мексиканского залива. Даже самая незначительная из океанских волн была для неё слишком большой.

Надо было как можно скорей отыскать дорогу домой.

83

Берегиня огляделась. Кругом вода, вода, вода… «Стрелка» не шла в каком-то одном направлении, а кружилась, вертелась, всё время меняя курс. Её бросало то влево, то вправо, то вперёд, то назад. Порой она вдруг замирала на месте, словно для того чтобы перевести дух, а потом снова начинала кружиться. Берегиня чувствовала, как крепчает ветер и волны становятся больше.

Шлюпка всё кружилась и кружилась… И голова у Берегини тоже кружилась…

Где же Мэгги-Мэри? Берегиня снова попыталась позвать её:

– Эй! Эй! Мы здесь!

Голос у неё сорвался.

Её мать должна быть где-то рядом. Ведь именно здесь Берегиня видела её в последний раз. Она прислушалась. Ответа не последовало. Даже ветер перестал повторять её имя. Луна высоко над головой была величиной с донышко банки из-под газировки.

Берегиня вдруг почувствовала, какая она маленькая, размером с крошечного малька или даже меньше. Где же мама? Все эти годы она была уверена, что её мать здесь, рядом, что она присматривает за ней, ждёт её и помогает ей.

Мама… Где же она? Где?

84

Одна глубокая тёмная ночь,

плюс

одна маленькая-маленькая шлюпка,

плюс

одна девочка с талисманом на шее,

плюс

одна чайка со сломанным крылом,

плюс

один безбрежный океан,

плюс

одна полная голубая луна –

равняется

чему?

Равняется

одному испуганному псу.

От перемены мест слагаемых

сумма не меняется.

85

Капитану стало скучно сидеть в шлюпке, тем более что в ней не имелось съестных припасов. И он решил снова ненадолго покинуть своих отправившихся в плавание друзей, чтобы слегка подкрепиться.

Капитан взлетел со скамейки и взмыл прямо к небу. Отталкиваясь крыльями от влажного океанического воздуха, он поднимался всё выше и выше. С высоты своего полёта он взглянул вниз на Верта и Берегиню. Они казались такими крошечными посреди всей этой массы воды. Чайка, у которой вдруг возникло какое-то другое желание, кроме желания поесть, – это редчайший экземпляр. Капитан был типичной чайкой. Но в этот миг он оказался выше своей природы и от души пожелал, чтобы у девочки и пса выросли крылья, и чтобы его друзья вслед за ним поднялись в воздух, и чтобы они все втроём полетели домой.

86

А Берегиня, сидя внизу, в маленькой шлюпке, смотрела не на Капитана, а на волны. На волны, которые становились всё больше и больше.

Мэгги-Мэри пора появиться. Самое время.

– Где ты? Ау! – крикнула Берегиня. – Отзовись! Где ты?

Она сидела в шлюпке, нервно поглаживая её края ладонями. Дерево было тёплым и гладким.

Внезапно у неё возникло чувство, что всё это когда-то уже происходило с ней, что она вот так же держалась уже за края шлюпки, качавшейся на волнах. Вот только шлюпка была другая.

Воспоминание оказалось таким ярким, что у неё перехватило дыхание. Всё происходило точно так же. Но была другая шлюпка – ещё меньше. И было это давным-давно.

Она сжимала края шлюпки, качавшейся на всё растущих волнах.

Когда-то это всё уже было. Когда?

Свернувшись калачиком, она улеглась на дно лодки, тесно прижавшись к Верту. Верт весь дрожал. Свет луны, совершавшей свой путь по небосводу, померк, и шлюпка внезапно стала набирать ход. Казалось, её кто-то толкает вперёд. Берегиня снова села на скамейку и огляделась по сторонам.

И вдруг справа… Она протёрла глаза и присмотрелась получше. Наверное, ей только показалось в рассеянном лунном свете. Или это всё игра воображения? И тут она увидела это с другой стороны. Слева.

Огромный плавник.

Он описывал круги вокруг шлюпки. Берегиня сползла на дно, прижала к себе Верта и крепко обняла его. Другой рукой она сжимала талисман, висевший у неё на шее. Плоский диск холодил пальцы, но она не разжимала их.

87

Прохладный ночной ветерок влетел в приоткрытое окошко, покружил над спящей Синь и притаился на её подушке. Во сне Синь поёжилась и натянула простыню до подбородка. Она спала крепко. Так крепко, что даже не почувствовала, если бы легонько постучали по её плечу.

