Француженки не терпят конкурентов Флоранд Лора
Магали внимательно присмотрелась к лицу женщины. К ним довольно часто заглядывали принцессы, и эта, очевидно, была одной из них, но сейчас, покопавшись в памяти, Магали вдруг вспомнила… один осенний денек… когда пожелала кому-то осознать свою собственную свободу…
– Ну как же! – Она улыбнулась. – Шоколад сработал?
Кэйд Кори заинтригованно наклонила голову набок.
– Как так… сработал?
– О-о… пустяки, не стоит вникать… Не хотите ли… ммм… погреться… может быть, горячим шоколадом? – Что? Она посмела предложить шоколад Сильвану Маркизу? – Или… чаем, возможно?
Ее чай действовал гораздо безопаснее, чем напитки Эши. Счастливые люди обычно предпочитали ограничить риск потрясения.
– Прошу вас, заходите.
Пристальный взгляд Кэйд Кори быстро пробежался по интерьеру кафе, когда она первой вошла в салон, и лицо ее озарилось удовольствием. Сильван настоял, чтобы пропустить вперед обеих женщин, придерживая для них двери. Войдя в зал, Магали сразу же обернулась – лицо Маркиза медленно расцветало восхищенной улыбкой.
– Какое чудо!
Она ощутила, как зарделись ее щеки. Похвала самого Сильвана Маркиза!
– Я просто… пожалуйста, присаживайтесь где захотите. Я сейчас… только сброшу куртку… Могу я предложить вам раздеться?
Когда она вернулась, оставив все куртки на вешалке, прибитой к двери, выходящей во двор дома, Кэйд с восторгом рассматривала детские рисунки в меню, а Сильван Маркиз изучал выставочную витрину, стоя в такой близости от нее, что едва не лежал на ней, разглядывая задние стеллажи с антикварными серебряными формами. Глаза его алчно поблескивали.
Кэйд Кори оторвала взгляд от меню.
– Не помню, чтобы у вас было так тихо, – простодушно заметила она. – Это все из-за Лионне? – Вот уж правду говорят: простота хуже воровства! Она спрашивала с такой откровенной навязчивостью, словно они были задушевными подругами, и она имела право все знать.
Магали нахмурила брови, не вполне уверенная, как вести себя в этот щекотливый момент. В общем, она понравилась ей, понравилась исходившая от нее явная и откровенная самоуверенность. Но какое отношение эта самоуверенность имеет к бизнесу Кэйд Кори?
Смутно знакомая фамилия Кори вызывала в памяти ужасные шоколадные плитки, которые ей порой попадались в те детские времена, когда она наезжала с матерью в Штаты. Какая ирония судьбы, что особа с такой фамилией собирается, по всей видимости, замуж за Сильвана Маркиза!
Кэйд нахмурилась.
– Мне нравится Филипп, но если его новая кондитерская погубит это кафе, я убью его.
Магали напряглась, лишь слегка опоздав с защитой от такого удара. Чертовски грубого удара.
Оторвавшись от созерцания шоколадных форм, Сильван повернул к ней голову, с утонченной ухмылкой приподняв брови.
– Тебе нравится Филипп?
Кэйд усмехнулась.
– Не так сильно, как Доминик Ришар, – небрежно бросила она.
Домиником Ришаром звался второй в десятке лучших шоколатье Парижа. Сильван Маркиз отвернулся от стеллажей с формами и, прищурившись, взглянул на невесту. Похоже, она прекрасно осознавала, как вызывающе ведет себя.
Прежде чем она продолжила поддразнивать Сильвана Маркиза или еще хуже – проворачивать очередные ножи в ранах «Волшебной избушки», дверь распахнулась и в кафе вихрем ворвалась Женевьева, сопровождаемая совсем притихшей Эшей. Влетевший с ними холодный воздух мгновенно растворился без следа, поглощенный домашним теплом.
– Бонжур, – приветствовала Женевьева двух посетителей с оттенком сердечного одобрения, а Эша просто с улыбкой взглянула на них. – Как же я рада, что хоть у кого-то еще сохранился изысканный вкус!
– Как все прошло, хорошо? – сухо поинтересовалась Магали, испытывая внутреннее облегчение.
