Истории Выживших (сборник) Левицкий Андрей

Помолчав, слепой прошептал:

– В радиусе десятка километров никого. Медведь да пара крысоволков.

– Вот так-то. Значит, и часовые не нужны, – усмехнулась Зубатка.

– И тем не менее, раз уж ты вызвался, назначаю тебя, Сопливый, в караул после полуночи, – под общие смешки сказал Шурпан.

Когда он отошел, чтобы справить нужду, проклятый мальчишка догнал его и спросил:

– Этот Слепец… У него что, суперслух?

Сопливый боязливо оглянулся, будто думал, что седовласый слепой вояка услышит его даже здесь.

– Что-то вроде того, – кивнул Шурпан. – Знаешь, как бывает, – если лишился гляделок, то уши лучше слышать начинают.

– А-а-а, ясно…

Шурпан был рад, что такое объяснение удовлетворило мальчугана и воробьиные мозги не позволяли ему задуматься над тем, какие уши могут «прослушать» Лес на десяток километров. Но ему лень было рассказывать о том, как Слепец обрел свой дар, когда взрыв гранаты в одной из стычек с байкерами Черного рынка не только превратил его глаза в кровавое месиво, но и вонзил в опустевшие глазницы десяток осколков загадочного артефакта, только что найденного в руинах и разбитого гранатой. Эти частицы у него в голове позволяли Слепцу ненадолго видеть глазами животных и насекомых, обитавших вокруг. «На кой хрен этому дрищу все это знать?» – подумал Шурпан и, застегнув ширинку, направился к палатке.

Мысли о том, чтобы почитать перед сном потрепанную и затертую книжку Джека Лондона о Клондайке, которую он месяц назад откопал в чьем-то брошенном жилище, были отброшены сразу. Он едва успел забраться в спальник и подложить под голову куртку, как сон будто оглушил его огромным молотом.

Во сне ему было жарко. Еще секунду назад вокруг был обычный ноябрьский день, когда в воздухе уже чувствуется ледяное, режущее горло дыхание наступающей зимы, а сейчас он будто провалился в преисподнюю, и от жара кожа на лице, казалось, готова была расплавиться и сползти с костей. Он погрузил лицо в холодную, покрытую утренним инеем траву. В ушах гудело, Андрюха по прозвищу Свинорыл что-то ему кричал, но Шурпан ничего не слышал, будто кто-то нажал на кнопку и лишил мир звуков, как на телевизоре, который Шурпан смотрел в детстве, до Пандемии. Лицо Свинорыла покрывала кровь, в руке он сжимал «АКС», рот открывался и закрывался, открывался и закрывался… пока его блестящая на солнце лысая голова вдруг не лопнула, как упавший арбуз, от пули снайпера и не оросила все вокруг кровавыми брызгами. Тело Свинорыла продолжало стоять, будто не желая примириться с отсутствием головы, и упало лишь от взрывной волны очередной мины, вроде той, что оглушила и опалила Шурпана. Наконец сквозь гул начали просачиваться звуки боя. Вопли, отрывистые приказы, рев ярости… Бесконечный стрекот автоматных очередей, грохот помпового ружья Михалыча, и взрывы, взрывы, взрывы…

У ублюдков Каганата были минометы. Черт возьми, у них были даже БТРы! Должно быть, эти выродки наткнулись на неразграбленную военную базу, а может, к их бандам прибились остатки какой-то армейской части с техникой. Одна из этих проклятых ржавых «консерв» как раз поливала огнем позиции отряда Зубатки на соседнем холме. Им приходилось еще хреновее, чем людям Шурпана: туда Жнец бросил один из этих уродских автобусов, обшитых бронелистами. Эта адская колесница подлетала впритык к позициям защитников Долины, затем разворачивалась бортом, закрывавшие окна стальные щиты поднимались, и сидевшие внутри ублюдки Каганата открывали огонь. Впрочем, и на эту говновозку нашлась управа – легендарное противотанковое ружье Зубатки. Никто не знал, откуда она достала эту древнюю громадную штуковину с обрезанным стволом, вечно болтавшуюся у нее за спиной, но управлялась она с ней отменно. Вот и сегодня, полчаса назад, метко всаженный в переднюю броневую пластину автобуса бронебойно-зажигательный патрон принялся рикошетить по салону, превращая врага в кровавое конфетти, а потом эта самоходная братская могила и вовсе вспыхнула, отправив мерзавцев к их любимому Огнебогу. Тогда они радовались. Но сейчас Шурпан видел: дело проиграно и нужно уходить.

Среди устилавших вершину холма мертвых тел ему удалось отыскать только Сопливого, охреневшего от страха, но живого. Схватив его за шкирку, Шурпан бросился к командирскому окопу и увидел, что там все разворотило миной. Среди кусков разорванных тел сидел, схватившись за голову, Слепец, который всегда оставался на командном пункте и занимался разведкой. Из всех, кто здесь был, выжил он один.

Вытащив его, они бросились бежать к лесу на другой стороне поля, когда весь мир вдруг задрожал и дрожь становилась все сильнее, и сильнее, и…

– Вставай, дорогуша. День сам дерьмом не станет, – услышал он сквозь канонаду и грохот боя. Сон распался на множество тающих фрагментов, и вот он уже видел над собой улыбающуюся Зубатку. Кто-то, услышав ее прозвище, мог подумать о каких-то клыках, но на самом деле она получила его за безупречные, ровные и белые зубы, как в рекламе зубной пасты, засорявшей телеэфир до Пандемии. Как ей удалось сохранить их, когда у всех вокруг из-за недоедания и болезней во ртах торчали редкие, напоминавшие покосившиеся надгробия полусгнившие пеньки, оставалось только гадать. Она как-то говорила о том, что делает зубной порошок из живокостов – мерцающих цветов-артов, способных исцелять раны.