В конце концов, не всякий может видеть и слышать духов. Не всякий чувствует их прикосновение.

88

Паря высоко-высоко над шлюпкой в ночном небе, Капитан тревожно крикнул: «Давай! Давай!» Какая досада, что его друзья, девочка и пёс, не умеют летать. Он много раз пытался научить их, но, даже когда Берегиня порой размахивала своими беспёрыми руками, ему становилось ясно, что у неё ничего не получится. Нельзя летать, когда у тебя нет перьев.

Он парил над волнующимся океаном, но даже с высоты не было видно берега. Его охватила тревога. Он не знал, что они уплыли так далеко от суши.

Чайки обычно инстинктивно определяют, где находится берег, но повреждённое крыло Капитана не работало как надо, и это сбивало его с курса. Придётся подняться ещё выше и постараться разглядеть огоньки и дома на берегу.

«Давай! Давай!» – подбодрил он сам себя. И стал набирать высоту. Его белые перья отливали серебром в лучах лунного света.

89

Берегиня покрепче прижала к себе Верта. Какое счастье, что он здесь вместе с ней! Оставалось надеяться, что плавник, кружащий возле шлюпки, – это не акула. А если акула? Очень может быть. Она заставила себя открыть глаза, приподняться и посмотреть за борт. И сразу увидела плавник. Он был огромным. Вот он приблизился к шлюпке… и вдруг пропал.

Верт жалобно заскулил. Берегиня зарылась лицом в его лохматую шерсть. И в этот момент шлюпка пошла вверх.

Всё выше и быстрее. А потом так же стремительно «Стрелка» понеслась вниз. Шлюпка шла то вверх, то вниз. Она то взлетала, то падала, то взлетала, то падала, то взлетала, то падала, а Берегиня всё крепче и крепче обнимала Верта.

Но объятия Берегини не могли удержать шлюпку, что неслась по гигантским волнам, то вздымаясь вверх, то обрушиваясь вниз. Её объятия не могли утихомирить взволнованный океан и справиться с мощью волны, которая вырвала из её рук Верта и потащила за корму. Верт жалобно взвизгнул. Не помня себя, Берегиня рванула за ним, но не успела. Океан выхватил у неё Верта, волна поволокла его прочь, прочь от Берегини и от шлюпки и швырнула в кипящую, яростную водяную бездну. А обезумевшей от горя и ужаса Берегине оставалось лишь кричать ей вслед:

– НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! ОТДА-А-А-А-АЙ!!! ВЕ-Е-Е-Е-ЕРТ!!!

90

Берегиня пыталась изо всех сил дотянуться до Верта, свесившись за борт так, что деревянный край шлюпки больно врезался ей в живот. Но ей не удалось поймать пса; его смыло за борт, когда огромная волна стала поднимать их всё выше, а потом обрушила вниз, в водяную бездну. Кругом, куда ни глянь, была стена воды, словно шлюпка попала в глубокую яму. А затем опять – вверх, вверх, вверх.

Вверх.

Вниз.

Вверх.

Вниз.

Вверх.

Вниз.

Берегиню бросало от одного борта к другому. Она ударилась о скамейку, больно ушибла локоть, потом её кинуло на корму. Бум! Бах! Наконец она схватилась за края шлюпки, схватилась изо всех сил и, крепко держась, постаралась разглядеть за бортом Верта. Не промелькнёт ли где-нибудь оранжевый спасательный жилет?..

Нет. Ничего похожего на жилет и на Верта.

– ВЕРТ!!! – крикнула она. – ВЕ-Е-Е-Е-ЕРТ!!!

И ей почудилось вдруг, что весь Мексиканский залив огласился её отчаянным воплем, который то взмывал вверх, то обрушивался вниз вместе с гигантскими холодными горько-солёными волнами.

91

«Верт-Верт-Верт» – стучало сердце в унисон её возгласам.

Берегиня звала пса снова, снова и снова:

– Верт! Верт! Верт!

В ответ ничего.

Пропал Верт.

Остался только плавник, нарезающий круги у шлюпки.

92

Второй волновался всё больше и больше. Он принялся повизгивать и царапать дверь. Доуги сделал большой глоток из дымящейся чашки кофе.

Второй вздрогнул; в тот же миг налетел порыв ветра, и дверь задребезжала.