Если бы Женевьева и Эша прекрасно пообщались с Филиппом Лионне, то это было бы ужасно досадно.
– Для начала – нам пришлось силой прорываться в его царство. – Женевьева выглядела так угрожающе, как только может выглядеть авторитетная в шоколадном мире особа изрядного роста. – Там выстроилась очередь, и он, видимо, полагал, что мы тоже должны простаивать в ней.
Сильван Маркиз усмехнулся.
– Какая бестактность с его стороны…
Женевьева театрально взмахнула рукой.
– Я не сказала, что в этом виноват он, но он, безусловно, несет ответственность за лучшее воспитание своих лакеев.
Эша пригладила складочки своей туники, словно они немного помялись.
– Туда устремился весь наш остров.
Магали внутренне сжалась.
– Даже Клер-Люси? И Тьерри? – Она потрясенно застыла.
Не Тьерри ли приветствовал ее букетом роз, когда она отправилась на битву с Лионне? Значит, им изменили все соседи, еще недавно сиживавшие за их столиками и обещавшие свою поддержку?
Эша молча склонила голову.
– Однако мы все-таки прорвались в его кухни, – величественно продолжила Женевьева, – без всякого – нужно ли пояснять? – стояния в очередях. Увидев нас там, должна сказать, он был весьма заинтригован. Однако… – Она умолкла.
Ее губы сжались в дрожащую твердыню, подобную вулкану, за мгновение до того, как из его жерла выплеснется огненная лава.
– В общем, он не оценил наши подарки, – пояснила Эша с таким спокойствием, словно он имел на это полное право и ее это абсолютно не волновало.
Тонкие пальцы пробежали по всей длине ее черной косы, заодно приглаживая все, что попадалось на пути.
Магали сжала кулак в праведном гневе.
– Твой чай? – заставила она себя спросить сначала, из вежливости, словно именно чай был для нее важнее всего.
– Он отставил его в дальний конец стола, мило поблагодарил нас за то, что мы вспомнили о нем, и обещал на днях занести обратно чайник.
Эша слегка развела руками, словно говоря: «Это уже его головная боль». Пристальный взгляд ее спокойных темных глаз устремился на Магали.
– Если тебе преподнесли подарок, то ты волен отказаться от него.
Магали постаралась придать побольше блеска своим глазам, как будто выпила чай, сделанный для нее Эшей, а не выплеснула его в Сену. Но удачные озарения сегодня явно не сопуствовали Магали, поскольку тому чаю предназначалось погрузить ее в сновидения.
– А как с моим шоколадом? – с трудом вымолвила она.
Тем самым напитком, что она приготовила собственными руками, от всего сердца насыщая его желанием видеть перед собой на коленях умоляющего Лионне.
– Отказался, не раздумывая, – твердо сообщила Женевьева, подняв повыше праздничный кувшин. – И попросил нас отнести его обратно тебе.
Магали ахнула так, словно этот шоколадный кувшин наполнили ледяной водой, которую Женевьева вдруг плеснула ей в лицо. Такой откровенный отказ. И к тому же на глазах у Сильвана Маркиза.
– Восхитительный аромат, – мгновенно заявил самый знаменитый шоколатье Парижа, хотя запах, теперь доносившийся из кувшина, стал более слабым и менее экзотическим призраком былого насыщенного аромата. – Я не отказался бы попробовать чашечку.
Магали твердо решила, что нажелает всего самого лучшего в мире этому шоколатье и его невесте. Какой прекрасный человек!
– Только не этот, – поспешно сказала она, забирая остывший кувшин у Женевьевы.
Мысль о том, что Сильван Маркиз будет умолять ее о чем-то, стоя на коленях, казалась просто… нелепой. Для него у нее будет совсем иное пожелание.
– Я лучше приготовлю свежий. Тетушка Женевьева, тетушка Эша, познакомьтесь с Сильваном Маркизом…
Она постаралась незаметно подчеркнуть важность этого представления, зная, что тетушка Женевьева не оказала бы особого уважения и самому президенту страны. Ну, президенту можно его и не оказывать, но не уважать Сильвана Маркиза… в общем, надо знать меру.