– Приятно первым делом с утра увидеть тебя, а не харю Сопливого, – сказал Шурпан, и девушка рассмеялась. Из ее рта вырывался пар, и Шурпан подумал: до чего же неохота покидать теплый спальный мешок и лезть на холод.

– Вылазь из спальника, если, конечно, не хочешь увидеть потную рожу Жнеца. Слепец говорит, что они близко. Идут за нами по пятам.

Шурпан вздрогнул. Он однажды видел вождя Каганата – в первый день боев на севере, через старую подзорную трубу, которую Свинорыл откопал в каком-то заброшенном музее. После всех жутких легенд об этом то ли человеке, то ли демоне он даже был разочарован: ни пяти метров роста, ни огненных шаров из глаз, ни молний из задницы. Обычный себе плешивенький мужичок, даже немного худощавый. Впрочем, ожерелье из ушей отрезанных врагов было на месте, как и окровавленные серпы на ремне, за которые он и получил свое прозвище. И вечно бледное, как у трупа, покрытое блестящей испариной лицо. А еще Шурпану тогда показалось, что, даже несмотря на расстояние, он видит пляшущие в глазах Жнеца огоньки безумия.

А еще на миг ему почудилось, что Жнец каким-то невозможным образом увидел его и ухмыльнулся. От этой улыбки, больше похожей на оскал, Шурпан вздрогнул и тут же вернул подзорную трубу Свинорылу. Но лицо этой проклятой гниды теперь преследовало его даже наяву, порой мерещась среди деревьев.

Выбравшись из палатки, он обнаружил Сопливого мирно сопящим под старым раскидистым дубом с «АКС» в обнимку и подумал, что с таким караульным стремно спать по ночам. Хорошо, что бедолагу хоть крысоволки не разорвали.

Пнув Сопливого, он принялся собирать палатку и упаковывать вещи. Вскоре их крошечный отряд свернул лагерь и двинулся на юг.

Утро выдалось пасмурным, под ногами хрустели и хлюпали покрытые ледяной коркой лужи.

– Сколько этих крыс за нами идет, Слепец? – спросил Шурпан.

– Точно не знаю, – покачал головой Слепец. На его плече болтался гранатомет «Муха», в руке он держал посох – скорее на всякий случай, чем для «прощупывания» пути. Слепой так хорошо ориентировался в пространстве, что Шурпан точно заподозрил бы его в обмане, если бы сам не видел пустые глазницы, скрытые старыми, потертыми очками с перемотанной изолентой дужкой. – Я видел их фасеточными глазами какой-то стрекозы, а там хрен что разберешь…

– Ясно.

Они шли молча, Зубатка время от времени сверялась с компасом. Лес поредел, травы стало меньше, и они ускорились. Шурпан почувствовал какое-то странное напряжение, висевшее в воздухе, но решил, что всему виной нервы, недосып и шок от гибели множества друзей на севере…

– Стоп, – сказал Слепец, и отряд остановился.

– В чем дело? – спросил Шурпан.

– Птицы… – тихо сказал Слепец. – Птицы кружат по спирали, – сказал он и указал пальцем на затянутое серыми тучами небо. Шурпан посмотрел вверх и не увидел никаких птиц, но знал: Слепец прав.

– Они ориентируются по магнитным полям, – тихо сказала Зубатка. – Если они кружат, значит…

– Мы в спирали, – спокойно закончил за нее Слепец и, повернувшись, зашагал вправо – туда, где деревья росли плотнее, а землю скрывал густой подлесок. Остальные последовали его примеру.

Шурпан никогда прежде не попадал в спираль, но слышал множество зловещих историй о сталкерах, привлеченных этими аномалиями и забредающих туда в поисках артефактов, да и простых путниках, которых заводили в центр спиралей сбесившиеся компасы. Эти штуковины накапливали что-то вроде статического электричества, затем прошибая током бедолагу, оказавшегося в центре аномалии. Мало кто из попавших в эти мертвые плеши на теле Леса оставался в живых, и Шурпан в который уже раз поблагодарил всех богов и богинь этого мира за то, что с ними был Слепец.

К полудню заросли вновь поредели, пропуская все больше бледного солнечного света. Шурпан думал, что они приближаются к прогалине, но неожиданно отряд оказался на широкой просеке. Присмотревшись, Шурпан понял, что «просека» в прошлом была автомобильной дорогой: остатки разбитого, потрескавшегося, изодранного корнями и травой, будто рваная резина, черного асфальта по-прежнему виднелись на земле. Кое-где лежали поросшие мхом ржавые остовы машин. Шурпан никогда прежде не бывал здесь – впрочем, они еще никогда не забирались так далеко к северу от Долины. Сверившись с компасом, отряд вновь двинулся на юг, но не прошел и километра, когда за одним из поворотов наткнулся на развалины.