«Тяв-тяв-тяв-тяв!» – Он бегал кругами возле хозяина, уверенный, что тот тоже слышал, как беснуется ветер.

И, словно отвечая на мысли Второго, Доуги сказал:

– Д-д-да, д-д-дружище, я с-с-слышу.

Второй бегал взад-вперёд – от хозяина к двери и обратно. «Р-р-р-р. Пор-р-ра. Пор-р-ра. Пор-р-ра». Снова подбежав к Доуги, он лизнул его пальцы, торчащие из сандалий. Доуги засмеялся и, нагнувшись, подхватил пёсика на руки.

«Сейчас не до смеха, – подумал Второй. – Не до шуток. Что-то случилось. Какая-то беда».

Он беспокойно возился в руках у Доуги, и наконец тот спустил его на пол и открыл дверь. Второй, не дожидаясь хозяина, выскочил из дома и помчался к пляжу.

Доуги закричал ему вслед:

– Эй! Второй! Назад! Ко мне! Ко мне!

Но пёсик даже ухом не повёл.

Он мчался вперёд, не оборачиваясь, вперёд, намного обгоняя хозяина.

93

Берегиня вымокла до нитки. Мокрые пряди волос прилипали к лицу, лезли в глаза. Она отбросила их назад. Она долго искала и звала Верта, надеясь вопреки здравому смыслу, что сумеет разглядеть его в океане. Но волны всё росли, становились злее, и Берегиня уже всерьёз опасалась, что и её тоже смоет за борт. Лёжа на дне содрогавшейся шлюпки, она вся сжалась, чувствуя, как холодная вода заливает её ноги. Она обхватила плечи руками – теми, что не смогли удержать и спасти Верта.

Потеряла. Она потеряла своего Верта.

«Стрелка» болталась в огромных волнах, и Берегиня поминутно чувствовала, что какая-то сила отрывает её от дна шлюпки.

А что, если её тоже выкинет за борт? Она огляделась, и тут у неё вырвался крик ужаса. Огромный плавник! Он был совсем рядом.

Берегиня закрыла глаза. А когда снова открыла их, он исчез.

Что это было? А вдруг это морское чудище охотится за Вертом? Эта мысль напугала её сильнее самой мощной волны.

Берегиня со стоном ухватилась за скамейку и забилась под неё как можно дальше и как можно глубже.

94

Доуги видел, что Второй вне себя от волнения. Едва он открыл дверь, как пёсик выскочил за дверь и помчался прочь. Доуги немного постоял на пороге, чтобы глаза привыкли к темноте. Откуда-то издалека доносилось заливистое тявканье Второго, но вскоре шум волн со стороны пляжа совершенно заглушил его. Что такое творится с собакой?

Доуги отправился вслед за Вторым. Лунная ночь всё ещё была светлой, на звёздном небе только-только начали появляться облака. Неужели и впрямь приближается шторм? Второй ещё ни разу не ошибся. Но пока ничто, кроме необычно прохладного ветра, не предвещало бури.

И всё-таки Второй никогда не ошибается.

Надо пойти и проверить, всё ли в порядке. Но прежде всего найти сбежавшего пёсика. Доуги громко позвал его:

– Второй! Ко мне!

Доуги выдержал паузу, но так и не услышал в ответ знакомого «тяв-тяв-тяв!».

Где же он?

Доуги снова позвал:

– Второ-о-о-о-ой! Ко мне-е-е-е-е!

Он прислушался. До него доносился только шум волн, бившихся о песчаный берег. Отлив всё ещё продолжался. В лунном свете песок казался мягким и гладким, как шёлк, который разгладила отхлынувшая вода. Луна клонилась к западу. Через несколько часов она начнёт уходить.

Доуги почувствовал острое сожаление. Голубая луна. Кто знает, сколько времени пройдёт, прежде чем снова настанет ночь голубой луны? Несколько месяцев? Или целый год? Он снова почувствовал страстное желание спеть свою песенку для Синь. Песенку, в которой только три слова.

Доуги повернулся к луне спиной. Куда же подевался Второй? И вдруг, словно в ответ на его вопрос, раздалось «тяв-тяв-тяв!». Второй подбежал к хозяину. Доуги хотел погладить его, но тот отскочил от протянутой руки и побежал на этот раз в другую сторону.