– … и с Кэйд Кори, – прибавила она с особенной многозначительностью, чтобы это имя не прозвучало пустым довеском.
Кэйд криво усмехнулась, но выглядела довольной.
– Я помню вас, – сказала ей тетушка Эша. – Кажется, все получилось.
Кэйд слегка прищурилась.
– Что… получилось? – опять спросила она, на сей раз с оттенком большей настороженности.
– Сильван Маркиз… – услышала Магали из кухни задумчивый голос Женевьевы, где, выпив остывший напиток, принялась готовить свежую порцию. – По-моему, я видела вас по телевизору. Вы очень искусны в шоколадном деле, верно? Неужели вы намерены выведать мои секреты?
Наливая молоко и немного сливок в кастрюльку, Магали мысленно застонала, воздев глаза к небесам.
– Фактически, собственно говоря… – начал Сильван, и Магали уронила ложку. Послышался скрип стульев. – Мне хотелось поговорить с вами о ваших витринах.
К тому времени, когда Магали вернулась с приготовленным шоколадом, Сильван и Женевьева уже сидели за столиком вдвоем, углубившись в обсуждение условий, на которых Женевьева поможет ему создать проект исключительно волшебной экспозиции для витрины, а сидевшая рядом Кэйд Кори едва не лопалась от самодовольной радости, с трудом пытаясь прикрыть ее деловым видом.
Совершенно не задетый манерой Женевьевы, воспринявшей его как молодого arriviste[47], Сильван уважительно обхаживал пожилую женщину, всем своим поведением показывая, что она могла бы оказать ему величайшую из услуг.
Кэйд Кори следила за его разговором со сдержанной и такой выразительной любовью и симпатией, что Магали, стоявшая там с подносом шоколада, насыщенного для них сердечными пожеланиями чудесной жизни, внезапно почувствовала себя отчаянно одинокой.
Дверь с тихим жалобным звоном открылась, и она, взглянув туда, радостно улыбнулась. Мадам Фернан! Их старая клиентка со вздохом вплывала в зал.
– Магали, ma petite chйrie[48], надеюсь, ты не откажешься немного приглядеть за Сисси, пока я попробую кое-что у Филиппа? Они не пустили меня с собачкой.
Глава 9
День открытия завершился. В заключение родственники и служащие Филиппа, угощаясь шампанским, подняли бокалы и провозгласили за его успех пару тостов. Кондитерская выглядела чистой и безупречной, и вполне естественно, что ему захотелось продлить ощущение успеха, уже в одиночестве обозрев новые владения.
Насладиться видом гладкого холодного мрамора и поблескивающих стеклянных витрин, стоя посреди богато украшенного лепниной зала, настоящего дворца pвtisseries[49]. Очередь к нему протянулась почти до самого островного мыса. Он самолично неоднократно выходил на улицу, чтобы раздать бесплатно лакомые кусочки десертов и, естественно, осознавая неутоленные ожидания собравшихся, одаривал всех, к их вящей радости, своим благосклонным вниманием.
Однако его затаенная неудовлетворенность проявлялась в покалывающем напряжении спины, прямо между лопаток.
Она не пришла. Не соизволила прийти и стать свидетельницей его успеха, увидеть, какая толпа готова часами простаивать на холоде ради того, чтобы насладиться вкусом его макарун, которыми она пренебрегла. Не пришла посмотреть на его триумф, осознать ценность того, от чего отказалась.
Он собирался сам встретить ее и проводить в зал – никаких очередей для нее! – ввести в лаборатории, в узкий круг семьи и служащих, обойтись с ней исключительно вежливо. Чтобы устыдить Магали этой самой высшей степенью своей обходительности, вопреки ее грубости, заставив изменить мнение о нем в лучшую сторону.
Но она не пришла.
А вот тетушки ее заявились с визитом. Произвели столько шуму!
Впрочем, их появление ничем особенно не омрачило радость открытия, дело ограничилось легкой потасовкой у входа, когда они, прорвав очередь, проникли в кондитерскую. По крайней мере, он не принял от них ничего, что могло бы испортить ему этот день.