Покосившийся, едва заметный среди сосен шест с какими-то латинскими буквами – половина из них давно отвалилась – подсказал, что перед ними заправка. У въезда на заброшенную АЗС торчал покрытый грязью щит с едва заметными цифрами: 92 … 95 … 98 …

Обычно такие места не привлекали особого внимания – большинство из них пали жертвой мародеров, обезумевших беженцев и бродяг еще до Года Первого Посева. Но эта заправка явно была особенной, и Шурпан махнул рукой остальным, указав на развалины. Его привлекли нагромождения из мешков, напоминавшие старые пулеметные гнезда. На одном из них он заметил ржавый пулемет. Такую ценность вряд ли упустил бы любой бродяга. А значит, внутри еще могло быть чем поживиться.

Перебравшись на другую сторону дороги, они двинулись к заправке. Шурпан снял с плеча обрез и вогнал патроны в стволы: в подобных местах частенько попадались всякие малоприятные твари, вроде псоглавцев, или вовсе инфернальные, вроде леших с их смертельным зовом, услышав который человек забывался вечным сном… Приближаясь к постройке, он заметил, что в окнах даже сохранились целые стекла. В проеме за открытой дверью царил мрак.

Миновав преграждавшие путь остатки укреплений из мешков, Зубатка и Три Толстяка остановились, уставившись на землю. Догнав их, Шурпан понял, в чем причина: за мешками лежали скелеты в истлевших остатках камуфляжа и ржавых касках. Их выбеленные дождями и временем черепа, казалось, гостеприимно улыбались, будто говоря: «Наконец-то кто-то пришел нас сменить». От этой мысли Шурпан поежился и двинулся дальше. На пороге, под табличкой «Магазин», он остановился и заглянул внутрь. Бледный свет, проникавший сквозь грязные окна и дыры в крыше, падал на усеянный осыпавшейся штукатуркой, битым стеклом и гнилыми листьями пол. Прислушавшись, Шурпан сделал шаг вперед…

Едва заметная тень во тьме, чуть более плотная чернота, чем та, что ее окружала, пришла в движение. Шурпан успел уклониться за долю секунды до того, как челюсти крысоволка клацнули у его лица; капли зловонной слюны попали на лицо, от затхлой вони из пасти перехватило дыхание.

Падая на спину, Шурпан выстрелил. Морда твари взорвалась ярко-алым фейерверком, и крысоволк улетел в темноту.

– Не обоссался, дорогуша? – спросила Зубатка, протянув Шурпану руку. Он не сразу ухватился за нее: подождал, пока успокоится дыхание и сердце перестанет бешено колотиться в груди, как живая рыба в руках рыбака.

– Зато теперь у нас есть что пожрать, – хихикая, заметил Слепец.

– Иди ты на хрен… – пробурчал Шурпан, поднимаясь и отряхиваясь. – Ты, кстати, мог бы и предупредить.

– Я тебе не детектор движений. Мои способности отнимают много сил.

– Ладно, извини.

– Эй! – донесся крик Сопливого из-за угла здания. Все бросились туда, уверенные, что с этим полудурком опять что-то стряслось, но за углом их встретил сам Сопливый с широкой улыбкой на прыщавом юном лице.

– Смотрите, что я нашел, – поманил он их к заросшему березовым молодняком, покрытому потеками ржавчины ангару. Они вошли внутрь и замерли. Шурпан не сразу понял, что видит.

А потом увидел сотни бочек с надписью «ДТ», забивших ангар, и понял, что они нашли настоящий Клондайк.

Мясо крысоволка было жилистым и горьковатым, но похлебка благодаря каким-то травам, которые бросила в котел Зубатка, была вполне сносной. К тому же в заброшенном зале магазина удалось отыскать кое-какие деликатесы. Шурпан откопал под прилавком пачку легкого «Винстона», Зубатка вытащила из-за старого пивного холодильника покрытую пылью и паутиной бутылку «Хортицы», а один из Трех Толстяков, после нескольких ударов по древнему торговому автомату, стал обладателем банки пепси-колы. Узнав об этом, Слепец тут же выложил десять железных рублей, чтобы заполучить шипучку. Усевшись у костра, разведенного за заправкой, и открыв вожделенную банку, он сделал глоток и испустил полный наслаждения вздох.

– Обожаю эту гадость, – сказал он, медленно смакуя напиток. – Лет пять ее не пил.

– А я вот слышала об одной банде Черного рынка, которая вскоре после Пандемии завладела огромным складом кока-колы, – сказала Зубатка. – Они ею приторговывали, но пойла было так много, что попавших в плен недругов они запирали в подвале и поили одной шипучкой. Говорят, это была страшная смерть. Они эту казнь прозвали «Посадить на колу».

– Туфта, – рассмеялся Слепец.

– А что такое кока-кола? – спросил Сопливый.

– Лучше тебе не знать. Чтоб не тосковать по ушедшему, – хлопнул его по плечу Шурпан и, воткнув в рот сигарету, щелкнул зажигалкой.

Огня можно было не опасаться: бензин в подземных хранилищах давно испортился, а до ангара было далеко. Была и другая причина. К сожалению, Клондайк в виде огромных запасов ценного топлива оказался миражом: почти все бочки были пусты, их днища продырявили какие-то вездесущие корни. Лишь с десяток емкостей остался полон. Впрочем, были и поводы для радости. Судя по всему, заправку в те времена, когда еще существовала армия, превратили в охраняемый топливный склад, и с тех пор здесь осталось много военных игрушек. Солдаты, похоже, умерли внезапно, возможно, пораженные смертоносными спорами Леса в Год Первого Посева, а грабители так и не добрались сюда.