«Что происходит с собакой?» – озадаченно подумал Доуги. Решив, что пёс, видимо, почувствовал перемену ветра, он заторопился к тёмному автобусу. Отперев дверь, он вошёл внутрь. Яркие радужные цвета сёрфбордов казались блёклыми в тусклом, рассеянном свете луны. Пройдя по проходу, он проверил окна. Вроде бы всё в порядке.

Он вышел из автобуса и вдруг заметил одинокую белую птицу, парящую над поверхностью воды. Неужели Капитан? Что это ему не спится ночью? Он присмотрелся повнимательней. Да, это Капитан. Он узнал его по крылу. Доуги продолжал вглядываться в темноту. Но чайки уже не было видно. Не было видно ничего, кроме воды.

«Тяв-тяв-тяв!» – волновался Второй, бегая вокруг хозяина. Доуги попытался поймать его, но пёсик увернулся и снова бросился бежать. На сей раз он побежал к Ключу.

95

Берегиня лежала в шлюпке, свернувшись калачиком, когда очередная огромная волна подхватила её и понесла вверх, всё выше и выше. Берегиня прильнула к деревянному дну. Схватившись за скамейку, она готовилась к спуску – и вот – ву-у-у-у-уф-ф-ф-ф! – он начался.

Шлюпка падала всё ниже. Каждый мускул тела Берегини напрягся в ожидании дна, самой низкой точки падения волны. Как глубоко она спустится на этот раз?

И вот – БАМ-М-М-М! – шлюпка обрушилась в колодец. Берегиня ощутила это каждой косточкой, каждой жилкой, каждой клеточкой своего тела.

Судорога свела ноги, руки, живот, пальцы, стёртые в кровь, которыми она вцепилась в узенькую скамейку маленькой шлюпки, вцепилась изо всех сил, мёртвой хваткой. Она чувствовала, как талисман бьётся об её ключицы. Талисман – последний подарок Мэгги-Мэри, перед тем как она уплыла от дочери и Синь подхватила её. Синь… Синь подхватила её!

И вдруг Берегиня вспомнила всё с пронзительной ясностью. Да-да, конечно же всё это было раньше. Она плыла по волнам в маленькой шлюпке, в другой шлюпке, которая была ещё меньше «Стрелки». Это была круглая шлюпка, тоже с гладкими бортами. Она также качалась на волнах, и Берегиня вместе с ней. Вспомнила. Вспомнила.

Вспомнила. Вспомнила. Вспомнила.

Маленькая шлюпка. Грохот волн. Холодная вода.

Она одна. И в то же время не одна.

Нет. Она была не одна тогда. С ней была Мэгги-Мэри.

96

Большая деревянная миска, такая большая, что мама может посадить в неё маленькую девочку… и кружить на кухонном полу.

Красивая деревянная миска, такая большая, что мама может посадить в неё маленькую девочку… и пустить в плавание по морским волнам.

Вдруг страшное воспоминание нахлынуло на Берегиню – такое грустное и тоскливое, что от него стало больно.

Её день рождения. Вечер. Ей исполнилось три года.

Берегиня сжалась в комочек на дне «Стрелки». Воспоминания обвивали её, впиваясь как колючая проволока.

Она сидит в деревянной лодке, круглой и глубокой. У неё нет ни кормы, ни носа, ни правого, ни левого борта, ни паруса, и она далеко от берега, прямо за косой – за скалой де Вака. Её маленькая лодка ударилась о косу и ткнулась в старую скалу.

Она была примерно в сотне ярдов от берега. Отсюда, из воды, Берегиня едва различала мерцающий огонёк костра на пляже, где у них был пикник. Там, где возле костра спала Синь.

– Три года! Совсем большая девочка! – сказала Синь.

Вместо именинного торта она сделала любимый Берегинин пирог с бататом, украшенный взбитыми сливками – любимым лакомством Синдбада.

А потом все жители Устричного посёлка отправились на пляж жарить на костре сосиски и делать воздушную пастилу. Доуги играл на укулеле, а Синь улеглась возле костра, укрылась большим пляжным полотенцем и сладко заснула под звуки забавной песенки «про трёхлетнюю Русалочку, Морскую раскрасавицу, про Сладкую горошинку, что всем нам очень нравится». Верт тоже дремал у огня. Он устал, потому что весь день гонялся по пляжу за Синдбадом. А Синдбад устал, потому что объелся взбитых сливок.