Он не выпил их чай, даже не собирался пробовать это зелье, принесенное ему особой, которая считает себя sorciиre[50].
А что до кувшинчика мадемуазель Магали… соблазнительный аромат, вплетаясь в иные запахи, наполнявшие лабораторию, искушал всех. И шеф-повара, тут же оторвавшись от работы, с жадностью взирали на сосуд с шоколадным напитком.
Ему пришлось отказаться и от этого зелья, потому… потому что будь он проклят, если согласится оказать ей честь, попробовав ее шоколад, – после того как она обошлась с его необычайным пирожным так, словно оно ничего не стоит. Вдобавок у него сложилось стойкое убеждение, что Магали пытается превратить его в жабу.
А что он мог сделать с ней?
Пробудить в ней непреодолимое, всеобъемлющее вожделение?
Он взял из малой холодильной камеры одну из тех миндальных ракушек «Desir» и попробовал ее – с тревогой, словно с того дня, как Магали отвергла ее, прошла целая вечность.
Нет, вкус по-прежнему безупречен. Крупинки фисташек на языке, тихий хруст оболочки и мгновенно тающий небесный вкус миндаля, а чуть позже – более плотный и насыщенный – абрикосового ганаша и, наконец, когда вы добираетесь до самой сердцевины, неожиданное легкое похрустывание спрятанного там закаленного карамельного ядрышка.
Малейшее изменение сделало бы пирожное вполне обычным. Он не мог позволить тому сомнению, что она посеяла в нем, погубить свое самое популярное произведение.
Может быть, для Магали необходимо придумать нечто новенькое.
Он положил руку на мраморный стол, позволив проникающему в ладонь холоду настроить мысли на творческий лад.
Нечто еще более оригинальное. То, что могло бы заставить эти карие глаза, сверкающие гневом, расшириться и потрясенно загореться желанием. То, что, попав к ней на язык, обезоружило бы ее совершенно, не позволив губам изогнуться в презрительной усмешке. Нечто совершенно особенное, что под силу сотворить только ему – во всем подлунном мире.
С полнейшим презрением она назвала его «ваше высочество».
Он вдруг улыбнулся, кулак его сжался с такой напряженной силой, что костяшки пальцев больно проехались по мрамору. Вполне возможно, ему следовало бы предложить ей корону.
Глава 10
Дневной улов – одна одинокая посетительница. Печальная блондинка со стильной стрижкой. Погрузившись в раздумья, она сидела за столиком под полкой с остроконечной шляпой средневековой принцессы и пыльной резной совой, весьма зловещего вида. Блондинка – вероятно, по привычке – то и дело кокетливо встряхивала головой, так что перышки ее волос соблазнительно поблескивали, хотя сидела она одна в пустом кафе, а на обслуживающую ее особу эти обольстительные приемчики, очевидно, не производили никакого впечатления.
– А вы как думаете? – внезапно спросила женщина Магали, все еще разглядывая меню и его таинственные письмена так, словно в них заключалась жизненно важная загадка.
И загадки действительно там имелись, учитывая, что писала меню тетушка Женевьева, но они могли легко разрешиться. Если бы эта принцесса обладала находчивостью и живым умом, то взглянула бы на пояснительные детские рисунки на обороте.
Перышки на голове посетительницы вновь взлетели.
– Если мы действительно чудно провели время, а уж интимная сторона… ну, вы понимаете… оказалась поистине волшебной, ничего лучшего я в жизни не испытывала… так почему же с тех пор он ни разу не позвонил мне? Прошла целая неделя.
Магали прошествовала обратно в кухню, подавив желание начать вещать в духе тетушки Женевьевы, и, пристально глядя на шоколад и помешивая его, думала: «Перестань цепляться за первого встречного, а уж если тебе так чертовски хочется мужчину, по крайней мере найди нужного тебе. Ищи самого лучшего».
Женщина без всяких колебаний с ходу опрокинула в себя полчашки, что было удивительно, учитывая высокую калорийность напитка и стройность ее фигуры. Любой мог бы подумать, что такая «модель» с опаской отнесется к употреблению шоколада. Потом вдруг взбодрившаяся красотка промокнула рот тонкой салфеткой – с таким изяществом и ловкостью, что даже не смазала губной помады, а на салфетке остались лишь едва заметные пятнышки, – купила трех шоколадных ведьмочек и, покинув кафе, устремилась дальше по улице. Магали подошла к двери и увидела, что блондинка шла прямиком в салон Филиппа.