Побродив по заправке, Шурпан насчитал с десяток «АК-74» – лишь два лежали на улице и заржавели, – один рабочий «РПК», станковый автоматический гранатомет «АГС-17» с ящиком гранат, коробку противопехотных мин и даже БМП-2 под навесом рядом с ангаром. А еще гора патронов, пистолеты, гранаты… В каком-то смысле это все же был Клондайк.

– Что ж, предлагаю выпить за удачную находку, – усмехнулась Зубатка, открыв бутылку. Все, кроме Шурпана, подставили кружки.

– Ты чего? Трезвость – норма жизни? – удивилась Зубатка, но Шурпан хмуро отмахнулся:

– Нечего праздновать. Мы облажались.

Все хмуро уставились в огонь. Возразить было нечего: ценные находки не могли скрасить горечь поражения и утрат. Облокотившись на стену заправки, Шурпан бегло вспомнил события последних месяцев.

Прошлой осенью скитания привели его в Долину – местность на берегу Десны южнее Черниговского Леса, где местный лидер, старый тракторист по кличке Кардан, сумел объединить разрозненные деревушки охотников и собирателей с лагерями бродяг в рыхлую конфедерацию. Разборки и междоусобицы прекратились, жизнь налаживалась, в обход Леса были протянуты нити для связи с пожелавшими присоединиться северными деревнями… Шурпан уже думал, что обрел наконец место, где хочется задержаться надолго…

Но оказалось, что объединением занимались не только в Долине. С севера начали приходить тревожные вести. Поговаривали, что некий вождь одного из кланов Черного рынка по прозвищу Жнец, прозванный так из-за серпов, которыми он рубил головы врагов – зачастую верхом на своем легендарном мотоцикле Буцефале, – принялся сколачивать воедино разрозненные банды байкеров, мародеров, осколки Армии Возрождения и прочий сброд. Ходили слухи, что он объединил их какой-то жуткой новой верой – поклонением Огнебогу, который требовал человеческих жертвоприношений. Эта орда, прозванная Каганатом, двинулась на юг, порабощая деревню за деревней. Они были беспощадны: селения, дерзнувшие сопротивляться, предавались огню вместе с жителями.

Тогда Кардан принял решение отправить отряды из Долины на север. Не имело смысла ждать, пока Жнец придет на юг, рассудил он, лучше дать ему бой вместе с северянами. Шурпан присоединился к походу. На севере он и встретил Зубатку, чью деревню сожгли люди Жнеца вместе со всеми, кого она знала и любила. Ей они выкололи глаз, но милосердно оставили второй, чтобы она смотрела, как пламя пожирает ее мужа и сына. Ее отпустили, дабы передать остальным, чем закончится сопротивление. Но с тех пор многие и многие десятки ублюдков Каганата пожалели о том, что не убили ее сразу.

Там же Шурпану повстречался Слепец. Несмотря на седину, он был примерно одного с Шурпаном возраста и мало говорил о себе. Но другие рассказали, что в детстве родители, обезумевшие от ужаса Пандемии и поклонявшиеся Лесу, отвели туда Слепца и оставили, будто принося дар. Скорее всего, мальчик исчез бы без следа, но Слепцу повстречался один из обитателей загадочного северного поселения Край, жители которого могли входить в Лес без страха быть уничтоженными мутантами, Штормом и прочими напастями. Этот загадочный человек научил Слепца, как выживать в Лесу и, среди прочего, как готовить отвары из аномальных растений, защищающие путника от Леса. Затем тогда еще зрячий, но уже полностью седой Слепец вернулся в родную деревню и стал одним из лучших сталкеров. Его походы продолжались, пока в одном из боев с какой-то бандой взрыв гранаты не лишил его глаз и не разорвал один из найденных артов, частицы которого, попав в глазницы, и наделили Слепца его загадочными способностями.

Сражаясь бок о бок с северянами, они сдерживали Каганат сколько могли, но были разбиты. И теперь оказались здесь.

– Они идут, – вдруг сказал Слепец, резко выпрямившись. Его слова вырвали Шурпана из мира воспоминаний.

– Кто? Кто идет, Слепец? – насторожилась Зубатка.

– Те, кто преследовал нас вчера. Люди Жнеца, – ответил Слепец. Его лицо напряглось, он вновь походил на статую. – Разведгруппа. Пятеро. Четверо в машине, один на мотоцикле. Будут здесь где-то через полчаса.

– Что ж, – сказал Шурпан, поднимаясь и хватая обрез. – Давайте организуем им теплый прием.

Когда они появились, над Лесом уже сгущались сумерки. Тени деревьев удлинились и заострились, тьма среди серых стволов стала густой и маслянистой, как деготь. По разбитой трассе, объезжая скелеты мертвых машин, ползла, урча двигателем, ржавая «Нива», двери которой заменяли крысоволчьи шкуры. Перед ней ехал на мотоцикле огромный длинноволосый громила в потертой, усеянной заклепками кожанке. Его левую щеку от уха до уголка рта перерезал широкий шрам. Типичный кочевник Черного рынка.

Оторвавшись от бинокля, найденного у одного из солдат, Шурпан вставил рожок в автомат, которым заменил свой старый обрез, и вздохнул. Рядом, притаившись за восстановленным укреплением, сидел взмыленный после перетаскивания мешков с песком Сопливый. На его шею села огромная, переливающаяся зеленым муха-мутант, привлеченная запахом свежего пота. Сопливый приготовился прихлопнуть ее, но Шурпан остановил его:

– Не надо. Размажешь ее, и останется ожог на коже, болючий до охренения.