Берегиня хотела, чтобы они проснулись и увидели, что она качается на морских волнах. Её круглая лодка подпрыгивала то вверх, то вниз. Было холодно. На ней были только купальник и майка Доуги. Лодку заливало волнами, купальные трусики намокли. Она заплакала, но тут прямо перед ней из воды вынырнуло красивое женское лицо. Это Мэгги-Мэри, её мама! Ей сразу стало легко, страх прошёл. Мэгги-Мэри встряхнула длинными волосами, и тысячи водяных капелек взлетели в воздух, ярко заблестев над поверхностью воды. Как хорошо, что она не одна, что рядом мама! Но почему же рядом с ними в волнах нет Синь? Она посмотрела в сторону берега, где горел костёр. Его огонёк угасал. Мэгги-Мэри улыбаясь смотрела на неё.

– Не бойся, – сказала она, – сейчас мы поедем обратно на берег верхом на волнах, как на лошадках. – И добавила: – Вот увидишь. Это легче лёгкого. Раз-два – и готово!

Берегиня очень хотела верить своей маме-русалке, хотела улыбнуться ей, но вместо этого только опустила глаза и закусила нижнюю губу. Русалки – коварные обманщицы. Им нельзя доверять. Только что была с тобой рядом, а потом глядь – и нет её. Мэгги-Мэри принялась напевать знакомую песенку:

– Русалка-крошечка, русалка-дочечка, ждёт тебя русалка-мама…

Песенка… Берегиня помнила её, и она помнила, как потянулась к Мэгги-Мэри, но круглая лодка накренилась, и она снова вцепилась в деревянные края, а в горле у неё встал ком. Русалка-мама поцеловала её в макушку.

И тут на шее у мамы Берегиня увидела талисман. Он ярко светился на гладкой, матовой коже. Раньше она никогда не видела его. Она протянула к нему руку.

– Подарок чайки, – сказала Мэгги-Мэри, засмеялась и снова нырнула в волну. Исчезла. Пропала.

И вдруг она появилась опять – смеясь, выглянула из воды, сняла с шеи талисман, надела на Берегиню и сказала:

– С днём рождения!

У Берегини захватило дух: талисман был такой холодный! Просто ледяной.

Качание лодочки, смех Мэгги-Мэри… У Мэгги-Мэри была одна особенность: она всегда смеялась. Берегиня тоже попыталась засмеяться, но от испуга у неё ничего не получилось. Она промокла, устала, ей было страшно и хотелось обратно на берег, где лежало её большое махровое полотенце, разрисованное красными и голубыми рыбками, – подарок Синь на день рождения. Она хотела забраться на колени к Синь и прижаться головой к груди.

Мэгги-Мэри вдруг поднырнула под деревянное изделие и подтолкнула его плечом.

– Седлай волну! Поскакали! – скомандовала она. Потом ещё раз. И ещё. – Вперёд! Скачи! Смелей, моя русалочка-дочка!

Мэгги-Мэри снова рассмеялась, взялась за миску и крутанула её небрежно, неосторожно, резко. Миска бешено завертелась, наклонилась, зачерпнула воды и начала тонуть. Это была плохая шутка. Так делают, когда хотят напугать или обидеть. В глазах Берегини появились звёздочки – и у неё закружилась голова. Она взглянула вниз и увидела, как в миску хлынула вода, которая быстро стала заполнять её маленькую круглую лодку. Берегине было мокро, холодно и одиноко, а на берегу огонёк всё угасал.

Мэгги-Мэри снова нырнула, толкнула её к берегу и крикнула:

– Смелей! Волны-лошадки, эй! Волны-пони, эгей! Скачи смелей!

Лодка закачалась. Волны скакали галопом сверху и снизу, слева и справа, вода лилась через края. Берегиня попыталась закричать, завизжать, заплакать, но её горло свело судорогой, и она не смогла выдавить из него ни звука. Кругом были волны, волны, волны, их белые гривы кружили и кружили, скакали и прыгали вокруг неё.

Что же было дальше? Она помнила только, что появилась Синь и вынула её из круглой лодки. Синь нашла её и взяла на руки. Волны-пони били копытами по берегу. Наконец ком в горле растаял, и у Берегини вырвался всхлип, а за ним – неудержимый плач. Она плакала так, что у неё заболела грудь и свело живот. Синь тоже пробирала дрожь. Синь держала её на руках, а волны бились вокруг них. Синь была в ярости. С чем можно сравнить её ярость? С ослепительной, раскалённой, испепеляющей молнией.