Она задохнулась от ярости: «Я вовсе не его имела в виду, желая тебе найти самого лучшего!»
Протопав назад в пустое кафе, она постояла в зале, сжимая пальцы, и наконец заставила себя признать, что здесь давно требуется хорошая уборка. Забравшись на самую верхнюю ступеньку стремянки, Магали встала на цыпочки и как раз смахивала пыль с ведьминских колпаков, когда серебряный колокольчик звякнул в третий раз.
– Une minute! – воскликнула она.
Верхняя шляпа в стопке заколебалась под перьевой метелкой, а когда она потянулась выше, пытаясь поправить ее, угрожающе зашаталась стремянка.
Что-то тяжелое стукнуло по столу, а потом две руки обхватили ее сзади. Ладони поддерживали ее ягодицы, а сильные пальцы прижались к бокам.
Рука Магали с метелкой дернулась, шляпы взлетели в воздух, и тут чьи-то сильные руки сорвали ее с лестницы. Помимо воли загораясь яростью, она зависла в воздухе, но через мгновение ее ноги почувствовали твердый пол. Ей совершенно не понравилось вот так вот барахтаться. И вообще позволять кому-то лишать ее точки опоры.
Шляпы рассыпались, одна шлепнулась ей на голову. Откинув со лба широкие черные поля, она сердито оглянулась. Это был Филипп Лионне. Его руки по-прежнему не отпускали ее, и их прикосновение порождало в ней трепетное желание, спускающееся к лону и поднимающееся к груди.
Он ответил ей таким же исполненным возмущения взглядом, каким она смотрела на него.
– Вы в своем уме?
Его присутствие опять заполнило все помещение. Кроме широких плеч, Магали уже ничего не видела. На одном плече Лионне незаметно повисла узкая лента упавшей шляпы средневековой принцессы.
– Кто же залезает на стремянку в обуви на таких каблуках? И к чему взбираться на самый верх? Вам хотелось грохнуться на пол вместе с этими полками?
Магали ощетинилась.
– Если вам известно, как можно вытереть пыль иначе, то, пожалуйста, покажите мне ваши приемчики. Прошу вас! – И она протянула ему пыльный веничек. – Такой высочайшей привилегии удостаиваются те, кто осмеливается вторгаться в мою жизнь со своим превосходством.
Взглянув на нее теперь уже холодным внимательным взглядом, он взял метелку и, должным образом забравшись на лестницу, начал смахивать пыль с верхней полки. Ему не понадобилось забираться на самый верх, не приходилось тянуться.
Магали взирала на него снизу, губы ее разомкнулись, придав лицу глуповатое выражение. Верхняя часть его бедер была на уровне ее глаз – она отметила атлетический изгиб мышц, выступающих из-под кожаной куртки. Одна нога его стояла на ступеньку выше другой, и натянувшиеся джинсы подчеркнули сильные, прекрасной формы fesses[51] и бедра.
Он протирал пыль на ее полках.
Без комментариев или вопросов, несмотря на недовольно сжатые губы и опущенные уголки рта.
Он смахивал ее пыль. Филипп Лионне.
Почему он пошел на такое беспримерное унижение?
Наверняка уж не потому, что она предложила ему это! Показать ей, насколько он превосходит ее – даже в уборке пыли? Ни один мужчина, озабоченный собственным превосходством, не зашел бы так далеко.
– Это вы послали ко мне ту дамочку? – вдруг резко спросил он.
У нее возникло впечатление, что перед ней медленно закипает котел, установленный сразу на четыре конфорки.
– Какую еще… дамочку? – Она нахмурилась.
– Блондинку. Она просто прилипла ко мне! Явилась с вашим фирменным пакетом. Что вы с ней сделали?
Скрипнув зубами, Магали подумала, что неплохо бы найти эту блондинку и треснуть ее по башке кастрюлькой из-под шоколада. Или, лучше, одним из чугунных чайников тетушки Эши. Неудивительно, что у мадемуазель Ветреницы не складывается жизнь, если она не способна правильно истолковать простые пожелания.