– Давай, Шурпан, – услышал он шепот Зубатки с крыши. – Покажи ему мастер-класс по ловле мух.

Подобравшись к Сопливому, Шурпан расположил полусогнутые ладони по обе стороны от мухи, будто держа над ней невидимую кастрюлю. Руки от едкой мушиной крови защищали перчатки из кожи кабана-горбуна. А потом Шурпан в мгновение ока захлопнул ловушку. Живая муха забилась в руках. Переместив ее в один кулак, Шурпан достал из кармана стеклянную баночку с десятком ей подобных и отправил муху к собратьям.

– Зачем это? – удивился Сопливый, но Шурпан отмахнулся: не было времени объяснять.

Мотоцикл и «Нива» подъехали к заправке и заглушили моторы. Четверо с автоматами выбрались из машины, громила слез с мотоцикла и потянулся.

– Слышь, Кабан? Это че за место такое? – спросил один из пассажиров «Нивы». Громила Кабан ответил:

– Хрен его знает. Я так далеко на юг еще не забирался. Идемте, глянем, мож, чего полезного надыбаем.

Отряд двинулся к заправке, и Шурпан молил своих людей не начать раньше времени и дать им подобраться побли…

Сопливый выскочил из-за мешков и очередью пропорол одного из каганатовцев. Тот рефлекторно выстрелил в асфальт, выбив из него искры, и рухнул как подкошенный.

– Сопливый! Чертов дурак! – заорала Зубатка и выстрелом из противотанкового ружья проделала дыру размером с кулак в другом визитере. Оставшиеся кинулись на землю – как раз вовремя, чтобы не лишиться головы от взрыва: Слепец, пользуясь глазами лесных тварей, выстрелом из «Мухи» превратил «Ниву» в факел. Ошметки дымящегося металла дождем усыпали заправку.

Люди Жнеца начали стрелять в ответ; пули с глухим стуком вонзались в мешки. Шурпан выглянул из укрытия и увидел, как один из каганатовцев поднялся, чтобы броситься к Лесу. Памятуя о том, как при стрельбе «АК» ведет влево и вверх, Шурпан прицелился в грязно-синюю кроссовку на правой ноге беглеца и, нажав на спуск, перерезал его по диагонали. Очередь сбила бедолагу с ног и отправила лицом в мокрую хвою на опушке.

– Сдавайтесь, мудаки! – заорал Слепец.

– Не дождешься, гнида! – ответил Кабан и несколько раз выстрелил. В ответ на уцелевших бедняг Жнеца вновь обрушился град выстрелов. Шурпан надеялся, что Три Толстяка не станут использовать их «план Б»: судя по всему, бой шел к завершению.

– Говорю, сдавайтесь, жопы мутантские, иначе сдохнете! – повторил Слепец. На сей раз Кабан не стал дерзить в ответ. Поразмыслив, он и его последний уцелевший спутник поднялись с поднятыми руками.

– Вы об этом пожалеете, – оскалился он блестящими золотыми зубами, когда Шурпан подошел, чтобы забрать «узи» из его рук.

– Это мы посмотрим, – ухмыльнулся в ответ Шурпан и ударом приклада отправил Кабана в нокаут.

Вопреки бахвальству, Кабан держался недолго. Когда его вместе с уцелевшим приятелем привязывали к щиту с ценами на бензин, он осыпал Шурпана проклятиями и грозил всем остальным мучительной смертью.

– Погодите, погодите… – шипел он. – Скоро Жнец доберется до вас… Он вас на шашлыки пустит, говнюки несчаст…

Удар в лицо лишил его очередного золотого зуба.

– Заткни пасть, – спокойно сказал Шупрпан. – Я хочу, чтобы из твоего поганого рта донеслось только одно: где Жнец, что собирается делать и для чего послал вас сюда.

– Чтобы вам глаза на жопы понатягивать, га-га! – расхохотался Кабан и плюнул в Шурпана, едва не попав в цель. Шурпан улыбнулся.

А потом поднял ствол и вышиб мозги приятелю Кабана. Байкер завизжал, когда ошметки черепа и мозгов друга покрыли его лицо и куртку.

– Я не буду повторять. Следующая пуля будет тебе в колено. Потом я буду бить в это колено прикладом, пока ты не ответишь на мой вопрос. Поверь, ты не захочешь это переживать. Если расскажешь все, что нам нужно знать, сможешь уехать туда, откуда приехал.

Кабан стиснул зубы, сверля Шурпана полным ненависти взглядом. Казалось, его красные глаза выпадут из орбит от переполнявшей его ярости. Он молчал. Откуда-то с востока донесся гром далекой грозы.

А потом Кабан заговорил…

Они снова молча сидели у костра. Темнота сгустилась и скрыла звенящий, гудящий, полный зловещей ночной жизни Лес.

– Итак, передовой отряд из сотни головорезов во главе со Жнецом идет сюда, – подытожил рассказанное Кабаном Слепец.

– Да. Они собираются прорваться через Лес прямиком на юг, в Долину, – кивнул Шурпан.

– Через Лес? Но как? – удивился Сопливый.

– В Лесу есть небольшой участок, не охваченный мутировавшей растительностью, – ответил Шурпан. – Он сильно зарос обычными деревьями, там полно болот и густого кустарника, поэтому о нем почти никто не знает и большому отряду там пройти трудно. Но у Жнеца есть карта и «лесовалки».