– Не смей! – кричала она. – Не смей больше так делать! Никогда!

Берегиня молча кивала головой – вверх-вниз. Вверх-вниз. Тогда, в свой третий день рождения, она дала Синь торжественное обещание: никогда-никогда не заплывать в открытый океан, не доверяться океанским волнам.

А потом их обеих разразил смех – колючий и шелковистый одновременно. К ним подплыла Мэгги-Мэри.

– Синь, разве можно быть такой серьёзной? – сказала она, кружась в воде, закручивая воду своими длинными пальцами. – Мы просто немножко поиграли, правда, моя девочка-русалочка?

Она стала брызгать водой им в лицо, зачерпывая её своими длинными пальцами, и снова засмеялась. Синь направилась к ней, рассекая плещущие волны.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворила? – закричала она на Мэгги-Мэри, лицо которой казалось серебряным в жемчужном свете луны.

И тут настала тишина. Синь посмотрела Мэгги-Мэри прямо в глаза и сказала:

– Тебе пора. Уходи.

Мэгги-Мэри уже не смеялась. В её лице появилось какое-то новое выражение. И вдруг она стала звать девочку по имени, но это было какое-то новое имя, которое она никогда не слышала от неё прежде. Не Русалочка, не Хорошка, не Сладкая горошинка. Нет. Это было новое имя – Берегиня. Мэгги-Мэри повторяла его снова и снова.

«Береги… береги… береги…» – звенело вокруг неё и кружило над её головой, словно волшебный обруч, что делался всё тоньше и тоньше, пока от звука не остался лишь призрачный шёпот. Синь повернулась и пошла к пляжу. Она вынесла Берегиню на руках из солёного моря на берег к угасающему костру. Она сняла с неё мокрые майку и купальные трусики и завернула в новое махровое полотенце с красными и голубыми рыбками.

Берегиня прислушалась – не прозвучит ли ещё раз её новое имя, но не услышала ничего, кроме плеска волн и их шороха по песку. Почему здесь, у берега, они вдруг стали такие маленькие?

Она посмотрела на тёмную воду – в светящемся белопенном гребне волны вдруг мелькнул рыбий хвост, блеснув в лунном свете серебряной чешуёй. Блеснул – и исчез. Талисман у неё на шее был холодным как льдинка. Она снова заплакала. Взглянув на Синь, она увидела, что та тоже плачет. Потом Синь взяла её на руки, завёрнутую в полотенце, и прижалась к ней щекой. Так они и плакали вдвоём, пролив целое море горючих слёз. Целый Мексиканский залив горьких, солёных слёз.

Лёжа в шлюпке, прижимаясь ко дну, Берегиня вдруг всё поняла.

Не было никакой русалки-мамы.

Не было и нет.

А была всего лишь Мэгги-Мэри, которая чуть не утопила её в море звёздной, лунной ночью, такой же, как эта, и заставляла её скакать на волнах-лошадках, волнах-пони.

«Легче лёгкого. Раз, два – и готово!»

Берегиня содрогнулась от ярости. От гнева. От обиды. Сорвала с шеи талисман, порвав розовую ленту, и изо всех сил швырнула его в корму шлюпки.

97

Высокая женщина с чёрными, гладко зачёсанными волосами. Где она сейчас? Может быть, она сидит в кафе маленького высокогорного городка и пьёт горький чёрный кофе с круассаном? А может, она в Индии, едет на поезде и смотрит в окно на юрких обезьянок, как они ловят на лету кусочки манго, которые бросают им пассажиры? А может, она идёт по улицам огромного города – Нью-Йорка, Гонконга или Сиднея?

Может быть, она вспоминает шоссе, усыпанное ракушечной скорлупой, и дом своей бабушки? Она аккуратно платит за него налог на недвижимость, каждый год, точно в срок. Быть может, наступит день, когда она вернётся туда.

И быть может, вспомнив об этом, она вдруг забывает обо всех своих делах, поднимает взгляд к небу и смотрит на красавицу луну. Может быть, в эту минуту она думает о своей маленькой дочке, которую она оставила там? Может быть.

И может быть, она прижимает руку к сердцу, которое бьётся сильнее, когда она вспоминает о дочери. И, глядя на луну, тихо шепчет всё ту же просьбу, умоляя, заклиная: «Береги… береги… Береги её».