– Нет, я едва с ней знакома. Собственно, незнакома совсем. И не понимаю, зачем бы мне подвергать ее такому наказанию.
Он стрельнул в нее взглядом, который вполне мог бы соперничать с пронзительной остротой кинжала, и закончил протирать полку с ловкостью человека, изрядно поднаторевшего на подобных уборках – что, вероятно, соответствовало истине, учитывая его воспитание на фамильных профессиональных кухнях.
Он требовательно протянул к ней раскрытую ладонь.
Она рассеянно взглянула на нее. Неужели он надеется, что она подаст ему руку? Но ее собственная рука от такой мысли загорелась приятным теплом, и Магали затрепетала, вспомнив жаркое прикосновение его жестких мозолистых ладоней к своему телу. За окнами морозил январь. Отчего же у него такие теплые руки?
Может быть, у него закружилась голова? И ему нужно опереться на что-то, чтобы безопасно сойти с лестницы?
Ее невнятную рефлексию прервало его лаконичное распоряжение:
– Подай мне шляпы, Магали.
Ага. Ах, вот как? Вот он уже и распоряжается! На ее территории?! Да еще перешел на фамильярное «ты»! Хорош, ничего не скажешь! Они еще не стали близкими друзьями, и вообще он не имеет никакого права обращаться к ней подобным образом!
– Прошу прощения, не поняла, – ледяным тоном отозвалась она.
Он бросил на Магали такой взгляд, словно готов был спрыгнуть с лестницы прямо ей на голову.
С другой стороны, ей не следовало испытывать его терпение. Она молча подала ему шляпы. Почему она так покорна? Проявила ли она слабость характера?
Он расставил шляпы по полкам на прежние их места: как будто знал точно, где они стояли, хотя кое-где повернул их чуть под другим углом или немного изменил положение ленточных драпировок, но в целом, когда он закончил, коллекция смотрелась куда лучше, чем раньше. Более причудливо и опасно, таинственно и романтично. Он проделал все за пару секунд, машинально, не осознавая, что делает. И неосознанно придавал последние штрихи всем тем прекрасным изделиям, что готовил в своей кондитерской.
Магали оценила его работу и искоса взглянула на него, когда он спрыгнул с лестницы и встал рядом с ней. Он выглядел волнующе изумительным. Почему же ей не выпала судьба родиться принцессой?
О нет, какая отвратительная мысль. Как она могла подумать об этом? Словно ей хотелось, чтобы он мог счесть ее достойной своей благосклонности. К тому же принцессы столь… столь беспомощны! Им вечно необходимо, чтобы их жизнь приводили в порядок ведьмочки Женевьевы, или шоколад Магали, или чаи Эши.
Но Магали более чем самодостаточна. И не спасует ни перед чем и ни перед кем.
– Не забирайтесь больше на лестницу в такой обуви, – с вызывающей повелительностью произнес он. – На своих сумасшедшей высоты каблучках. Неужели у вас нет и капли здравого смысла?
Отчего же. В своей квартирке под крышей, предоставленная самой себе, она здраво и с удовольствием разгуливает босиком или – когда становится холодно – в шерстяных носках, и тогда ее пальцы обретают блаженную свободу.
– Ах! – воскликнула она. – Так вы вдобавок считаете себя экспертом в сфере женской моды? Как же несказанно мне повезло!
Филипп ожег ее таким взглядом, словно предпочел бы сейчас шарахнуться лбом в непробиваемую стену.
Отлично. Она изобразила приторно-змеиную улыбочку.
Его взгляд тотчас изменился, и желание причинить боль себе переключилось на окружающий мир. Плотоядное желание. Словно, решив не причинять себе боль, он захотел слопать ее.
Магали подалась к нему, но ее каблуки крепко стояли на плитах пола, не сдвинувшись с места. Сердце бешено заколотилось.
– Так вы нуждались в какой-то помощи?
Он вскинул голову, воздев глаза к тщательно очищенным от пыли полкам со шляпами.