«Лесовалками» называли ИМР – инженерные машины разграждения, которые Жнецу удалось где-то раздобыть – должно быть, там же, где БТРы и минометы. Эти монстры способны были быстро превращать любые заросли чуть ли не в трассу.

– Если завтра к утру они будут здесь, нам нужно уходить сейчас же, – сказала Зубатка.

– Верно. Пойду собирать вещи, – вскочил Сопливый, но Шурпан жестом велел ему остановиться.

– Мы не уйдем, – тихо сказал он, и слова эти дались ему нелегко.

– Что?! – почти завизжал Сопливый.

– Мы останемся и дадим бой, – продолжал Шурпан.

– Но… Но это же безумие… – прошептала Зубатка. – Нас сметут, как мусор веником.

– Не сметут, если грамотно организовать оборону, – ответил Шурпан.

– Но зачем?! – воскликнул Сопливый. Шурпан вздохнул, готовясь объяснить, но за него это сделал Слепец:

– Чтобы задержать их. Пока они будут разбираться с нами, у Кардана появится лишний денек-другой, чтобы перегруппироваться и приготовиться к обороне. Иначе у него нет шансов. Верно я говорю, Шурпан?

Шурпан кивнул, зная, что Слепец, несмотря на слепоту, почувствует его жест.

– Ты предлагаешь всем нам умереть здесь, ради… ради… – заблеял Сопливый, и Шурпан оборвал его:

– Я никого не держу. Все, кто хочет уйти, могут встать и сделать это прямо сейчас.

Никто не шелохнулся. Один из Трех Толстяков дернулся было, но два других удержали его. Наконец и Сопливый вернулся, усевшись в круг.

– Это бред, но я с вами, – дрожащим голосом прошептал он.

– Есть только одно «но», дорогуша, – сказала Зубатка, вытаскивая сигарету из найденной Шурпаном пачки. – Они могут просто обойти нас и двинуть дальше. Что заставит их задержаться здесь?

– Клондайк, – загадочно прошептал Шурпан.

Через час Кабан сел на свой мотоцикл и, обматерив их всех до пятого колена, с ревом умчался в темноту. Но перед тем как выпустить его, Шурпан, старательно изображая легкое подпитие и хвастовство, будто бы невзначай продемонстрировал байкеру забитый бочками склад топлива. Он даже пнул одну из полных бочек, чтобы гулкий звук убедил байкера: перед ним – настоящий топливный Клондайк.

Даже в темноте было видно, как загорелись глаза Кабана.

– Теперь он доложит о солярке своему генералиссимусу, – усмехнулся Шурпан, провожая взглядом мотоциклиста.

– Но бочки ведь пустые… – сказал Сопливый, неуклюже затягиваясь сигаретой.

– Да, пустые, – кивнул Шурпан. – Но им об этом знать ни к чему.

Отряд Жнеца появился на рассвете, возвестив о своем прибытии гулом и ревом, будто огромный рой насекомых. Десятки мотоциклов, легковушки и БТР расползлись по пространству перед заправкой. Пестро разодетое в обноски военной формы, клепаные кожанки и всевозможную рвань вплоть до звериных шкур воинство Жнеца высыпало из машин и начало полумесяцем окружать заброшенную АЗС. На опушке леса кучка байкеров принялась разворачивать минометы.

Заправка ответила им тишиной.

Сквозь расступившихся бойцов, как Иисус через море, проехал тот, перед кем стоявшие рядом каганатовцы тут же упали на колени. Огромный, блестящий множеством хромированных ребер, напоминающий скелет первобытного ящера мотоцикл Жнеца глухо ревел, изрыгая дым из двух изогнутых труб. Выехав вперед, Жнец заглушил мотор. На ремне покачивались серпы, покрытые бурым налетом запекшейся крови.

Рядом с ним тут же вырос Кабан. Должно быть, его правая рука, подумал Шурпан, наблюдая за ними через щель в мешках.

– Именем Жнеца, Императора Севера, Первого из Первых, Крутого из Крутых и Аятоллы Рок-н-ролла! Обращаюсь к вам, жалкие клопы с заправки! Если вы выйдете с поднятыми руками, то ваша смерть будет быстрой и безболезненной! Если же нет…

Он умолк, и сам Жнец тихим, удивительно мягким, почти бархатным голосом добавил:

– Огнебогу нужны жертвы.

Ответом ему было молчание, и вождь Каганата пожал плечами:

– Что ж, пусть говорят ружья.

Взмахнув рукой, как дирижер, начинающий концерт, Жнец развернул мотоцикл и скрылся. С автоматами наперевес дюжина бойцов двинулась вперед. Они брели не спеша, в полный рост, минометы на опушке молчали. Должно быть, думал Шурпан, они решили, что защитники заправки могли сбежать. Что ж, их ждет неприятный сюрприз.

Первая мина взорвалась, когда люди Жнеца уже были в десятке метров от здания заправки, у самой границы земли и асфальта. Пламя фонтаном взметнулось ввысь, отправив в небеса ошметки одного из байкеров. С деревьев сорвалась, крича, стая птиц. Остальные бойцы на мгновение замерли в нерешительности.

И тогда, как любил говорить Слепец, началась дискотека.

Сопливый врезал по наступающим из РПК, вышибая из асфальта фонтанчики цементной крошки. Двое рухнули сразу, третий перед смертью исполнил причудливый танец, напоминающий лезгинку. Остальные залегли, но это не уберегло их от гранаты, брошенной Зубаткой с крыши. Очередной взрыв отправил к праотцам еще двоих, а третьему разворотил брюхо; его жуткие вопли порой пробивались сквозь грохот выстрелов и взрывов.