– Не стоит благодарности, – сдержанно отвечал он.
Она подавила вздох возмущения.
– Я не нуждалась в вашей помощи.
Интересно, о чем мог подумать Филипп Лионне после такого ее заявления? Только, скользнув по ней пристальным взглядом, он вдруг резко зажмурился. Ее окатила волна обжигающего желания.
Не открывая глаз, он повернул голову в сторону. Она невольно отметила про себя красивую четкую линию его подбородка.
– Я принес чайник.
Взгляд ее переместился с его лица к тяжелому чугунному чайничку, именно он, должно быть, и грохнул об стол – за мгновение до того как Филипп подхватил ее с лестницы. В глубине ее существа зазвучал тихий внутренний голос: «Ты же понимаешь, он подумал, что ты можешь упасть. Ты понимаешь, он подумал, что спасет тебя».
«Мне наплевать, – безжалостно возразил ей другой, более громкий голос. – К тому же он полагает, что одно его злосчастное пирожное стоит всей моей жизни».
– Так вы отведали чаю? – как ни в чем не бывало спросила она, и враждебность в ее тоне сменилась подлинным интересом. Почти симпатией. У них появилось нечто общее; оба они недавно подвергались риску воздействия чая Эши.
Наконец он открыл глаза, потемневшие до пронзительной синевы… Почему от одного его туманного взгляда она чувствует себя полностью беззащитной – на грани мольбы, чтобы он сделал с ней все, что ему будет угодно, – немедленно, прямо сейчас?..
– Этот подарок заставил меня… задуматься, – неопределенно ответил Филипп. – Пожалуйста, передайте вашей тетушке, что ее чай… заслуживает… самых высших похвал…
Он не смог его выпить! Скорее всего. Она попыталась определить это по его лицу. Не мог же он проявить смелости – или вежливости – больше, чем проявила она? Или все-таки мог?
– В знак благодарности я тоже пришел к вам с подарком, – непринужденно добавил он, и она заметила на столе рядом с чайничком коробку, украшенную фирменным клеймом «Лионне».
Магали сглотнула появившиеся вдруг во рту слюнки.
Ее картина мира сузилась до этой коробки – и красивой мужской руки, которая, взяв коробку, элегантно протянула ее ей. На одном пальце Филиппа темнел свежий ожог, по краям ногтя пламенели красные дорожки.
Она облизнула губы.
У нее возникло ощущение, будто он пригвоздил ее взглядом. И наверняка заметил тот промельк ее языка, когда она облизнулась.
– Небольшой экспромт, попытка найти новые сочетания вкусов, – сопроводил подношение Лионне.
Она мысленно обругала себя, что ей пришлось прокашляться, прежде чем удалось внятно отреагировать:
– Я… передам тетушке ваш подарок.
«Только не открывай коробку!» – в отчаянии мысленно молила она дарителя.
Большая уверенная рука безжалостно сняла крышку.
«Ох!»
Ее глазам предстало pвtisserie размером с ее ладошку, обсыпанное зеленой фисташковой крупкой – изящное, нежное, невыразимо изысканное… Середину пирожного украшала корона из половинок клубники мякотью вверх, бочок к бочку, и клубничины напоминали не только самоцветы в короне, но и… раскрытые, обнаженные сердца. Ее охватил странный зуд. Она едва сдержала себя, чтобы не протянуть руку, схватить пирожное – и откусить… Почувствовать на губах фисташковую крупку. Сочность клубники, ее свежий вкус… А под ней… что могло скрываться под фисташковым покрывалом? Сливки или бисквит, слоеная или песочная основа, или таинственная многослойность?
Магали ощутила резкую слабость – столь велико оказалось для нее искушение. Ее рука независимо от нее ухватилась за кожаный рукав, покрывающий крепкий бицепс. Но, опомнившись, она резко отдернула руку.
И подняла глаза.
Филипп как-то умудрился стать еще более величественным. Его синие глаза полыхнули жаждой победы. Казалось, его воля полностью подавила ее, вынуждая тянуться к соблазну.
Ей стало душно, она порывисто втянула в себя воздух. Как удержать себя?