Войско Жнеца, на миг замешкавшись, ответило шквалом огня. Заработали минометы: от разрывов мин со звоном вылетели стекла, пережившие и Год Первого Посева, и Пандемию, и годы Войн Поселений. Заправку заволокло дымом и пороховой гарью.

Шурпан выглянул из укрытия, выстрелил, снова спрятался, спасаясь от града пуль. Люди Жнеца поливали их огнем, не давая поднять головы, но и сами не рисковали наступать. Группа каганатовцев попыталась было зайти с фланга, через Лес, но была остановлена минами и одним из Трех Толстяков, окопавшимся неподалеку от ангара. Перестрелка продолжалась около часа и постепенно начала стихать. Оставив несколько десятков трупов на разбитом асфальте, люди Жнеца отступили.

Как только выстрелы затихли, Шурпан решил устроить перекличку:

– Слепец!

– Здесь, – донеслось с крыши.

– Зубатка!

Молчание.

– Зубатка!!!

– Да здесь я, здесь. Уши от грохота заложило.

– Толстяки, рассчитайсь!

Три голоса отозвались с разных сторон.

– Сопливый!

Тишина.

– Сопливый!!!

И снова ответом были робкие птичьи трели в притихшем с перепугу лесу.

Вскочив, Шурпан бросился к полукругу из мешков, за которым расположился мальчишка. Хлопок, и над его ухом что-то просвистело, со звоном влетев в остатки вывески над заправкой.

Снайпер.

Прыгнув за мешки, Шурпан увидел Сопливого, уткнувшегося носом в мешки, будто задремав посреди боя. Руки сжимали пулемет, задравший ствол к небу. Схватив мальчишку за плечи, Шурпан потянул его на себя.

– Мама… – прохрипел тот, и на его губах выступила кровь. – Мамочка…

– Не мамочка я тебе, – ответил Шурпан, глядя на дыру в груди юнца, из которой хлестала кровь. Впрочем, он знал мать Сопливого. Они были из одной деревни, и она обещала, что проклянет Шурпана, если тот не вернет ее сына живым.

Что ж, у нее будет шанс, если он сам вернется. А это вряд ли.

Впрочем, когда он втащил Сопливого в зал бывшего магазина и его осмотрела Зубатка, оказалось, что мальчугана рановато списывать со счетов. Рана была серьезной, и артов, исцеляющих раны, у них не было, но после перевязки он забылся лихорадочным сном, и Зубатка сказала, что если найти живокост, то у Сопливого будет шанс. Передышка закончилась, люди Жнеца снова начали стрелять, и все вернулись на позиции.

На сей раз ударная группа шла под прикрытием БТРа, поливавшего заправку огнем из пулемета. «Консерва» медленно ползла туда, где первая волна атакующих ценой жизни пробила брешь в минном поле. Слепец шарахнул по ней из «Мухи», но промахнулся и снес остатки рекламного щита на въезде. БТР тут же перенес огонь на крышу, кроша бетон и взорвав проржавевший фонарь над дверью.

Пора, подумал Шурпан, и Три Толстяка, должно быть, услышали его мысли: из-за угла заправки, бешено ревя, выполз БМП. Управляемая братьями махина, сожравшая всю оставшуюся в бочках солярку, двинулась вперед, оказавшись прямо на правом фланге атакующих. С грохочущих траков осыпалась земля и ржавчина. Шурпан молил богов и богинь, чтобы железяка, управляемая не самыми умелыми руками, не заглохла. И, должно быть, какой-то бог услышал его молитвы.

Пушка БМП изрыгнула пламя, сбив четверых бедолаг, как кегли. Шедшие колонной за БТРом и оказавшиеся открытыми для обстрела кинулись было за борт бронированной машины, но туда ударил пулемет Зубатки, занявшей позицию Сопливого. Охваченные паникой, люди Жнеца бросились в рассыпную. БТР повернул башню к своему стальному противнику, но его пулемет был бессилен против брони. Махина двинулась было назад, когда очередной выстрел из пушки БМП попал ему прямиком в задницу, заставив ее вспыхнуть. БТР заглох, но продолжал стрелять, пока Зубатка, сменив пулемет на свое любимое ПТР, не всадила патрон ему под башню. Пулемет заглох, но вокруг БМП начали рваться мины. Три Толстяка начали сдавать назад, в укрытие, и Шурпан уже готов был праздновать успех, когда одна из мин угодила прямо в башню, подбросив ту высоко в воздух, как сорванную с пивной бутылки пробку. Из объятой пламенем машины выбрался живой факел – один из братьев. Прицелившись, Шурпан выстрелил в него, прервав страдания.

Бой затих, но на душе было паршиво. Время от времени доносились хлопки минометов и вокруг заправки расцветали взрывы. В суматохе боя Шурпан и не заметил, как день начал клониться к закату.

Взрывы мин постепенно стали восприниматься как нечто само собой разумеющееся и даже естественное, вроде раскатов грома приближающейся грозы. Хлопок, еще хлопок…

Вдруг раздался дикий грохот. Обернувшись, Шурпан увидел, что мина угодила в крышу заправки. Слепец махнул рукой, показывая, что жив, но…

– Там Сопливый! – закричал Шурпан, бросившись в развалины. Внутри все заволокло пылью и гарью. В серой завесе мелькало пламя горящего хлама. Бросившись к раненому, Шурпан принялся разгребать обрушившиеся сверху осколки бетона и, наконец, откопал мальчишку.

Он был мертв. Лицо было серым от пыли. Она покрывала даже открытые, потухшие глаза. Огромная бетонная плита рухнула прямо ему на грудь.

Закрыв глаза, Шурпан схватил Сопливого за еще теплую руку и зашелся первобытным, звериным криком.

Когда сквозь наползающие тучи пробивались последние красные лучи заходящего солнца, со стороны Жнеца показался парламентер. Это был Кабан. С привязанным к стволу автомата белым флажком он в компании тощего бойца в камуфляже шел к заправке.

Шурпан и Слепец вышли навстречу.

Остановившись посередине, они молча сверлили друг друга взглядами. Наконец Шурпан зевнул, постаравшись сделать это максимально беззаботно, и, потянувшись, сказал:

– Говорите, чего приперлись. У меня жратва в котелке остывает.

Кабан ухмыльнулся, блеснув золотыми зубами, но, будто вспомнив о том, что парочки из них недавно лишился, тут же закрыл рот, а потом процедил:

– Жнец предлагает вам милость. Уйдите и останетесь целы. Незачем дохнуть за соляру.

– Это не мои люди валяются здесь, как падаль, – ответил Шурпан, обведя рукой усеянное телами поле боя.

– У нас хватает людей, – ответил Кабан. – А у вас сколько еще? Трое? Пятеро?

«Меньше, чем ты думаешь», – мысленно ответил Шурпан, но вслух сказал другое:

– Думаю, мы поступим следующим образом. Вы сейчас развернетесь и отправитесь прямиком в задницу. Можете облить себя тем, что у вас еще осталось из горючего, и отправить себя к вашему любимому Огнебогу.

– Огнебог – сказочка для доверчивых кретинов, – ответил Кабан, и его обезображенное шрамом лицо еще сильнее исказила кривая ухмылка. – На самом деле после смерти нет ничего. Пустота. И ты сейчас с ней встретишься!

Должно быть, он рассчитывал на внезапность. И его расчет оправдался бы, если бы не Слепец. Кабан рванул из-под куртки пистолет и даже успел навести его на Шурпана, когда в его толстое бычье горло вонзился брошенный слепым нож. Второй боец Каганата вскинул дробовик и всадил заряд дроби Слепцу в живот. Выхватив пистолет из руки падающего Кабана, Шурпан застрелил человека в камуфляже и, подхватив Слепца, поволок его в укрытие. Вслед им раздались выстрелы, и Зубатка ответила им пулеметной очередью.

Дотащив Слепца до укрытия, Шурпан с надеждой посмотрел на друга… и сразу понял, что все скоро будет кончено.

Слепец умирал.

Ночью начался ливень, скрывший лагерь Жнеца. В бинокль Шурпан сумел разглядеть лишь огромный костер, в котором они по традиции жгли своих погибших соратников.

Они сидели внутри, у костра. Потоки дождя падали сквозь проломленную крышу, заливая обугленные горы мусора. Шурпан вспоминал, как Сопливый однажды сказал, что у них вместе с Зубаткой и Слепцом пять глаз на четверых. Все тогда ржали до упаду, и Зубатка сказала, что она и одним больше видит, чем Сопливый.

– Почему тебя называют Шурпан? Это твоя фамилия? – спросила Зубатка, докурив сигарету до фильтра. Шурпан тоже закурил и, выпустив облако дыма, ответил:

– После Пандемии меня приютил один старик, который готовил отменную шурпу. Я ее лопал сколько мог, и он меня прозвал Шурпаном.

– А как тебя на самом деле зовут?

– Никак.

– Да ладно тебе! У всех есть имя!

– Правда. Я детдомовский. Имя, которое дают в детдоме, такое же настоящее, как кличка. Так что пусть уж будет Шурпан.

Они замолчали, и Зубатка положила руку на лоб Слепого. Его губы иногда шевелились, лицо было белее первого снега, но смерть все никак не забирала его. Вдруг он прошептал:

– «Погремушка»…

– Что? – наклонился к нему Шурпан. «Погремушка» была артефактом, скрывавшим издаваемые владельцем звуки. Только отчего Слепец о ней вспомнил?

– Четверо… С «погремушкой»… В дожде… Там, слева, возле бензоколонок… – шептал он.

И тут Шурпан понял. Вскочив, он схватил оставшийся гранатомет и по пологой плите, обрушившейся сверху, вскарабкался на крышу. Уставившись туда, где дождь и тьма скрывали от глаз старые бензоколонки, он увидел крадущихся бойцов Жнеца, одетых в черное и почти слившихся с темнотой. «Погремушка» сделала их абсолютно бесшумными; еще немного, и они бы взяли их голыми руками.

Залп попал точно в цель. Каганатовцы разлетелись в стороны, как тряпичные куклы.

Вернувшись вниз, он посмотрел на Слепца и сказал:

– Эх, братишка. Чтоб мы без тебя…

Вдруг он увидел, как в темноте за спиной Зубатки что-то мелькнуло. Мгновением позже шея девушки окрасилась кровью. В глазах застыло бесконечное удивление, и когда ее тело упало на пол, голова осталась на месте.

Ее держал за волосы Жнец.

Он мог бы спокойно дождаться утра, но Шурпан знал таких: им вечно не терпелось. Хотелось триумфа.