– Раз вы… пришли с дарами… для тетушки Эши… то меньшее, что я могу сделать, – это… предложить вам чашечку горячего шоколада.
Вот так. Кажется, у нее получилось почти гладко, не слишком много вымученных пауз.
Она не сводила с него глаз.
Его губы разочарованно сжались, хотя он уже готов был торжествовать.
– Быть может… как-нибудь в другой раз. – Он продолжал стоять, протягивая ей отвергнутый ею десерт с короной. – Сегодня я перепробовал слишком много сладостей. Профессиональный риск.
Иными словами, ее шоколад недостаточно хорош в сравнении с его десертами, однако при этом он полагал, что она все же не устоит и попробует его подношение – так его следует понимать?
– Ладно. – Собрав всю свою волю в кулак, она равнодушно пожала плечами и отвернулась. – Я уверена, тетушка Эша будет вам очень признательна.
Его руки сжались, и на мгновение Магали показалось, что в нее собираются насильно впихнуть это упоительной красоты лакомство, но тут распахнулась дверь, и в кафе вошли Эша и Женевьева. Струя холодного воздуха винтовой спиралью вплелась в шоколадные ароматы кондитерской, дразня обоняние наслоением морозной свежести на расслабляющий аромат тепла.
Женевьева метнула огненный взгляд на Филиппа, какой могла бы послать восставшая царственная Боудикка[52] на римских захватчиков, а Эша одарила его холодным вниманием Кали, божественной супруги Шивы[53], и обе они, объединив чисто духовные личностные ресурсы, вырвали Магали из-под его влияния и увлекли на кухню.
– Что, собственно, понадобилось этому человеку в нашем заведении? – вопросила Женевьева выразительным тихим шепотом, который в моменты ее возмущения звучал таким громким басом, что, вероятно, его слышали во всех домах на острове Сен-Луи, на улицах он слегка терял силу, но на излете еще тревожил неподготовленные уши туристов, гулявших по набережной. – Человеку, не соизволившему удостоить нас своим вниманием? Пренебрегшему угощением из нашей кондитерской? Неужели он явился молить о прощении?
Магали, схватив ложку, в сердцах стукнула ею по дну кастрюльки с новой порцией шоколада. Несмотря на слой шоколадной массы, утолщенное днище из стали и меди жалобно звякнуло. Обжигающая капля брызнула Магали на палец.
– Да как-то не похоже! – продолжила басить Женевьева. – Чем ты собираешься облагородить напиток? Может быть, подмешаешь в него нечто вроде пробуждения желания мольбы о прощении? – мстительно развила она мысль в желаемом направлении.
– Шоколад не подходит для мести, Жени, – безмятежно возразила ей Эша, хотя милосердия в ее интонации не прослеживалось. – Ты и сама это отлично знаешь, ведь мы уже все обсудили!
– Осознание необходимости просить прощение является весьма важным уроком, – благочестиво продекламировала Женевьева, по-прежнему тем басом, что проникал за любые стены. – Более того, это может уберечь его от бесконечных тревог. Или, может быть, ты опять пожелаешь ему смирения? Хотя чтобы до него что-то дошло, ему явно понадобится не одна порция.
В кухне вдруг стало настолько душно, словно из нее выкачали весь воздух. Магали оглянулась на маячившего в арочном проеме Филиппа. Его взгляд пробежал по ее лицу, плечу и спустился по руке к ложке, погруженной в кастрюльку с шоколадом. В глазах его сквозили настороженность и враждебность, смешанные с восхищением.
«Смирение?..»
Магали подняла руку и изящно слизнула с пальца горячую шоколадную каплю.
Филипп глубоко вздохнул и развернулся. Она послала ему вслед негодующий взгляд. Но он удалился, не повернув головы. Тихо прозвенел серебряный колокольчик.
Неужели он снова ушел? Потискал ее за задницу, поглазел, как она готовит шоколад, – и надменно слинял? Опять?
– Какое удовольствие ему просто так таскаться туда-сюда? – обиженно произнесла Женевьева с изрядной долей недоумения.
Магали бросила на нее откровенно подозрительный взгляд. Не окрасил ли ее обиженно-удивленный тон оттенок уважения?
Читать бесплатно другие книги:
